*
Д. ХАЛДУРДЫ
(С туркменского)
ПОБЕДУ ХРАБРЫЕ ПРИВОДЯТ
Поэту, воскликнувшему:
«Победа, мы ждём тебя!»
Соседи говорят, победу
Ты нынче пригласил к обеду,
Поэт! И говорят, что плов
Сварил, барана заколов.
Ой, не придёт сама на зов,
Какой ни приготовишь плов!
Победа в гости не приходит,
Победу храбрые приводят!
Умеет рыбой извиваться,
Умеет птицей улетать!
Поэт, ты это мог бы знать,
В цветной халат не облачаться.
Победа любит храбрых, верь!
Пред яростью лишь уступает
И лишь героям открывает
Свою сияющую дверь!
А будешь трусом — колотушку
Своих насмешек на макушку
Тебе опустит! Не в халат,
А в саван завернёшься, брат!
С мечом в руке, в огне боёв
Победы мы должны добиться,
А ждать, пока придёт на плов,-
Шахир-ага, так не годится!
1944
Перевод Ю. Олеши
*
РИЗА ХАЛИД
(С татарского)
Я ПОЛУЧИЛ ЕГО В БОЮ
Землянка низкая темна.
Печурки маленький пожар.
Взяв заявленье,
На меня
Взглянул с улыбкой
Комиссар.
Перед собранием стою,
И чувств горячих не сдержать.
Но вдруг сирена —
И в бою
Все партсобрание
Опять…
В двадцатый раз
И в сотый paз
Зенитки бьют и бьют взахлёб.
Пират, фашистский подлый ас!
Они тебя загонят в гроб!
— Огонь! — И небо всё в огне.
— Огонь! — И вся земля в огне..,
И, словно молния, снаряд
Кресты ломает на броне,
И пламени кровавый бант,
И вновь удар,
И вновь удар…
— Тобой доволен, лейтенант! —
Сказал,
волнуясь,
комиссар.
— Я вижу, что не надо слов,-
Ты в сердце носишь правды свет;
Фашизму — смерть,
Стране — любовь.-
И протянул мне
Партбилет.
С тех пор,
Как знамя,
Как звезда,
Как песнь, что партии пою,-
Он надо мной
Горит всегда,
Билет, вручённый
В том бою!
1943
Ленинградский фронт
Перевод А. Аквилева
*
МАЛИХ ХАРИС
(С башкирского)
Как кровь солдатская на поле боя,
Заря течёт на мутный небосвод.
Прошла атака. И над тишиною,
Над местом схватки только дым ползёт.
Один из нас, джигит из Приуралья,
Уже лучей зари не увидал.
В последний раз окинув взглядом дали,
На землю он священную упал.
И, обагрив её горячей кровью,
Обняв, как мать родную, к ней приник.
Губами прикасаясь к ней с любовью,
Он с родиной прощался в этот миг.
Пусть час последний свой, земля родная,
В бою я встречу на восходе дня,
Чтоб ты, сынов достойных вспоминая,
Не позабыла вспомнить и меня.
1943
Перевод И. Снеговой
ПИСЬМО
Знаю, в сердце у тебя тревога —
Нелегко быть матерью солдата!
Знаю, все ты смотришь на дорогу,
По которой я ушёл когда-то.
Знаю я, морщинки глубже стали
И чуть-чуть сутулей стали плечи…
Нынче насмерть мы в бою стояли,
Мама, за тебя, за нашу встречу.
До сих пор грохочет канонада…
Снова в бой — на линию огня!
Если не вернусь,- не плачь, не надо,
Втихомолку вспоминай меня.
Говори: за честь родного края
Мой любимый сын погиб в бою.
Он погиб, отечество спасая,
Ради жизни отдал жизнь свою.
1943
Перевод И. Снеговой
Малих Харис погиб на фронте в 1944 году.
*
ЛЕОНИД ХАУСТОВ
РАЗВЕДКА
В дело! Кончились все тревоги.
Мы уходим, а ветер такой,
Что связистка, встав на пороге,
Прикрывает глаза рукой.
Мы сливаемся с темью ночи,
Друг за другом идём туда,
Где у гати, меж чёрных кочек,
Чуть поблёскивает вода.
Это вспыхивают ракеты
Над бессонной передовой.
Трассы длинные, как кометы,
Пролетают над головой.
«Языка» на себе тянули,
Выносили из-под огня,
И убило одною пулей
Двух товарищей у меня.
И остались лежать ребята
Там, где в берег стучит Нева.
Нерастраченные гранаты,
Недосказанные слова…
Не увидеть того, что близко,
Лишь теперь я понял с тоской —
Не от ветра телефонистка
Закрывала глаза рукой.
1944
БЕСКОЗЫРКИ
В Рыбацком по берегу девочка шла
Тропой, что к Неве протянулась.
А рядом, в волнах, бескозырка плыла,
И девочка ей улыбнулась.
Одна бескозырка, другая… И тих
Был воздух. Заря опустилась.
На Охте старушка заметила их
И медленно перекрестилась.
И плыли они мимо строгих громад
Гранитных твердынь Ленинграда,
Как будто бы их провожал Ленинград
Суровым молчаньем блокады.
И там, где кончается морем земля,
Где волны особенно зыбки,
Матросы увидели их с корабля
И сняли свои бескозырки.
А я был свидетель того, как вода
Кипела в Усть-Тосно, как с хода
На вражеский берег рванулись суда
Десанта Балтийского флота.
Их встретили пушки и били внахлёст,
И брали десантников в вилку,
И падал в холодную воду матрос,
Оставив волне бескозырку…
1945
*
ЯКОВ ХЕЛЕМСКИЙ
Тугой удар — начало канонады,
Пехоту поднимающий сигнал,
И лето зашумело листопадом,
И воздух, жёстким шорохом снарядов
Распоротый, заныл и застонал,
Наполнился и скрежетом и звоном…
Широким эхом подняли леса
Раскаты полковых, дивизионных
И дальнобойных пушек голоса.
Десятки вспышек золотых, багровых
В дыму рождались молнии быстрей —
От сорокапятимиллиметровых
До гаубичных мощных батарей.
Когда стволы орудий разогрелись
И на мгновенье оборвался гул,
Сел на траву оглохший батареец
И жадно воздух утренний глотнул.
Тогда к нему вернулись слух и память…
Рассеивался смрад пороховой,
Запахло папоротником, грибами,
И хвоей, и нагретою листвой.
Потом возникли щёлканье, и щебет,
И свист, и дятлов точный перестук,
И ликованье жаворонка в небе —
Пленительный, почти забытый звук.
И от улыбок посветлели лица
Покрытых дымной копотью парней.
И пели им обстрелянные птицы,
Привыкшие к соседству батарей.
А тем, что вслед за орудийным валом
Несли штыки в атаку на весу,
Кукушка долголетье куковала
В истерзанном снарядами лесу.
1943
ЗВЕЗДА
Л. Озерову
Осенней ночью падает звезда.
В холодном небе — света борозда.
Примета есть: звезды летучей свет —
Тревожный признак, чьей-то смерти след.
Примета есть. Но как поверить ей?
