(1979)
Песенный, соловьиный край коренной России пробудил к жизни немало писательских дарований. С курскими впечатлениями связаны яркие страницы в творчестве замечательных художников слова. Курская земля, на которой произошло одно из крупнейших сражений Великой Отечественной войны и где добывается богатая железная руда, привлекает внимание писателей и в наши дни.
Однако на литературной карте России Курский край далеко не всегда представляется должным образом. Это связано с тем, что литературное краеведение в Курске и области до недавнего времени находилось в зачаточном состоянии. Лишь в последние годы работы ряда краеведов позволили создать более или менее общее представление о литературных связях и литературном значении курской земли.
Опираясь на достижения курского литературоведения и вместе с тем вводя в его орбиту новые материалы, автор этой книги все же не может претендовать на полноту и систематичность обзора поистине неисчерпаемой темы «Курск и художественная литература», а ставит перед собой более скромную задачу: показать, что в общерусском литературном процессе Курск играл и играет не такую уж малоприметную роль, как полагают иной раз. Объем этой книги не позволил включить в наше рассмотрение многие произведения литературы, в которых так или иначе упоминается Курск и говорится о курянах. Мы ограничиваемся по преимуществу обращением к творчеству писателей, которые являются уроженцами курской земли, а также тех, у которых пребывание в Курском крае оставило след в художественном наследии.
Великая Октябрьская социалистическая революция открыла перед литературой и искусством новые великие горизонты, небывалые ранее возможности.
В Курске сразу встал вопрос о новом искусстве, о художественном творчестве народа.
Журнал «Рабочая молодежь» — орган Курского комитета Социалистического Союза рабочей молодежи «III Интернационал» — с полемическим задором утверждал, что искусство пока что «служит источником эстетического наслаждения исключительно для буржуазии» (Добродицкий Н. Интеллигенция и революция. «Рабочая молодежь», 1918, № 3—4, с. 6), и выдвигал задачу повернуть его на службу трудящимся.
Судя по всему, футуристические и пролеткультовские идеи сокрушения всей старой культуры в тогдашнем Курске не пользовались особой популярностью. В двухнедельном журнале «Заря коммунизма» (органе губернского и общегородского комитетов Российского Коммунистического Союза Молодежи) рекомендовалось в целях коммунистического воспитания молодежи использовать классиков, разумеется, «критически», поскольку в их творчестве имеются черты, «чуждые нашей пролетарской психологии» (Ломакина Н. Работа в литературном кружке. — «Заря коммунизма», 1919, № 4—8, с. 
. «Я далек от мысли, что старое мы должны как ненужное отбросить. Нет. Мы должны знать самое лучшее, что дал нам старый мир» (Егудкин И. Наши цели и задачи. — «Культура искусства», 1, № 3, с. 4), — писал председатель Курского губернского рабиса (профессионального союза работников искусства) И. Егудкин.
Советская литература, возникшая в бурные годы революции и гражданской войны, исходила из опыта, который был накоплен искусством прошлого. Однако новые темы, новое идейное содержание не могли механически вместиться в старые формы. Мы уже говорили о том, как писателям-курянам старшего поколения (таким, как Л. Чемисов, В. Иванилов, П. Карпов) трудно было найти то «слово», которое отвечало бы требованиям послеоктябрьской жизни.
Но пассивно ожидать, пока будет выработан стиль искусства революционной эпохи, было нельзя. Воодушевление, вызванное происходившими в стране преобразованиями, грандиозными перспективами, открывшимися перед трудящимися массами, требовало своего выражения. И периодика, которая издавалась в Курске в первые годы Советской власти, была буквально переполнена стихотворениями, исполненными чувства радости, ликования» надежды.
Не беда, что эпитеты, метафоры, сравнения в этой «Песне коммунаров» Гр. Сучкова вызывают в памяти Кольцова. Автор ее, хотя и не всегда с желательной точностью и художественной определенностью, но все же выразил то настроение, тот пафос, которым были охвачены многие и многие тысячи крестьян, получившие благодаря Советской власти право свободно трудиться на земле.
Стихотворение Ильи Либакова «Из песен о свободе» противопоставляет горькое «былое» радостному «настоящему» и счастливому будущему»:
Конечно, это очень слабое стихотворение. Автор его даже не пытался переплавить в нечто цельное словесные образы, заимствованные им у М. Ю. Лермонтова, у эпигонов народнической поэзии, у пролетарских поэтов предоктябрьской поры. В результате — явное несоответствие: «смелые борцы» «целые века» покорно влекут заржавленные цепи рабства. И все же в разгар гражданской войны И. Либаков мечтает о всемирном братстве людей, когда «меч железный» перекуют «в орудие земли» («Волна», 1919, 28 января).
По началу стихотворения Гр. Ямского «Типография» трудно представить, что речь идет о времени революции.
такими изображала печатников ранняя рабочая поэзия, исполненная гнева и возмущения, но еще не знавшая путей борьбы. Однако Гр. Ямской отнюдь не собирается представить своих героев как страдальцев, они — борцы:
Песни правды и труда…
Герои Гр. Ямского исполнены гордого сознания, что они ведут «последний бой» «с тьмой — наследьем капитала».
Закономерно, что периодическая пресса печатала эти и подобные им стихотворения. Однако попытка издавать в Курске еженедельный художественно-литературный журнал «Культура искусства» потерпела неудачу. В дошедших до нас отдельных его номерах (он издавался в 1921 году) больше общих рассуждений об искусстве, чем произведений. Очевидно, стихотворные, а отчасти и прозаические пробы пера еще не отвечали требованиям элементарной художественной культуры.
И все же массовая тяга к литературному творчеству была явлением не только знаменательным, но и важным для судеб нового искусства, формировавшегося в первые годы Советской власти.
«Удивительное это было время!— вспоминает Е. Благинина. — Страна лежала в разоре и бедствии, в изнеможенье от борьбы и разрухи. Казалось бы — какие там стихи! Но никогда увлечение поэзией не было таким чистым, сильным и ярким. Книжечки стихов, напечатанные на оберточной бумаге, расхватывались так же рьяно, как пайковый хлеб, и проглатывались с той же, если не большей жадностью» (Благинина Е. Мирная, 8. Рукопись, с. 5). В 1920 году в помещении педтехникума на Мирной, 8, собирался кружок писателей, присвоивший себе громкое имя «Курского союза поэтов» (хотя в него входили и прозаики). Это был кружок, в котором состояли очень разные и по возрасту, и по положению, и по уровню литературного мастерства, и по самому характеру творчества люди. Председателем союза считалась Софья Валлат. Она писала стихи несколько камерные, подражательные. Но важнее было, как рассказывает Е. Благинина, что С. Валлат «не давала дремать нашим головам. Она учила нас основам стихосложения, истории мировой и отечественной поэзии; мягко, без нажима приучала к систематической работе…» (Там же, с. 3). Приходил в союз и Валериан Бородаевский, живший в Курске еще до революции. Он был автором трех поэтических книг, которые тяготели к символизму: «Стихотворения. Элегии. Оды. Идиллии» (Спб., 1909, с предисловием Вячеслава Иванова); «Страстные свечи. Стансы» (Спб., 1909); «На лоне родимой земли. Вторая книга стихов» (М., 1914). Молодежь смотрела на него как на зрелого мастера. В своих послеоктябрьских стихах В. Бородаевский сочетал с символической расплывчатостью и многозначностью элементы акмеистской изобразительности — «вещности». Река Тускарь у В. Бородаевского словно течет вне истории. Написанные им в начале 20-х годов стихотворения из цикла «За решеткой» настолько были лишены примет времени, что подчас становилось просто не понятно, о какой жизни в них идет речь: о советской или о дореволюционной?
Вне исторического времени и произведения Евгении Станиславской (в сборнике «Золотые зерна», Курск, 1921), Александры Эль-Лазаревой («Цветная шкатулка», Курск. 1922), хотя они и отличаются сравнительно высокой культурой стихосложения.
Такой сложности и завершенности не было у Юрия Богатогорского (впоследствии доктор исторических наук), Александра Еськова (также историк, востоковед), Павла Загоровского (См.: Богатогорский Ю., Еськов А., Загоровский П. Стихи. Курск, 1921; Еськов А. Песнь о голоде. Курск, 1921; Богатогорский Ю., Еськов А., Загоровский П., Кепов А. Четыре. Курск, 1922). В их стихах, перемежались интонации В. Маяковского, А. Блока, С. Есенина, В. Каменского, В. Казина. Однако творчество названных нами курских поэтов было отчетливо обращено к современности; революция, гражданская война, голод, разруха — об этом они писали, этим жили. «Мы в революциях живы», — провозглашал А. Еськов в стихотворении «Поэтам». И все же, живописуя стихийный порыв масс, буйный разлив страстей, воспевая борьбу за новый мир, он, как и его товарищи, не мог еще представить, каким будет этот желанный мир, не мог уловить ведущих тенденций развития…
Иное следует сказать об Елене Благининой (родилась в 1903 году). Она не пыталась изображать события революции. Тем не менее в ее стихах в настроении, в подробностях быта ощущается живое дыхание новой эпохи. Радостно светит солнце, отраден труд молодой доярки. И невольно вслед за Е. Благининой мы повторяем запоминающиеся строчки:
А вот мещанский домик. Внешне он вроде никак не затронут ветрами великой эпохи: «здесь все, как есть, здесь все, как было». Однако поэтесса приглашает более внимательно взглянуть на открывшуюся нашему взору картину:
Е. А. Благинина указывает на тот же процесс оскудения старого мещанского Курска, который был отмечен в очерках А. М. Горького «По Союзу Советов». Так выявляется внутренняя неустойчивость мещанского бытия, потревоженного революцией.
Стихи Е. Благининой критика сразу же выделила среди других произведений «Альманаха первого», изданного в 1922 году «Курским союзом поэтов». Выделила, хотя стихотворения и других авторов по тому времени звучали достаточно грамотно, и можно было надеяться на будущее в литературе и Ю. Богатогорского, и А. Еськова… «Самой новой, самой певучей птицей сборника является Е. Благинина, — утверждал рецензент газеты «Мы строим» М. М. — Она — хозяйка, у нее порядок, чистота. Умные руки все расставили по своим местам…» (М. М. Новые книги. «Мы строим», Курск, 1922, 7 апреля).
«Рисунок простой, но уже уверенный» (Вс. Рождественский. Курские соловьи.— «Литературные записки», Петроград, 1922, № 2, с. 11), — писал Вс. Рождественский. И действительно, в 30-е годы Е. Благинина стала видной советской писательницей, известной детской поэтессой. Наверное, многие из наших читателей в свое время напряженно вычисляли, сколько всего будет кукол, если:
А помните, как у юных поваров получилось совсем не то блюдо, какое они задумали?
Стихи Е. А. Благининой (и для детей, и для взрослых) характеризуются, с одной стороны, связью с фольклором, а с другой — лиричностью, позволяющей увидеть как чудо подробности и детали окружающего нас мира. Автор книги о творчестве поэтессы В. А. Приходько полагает, что эти особенности стиля Е. А. Благининой обозначились еще в курские годы; она уже тогда увлекалась фольклором, записывала частушки, которых накопилось целое собрание. Вместе с тем на ее лирику «повлияла и стилистика Фета» (Приходько В. Елена Благинина. М., 1971, с. 39), пронизанная тонким, ощущением родной природы.
Реалии курской действительности то и дело мелькают и в зрелых стихах Е. А. Благининой. То в них вспоминается отец — служащий на железной дороге, то мать, вечно хлопочущая по дому, то Ямская слобода, яблоневый сад… Вот почему при чтении книги стихов Е. Благининой «Окно в сад» (М., 1966) поэту Льву Озерову «услышалось, увиделось между строк» все, что в его представлении связано с Курском: курские воины, мерный их говорок, Курская аномалия, курские соловьи…
Слабее, чем поэзия, в «Альманахе первом» была проза. Пожалуй, только у Т. Лукиной и у Алексея Кепова (А. К.) намечались выходы к современности (пусть не по теме, хотя бы по общему настроению).
Инженер по специальности, А. Г. Кепов со своими рассказами выступал и в центральной печати. Его рассказ «Серый», опубликованный в выходившем под редакцией А. В. Луначарского еженедельнике «Красная нива» (№ 27 от 28 июня 1925 г.), был удостоен премии журнала.
В «Сером» говорится о сумятице в головах многих людей в первые годы революции, о человеке, который, не разобравшись, что к чему, попал в банду и не знает, как из нее выбраться. Для произведений А. Кепова той поры характерно в общем правдивое изображение психологических конфликтов, сложных и противоречивых явлений периода гражданской войны, едва складывающегося быта, однако автору определенно мешало пристрастие к искусственным мелодраматическим ситуациям. Говоря о рассказе «Степанида», критик И. Плотников справедливо заметил, что от «необычайного» в сюжете (преступная — по неведению — любовь сына и матери) «рассказ едва ли выигрывает». Без этого чисто внешнего эффекта можно было бы обойтись. Вообще А. К. хорош там, где он только рисует» (Плотников И. Курские поэты. — «Народное просвещение», 1922, № 5—6, с. 126).
Однако в начале 20-х годов правдивое изображение жизни, простота композиции и классическая ясность далеко не всегда рассматривались как достоинства. А литературная жизнь в Курске, конечно, не была изолирована от процессов, происходивших тогда во всероссийском масштабе.
В 1922 году в Курск приезжал В. Я. Брюсов. Со своих позиций, разумеется, он говорил о молодой советской поэзии и читал свои (в том числе и старые) стихотворения. Чеканные строки стихов В. Я. Брюсова произвели большое впечатление на любителей литературы, оставили определенный след и в творческой учебе тогдашних курских поэтов.
«Большим событием в литературной жизни Курска, — как свидетельствует И. Г. Клабуновский, — был приезд Риты Райт-Ковалевой (в свое время обучавшейся в Курской гимназии), переводчицы «Мистерии-буфф» В. Маяковского на немецкий язык (для делегатов III конгресса Коминтерна). По ее инициативе в зале бывшего «благородного собрания» состоялся большой разговор о поэзии» (Клабуновский И. Г. Письмо Р. Ф. Свешниковой от 7 апреля 1972 г. См. также: Райт Р. Лучшие воспоминания.— Ученые записки Тартуского университета. 1966, № 184), о тогдашних литературных организациях и группах, причем симпатии докладчицы, были явно на стороне так называемых «левых».
