Сысоев Михаил Андреевич

 Сысоев Михаил Андреевич — помощник начальника штаба 305-го батальона морской пехоты 83-й морской стрелковой бригады 46-й армии 2-го Украинского фронта, лейтенант.

 Родился 25 июня 1922 года в селе Нижняя Грайворонка ныне Советского района Курской области в крестьянской семье. Русский. Член ВКП(б)/КПСС с 1943 года. Окончил горный техникум. Работал шахтёром в городе Макеевка Донецкой области.

 В Красной Армии с 1940 года. Учился в военной авиационной школе в Севастополе. В боях Великой Отечественной войны с октября 1941 года, доброволец в курсантской пулемётной роте под Севастополем.

 Затем переведён в морскую пехоту Черноморского флота, участник боёв по обороне Кавказа, освобождению Крыма, причерноморских районов Украины, Молдавии, Румынии, Югославии, Венгрии, Австрии, Чехословакии. Командовал разведывательным отделением, многократно участвовал в высадках и рейдах в тыл врага по захвату пленных. В 1943 году окончил Севастопольскую школу оружия, в 1944 году — Курсы усовершенствования офицерского состава.

 Помощник начальника штаба 305-го батальона морской пехоты (83-я морская стрелковая бригада, 46-я армия, 2-й Украинский фронт) лейтенант Сысоев М.А. в составе десанта, высаженного 3 декабря 1944 года кораблями Дунайской военной флотилии на правый берег реки Дунай, в числе первых ворвался в населённый пункт Опатовац (Югославия).

 9 декабря 1944 года М.А. Сысоев, возглавляя группу бойцов в речном десанте в районе югославского города Вуковар, нанёс противнику значительный урон в живой силе и огневых средствах.

 Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 апреля 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом геройство и мужество лейтенанту Сысоеву Михаилу Андреевичу присвоено звание Героя Советского.

 С 1946 года старший лейтенант Сысоев М.А. — в запасе, а затем в отставке. Жил в городе Курск, был на хозяйственной работе.

 25 января 1950 года арестован органами госбезопасности. В том же году осужден Особым совещанием при Министерстве государственной безопасности СССР к 15 годам лишения свободы за «измену Родине» и «шпионаж в пользу американской разведки». Поводом стали фотографии с американскими солдатами, сделанные в победном мае 1945 года и выбитые показания двух бывших сослуживцев. Сам Герой никаких показаний не дал, что никак не повлияло на приговор. Лишен звания Героя Советского Союза и остальных наград. Отбывал срок в лагерях Воркуты, Восточного Казахстана, Омска.

 Освобождён в 1956 году. Вернулся в Курск. Не пожелал добиваться полной реабилитации, так как считал себя невиновным. По ходатайству его бывших однополчан 15 апреля 1975 года постановлением военного трибунала Московского военного округа был полностью реабилитирован. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июля 1975 года восстановлен в звании Героя и в остальных наградах. Умер 21 мая 2006 года. Похоронен по завещанию в родном селе.

 В 2008 году в Курске открыта мемориальная доска в память о Герое на доме, в котором он жил.

 ________________________________________

 Офицер морской пехоты

 Морская пехота… Одна только несть о ее появлении на том или ином участке фронта сразу настораживала немецкое командование. Оно знало, что бойцы в черных бушла­тах и бескозырках всегда отличались особой стойкостью в боях, совершали дерзкие вылазки в тыл врага, осуществ­ляли диверсии, действовали в десантных операциях. Михаил Сысоев связал свою судьбу с морской пехотой в начале войны, когда стал командиром отделения разведки в отряде моряков-добровольцев, служил в других подраз­делениях. Боевые дела Михаила Андреевича связаны с Крымом, Кавказом, где в схватках с гитлеровцами он мужал, набирался опыта как солдат, затем офицер.

 В фронтовой летописи орденов Красного Знамени, На­химова 1-й степени и Кутузова 2-й степени Дунайской во­енной флотилии есть страницы, посвященные М. А. Сысо­еву. В одной из крупнейших операций Великой Отечест­венной войны — Яссо—Кишиневской — он участвовал в форсировании Днестровского лимана, в составе десантов лишал гитлеровцев путей отхода через Дунай. Отважные десантники высаживались на румынское побережье, унич­тожали вражеские корабли.