Мы пережили тысячи смертей.
Беззвездной ночью, в окруженье тьмы,
Друзей в походе хоронили мы
И дальше шли — в снегу, в чаду, в пыли…
Ах, если б звёзды скорбный счёт вели
И падали под тяжестью утрат,
Какой бы разразился звездопад!
О, сколько б звёзд низринулось в ночи
Над теми, что расстреляны в Керчи,
Над павшими у Вязьмы и в Орле,
Над школьницей, что умерла в петле,
Над Бабьим Яром, где за рядом ряд
Мои друзья и земляки лежат,
Над теми, что от отчих мест вдали
Укрыты горсткой неродной земли,
Над теми, что в Берлине сражены
За две минуты до конца войны,-
Весь Млечный Путь в безмолвии ночном
Осыпался бы горестным дождём.
Но с вышины студёной, чуть видна,
Срывается звезда. Всего одна.
Подсказывает мне падучий свет
Иное толкование примет:
Слетает равнодушная звезда —
Кого-то позабыли навсегда.
А тот, кто вечен в памяти у нас,
Тот во вселенной тоже не погас.
Взгляну в зенит полночный и найду
Матросова солдатскую звезду.
И, потянувшись к чистому лучу,
Звезду Космодемьянской отыщу.
И, озарив осенний небосклон,
Взойдут созвездья — Брест и Краснодон.
1946
*
ПЕДЕР ХУЗАНГАЙ
(С чувашского)
ЖУРАВЛИ
Мы залегли в бурьяне и в пыли.
Замолкла к ночи канонада,
И только пролетают журавли,
Курлыча грустно, к Сталинграду.
Расстроенный гортанный голос птиц,
Нет-нет и затрубит вожак их.
Летят они вдоль Млечного Пути
Туда, за море, в край свой жаркий…
О журавли! Далёк, далёк ваш путь…
Пусть мне под утро — снова к бою,
Но жалко вас: вам негде отдохнуть
В полях, повыжженых войною.
Рокочет где-то самолёт вдали.
Рокочет наш. Знаком по звуку.
Вы можете спокойно, журавли,
Лететь под ним, даю поруку.
До скорого свиданья, журавли,
Лететь вам далеко-далече!
Весною на полях моей земли
У нас иная будет встреча.
Пока же — равнодушный Млечный Путь
И звёзд холодных мириады,
Тоска, что до утра не даст уснуть,
И зарево над Сталинградом..»
1942
Перевод автора
*
ГАМЗAT ЦАДАСА
(С аварского)
ЖИЗНЬ И РОДИНА
«Отец мой, в лихую годину войны,
Сражаясь за счастье родимой страны,
Ты жизнь за него положил бы в бою?
Честь воина ты сохранил бы свою?»
«Мой сын, я — старик и в могилу гляжу.
За родину жизни я не пощажу.
Забота моя о своей ли судьбе?
Ты — молод. Все мысли мои о тебе».
«Отец мой, беречь я себя не могу:
Отчизны вовек не отдам я врагу.
Без родины — жизни цена какова?
Без чести — что стоит моя голова?»
«Мой сын, у тебя молодая жена,
Свой род для тебя позабыла она,
А ты покидаешь родимый Хунзах,
Жену и детей оставляя в слезах».
«Отец, я покину свой дом и семью,
Но родину я от врагов отстою.
Я должен оставить жену и детей
И стать на защиту отчизны своей».
«Ужель тебе матери, сын мой, не жаль?
Её раньше срока состарит печаль.
В разлуке с тобой не прожить мне и дня,
Неужто уедешь, мой сын, от меня?»
«Любимый отец мой, родимая мать!
Мне горько и тягостно вас покидать.
Но знайте, вовек не удержат бойца
Ни матери слёзы, ни горе отца.
Отчизна счастливою жизнью живёт.
Предавший отчизну — себя предаёт.
Смерть нас отыщет в дому и в бою.
Отчизну в беде не оставлю свою.
Отец мой, врагу я тебя не предам.
Быть может, в сраженье погибну я сам,
Но не опозорю твою седину,
Тебе не придется томиться в плену…»
Отец был растроган ответом Али,
И слёзы из глаз у отца потекли.
«За счастье и славу родимой земли
Ступай и сражайся, любимый Али!..»
1941
Перевод В. Потаповой
МАЛЕНЬКОЙ ПАТИ
Прошу тебя, внучка,
Ты деда прости,
С недоброю вестью
Я прибыл, Пати.
Из области дальней
Вернулся в наш дом
Я с вестью печальной
О папе твоём.
Мечтал он, желанья
Свои торопя,
Хоть краешком глаза
Увидеть тебя.
Писал он: «Утешьте
Дочурку Пати.
Ей-богу, как прежде
Здоров я почти».
Семью успокоить
Хотел, а меж тем
Пришла телеграмма,
Что плох он совсем.
Я в поезде мчался,
Добрался в два дня,
Но он не дождался
В санбате меня.
В походной шинели,
С морщиной на лбу,
Под белым халатом
Лежал он в гробу.
Вблизи Балашова,
Где жертвы войны
Смотрели сурово
Посмертные сны,
Остался отец твой
Лежать недвижим,
С лицом, обращённым
К нагорьям родным.
И, как по закону,
Что принят в горах,
Встал камень гранёный
В его головах.
Сокровище бабушки,
Свет моих глаз —
Он умер, отец твой,
Покинул всех нас.
1943
Перевод Я. Козловского
*
ВАСЛИ ЧАЛАЙ
(С марийского)
Кричат и вьются коршуны
Над взгорьем,
Над ельником, над зеленью ветвей,
Кричат и вьются, предвещая горе
Задумавшейся матери моей…
Кричат и вьются коршуны,
Крылами
Шумят,- и кажется, им нет конца,-
И жёлтыми несытыми глазами
Высматривают павшего бойца…
Летите дальше, коршуны.
Летите!
Вам панихиду по врагу справлять.
Я в Сталинграде был. Я победитель.
Я жив. Дождётся сына мать.
1943
Перевод С. Поделкова
*
АНАТОЛИЙ ЧЕПУРОВ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Как звонок этот зимний воздух,
Как много в нём тепла,
Когда в зеленоватых звёздах
Береговая мгла,
Когда совсем ушли печали
И снова тишина,
Когда полмира за плечами,
А родина одна!
1945
*
ЛЕВ ЧЕРНОМОРЦЕВ
В ДИВИЗИОННОЙ ГАЗЕТЕ
1
Бессонные я вспоминаю ночки,
Где второпях написанные строчки,
Случайные ночлеги у шоссе,
Где часто под обстрелом, под бомбёжкой,
Мы, думая: «Хотя б вздремнуть немножко».
Читали корректуру в полосе.
Редакция…
Сколоченный из досок
Походный стол… скамеечка из тёса.
Редактор, заместитель, секретарь
И литработник.
Тут они и жили.
Свои заметки и статьи строчили,
Вдыхая пыль и ламповую гарь.
Служил ещё здесь рядовым, солдатом
Поэт один
(Зачисленный сверх штата).