В середине марта 1926 года с «отчетом правительства XIII Курскому губернскому съезду Советов» в Курск приезжал нарком просвещения А. В. Луначарский. Как раз к этому времени местный драматический театр осуществил постановку его пьесы «Яд». Перед началом спектакля Анатолий Васильевич рассказал зрителям «о замысле своей пьесы… о ее персонажах» («Курская правда», 1926, № 62, 18 марта). Нарком посетил ряд учебных заведений, присутствовал в одной из школ на постановке «экспериментальным драматическим кружком» инсценировки романа А. Н. Толстого «Аэлита». Заметим, кстати, что в то время подобные постановки широко практиковались во многих школах. В качестве инсценировщика и режиссера выступал и известный в будущем писатель Ю. Герман. «Успех спектакля был громадный!.. А. В. Луначарский… был в восторге! Очень заинтересовался работой кружка и хотел показать этот спектакль в Москве» (Чебуркин П. В. Так начиналась школа (рукопись), с. 17).
В феврале 1927 года Курск посетили В. В. Маяковский и Н. Н. Асеев. Ранее В. Маяковский был знаком с Курском главным образом по рассказам Н. Асеева. Маяковский нередко расспрашивал его о звучании стиха: «Как у меня там по-курски» (Асеев Н. Собр. соч. в 5 томах, т. 5. М., 1963, с. 656). Очевидно, благодаря Н. Асееву в поэму «Рабочим Курска, добывшим первую руду, временный памятник работы Владимира Маяковского» вошла знакомая, пожалуй, только одним курянам речка Тускарь.
Поэма «Рабочим Курска…» (1923) была написана под впечатлением доклада академика И. М. Губкина «К разгадке Курской аномалии», в которой намечались практические пути добычи богатой руды.
В. В. Маяковский сумел (и это главное!) прозреть, поистине великий исторический и человеческий смысл того, казалось бы, малозначительного факта, что на поверхность земли из ее недр были подняты первые образцы железняка.
настоящею
Еще казавшаяся недосягаемой «восторженная» мечта о коммунизме обернулась повседневной целеустремленной работой миллионов советских людей. Именно потому и
Маяковский завершает свою поэму словами, выражающими восхищение трудовым подвигом курских горняков:
Во время своих выступлений в Курске (См.: Тартаковская Т.А. В.В. Маяковский в Курске. — в кн.: Литературно-краеведческая работа в школе. Курск, 1962) Маяковский наряду с другими своими произведениями читал, разумеется, и поэму, посвященную курянам. Выступал он также с докладом «Лицо левой литературы», рассказывая о своих заграничных поездках. Он говорил о проблемах развития современной поэзии, об ответственности советского писателя перед партией и народом, о социальном заказе, о необходимости повышать качество литературного творчества. Встреча с В. В. Маяковским надолго осталась в памяти курян, возбудила острые споры о поэзии, ее задачах, о новых формах стиха.
Маяковский представил курянам Николая Асеева: «Со мной приехал талантливый поэт, ваш, курский поэт Асеев. Своими стихами он доставит вам удовольствие. Для вас — несомненный выигрыш» (Тартаковская Т. А. Николай Асеев и Курский край.— В кн.: Из прошлого и настоящего Курского края. Воронеж, 1971, стр. 127). Для многих находившихся в зале сообщение о том, что Николай Николаевич Асеев (1889—1963) курянин, было открытием.
Поэт родился в маленьком старинном городе Льгове, учился в курском реальном училище. По окончании его в 1909 году покинул родные места, стал студентом Московского коммерческого института. И хотя Н. Н. Асеев начал писать еще в Курске, первые его стихи, которые попали в печать, были «московскими». Н. Н. Асеев сблизился с молодыми тогда писателями (С. Бобров, Б. Пастернак), создавшими группу «Центрифуга», познакомился с В. Брюсовым и Ф. Сологубом. В поисках своего поэтического языка Н. Асеев обращался к летописям, старинным сказкам и к тем воспринятым от деда и бабки, жителей «курских глубинных краев», словам и речениям, в которых ощущалось древнее, исконно русское начало.
Огромную роль в судьбе поэта сыграло знакомство с В. В. Маяковским, который стал его другом и наставником. Под непосредственным воздействием певца революции в творчество Н. Н. Асеева входит большое общественное содержание.
Пребывание в Курске 1927 года оживило воспоминания о городе, в котором поэт провел свою юность, о родной курской земле. И курская тема, которая ранее в творчестве Н. Н. Асеева звучала как-то приглушенно, властно вступает в свои права. Так появляются стихотворения, составившие затем цикл «Курские края» (1930—1943). «…Поэзия глубинных российских краев и полузабытое очарование детства определяют тональность этих стихов, мягкую, раздумчивую», — заметил исследователь творчества Н. Асеева А. С. Карпов, указав далее, что «…никогда еще не ощущалась с такой силой связь с родиной, с родимой землей, с затерявшимися в российских просторах городками и селами» (Карпов А. С. Николай Асеев. М., 1969, с. 99).
Родной край отнюдь не идеализируется Н. А. Асеевым. Острые противоречия раздирают сердце поэта. С болью говорит он о зверином быте уездного мещанства:
На кулачных боях еще со времен забытого удела «подымались, падали, сходились городские против слободских»:
И это не только история, историческое прошлое. Поэт чувствует и в настоящем его угрозу: «в темень времени сбежав, все еще грозитесь мне, мещаньи выселки с глухого рубежа».
Но не ими милы автору курские края, а свежестью рощ, соловьиной песнью, манящей прохладой Сейма и Тускаря: славным настоящим и героическим прошлым, своими замечательными людьми. Недаром полемически заявляя во вступлении к циклу, что он и не собирается славить «курский округ, соловьиный край», поэт завершает свои стихи проникновенным обращением к землякам:
Н. Н. Асеев любовно говорит о доме своего детства, о деде, о бабке, тепло вспоминает Курск и курские города…
И в грозное время Великой Отечественной войны, завершая стихотворный цикл, посвященный родному краю, поэт находит ту единственно верную интонацию, которая звучание старинной курской речи сливает с новой эпохой:
Образы, заставившие вспомнить «Слово о полку Игореве», отчетливо обращены к современности: «старина… сошлась новизной, — обе полы временем свиты». И это-то единство, позволяющее автору на курском материале решать проблему национального русского характера, ясно и отчетливо выражено в образе Курска военных лет, опаленного огнем, не сгибающегося перед нависшей угрозой:
Критик В. Мильков в своей книге о Н. Н. Асееве справедливо говорит, что «среди поэтических посвящений отчему краю в современной поэзии «Курские края»… должны быть поставлены на одно из первых мест. По искренности чувства, любви к родному краю, поэтической ожившей памяти минувших лет, по выражению духа нашего времени они имеют на это полное право» (Мильков В. И. Николай Асеев. М., 1973, с. 92).
Разумеется, «Курскими краями» не исчерпывается в творчестве Н. Н. Асеева курская тема. Она пронизывает все его творчество:
Исторический подход к осмыслению русского национального характера, обозначившийся уже в «Курских краях», позволяет Н. Н. Асееву — автору «Богатырской поэмы», посвященной землякам-курянам, раскрыть неразрывную связь «сведомих кметей» из «Слова о полку Игореве», былинного Микулы-пахаря и — воинов Отечественной войны, тружеников колхозных полей, создателей искусственных спутников Земли.
писал Н. Н. Асеев в своей «Богатырской поэме», завершая ее признанием:
Выдающийся советский поэт, чьи произведения вошли в сокровищницу русской литературы, не может быть понят и осмыслен вне его связи с родным краем, с его историей, с его литературной жизнью.
И есть нечто знаменательное в том, что, подымаясь по ступенькам областной библиотеки имени Николая Асеева, куряне, люди разных лет и профессий, не минуют своим взором установленный при входе в читальный зал мраморный бюст поэта — своего земляка.
Примерно с 1923 года, после того как «Курский союз поэтов» фактически перестал существовать (большинство входивших в него писателей перебралось в Москву или Ленинград), в Курске возникли новые литературные объединения; Курская ассоциация пролетарских писателей (КурАПП) и Курское объединение крестьянских писателей (КурОКП). Эти организации возникли в условиях, когда начинающие писатели оказались без зрелых наставников, которые могли бы помочь овладеть мастерством. КурАПП представляли М. Булавин, М. Подобедов, М. Козловский и другие молодые люди, еще только пробовавшие свое перо. У крестьянских писателей, правда, были свои старейшины: Л. Чемисов, В. Иванилов, но они сами нуждались в помощи, а между тем вынуждены были играть роль учителей своих юных соратников, очень разных и по степени одаренности, и по уровню образования: М. Горбовцева, Ивана Еськова, Г. Былинника (Долгих). В Курске и губернии были в то время и писатели, не входившие в эти организации: Ю. Герман, П. Загоровский, А. Кепов. По тогдашней терминологии их следовало бы именовать «попутчиками».
На своих собраниях и диспутах писатели, принадлежавшие к различным группам, ожесточенно спорили друг с другом, но несли свои произведения в одну и ту же газету: «Курскую правду», которая играла заметную роль в литературной жизни края. Один из первых ее редакторов, В. Г. Гришанин, и сам публиковавший рассказы и фельетоны (под псевдонимом Нина Ш. («Это был обычный палиндром, то есть последние пять букв фамилии Гришанин, прочитанные с конца, справа налево». — Клабуновский И. Г. Письмо Р. Ф. Свешниковой от 7 апреля 1972 г.)), активно поддерживал молодых курских писателей.
«Курская правда» в 20-е годы печатала таких впоследствии известных критиков, деятелей литературы, как фольклорист С. Ф. Баранов, И. М. Тройский, в будущем редактор «Известий», первый председатель Оргкомитета Союза писателей СССР (оргкомитет этот был создан в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций»), И. Г. Клабуновский, впоследствии профессор Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина.
В 1925—1927 годах начали было издавать при «Курской правде» литературно-художественный журнал «Рефлектор», переименованный вскоре в «Трактор», пытались превратить его в периодический, но для этого не хватило литературных сил. К сожалению, нам не удалось познакомиться ни с одним его номером. Хотя журнал и значится в каталоге Всесоюзной библиотеки имени В. И. Ленина, его не оказалось на месте.
Лучше «пошли» литературные сборники. В 1926 году обществом крестьянских писателей был издан сборник «Зерна», в 1927 году вышел коллективный литературно-художественный сборник «В гору», в 1929 году — сборник курских рапповцев «Четвертая полоса». Авторы этих сборников в своем большинстве еще не достигли сколько-нибудь профессионального уровня. Но у них была определенность жизненной позиции, горячее стремление откликаться на темы, подсказанные живой современностью.
Максим Михайлович Подобедов (родился в 1897 году в Смоленской губернии) участвовал в становлении Советской власти под Курском. Член партии с 1920 года. В Курске до 1918 года был на профсоюзной и партийной работе. В печати выступал (в качестве пролетарского писателя) под псевдонимом М. Суровый. «В «Курской правде», — рассказывал Максим Михайлович, — кроме стихов печатались некоторые мои рассказы и очерки… Это были чрезвычайно слабые, ученические вещи. Да такими же были и стихи мои, хотя о них в 1926 или в 1927 годах в журнале «Октябрь» (номера не помню) была статья Красильникова, оценивающая мои опусы положительно. Положительно была оценена, и моя поэма «Ленинец» (См.: «Курская правда», 1926, № 36, 14 февраля) в журнале «Рабкор-железнодорожник»… Ежели все эти «дела» и заслуживают внимания, то главным образом как факты, иллюстрирующие пробуждение самосознания народных низов, коих представителями в то время были почти все члены организации пролетарских писателей» (М. М. Подобедов. Письмо от 26 февраля 1972 г.).
М. М. Подобедов самокритично оценивает значение своих первых литературных опытов. В отрывках из поэмы «Ефим Кандальный», опубликованных в альманахе «В гору», жизненные ситуации даны схематично, психология главного героя раскрывается крайне упрощенно, неубедительно, самый стих невыразителен, беден, ритмически плохо организован, рифма слаба.
Больше М. М. Подобедову давалась проза. Так, например, в рассказе «Эстакада» (альманах «Звено», Воронеж, 1929) изображен рабочий, в прошлом участник революции. Из-за разного рода неурядиц он стал пить, прогуливать. Его увольняют с работы. Особенно возмущает Бутова, что его увольняет с работы «за нарушение трудовой дисциплины» старый товарищ, ныне директор завода. Но состоялся прямой и вместе с тем задушевный разговор. Все стало на свое место.
Очевидно, не случайно М. М. Подобедов в дальнейшем определился как прозаик (сборники рассказов «Эстакада», 1930; «Предревкома», 1931; «Рождение человека», 1934; «Торжество», 1935 и другие).
С 1934 года М. М. Подобедов — член СП СССР, С 1950 по 1955 год — ответственный секретарь Воронежского отделения Союза писателей. В 1956—1958 годах редактировал журнал «Подъем». В романе М. М. Подобедова «Восхождение» (М., 1959) получил, правда, косвенное отражение курский период биографии писателя, те жизненные впечатления, которые связаны с Курском начала 30-х годов. За заслуги в области художественной литературы и в связи с восьмидесятилетием М. М. Подобедов награжден орденом Трудового Красного Знамени.
В качестве пролетарского писателя выступал и Михаил Яковлевич Булавин (родился в 1900 году в г. Белостоке). После демобилизации из рядов Красной Армии работал на станции Курск: конторщиком службы движения, в охране труда, в вагон-клубе. Член партии с 1925 года. Альманах «В гору» опубликовал его рассказ «Голод», в котором не без художественной выразительности обрисован патологический случай: безумие на почве голода. В другом рассказе, «Строитель» (альманах «Звено», Воронеж, 1929), изображен рабочий Чижиков, который не пожелал вступить в жилко-операцию и, выбиваясь из сил, самостоятельно строил собственный дом-халупу.
