Недавно в Германии два немецких ученых — историк Зенке Найтцел (Soenke Neitzel) и социальный психолог Харальд Вельцер (Harald Welzer) — выпустили весьма нелицеприятную по отношению к компатриотам книгу. Она называется «Солдаты: протоколы боев, убийств и смертей» (Soldaten: Protokolle vom Kaempfen, Toeten und Sterben) и уже очень многих заставила пересмотреть свои взгляды на события тех лет. И вообще свои взгляды.
Признания для своих
Основное содержание «Солдат» — переводы частных разговоров, которые на всем протяжении Второй мировой вели между собой в специальных лагерях (два в Великобритании, один в США) немецкие военнопленные, от солдат до генералов. Еще в 1939 году наши англоязычные союзники сообразили, что информация, получаемая из приватных междусобоев гитлеровцев, может сильно пригодиться при ведении боевых действий, и подготовились к приему военнопленных весьма основательно. Помимо спрятанных повсюду микрофонов, в среду заключенных были внедрены специальные провокаторы, направлявшие «беседы в нужное русло». Никто из пленных — а всего через эти три лагеря прошло более тринадцати тысяч солдат (из миллиона плененных на Западном фронте) — не подозревал, что в их камерах была заблаговременно установлена прослушка.
Спустя шестьдесят с лишним лет одну из таких бесед и обнаружил Найтцел, занимавшийся в тот момент «подводной» историей Второй мировой, в частности так называемой Битвой за Атлантику. Историк обратил внимание, что показания немца необычно откровенны и подробны. Находка потащила за собой другие, и вскоре ученым были собраны транскрипты на 150 тысячах страниц.
Читать эти расшифровки тяжело. Одно дело догадываться о том, на какие злодейства способны люди (в мирной жизни — законопослушные обыватели), и совсем другое — сталкиваться с конкретными, невыдуманными и разнообразными признаниями пусть лично незнакомых, но все же конкретных и до ужаса многочисленных людей. Признаниями, которыми те делились в кругу своих, не рассчитывая на внешнюю публику, не согласовывая свои откровения с адвокатом. Естественно, уровень откровенности в этих мужских разговорах существенно выше, чем, как правило, щадящие фронтовые письма женам и родителям. Увидевшее свет свидетельство такого масштаба не могло не выявить множество деталей, противоречащих, корректирующих или дополняющих известное ранее. Одним из не самых приятных открытий стала, например, ксенофобия, зашкаливающая даже по меркам гитлеризма. Причем объектами ее оказались не только привычные евреи и, в меньшей степени, славяне, но и, казалось бы, ближайшие соседи — французы («тупые») и итальянцы («свиньи»). Но главное, конечно, не то, что солдаты думали о других народах, а то, что они с ними делали.
«Солдаты» нанесли сильнейший удар по крайне живучему и до сегодняшнего дня вполне респектабельному мифу, будто правду о преступлениях нацизма в самой Германии мало кто знал. После выхода этой книги опровергнутым или по меньшей мере крайне скомпрометированным можно считать устоявшееся представление о непричастности вермахта к необузданному террору, осуществлявшемуся — как ранее думали — единственно силами СС. Из разговоров военнопленных безоговорочно следует, что практика спонтанного и зачастую совершенно иррационального насилия в отношении как заведомо дискриминируемых групп населения (вроде евреев, коммунистов и т. д.), так и любых других мирных жителей была для «высококультурной» немецкой армии обыденностью.
Многие солдаты вспоминают, как без всякой причины убивали случайных прохожих. Другие были прагматичнее: так, некий офицер Цотлетерер без лишних сантиментов застрелил какого-то француза, чтобы взять его велосипед. Пилоты живописно повествуют о так называемых «упреждающих атаках», во время которых, с целью отвлечь противника от настоящей цели, они бомбили все подряд, наслаждаясь зрелищем взмывающих в воздух людей и лошадей. Нередки были и такие псевдодревнеримские забавы, как пускать в расход двадцать наобум отобранных человек из городской толпы — ради назидания оставшихся в живых. Многие гордятся своими подвигами: например, один моряк хвастает перед сокамерником тем, что лично потопил пассажирское судно с пятьюдесятью детьми на борту, а потом услышал об этом по радио. Едва ли не все пленные знали о систематическом уничтожении евреев, а многие и участвовали в соответствующих кампаниях, включая массовые расстрелы, травлю газом в знаменитых грузовиках-душегубках и, начиная с 1943 года, тщательное уничтожение захоронений.
Фантазии или ложь?