Нахмурив брови, карандаш грызя,
Он сочинял баллады о героях
И очерки.
(Товарищи, не скрою,
Что это был не кто иной,
Как я.)
Как встрепанный,
Поднимешься, бывало,
И на передний край,
За матерьялом,
С блокнотом, с плащ-палаткою, айда!
«Счастливый путь! —
Кричит вослед редактор: —
Из боевого опыта! И факты!
Без фактов, понимаешь, никуда!»
2
…И мнится мне,
Что, жил бы Маяковский,
Он тоже спал бы на шершавых досках.
Писал стихи при свете чадных ламп.
Корпел бы по ночам над полосами.
Короче говоря, об был бы с нами.
На фронтовых дорогах с нами, там.
В Смоленщине, когда машины вязли,
Он тоже их вытаскивал б из грязи,
Подталкивая грузчицким плечом.
Весёлый,
С пистолетом и блокнотом,
Воспел бы он танкистов и пехоту,
Блиндаж, землянку и аэродром…
Не потому ль
Строкой простою этой
Свою дивизионную газету
Хочу я добрым словом помянуть…
Бессонные я вспоминаю ночки,
В походах недописанные строчки
И фронтовой тысячеверстный путь.
1945
*
АНАТОЛИЙ ЧИВИЛИХИН
МЫ ПРИКРЫВАЕМ ОТХОД
Отход прикрывает четвёртая рота.
Над Волховом тусклое солнце встаёт.
Немецкая нас прижимает пехота.
Спокойствие. Мы прикрываем отход.
Браток! Вон камней разворочена груда —
Туда доползи, прихвати пулемёт.
Ты лишний — скорей выметайся отсюда:
Не видишь, что мы прикрываем отход!
Прощайте! Не вам эта выпала доля.
Не все ж отходить, ведь наступит черёд…
Нам надобно час продержаться, не боле.
Продержимся — мы прикрываем отход.
Не думай — умру, от своих не отстану.
Вон катер последний концы отдаёт —
Плыви, коль поспеешь, скажи капитану:
Мы все полегли. Мы прикрыли отход.
1942
*
СИМОН ЧИКОВАНИ
(С грузинского)
Перевяжите рану.
Под голову — седло.
Обманывать не стану —
я ранен тяжело.
Олень от раны плачет,
упавши у ручья,
и слёз своих не прячет,
но не заплачу я.
Себя я не жалею —
жалею только вас.
Был ранен тяжелее
я в жизни столько раз!
Я замерзал в метели
и от жестоких слов,
и спал я на постели,
постели из шипов.
Вы не берите сбрую,
седло и кобуру…
Ведь, если и умру я,
я всё же не умру!
Себя я не отчислю.
Останусь я в строю.
Ты жизнь взяла, отчизна,
прими и смерть мою!
Снесите на вершину
меня —
я так хочу.
Сосновую лучину
зажгите, как свечу.
Меня на белом свете
когда-нибудь весной
колхидский вспомнит ветер
и конь мой вороной.
Когда утихнет битва,-
у каменной скалы
в груди, где сердце было,
гнездо совьют орлы…
1942
Перевод Е. Евтушенко
СМЕРТЬ ЛЕШКАШЕЛИ
Смертельно раненный, без сил,
приплыл с той стороны Баксана.
Он многим жизнь укоротил
из неприятельского стана.
И вот, защитник и боец,
в дыму пылающей долины
встречал он в муках свой конец,
подкошенный осколком мины.
Он простонал: «В глазах круги,-
как бы ища во мне опоры.-
Я умираю. Помоги!» —
и в высоте увидел горы.
Как лучезарны небеса
за поясами снеговыми!
Их выступы как паруса,
и Грузия моя за ними!
«Смочи мне лоб!» —
шепнул он вдруг
и задышал все учащённей,
но испустил внезапно дух,
пока я воду нёс в ладони.
Я стал, не в силах отойти
от места роковой развязки,
с водой ненужною в горсти,
с живой водой из детской сказки.
Я думал: «Уходи, вода,
назад в подпочвенную жилу.
Мы с ним из одного гнезда,
нас буря с домом разлучила.
Мы на краю родной земли
в одном окопе с ним сидели
и выход к югу стерегли
по эту сторону ущелья.
И этот смертный оборот —
лишь кажущаяся утрата.
Я в живости своих забот
нашёл нечаянного брата».
Был снег нагорный ярко-бел,
и небо сине за горою,
и куст смородины горел
свечою в головах героя.
1942
Перевод Б. Пастернака
КТО СКАЗАЛ…
Кто сказал, что будто бы мала
Моя отчизна, Картли дорогая,
Что словно малый диск она легла?
Кто выдумал: мала земля родная?
А ну, поставь-ка скалы сверху скал,
В их серебре, в туманной пене,
Орлиных крыльев шелест у виска
Послушай-ка и трубный крик оленей.
И крепостей на всех вершинах мощь
Измерь-ка мастера глазами,
Все собери ты краски наших рощ,
Их в тьме времён уже сиявший пламень.
Измерь-ка крылья ураганов гор,
Ущельями зажатых и ревущих,
Измерь-ка рек клокочущий костёр,
Льда купола, вонзившиеся в тучи,
Рукою, что в бою закалена,
Коснись ворот Дербентских, взятых в сече,
Тогда откроется она —
Моей отчизны бесконечность!
Кто сказал, что будто бы мала
Моя отчизна, Картли дорогая,
Что словно малый диск она легла?
Кто выдумал: мала земля родная?
1944
Перевод Н. Тихонова
*
ВЛАДИМИР ЧУГУНОВ
ПОСЛЕ БОЯ
Хорошо, товарищ, после боя,
Выдыхая дым пороховой,
Посмотреть на небо голубое —
Облака плывут над головой…
И в затихшем орудийном гуле,
Что в ушах моих ещё звенит,
Вся страна в почетном карауле
Над убитым воином стоит.
10 мая 1943 г.
ПЕРЕД АТАКОЙ
Если я на поле ратном,
Испустив предсмертный стон,
Упаду в огне закатном
Вражьей пулею сражён,
Если ворон, словно в песне,
Надо мною круг замкнёт,-
Я хочу, чтоб мой ровесник
Через труп шагнул вперёд.
Пусть ускорит он походку
Среди выжженной травы,
Пропотевшую пилотку
Не снимая с головы.
И, зажав винтовку твёрдо,
Отомстит за смерть мою,
За страдания народа
И за родину свою!
1943
Владимир Чугунов погиб на Курской дуге 5 июля 1943 года, поднимая бойцов в атаку.
*
АЛЕКСАНДР ЧУРКИН
ВЕЧЕР НА РЕЙДЕ
Споёмте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споём веселей, пусть нам подпоёт
Седой боевой капитан.
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море,
И ранней порой
Мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой.
А вечер опять хороший такой,
Что песен не петь нам нельзя,
О дружбе большой, о службе морской
Подтянем дружнее, друзья.
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море,
И ранней порой
Мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой.
На рейде большом легла тишина,
А море окутал туман.
И берег родной целует волна,
И тихо доносит баян:
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море,
И ранней порой
Мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой.