В этих пробах пера, при всей неопытности и даже литературной наивности юного автора, проявляются и те потенции, которые позволили ему стать профессиональным писателем: стремление к психологической выразительности, внимание к бытовой детали (См.: Анчиполовский З. Заметки о творчестве М. Булавина. — «Подъем», 1957, № 3).
М. Я. Булавин — автор повестей «Лава» (1940), «Мамонтовщина» (1940), «На оскорбленной земле» (1962), романа «Богучарцы» (1954). Он член СП СССР с 1934 года.
Некоторые впечатления курского периода его жизни, накопленный тогда опыт отразились в романе «Боевой девятнадцатый» (Воронеж, 1949). На дарственном экземпляре этой книги, хранящемся в комнате-музее станции Курск, Михаил Яковлевич написал: «…С чувством глубокого уважения в знак памяти юных комсомольских лет, проведенных мною в Ямской слободе с 1918 по 1930 год. Ямской комсомол был моим постоянным воспитателем, строгим учителем, вдохновившим на литературное творчество» («Курская правда», 1972, 16 февраля).
В отличие от М. М. Подобедова и М. Я. Булавина Михаил Исидорович Козловский в двадцатые годы выступал по преимуществу как поэт. «Курский поэт Козловский захлестнут лирическим половодьем», — констатировал критик Л. А. Плоткин и предвещал, что «плоды его литературной работы будут художественно ценны и полновесны» («Звено». Литературный альманах. Воронеж, 1929, с. 110). Действительно, М. Козловский пришел к литературной зрелости, правда, через много лет и в качестве прозаика.
Творческие заявки «крестьянских писателей» в двадцатые годы были еще более слабыми, чем у пролетарских. Их произведениям недоставало элементарной языковой культуры, индивидуального восприятия мира. То, что они создавали, было либо декларативно, либо описательно, причем описания оказывались малоконкретными, явно подражательными.
Создание Центрально-Черноземной области (ЦЧО), в состав которой вошла и Курская губерния, вызвало отток литературных сил из Курска. В Воронеж уезжают М. Подобедов, М. Булавин, М. Козловский (правда, он через некоторое время вернулся в Курск). Перебрался в Воронеж и подававший большие надежды щигровский писатель Николай Романовский. Его стихотворения печатались в «Курской правде» за подписью «Юнак». Участник Великой Отечественной войны, Н. Романовский погиб в Белоруссии в январе 1944 года.
В конце 20-х — начале 30-х годов многие писатели-куряне жили и работали за пределами Курска. Кроме Е. Благининой и Н. Н. Асеева в их числе необходимо назвать А. П. Гайдара (Голикова), Ю. П. Германа, В. А. Ковалевского, М. П. Лоскутова, М. Д. Марич, Н. Н. Сидоренко…
На вопрос: «Какой местности уроженец: губернии и уезда?» — Аркадий Петрович Гайдар неизменно отвечал: «Льгов, Курской губернии».
Курская губерния, город Льгов фигурируют во всех автобиографических и биографических материалах об Аркадии Гайдаре. Здесь 9 (22) января 1904 года в семье школьного учителя Петра Исидоровича Голикова родился будущий писатель. В 1908 году семья Голиковых переехала в Нижний Новгород, а в 1912 году — в город Арзамас Нижегородской губернии.
Аркадий Голиков расстался с Льговом, когда ему не было и пяти лет от роду. Мог ли при таких обстоятельствах оказать какое-либо воздействие на формирование А. Гайдара как человека и писателя родной Льгов? «Обладая удивительной памятью, — рассказывает в воспоминаниях о писателе Р. Фраерман, — Аркадий Гайдар довольно отчетливо помнил отдельные картины своего самого раннего детства» (В кн.: Жизнь и творчество А. П. Гайдара. М., 1954, с. 84).
Курские впечатления первых лет жизни подкреплялись у мальчика и летними вакациями в Щиграх в 1909—1913 годах. А самое главное (см. книгу Б. И. Осыкова «Родина Гайдара», Воронеж, 1972), в формировании будущего писателя важная роль принадлежала его родителям, коренным курянам. Отец Аркадия, воспитанник Курской учительской семинарии, работал в школе при Льговском сахарном заводе, где в 1905 году происходили волнения, был связан с Курским комитетом РСДРП, хранил нелегальную литературу. Взгляды Петра Исидоровича разделяла и его жена, Наталья Аркадьевна.
В годы реакции, когда начались повальные аресты всех подозревавшихся в сочувствии революции, Петр Исидорович спешно уехал из Льгова.
Отношение родителей к империалистической войне, к Февральской революции, к Временному правительству, к большевикам значило для пытливого мальчишки очень много.
В автобиографической (во многом) повести «Школа» Борис Гориков просит мать рассказать о 1905 годе: «Тебе тогда уже много лет было, а мне всего год…» (столько же тогда было и А. Гайдару). Мать дает ему отцовские книги: «…там героями были те, которых ловила полиция, а полицейские сыщики, вместо того, чтобы возбуждать сочувствие, вызывали только презрение и негодование».
И в биографию, и в творчество Аркадия Гайдара Льгов, Курская губерния входят не только смутными воспоминаниями раннего детства. Родина Гайдара во многом определила его жизненный путь, направленность литературной работы, хотя, конечно, было бы неправильно рассматривать детские годы как ключ ко всей биографии писателя и человека.
Книги А. П. Гайдара, так полюбившиеся и детям и взрослым, сильны прежде всего своей жизненной правдой, которую автор не хотел ни сгладить, ни смягчить. Гориков («Школа») допускает тяжелые, непоправимые ошибки, которые стоят жизни товарищам. Трагически погибает милый Алька («Военная тайна»). Не раз А. Гайдара упрекали (и критики, и читатели), что он чрезмерно жесток к своим маленьким героям, что он якобы не учитывает детской психологии. На самом деле А. Гайдар понимал ее лучше, чем его оппоненты.
Именно потому, обращаясь даже к жанру сказки, он говорил со своими читателями на полном серьезе; писатель готовил их к жизни, исполненной трудностей и борьбы, учил быть мужественными и смелыми борцами за Родину, за дело коммунизма. Закономерно, что такой писатель не мог жить одними воспоминаниями, а дополнял и обогащал их новым жизненным материалом, в том числе почерпнутым на курской земле.
В 1934 году 25 марта на станции Ржава (на железной дороге Курск — Белгород) он сошел с московского поезда, добрался до районного городка Курской области Обояни, а дальше «пешком с сумкой за плечами» последовал в Ивню (тогда Курской, ныне Белгородской области), где с матерью жил его сын Тимур.
В то время писатель работал над повестью «Синие звезды». Первые главы ее уже были опубликованы в журнале «Пионер» (№ 1—8, 1934). И в Ивне собирался закончить свою книгу, посвященную истории городского мальчика, который после смерти отца (взорвался горн) попал в деревню.
В Ивню А. П. ГаДдар прибыл к началу весеннего сева и сразу оказался среди событий, отчетливо перекликавшихся с содержанием его повести.
«Отец как-то очень просто оказался в самой гуще посевных дел. Это были горячие дни, первые дни сева. Отец ездил по колхозам, беседовал с трактористами, ночевал на полевых станах, — рассказывал сын А. Гайдара Тимур. — В газете политотдела «За урожай» появлялись его статьи, фельетоны и даже стихотворные подписи под карикатурами» (Жизнь и творчество А. П. Гайдара. М., 1954, с. 187).
Трудно, конечно, утверждать, что именно впечатления, почерпнутые писателем в Ивне, обогатили повесть «Синие звезды». Но они не оказались безразличными для ее содержания.
«Отец рассказал, — вспоминал Тимур, — как встретил он по дороге возчика, который крепко ругался, потому что лошадь порвала постромки и завалила заднее колесо телеги в глубокую канаву; а больше всего ругал он кладовщика, который запропастился черт его знает куда, и вот теперь по милости этого кладовщика он, Василий Афанасьевич, опаздывает на поле с зерном. «Вот и рассудите, часа три уже простояли, наверное, люди и машины, а кто виноват?..» (Жизнь и творчество А. П. Гайдара. М., 1954, с. 187). Запропавший кладовщик фигурирует в «Синих звездах», в том самом «куске», который, по всей вероятности, был написан и отправлен в редакцию из Ивни.
Повесть «Синие звезды» не была завершена писателем. Работу над ней перебил замысел другого произведения — повести «Военная тайна», который представился А. П. Гайдару более важным, значащим, острым. А «военная игра» в которую он играл в Ивне с Тимуром, содержала какие-то элементы, подсказавшие книгу «Тимур и его команда».
Когда фашисты напали на нашу Родину, А. П. Гайдар, освобожденный от воинской службы по состоянию здоровья, приложил поистине отчаянные усилия, чтобы попасть в действующую армию. Отправившись на фронт корреспондентом «Комсомольской правды», он погиб, как солдат: в бою.
Город Льгов любит и чтит своего земляка: писателя, воина, человека. В его честь установлен памятник, открыт мемориально-литературный музей.
«Для меня, — говорил Юрий Павлович Герман, — Курск… — дорогой и любимый город. Лучшая пора жизни — юность и молодость — прошла в Курске. Тут и начал писать; тут и начал печататься» (Гости «Курской правды». — «Курская правда», 1964, 2 февраля). Как сообщил сам писатель, его первый рассказ «Варька» был еще в ученические годы опубликован в газете «Курская правда». Там юношу «приметили и не раз печатали и очерки, и фельетоны, и всякую газетную мелочь» (Герман Ю. П. Годы и книги.— В кн.: Советские писатели. Автобиографии, т. 4. М., 1972, с. 108). Однако мечты Юры о будущем в то время больше связывались с театром. В драмкружке 1-й единой трудовой школы г. Курска молодой человек объединял в своем лице сценариста, режиссера и актера. Исследователь творчества Ю. П. Германа Г. Е. Голле указывает, что интерес к писательской работе утвердился у него уже в Дмитриеве, куда переехала в связи с переводом отца вся семья. При Дмитриевской средней школе функционировал литературный кружок «Слово», активным участником которого стал Юрий (См.: Голле Г.Е. Ю.П. Герман. — В кн.: Литературно-краеведческая работа в школе. Курск, 1962; Ю. Герман в Курске и Курской области. — В кн.: Литературное краеведение. Воронеж, 1968).
На путь профессионального литератора-журналиста Ю. П. Герман вступил в городе Асеева и Гайдара.
В окружной льговской газете «Ленинский путь» он опубликовал свои рассказы «РБ-38», «Болезнь». И, хотя начальные пробы пера писателя (включая и роман «Рафаэль из парикмахерской», написанный еще в г. Дмитриеве) во многом наивны, схематичны, они выявляют уже некоторые черты стиля Ю. Германа. Он любит контрастно противопоставлять настоящих людей, коммунистов по своей человеческой сущности, мещанам, нэпманам, способным на все, только бы получить выгоду, приобрести, стяжать, сделать карьеру. Такая контрастность не ведет к упрощению жизненной ситуации. Писатель изображает врага отнюдь не заранее побежденным: тот ловко использует слабости людей, обывательскую трусость. И потому победа не приходит сама собой.
В романе «Наши знакомые» (1934—1936) герои Ю. П. Германа обретают плоть и кровь. Их мысли, действия, поступки не только вытекают из общего отношения к жизни, но и отвечают положениям, в которых эти герои действуют. Тем более показательно, что в их внешности, в чертах характера, в самих ситуациях отразились воспоминания писателя о товарищах по школе, по драмкружку. Так, например, в произведении назван адрес одной из героинь Жени Сидоровой: Скорняковская улица, дом № 25. В Курске на этой улице в доме под указанным номером, как установил Г. Е. Голле, проживала Надя Слизская, впоследствии врач. Она училась вместе с Юрием Германом в одной школе, была участницей того же, что и он, драмкружка. Многое в ее биографии и облике позволяет прийти к выводу, что Надя — прототип Жени Сидоровой.
Трилогия Ю. П. Германа «Дело, которому ты служишь» (1957—1964) — большое социально-историческое полотно. Сюжет романа сложен и динамичен. Писатель проводит своего героя Владимира Устименко и его друзей через тревожные предвоенные годы, испытания Великой Отечественной войны, трудности послевоенной жизни. В самых различных противниках Устименко (от фашистов и их прислужников до обыкновенных стяжателей, карьеристов, проходимцев, трусов, подхалимов, приспособленцев) угадываются старые враги писателя: индивидуалисты, мещане. Дело коммунизма, которому служит Владимир и его товарищи, требует от них активной общественной позиции, непримиримости к любым проявлениям рваческой индивидуалистической морали. И Устименко не идет на компромиссы, не дипломатничает. Наверное, поэтому ему приходится нелегко, подчас даже очень трудно, Но именно подлинная идейность, человеческая принципиальность, заинтересованное внимание к людям, стремление помочь им определяют ту симпатию, уважение и любовь, которые не только поддерживают и ободряют, но и помогают добиться успеха.
На встрече с курскими журналистами в 1964 году Ю. П. Герман говорил: «Город Унчанск — во многом Курск довоенных лет… Прообразами героев служат живые, реальные лица» (Гости «Курской правды» — «Курская правда», 1964, 2 февраля). По признанию самого автора, в его произведении наряду с реалиями, почерпнутыми из самых разнообразных источников, попали и «многие мелочи жизни Курска давно прошедших лет» (Там же).
Ю. П. Герману и в самом деле было за что помянуть добром город своей юности, курскую землю.
Свое становление как человека и писателя В. А. Ковалевский также связывает с курской землей, с родным ему Рыльском. «В Рыльске, — говорил он, — сложились все основные черты моего характера и впервые пробудилось творческое, поэтическое отношение к слову, родилась потребность выразить себя в слове, потребность писать» (Яблочкова В. М. Родной край в творчестве В. А. Ковалевского. — В кн.: Курский край в художественной литературе. Воронеж, 1976, с. 80).
Родился Вячеслав Александрович в 1897 году в семье священника, однако священника не обыкновенного, а «крамольного», по определению его начальства. Как вспоминает писатель, отца его «в 1905 году черносотенцы называли «красным попом», и из-за преследований церковных властей ему «пришлось навсегда оставить Рыльск». Священнику А. В. Ковалевскому «не могли простить то, что он помогал политическим заключенным, посаженным в Рыльскую тюрьму» (среди них был и поэт Леонид Семенов), организовывал их связь с «волей», выступал с проповедями, направленными против организаторов черносотенных погромов (См.: Ковалевский В. А. Тетради из полевой сумки. М., 1968, с. 234).