 Развивая  успешное наступление, Советская Армия, преодолев ожесточенное сопротивление противника, осенью 1944-го года вступила в Югославию. Опираясь на сильно укрепленные подступы к ее столице, гитлеровцы пытались приостановить продвижение наших войск. До­роги, проходы в горах, перевалы, господствующие высоты простреливались, были насыщены огневыми средствами. Чтобы обеспечить продвижение  наступающих, было ре­шено высадить десант морских пехотинцев у населенного пункта Опатовац на правом берегу Дуная. Одну из групп возглавил помощник начальника штаба 305-го батальона морской пехоты лейтенант М. Сысоев. Хотя гитлеровцы вели  плотный  огонь, переходили в контратаки, Михаил Андреевич, умело руководя бойцами, обходным маневром сумел зайти противнику в тыл, создал условия для успеш­ной атаки с фронта. Опатовац был взят нашими войсками.

 Сысоев в числе первых ворвался во вражеские позиции. Сильный, хорошо натренированный офицер в рукопаш­ной схватке истребил до десятка гитлеровцев, гранатами и автоматными очередями уничтожил расчеты миномета и станкового пулемета. Храбрыми и решительными дейст­виями он воодушевлял солдат.

 Через неделю — вновь во главе группы десантников при штурме мощного узла вражеской обороны у города Вуковар. Путь им преградил огонь вражеского дзота. Лейтенант Сысоев, имевший опыт боев в горах Крыма, на Кавказе, не стал рисковать солдатами. Во главе небольшой группы бойцов по тропам обошел огневую точку, забросал ее гра­натами. Путь наступающим был открыт. Но вскоре гитле­ровцы контратаковали горстку храбрецов-десантников. Сысоев принял бой, расположил свои и трофейные пуле­меты так, что огнем прикрывались все подступы к позици­ям десантников. Одна за другой следовали атаки против­ника, и все они были отбиты.

 Немецкие автоматчики не добились цели, в атаку пошли танки. Офицер гранатой подбил головной, другие не решились разделить его участь. Да и пехотинцы убеди­лись в невозможности одолеть десантников и отказались от дальнейших атак.

 В упорных боях за Белград, в других районах Югосла­вии Михаил Андреевич со своими морскими пехотинца­ми на бронекатерах следовал к месту высадки сквозь минные заграждения на Дунае, в узких проходах среди разрушенных ферм рухнувшего в воду белградского же­лезнодорожного моста, штурмовал вражеские позиции в междуречье Дуная и Савы.

 Не менее тяжелыми и напряженными были бои и с будапештской группировкой противника, и в них Сысоев показывал образцы храбрости, высокие командирские качества. Его подвиги по праву отмечены высшей сте­пенью отличия. О делах фронтовых, мужестве однополчан — морских пехотинцев Михаил Андреевич рассказывает своим юным слушателям.

В. Стародубцев.

__________________________________________

Михаил Сысоев: «Морская пехота служила на двух фронтах!»

 Михаил Андреевич Сысоев всю войну прошел в разведке. Больше того — в истребительно-диверсионном отряде («диверсант», как он шутливо себя называет). Но 25-е июля — День Военно-морского флота — его день. Потому что прежде всего Михаил Андреевич морской пехотинец — есть такая мужская профессия. Сурово с ним обошлась судьба. В 45-м получил Золотую Звезду Героя Советского Союза, в 50-м был объявлен «врагом народа» — наше государство мастерски проделывало такие фокусы.

 Впрочем, молодому 19-летнему курсанту летного училища Сысоеву ничего такого и в голову прийти не могло, когда он отказывался эвакуироваться из шахтерского города Макеевки в Сибирь, потому что рвался на фронт. Когда же понял, что на фронт все равно пока не попадет, поехал в предложенный взамен Севастополь, в военно-морскую школу. Вместо летчика Михаил Сысоев стал тем, кем определила его судьба.

 — Я был в группе артэлектриков, — рассказывает Михаил Андреевич, — месяца полтора-два поучились и пошли на фронт — тогда наших курсантов отбирали в добровольческий отряд. Я был в первых боях под Севастополем, в пулеметной роте.

 — А как же разведка?

