*
ГАЛАКТИОН ТАБИДЗЕ
(С грузинского)
ПРИСЯГА
Подымаю чашу пира! Все да видят дружбу нашу!
Как стоим мы друг за друга, как спаяла нас отвага.
Бросьте взор, бойцы, на чашу, бросьте взор на эту чашу —
В ней не влага пеной плещет, но геройская присяга!
То присяга плещет наша, клятва крепкая грузина,
Верного перу и плугу, наковальне и мечу!
Нет, меча мы не опустим! И рожденье и кончина —
Все для той, кого родимой звать я должен и хочу.
Кто без родины — такому стань, вино, смертельным ядом;
В жилы тех, кто чужд отчизны, кто свершитель святотатства,
Влейся судорогой смерти; обернись лихой наградой
Всем нарушившим присягу, разорвавшим узы братства!
Много доблестная Картли бурь и бедствий повстречала,
В глубине своих ущелий много видывала сеч.
Это — летопись героев; перечти её с начала,
И с мечами справедливых перекликнется твой меч.
Вот и дно в последней чаше! Наливайте чашу снова!
Нашим гневом, нашей мощью сокрушён да будет враг!
Помни каждый, кто пригубит от сосуда кругового,
Что наполнен он присягой, самой светлой из присяг!
1943
Перевод С. Шервинского
*
АБДИЛЬДА ТАЖИБАЕВ
(С казахского)
ВЕЛИКАН
Капитану гвардии Бауржану Момыш-улы
Мы вспоминаем, Бауржан,
Степной и горный Казахстан,
Где я и ты
До темноты
Носились вихрем по траве
И пели песни,
Я и ты —
Два жаворонка в синеве.
Мы вспоминаем, как стрелой
Ворон мы били на лету,
Когда они в полдневный зной
Взлетали сонно в высоту.
Встречала ранняя заря
Обоих нас в степи родной.
Мы были два богатыря
Одной земли, семьи одной.
Жила недалеко от нас
Старушка. Сидя на ковре,
Она плела старинный сказ
О воине-богатыре.
Любил он смельчаков детей.
Он их спасал из вод речных,
Он вырывал их из когтей
Лохматых коршунов степных.
Мы жадно слушали рассказ
О великане дальних стран.
Его искали мы не раз
И звали: «Где ты, великан?..»
На запад ехал я весной
Через болото, через лес,
И тот же коршун, но стальной,
Спустился на меня с небес.
Его послал враждебный стан
Не подпускать к тебе гостей,
Мой Бауржан, мой великан,
Мечом спасающий детей.
Не испугались мы его,-
Нам с детства был неведом страх.
К землянке друга моего
Пришёл я с песней на устах.
С тебя мы не сводили глаз:
Ты возмужал, да и подрос.
Теперь стоял ты среди нас,
Как рослый дуб среди берёз.
С тобой мы крепко обнялись
Перед землянкой, старый друг,
Снаряды подле нас рвались,
И пули щёлкали вокруг.
Мы детство вспомнили с тобой,
Степной и горный Казахстан…
И, попрощавшись, в смертный бой
Ты вновь ушёл, мой великан!
1942
Перевод С. Маршака
*
МАКСИМ ТАНК
(С белорусского)
Не жалейте, хлопцы, пороха,
Бейте пулей и гранатой!
Знамя красное нам дорого,
Поднимайтесь же на ворога,
На ката!
Пуща мрачная, высокая,
Недоступная поляна,
Стань ты кладбищем для ворога,
Стань пристанищем для сокола —
Партизана!
И вовек зверью не вырваться,
Час отмщенья будет страшен,
Наши силы всюду ширятся,
На Двине стоим, на Припяти
На страже.
Днём — буранами крылатыми,
Точно тень, проходим ночью
В спящий лагерь между хатами,
Сокрушаем их гранатами —
Стаю волчью.
Слышат гады в каждом шорохе,
Что уж близится расплата,
Песню слышат в страхе вороги!
«Не жалейте, хлопцы, пороха
На ката!»
1941
Перевод О. Колычева
НА РУБЕЖЕ
Из чащи ветер западный несёт
Пылающие вороха листвы
И стебли опалённые листвы
Несёт на гребни фронтовых высот,
Где лишь колючка ржавая растёт.
Как жар костра, сентябрьский листопад,
Дохнул в ночи на зябнущих солдат.
Тебя коснулось осени крыло,
Тепло далёких материнских рук.
Тебя воспоминанье обожгло
И потому тебе не спится, друг.
Ты видишь край, где родился и рос,
Откуда листья клёнов и берёз
В траншею ветер западный принёс.
На листьях тех — не звёзд осенних свет,
А кровь казнённых и пожаров дым.
Ты видишь лес и зарево над ним —
Жестокий отблеск несказанных бед.
Для павших эти листья, как венок.
А для живых — немеркнущий привет
От наших пущ, от боровых дорог.
Шуршит листва, и опадает мрак,
Курлычут в поднебесье журавли.
Взвивается ракета, словно знак
Летящим птицам, чтоб на запад шли —
К родным гнездовьям страждущей земли.
За ними вслед, боями опалён,
Торопится стрелковый батальон.
1943
Перевод Я. Хелемского
Мать послала к сыну думы
Ранней ранью;
Возвратились эти думы
К ней ветрами.
Мать послала к сыну слёзы,
Запечалясь;
Тёмной тучей эти слёзы
Возвращались.
Мать послала к сыну песню,
Ждёт ответа;
Чёрным вороном вернулась
Песня эта.
Прилетает ворон, крячет
У колодца:
«Ты не жди напрасно сына,—
Не вернется.
Он и рад бы возвратиться,
Да не волен:
Обвенчался он с рябиной
В чистом поле.
Обвила его, сердечная,
Корнями,
Принакрыла его алыми
Ветвями».
И шумит, шумит рябина
Под горою,
Охраняя сон солдата —
Сон героя.
1945
Перевод М. Исаковского
*
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ
Кони ржут за Сулою.
«Слово о полку Игореве»
Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!
Ты для новобрачного — свадебная скатерть,
Для младенца — колыбель, для юного — хмель,
Для скитальца — посох, пристань и постель,
Для пахаря — поле, для рыбаря — море,
Для друга — надежда, для недруга — горе,
Для кормщика — парус, для воина — меч,
Для книжника — книга, для пророка — речь,
Для молотобойца — молот и сила,
Для живых — отцовский дом, для мёртвых — могила,
Для сердца сыновнего — негасимый свет.
Нет тебя прекрасней и желанней нет.
Разве даром уголь твоего глагола
Рдяным жаром вспыхнул под пятой монгола?
Разве горький Игорь, пленом смерть поправ,
Твой не красил кровью бебряный рукав?
Разве киноварный плащ с плеча Рублёва
На ветру широком не полощет снова?
Как душе — дыханье, руке — рукоять.
Хоть бы в пропасть кинуться — тебя отстоять!
1941
*
ЛЮДМИЛА ТАТЬЯНИЧЕВА
СКАЗ
Я в детстве слышала не раз
От бабки этот старый сказ.
Узнав, что друг в бою убит,
Подруга уходила в скит,
Чтобы в лесном, глухом скиту
Оплакивать свою беду,
Чтобы любовь свою сберечь
От наважденья новых встреч.
Мне часто повторяла мать,
Как женской гордости устав: —
Коль любишь,- мужа потеряв,
Не станешь нового искать.
Скорее горы упадут
И высохнут истоки рек…
Так в нашем повелось роду:
Раз полюбила, то навек.