Дом, в котором прошло детство и отрочество Вячеслава, находился на Верхнесеймской улице (ныне улица К. Маркса), «спускавшейся от городского собора вниз, к речушке Рыло, недалеко от того места, где она впадает в Сейм… Здесь все, что было поймано детским глазом первый раз в жизни, полюбилось и уже вошло с той поры в мою память на веки вечные: мир белых лилий и желтых кувшинок, со сладковатою, клейкою кашкой… мелодичное вечернее гуканье — перекличка лягушек; «кум-кума» и вражное их кваканье днем; глухая стена камышей, осота и ситника; пряный запах аира и пузырящейся, преющей болотной тины; синие стрекозы на розовых, шершавых шишечках водяного перца; вечерние крики коростелей-дергачей; уханье, как в бочку, никогда невидимой выпи и жалобный плач чибиса… белые гусиные стаи на лугах…» (Там же, с. 233—234). Любовь к природе, внимание к ее неприметной жизни, интерес к ее тайнам, возможно, и определили тот поэтический настрой, который породил первые стихотворные опыты мальчика.
В 1909 году семья Ковалевских перебралась в Москву, надо было учить детей. Вячеслава определили в гимназию, а затем в 1917 году он поступил в университет. Но время для занятий оказалось неподходящим. После смерти отца надо было самому зарабатывать на жизнь. Вячеслав Александрович направил свои стопы в родной Рыльск; здесь в уездном отделе народного образования он развернул кипучую деятельность по организации, библиотек, клубов.
Работа эта была прервана наступлением Деникина. В. А. Ковалевский возвратился в Москву, где вскоре опубликовал свою книжку «Некий час». Стихи. 1915—1917» (М., 1919) — в духе символизма, которым увлекся в гимназические годы.
Движение к реализму сопровождалось обращением писателя к прозаическим жанрам.
А. М. Горький одобрительно встретил очерк В. А. Ковалевского «Мужики на фабрике» (из истории Прохоровской мануфактуры) (М. Горький и советская печать. — Архив Горького, т. X, кн. 1. М., 1964, с. 388). А созданный на основе этого материала роман «Хозяин трех гор» (1939) принес его автору широкую литературную известность.
В годы Великой Отечественной войны он стал военным писателем, сотрудничал во фронтовой печати. Впоследствии, используя приобретенный тогда опыт и знания, создал известную дилогию «Брат и сестра» (1958) и «Не бойся смерти» (1960) — о Героях Советского Союза Зое и Александре Космодемьянских, дневниковую повесть «Тетради из полевой сумки» (1968) и ряд других произведений.
Хотя большая часть написанного В. А. Ковалевским тематически не связана с Курским краем, в лирических отступлениях, при описаниях природы он не раз вспоминал родные места (в той же «Тетради из полевой сумки»). Прямо подсказана рыльским периодом биографии писателя повесть «Академия необходимых наук» (1940). В ней запечатлена самоотверженная деятельность работников уездного отдела народного образования в годы гражданской войны. В. М. Яблочкова вполне обоснованно полагает, что прототипами героев повести являются заведующий Рыльским УОНО в 1918—1919 годах Н. А. Ковалев и сменивший его Е. К. Пашков, заведующий школьным подотделом Н. А. Малышев, а в образе зава внешкольным подотделом угадываются черты самого Вячеслава Александровича. В рассказе «Земной шар», написанном уже в послевоенные годы (1969) опять-таки многое в деталях быта, жизни, изображенных в нем, «совпадает с тем, что было и у Ковалевских в Рыльске: имена детей, фамилии соседей, расположение комнат» (Яблочкова В. М. Родной край в творчестве В. А. Ковалевского. — В кн.: Курский край в художественной литературе. Воронеж, 1976, с. 81).
Обсуждая произведения своего земляка, рыляне с особой теплотой отметили в них «слова-воспоминания о родном Рыльске…» (Чупроба А. О. О писателе-земляке. — «За изобилие». Рыльск, 1971, 18 ноября).
В 1928 году вышла в свет книга «Конец мещанского переулка». Она состояла из рассказов (частью юмористических), очерков, фельетонов. Автором ее был Михаил Лоскутов.
О мещанстве и различных его проявлениях в те годы писали много. Скорую гибель ему — с победой социализма в нашей стране — предвещали часто. И все же очерки и рассказы начинающего писателя обратили на себя внимание. Автор великолепно знал быт, который изображал, красочно описывал его и обладал несомненным чувством юмора. Он метко и остро представлял образы людей, воспитанных в старом мире, которые вынуждены были стремительно перестраивать не только свое поведение, но и психологию, говорил о странных и вместе с тем закономерных сочетаниях таких явлений, которые по самой сути своей отрицают друг друга, о борьбе нового со старым.
И вряд ли тогдашние читатели знали, что многое в содержании этой книги М. Лоскутова, изданной в Ленинграде, было подсказано Курском 20-х годов, а некоторые очерки и рассказы выросли из материалов, публиковавшихся в «Курской правде».
Михаил Петрович Лоскутов родился 11 сентября 1906 года в семье курского железнодорожника. С 15 лет начал журналистскую работу, сначала в комсомольской газете «Голос рабоче-крестьянской молодежи», а затем в «Курской правде». Мечта сделаться писателем потянула его в Ленинград, где в ту пору были крупные писательские силы. За короткий срок М. П. Лоскутов издал три книжки. И ощутил, что старая тема уже исчерпана. Тогда писатель отправился в Среднюю Азию, к «большевикам пустыни и весны».
В 1933 году Михаилом Лоскутовым была написана книга очерков и рассказов «Тринадцатый караван»: о покорении пустыни Каракумы, о рождении в Средней Азии новых социалистических отношений, о формировании нового человека. «Тринадцатый караван», по общему признанию критики, — одно из лучших произведений о свершениях первой пятилетки, о созидательной дружбе народов СССР. О ней идет речь и в «Рассказах о дорогах» (1935), своеобразных «записках» участника Каракумского автопробега, которые как бы стирают грани между репортажем, очерком и рассказом в собственном смысле слова (См.: Шехирев М. Ф. Влюбленный в жизнь и слово. — Курск, «Молодая гвардия», 1973, № 41, 5 апреля).
«…Он был талантливым, и «чертовски талантливым» писателем. У него было великолепное свойство видеть в обыденных вещах те черты, что всегда ускользают от поверхностного или усталого взгляда. Его писательское зрение отличалось необыкновенной зоркостью. Он умел показать в одной фразе внутреннее содержание человека и всю сложность и своеобразие его отношения к миру» (Паустовский К. Михаил Лоскутов. — В кн.: Лоскутов М. Тринадцатый караван. М., 1958, с. 4—5), — говорил о Лоскутове К. Паустовский.
М. П. Лоскутов умер в расцвете сил, преисполненный творческих замыслов, готовый выдавать на-гора новые и новые произведения, утверждающие советский образ жизни, исполненные социалистического патриотизма и пролетарского интернационализма.
Книги М. П. Лоскутова, как верно сказала И. Соловьева, «не постарели. В них живо время, жива юность революции. Их радостно перечитывать, они талантливы» (Соловьева И. Репортаж о встрече времен. — «Дружба народов», 1959, № 4, с. 246).
Диапазон ее творчества огромен. Кроме широко известного романа «Северное сияние» — энциклопедической эпопеи о декабристах, Мария Давыдовна Марич (Чернышева) является автором художественных произведений, которые обращены к широкому и разнообразному кругу тем. О революции 1905 года ею написаны роман «Сухие ветви» (1927) и повесть «Праздник на улице» (1929); строительству Днепровского алюминиевого комбината и его людям посвящена книга «Тринадцатый элемент» (1959); десятилетием раньше ею была опубликована повесть о знаменитом русском флотоводце «Жизнь и плавание капитан-лейтенанта Федора Литке». В пьесе «Жестокий век» (1940), в ряде рассказов — «Ссылочный невольник», «Послание в Сибирь», «Последние строки» (1936—1937) — она говорит об Д. С. Пушкине. М. Д. Марич работала над книгами о Герцене, Тургеневе, Белинском…
И далеко не все знают, что жизненная и писательская дорога начинается у Марии Давыдовны с Курска, с Ямской слободы, где она родилась в 1893 году. Отец ее был машинистом на железной дороге. «По свистку паровоза мы, дети, — рассказывает М. Д. Марич, — узнавали о приезде отца. Интересно было приложить ухо к телеграфному столбу и слушать гудение проводов. Недалеко от нашего дома пролегала высокая песчаная насыпь железнодорожного полотна. У этой насыпи мы с сестрой играли в песке. Там было всегда очень оживленно: шли земляные работы, медленно подходили поезда с балластом и проносились курьерские из Москвы и на Москву. Вслед этим поездам хотелось смотреть подолгу, как бы смутно сознавая, что там, откуда и куда они бегут, есть другая жизнь, такая же непонятная и интересная, как многое в слышанных сказках» (В кн.: М. Марич. Северное сияние. М., 1970, с. .
С другой жизнью маленькой Марии пришлось познакомиться довольно скоро. Отец ее не умел и не хотел ладить с начальством, а посему Чернышевым не удавалось долго засиживаться на одном месте. Когда будущей писательнице минуло 7 лет, пришлось перебраться в Никитовку (под Горловкой), затем на ее пути были Амвросиевка, Ростов-на-Дону, Краснодар, Высшие женские курсы в Петербурге…
Но куда бы ни бросала жизнь, Курск не забывался. Как рассказывал муж писательницы профессор Е. Н. Падалка, она «очень любила свой город и гордилась им, любила вспоминать проведенные в нем детские годы», неоднократно посещала его (в последний раз летом 1959 года). Мария Давыдовна ходила «по памятным для нее местам», хотя они очень и очень изменились: домика, в котором она жила на окраине Ямской слободы, «за которым когда-то простирались поля», уже не было.
«Стояли новые дома… Когда мы покидали Курск, Машенька с полными слез глазами шептала: «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства» (Краеведческие записки, вып. 3. Воронеж, 1968, с. 155).
Писатели-куряне, которые получали прописку в Москве, Ленинграде, Воронеже, Ростове-на-Дону, в самых отдаленных от родных мест городах большой Советской Родины, не ограничивались и не могли ограничиваться одними курскими воспоминаниями. Их творчество питало все многообразие жизни страны, ее настоящее, прошлое и будущее. И все же верно заметил поэт Николай Сидоренко:
Поэт родился в Курске в 1905 году. Окончив единую трудовую школу, Николай поехал в Москву: поступать в Московский механический институт на факультет судовой механики. А вскоре его первые стихи, написанные еще не профессионально, но искренние и чистые, появились в печати. Служба на Тихоокеанском флоте (после окончания института), затем в Волжской и Днепровской флотилиях, испытания Великой Отечественной войны укрепили и упрочили чувство Родины, пробужденное уже первыми впечатлениями бытия.
обращается поэт к дорогой его сердцу стране — России. Не только запомнившаяся с детства ива, героические традиции, сложившиеся еще в давние времена, соединяются с представлениями о родимом крае, о курской земле.
В стихотворении «Давным-давно», отрывок из которого мы привели, звучат памятные для курян строки о временах, когда Москва еще
В 1934 году Курская область (в ее состав вошли нынешние Орловская, Белгородская и некоторые районы Липецкой области) выделилась из ЦЧО. Как раз в это время (в 1934—1935 годах) в Ивне, в совхозе имени Тельмана работал над продолжением своего романа «Бруски» (См.: Тартаковская Т. А. Поиски клуба «Алый факел».— В кн.: Курский край в художественной литературе. Воронеж, 1976) Ф. И. Панферов. Не исключено, что какие-то образы, эпизоды, детали в 3-й и 4-й книгах романа были подсказаны курской действительностью. Федор Иванович познакомился с курскими литераторами, узнал, как они живут, что пишут, как публикуются. И, выступая с докладом «О художественной литературе» на собрании курского партактива (3 ноября 1934 года), он специально заметил, что литература создается не только в столицах, что местным писателям надо оказать необходимую помощь, с тем чтобы превратить Курск в «литературный центр области». А вскоре при Курском областном издательстве было создано литературное объединение, в которое вошли: приглашенный из Воронежа писатель Михаил Киреев, куряне Михаил Горбовцев, Михаил Козловский, поэты Михаил Дорошин, Николай Корнеев, критик и фольклорист Петр Бульбанюк и другие. В январе 1935 года состоялось совещание молодых писателей области, в котором принимал участие Ф. И. Панферов.
В 1935 году, после сравнительно большого перерыва, Курское издательство выпустило в свет литературно-художественный сборник «Утро». В нем наряду с курянами публиковались и орловчане, и белгородцы. Сборник по своему художественному уровню был сильнее издававшихся ранее. В добротно написанных картинах М. И. Киреев изобразил старую дооктябрьскую деревню, приход книгоноши в бедную крестьянскую хату (рассказ «У родника»). П. А. Заломов опубликовал отрывок из своих «Воспоминаний».
В том же 1935 году были изданы «Рассказы» М. Киреева и В. Потапова, стихотворный сборник «Перекресток счастливых дорог», составленный из произведений М. Дорошина и Н. Корнеева. Несмотря на некоторую книжность тематики, литературную неопытность, в стихах молодых поэтов ощущалось серьезное отношение к своему творчеству, поиски своего «я», и не случайно впоследствии оба они были приняты в члены СП СССР.
В конце 30-х годов от издания отдельных сборников, компоновавшихся довольно случайными материалами, курские писатели перешли к выпуску «Литературных альманахов», предполагавших если не периодичность, то, во всяком случае, какую-то регулярность их появления: в 1939 году вышел первый номер «Курского альманаха», в 1940-м — второй.
Уже это свидетельствовало о некотором росте литературных сил Курского края и вместе с тем создавало перспективу пополнения их новыми авторами.
