Клавдия Егоровна Борисенко родилась 7 ноября 1914 г. Герой Социалистического Труда, делегат XXI съезда КПСС, председатель колхоза Россия, уроженка села Дьяконово Курского уезда Курской губернии (ныне Октябрьский район Курской области).
Уборка не за горами. Клавдия Егоровна расспрашивает бригадира тракторной бригады И.М. Коваленко, вся ли техника готова к страде.
На травинках не успела просохнуть роса, утро только начинается. А в комнате председателя в правлении уже пуста. В форточку вытекает густой табачный дым, который оставили после себя бригадиры: они получали здесь задания на день. За стеной щелкают арифмометры. Спрашиваю молоденькую девушку экономиста:
— Где мне Клавдию Егоровну Борисенко найти?
— Даже не знаю, что посоветовать. Слышала, она на молочную ферму собиралась.
* * *
Полноватая женщина лет сорока чем-то расстроена.
— Председатель? Была. Ругала.
— За что же?
Женщина махнула рукой и вошла в маленький домик, стоявший возле коровника. Чем же обидела ее незнакомая еще Клавдия Егоровна? Переступаю порог следом. Поначалу заведующая фермой Мария Алексеевна Силакова разговаривает неохотно, отвечает односложно: «да», «нет».
— В делах да хлопотах всякий о чуткости забыть может, — пробую я наладить беседу.
Глаза Марии Алексеевны удивленно расширились:
— Это кто нечуткая? Клавдия Егоровна? Да что вы. Я на себя злюсь, стыдно. Понимаете, концентратов у нас не то что в обрез, но и излишков нету, каждый килограмм рассчитан. А я скормила их раньше срока, удой хотела повысить. Потом к Клавдии Егоровне: добавь еще. Раз добавила. Дай, думаю, опять попробую… Не особо-то и ругала, сказала только: «А о других коровах ты думаешь? Или твоим коровам – в три горла, а остальным что останется?»
Силакова помолчала, затем тихим, глуховатым голосом сказала:
— А о чуткости… Хоть и больно вспоминать, но… Муж мой на фронте погиб, осталась я с сынишкой Николаем. Растила его и радовалась – весь в отца: умный, честный, собой хорош. Уехал он учиться в строительный техникум в Луганск. Письма слал: «Скоро вернусь, мама, новую ферму тебе выстрою…». И вдруг телеграмма. Прочла, и в глазах потемнело: ваш сын убит бандитами. Они, значит, к девушке приставали, а он заступился. Очнулась на второй день, вижу: Клавдия Егоровна рядом. Снова заплакала я и прошу: отпусти меня в Луганск сына проводить. А она обняла меня: «Не нужно, Маша, тебе ехать. Нашего Николая мы родной земле отдадим». Потом уж узнала, что пока я в беспамятстве была, Клавдия Егоровна два автобуса в Луганск отправила, венки приготовила, оркестр вызвала. Все колхозом сына хоронили, точно каждому он родным доводился. Студенты – друзья сына – из техникума приехали. Много о Николае добрых слов было сказано. Понятно, такому горю помочь нельзя, только если бы не Клавдия Егоровна… Долго еще потом она с меня глаз не сводила, одиночества не допускала. Чуть расслаблюсь, она тут как тут.
И как бы прогоняя боль воспоминаний, Силакова распахнула дверь. По двору она шагала быстро, деловито.
— Семь лет назад я сто коров приняла. Теперь же только на этой ферме их больше четырехсот. «Елочки» установили. Ферму новую вот-вот строить начнем – кирпичную, на восемьсот голов. Чего там только не будет: и «карусель», и механизация полнейшая, и даже душ для доярок!.. Умеет председатель наш вперед смотреть!
— А где сейчас Клавдия Егоровна?
— В детском саду. Она туда часто наведывается…
* * *
Каждое утро повозка на мягких рессорах, запряженная резвой рыжей кобылкой, собирает ребятишек по селу и доставляет их к аккуратному каменному домику. Даже самые маленькие, завидев повозку, не плачут: они знают, что в доме том их ждут добрые няни, интересные игрушки, вкусные кисели, супы и каши.
Под ребячий гомон и смех я разговариваю со старшей няней Марией Павловной Силаковой.