…Прошла жестокая война.
Я выжила, а ты убит.
Но воля к жизни так сильна,
Что падать духом не велит.
Она велит мне сильной быть,
В далекий скит не уходя.
Трудиться, петь, детей растить —
И за себя и за тебя.
В горах отыскивать руду,
Менять истоки древних рек.
Ну, а любовь у нас в роду
Одна-единая — навек…
1943-1963
*
АЛЕКСАНДР ТВАРДОВСКИЙ
Война — жесточе нету слова.
Война — печальней нету слова.
Война — святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
И на устах у нас иного
Ещё не может быть и нет…
1944
В поле, ручьями изрытом,
И на чужой стороне
Тем же родным, незабытым
Пахнет земля по весне:
Полой водой и — нежданно —
Самой простой, полевой
Травкою той безыменной,
Что и у нас под Москвой.
И, доверяясь примете,
Можно подумать, что нет
Ни этих немцев на свете,
Ни расстояний, ни лет.
Можно сказать: неужели
Правда, что где-то вдали
Жёны, без нас постарели,
Дети без нас подросли?..
1945
Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ
Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налёте.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна ни покрышки.
И во всём этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где травинку к травинке
Речка травы прядёт,
Там, куда на поминки
Даже мать не придёт.
Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю:
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?..
Этот месяц был страшен,
Было всё на кону.
Неужели до осени
Был за ним уже Дон,
И хотя бы колёсами
К Волге вырвался он?
Нет, неправда. Задачи
Той не выиграл враг!
Нет же, нет! А иначе
Даже мёртвому — как?
И у мёртвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она — спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас,
На земле на поверке
Выкликают не нас.
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам — все это, живые.
Нам — отрада одна;
Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мёртвых проклятье —
Эта кара страшна.
Это грозное слово
Нам навеки дано,-
И за нами оно —
Это горькое право.
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
Всем, что, может, давно
Вам привычно и ясно,
Но да будет оно
С нашей верой согласно.
Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли,
И в тылу у Москвы
За неё умирали.
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
Нам достаточно знать,
Что была, несомненно,
Та последняя пядь
На дороге военной.
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То, шагнувшую вспять,
Ногу некуда ставить.
Та черта глубины,
За которой вставало
Из-за вашей спины
Пламя кузниц Урала,
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы,
И Смоленск уже взят?
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже!
Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой! —
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мёртвые, павшие,
Хоть бы плакать могли!
Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг,
О товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне.
В нём, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.
Наше всё! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Всё отдав, не оставили
Ничего при себе.
Всё на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрёк
Этот голос наш мыслимый.
Братья, в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали,-
Были мы наравне.
И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,
За Советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,
Тот — ещё под Москвой.
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?
В городах миллионных,
В сёлах, дома в семье?
В боевых гарнизонах
Не на нашей земле?
Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу.
Я вам жить завещаю,-
Что я больше могу?
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Горевать — горделиво,
Не клонясь головой,
Ликовать — не хвастливо
В час победы самой.
И беречь её свято,
Братья, счастье своё —
В память воина-брата,
Что погиб за неё.
1945-1946
*
СЕРГЕЙ ТЕЛЬКАНОВ
ДО КОЛОДЦА СТО КИЛОМЕТРОВ
До колодца сто километров.
Это значит, что нам опять
По пескам, под монгольским ветром
Двое суток шагать, шагать.
Путь такой нелегко даётся,
Будто весь ты горишь в огне.
Батальон подошёл к колодцу,
Только нет ничего на дне.
И опять под палящим ветром
Командиры ведут солдат. —
До колодца сто километров! —
На привале сказал комбат.
1945
*
ТЕОФИЛИС ТИЛЬВИТИС
(С литовского)
Стужа расписала розами стекло,
Песнями солдата встретило село.
«Перешёл ты горы, степи и мосты,
Неужели смерти не боишься ты?»
Вечером январским небо, как свинец.
«Смерть в бою прекрасна,- говорит боец,-
Что бы я ни встретил на своём пути,
Должен до берлоги вражеской дойти.
А когда разрушу логово врага,
Я вернусь, разлука будет недолга!»
«Разговор твой, милый, честен и хорош.
Только что ты скажешь, если не придёшь?»
«Если не вернусь я — жребий мой суров,
Но друзья вернутся, победив врагов!»
«Иль не жалко жизни? Люди говорят,
Девушка за Волгой ждёт тебя, солдат!»
«Что ж, любовь, как видно, подождать должна,
У бойца невеста — родина одна».
1944
Перевод С. Map
*
НИКОЛАЙ ТИХОНОВ
1919-1941
1
Я помню ту осень и стужу,
Во мраке бугры баррикад,
И отблеск пожарища в лужах,
И грозный, как ночь, Петроград!
И в ночь уходили мужчины
С коротким приказом: вперёд!
Без песен, без слов, без кручины
Шёл питерский славный народ.
И женщины рыли толпою
Окопы, о близких шепча,
Лопатой и ржавой киркою
В тяжёлую землю стуча.
У них на ладонях темнели
Кровавых мозолей следы,
Но плакать они не умели —
Как были те люди горды!
И как говорили без дрожи:
«Умрём — не отступим назад.
Теперь он ещё нам дороже,
Родной, боевой Петроград!
За каждый мы камень сразимся,
Свой город врагу не дадим…»
И теми людьми мы гордимся —
Как лучшим наследьем своим!
2
Враг снова у города кружит,
И выстрелы снова звучат,
И снова сверкает оружье
В твоих августовских ночах.
И снова идут ленинградцы,
Как двадцать два года назад,
В смертельном сраженье сражаться
За свой боевой Ленинград.
Их жёны, подруги и сёстры
В полдневный, в полуночный час
Киркой и лопатою острой
В окопную землю стучат.
Друзья, земляки дорогие!
Боёв наших праведный труд
И рвы, для врага роковые,
В народную память войдут.
Так пусть от истока до устья
Невы пронесётся, как гром:
«Умрём, но врага не пропустим
В наш город, в родимый наш дом!»
1941
ЛЕНИНСКОЕ ЗНАМЯ
То не чудо сверкает над нами,
То не полюса блеск огневой,
То бессмертное Ленина знамя
Пламенеет над старой Невой.
Ночь, как год девятнадцатый, плещет,
Дней звенит ледяная кора,
Точно вылезли древние вещи —
И враги, и блокада, и мрак.
И над битвой, смертельной и мглистой,
Как тогда, среди крови и бед,
Это знамя сверкает нам чистым,
Окрыляющим светом побед!
И ползущий в снегу с автоматом
Истребитель — боец молодой —
Озарён этим светом крылатым
Над кровавою боя грядой.
Кочегар в духоте кочегарки
И рабочий в морозных цехах
Осенён этим знаменем ярким,
Как моряк на своих кораблях.
И над каменной мглой Ленинграда,
Сквозь завесы суровых забот,
Это знамя сквозь бой и блокаду
Великан-знаменосец несёт.
Это знамя — победа и сила —
Ленинград от врага защитит,
Победит и над вражьей могилой —
Будет день! — на весь свет прошумит!
1941
*
ААЛЫ ТОКОМБАЕВ
(С киргизского)
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Иди, мой сын, сиянье души моей,
Стань воином, стань смело на правый путь.
Никто не минет смерти на склоне дней,-
Умри, но чужеземцу рабом не будь.
Гляди: перед тобою земля отцов,
Народным древним потом напоена,
Прославлена в сказаньях седых певцов,
Как дорога вам стала сейчас она!