В довоенных альманахах, выходивших в Курске, были опубликованы произведения, вызвавшие одобрительные отклики центральной печати (См.: Д. Хаит. «Курский альманах». — «Книга я пролетарская революция», 1939, №.7—8; Человеков Ф. «Курский альманах». — «Литературное обозрение», 1939. № 18; А. Н. «Курский альманах». — «Литературное обозрение», 1940, № 23), среди них новые главы из «Воспоминаний» П. А. Заломова (в 1939 году они были изданы отдельной книжкой), повесть М. Горбовцева «Мишкино детство». Заметно выросла и литературная критика (статьи П. Бульбанюка, А. Западова, И. Чеховского). Этому росту способствовала и установившаяся система творческих контактов с видными деятелями советской художественной литературы. Так, осенью 1939 года в Курск приезжал А. С. Новиков-Прибой, работавший над новыми главами «Цусимы». Он встречался с читателями, с местными писателями (Арамилев И. Страницы воспоминаний. — В кн.: Воспоминания об А. С. Новикове-Прибое. М., 1969, с. 210—228). В 1941 году, перед самой войной, Курск посетил А. С. Серафимович. Он беседовал с членами литературной группы при издательстве, со студентами педагогического института, участниками литературного кружка. В тетради студента М. Машкина А. С. Серафимович написал: «Хорошо быть молодым и готовить себя к прекрасной жизни» (Машкин М. М. Дорогой мой Курский педагогический… (рукопись)).
Нападение фашистской Германии на СССР выдвинуло главную задачу: во что бы то ни стало защитить Родину, отстоять завоевания Октября.
Как и А. П. Гайдар, в армию, во фронтовую печать пошли Ю. П. Герман, М. И. Козловский, Н. Ю. Корнеев, В. А. Ковалевский, А. Ю. Кривицкий, В. М. Кубанев, Н. Н. Сидоренко, Г. Г. Халилецкий и другие писатели, связанные с Курском, в том числе и те, которые только пробовали свои силы в литературе. Не все они дожили до Победы. Но до нас дошли их стихи и рассказы.
В книге «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне» (М.—Л., 1965) помещены стихотворения Василия Кубанева. В биографической справке, которая предпослана стихам, сказано, что «Василий Михайлович Кубанев родился в 1921 году в Воронежской области» (Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне. М.—Л., 1965, с. 339). На самом деле он родился в семье крестьянина села Орехово Касторенского района Курской области (См.: Писатели Воронежа. Биобиблиографический указатель. Воронеж, 1969, с. 101).
писал поэт.
В Воронежскую область семья Кубаневых перебралась в начале 30-х годов. По окончании средней школы (1938) семнадцатилетний Василий был зачислен в штат острогожской районной газеты «Новая жизнь» в качестве литсотрудника. К этому времени он уже был известен как автор стихотворений, публиковавшихся в различного рода сборниках, в альманахе «Литературный Воронеж». Работа в газете обогатила В. Кубанева знанием жизни и вместе с тем способствовала оформлению его литературных взглядов. Стихотворения В. М. Кубанева, хотя в них и заметны следы литературной учебы, поражают самостоятельностью и зрелостью поэтической мысли. Их общая направленность, при всей индивидуальности стиля, та же, что и у его сверстников, товарищей по судьбе и соседей по антологии «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне»: П. Когана, М. Кульчицкого, В. Лободы, Н. Майорова, Г. Суворова…
Как и они, Василий Кубанев остро ощущал, что наше столкновение с фашизмом неизбежно, и требовательно звал быть готовым к грядущим боям.
писал он в 1938 году.
Договор о ненападении с фашистской Германией был сразу же оценен В. Кубаневым трезво и определенно: «Он будет нарушен — в этом нет никакого сомнения… Будет ошибкой, если мы ослабим борьбу против фашизма и войны (что одно и то же)» (Кубанев В. Если за плечами только восемнадцать. М., 1976, с. 134).
В июне 1941 года, когда фашистские армии рвались в глубь нашей страны, В. М. Кубанев написал пророческие строки:
Человек искренний и цельный, В. М. Кубанев, несмотря на слабое здоровье, добровольцем пошел в армию.
спрашивал В. Кубанев. Боевой дух его был крепок и силен. И все же больной организм не выдержал перегрузок фронтовой жизни.
Молодой позт, талант которого обещал так много, скончался в марте 1942 года.
«В лучших стихах Кубанева, — писал А. М. Абрамов, — выразился богатый, многогранный характер молодого человека нашего времени, его боевой темперамент, его горячая преданность партии, сыновняя любовь к Ленину и испепеляющая ненависть к его врагам (Абрамов А. Неумерщие слова. — «Знамя», 1957, № 9, с. 211).
Валентина Шульчева привели под Курск многотрудные дороги войны. Он родился в 1914 году в селе Староюрьеве Тамбовской губернии. Там окончил семилетку, затем педтехникум и стал работать в родной деревне учителем русского языка и литературы.
Начало войны В. Шульчев встретил в рядах Советской Армии; под Харьковом был ранен, попал в плен, бежал, связался с партизанами и был принят в Дмитровский партизанский отряд.
В. Шульчев и до войны писал стихи. Но именно здесь, в партизанском лесу окрепло и возмужало его дарование.
Своим товарищам по отряду он подарил песню, которая приобрела значение гимна курских партизан (Стихи В. Шульчева цит. по сб. Курск, 1962. «Курские народные песни». Курск, 1962).
Партизанский поэт создавал стихи, обращенные к своим товарищам, к населению. «Они распространялись по партизанским селам Орловщины, Курщины, ребятишки на улицах громко декламировали их… В боевом листке появлялись его частушки и пословицы. Мы заучивали их, — вспоминает товарищ В. Шульчева по партизанскому отряду И. С. Макаров. — Поймав полицейских, партизаны приглашали их:
Большинство произведений В. Шульчева несет заряд высокой художественной правды — свойство истинной поэзии.
В лирическом стихотворении «Слава тем, кто смел и непреклонен» В. Шульчев размышляет о героической и трудной жизни курских партизан, о великой чести принадлежать к их славной семье.
* Егор Гайдуков пользовался в отряде славой умелого и храброго воина. На его счету немало рискованных операций, в том числе подрыв нескольких железнодорожных эшелонов.
Поэт умер, как и обещал: когда ранили товарища, он бросился ему на помощь и сам получил фашистскую пулю.
Многострадальная курская земля, томившаяся под игом фашистских оккупантов, не сдавалась врагу. В поговорках, пословицах, частушках, лирических песнях народ выражал свою ненависть и надежду, горе и радость. «Смерть врагу на курском шляху», «Идем на приступ — за курский выступ», «Курская дуга согнула врага» (Партизанские пословицы и поговорки. Курск, 1958, с. 186), — говорили тогда партизаны, солдаты, взрослые и дети. Остались неизвестными иные из авторов, сложивших стихи и песни, которые сохранились в народной памяти: о молодом красноармейце, отдавшем свою жизнь за правое дело, о бесстрашной подпольщице Вере Терещенко, о казненной фашистами партизанке Катюше:
Но все же в большинстве случаев мы хорошо знаем, не только кем, но и как, при каких обстоятельствах слагались песни Великой Отечественной. Так, например, зимой 1942 года в Микояновском партизанском отряде побывали поэт Е. А. Долматовский и композитор Д. Б. Кабалевский. «То, что мы увидели и услышали… так и просилось в песню» (Долматовский Е. А. Было. М., 1973, с. 71), — вспоминал Е. А. Долматовский. И песня была создана:
Командир отряда М. И. Проскурин, когда песня в исполнении импровизированного партизанского хора зазвучала «слишком громко», — встревожился. «…Мы же были во вражеском тылу! Я в сердцах сказал Д. Б. Кабалевскому: «Пойте шепотом»… Е. А. Долматовский и Д. Б. Кабалевский потом благодарили меня за то, что я невольно помог им найти хорошее название только что рожденной песне — «Песня шепотом» (См.: Еренков В. К. Песня шепотом. — В кн.: Народные «стители. Воронеж, 1975, с. 205), — рассказывал М. И. Проскурин.
Евгений Долматовский создал и одно из первых поэтических произведений, посвященных Курской битве, — поэму «Поныри».
Поэт говорит о том, как простые советские люди выстояли, выдержали, остановили и разгромили бронированные полчища врага.
эти слова поэмы начертаны на мемориале, посвященном Курской битве.
На курской земле в годы Великой Отечественной войны был создан ряд поэтических произведений и А. И. Безыменским.
«Курская земля, — писал он мне, — многое значит и в моей гражданско-воинской биографии и в — творческой» (Безыменский А. И. Письмо от 29 января 1972 г.). Непосредственно участникам Курской битвы посвящены стихи А. И. Безыменского: «Атака», «Письмо, вложенное в посылку», «Камень», «Баллада об ордене», поэма «На Курской дуге». На стихи А. Безыменского «О герое Николае Казакове» создал музыку П. Робул, а на стихи «Неприступный город Тим» — композитор В. А. Белый, и их песни исполнялись в годы Великой Отечественной войны (См.: «Курская правда», 1972, 15 января).
В. П. Росляков посвятил дмитровским партизанам стихотворение:
Строки этого стихотворения высечены «на одном из памятников — их много в этих лесах» (Федосюткин А. Д. На земле железной В кн.: Народные мстители. Воронеж, 1975, с. 30).
В биографии В. Василевской зима 1941/42 года была связана с Тимом — районным центром Курской области.
«В Тиме, — рассказывала она, — я видела на площади возле церкви гору тел погибших. Когда городок и его окрестности оказались в руках немцев, они несколько недель подряд не разрешали населению хоронить убитых… Недалеко от Тима мы проходили через деревни, отбитые у гитлеровцев… Тут мы видели и слышали вещи, от которых мороз продирал по коже… Но над всем преобладало одно — героизм, непоколебимая вера народа в победу» (Василевская В. О моих книгах. «Вопросы литературы», 1964, № 10, с. 160). Курские впечатления дали писательнице материал для одной из ее лучших книг — повести «Радуга» (1942), в которой с потрясающей силой изображено звериное лицо фашизма, правдиво показаны мужество и стойкость советских людей, сохранявших в самых тяжелых обстоятельствах веру в то, что в конечном счете победа будет все-таки за нами.
По горячим следам событий К. А. Федин, Л. С. Первомайский, В. В. Полторацкий, Е. Г. Кригер и другие советские писатели рассказали о гигантском сражении под Курском. Как верно отметил И. К. Кузьмичев, их очерки отличались «умелым сочетанием изображения характеров на фоне эпической картины сражения» (Кузьмина И. К. Жанры русской литературы военных лет. Горький, 1962, с. 212). О фашистской оккупации Курска, о городе, только что освобожденном от коричневой чумы, о его людях сообщил И. Г. Эренбург (в сборнике очерков и памфлетов «Война», 1942—1944). И все-таки, по справедливому слову того же И. Г. Эренбурга, все эти произведения были только «вестями с войны»: большие художественные полотна о Курской битве смогли появиться уже после Победы.
К теме Курской битвы писатели подходили с разных сторон и каждый своими путями.
В. Г. Злуникин — во время фашистской оккупации редактор органа подпольного Дмитриевского окружкома партии газеты «Народный мститель» — в документальной повести «Вера Терещенко» (Курск, 1959) рассказал о товарищах-партизанах, о комсомольском подполье в Курской области, о славной советской патриотке, отдавшей во имя свободы и счастья Родины свою молодую жизнь. Курские журналисты А. Я. Горбатов и В. В. Прусаков тоже в документальной повести «Разведчицы» (Курск, 1961) поведали об опасной и трудной работе, которую вели наши девушки в тылу врага.
Пафос фактической достоверности преобладает и в «Рассказах о генерале Ватутине» (М., 1950) А. Воинова, воссоздающих облик видного военачальника Советской Армии, одного из руководителей гигантского сражения под Курском, уроженца Курской области.
С иных позиций подошел к изображению Курской битвы участник ее (как и большая часть писателей, повествующих о ней) М. Н. Алексеев. Он выясняет, почему герои его романа «Солдаты» (1951—1953) сумели оказаться и умнее и сильнее «непобедимых» фашистских вояк, как они остановили и разгромили врага. Л. С. Первомайский в «современной балладе» «Дикий мед» (1963) решает этическую проблему: что дало советским людям силу и способность пронести через все испытания высокую любовь к Родине, не пасть духом в тяжкое время неудач, победить. Однако писатель, как и автор романа «Солдаты», не стремился раскрыть всю панораму великой битвы. «Уповайченко, — характеризует Л. С. Первомайский одного из героев своей «баллады», — не мог охватить всей картины боя с немецкими танками, который завязался на плацдарме. Глаза его выхватывали то ту, то другую подробность, но не объединяли их и не осмысливали». Курская битва в произведении Л. С. Первомайского изображена схожим образом.
Между тем в нашей литературе обозначилось стремление обозреть всю ее панораму, раскрыть общий исторический смысл гигантского сражения 1943 года.
В романе И. И. Маркина «Курский перевал» (1964), в переработанном, исправленном и отчасти дополненном виде получившем название «Когда решались судьбы» (М., 1973), в качестве главного героя выступает офицер Генерального штаба Бочаров. Видеть, знать и предельно правдиво докладывать Генштабу оперативную обстановку — вот важнейшая задача, которая стоит перед ним. Такое должностное положение героя предоставило автору романа возможность последовательно воссоздать перипетии сражения под Курском. Читатель знакомится с планами и намерениями фашистского командования. Мы видим крупнейших советских военачальников: А. М. Василевского, Г. К. Жукова, Ф. И.Толбухина, Р. Я. Малиновского, Н. Ф. Ватутина, которые разгадали эти планы и противопоставили им одобренные Верховным главнокомандованием свои стратегические и тактические решения. В итоге выявляется, проверенное на поле боя, превосходство советской военной стратегии над стратегией гитлеровцев.
Схожим образом построен роман В. Кондратенко «Курская дуга» (М., 1973), главным героем которого выступает военный писатель. «Автор «Курской дуги», — указывал А. Е. Корнейчук, — знаток фронтовой жизни. Ему удалось талантливо показать в своем произведении историческую эпопею разгрома немецко-фашистских войск под Курском. Романист драматично описывает батальные сцены великой битвы, и в то же время мне нравятся скромность, отсутствие многословия, сдержанность и внутреннее горение» (Корнейчук А. Виктор Кондратенко и его роман «Курская дуга». В кн.: Кондратенко В. Курская дуга. М. 1973, с. 5).