 — В разведку попал чуть позже, а потом — в морскую пехоту. Случилось так. Были мы тогда под Новороссийском (его немцы еще не брали). И пошли однажды со знакомыми мичманами по городу. Встречается нам майор — а моряки вообще-то не особо сухопутных майоров приветствовали, — мы и прошли мимо, честь не отдали. Он нам: «Вернуться! Почему не поприветствовали, как положено?..» Вернуться-то мы вернулись, да один из мичманов возьми да и толкни его — мол, будешь знать, как задираться. На следующий день вызывают меня на военно-морскую базу: член военного совета, полковник и контр-адмирал. «Почему ты сеешь антагонизм между пехотой и морфлотом?» «Какой, говорю, антагонизм?» Полковник открывает стол, а там пистолет: «Расстреляем, — грозит, — и кровью умоем!» А я машинально хватаю свой — у меня был 15-зарядный браунинг с патронами из-под автомата. Полковник смотрит, а член военного совета говорит ему: «Посмотри повнимательнее подопытного!» Тот уже мне: «Я спрячу. Садись. Хочешь в отряд идти?» «Хочу». «Ну, еще подбери таких же!» А контр-адмирал говорит мне (с тех пор у меня и кличка такая осталась): «Ну и дикий! Ну и дикарь! А что, застрелил бы полковника?» «Застрелил бы, — отвечаю, — если бы он в меня выстрелил. Он бы не управился». «Молодец, — говорит полковник, — нервы крепкие!» Вот так все и началось. Нам задания могло давать и морское, и сухопутное начальство — мы принадлежали и тем, и тем. Служили, словом, на двух фронтах — только не с немцем. А что такое разведка?

 — Что такое разведка?

 — Это глаза и уши армии и флота. «Языков» мы брали не одного и не двух. Начальник управления флота говорил нам, бывало: «Я вам могу поверить, что вы тысячу немцев убили. Но мне надо привести только одного — того, кто мне все расскажет». Так что, нам нужно было высадиться там, где надо, сделать свое дело и быстро смотаться. Как для вора (он улыбается), так и для разведчика — это основное. Ходили мы группами по несколько человек — нам давался проводник, потому что заблудиться могли, ведь мы, разведчики-диверсанты, внедрялись в тыл врага на глубину до 60-ти километров! И главное было — вести наблюдение за передвижением немецких частей. И, конечно, выполняли диверсионные задания. Нас высаживали и на подводных лодках — Крым когда заняли, — и на катерах, высаживали и в боевые десанты, в морские бригады — а мы как будто приписаны к ним. Однажды так было: мы стояли на одной сопке, немцы — на другой, а между этими двумя сопками ущелье, где бьет родник. И вот, немцы идут — наши видят. Но не стреляют! Если выстрелишь — воды не будет (а больше ее нигде нет). Наши идут, набирают воду — немцы видят. Но тоже не стреляют! И так стояли месяца два, ходили за водой по очереди.

 — Михаил Андреевич, тогда вы, наверное, думали, что война быстро закончится? Не знали ведь, что это на несколько лет?..

 — Как сказать: Как мы могли думать, когда у нас десять винтовок было на один батальон?.. И наша армия так вся была вооружена. Поэтому они и дошли. Когда знаменитая «Катюша» была готова еще до войны, но была засекречена?.. И когда она все же появилась, потом артиллерия, когда вооружение дали армии — немцы отступили.

 — А победа где Вас застала?

 — В 12-ти километрах от Праги.

 — В Чехословакии.

 — Да. А в Будапеште — в Буде, в Старом городе, Пешт уже наш был, — по трубам канализационном приходилось идти. Я уже был помощником начальника смены. Сдаю первому помощнику смену — дежурил в подвале, — тяпнул, как положено, и сплю. Вдруг адъютант комбрига приезжает, мы его называли «сапогочист»: «Срочно в бригаду!» Я с ночного дежурства: «Иди, — говорю ему, — сапоги чисть!» «Вызывает генерал, командующий корпуса!» «Иди, — говорю, — я пьяный, я не могу». Смотрю — комбат приезжает: «Где Мишка?» Помощник отвечает: «Дмитрий Дмитриевич, да он пьяный». «Сейчас мы его опохмелим!» Я говорю: «Все равно не встану!» «Встанешь! Несите ведро воды!» Я ему: «Дмитрий Дмитриевич, ладно, я уже встаю». В таких случаях как-то быстро прохмеляешься. Приезжаем. Захожу — генерал сидит, комбриг, начальник штаба бригады. Нужно разведать, куда можно дойти по этим говенным трубам — их так все и называли, хотя там, кстати, ничего не было, чистая водичка текла. А выйти надо было на перекресток двух центральных улиц. И вот, 50 человек добровольцев меня ждут.