Гляди: какие горы в родном краю,-
Мы с ними побратались с давнишних пор.
Как брошенный ребёнок, я слёзы лью,
Когда я удаляюсь от наших гор.
Гляди: вода игриво бежит, бурля,-
Вот первое, чью сладость узнал язык.
Взлелеявшая многих, моя земля,
Ты — колыбель отваги, любви родник.
Кто в мою душу первый восторг вдохнул?
Земля, когда я понял, что я — твой сын?
Земля, где я впервые на мир взглянул,
Какой тебя сумеет воспеть акын?
Пускай земля безгласна, но кто хоть раз
Сыновним верным взором в неё проник,
Тому она откроет отраду глаз,
И станет сердцу внятен её язык…
Ты нужен мне, разлука трудна с тобой,
Но ты нужней отчизне — твоей, моей.
Мне трудно, что не вместе вступаем в бой:
Я стар, а ты — ровесник октябрьских дней.
Единственный мой, сын мой, вернись домой
И на устах неси мне победный клич!
Честь гордого народа кровью омой,
Величье гордых предков ты возвеличь!
Умру — меня, быть может, забудешь ты,
Но землю, где родился, забыть нельзя.
Без родины счастливым не будешь ты,
Кто потерял отчизну — тем жить нельзя.
Мой сын, когда явился ты в этот мир,
Я посадил деревья, чтоб разрослись.
Когда плоды созреют, устрою пир,-
Созрей на поле брани и возвратись.
Единственный мой, буду грустить и ждать,
Расспрашивать прохожих, птиц луговых:
«Где сокол мой, что гонит чужую рать?
Где сокол, улетевший из рук моих?»
1943
Перевод С. Липкина
*
ГЕОРГИЙ ТРИФОНОВ
ЧЕТВЁРТЫЙ СПРАВА
Живым поверка — слава мёртвым.
В строю не стало одного.
Он от меня стоял четвёртым,
И я равнялся на него.
Был бой… Он пал, я жив остался.
Он как герой исполнил долг…
Я по нему один равнялся,
Теперь равняется весь полк.
1944
*
МИХАИЛ ТРОИЦКИЙ
Застыли, как при первой встрече.
Стоят и не отводят глаз.
Вдруг две руки легли на плечи
И обняли, как в первый раз.
Все было сказано когда-то.
Что добавлять? Прощай, мой друг.
И что надёжней плеч солдата
Для этих задрожавших рук?
1941
Михаил Троицкий погиб в боях за Ленинград, в районе Невской Дубровки, 22 декабря 1941 года.
*
ВЛАДИМИР TРУХAHOB
Только снег и пепел. На руинах
Печи, как распятия, стоят.
Только пепел. И сырой суглинок,
А под ним — ребята наши спят.
Им не снятся ни сады, ни травы,
Всё закрыл собою чёрный дым.
Только пепел. Только берег правый,
Только левый, где в дыму Медынь.
И лежат — немытые, босые.
И молчанье. И ответа нет.
И — сквозь пламя — дума о России
В девятнадцать с половиной лет.
*
ЖАМСО ТУМУНОВ
(С бурятского)
БАЙКАЛУ
Широкий, бездонный, великий Байкал!
Я часто тебя вдалеке вспоминал,
Мечтал о твоей серебристой волне
На этой тяжёлой и долгой войне.
За семьдесят гор и за семьдесят рек
Не может тебя позабыть человек…
Я вижу: раскинуты сети у скал,
Где волны твои закипают, Байкал,
Где воды, как небо весной, глубоки,
Плывут в плоскодонках друзья-рыбаки.
Отвагой богаты, уменьем крепки,
Они подплывают к истоку реки
И звонкие песни поют на заре
Красавице дочке твоей — Ангаре…
Твой образ могучий вставал предо мной
В сраженьях над одерской тёмной волной:
Снаряды и бомбы взрывались, слепя,
За дымом сражений я видел тебя,
Я видел тебя, мой далёкий Байкал,
Я видел тебя и на запад шагал…
Я видел высокий твой берег, Байкал,
И брал переправы, бетон сокрушал.
С врагами я шёл на решительный бой,
Я мстил им, Байкал, за разлуку с тобой,-
И я отомстил нашим кровным врагам,
Чтоб снова вернуться к твоим берегам.
1944
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
*
БОРИС ТУРГАНОВ
БЫЛЫЕ ЗАБУДУТСЯ БЕДЫ
Былые забудутся беды,
и грохот снарядов, и пламя,
когда над нами Победа
взмахнёт молодыми крылами.
В какое-то сотое утро,
одетая солнечной тканью,
придёт вдохновенно и мудро
и переполнит дыханье.
И то, о чём лишь мечтали,
что рдело в дыму пожара нам,
внезапно осветит дали
сиянием лучезарным!
1941
Москва
*
МИРЗО ТУРСУН-ЗАДЕ
(С таджикского)
СЫН ТВОЙ ПРИЕЗЖАЕТ
К тебе в боях стремился я, открой объятья мне, мой край.
Ты предков колыбель. Их прах покоишь в тишине, мой край.
Поля, тюльпанные сады,- их видел я во сне, мой край.
Прославленные города мне дороги вдвойне, мой край.
Отчизна, гостя принимай,- сын возвращается к тебе.
Ребёнком был тобой взращён,- меня, любя, ласкала ты.
Ребёнком бегал по полям,- мне счастье обещала ты.
Ребёнком я узнал тебя,- мужчину воспитала ты.
Ребёнком клялся я свершить всё то, чего желала ты.
Сын вырос и героем стал, сын возвращается к тебе.
Отвагою в огне войны тебя навек прославил он.
И с жаждой мщения врагу Таджикистан оставил он.
И, верный слову своему, в сраженьях не лукавил он.
На лютых недругов твоих разящий меч направил он.
Отчизны неусыпный страж, сын возвращается к тебе.
Моя любимая, приди,- как день, прекрасна и светла,
К тебе вернулся друг, смотри: вокруг исчезла мгла,- целуй!
Дорога длинная бойца к невесте привела,- целуй!
Ты сына, мать, встречай — его твоя любовь спасла,- целуй!
Исполнив свой священный долг, сын возвращается к тебе!
1945
Перевод М. Замаховской
*
ВЕРОНИКА ТУШНОВА
НОЧНАЯ ТРЕВОГА
Знакомый, ненавистный визг…
Как он в ночи тягуч и режущ!
И, значит, снова надо вниз,
В неведенье бомбоубежищ.
И снова поиски ключа,
И дверь с задвижкою тугою,
И снова тельце у плеча,
Обмякшее и дорогое.
Как назло, лестница крута,-
Скользят по сбитым плитам ноги;
И вот навстречу, на пороге —
Бормочущая темнота.
Здесь времени потерян счёт,
Пространство здесь неощутимо,
Как будто жизнь, не глядя, мимо
Своей дорогою течёт.
Горячий мрак, и бормотанье
Вполголоса. И только раз
До корня вздрагивает зданье,
И кто-то шёпотом! «Не в нас».
И вдруг неясно голубой
Квадрат в углу, на месте двери:
«Тревога кончилась. Отбой!» —
Мы голосу не сразу верим.
Но лестница выводит в сад,
А сад омыт зелёным светом,
И пахнет резедой и летом,
Как до войны, как год назад.
Идут на дно аэростаты,
Покачиваясь в синеве.
И шумно ссорятся ребята,
Ища осколки на примятой
Белёсой утренней траве.