Однако поскольку главный герой В. Кондратенко, как и И. Маркова, не активный участник драматической эпопеи, а по самому своему положению лишь заинтересованный созерцатель, романы этих писателей, вольно или невольно, приобретают черты хроникальности.
Иначе построен роман А. А. Ананьева «Танки идут ромбом» (М., 1963). Это, на наш взгляд, наиболее значительное из всех произведений о битве под Курском.
Героям произведения ее результат не представляется заранее предрешенным. Солдаты: артиллеристы, танкисты, пехотинцы — знали свою силу, чувствовали себя увереннее и сильнее, чем под Москвой и Сталинградом. А все равно, хоть и не верилось, что это произойдет, невольно думалось, неужели, «как в памятное лето сорок второго, по донским степям, потянутся по взгорьям и перелескам курской земли вереницы отступающих колонн к переправам, сгрудятся на станциях эшелоны и тысячи беженцев на скрипучих подводах, угоняя и увозя все, что можно угнать и увезти, страшным половодьем потекут по пыльным проселкам на восток». И тяжкое беспокойство, желание во что бы то ни стало не допустить такой возможности, сознание своей высокой ответственности, своего долга сделали не отдельных героев, а всю человеческую массу способной стоять (в прямом значении этого слова) насмерть, выстоять и — победить.
Б. Леонов справедливо заметил, что, хотя в романе А. А. Ананьева повествование «идет всего о трех днях Курской битвы, роман воспринимается как большое эпическое полотно о войне и ее исторической перспективе» (Леонов Б. Преемственность. М., 1975, с. 228).
Великие события истории обладают свойством неисчерпаемости. О Курской битве создаются и будут создаваться новые и новые произведения, разные по содержанию, по масштабу охвата событий, различные по самому подходу к теме.
В феврале 1962 года М. Светлов написал стихотворение «Мы здесь росли».
Это стихотворение, по-светловски сочетающее патетику с доброй иронией, практически неизвестно. Его не найти в сборниках стихов и в собраниях сочинений М. А. Светлова. А написано оно было при следующих обстоятельствах. На целине с М. А. Светловым встретился курский поэт Е. И. Полянский, в разговоре он, между прочим, упомянул о том, что в Курске живет и работает писатель М. И. Козловский. «Обязательно съезжу к нему», — загорелся Михаил Аркадьевич. В годы Великой Отечественной войны Светлов некоторое время сотрудничал в дивизионной газете «За Родину», которую редактировал Михаил Исидорович Козловский. У них сложились добрые, дружеские отношения.
В конце февраля 1962 года М. А. Светлов действительно приехал в Курск, свиделся, как он шутливо говорил, со своим бывшим «начальством». Вместе с тем он встречался с местной студенческой и рабочей молодежью, с журналистами, писателями. Куряне понравились поэту. В результате и появилось приведенное выше стихотворение. Курский композитор Л. Ингорь написал к нему музыку. Впервые новая песня прозвучала в зале заседаний горисполкома, где проходил вечер встречи со Светловым. Текст ее (вместе с нотами) был опубликован в газете «Курская правда» № 48 25 февраля 1962 года и в дальнейшем, за исключением книжки «Курские края» (Курск, 1972), изданной тиражом в 2500 экземпляров, нигде не перепечатывался.
А между тем стихотворение «Мы здесь росли» далеко не заурядное. В нем обозначен новый поворот темы Курской битвы. Автор говорит от имени молодого поколения, которое знает о войне по книгам, кинофильмам да скупым рассказам ее участников. Быть достойными славы отцов, подойти к новым вершинам в созидании жизни — к этому стремятся молодые герои М. А. Светлова.
В послевоенные годы литературная жизнь Курска получила небывалое в прошлом развитие. В литературное объединение, воссозданное при Курском книжном издательстве, наряду с прежними его членами (П. И. Бульбанюк, М. М. Горбовцев, М. И. Козловский, Н. Ю. Корнеев и др.), вошли новые люди: писатель Н. И. Алексеев, автор романа «Яков Железнов», работавший над его продолжением — романом «Испытание» (Курск, 1957) о разгроме немецко-фашистских войск под Москвой; Ю. А. Александров (Липкинг), изобразивший далекое прошлое Курского края в повести «Кудеяров стан» (М., 1957) и в романе «Сварожье племя» (Воронеж, 1966); М. Е. Приваленко, перу которого принадлежат повесть «Фронт уходит на Запад» (Курск, 1961) об освобождении Смоленщины, очерковая книга «Большевик Артем», первая монография о В. В. Овечкине («Валентин Овечкин», Курск, 1955); И. И. Юрченко, автор сборников стихов «Созидание» (Курск, 1952) и «Урожай» (Курск, 1952), а также интересно и свежо написанных «Железногорских записей» («Подъем», 1966, № 4), и другие. Активное участие в работе объединения принимал редактор издательства С. М. Филиппов, иногда приходил на заседания редактор «Курской правды» Г. Г. Вельш, получивший впоследствии писательскую известность под именем Г. Радова. В литературном объединении формировалось творчество писателей Ф.М. Голубева, Н. А. Григорьевой, М. М. Колосова, Н. Ю. Корнеева, Е. И. Носова, М. М. Обухова, Ф. П. Певнева, Е. И. Полянского, Н. Т. Овчаровой, сюда захаживали работавшие тогда в Курске в качестве журналистов Л. А. Жуховицкий и Ф. А. Искандер.
Рост литературных сил позволил возобновить выпуск «Курского альманаха». Первая книга его вышла в 1950 году, седьмая, последняя (нумерация без учета довоенных выпусков) — в 1958-м. Курское книжное издательство широко публиковало персональные книги местных авторов.
Особо важную роль в общем подъеме, который обозначился тогда в работе литераторов Курска, сыграл Валентин Владимирович Овечкин. И к себе самому; и к своим товарищам он предъявлял высокие требования: четкой партийной позиции, правдивости и точности художественного образа, ощущения современности в подходе к теме и глубины в ее осмыслении.
Валентин Владимирович не утверждал безапелляционно своей точки зрения, а любил вызывать оппонента на спор. Обычно он выходил из него победителем. Но не потому, что давил своим авторитетом. Сила его аргументации определялась глубоким знанием жизни, умением всесторонне подойти к вопросу и решать с общегосударственной вышки, в масштабе жизни всего народа. При этом В. В. Овечкин внимательно вникал в творческий замысел коллегии, в образную систему произведений, в самую технологию работы. Всегда доброжелательный, когда речь шла об исканиях писателя, а писатели, как известно, не обходятся без «родовых мук», которые сопровождаются подчас и ошибками, и срывами, В. В. Овечкин, однако, нетерпимо относился к попыткам лакировки действительности, к облегченному изображению ее. Та легкость, с которой некоторые авторы переделывали свои произведения в угоду «проработочной» критике, вызывала у него недоумение и досаду. Халтурщики, бизнесмены от литературы были для В. В. Овечкина личными врагами. Непримиримо относился он и к тем литераторам, которые отступали от идейных позиций, завоеванных советской литературой, от принципа партийности и народности, от метода социалистического реализма.
«Мы всегда будем помнить Курское литературное объединение за ту творческую обстановку, которая создавалась в нем благодаря В. В. Овечкину. К нему мы слетались, как мотыльки на огонек, — вспоминал Ф. П. Певнев. — Литобъединение… Альманах… Наши первые сборники. Все это было интересно. К каждому такому событию мы готовились, как к настоящему празднику» (Певнев Ф. П. Письмо от 1 февраля 1972 г.).
К 1958 году в Курске было уже шесть членов Союза писателей СССР. Это позволило создать свою писательскую организацию. Первоначально в ее состав входили еще орловцы, туляки, тамбовцы, брянцы и белгородцы, которые постепенно отпочковывались от Курска, создавая свои собственные организации.
С ростом писательских сил от номера к номеру увеличивался объем «Курского альманаха», который, расширяя свои жанровые границы, все более становился схожим с журналом. С шестого номера он обрел собственное имя — «Простор». «В некотором роде оно символично», — писал журналист И. Дорошенко, говоря далее о том, что «с созданием в нашей области Союза советских писателей, с притоком новых творческих сил, со значительным увеличением продукции местного книгоиздательства наша, так сказать, курская литература выходит на широкий простор большой советской литературы» (Дорошенко И. На большую дорогу. — «Курская правда», 1958, 29 марта).
С В. В. Овечкиным курские писатели решительно преодолели мелкотемье и провинциальную ограниченность.
Автор ярких, самобытных рассказов о колхозной жизни и повести «С фронтовым приветом» (1944) связал свою жизнь с Курским краем в 1948 году, уже будучи известным писателем. В своей повести В. В. Овечкин одним из первых в нашей литературе заговорил не только о том, что определялось задачей военного разгрома фашизма, но и о том, как отстраивать жизнь после войны.
Герой повести капитан Спивак возвращается в свою часть из кратковременной побывки в родном селе, на Полтавщине.
— Как хочется уже спокойной мирной жизни! — говорит попутчица Спивака, жена майора. — Не просто хочется, чтобы кончилась война, а хочется именно, чтобы вернулось все, как было раньше.
— Так не будет теперь, — возразила ей учительница.
— Почему?
— …Мы с вами не те.
Спивак внимательно прислушивается к разговорам, которые ведут его вагонные попутчики.
Вернувшись в часть, он делится со своим другом старшим лейтенантом Петренко впечатлениями от того, что увидел в тылу, и размышлениями о будущем. В этом разговоре участвует и солдат Завалишин — до армии курский колхозник, плотник по специальности. В его родном селе фашисты «камня на камне не оставили», «оголодили народ».
— А как думаешь, Завалишин, через сколько лет восстановим все, как было? — спрашивает Спивак. Завалишин образно отвечает: «Этого же не бывает, чтобы вот, скажем, я, плотник, не бондарь, кадушек не делал, ну, взял да и попробовал, сделал одну — за день, а другую стал бы делать, да два дня провозился. Наоборот: первую за день, а вторую за полдня…». По «готовой модели», полагает он, восстановим много быстрее, чем строили впервые.
Спивак и его собеседники мечтают не о простом возвращении к той жизни, которая была до войны. «…В новой жизни на освобожденной земле хотим мы видеть после всех ужасов войны много красоты и радости… Каждый человек должен чувствовать, что вернулись правда, закон… И нельзя допускать, чтобы какой-нибудь недоумок омрачал людям радость от наших побед. Нигде нельзя допускать — ни в одном колхозе, ни в одной семье!..»
Повесть В. Овечкина, остро публицистическая по своей направленности, отражала настроения, которыми были тогда проникнуты миллионы фронтовиков. В ней действовал, воевал и размышлял советский человек, который хорошо знал, что такое фронтовая дружба, взаимовыручка, настроение бойца, хорошо понимал, что нераспорядительность, бюрократическая спесь, формализм, просто недоброе, несправедливое слово оборачиваются нешуточно — иной раз напрасной гибелью людей. Вот эти «фронтовые настроения», фронтовую дружбу — прямую и требовательную, герои В. Овечкина и стремились внести в строительство послевоенной мирной жизни.
Очень поддержал В. Овечкина А. А. Фадеев. «Прекрасная повесть, написанная человеком, прекрасно знающим колхозную жизнь, болеющим душой за судьбу родной земли и верящим в ее прекрасную судьбу» (Фадеев А. А. Собр. соч. в 5 томах, т. 5. М., 1961, с. 81) — так отозвался он о произведении В. В. Овечкина.
Замечание о знании писателем — именно колхозной жизни сделано было не без полемики в адрес недоброжелателей (а они были!) автора повести «С фронтовым приветом». Действительность колхозной деревни ему была несравненно более близка и знакома, чем его оппонентам.
Хотя В. В. Овечкин и родился в городе (в Таганроге, 22 июля 1904 года), его возмужание и зрелость неразрывно связаны с деревней. В голодном 1921 году В. Овечкин переехал в село Котломину к своей старшей сестре — учительнице. В 1923 году перебрался в село Ефремовку Таганрогского района. Там сапожничал, вступил в комсомол, заведовал избой-читальней.
Когда в сентябре 1925 года комсомольцы Ефремовки решили создать сельскохозяйственную коммуну, он стал ее председателем. Становление коммуны было трудным, но все же коммунары добились успеха: к ним потянулись крестьяне (за 5 лет число коммунаров, а это было еще до начала сплошной коллективизации, увеличилось до 16 раз!). В 1932 году В. Овечкина выдвинули на партработу — сначала в аппарат Курганенского райкома партии, а затем секретарем парткома в станицу Темиргоевскую. В качестве профработника он некоторое время проработал в Кисловодске, потом стал разъездным корреспондентом газет «Молот», «Колхозная правда» (Ростов-на-Дону), позднее — «Армавирская коммуна» и «Большевик» (Краснодар).
В. В. Овечкина давно занимал вопрос, почему все-таки наряду с передовыми колхозами, районами и областями существуют и отстающие (в повести «С фронтовым приветом» курянин Завалишин с горечью рассказывал о своем постоянно «отстающем колхозе, будто в насмешку называвшемся «Передовик»). «Меня еще сильно подмывает — дать серию очерков из какой-нибудь хронически отстающей области, разобраться в причинах отставания…» (Овечкин В. Статьи, дневники, письма… с. 308), — признавался он Г. С. Фишу в сентябре 1949 года. Льговский район был одним из самых отстающих в пределах тогда далеко не передовой Курской области, и В. Овечкин остановил свое внимание на Льгове. «Выбрал я его для жительства, — объяснял писатель, — потому, что здесь сочетаются элементарные городские удобства (свет, водопровод и т. п.) с непосредственной близостью колхозной темы. Хочешь, не хочешь — все, что происходит в колхозах, каждый день у тебя на глазах и близко подступает к сердцу» (Там же, с. 311).
«Районные будни» создавались на основе досконального изучения и экономических, и организационных, но прежде всего — человеческих аспектов поставленной проблемы. Не только выявить и обличить недостатки, но и наметить пути их устранения, — такая позиция была сознательно избрана художником. «Сегодня только издеваться над недостатками в нашей жизни — маловато, — писал он А. Твардовскому. — Нужно резко выраженное авторское отношение к недостаткам и причинам, их порождающим, страстное желание их устранить. Без этого будет — обывательское злопыхательство…» (Овечкин В. Статьи, дневники, письма, с. 315).