1941
*
ИВАН ШАМОВ
ПОДВИГ ТЕХНИКА КОНИКОВА
По сообщению Совинформбюро от 27 июля 1941 г.
Враг сыпал с неба бомбы градом,
Горел разъезд среди берёз,
И, развороченный снарядом,
Шипел бессильно паровоз.
Пылали рядом эшелоны.
В кусты бы технику уйти…
Но он не мог:
Его вагоны
Стояли с грузом на пути.
В душе кипели боль и мщенье,
Но что поделать может он?
Какое здесь принять решенье
И как спасти свой эшелон?
…Вот на платформе,
зачехлённый,
Стоит бескрылый ястребок.
И техник, мыслью озарённый,
Бежит к нему:
«Спасай, браток!»
Он знает сердце самолёта —
Мотор — до малого шплинта.
Не хуже всякого пилота
Ему известна мощь винта.
Чехол отброшен. И в кабине
Привычно действует рука.
Вот что-то дернулось в машине,
Забилось сердце ястребка!
Газок!
И ярый рёв мотора
Все звуки разом перекрыл.
Казалось, в светлые просторы
Рвалась машина и без крыл.
Блестящим серебристым диском
Крутился винт перед лицом.
И техник на сиденье низком
Себя почувствовал бойцом.
Еще газок!
И вот удача:
Состав поплыл среди берёз.
А сзади где-то, словно плача,
Шипел подбитый паровоз.
Мелькали тени вдоль откоса,
Назад бежали деревца…
И поезд шёл без паровоза,
Спасённый волей храбреца.
А он не думал об отваге.
В Страну Советскую влюблён,
Он просто верен был присяге
И на воздушной мощной тяге
Вёл к фронту срочный эшелон.
*
БОРИС ШАХОВСКИЙ
СТО ШАГОВ
День февральский от вьюги ослеп,
День израненный глохнет от шума.
Можно только мечтать о тепле,
О тепле можно только подумать.
На высотке село. Вот бы в нём
Отогреться и выспаться сладко!
Но к нему сто шагов под огнём
И одна рукопашная схватка!
1942
НА БЕЗЖАЛОСТНОМ ВЕТРУ
Рассвет над Волгою осенней,
И не понять — туман иль дым.
И вспоминается Есенин:
«…Не буду больше молодым».
У нас сложнее всё
И проще
В полсотне метров от врага.
Который день в прибрежной роще
Метёт свинцовая пурга!
Мы очень молодые люди,
Но здесь, на огненном ветру,
Не знаем,
Будем иль не будем
Во взводных списках поутру.
Кого-то
Вычеркнет неслышно
Вот этот хмурый день войны.
А ведь никто из нас не лишний,
Мы все любимы и нужны…
1943
*
ЯКОВ ШВЕДОВ
БЕРЁЗКА
Среди полей на перекрёстке
Взлетел крылатый столб огня,
Снаряд ударил в ствол берёзки,
А показалось, что в меня.
В июльский полдень, под обстрелом,
Я вспомнил детство, отчий дом,
Берёзку, что легко шумела
Своей листвою под окном.
Я вспомнил, как она собою
Нам украшала бедный сад,
Сквозная, чистая весною
И золотая — в листопад.
…Пусть пулемёты снова брызнут
Смертельным, яростным огнём.
В бой за берёзку, за отчизну,
За солнце яркое идём!
Идём за милый край отцовский,
А если сгинем мы в боях,
То пусть товарищи берёзку
У нас посадят в головах.
Не надо почести и тризны
Погибшим в схватках боевых.
Им слово краткое «отчизна»
Дороже было слов иных.
Идёт огонь на нас стихией,
Летит трассирующих нить…
Берёзка,
Солнце и Россия
Живут и будут вечно жить!
1943
Курская дуга
СМУГЛЯНКА
Как-то летом на рассвете
Заглянул в соседний сад,
Там смуглянка-молдаванка
Собирала виноград.
Я краснею, я бледнею,
Захотелось вдруг сказать:
«Станем над рекою
Зорьки летние встречать!»
Раскудрявый клён зелёный, лист резной,
Я влюблённый и смущённый пред тобой.
Клён зелёный, да клён кудрявый,
Да раскудрявый, резной!
А смуглянка-молдаванка
Отвечала парню в лад:
«Партизанский молдаванский
Собираем мы отряд.
Нынче рано партизаны
Дом покинули родной.
Ждёт тебя дорога
К партизанам в лес густой».
Раскудрявый клён зелёный, лист резной,
Здесь, у клёна, мы расстанемся с тобой.
Клён зелёный, да клён кудрявый,
Да раскудрявый, резной!
И смуглянка-молдаванка
По тропинке в лес ушла.
В том обиду я увидел,
Что с собой не позвала.
О смуглянке-молдаванке
Часто думал по ночам.
Вдруг свою смуглянку
Я в отряде повстречал.
Раскудрявый клён зелёный, лист резной,
Здравствуй, парень, забубённый, мой родной!
Клён зелёный, да клён кудрявый,
Да раскудрявый, резной!
1941-1944
*
ВАДИМ ШЕФНЕР
ЗЕРКАЛО
Как бы ударом страшного тарана
Здесь половина дома снесена
И в облаках морозного тумана
Обугленная высится стена.
Ещё обои порванные помнят
О прежней жизни, мирной и простой,
Но двери всех обрушившихся комнат,
Раскрытые, висят над пустотой.
И пусть я всё забуду остальное —
Мне не забыть, как, на ветру дрожа,
Висит над бездной зеркало стенное
На высоте шестого этажа.
Оно каким-то чудом не разбилось.
Убиты люди, стены сметены —
Оно висит, судьбы слепая милость,
Над пропастью печали и войны.
Свидетель довоенного уюта,
На сыростью изъеденной стене
Тепло дыханья и улыбку чью-то
Оно хранит в стеклянной глубине.
Куда ж она, неведомая, делась,
И по дорогам странствует каким
Та девушка, что в глубь его гляделась
И косы заплетала перед ним?
Быть может, это зеркало видало
Её последний миг, когда её
Хаос обломков камня и металла,
Обрушась вниз, швырнул в небытие.
Теперь в него и день и ночь глядится
Лицо ожесточенное войны.
В нем орудийных выстрелов зарницы
И зарева тревожные видны.
Его теперь ночная душит сырость,
Слепят пожары дымом и огнём.
Но всё пройдет.
И что бы ни случилось —
Враг никогда не отразится в нём!
Не зря в стекле тускнеющем и зыбком
Таится жизнь.
Не зря висит оно:
Ещё цветам и радостным улыбкам
Не раз в нём отразиться суждено!
1942
СЕМАФОР
На станции сойдя прифронтовой,
Иной дороги к западу ищи ты;
За семафором путь порос травой
И рельсы тусклой ржавчиной покрыты.
Недалеко отсюда враг залёг,-
Здесь лес шумит встревоженно и дико.
Как выпавший из топки уголёк,
Горит на шпалах алая гвоздика.
Почти двенадцать месяцев прошло
Со дня, когда кольцо блокады сжалось,
И семафора белое крыло
Ни разу с той поры не подымалось.