1942
*
ПАВЛО ТЫЧИНА
(С украинского)
В БЕССОННУЮ НОЧЬ
(Думы про Украину)
Погасла свечка. За окном морозы
Безмолвием луны звучат.
Не спится. Город ночью сжат.
Лишь на вокзале паровозы
Свистками бодрыми кричат.
Я встал: быть может, бомба хочет
Влететь из гулких галерей?
Иль гром раздастся батарей?
Иль рама с дребезгом отскочит,
Метнув осколки до дверей?
Но нет. Кругом ни звука. Сонно
Среди планет летит земля…
О родина, ведь сын твой я!
Не с тонким станом ты мадонна,-
Ты — мать могучая моя!
Что с матерью? О, что там с нею!
К стеклу горячим лбом приник.
То не молитва и не крик,
Душою чистою своею
На скорби натыкаюсь штык.
О Украина! Украина!
То ты в мучениях не спишь,
То ты страдаешь и горишь,
Как небо ночью воробьиной,
Вся грозною борьбой гремишь.
О Украина! Солнце воли!
Так больно мне от ран твоих!
Врага я сжёг бы, мстя за них!
Твои страданья, муки, боли —
В себя я перелил бы их!
Родная, я рождён тобою,
Твоим я вскормлен молоком,
Бродил в просторе я твоём,
Твоею силою живою
Я полн, идя твоим путём.
А позже, как вошёл я в годы
И голос начал крепнуть мой,-
Запел, и вот само собой
Я стал певцом твоей свободы
И стал тревогою самой.
Не о своей забочусь доле,
Тревожусь не за угол свой
(Цветы вновь расцветут весной!),-
Боюсь за Днепр, за наше поле,
За деток, за народ родной…
Так не сердись, моя святая,
Что сын зовёт тебя опять.
Как без тебя ему дышать?
Когда страдает мать больная,
Дитя не может не страдать.
Постой… В душе грохочут грозы,
Что над тобой летят, летят…
Не спится. Город ночью сжат.
Лишь на вокзале паровозы
Свистками вдалеке кричат.
То поезда идут равниной,
Один — другой, один — другой,-
Отвозят груз свой боевой
На север, запад, Украину —
В сиянье дня, во тьме ночной.
Так побори же людоедов
Ты, наша Армия, разбей!
Их обезглавь и в прах развей,
Чтоб землю, мощь твою изведав,
Сосущий кровь не пачкал змей!
За что он наш народ терзает?
В чём мать виновна — посуди?! —
Иль девушка, на чьей груди
Он выжег звёзды?.. Обличает
Вон — мальчик мёртвый… Впереди,
Закрыв, балконную решётку,
Отца, сестёр висят тела.
Бывало ль столько в мире зла?
Но уж врагу мы сжали глотку:
Отплатим за его дела!
Пусть гинет змей — за муки слёзы,
Детей, что мёртвыми лежат!..
…Не спится. Город ночью сжат.
Лишь паровозы
Кричат…
1942
Перевод П. Карабина
КИЕВ
Ты — наша честь, и гордость, и краса.
Как голубь — нежный, острый, как коса.
Ты — наша слава, мщенье за руины.
Бессмертное ты сердце Украины!
Ах, сердце, сердце… Ты пережило
Тягчайшего порабощенья зло.
Ордою попрано чужеязыких,
Ты крикнуло, зовя сынов великих.
Да как же так — чтоб не было Днепра?
Чтоб не смеялась наша детвора?
Да как же так — чтоб лиходей фашистский
На площади хозяйничал Софийской?
Богдан, София, Лавра — наша ж вся
История! Взорвать её нельзя!
Врагам — могилы без числа и счёта.
Им смерть, а Золотые — нам Ворота,
Те самые, что на Валу стоят
И — огнекрылые — врагу грозят,
Твердя о том, что лозунг их — свобода!
Они в сердцах советского народа.
Врата борьбы тебя ведут к вратам
Кремля и в Кремль,- ведь свет свободы там.
Дорога Правды пред тобой открыта…
Поверг ты наземь ворога-бандита!
Ой, выдался к тебе нелёгкий путь!
Когда фашистская плеснула муть,
Померкло солнце, небо потемнело,-
Так, перепившись, шайка их ревела…
Кровь заливала землю, как вода,
Нам вместо хлеба был свинец тогда.
И всё в тебе скорбело и рыдало,-
Ведь Правду надругательство топтало.
Но эта скорбь не вечною была —
Ты весь насторожился, как стрела.
Очарованье наше, восхищенье,-
Тебя зовём сегодня: мщенье! мщенье!
Ты знал, что мы вернёмся, победим.
Уменьем подкреплённый молодым,
Чтоб обуздать фашистов своеволье,
Ушёл ты в партизаны и в подполье.
Ой, и могуч же дух высокий твой!
Ты весь изранен,- отдохни, родной!-
Какой ты только не изведал муки!
Но минул срок неволи и разлуки.
Ты — наша честь, и гордость, и краса,
Как голубь — нежный, острый, как коса.
Ты — наша слава, мщенье за руины.
Бессмертное ты сердце Украины!
Врата борьбы тебя ведут к вратам
Кремля и в Кремль,- ведь свет свободы там.
Дорога Правды пред тобой открыта…
Поверг ты наземь ворога-бандита!
Не отдадим же мы своей земли!
В ней прах священный Муромца Ильи.
Сегодня — к свету все твои оконца,
А от Москвы — так много солнца! солнца!
1943
Перевод Н. Ушакова
*
УЙГУН
(С узбекского)
ГРАНАТ
О наманганской осени подарок —
В далёкий край отосланный гранат!
Как шар пунцовый, ты округл и ярок,
И зёрна спелые рубинами горят!
К румяной кожице прильну щекою,
Губами к сладким зёрнышкам прижмусь,
И словно снова милая со мною,
И словно уст девических коснусь…
О полная рубинами шкатулка,
Благословен твой цвет и аромат!
Но вот разрезана лоснящаяся шкурка —
Два полушария передо мной лежат.
Переливаются в сиянии заката
Мои сокровища, сверкая новизной.
И в миг один — не зёрнышки граната,
А зеркальца лежат передо мной.
На фронтовом угрюмом перекрёстке,
Средь рокотанья грозного сижу,
В чудесный свет, в причудливые блёстки
В гранатовое зеркальце гляжу.
Я вижу яблонь пышное цветенье
И капли роз в сиянии луны,
Розовоцветных лепестков круженье
Над ручейками милой Ферганы.
Я вижу след свой возле скал прибрежных,
У золотистых крымских берегов,
Памира горы в ризах белоснежных
В предвечном сне нетающих снегов.
Тайгу Сибири и Аму разливы —
Кипенье рыжей илистой воды;
Рубиновые вижу переливы
Кремлёвской несгорающей звезды!
Вот что стояло в зеркале граната,
В причудливом сверкании зерна…
Я ухожу. Ждёт извергов расплата.
Я ухожу. Меня зовёт война!
О мой гранат! Как странны превращенья!
В рубиновом сокровище твоём,-
Ты стал звездою гнева и отмщенья,
Врагов испепеляющим огнём.
1943
Перевод С. Сомовой
ДОРОГА СОЛНЦА
Я иду на запад. Я тобою
Назван солнцем! Так зачем рыдать?
Словно солнце, утренней порою
На восток я возвращусь опять.
Я к тебе, мой друг, поспею к сроку,-
Мною наш восток не позабыт,
Но дорога к милому востоку
Через запад для меня лежит.