Не обходится без споров. Некоторые «герои» книги чувствуют себя уставшими. Нет-нет да и встречаются признания, что «крови было все же чересчур», и опасения, что рано или поздно за нее придется отвечать. Есть недоумевающие (это наиболее точное слово) — «зачем было так зверствовать». Один из офицеров, например, высказывал мысль, что австрийских евреев следовало просто вышвырнуть из страны, а убивать их на месте или везти в специальные душегубки было уже, цитирую, «лишним». Другие, наоборот, сожалеют, что дали слабину, сминдальничали где-то понапрасну. Обнаружив сослуживца убитым (по всей видимости, партизанами), офицер-связист Керль со своим напарником отличился немедленным уничтожением целой кавказской деревни в основном из женщин и детей: «Мы просто палили во все, что попадалось нам на глаза». Ему с укоризной отвечает некто Кнайпп: «Зря так поспешили: они должны были умирать медленно». И конечно же, никто из них не чувствует себя ни исчадием ада, ни даже в чем-то виноватым. Страница за страницей идет будничное, слегка меланхолическое обсуждение, в чем именно были допущены ошибки, приведшие к нынешним последствиям (действительно — в чем?).
И это далеко не самые «яркие» примеры. Здесь не место перечислять все собранные в книге издевательства и убийства или даже наиболее впечатляющие из них, потому что ни смаковать описываемые зверства, ни взвинчивать чувство праведного гнева не входит в задачи этой заметки. Желающие пусть прочтут о них самостоятельно, а пока еще раз закрепим в сознании следующий факт: популярные рассказы о том, что подавляющее большинство обычных военнослужащих Третьего рейха якобы слыхом не слыхивало о ежедневном геноциде мирного населения как на территории родного фатерланда, так и — в особенности — на оккупированных территориях (и не только, повторим, о холокосте, но и о многих-многих других расправах), отныне не более чем неподтвердившиеся благодушные фантазии или преднамеренная ложь.
Это очень важное открытие. Ведь долгое время, чтобы не сказать по сей день, источник «нацистского зла» казался сосредоточенным в одиозной фигуре Гитлера, двух-трех «архитекторах окончательного решения еврейского вопроса» и зловещих, но не слишком многочисленных айнзацгруппах. Ответственность, которую принял на себя немецкий народ после сдачи Рейхстага, сводится скорее к признанию вины за временную и ставшую фатальной очарованность фюрером и еще, со вздохом сожаления, за чрезмерное следование не всегда справедливому социальному порядку, насаждавшемуся этим сумасшедшим, — но никак не за конкретные преступления против человечности, осуществлявшиеся простыми немецкими гражданами от мала до велика. Такова наиболее распространенная позиция современных граждан Германии по вопросу генезиса Третьего рейха: на 99,9 процента за нее отвечает одержимый психопатрейхсканцлер, чей ораторский дар, однако, обладал чудодейственной силой затуманивать мозги, превращая наивных слушателей в зомбированных (и, следовательно, временно невменяемых) исполнителей его злой воли. Большинство немцев рассматривают период с 1933-го по 1945 год как трагическую ошибку с последовавшей страшной расплатой (в которую входят и нынешние выплаты компенсаций) — подход, на мой взгляд, столь же дезориентирующий и неверный, как и непоколебимая уверенность всех остальных народов в каком-то особом немецком бездушии. Разумеется, было бы странно уравнивать ответственность пассивных гражданских лиц тех лет и активных участников событий, от заказчиков до исполнителей, однако открывшийся уровень уже одной только осведомленности, продемонстрированный солдатами вермахта (не говоря об их вовлеченности в этот процесс), оказался настолько выше, чем было принято считать ранее, что теперь этот негласный консенсус немецкого общества должен быть серьезно пересмотрен.
А нам, как кажется, давно пора договориться о том, что… нет, для начала пара уточнений. Есть люди, и их немало, которым моя точка зрения покажется вопиюще банальной и очевидной. Чем их больше, тем, по-моему, лучше. И все же очевидность истины — не повод для ее замалчивания, особенно в стране, где даже азбучные истины стабильно провоцируют ожесточенные, незатихающие споры. А наша тема далека от азбучной, и, если говорить начистоту, я не считаю предлагаемые рассуждения само собой разумеющимися. Возможно, они неверны или поверхностны — но обнаружить это тоже можно, лишь произнеся их вслух.