Боец! Суров и труден путь войны,
Невмоготу бывает временами,-
Но всё от нас зависит. Мы вольны
Сполна вернуть утраченное нами,
И знай, идя в кровопролитный бой
Сквозь загражденья, выстрелы и взрывы,
Не только за тобой — и пред тобой
Твоя земля, твои леса и нивы.
Будь стоек в обороне и в бою,
Врага к последней пропасти толкая.
Пусть ты не здешний,- но в твоём краю
Есть тоже, может, станция такая.
Мы победим! Борись за день, когда
Падут враги… Тогда на запад снова
Пойдут по расписанью поезда
И ржавчина сойдёт с пути стального.
Тогда пороховой осядет дым,
И расточится полутьма седая,
И семафор взмахнёт крылом своим,
Как птицы машут, клетку покидая.
1942
*
МАРК ШЕХТЕР
ГОД ВТОРОЙ
Ещё плывут над нами тучи,
И смертный бой ещё идёт,
И можно со звездой падучей
Подбитый спутать самолёт.
Но всё проходит неизбежно,
И среди пепла и костей
Уже цветок родился нежный,
И в мёртвом доме — крик детей.
Пусть это только полдень битвы,
Но больше не настанет ночь!
И шепчут старики молитвы,
Чтобы приходу дня помочь.
А он придет из тьмы туманной,
На все другие не похож,
Тот неугаданный, желанный
День, для которого живёшь.
В тот день пушкарь на поле боя
Заметит мёртвым и живым:
— Какое небо голубое,
Его не помню я таким!
1942
*
БАГРАТ ШИНКУБА
(С абхазского)
ВЕТЕР МОЙ, ЛЕТИ!
О ветер, ты всегда, всегда в пути,-
На родину попутно залети,
Помчись, мой ветер, по земле абхазской,
Скажи моей сестрёнке с тихой лаской:
— Слегка задет осколком старший брат,
Но он здоров, приедет он назад.
О ветер мой, побудь в родном краю,
Неси ты песнь последнюю мою.
Там, в доме, плачет мать моя седая,-
Скажи ей слово, мягко утешая:
— Не плачь о нём, вернётся мальчик твой,
Он невредим, вернётся он домой.
О ветер мой, примчись ты поутру
И расскажи отцу, что я умру.
— На поле, где была горячей схватка,
Свою он отдал силу без остатка.
От смерти он не отступил назад,
В бою не осрамил тебя солдат.
1944
Перевод С. Липкина
*
ЕЛЕНА ШИРМАН
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди…
К. Симонов
Зто будет, я знаю…
Нескоро, быть может,-
Ты войдёшь бородатый,
сутулый,
иной.
Твои добрые губы станут суше и строже,
Опалённые временем и войной.
Но улыбка останется.
Так иль иначе,
Я пойму — это ты.
Не в стихах, не во сне.
Я рванусь,
подбегу.
И, наверно, заплачу,
Как когда-то, уткнувшись в сырую шинель…
Ты поднимешь мне голову.
Скажешь! «Здравствуй…»
Непривычной рукой по щеке проведёшь.
Я ослепну от слёз,
от ресниц и от счастья.
Это будет нескоро.
Но ты — придёшь.
1941
Елена Ширман погибла от рук гитлеровских палачей в июле 1942 года.
*
ТИМОФЕЙ ШМАКОВ
(С удмуртского)
РОЖДЕНИЕ ПЕСНИ
Мне в детстве говорил отец:
— В бою рождается храбрец.
Прославить подвиг храбреца —
И честь и доблесть для певца.
Я песен не ищу своих —
Мне жизнь подсказывает их.
В них слава армии родной,
Народа подвиг трудовой,
Победы нашей торжество
И луч бессмертия его.
Источник счастья в них живёт,-
Такая песня не умрёт.
В землянке мне сказал боец:
— В бою рождается певец.
В победный бой ведёт сердца
И песнь народного певца.
1944
Перевод А. Писарева
*
АЛИ ШОГЕНЦУКОВ
(С кабардинского)
ПРИЗЫВ
Питомцы сада, лучшего на свете,
Строители величественных дней!
Кто ближе сердцу матери, чем дети?
Кто вам отчизны-матери милей?..
И если драгоценнейшему благу —
Свободе нашей — угрожает враг,
В ком гневная не закипит отвага?
Ведь стоил крови каждый к счастью шаг!
Знавала наша родина немало
Бессмертием увенчанных побед;
Благоговейно молодежь внимала
Сказаниям и битвам прошлых лет.
Народ в своих неистощимых недрах
Выковывал таких богатырей,
Что шедший против нас надменный недруг
Невольно шёл к погибели своей…
Не только за себя — за всех, чьей кровью
Злодей свою дорогу оросил,
За слёзы матерей, за муку вдовью
Мы разочтёмся, не жалея сил.
Смотрите: к небу, раздирая тучи,
Воздушные взмывают корабли!
Землетрясенья ль вал грядёт ревучий?
Нет, это наши танки в бой пошли.
Во вспененные глянете ль просторы:
Не за горой ли там скользит гора?
Нет, то советские дымят линкоры,
То наши выплывают крейсера!
От грома пушек вздрагивают скалы,
И долу клонятся верхушки рощ…
Кавказцы! И для нас пора настала
Явить и мужество своё, и мощь!
Все — на коней! Взлетайте, братья, в седла
И устремляйтесь всем ветрам в обгон,
Чтоб наметался кровопийца подлый,
Поправший человечности закон.
Погибнет враг,- мы в том клянёмся честью!
Мир подвиг наш запомнит на века!
Нам путь победы, славы и возмездья
Предначертала партии рука!
1941
Перевод Л. Руст
Али Шогенцуков в 1941 году пошёл на фронт, попал в плен и погиб в фашистском концлагере в ноябре 1941 года.
*
МИКОЛА ШПАК
(С украинского)
К ОРУЖИЮ!
Подымайся в бой суровый!
Сбросим рабские оковы,
Уничтожим тяжкий гнёт!
За оружие, народ!
Как нам не любить свободу?
Существуют ли народы,
Что не шли бы к ней из тьмы,
Из неволи, из тюрьмы?
Всех влечёт! Свободы зори
На широком кругозоре
Блещут каждый день и час
И объединяют нас.
Без неё нет жизни людям.
Нам сердца свобода будит,
Словно землю луч весны,
И сердца надежд полны.
Воля и страна родная
Нам всего дороже, знаю.
Все их любим — как один.
Мать свою так любит сын.
Мучиться, храня терпенье,
Милости и одобренья
От фашиста ждать — судьба
Только жалкого раба.
Нас фашисты бьют кнутами,
Издеваются над нами…
Лучше умереть в бою,
Защищая честь свою!
За свободу! За свободу!
Нет, не сломят нас невзгоды,-
Гордые, с мечом в руках,
В бой пойдем врагам на страх!
Ты вставай, народ родной,
На победный правый бой!
31 января 1942 г.
с. Липки
Перевод Н. Ушакова
ЖЕЛАНИЕ
Ты так хотела сына,
Чтоб вылитый был — я,
Родная моя Зина,
Любимая моя!