Понапрасну сердце лишь тревожа,
Не горюй: час утра недалёк.
К западу уходит солнце тоже,
Чтобы возвратиться на восток!
1943
Перевод Н. Ушакова
*
АМИН УМАРИ
(С узбекского)
ПОБЕДА НЕ ПРИДЁТ САМА
Победа не придёт сама, мой друг!
Её добудешь потом ты и кровью,
Не устрашась трудов, и жертв, и мук,
И дорожа свободой, как любовью!
Победа осушит потоки слёз,
Вернёт народу дни счастливой жизни,
Победа озарит мильоном звёзд
Великий путь, завещанный отчизне.
Победа не придёт сама собой,
На поле боя ты её добудешь.
Ни шагу вспять! Лишь стойкостью стальной,
Терпеньем каменным её добудешь!
Пусть каждый отвоёванный тобой
Вершок земли — стеной железной станет!
Пусть каждый твой удар и выстрел твой
Бьёт наповал врага иль насмерть ранит!
Когда же вражьих сил падёт оплот,-
Твоя над миром слава грянет звонко,
И птица счастья песню запоёт
Над колыбелью твоего ребёнка.
Победа не придёт сама, мой друг!
Кровь проливая, ты её добудешь.
На пире чести, севши в братский круг,
На сазе петь о ней ты будешь.
1943
Перевод В. Державина
*
ТЕМИРКУЛ УМЕТАЛИЕВ
(С киргизского)
В МОЗДОКСКОЙ СТЕПИ
Идти в наступленье горнист приказал.
Будь счастлив, прощай, до свиданья, Дарьял!
Теки на свободе, безудержный Терек,
Тебе, как Нарыну, я сердце вверял.
Будь счастлив, Казбек, подпирающий небо,
Оно тебе скажет, как недруг бежал.
Будь счастлива в щедром цветенье, земля;
Четыре луны, с барсом храбрость деля,
Твой свет защищал я, твой цвет охранял я,
И Терека чистой осталась струя.
Врагу не позволив схватить вас за горло,
О горы, иду я в иные края.
Моздокская степь моя, счастлива будь!
Молчальница, тризны моей не забудь,
Когда я поил тебя вражеской кровью!
Как сына, ты можешь меня помянуть,
Тебе я оставил на память могилы,-
Молчаньем своим проводи меня в путь.
О степь, не забудь дорогих мне имён:
Чоро, и Кубат, и Омар, и Осмон,-
Дрались они рядом и рядом упали…
О степь, береги их торжественный сон!
Пусть путник пройдёт, и увидит могилу
И скажет: «Наверно, герой погребён».
С весною, с весною сюда я приду,
Я сад на могиле друзей разведу.
По милым героям устрою поминки,
На светлый мой пир я детей приведу.
И вот прилетит соловей издалёка,
И песнь его вспыхнет в моздокском саду.
1942
Перевод С. Липкина
*
ВИКТОР УРИН
МЁД
Ботинки выпачканы грязью,
мы шли как будто бы во сне,
как будто всё это в рассказе,
а не в действительной войне.
Седьмые сутки пот с лица,
и нет огней, и нет конца.
В селе сожжённом был привал…
Как долго взвод не отдыхал!
В полуразрушенный подвал
вошли — и сразу наповал.
Красноармейский сон короткий,
он как дыхание в бою,
как от пилотки до пилотки,
когда бойцы стоят в строю.
А утром грели кипяток
(гори же, мой костёр, гори…).
Худеет вещевой мешок,
и на исходе сухари.
Но вдруг усталый помкомвзвод,
шатая бочку взад-вперёд,
как гукнет нас, как позовёт!
— Ребята, мёд!
Ей-богу,- мёд!
К нему со всех сторон бегом,-
помятой каской, котелком
мы черпали наперебой
тягучий, свежий, золотой.
Глотаем за глотком глоток,-
сухой кадык, как поплавок…
Отведали ребята мёд,
хороший мёд, толковый мёд!
И с этих пор закон у нас
на добрый и недобрый час,
что, если мёд солдата спас,
солдат должон иметь запас!
Под буйный перебах зениток
гвардейский подавай напиток,
живительной прохлады слиток,
чтобы хватало, чтоб избыток
бутылкам бултыхался вбок,
сбиваясь в бархатный клубок,
чтоб пить по поводу и без,
чтоб на дороге фронтовой
во фляге чувствовали
все тягучий, свежий, золотой,-
хороший мёд, толковый мёд!
Кто не был там, тот не поймёт,
как в руки те из этих рук
бутыль вальсирует вокруг
и пьёт товарищ политрук,
суровый, откровенный друг!..
Бывает, вспомнится порой и лес
с растрёпанной листвой,
и ствол с оторванной корой,
а в нём дупло и дым сырой,
и как кружится вперебой
над ним пчелиный рыжий рой,
сердитый рой, картавый рой
над ним кружится вперебой.
И я не знаю: может быть,
в лесах, где мёд дышал в дупле,
учились родину любить,
учились присягать земле
те, кто сегодня бережёт
в промятых флягах русский мёд.
Был бой — и нет.
Но будет снова.
Между боями — до и от…-
поэт окопный просит слово,
и, опершись на пулемёт,
мы слушали и пили мёд!
В поход с собою мёд бери,
хороший мёд, толковый мёд.
Кто не был там, тот не поймёт
что пробки вылетают пулей
одновременно, словно улей,-
так пейте же, богатыри!
О нас в народе сложат саги,
как мы из пехотинской фляги
в дни горя, дружбы и отваги
хлебнули беспощадной влаги,
медовой влаги, буйной влаги!
1944
*
ИОСИФ УТКИН
РОДИНА
Что любится, чем дышится,
Чем ваше сердце полнится,
То в голосе услышится,
То в песенке припомнится.
А мы споём о родине,
С которой столько связано,
С которой столько пройдено
Хорошего и разного!
Тяжёлое — забудется,
Хорошее — останется,
Что с родиною сбудется,
То и с народом станется.
С её лугами, нивами,
С её лесами-чащами
Была б она счастливою,-
А мы-то будем счастливы.
И сколько с ней ни пройдено,
Усталыми не скажемся
И песню спеть о родине
С друзьями не откажемся!
1942
СЕСТРА
Когда, упав на поле боя —
И не в стихах, а наяву,-
Я вдруг увидел над собою
Живого взгляда синеву,
Когда склонилась надо мною
Страданья моего сестра,-
Боль сразу стала не такою:
Не так сильна, не так остра.
Меня как будто оросили
Живой и мёртвою водой,
Как будто надо мной Россия
Склонилась русой головой!..
1942
ПЕЙЗАЖ
Полей предвечерняя небыль,
Похода размеренный шаг,
Пыля, пробирается в небо
Войны бесконечный большак.
Белеет старинная церковь
Над тихой и мирной рекой,
На куполе медленно меркнет
Степного заката покой.
Но с мирной природою в споре,
Как грозного времени тень,
Чернеет народное горе
Спалённых войной деревень.
Чернеет и справа и слева…
И слышно, как там, впереди.
Огонь орудийного гнева
Гудит у России в груди!
1943
Иосиф Уткин в дни Великой Отечественной войны был военным корреспондентом фронтовой газеты. Погиб во время авиационной катастрофы в 1944 году, возвращаясь в Москву с фронта.
*
ЯКУВ УХСАЙ
(С чувашского)
ДОЖДЬ
Когда орудья, вскинув жерла,
Сердито били по врагу,
Вдруг туча надо мной разверзлась,
И заглушил громовый гул
Удары гаубиц тяжёлых.