 — И все пошли?..

 — Нет! Куда всех. Из них я отобрал 12. Взяли проводника-югослава — он слесарем работал и знал трубы (он-то и пришел в штаб корпуса и доложил от этом) — и пошли. С нами телефон — меня слышали, а я не слышал. Вышли к площади, задание выполнено, приоткрыли люк — чтобы было ясно, что он открывается и в случае чего из него можно будет вылезти. Можно возвращаться, да я говорю: «Так не пойдет! Завтра же нам снова сюда же лезть, чтобы «языка» взять!» Ребята поддержали. А где брать? Надо от центрального люка лезть вправо и там выходить наружу. Полезли — уже не все, четверо, остальные остались в большой трубе. Стоим. Проводник взял ведро, якобы он за водой пошел — ждем, когда кто-нибудь идти будет. Слышим — мадьяры, венгры, идут. Проводник к ним вышел, заговорил, они смеяться начали. Тут мы и подоспели, схватили их. А это шел офицер связи со своим ординарцем — разносил по частям секретные пакеты. Мне потом говорили: «Опять повезло! Захватил, кого нужно!»

 — И с ними и вернулись?

 — С ними! Там нас уже машина ждала, приехали, я доложил, их стали допрашивать, а у меня спрашивают: «Сколько может человек пройти?» «Больше ста не пройдет — воздуха не хватит». «Мы кислород пустим!» Ну, пускайте. Решили они послать 50 человек. Но комбриг командиром назначил своего — майора-штабника. А меня хоть и включили в отряд, но уже вольноопределяющимся.

 — И тогда интриги были!

 — И тогда. Так он не сам полез первым, а пустил группу. А я что? Я никто. Хожу. Они спустились, заразы, и назад — пена изо рта, их вытаскивают из люка: воздуха не хватает! Я нагибаюсь: «Почему? Мы ж вчера только здесь были?!» «А, — говорят, — пусть он сам вперед лезет!» Этих уже не проведешь. Они знали, кто командовать отрядом будет, и решили не идти: взяли перекись водорода и там тяпнули! Пена идет, и докажи попробуй! Приезжает полковник, говорит мне: «Принимай отряд, иди!» Я отвечаю: «Приказ выполнить не могу!» «Почему?» «Уже три часа, пока опустимся — час, пока пройдем — второй: пять часов, светло. Куда будем вылезать?» Словом, майора отправили на камбуз картошку чистить, меня назначили командиром отряда. Решили тренироваться в тылу. Пока тренировались — венгры сами начали сдаваться. Так и не пришлось лезть в эту трубу — не знаю, живы б мы были или нет. Ведь если б нас обнаружили — одной гранаты на всех хватило бы! Но все равно кто-нибудь остался б в живых.

 — А Героя Вам дали за что?

 — За десантную операцию «Вуковар и Опатовац» — это уже Югославия. Мы высадились там и три дня держались. А дело получилось в чем — накануне к немцу пришли «тигры» и «пантеры» — танки и самоходные орудия. И когда наши показались (наши основные части Третьего Украинского фронта), он пустил туда танки, а потом на десант стал танки пускать. А мосты нам приказано было не взрывать! И мы должны были их удержать. Мы удержали — мосты взорваны не были.

 — Михаил Андреевич, и, получив звание Героя Советского Союза, Вы были объявлены врагом народа?

 — Это уже было после войны.

 — За что?

 — «За измену Родине и антисоветскую агитацию». После войны я приехал сюда, в 48-м году. Устроился на работу, работал. А в 50-м вызывают меня в военкомат, ничего, говорят, страшного, здесь в личном деле ошибка — буквы одной не хватает. Прихожу — вот, показывают, посмотри! Я наклоняюсь — мне сзади руки скрутили. Что, почему, как — ничего не объяснили, повезли в Москву. Единственное сказали: «Вы не арестованный, вы временно изолированный». Привезли на Лубянку, там начали спрашивать: «Когда вы стали изменником Родины?» «Только, — говорю, — сейчас». «Как?» «Раз вы меня спрашиваете, значит, подозреваете. Значит, сейчас и стал». «А знали ли вы изменника Родины генерала Власова?» «Нет, не знал». «Вы не могли его не знать!» «Я знал разведчика генерала Николая Карповича Власова. Изменника Родины Власова я не знал и не знаю». «А изменника Родины Петрова?» «Нет, — говорю, — знал только разведчика Петрова». Меня посадили в Лефортово — пока не подпишу показания.