Хотела и боялась
Неведомо чего…
И не сбылось, не сталось —
Нет у тебя его!
А то бы рос, пригожий,
Повадкой и лицом
На удивленье схожий
Со мной — своим отцом.
Носил бы моё имя,
Мои бы песни пел —
Те самые, какими
Я славить жизнь умел.
Я в братской буду, Зина,
Лежать среди осин…
Ты так хотела сына,
Чтобы в меня был сын!
1942
Перевод Е. Благининой
Микола Шпак в 1941 году ушёл добровольцем на фронт. Попав в окружение под Киевом, он пробрался в родное село Липки, где организовал партизанскую группу, вёл подпольную работу, писал воззвания, листовки, сатирические стихи под именем Пилипа Комашки. Летом 1942 года был схвачен гестаповцами в Киеве и вскоре казнён.
*
ПАВЕЛ ШУБИН
Санная дорога до Чернавска
Вьётся,
Вьётся снежная пыльца;
Свист саней от самого Ельца,
Ветер — улица, И — даль. И пляска
Тонкого поддужного кольца..»
А в снегах — без края, без конца —
Древняя, дремучая побаска,
Всё звенит, всё бредит детской лаской,
Лепетом младенца-бубенца;
До зари вечерней опояска
Где-то там, у отчего крыльца.
Дальнозоркой памятью увижу
За сто вёрст отсюда на закат
Низкую соломенную крышу,
Вровень с ней сугробы, а повыше —
Дым над черепичною трубою:
Башенкой белесо-голубою
В небо он уходит, языкат…
У отца на это свой загад:
Дым высокий — будет день хороший,
Утро ляжет лёгкою порошей…
Он коня выводит на раскат,
К проруби на речке, к водопою.
Ловит воду, заступив в ушат,
Конь стоялый бархатной губою.
Дома —
Шкуры волчьи на распялках,
Веники сухого чабреца,
Кадка взвару,
Мёду полкорца,
Печь в полхаты; в петухах и галках
Цвета молодого огурца —
Мудрое художество отца…
Ночь.
Зелёный месяц на прогалках
Стёкол, в рамах, тяжелей свинца,
Теплая, дремотная ленца,
Отсвет лампы на дубовых балках.
А селом —
Гармоника с Донца,
Песни, песни — ничего не жалко!
Кони — в лентах, сани — в бубенцах
Девушки в пуховых полушалках,-
Встреться —
И не вспомнишь об иных!
Только
Звёздный свет в глазах у них,
Только губы — запах пьяных вишен.
И навеки станет сердцу слышен
Лёгкий бег кошевок расписных.
Родина! В подробностях простых
Для меня открылась ты однажды,
И тебе я внял кровинкой каждой,
И навек запомнил, словно стих.
23 декабря 1941 г. Москва
ПОЛМИГА
Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только
До той вон канавы
Пол мига,
Полшага прожить;
Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.
Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод…
Всадить её,
Врезать, как надо,
В четырежды проклятый дзот,
Чтоб стало в нём пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву!
…Прожить бы мне эти полмига,
А там я сто лет проживу!
1943
ПАКЕТ
Не подвигались стрелки «мозера»,
И ЗИС, казалось, в землю врос,
И лишь летело мимо озера
Шоссе с откоса на откос.
От напряжения, от страха ли
Шофёр застыл, чугунным став,
А за спиной снаряды крякали,
На полсекунды опоздав.
Прижавшись к дверце липкой прядкою,
Чтобы шофёру не мешать,
Фельдъегерь всхлипывал украдкою
И вновь переставал дышать.
И из виска, совсем беззвучная,
Тёмно-вишнёвая на цвет,
Текла, текла струя сургучная
На штемпелёванный пакет.
Август 1945 г.
Харбин
*
СТЕПАН ЩИПАЧЁВ
22 ИЮНЯ 1941 ГОДА
Казалось, было холодно цветам,
И от росы они слегка поблёкли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
Обшарили немецкие бинокли.
Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
И пограничник протянул к ним руки.
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
Влезали в танки, закрывали люки.
Такою всё дышало тишиной,
Что вся земля ещё спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
Всего каких-то пять минут осталось!
Я о другом не пел бы ни о чём,
А славил бы всю жизнь свою дорогу,
Когда б армейским скромным трубачом
Я эти пять минут трубил тревогу.
1943
В ЗАСАДЕ
Под мокрым небом яблони озябли.
В саду засада наша. Враг — вблизи.
Тяжёлый танк врыт между старых яблонь,
И он весь в листьях жёлтых и в грязи.
Ещё грознее будет он, упорней
Стоять, свершая отомщенье, тут
За то, что яблоням мы подрубили корни
И что весной они не расцветут.
1943
*
МУКАЙ ЭЛЕБАЕВ
(С киргизского)
ПИСЬМО ИЗ АЛА-ТОО
Я сражаюсь теперь вдали
От родимой моей земли,
Где в ущельях горных живёт
Благородный, щедрый народ,
Где над озером голубым
Белокрылые гуси парят,
Где вверху, словно алый дым,
Ала-Тоо снега горят.
Да, во славу твоих вершин
Я сражаюсь, твой верный сын.
Я в разлуке не плачу, нет:
Сердцу радостней, веселей —
Если вспомню средь битв, побед
Я веселье минувших дней.
Ала-Тоо, к тебе придём,
Сложим сказки, песни споём.
Пусть живётся тебе легко.
Мы, сыны твои, далеко.
Если сердце гневом полно —
Это гнев твоих пенных ручьёв,
Если ласкою щедро оно —
Это щедрость твоих пастухов.
Иссык-Куль поджидает меня,
Волны гневно вздымая ввысь,
Ала-Тоо, вершины клоня,
Говорит: «Победи и вернись».
Как он нежно прощался со мной,
Когда я на войну уезжал,
Каждым камнем и каждой сосной
Он с улыбкой меня провожал.
Ласку гор, и ущелий, и рек
Я, как сын, не забуду вовек.
Всё свершится, что грезится мне.
Уничтожу в сраженьях врага.
Я увижу, как по спине
Ала-Тоо стекают снега.
Сяду я на речной пароход
И отправлюсь в родные края,
И любимая встретить придёт,
И навстречу мне выйдут друзья,
И за озером, за горой,
Небо ясною вспыхнет зарей.
1942
Перевод Н. Чуковского
Мукай Элебаев погиб на фронте в 1943 году.
*
ЭЛЛЯЙ
(С якутского)
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Стоит в Якутии мороз
Воистину жестокий.
Ужели снегом вихрь занёс
Поэта жар высокий?
Был младший брат, сестра была —
Два самых близких друга.
Куда их буря увлекла?
Куда умчала вьюга?
Слезу прольёшь иль не прольёшь,
Но рана будет раной.
Зачем же воду ты не пьёшь
Из кружки деревянной?
Зачем не плачешь ты навзрыд,
Берёшь откуда силы?
«Нет в мире,- мудрость говорит,-
Дерев, что вечно жили».
«Нет безустанного коня»,-
Так говорят якуты.