— Да вот пять минут назад как уехала. Заезжала разметку будущего нашего сада посмотреть. Ну, конечно, как всегда, спрашивала: не нужно ли чего мальцам нашим. Вот и записку к бухгалтеру дала, машину выделила…
Узнаю, что детских садов с ясельными группами в колхозе пять. В них на полном обеспечении артели воспитываются триста ребят. Еще недавно детские сады работали сезонно – с весны до осени. Но теперь их сделали круглогодичными.
Я еще не представляю себе внешнего облика Клавдии Егоровны, но уже успел заметить: когда речь заходит о ней, в голосе рассказчика появляются нотки теплого и какого-то горделивого уважения.
— Душой за ребят болеет: сама-то в сиротстве выросла, детства и не видела. Да и старых она заботой не обделяет, — говорит пожилая няня с морщинками у серых глаз. – Взять меня. Сейчас я сама на посильную работу вызвалась, а если притомлюсь – пенсию от колхоза получать стану да еще продукты и топливо в придачу.
Няню перебивает девушка в белом халате – Маша Кленышева. Она фельдшер, в яслях проводила медосмотр малышей. Ей не терпится сказать о многом сразу. Маша показывает на соседнее достраивающееся здание с большими окнами.
— Видите, больница новая, оборудована будет не хуже городских, с родильным отделением. У нас и сейчас медпункт хороший есть. Только фельдшер не с каждой болезнью сам справится. Если нужно кого в город отправить или лекарства достать, я сразу к Клавдии Егоровне бегу. Она выручит! Вот, к примеру, у монтера Ивана Огаркова двойнята родились. Однажды стучится ко мне Иван чуть свет: спаси дочек! Заболели девочки диспепсией. Варвара же, мать их, сразу к врачу не и обратилась, лечила дочек всякими «народными» средствами, вот и долечила. Посмотрела я на них и ахнула. Сделала уколы, говорю: немедленно в больницу! Как тут Варвара заголосит: «Не отдам врачам, замучают дочек, исколют!..» А спорить некогда, каждая секунда дорога. Прибежала к Клавдии Егоровне: так, мол, и так. С полуслова меня она поняла меня – и к «газику» своему. Упрашивать Варвару не стала: некогда было. Приказываю, говорит, и точка! Или вот…
Я только успеваю записывать.
У дочери комбайнера Бирюкова Зины слабое зрение, ее хотели определить в специальную школу, где она могла бы и лечиться и продолжать учебу. Директор школы сперва обнадежил девушку, а потом отказал ей в приеме. Клавдия Егоровна сама поехала в Курск и устроила ему «такую баню»!
…Уже за полдень, а я еще не встретил Борисенко. Спрашиваю у Марии Павловны:
— Куда же от вас она направилась?
— Вроде бы на кирпичный завод. Идите прямо и потом вправо…
* * *
Это действительно настоящий завод! Завывают моторы лебедок, как струны, натянуты стальные тросы. Из карьера, лязгая на рельсах, ползут вверх вагонетки, наполненные глиной. Клочковатые рыжие куски породы перемалывает глиномешалка. Затем масса попадает в мощный пресс, а из него кирпич-сырец поступает на просушку в четыре цеха вместительностью по 50 тысяч штук каждый. И вот, наконец, гордость завода – большая кольцевая печь. Вся она смонтирована в земле. Через чугунные люки видно, как пронизывает сложенные в штабеля кирпичи слепящая буря пламени.
Здесь и познакомился я с бригадиром Григорием Дмитриевичем Мальцевым.
— Сегодня мать добрая… — довольно басит он. – Сказала, что пора к закладке второй печи готовиться, одной уже мало. Зато недавно она с нас такую стружку сняла – врагу не пожелаю!
Сейчас Григорий Дмитриевич вспоминает о случившемся с улыбкой, но, сдается, тогда ему было не до шуток.
— В тех вон цехах мы кирпич-сырец сушим. Все, кажись, по правилам. Только подметила Клавдия Егоровна, что желоба и канавки для водостока где засорились, а где и вовсе стерлись. Велела она их прочистить, чтобы на случай дождя цеха не залило. Дело-то пустяковое, а я забыл. И тут, точно назло, ливень разразился. Хлещет, проклятый, точно из ведра. Вижу: «газик» председательский по лужам прыгает. Выскочила мать, сердющая. «Живо за лопаты! – кричит. – С тебя, директор такой-сякой, я за каждый кирпичик пропавший взыщу. Все убытки выплатишь!» А убытки немалые могли бы быть. Но ничего, отвели воду. Спасибо Клавдии Егоровне за урок, теперь-то я в оба гляжу.