 — А Вы отказывались?

 — Я согласился уже подписывать, взял читать, что они там написали, вижу — это совсем не то, что я говорил. Я им говорю: «Да это разве я сказал?» А они мне отвечают: «А это литературная обработка. Мне так кажется, говорит один, что вы это имели в виду». Я его спрашиваю: «Вот, твоя фамилия на «вар» начинается — это от слова «вар» или от «вор»?» Он рассердился: «От «вар»!», — говорит. «Да нет, — отвечаю, — вот мне, например, кажется, что от «вор»: Словом, пробыл я там 13 месяцев.

 — И не подписывали?

 — А как я подпишу? Я подпишу — значит, кого-то еще схватят. Я уже знал, что там творится. Разговаривали, и так, и сяк, возили в бокс — стоячий карцер. Потом приводят в кабинет — «Видишь, говорят, — драпировка (а там бархат вишневого цвета)? Не подпишешь — будешь, как этот бархат». Смотрю — стек появился. Это резиновая или кожаная палка, длинная, как кий. «Ложись!» Ложусь. Он давай молотить в три палки. Я запел песню: «Раскинулось море широко!» Он говорит: «Рано!» А потом я потерял сознание, меня облили водой, нашатырь — капитан медицинской службы. Я говорю: «Катись отсюда! Ты врач или палач? Не буду подписывать». Подводят к драпировке, раздвигают ее, меня раз туда — и начинают: воздух туда то закачивают, то выкачивают — задыхаешься. Потом открыли дверь — я уже не помню, как вели обратно. Смотрю — сижу, и даже в кресле. У них кресла были для таких, как я. «Подписывай!» «Не буду!» Подводят к другой стенке, начинают электроды подводить. Снова потерял сознание. Меня откачивают, я говорю: «Если не перестанете, я вообще говорить не буду, и тогда хоть вырывайте язык — ничего больше не скажу». Дня три меня не беспокоили. Потом вызывает полковник: «Знаешь что, все равно ведь подпишешь!» «Нет». В кабинет входят двое людей, он им кивает: «Подпишите!» Они подписывают.

 — А потом?..

 — Вызвали особое совещание, мне дали 15 лет. Ведь по их как: если ты что-то сделал и во всем признался — ты хороший, если ты ничего не сделал и опять-таки признался, все подписал — ты тоже хороший. Но тогда вслед за тобой потянут еще человек пять. Словом, все, меня на вокзал и — на Воркуту. Ехал в поезде с настоящими антисоветчиками. А лейтенантишко, что проверял ходил: «О, — говорит, — да ты герой! (у него там выписка из дела была) Как же ты, — говорит, — сюда попал?» А я на верхней полке еду, думаю: «Они меня прикончат теперь». А что делать? 15 лет не просидишь на полке. Сидел, думал, думал. Спускаюсь. Они: «О! Сам идет. На рожон полез». Я говорю: «Слушайте, ребята, о том, что вы меня прикончите, что вы злые на Сталина, я знаю». «И на таких, как ты». Я говорю: «Да. Приканчивайте, один черт, мучиться здесь: Но вы подумайте, кто злей на Сталина сейчас — вы или я? Я ж за него кровь проливал, жизнь отдавал! А вы действительно против него были — вас-то он законно посадил». И этими-то словами и наладил отношения.

 — И все 15 лет отсидели?

 — Нет, в 57-м году выпустили, после смерти Сталина — они ж Сталина боялись, его сатрапы, и после смерти.

 Тогда, конечно, Михаил Андреевич долго был обижен и на Сталина, и на советскую власть. Даже звание Героя Советского Союза решил восстановить только в 75-м году. Сейчас, конечно, все видится по-другому, и к Сталину он имеет даже симпатию. «А что, — говорит он, — сейчас простой народ стал жить хуже, чем в лагере. В лагере хоть норму свою всегда получишь». Конечно, Михаил Андреевич Сысоев на жизнь не жалуется — не пристало это морскому пехотинцу. Этому сильному человеку просто очень не нравится, как обходятся с его народом и его Родиной в последние годы ее правители. Ему не нравится, что Золотую Звезду Героя Советского Союза ему пришлось несколько лет назад отдать в столичный музей, потому что дома стало просто опасно ее хранить. Но в своей жизни он переживал и большие трудности.

Светлана Куликова.