И вот уходят от меня
Тоска и холод лютый.
Сказало сердце мне тогда:
«Поэт, народу следуй;
Прошёл он путь борьбы, труда
И празднует победу.
Свой долг он выполнил сполна,
В тоске бровей не хмуря.
Кого не ранила война,
Кого щадила буря?»
И распахнулась взорам ширь!
Пусть были сёла в пепле —
Как в сказке добрый богатырь,
Мы сказочно окрепли.
Изранена земли краса,
Но знаем: непременно
Взойдут, взойдут, взойдут леса
Лесов упавших смена!
Внимая, слух свой напряги —
Услышишь спозаранок:
В деревне, что сожгли враги,
Опять поёт рубанок.
На берегу твоей Амги
Вновь парня ждёт подружка,
И за колхозом из тайги
Кукует им кукушка.
Ты погляди на свой народ,
Родной, многоязыкий!
Идёт он в трудовой поход,
Суровый и великий.
Ты счастлив, ибо ты поэт
Своей страны чудесной,
Ты для отчизны много лет
Пел вдохновенно песни.
Твоя поэзия в бою
За родину боролась,
Пусть ныне в трудовом строю
Её не молкнет голос.
1945
Перевод С. Липкина
*
ГЕВОРГ ЭМИН
(С армянского)
Они хотят убить наш день грядущий
И подчинить своей жестокой цели,
Сжечь всё, чем жив наш дух, от века сущий,
Они б и солнце потушить хотели.
Они хотят в своей безумной спеси,
Чтоб край мой не был вольным и крылатым.
Земля моя! Я прерываю песни:
Отныне становлюсь твоим солдатом.
21 июля 1941 г.
Перевод В. Звягинцевой
МИСАКУ МАНУШЯНУ
Поэту-командиру интернациональных бригад Парижского района, расстрелянному фашистами в 1943 году.
Мы под одним и тем же небом синим
С тобою, брат мой, были рождены.
Мне говорила мать: «Брат — на чужбине,
Бежал от распрей из родной страны.
Возмездием мечты его полны,
И жаждой возвращенья сердце бьётся.
Живёт дыханьем нашей новизны
И завтра из далёких мест вернётся»,
Ты помнил камни древнего Звартноца,
Поэтом нашим стал в краях чужих.
Потом, когда пришла пора бороться
За родину, на меч сменил свой стих.
Ты был поэтом за десятерых,
Невзгод жестоких не страшился груза,
Средь битв твой голос для того затих,
Чтоб впредь армянская гремела муза.
Легка герою бранная обуза:
Ты на врага бесстрашно вышел в бой.
И наконец-то дождалась союза
Из Керчи пуля, пущенная мной,
С парижской бомбой, брошенной тобой,
И громыхали стародавней местью,
В немецкий край с проклятою судьбой
Неся единому врагу возмездье.
Тебя манили родины созвездья,-
Чужбины дождь на труп твой моросит…
Вернулись те, кто был в изгнанье вместе
С тобой: их взор твоей тоской повит.
Изгнанник, ты чужой землёй покрыт,
И над тобой цветут чужие травы…
Твоё надгробье — вечной славы щит,
А сам ты ныне страж армянской славы.
1946
Перевод Г. Оболдуева
*
ИЛЬЯ ЭРЕНБУРГ
1941
Мяли танки тёплые хлеба,
И горела, как свеча, изба.
Шли деревни. Не забыть вовек
Визга умирающих телег,
Как лежала девочка без ног,
Как не стало на земле дорог.
Но тогда на жадного врага
Ополчились нивы и луга,
Разъярился даже горицвет,
Дерево и то стреляло вслед,
Ночью партизанили кусты
И взлетали, как щепа, мосты.
Шли с погоста деды и отцы,
Пули подавали мертвецы,
И, косматые, как облака,
Врукопашную пошли века.
Шли солдаты бить и перебить,
Как ходили прежде молотить,
Смерть предстала им не в высоте,
А в крестьянской древней простоте,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, которой нам не миновать.
Затвердело сердце у земли,
А солдаты шли, и шли, и шли,
Шла Урала тёмная руда,
Шли, гремя, железные стада,
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл худой зазубренный топор,
Шли пустые тусклые поля,
Шла большая русская земля.
1941
Знакомые дома не те.
Пустыня затемнённых улиц.
Не говори о темноте:
Мы не уснули, мы проснулись.
Избыток света в поздний час
И холод нового познанья,
Как будто третий, вещий, глаз
Глядит на рухнувшие зданья.
Нет, ненависть — не слепота.
Мы видим мир, и сердцу внове
Земли родимой красота
Средь горя, мусора и крови.
1942
*
НИКУЛ ЭРКАЙ
(С мордовского)
НАД ПОЛЯМИ ШУМ…
Над полями шумный трепет дня…
Солнце жарит — хоть пеки картошку!
Подгоняет бабушка коня:
— Ну, шагай, соколик, понемножку!
Плуг плывёт — взрыхляется земля…
Много сил у женщины-эрзянки!
Засевая сурские поля,
Трудится старуха спозаранку.
Волосы сползли из-под платка,
Плуг плывёт, в земле взрыхлённой роясь.
Прошуми привет издалека,
Поклонись-ка, лес, старухе в пояс!
Жилами постромки напряглись.
Кони ржут, и спорится работа.
Корни трав с землёй переплелись,
Падают на землю капли пота.
Старческие радостны глаза:
— Уцелел наш край! Спасибо детям!
Налетают в битве, как гроза…
А вернутся — урожаем встретим!
Подгоняет бабушка коня:
— Ну, прибавь, прибавь-ка шагу, милый! —
Мать-отчизну от врагов хранят
Неустанно труженицы тыла.
1943
Перевод П. Карабана
*
ИННОКЕНТИЙ ЭРТЮКОВ
(С якутского)
ВЕНА
(Из блокнота солдата)
Да, наяву, а не во сне,
Днём будничным, обыкновенным,
Идти судьба судила мне
По улицам старинной Вены.
Я город посмотреть был рад,
Знал, что таит он див немало,
Но всё, чего касался взгляд,
Мне лишь одну печаль внушало.
Во всём упадок, жалкий вид
Пустого, мелкого чего-то…
Я слышал: Штрауса глушит
Кабацкий визг и свист фокстрота;
Я видел: шулерский притон
К собору старому теснится,
Вот стройные ряды колонн,
Вот мусорщика колесница;
И с золочёными крылами
Куда-то ангелы летят,
И люди грустными глазами
На эти образы глядят.
Но мимо призраков былого
Идёт гвардейцев наших строй,
И песни задушевной слово
Пред ним плывёт над мостовой,
Знамёна, лица и погоны
Как будто излучают свет,
И горожане восхищённо
Спешат за русскими вослед.
Пусть солнца нового сиянье
Не меркнет, Вена, над тобой,
Пусть эти площади и зданья
Преображает свет живой!
1945
Перевод В. Щепотева
*
ТАЛЕТ ЭЮБОВ
(С азербайджанского)
ВСТРЕЧА
На склоне горы догорает аул,
А рядом кипенье метели.