Однако смелая и острая постановка проблемы вызвала затруднения при публикации повести. Нашлись люди, которые прямо «не советовали» ее печатать. А когда она все-таки была опубликована в журнале «Новый мир», то получила далеко не всеобщее одобрение. Были попытки обвинить автора в клевете на… партийное руководство, на колхозный строй, в искажении советской действительности. Но это были попытки с негодными средствами. Партийная печать поддержала новое произведение В. В. Овечкина. Главы из него были опубликованы в центральном органе партии — в газете «Правда».
В основе сюжета «Районных будней» конфликт между первым секретарем райкома партии Борзовым и вторым секретарем — Мартыновым. Борзов стремится выполнить план любой ценой, ради этого он идет на прямое нарушение социалистической законности. А в итоге подрывается экономика колхозов, ликвидируется материальная заинтересованность колхозников в результатах своего труда.
«Стране нужен хлеб!» — говорит Борзов, оправдывая такую «линию».
«Я тоже знаю, Виктор Семенович, что стране нужен хлеб, — разъясняет свою точку зрения Мартынов. — И план районный мы обязаны выполнить. Но можно по-разному выполнить».
В очерках речь шла о том, что было жизненно важным, о том, что наболело: о стиле партийного руководства сельским хозяйством, о подборе кадров руководителей и лучшей расстановке сил, о работе с людьми, о борьбе с формализмом и бюрократизмом во всех проявлениях» (См.: Приваленко М. Е. Валентин Овечкин. Курск, 1955, с. 77). Об этом писали тогда в большинстве критических статей и рецензий, посвященных «Районным будням». Можно понять, почему иные литераторы, представляющие содержание этого произведения В. Овечкина (как и его рассказы «День тракториста», «О людях без стельки», «Упрямый хутор», «Лавуалирующие») в таком чисто публистическом осмыслении, полагают, что оно устарело, утратило свое былое значение, поскольку проблемы, поднятые писателем, в значительной степени уже решены жизнью.
Однако конкретно-историческая наполненность спора Мартынова с Борзовым не снимает, а, напротив, делает убедительным и живым его общечеловеческое содержание: борьбу «честности с подлостью, талантов с бездарностью, хозяйского отношения к жизни с рабьим пресмыкательством» (Овечкин В. Статьи, дневники, письма… с. 337), — «вечных тем» искусства, по определению самого В. Овечкина.
В чем суть борзовщины? «Вот он волнуется, хлопочет, нажимает, чтоб зябь пахали, хлеб везли, всякие планы выполняли, а близко ли к сердцу принимает он все это? Что стране нужен хлеб и что нужно его очень много? Что хлеб нам понадобится и в следующем году, не одним днем живем? Что если в каком-то колхозе не поднимут зябь, трудно придется там людям весною? Что за всеми нашими сводками и цифрами — хорошая или плохая жизнь людей? А может быть, он только о себе думает? Не выполним то-то и то-то — на дурном счету в обкоме будет район и он, секретарь. Пятно ляжет на его служебную репутацию?»
Мартынов верно разгадал борзовщину. Не об интересах Родины, народа, зависящих от него людей, а о собственной репутации, от которой зависит его карьера, беспокоятся прежде всего борзовы. Ради карьеры, репутации они способны идти и на прямое нарушение советской законности, и на очковтирательство, и на приписки, и на откровенный обман, лишь бы была создана видимость благополучия, успеха. Понятно, что люди такого склада не терпят ни малейших возражений, никакой критики, каково бы ни было ее положительное содержание. Для них важнее всего непререкаемость своей позиции, амбиция, или, как они говорят, «авторитет». Бюрократизм, формалистическое отношение к делу выступают как свойство их натуры, поскольку в основе ее — забота не об интересах народа, государства, не о деле, а — о преуспевании, о карьере.
Борзов и Мартынов выступают не просто как работники, по-разному решающие одну и ту же задачу, а как антиподы по своей человеческой сущности. И сколько бы ни уходили в прошлое организационные и хозяйственные проблемы, которыми они занимались, нравственная противопоставленность этих персонажей не исчезает, не ослабевает.
Мартынов — «человек для людей», которых неоднократно представляла наша литература, начиная от горьковского Павла Власова, фурмановского Клычкова, фадеевского Левинсона, шолоховского Давыдова, Павла Корчагина Н. Островского… Это один из тех ее героев, у которых побудительной основой поведения является стремление принести пользу Родине, народу, государству, а коммунистический идеал определяет все отношение к жизни. Вместе с тем Мартынов, пожалуй, самый ищущий и самый размышляющий из числа героев такого типа. И это понятно. Он живет в эпоху, когда наш народ несказанно вырос, вынеся из испытаний Отечественной войны и трудностей послевоенного строительства богатый жизненный и нравственный опыт, когда идейный и общекультурный горизонт советского человека поднялся до ранее небывалых высот. Вот почему Мартынов меньше, чем его предшественники, разъясняет, указывает, а больше советуется и советует, принимая решения с учетом мнений и предложений рядовых колхозников, механизаторов, а не одних руководящих товарищей. Активная общественная позиция, органически присущая главному герою, и определяет острую публицистичность произведения. Отсюда колебания В. В. Овечкина в определении жанра «Районных будней». Первоначально он назвал их очерками, имея в виду очерковую традицию Г. И. Успенского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, В. Г. Короленко, Д. М. Мамина-Сибиряка. Однако распространенное в ту пору представление об очерке как о строго документальном, фактографическом жанре, не допускающем вымысла и домысла, а следовательно, обобщения, привело к тому, что в конце концов В. В. Овечкин предпочел назвать свою книгу повестью. Писатель не мог согласиться с попытками (а они имели место) отвергнуть типическое значение созданных им образов.
Литературовед Н. И. Глушков, тщательно исследовавший тот жизненный материал, с которым В. В. Овечкин соприкасался в г. Льгове, отыскал прототипы многих персонажей «Районных будней» (О некоторых из сопоставлений героев В. В. Овечкина и их прототипов Н. И. Глушков рассказал в брошюре «Особенности типизации в очерке». Стерлитамак, 1961). Слушая сообщение Н. И. Глушкова об его разысканиях, Валентин Владимирович изумлялся дотошности исследователя. Но тепло благодаря его за критическую статью в двухтомнике своих избранных произведений (М., 1963), писатель счел необходимым заметить: «…Есть в Вашей статье неточность. Вы пишете: «целый ряд образов-персонажей, единодушно признанных в критике типическими, автор «Р. Б.» написал, по его собственному свидетельству, «почти с натуры». Это не так. Мое «свидетельство» — это был просто добросовестный «обман» читателя для большего привлечения внимания. На самом деле «почти с натуры» у меня списан один Долгушин. Но и тот поставлен в совершенно другие сюжетные ситуации, в «выдуманные», а не списанные с фактов» (Овечкин В. Статьи, дневники, письма… с. 354). В письме к З. А. Мешковой писатель еще раз указывает на то, что соотношение между созданными им типами и их прототипами не сводится к отношению между фактом и его описанием. «…Мартынов, да и Долгушин, и Опенкин, как и все прочие персонажи моих очерков, списаны не только с натуры, не с одного человека, это собирательные образы… Но людей, похожих на Мартынова, на Долгушина, Опенкина, я знаю немало, знаком с ними, встречаюсь, дружу» (Там же, с. 326). И отрицательные персонажи повести, хотя имеют своих прототипов, не представляют собой фотографий каких-то конкретных лиц. В. В. Овечкин говорил, что видел в районах области «несколько секретарей РК — Борзовых. В обкоме — тоже Борзовы были» (Овечкин В. Заметки на полях. М., 1973, с. 13).
И все же, подчеркивая собирательность, обобщенность образов героев «Районных будней», указывая на важную роль художественного вымысла и домысла в их создании, писатель не отвергал того, что они построены, прежде всего, на курском материале (О льговских впечатлениях писателя, давших ему материал для «Районных будней», о некоторых прототипах их персонажей рассказал в своих воспоминаниях о В. В. Овечкине Ф. М. Голубев («Наш Современник», 1972, № 1)).
В отличие от повести «С фронтовым приветом», персонажи которой представлены по преимуществу в разговорах, раздумьях и рассуждениях, «Районные будни» строятся на остро конфликтных ситуациях, что позволяет показать героев в столкновениях, в борьбе, в действии, и это придает сюжету произведения напряженность и динамизм.
Разрешение конфликта Мартынова и Борзова определяется логикой развития самой жизни. Сдавать хлеб государству надо будет не только в этом, но и в следующем году (причем в большем количестве!). Между тем «политика» Борзова приводила к прямому подрыву экономики колхозов, к ликвидации стимулов, вызывающих желание трудиться, к уничтожению веры в справедливость. Аргументация Мартынова убедительнее, чем аргументы Борзова. В победе подлинно партийной политической линии, которую отстаивал Мартынов, проявляется направленность движения нашей жизни.
Опыт работы над «Районными буднями» закономерно сказался и на последующих драматургических произведениях В. В. Овечкина, где в центре внимания автора — передовой человек, активно и целеустремленно решающий вопросы, которые поставлены на повестку дня развитием самой жизни, отстаивающий в споре с противниками не просто свою точку зрения, но и свое нравственное кредо.
Однако нашлись критики, которые просмотрели человеческий смысл пьес В. В. Овечкпна. Писатель вынужден был специально разъяснять, что «…пьеса «Навстречу ветру» — не о продаже тракторов колхозу, не в этом главный конфликт. Для меня это было лишь сюжетной основой, чтобы вывести в пьесе Лошакова, лошаковщину, Андрея и его товарищей и их борьбу с лошаковщиной» (Овечкин В. Статьи, дневники, письма… с. 345).
Кто же такой этот Лошаков? В основе его жизненной позиции убежденность, что «нам, мол, с вами думать неча, если думают вожди». Он готов неукоснительно выполнять любую инструкцию, любое распоряжение, безотносительно к тому, идет ли это на пользу или во вред делу; лишь бы начальство приказало. Для Лошакова существуют не дела, а мероприятия, не люди, а винтики, которым назначено выполнять определенную функцию, и — все тут. Иной, но только на первый взгляд, позиции придерживается молодой агроном Вера Сергеевна, Она отнюдь не полагает, что начальство всегда право, что сверху все виднее. И все же спорить с начальством, отстаивать истину она не собирается. За три года работы она успела «и отречься от тех авторитетов, которым поклонялась в институте, и опять признать их. Успела и распахать в колхозе клевера и опять их посеять…»
«А что я могла сделать? Надо мной начальники постарше и в колхозе, и в районе», — оправдывается Вера. Ее отношение к жизни, на поверку, сродни лошаковскому, более того — представляет основу, на которой и способна процветать лошаковщина, враждебная любой инициативе снизу, сколь бы она ни была полезна, всякому новшеству, свежей идее, сколь бы она ни была плодотворна.
Между тем Андрей Глебов как раз смеет думать, искать и отстаивать свою правоту. Его не устраивает обывательское: «Мне что — больше других надо?» Еще будучи студентом, во время практики он не позволил районному уполномоченному пустить в хлебозаготовку семена с сортового участка (чтобы поднять процент в пятидневной сводке). Тот отомстил Глебову: такую характеристику ему дали, что «хоть не появляйся в институт». За правдой пришлось обращаться в обком партии.
Теперь Андрей усмотрел непорядок в том, что два хозяина на одной земле, МТС и колхоз, тянут в разные стороны. Как настоящий коммунист, он не может оставаться равнодушным, ищет выход, вносит свои предложения. Именно это больше всего и возмущает Лошакова: какой-то рядовой работник осмеливается поднимать вопросы общегосударственного значения.
Между столь социально-психологически несовместимыми натурами, как Лошаков и Глебов, конфликт был неизбежен. Острота его возрастает оттого, что речь идет не о каких-то пустяках, а о жизненно важном деле.
Не поняв действительного смысла пьесы, В. Дорофеев объявил, что она несостоятельна по той причине, что социально-технические проблемы, затронутые в ней, уже решены жизнью, Статья В. Дорофеева была напечатана в «Литературной газете» (Дорофеев В. Скороспелые деревенские сцены. — «Литературная газета», 1958, 6 апреля) и тем самым приобрела значение общественной оценки.
И все же герои пьесы «Навстречу ветру» стали жить на сцене Курского драматического театра имени А. С. Пушкина. Театр привез свою постановку в Москву, и она была тепло встречена москвичами. Затем эта пьеса вошла в репертуар многих театров.
Содружество писателя с Курским драматическим театром продолжалось и далее. На его сцене были поставлены пьесы В. В. Овечкина «Летние дожди» (1959), «Время пожинать плоды» (1960).
Первоначальная реакция критики на пьесу «Навстречу венгру», видимо, все же сказалась на драматургическом решении последующих пьес. Стремясь подчеркнуть, что главный смысл его произведений прежде всего — в освещении нравственных, а не технико-экономических проблем, В. В. Овечкин отказался от сюжета, основанного непосредственно на производственном конфликте. В пьесе «Летние дожди» изображаются люди, отдыхающие в санатории в Крыму. Пьеса «Время пожинать плоды» строится как семейно-бытовая драма.
Однако и для того, и для другого произведения характерно овечкинское столкновение: настоящего советского человека, созидателя, творца, обладающего активной общественной позицией, и мещанина, для которого основной смысл жизни в потреблении, личном преуспевании, в карьере. Естественно, что в столкновении двух противоположных, более того, враждебных мировоззрений неизбежно затрагиваются социальные и в том числе производственные проблемы.
Так, в пьесе «Летние дожди» возникает заинтересованный разговор об отношении к природе. «Есть такие люди, которые не очень заботятся, что будет после них на земле, — замечает герой пьесы, в прошлом прославленный летчик, а ныне инспектор рыбнадзора Жуковский, — гребанут такими сетями, что и головастик не проскочит — перевыполнение, почет, премии, а завтра — в кулак свищи». «И оправдание… для государства, мол, стараемся. Врет! Для себя старался».