Раскаты грома, вниз слетая,
Неслись по выжженной степи,
Озоном пахла степь родная.
Я вспомнил Тютчева стихи:
«Люблю грозу в начале мая…»
Я положил на бруствер каску
И непокрытой головой
Ловил лиловых ливней ласку,
И на глазах передо мной
Степь оживала в ярких красках.
Сверкай и лейся, светлый ливень,
От тлена вражьего поля
Очисть водой своей бурливой!
Пусть наша милая земля
Вновь станет юной и счастливой!
1943
Перевод М. Ухсай и С. Макарова
РОДНОЙ ЯЗЫК
У Вислы я брожу иль у Дуная,
Взбираюсь ли на склон седых Карпат,
Везде родной язык я вспоминаю,
Всегда его слова в душе звучат.
А если земляка случайно встречу,
От радости захватывает дух.
Ласкают слух слова родимой речи,
Приятной, мягкой, как лебяжий пух…
В народной песне — грустной иль задорной
Как славно ты звенишь, родной язык!
Ты свеж, и чист, и светел, словно горный,
Вниз по камням струящийся родник.
Для вдохновенной дружеской беседы
Мудрейшие народа сыновья
Из лунного тебя сковали света
И напоили песней соловья.
Но в час, когда встречаемся с врагами,
Становится иной родная речь;
Тогда она пылает, точно пламя,
Звенит, как обнажённый к бою меч.
Чтоб звал язык на подвиг и победу,
Народ, не раз сражавшийся с врагом,
Сковал тебя из солнечного света
И окунул в гремящий в небе гром.
Мы любим мир, но, если нас затронешь,
Грозны мы, как разгневанный титан…
Не позабуду битвы за Воронеж
Я — гвардии советской капитан.
В полях и на горящем полустанке,
В суровый холод и в палящий зной,
В сырой землянке и в гремящем танке
Я слышал голос твой, язык родной!
В сраженьях у Орла и у Варшавы
Немало пало братьев дорогих.
В Берлин и в Будапешт, дорогой славы,
И мой народ шагал в ряду других.
Родной язык! Не зная бед и горя,
С нуждой и притесненьем не знаком,
Победно ты звучишь в едином хоре
С могучим, славным русским языком!
Звучи для друга соловьиной песней,
Врага — ударом грома поражай!
Что год богаче будь и полновесней,
Как на полях колхозных урожай!
Родной язык! Мы в бурях не ослабли,
Окрепли мы в союзе братских стран.
Тебя перед луной и солнцем славлю
Я — гвардии советской капитан!
1945
Перевод П. Железнова
*
НИКОЛАЙ УШАКОВ
ХАРЬКОВ
Харьков слышит гул родных орудий,
Гул всё громче.
Звук разрыва сух.
Превратились в слух
дома и люди,
и деревья
превратились в слух.
«Ждём»,- как будто говорит Сумская.
«Ждём»,- соседний произносит сад.
Головы всё ниже опуская,
на балконах
мёртвые висят…
— Ждём,- живые повторяют люди.
Пепельною ночью,
сизым днём
Харьков слышит гул родных орудий,
мужественный голос:
«Мы идём!»
За противотанковыми рвами,
за скрещением дорог
вдали
Харьков вырастает перед нами.
Мы идём,
мы входим,
мы вошли.
1943
*
АХКЕТ ФАЙЗИ
(С татарского)
Памяти Ф. Карима
Грозе весенней ты окно открой,
Пусть хлынет ливень, расцветут цветы!
К тебе вернусь я с первою грозой,
Фронтовику навстречу выйдешь ты.
Но, может быть, минуя отчий дом,
Пройдут весны сияющие дни,
И все-таки на светлый мир кругом
Счастливыми глазами ты взгляни.
Быть может, на чужбине, у Карпат,
Моя любимая, паду в бою:
Я знаю, есть бессмертье для солдат,-
Услышишь обо мне в родном краю.
В ликующий, победный день Земли
Героя имя до тебя дойдёт,
Как после молний, вспыхнувших вдали,
Гром запоздалый с голубых высот.
1944
Перевод С. Обрадовича
*
АЛЕКСЕЙ ФАТЬЯНОВ
СОЛОВЬИ
Пришла и к нам на фронт весна,
Солдатам стало не до сна,-
Не потому, что пушки бьют,
А потому, что вновь поют,
Забыв, что здесь идут бои,
Поют шальные соловьи.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят!..
Но что война для соловья —
У соловья ведь жизнь своя.
Не спит солдат, припомнив дом
И сад зелёный над прудом,
Где соловьи всю ночь поют.
А в доме том солдата ждут.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят!.
Ведь завтра снова будет бой.
Уж так назначено судьбой,
Чтоб нам уйти, не долюбив,
От наших жён, от наших нив.
Но с каждым шагом в том бою
Нам ближе дом в родном краю.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят!..
Немного пусть поспят…
ДАВНО МЫ ДОМА НЕ БЫЛИ
Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой,
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой.
Не тратя время попусту,
По-дружески да попросту
Поговорим с тобой.
Давно мы дома не были.
Шумит над речкой ель,
Как будто в сказке-небыли,
За тридевять земель.
На ней иголки новые,
А шишки всё еловые,
Медовые на ней.
Где ёлки осыпаются,
Где ёлочки стоят,-
Который год красавицы
Гуляют без ребят.
Без нас девчатам кажется,
Что месяц сажей мажется,
А звёзды не горят.
Зачем им зорьки ранние,
Коль парни на войне,
В Германии, в Германии,
В далёкой стороне.
Лети, мечта солдатская,
К дивчине самой ласковой,
Что помнит обо мне.
Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой,
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой.
ГДЕ ЖЕ ВЫ ТЕПЕРЬ ДРУЗЬЯ-ОДНОПОЛЧАНЕ
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои…
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?
Я хожу в хороший час заката
У тесовых новеньких ворот —
Может, к нам сюда знакомого солдата
Ветерок попутный занесёт?
Мы бы с ним припомнили, как жили,
Как теряли трудным вёрстам счёт.
За победу б мы по полной осушили,
За друзей добавили б ещё.
Если ты, случайно, не женатый,
Ты, дружок, нисколько не тужи:
Здесь у нас в районе, песнями богатом,
Девушки уж больно хороши.
Мы тебе колхозом дом построим,
Чтобы было видно по всему —
Здесь живёт семья советского героя,
Грудью защитившего страну.
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои…
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?..
1946
*
ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ
ДВЕ СТАЛИ
Их взяли
Тронутыми гарью
На поле, выжженном дотла.
Одна была немецкой сталью,
Другая русскою была.
Но сталевары
С равной честью,
Свою лишь взглядом отличив,
Две стали положили вместе
В огонь мартеновской печи.
Война!
Она и сталь калечит.
Мартен — как госпиталь, и в нём
Её, изломанную, лечат,
Ей возвращают жизнь огнём.
Чужая сталь,
С её виною,
С позорной метою креста,
Омытая целебным зноем,
Как наша,
Стала вдруг чиста.
Чиста,
Как в первое плавленье,
Когда она перед войной
Ещё ждала предназначенья
Стать трактором и бороной.
И потому
Не странно даже,
Что, становясь все горячей,
Она, чужая,
Вместе с нашей
Сливается в один ручей.
*
ВЛАДИМИР ФЁДОРОВ
Я — в кольце острокрышего города.