Глядит на аул,
невысок и сутул,
Сержант в опалённой шинели.
Он только что выбил отсюда врага,
Из гор, из родного аула,
И тают на взгорьях
седые снега,
И ветром победы подуло.
Он знал в этом месте с далёких годов
Любую тропинку и камень,
И каждую ветку цветущих садов
Он трогал своими руками.
И смотрит сержант на поля и луга,
На милые сердцу просторы.
Пылают дома,
и дымятся снега,
И стонут багровые горы.
С тоской и тревогой он смотрит кругом,
Кого-то он ищет упрямо…
Он видит сожжённый родительский дом
И шепчет заветное:
— Мама…
Быть может, скончалась старуха давно,
Была одинокой кончина.
Не встанет,
не глянет, как прежде, в окно,
Не встретит любимого сына.
Задумался он
И припомнил те дни,
Когда возле дома гулял он.
Но кто это там показался в тени?
Шаги дорогие узнал он.
Она!
Это мать!
Он её узнает,
Бежит, спотыкаясь, навстречу,
Целует глаза и морщинистый рот
И волосы гладит и плечи.
Молчит она,
Слова не в силах сказать,
И смотрит сурово и строго,
И гневное пламя в бесслёзных глазах
Ему говорит обо многом.
— За всё отомщу! Покараю врага! —
Идёт он с родного порога
Туда, где горят и дымятся снега
И рвётся на запад дорога.
— Сыны мои!
Родина кличет,-
скорей!
Вперёд за врагами по следу! —
…И матери встретят своих сыновей,
Как родина встретит победу.
Перевод М. Дудина
*
ХАБИБ ЮСУФИ
(С таджикского)
НАСТАЛО ВРЕМЯ!
Настало время, мой калам, отныне стань острей меча!
Настало время, песнь моя, рази и бей, гремя, как гром,
Чтобы грозой настичь врага, чтоб уничтожить палача,
Чтобы засох его арык и чтобы рухнул вражий дом.
Любви к отчизне целый мир ты в сердце носишь, мой народ.
Пусть вечно родина цветёт, неколебима и горда.
Ты лютой ненависти мир обрушил на фашистский сброд,
Чтоб в нашей ненависти враг нашёл могилу навсегда.
Теперь, когда гремит война, когда в огне моя страна,
Я предан родине моей сильнее, чем когда-нибудь.
Теперь, когда иду я в бой и мужества душа полна,
Любимой я любим нежней, сильнее, чем когда-нибудь.
Не дрогнул я! Моя рука пощады не сулит врагам,
Отныне стань острей меча, настало время, мой калам!
22 июня 1941 г.
Перевод В. Левина
*
ЮРИЙ ЯКОВЛЕВ
БЕЛЫЕ КОНИ
Цок… Цок… Цок…
Цок… Цок… Цок…
Скачут белые кони.
Будто белые птицы,
Теряясь вдали.
Гривы дико кипят.
Свищет ветер погони.
Поднимается облаком
Пыль от земли.
Скачут белые кони
По улочке зыбкой.
Взглядом женщины их
Провожают с тоской.
А бойцы на скаку
Умирают с улыбкой,
И живые завидуют
Смерти такой.
Так себе представлял
Я войну, подрастая.
А потом очутилась
Война под окном.
Обняла меня крепко
Шинелька простая,
Обняла своим жёстким,
Шершавым сукном.
Не подвёл мне коня.
Под уздцы ординарец.
Белый конь не помчал
Через город меня.
Вот винтовка, подсумок,
Лопатка и ранец.
Нагрузили меня
Самого, как коня.
И пошёл я, пошёл я
С друзьями по роте
Грязь месить сапогами,
Окопы копать,
И взрослеть, и стареть
На солдатской работе,
В медсанбате страдать,
На земле умирать.
Оказалась война
Некрасивой и грязной,
Трудной, мокрой, холодной,.
Сожжённой до пней.
И на этой войне
Я не видел ни разу —
Ни в конце, ни в начале —
Тех белых коней.
Только знал я — невзгода
Пройдет стороною.
Пред детьми мы предстанем
В скрипящих ремнях.
И войну наши дети
Представят иною,
И приснимся мы детям
На белых конях.
*
ДЖЕМАЛДИН ЯНДИЕВ
(С ингушского)
В эпоху грозную, когда война
В крови и бедствиях проходит перед всеми
И день и ночь земля озарена
Разрывами снарядов,- в это время
Могу ли я уйти под мирный кров?
Могу ли я с тобой уйти под мирный кров?
Когда в кудрях у юных седина,
Когда на сердце тягостное бремя
И всех, кто любит родину, она
Зовёт на подвиги,- в такое время
Могу ли я с тобой уйти под мирный кров?
Сейчас, когда разрушен мирный строй,
Когда и старики, и молодое племя
Проходят сквозь огонь, жестокий, грозовой,
В долинах и горах,- в такое время
Могу ли я с тобой уйти под мирный кров?
И если в дни, когда, вставляя ногу в стремя,
Отважные спешат громить врага,
С тобою сяду я, мой друг, у очага,
Достойно ль это будет? В наше время
Я не могу уйти с тобой под мирный кров,
Я не могу уйти с тобой под мирный кров.
Перевод Л. Гатова
*
АЛЕКСАНДР ЯСНЫЙ
НА ВЗЯТИЕ ТАГАНРОГА
Ещё не раз
салюту загреметь,-
И знаем мы,
что, после Таганрогских,
дивизиям мы будем
славу петь —
Полтавским,
Брянским
и Днепропетровским.
Москва в огнях.
Торжественный венец
Ракетных звёзд
героям салютует.
И враг дрожит:
он чует свой конец.
Беда врагам,
когда Москва ликует!
1943
Александр Ясный погиб на фронте в феврале 1945 года.
*
АЛЕКСАНДР ЯШИН
ВЫСОТА
Волжские в дымке степной места,
Жёлто-зелёные редкие травы.
Очень красивая высота
В двух километрах от переправы.
Утром прозрачные облака
Ветер над самой вершиной гонит.
Как на ладони отсюда река,
Город рабочий — как на ладони.
В полдень безветренный сводят с ума
Запахи чабра и молочая.
А у подножья — балки, дома,
Крики летящих над Волгой чаек.
А у подножья — дубы, ручей,
Заячьи тропки и птичьи гнезда.
В тихом теченье летних ночей
Виден струящийся лунный воздух.
Все в незапятнанной чистоте,
Словно бои здесь не проходили,-
Небо без копоти,
Ветер без пыли…
Но у меня на той высоте
Брата родного в войну убили.
1942
Что нам тысячи километров!
Имя вслух моё назови —
И домчится, как песня, с ветром
До окопов голос любви.
Я сквозь грохот тебя услышу,
Сновиденье за явь приму.
Хлынь дождём на шумную крышу,
Ночью ставни открой в дому.
Пуля свалит в степи багровой —
Хоть на миг сдержи суховей,
Помяни меня добрым словом,
Стынуть буду — теплом повей.
Появись, отведи туманы,
Опустись ко мне на траву,
Подыши на свежие раны —
Я почувствую, оживу.
1943
*