Григорий Дмитриевич рассказывает историю завода. Кирпич строящемуся хозяйству нужен был позарез, но доставать его приходилось раньше с бесконечными просьбами, по дорогой цене. Вдобавок траты на транспортировку, износ машин.
Решение Клавдии Егоровны по тем временам было смелым, даже дерзким. Она решила использовать глиняный карьер и создать свой, колхозный завод. Вызвали специалистов, закупили оборудование. И восемь лет назад колхоз получил первый собственный кирпич.
Теперь больше двух миллионов штук за год вырабатываем. Сотню домов для колхозников построили, школы, больницу, детские сады, медпункты, три конюшни, свиноферму, большую подстанцию, гаражи… А главное еще впереди. Да, верный у председателя прицел на завод был! – Мальцев хитро подмигнул: — Излишки мы, между прочим, продаем: соседей выручаем, и колхозу прибыль. А Клавдия Егоровна где? Она, если не ошибаюсь, в сторону школы укатила…
* * *
В учительской застаю директора восьмилетней школы Михаила Васильевича Красина, коренастого черноволосого мужчину с университетским значком на лацкане пиджака.
— Нет, — говорит он, — сегодня Клавдия Егоровна нас не навещала. Мимо проехала: или на свиноферму, или в полеводческие бригады. Я поражаюсь: как она везде успевает? Хозяйство огромное, растущее, 5 тысяч человек в колхозе, прибавьте депутатские дела — Клавдия Егоровна ведь у нас депутат Верховного Совета РСФСР. Но с каждым она рядом, будто именно твоими заботами и занята. Взять хотя бы нашу школу. По разным причинам не все семьи еще одинаково обеспечены. И ребенку обидно, конечно, когда товарищи его лучше одеты, портфели, скажем, или ручки красивые имеют. Женским чутьем уловила это Клавдия Егоровна. Вызвала меня перед Октябрьскими праздниками говорит: «Составляйте список: кому из ребят что нужно». Впрочем, список этот не очень и понадобился: она всех – и детей и родителей – знает; ведь вот уж почти двадцать лет председательствует здесь. Вместе с ней и с бухгалтером колхозным в магазин пошли. Алле Андросовой из 6-го класса отрез на пальто купили. Братьям Ермаковым – два пальто и обувь: они без отца остались, а как одной поднимать детей. Клавдия Егоровна отлично знает: муж ее с войны не вернулся. А Витю Ковалева, который родителей потерял и у тетки живет, — того вообще с ног до головы одели.
Директор улыбнулся, но вдруг умолк на минуту, свел густые брови.
— С теми же, кто о родительском долге забыл, кто детей калечит, Борисенко беспощадна. И эта ее помощь школе, пожалуй, еще ценнее, чем материальная. Существует у нас этакий Василий Гребенков, отец пятерых ребят. Дети приходили в школу голодные, с синяками, с невыученными уроками. Обманывать научились. А старший, Алексей, даже до воровства докатился. Почему? Отец вмертвую пил, жену и детей избивал. Уносил из дому и продавал все: вещи, продукты. Последний разговор с ним у Клавдии Егоровны коротким был. Так и отрезала: «Не прекратишь безобразия – к прокурору пойду. Вышлем принудительно, заставим работать и деньги за детей платить. Все!» Сейчас Гребенков притих. И, знаете, мальчики на глазах выравниваться стали. Да, от таких отцов детей спасать нужно. И права Клавдия Егоровна, решив уже этой осенью одиннадцатилетнюю школу-интернат строить…
На прощание директор говорит мне:
— Вы, конечно, заметили, что колхозники Клавдию Егоровну матерью называют? Вдумайтесь, — такая награда не меньше, чем ее звезда Героя Социалистического Труда.
…Уже темнело, когда я добрался до правления колхоза «Советская Россия». В окнах председательского кабинета горел свет.
За столом склонилась над бумагами маленькая женщина с седеющими волосами. На плечи ее был накинут простенький грубошерстный жакет. Она посмотрела на меня усталыми глазами, поздоровалась. Сказала, вздохнув:
— Корреспондент? Что ж, задавайте вопросы…
— Вопросов, собственно, уже нет, я все знаю…
Я узнал главное: Клавдия Егоровна Борисенко – настоящий коммунист и замечательный человек. Так говорят люди.
И. Бобров.