Добропорядочный фашизм
Итак. Ясно, что феномен нацизма или, возьмем шире, фашизма (оставив за скобками нынешнюю затертость этого термина) можно рассматривать с самых разных сторон. Биологически, психоаналитически, да хоть с точки зрения магнитно-резонансного поля Земли. Кому как нравится. Область огромная, и самые разные подходы к ней могут оказаться продуктивными. Однако с этической точки зрения кажется скучным, но важным подчеркнуть, что прежде всего это — история позора. То есть грандиозного морально-нравственного дефолта. Полной потери, как в старину говорили, лица в государственном, общественном, гражданском и так далее масштабах. И если мы согласны с этим самым общим определением случившегося (в конце концов, не Бог весть какая доблесть: признать злом зло, нет?) и дополнительно признаем, что феномен этот поучителен, то поучительным он может быть лишь в той мере, в какой мы — без посторонних подсказок, сами, лично, индивидуально — видим ежедневную опасность его воспроизведения в новых современных реалиях. Еще раз, чтобы не было непонимания: в той и только в той мере, в какой фашизм (или «фашизм») актуально угрожает нам сейчас — обществу в целом и каждому из нас в отдельности, — он жив и работает в качестве нашего осмысленного исторического опыта. А если, например, нам кажется, когда мы читаем эти строки (я и о себе говорю тоже), что автор сейчас чего-то там преувеличивает, нагнетает, чрезмерно обобщает или кликушествует; если мы склонны обособлять случившееся тогда от происходящего сейчас — как бы мы ни оценивали это происходящее, со знаком плюс или минус, — обособлять ввиду «изменившихся реалий», «немыслимости погромов», «невозможности тоталитаризма» и любых других «объективных причин», — значит, фашизм как реальный феномен, знакомый нам по недавнему прошлому, остается для нас в слепой зоне. Корректно и отстраненно датируя это явление серединой XX века, мы упускаем сами механизмы его возникновения, которые со времен Веймарской республики ничуть не изменились.
Необходимо отчетливо осознать, что, несмотря на специфические германские мифы, легшие в основание конкретной идеологии национал-социализма, главная неприятность в том — и из книги «Солдаты» это отчетливо следует,— что построили и олицетворяли фашизм самые обыкновенные и не особо отличающиеся от нас люди. Взять хоть цитируемых выше вояк. Как их величать после таких признаний? Однако не забудем, что еще каких-нибудь пять лет назад все они были простыми, по умолчанию добропорядочными гражданами. На таких держится любое общество, а вовсе не только немецкое. Нет оснований думать, что в эти лагеря стеклось какое-то доселе невиданное человеческое отродье, хотя по факту ими содеянного бессмысленно отрицать, что это так.
И хотя в свете обсуждаемых нами открытий бесспорно, что простые немцы ответственны гораздо более, чем им — и всем нам — хотелось бы думать, но ответственны они не потому, что представляют собой особый сорт людей с потенциально экстремистскими мифами типа Рагнарёка, а именно и только потому, что они такие же люди, как все остальные. И потому случившееся с ними тогда, с тех самых пор — перманентная, хроническая угроза для всех без исключения.
Никаких гарантий
И в заключение практический вопрос: что делать, чтоб не очутиться однажды в положении немецкого солдата? Как отличить выполнение приказа — а это магистральная линия защиты всех обвиняемых нацистов, включая даже, что почти комично, самого Эйхманна — от тяжелейшего преступления, за которое ответствен не твой начальник, а ты сам? Честно говоря, не знаю. Юридические нормы повсюду различны и вдобавок меняются. Моральные тоже, если хорошенько присмотреться, постоянно куда-то дрейфуют. Не в основном своем строе, конечно, — в деталях, но ведь именно в них и скрывается дьявол. Но если выводить свою личную законопослушность не из относительных и непостоянных государственных законов, а из тех, первоначальных, к которым большинство законов исторически, пусть и с различными извивами, все-таки восходят — а именно из библейских заповедей — то, по крайней мере, можно быть гораздо более спокойным за свою совесть.
Не убий, не укради, не лжесвидетельствуй, не сотвори себе кумира, не клянись… Мы часто забываем, что эти табу — не только «Божии законы» (для атеистов, например, эти слова пустой звук) и не просто какие-то там «моральные императивы». Эти продуманные и выстраданные, Богом данные правила благочестивого человеческого существования и сосуществования друг с другом вполне могут и должны рассматриваться в том числе и как базовые основания права как такового. Как исходные принципы всей дальнейшей исторически сложившейся юриспруденции, выражающей принципы справедливости, свободы и человеколюбия. Взгляд этот не столь безумен, если учесть, что современный мир в значительной степени развился именно из христианских ценностей и именно из христианских институтов. Принятие такой личной стратегии означает, что в случае, если современный закон или должностная инструкция вступают с заповедями в противоречие, выбор должен осуществляться человеком всегда в пользу заповедей, без исключения. Заметьте, что следование им совсем не обязательно должно быть закреплено соответствующей конфессиональной принадлежностью. Просто в условиях нынешнего смутного времени тысячелетиями неизменные координаты — наивернейший компас, позволяющий безошибочно определять ваше нынешнее местоположение относительно линии современного фронта и следовать своим партизанским путем.
Не буду заверять, что, выбрав этот путь, вы обретете дипломатический иммунитет от происков недоброжелателей или от юридических преследований. Таких гарантий нет ни у кого. Единственное, в чем вы действительно сможете не сомневаться, так это в, говоря современным языком, оптимальности собственного курса. И в хотя бы относительно чистой совести. А это по нынешним временам уже немало. И сильно повышает ваши шансы вернуться с войны солдатом-победителем.
Победителем над фашизмом.
Петр ГРИНЕВ
Нескучный Сад