В эту ночь, на чужой стороне,
Всё, что сердцу солдатскому дорого,
Как впервые, припомнилось мне.
Где-то рядом грохочут сражения.
Отдохнём, а на зорьке — в бой.
Смерть не делает нам снисхождения,
Но пока я — влюблённый, живой.
И готов я со смертью померяться.
Если что — знаешь, лучше без слёз…
Но, по правде сказать, мне не верится,
Чтобы что-то со мною стряслось.
Видно, молодость это непрошено,
Как вино забродившее, бьёт.
Только кончится всё по-хорошему
Чует сердце моё наперёд.
*
ИВАН ФЁДОРОВ
У РЕКИ
Левый берег в огне, а на правом
Пеплом кроются угли костра,
И связисты сквозь тьму к переправам
Тянут кабель,- работа быстра.
И, незримы, сползая по скатам,
Пробираются к лодкам стрелки.
Возвестит предрассветным набатом
Батарея о штурме реки
Тишину разорвут на клочья
Всплески вёсел и гром пальбы.
Берег с берегом, мерясь мощью,
Водяные взметнут столбы.
Вспенят волны реки величавой
Мастера лобовых атак,
И рванутся в штыки у причалов,
И отхлынет, не выстояв, враг.
А связисты протянут кабель
Над водой и отправят весть:
Там, где буйствовал враг и грабил,
Жёг и рушил,- вершится месть.
Октябрь 1941 г.
Иван Фёдоров погиб при форсировании Невы 5 сентября 1942 года.
*
АЛЕКСАНДР ФИЛАТОВ
АПРЕЛЬ
В беспокойной прохладе страны неродной,
У подножья Карпат, в полевом лазарете
Боевые друзья по соседству со мной
Нынче были у смерти всю ночь на примете.
Тяжело, дорогие! Ни встать, ни вздохнуть,
Гарь недавнего боя и давит и душит.
Обессиленно падают руки на грудь,
Часовыми стоят костыли у подушек.
В час, когда ощутим каждый шорох ночной,
И вздремнёшь и взгрустнёшь,
Да и вспомнишь о многом…
И врача узнаёшь по шагам за стеной,
По её разговору с сестрой за порогом.
Над Карпатами солнце ещё не встаёт
В час, когда за окном синева не прогрета,
Эта женщина шла, торопясь на обход,
Улыбаясь нам, с первою дымкой рассвета.
Знала все:
У кого за ночь жар не утих
И кого в этот день оперировать снова.
Торопилась к тому, кто слабее других,
Где нужнее её задушевное слово.
В тяжких муках
Познав волшебство её рук,
Под лучами живой материнской заботы,
После долгих ночей, пересилив недуг,
Уходили бойцы в батальоны и роты.
Уходили в окопы, откуда война
Доносила до нас огневые раскаты,
Где товарищи наши с утра дотемна
Штурмовали и гнали врагов за Карпаты.
И она, не жалея усилий своих,
Не страшась нарастанья боёв напряжённых,
Днём в палатах была на глазах у больных,
А под вечер встречали её в батальонах.
Появлялась нежданно на поле огня,
Шла, спокойная, между траншей и укрытий:
— Вы, товарищ комбат, долго ждали меня?
Много раненых?
Все в блиндажах?
Проводите!
Вот они перед нею в крови и поту,
Вот они перед нею бледны, бездыханны.
И она, в их телах пробудив теплоту,
Успокоила боль, обезвредила раны.
Санитарам приказано:
— Срочно везти!
Ночь темна, прямиком выезжайте в долину.
Спят больные, потише трясите в пути,
Осторожней, ровнее ведите машину.
…В это время катилась война на закат,
Широко и легко шла весна по Карпатам.
За открытыми окнами наших палат
Пробуждались, дышали сады ароматом.
Осыпались в ущельях снега с крутизны.
И в горах, на последнем лесном перевале,
Провожая на запад пожары войны,
В рощах песни весны соловьи распевали…
Гребни синих вершин прояснились вдали,
Первой свежестью трав просияли поляны.
Наступали минуты сдавать костыли
И на солнце прогреть отболевшие раны.
Как-то вдруг задержался врачебный обход.
Все заметили — сестры задумчивы, строги. —
Неужели, скажите, наш врач не придёт?
Неужели она задержалась в дороге?
Чёрной ночью сверкали зарницы вдали,
И в расщелинах гор снова пушки гремели.
А наутро её к нам в палату внесли,
Как солдата с переднего края,
В шинели.
Видно, так вот и рухнула,
Руки вразброс,
Русской кровью омыв закарпатские склоны.
Белокурые пряди кудрявых волос,
Как степные ромашки, овили погоны.
…Гроб стоял, утопая в цветах полевых,
Санитары внесли ордена и медали.
На почётных, печальных местах часовых
В госпитальных халатах больные стояли.
Как бы ни были эти минуты горьки,
Но они навсегда незабвенны и святы…
И когда на руках колыхнулись венки
И наполнил теплом горный ветер палаты,
На простор отвоёванной нами весны,
Окрылённые братским единством усилий,
Вдалеке от родных, мы, России сыны,
На плечах молчаливо её выносили.
Все, кто силы в заботах её обрели,
На просторах Кавказа, Молдавии, Крыма,
Вместе с нами,
Вдали от родимой земли,
Поклонились солдатским поклоном незримо.
1946
*
БОРИС ФИЛИППОВ
ПОБЕДИТЕЛИ
Гвардейские залпы
Громами легли,
И дождь,
Словно сок виноградин
Упал
На озябшее тело земли
И в листья
Опять её рядит.
Ведь это грядущее
Шлёт к нам гонца
Сюда, через рвы и окопы,
Сюда, где солдат
Утирает с лица
Последнего выстрела копоть.
Он плечи расправил
И видит — Весна!
Весна и на родине, дома…
И вдруг
Вся Германия стала тесна —
Ни изб,
Ни прохладных черёмух.
Глядят виновато
В поля-пустыри
Немецкие хмурые башни,
И падает свет
Погребальной зари
На них
И на тёмные пашни.
Покорно молчат
Близнецы-города —
Страшна
Справедливая сила.
Но слабым
Могучая Русь
Никогда —
Ни ныне,
Ни в прошлом —
Не мстила!
Вернутся солдаты:
Рыбак — к неводам,
Лесник — к соловьиному лесу,
Строитель — на верфи,
Литейщик — к цехам,
И каждый —
К желанному месту.
Свершённые ими дела
Велики!
А сила
Утроилась в битвах.
И славят их путь
Всех племён языки
В легендах,
Стихах и молитвах.
1945
*
ЭЗРА ФИНИНБЕРГ
(С еврейского)
ИМЕНА
О, моего полка военные билеты!
Все — тридцать сотен — излучают свет.
Их гладить хочется, они теплом согреты —
Теплом живых людей. Друзья мои, привет!
Открой их! Ты найдешь — скажу заране —
И быль веков, и пламень дней моих.
Здесь Пешков есть, и Пушкин, и Сусанин
(По алфавиту называю их).
Суворов здесь. Ульянов. Здесь и Разин —
Имён высоких ты умножишь счёт.
Родством, и кровным, с ними крепко связан
Родной народ.
Их тридцать сот — и все они так близки,
В них родина, живая в них страна.
Я вышел в лес, чтоб выкликнуть по списку
Прославленные имена.
Передо мной встаёт простой народ. Предстала,
В нём воплотившись, вся родная ширь.
Печник, текстильщик, токарь по металлу,
Столяр и ты, колхозник-богатырь.
В предвиденье решающего часа,
Суроволицая, вся Русь передо мной.
«Некрасов!» — выкликаю. «Я Некрасов!» —
Кузнец выходит статный, молодой.
И кажется, что всё, что свято, сильно, смело,
Я вызвал ненароком из глубин:
Народ, высокий помыслом и делом,
С великим именем и сердцем исполин,
Он скоро двинет богатырским телом
И, как всегда, в сплочении един,
Перешагнёт чрез мрак, напасть и беды
В дни вольности, дни счастья и победы.
1941
Перевод Б. Лейтина
*
НИКОЛАЙ ФЛЁРОВ
БАЛЛАДА О МАТРОССКОЙ МАТЕРИ
Матери моей Надежде Дмитриевне Флёровой
Пришла печальная и строгая.
Не день, не два её сюда
Везли железною дорогою
На Крайний Север поезда.
И наконец, дойдя до палубы,
Так сильно утомилась мать,
Что, кажется, сейчас упала бы,
Когда б её не поддержать.
Закатное густело зарево,
Окутав скалы и залив,
И тихо, тихо разговаривал
С матросской матерью комдив.
«Вот так же, Марфа Никаноровна,
Закат пылал и в том бою,
Когда с товарищами поровну
Делил ваш сын судьбу свою.
Он, может быть, всю жизнь вынашивал
Мечту о подвиге своём.
Награду — орден сына вашего —
Мы вам сегодня отдаём».
Нет, слёз у матери не видели,
Наверно, выплакала их
Одна в лесной своей обители,
В уральских кручах снеговых.
И, снова рану сердца трогая,
Перетерпевшая беду,
Спросила только: «Как дорогу я
К могиле Ваниной найду?»
Комдив смотрел на мать растерянно,
Ей не решаясь объяснить,
Что нам обычаями велено
Матроса в море хоронить.
И тотчас травами душистыми
Пахнуло к нам из темноты,-
Держала мать живые, чистые,
Слегка увядшие цветы.
И сердце будто бы застыло вдруг,
И словно рухнула скала,-
Ведь мать к могиле сына милого
За много вёрст цветы везла.
…Наперекор порядкам принятым,
С матросской матерью в поход
Эсминец шёл к зыбям раскинутым,
Встречая солнечный восход.
Надолго, с небывалой силою
Тот день и час запечатлён,
Как над сыновнею могилою
Мать отдала земной поклон.
И там, где был давно отмеренным
Известный градус широты,-
По океанским волнам вспененным
Поплыли яркие цветы.
Над необъятными просторами
Перед прозрачной кромкой льда
Они венками и узорами
У корабля легли тогда.
Казалось, не цветы разбросаны
За тёмным бортом корабля,
А это утренними росами
Омыты русские поля;
И каждая росинка близкая,
Сверкающая бирюза,-
Её, казалось, материнская,
Сейчас пролитая слеза…
Шли в базу. Завтра ли, сегодня ли —
Все знали: вновь дружить с волной,
И мы наутро якорь подняли,
Прощаясь с бухтою родной.
А у причала невысокого
Стояла, выйдя провожать,
Уже теперь не одинокая
И всех нас любящая мать.
И, глядя на море с тревогою
И боль и радость затая,
Сказала нам перед дорогою:
«Счастливый путь вам, сыновья…»
Залив вытягивался скатертью,
Но в море ждал кипящий вал.
И каждый расставался с матерью —
И «мамой» тихо называл.
И в даль идя необозримую,
Где смелых бурям не сломать,
Он вспоминал свою родимую,
Свою, единственную, мать;
И знал, что сколько миль ни пройдено
С ней вместе пройдено вдвоём.
И не случайно
Нашу родину
Мы тоже
Матерью зовём.
1945
Северный флот
*
ФЁДОР ФОЛОМИН
ПОСТ НА КОНЮШНЕ
Здесь ночь январская долга;
храпят все тише, все спокойней,
во сне сбегая на луга,
мобилизованные кони.
А луг пустынный стынет, сед,-
сейчас пора морозов грубых;
скользит бессонной лампы свет
на черных и на серых крупах.
Конюшня чистая тиха,
сверкает иней на засовах;
по стенам, до дверей тесовых,
со мной шагает тень штыка.
И этот самый мирный пост,
где сладко пахнет свежим сеном,
где в темноте не видно звёзд,
зовут в пехотной роте ценным.
Грохочут залпы на заре,
гудит в дыму земля седая.
В поход уходим в январе,
покой казармы покидая.
А там, где рота,
вместе с ней —
и пулемёт,
и я,
и кони.
Сумей ускорить бег саней
на самом грозном перегоне!
Боепитанье я подвёз;
и снова в зимней туче пара
задумчиво жуёт овёс
моя выносливая пара.
Следи в дороге, ездовой,
чтоб кони шли,
не коченели!
Курчавит иней,
спутник твой,
травинки ворса на шинели.
1942
*
ИЛЬЯ ФРЕНКЕЛЬ
ДАВАЙ ЗАКУРИМ!
Дует тёплый ветер. Развезло дороги,
И на Южном фронте оттепель опять.
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге,-
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
Об огнях-пожарищах,
О друзьях-товарищах
Где-нибудь, когда-нибудь
Мы будем говорить.
Вспомню я пехоту,
И родную роту,
И тебя —
за то, что дал мне закурить.
Давай закурим
По одной.
Давай закурим,
Товарищ мой!..
Снова нас Одесса встретит, как хозяев,
Звёзды Черноморья будут нам сиять,
Славную Каховку, город Николаев —
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
Об огнях-пожарищах,
О друзьях-товарищах
Где-нибудь, когда-нибудь
Мы будем говорить.
Вспомню я пехоту,
И родную роту,
И тебя —
за то, что дал мне закурить,
Давай закурим
По одной.
Давай закурим,
Товарищ мой!..
А когда не будет Гитлера в помине
И к своим любимым мы придём опять,
Вспомним, как на запад шли по Украине,-
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
Об огнях-пожарищах,
О друзьях-товарищах
Где-нибудь, когда-нибудь
Мы будем говорить.
Вспомню я пехоту,
И родную роту,
И тебя —
за то, что дал мне закурить,
Давай закурим
По одной.
Давай закурим,
Товарищ мой!..
1941
ГДЕ ОН ТОЛЬКО НЕ БЫЛ!
Где он только не был за четыре года!
Поглядеть на карту — батюшки мои!
Всякая природа, всякая погода,
Иногда раненье и всегда бои…
Кажется, прошёл он с боем по столетьям,
Только время сжалось в тыщу двести дней.
А ещё успел он тосковать по детям,
По своей хорошей, по родной своей.
А ещё успел он подружить с друзьями,
Пошутить, где можно — выпить, песню спеть..
Значит, скоро встреча с милыми краями,
А проститься с прошлым — как ему успеть?
Как ему припомнить всех, кто дрался рядом,
Все бугры и кочки, ямы и кусты,
Где к земле прижало миной иль снарядом?
Это, друг любезный, после вспомнишь ты.
Будешь ты прощаться с боевой порою
На пиру весёлом, уронив слезу,
Или поздней ночью, тёмной и сырою,
Вспомнишь вдруг Тарнополь: «Грязь, а я ползу».
Встретить — то-то радость! — фронтового друга,
И прощаться с прошлым будете вдвоём —
С тем, что было славно, с тем, что было туго,
С тем, о чём солдаты говорят; «Споём!»
1945
*