Драматург обличает мещан, которые создают видимость успеха при помощи приписок, очковтирательства, различного рода махинаций, и все для того, чтобы побольше урвать для себя у государства, у народа. «Собрались мои девчата, — рассказывает Варвара Семеновна — бригадир на производстве, — и говорят: «Тетя Варя, не дозволяет нам совесть незаконно премии получать. Брак на фабрике не снижается, покрываем его всякой пересортицей, фактически план не выполняем — за что же нам премии? И нашему начальству. За очковтирательство?» «Ну, — говорю, — если вам совесть не дозволяет, то мне, коммунистке, и подавно. Пойдемте сейчас в контору и вернем премии».
Намечена интересная, острая ситуация, использованная впоследствии в пьесе С. Гельмана «Протокол одного заседания». Однако у В. В. Овечкина эта ситуация не получила развития. В итоге разговоры и размышления персонажей пьесы оказались более значимыми и более содержательными, чем ее сюжетная основа. Не потому ли последние драматургические создания писателя не получили такого общественного резонанса, как «производственная» пьеса «Навстречу ветру»?
В нашей драматургии все больше утверждается сюжет, основанный на социальном, производственном конфликте, в ходе которого выявляется нравственная суть его участников. Утверждение сюжета такого рода непосредственно связано с возрастанием общественной активности советского человека, его живого действенного интереса к производственным, социальным, общегосударственным проблемам. Переживая, волнуясь вместе со сценическими героями за успех сталевара или директора текстильной фабрики, инженера или партийного работника, следует, однако, помнить, что появление производственных пьес в репертуаре современного советского театра было кое в чем подсказано творческими исканиями В. В. Овечкина-драматурга.
Как художник В. В. Овечкин шел неизведанными путями. Поднимая новый жизненный материал, он и осмысливал его по-новому и представлял в далеко не привычных формах. Он страстно и требовательно утверждал коммунистический идеал и так же смело и страстно боролся против всего того, что мешает нашему движению к коммунизму. Понятно, что его жизненный и творческий путь был не из легких (да В. В. Овечкин никотда и не искал легких, обходных дорог). Порой писатель ошибался в трудных поисках истины. Но он всегда был честен и принципиален, как и подобает коммунисту.
Партия и правительство высоко оценили писательский подвиг В. В. Овечкина. Указом Президиума Верховного Совета СССР за свою работу в области художественной литературы он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
…В помещении Курской писательской организации стоит бюст В. В. Овечкина работы скульптора Т. Н. Прохорчука. Валентин Владимирович словно продолжает присутствовать на писательских собраниях, обсуждениях, дискуссиях, семинарах и с доброй, чуть-чуть лукавой улыбкой поглядывает на всех приходящих сюда.
Он и в самом деле — участник литературных споров, потому что нет-нет, а кто-нибудь обязательно вспомнит те слова, которые были сказаны В. В. Овечкиным по аналогичному поводу, а то и скажет, как бы на это реагировал Валентин Владимирович.
В довоенные годы еще существовал такой термин: «провинциальный писатель». Он употреблялся в тех случаях, когда надо было подчеркнуть ограниченность данного литератора, его неспособность подняться до «столичного» уровня. Имелось в виду и то, что известность провинциального писателя не выходит за пределы его губернии, области, края.
Общий подъем советской социалистической культуры привел к тому, что провинция как таковая (в смысле захолустья) в нашей стране практически перестала существовать, а литературное творчество на местах (на периферии, как стали говорить теперь) утратило черты былой ограниченности. Поэтому эпитет «орловский», «вологодский», «воронежский» или «курский» в сочетании со словом «писатель» приобрел иной, нежели раньше, смысл. Так называют художников слова, связанных с данным местом рождением, творчеством или принадлежностью к писательской организации.
Провинциальность — понятие не географическое. Можно жить в Москве и быть провинциальным писателем.
Книга Валентина Овечкина «Районные будни», создавшаяся в Курской области и на курском материале, стала важной вехой в истории всей советской литературы, определила направленность творческих исканий многих и многих писателей.
Тетралогия Михаила Обухова («Корни врастают в землю», «Ястребовы», «Разные судьбы», «Жизнь не «ставить»), которую он писал в Курске, — о формировании нового советского человека, — в «Истории русского советского романа» (М.—Л, 1965), в «Истории русской советской литературы» под редакцией профессора П. С. Выходцева (М., 1970) рассматривается рядом с крупнейшими произведениями советской литературы. За заслуги в развитии советской литературы М. М. Обухов награждён орденом «Знак Почета» и Грамотой Президиума Верховного Совета РСФСР.
Произведения Михаила Козловского «Любаша» (Воронеж, 1964), «Своя земля» (М., 1974) и другие остро ставят проблемы отнюдь не «периферийного» значения: о жизненной позиции человека, об его ответственности перед другими людьми и перед самим собой. Федор Голубев, выступающий по преимуществу в жанре рассказа (ему принадлежит 12 книг), предостерегает читателя от преждевременных выводов, основанных на первом впечатлении, говорит о необходимости внимательно всматриваться в жизнь.
Владимир Детков в излюбленном им жанре «миниатюр» открывает читателю новые грани действительности, выявляя при этом подчас совершенно неожиданный, но тем не менее совершенно правильный их смысл. На всесоюзную волну ориентировано и творчество курских поэтов.
Знатоки и любители современной русской поэзии высоко ценят произведения Николая Корнеева, поэта-фронтовика, самобытного, яркого, обладающего своим собственным видением жизни. Сила его стиха — в прямой откровенности, в том, что в нем не сглаживаются противоречия действительности, а выявляется с подлинно партийных позиций их реальная суть, в весомости слова, которое не обязательно самое красивое, но непременно — самое необходимое. За свою работу в области художественной литературы Н. Ю. Корнеев награжден орденом «Знак Почета», Грамотой Президиума Верховного Совета РСФСР.
Сочувственно всесоюзной критикой были приняты и стихи Егора Полянского о наших земляках, о руде и хлебе, а его поэма «Комиссар» — о товарище Артеме (Сергееве) «Литературной газетой» от 9 октября 1974 года была охарактеризована как «заметное явление» в советской литературе. Его поэзия — на переднем крае. Юрий Першин, автор трех поэтических сборников, раскрывает явления действительности с позиций историзма: от деревенских истоков до эпохи научно-технической революции, эмоционально и философски наполнение.
Большой вклад курские писатели внесли в детскую литературу. Повесть Михаила Горбовцева «Мишкино детство» была удостоена премии Всесоюзного конкурса на лучшую книгу для детей. Михаил Колосов (первый ответственный секретарь Курской писательской организации, ныне первый заместитель главного редактора газеты «Литературная Россия») вошел в большую литературу своими книгами для детей «Бахмутский шлях», «Мальчишка», «А как же Васька?», написанными и впервые опубликованными в Курске. Для детей пишут в Курске многие: Евгений Носов, Николай Корнеев, Егор Полянский, Владимир Шаповалов…
В последние годы Курская писательская организация пополнилась писателями, прибывшими из других областей страны. Они принесли с собой свои темы, свои особенности стиля.
Так, Виктор Малыгин, автор очерковых книг о Дальнем Востоке, завоевал имя в литературе произведениями об освоении целины: «Даль степная» и «Подвиг на целине». К Александру Харитановскому известность пришла с документальной повестью «Человек с железным оленем», воссоздающей историю путешествия Г. Л. Травина на велосипеде по еще не обжитому тогда северу нашей Родины. Интересны и книги А. Харитановского для детей: «Про медведей и китов», «Пингвин-футболист», «Молочный рейс»…
В центре внимания Петра Сальникова — ныне ответственного секретаря Курской писательской организации — простой русский человек. О нем идет речь и в повести «Остаповские летописцы» (посвященной Л. Н. Толстому), и в произведениях о Великой Отечественной войне: «Братун», «Повесть о солдатской беде». Они отличаются психологической напряженностью, сочным, образным языком, яркими картинами природы. Эти особенности писательского почерка дают о себе знать и в его новой документальной повести «Версты ветровые», посвященной дважды Герою Советского Союза летчику Б. Ф. Сафонову.
Конечно, далеко не все писатели-куряне входили и входят в состав Курской писательской организации. Но их творчество не оторвешь от курской земли.
Георгий Радов как писатель начался в Курске. Уже в тех его очерках, которые во время Великой Отечественной войны публиковались в «Курской правде», как верно заметил Л. А. Кудреватых, обозначилась «острота художественного мышления писателя» (Кудреватых Л. Очеркист-публицист. — В кн.: Радов Г. Друг мой, Антон Прокофьевич. М., 1976, с. 7). Под непосредственным влиянием В. В. Овечкина в очерках Г. Г. Радова наметился подход к социально-экономическим проблемам с человеческих, нравственных позиций. И возникли образы «районщиков», представителей «председательского корпуса», «жен председателей», многочисленных тружеников села.
Константина Воробьева трудные дороги жизни через окопы под Москвой, партизанские бои в Прибалтике породнили с Литвой. Но автор повестей «Убиты под Москвой», «Крик», «…И всему роду твоему» ведет родословную своего героя из курских мест (писатель родом из села Нижний Реутец Медвенского района), оттуда и краски, и запахи, и характерные словечки его детства и отрочества. «Открытие, что Константин Воробьев мой земляк, — говорит Евгений Носов, — пришло не сразу, исподволь, через его книги». И далее: «…Писатель роняет…: «День тогда выдался прямо как наш курский: теплынь, солнышко…» Фраза в общем-то поспешная, простенькая, оброненная походя. Но обратите внимание, сколько в ней сдержанной и неизбывной сыновьей нежности к породившей его земле» (Носов Е. Он любил эту землю. — В кн.: Воробьев К. — И всему роду твоему. Вильнюс, 1978, с. 5, 7).
Уроженец села Касторного Курской области Владимир Гордейчев ныне известен как воронежский поэт. Но он признается: «Очень многие мои стихи так или иначе связаны с запасом моих касторенских наблюдений… Всякий раз узнаешь здесь что-то новое, видишь любопытные проявления жизни страны» («Вопросы литературы», 1962, № 9, с. 125). Обращаясь к товарищам по перу, В. Гордейчев заметил, что есть на Руси «приметные углы и уголки», которые «на крупных картах… звучаньем ваших строк и существуют». Таким уголком для В. Гордейчева является его Касторное.
Произведения Георгия Халилецкого посвящены главным образом людям Дальнего Востока, Тихоокеанскому флоту. Но еще в те времена, когда он был сотрудником пионерской газеты в Курске, Георгий писал стихи о том, как
Эти строчки оказались пророческими. В 1940 году курянин Г. Г. Халилецкий был призван на действительную службу и попал на Тихоокеанский флот. Тогда-то на смену романтическим кораблям детства пришли настоящие, боевые, и даль стала реальностью.
А Федор Певнев, ныне белгородский писатель, сам говорит, что у него «большинство вещей писалось на основе курских впечатлений. Уже потом на них наслаивалось то, что удавалось узнать из поездок по Сибири, Уралу и так далее… И повесть «Урожай», и ее продолжение «Юбилей», и рассказ «Лето в Раздольном»… затем повесть-хроника «Во глубине России», — все они выхожены и выношены… на курской родной моей земле» (Певнев Ф. Письмо от 1 февраля 1972 г.).
В Киеве живет и работает писатель Виктор Бекетов. А родился он в селе Верхняя Ольшанка Пристенского района Курской области. Пишет Виктор Бекетов о «вольшской нови». Но его повесть «Гидра» — о КМА, а в стихах неоднократно вспоминаются курские просторы.
Когда вспоминаешь о писателях, в биографиях которых курская земля — важная, незабвенная, а зачастую и исходная в писательской биографии веха, на ум приходят новые и новые имена…
В Курске начинала свой творческий путь Наталья Овчарова, автор повестей, рассказов о послевоенной деревне и романа о Великой Отечественной войне. Сейчас она — член Белгородской писательской организации. В деревне Реут Фатежского района родился автор повести «Не сынки у маменьки» (М., 1976) А. Чуйков. Родом из села Теткино Глушковского района А. Самошенко, который в своей повести «Когда пропадает страх» (М., 1970) рассказал о пареньке, встретившем начало войны в родном Засеймье. В романе В. Д. Ляленкова «Борис Картавин» (М.—Л., 1974) детские и отроческие годы героя, как и самого автора, связаны с Курском. Дмитриевец Г. Максимов в своих книгах «Звезды в полночь» (М., 1956) и «Широкий шлях» (М., 1967) рассказывает о борьбе партизан в Прибалтике. Бывший студент Курского педагогического института И. Евсеенко — автор уже четырех книг повестей и рассказов о послевоенной деревне. Ее людям посвятил свое творчество выпускник этого же института, ныне орловец Л. Золотарев. В Москве живут и работают поэты-куряне А. Говоров и Н. Шумаков, на Урале — И. Лепин… А московского поэта Д. Ковалева соединили с Курском долгие годы жизни. «Я, — писал он Н. Ю. Корнееву, — тридцать лет связан кровно со Льговом, оба сына там родились и добрая половина написанного мною — это о курской земле и ее людях» (Корнеев Н. Тревожная совесть поэта. — «Курская правда», 1975, 18 июня).
Наш список далеко не полон (Литературной жизни Курского края в послевоенные годы автор предполагает посвятить особую книгу). Щедрая курская земля дала России много талантов, обогатила творческую палитру многих и многих писателей. Критик В. А. Чалмаев не случайно сказал о «неистощимой творческой силе» курской земли, о «вечной жизненности этого уголка России» (Чалмаев В. На курской земле. — «Молодая гвардия», 1970, № 11, с. 307). И все же понятие «литературный Курск» ассоциируется сейчас прежде всего с лауреатом Государственной премии имени А. М. Горького — писателем Евгением Носовым.
В биографической справке об Евгении Ивановиче Носове слово «Курск» буквально на каждой строке. Родился 15 января 1925 года в селе Толмачево Курской области, в семье рабочего. Учился в курской средней школе № 9. Из Курска в 1943 году пошел воевать. После ранения под Кенигсбергом был демобилизован, возвратился в Курск, доучивался в своей школе. Некоторое время работал в газете «Семиреченская правда» (Талды-Курган), но потянуло на родину. Стал сотрудничать в курской молодежной газете «Молодая гвардия». В Курском книжном издательстве вышла в свет первая книжка Евгения Носова «На рыбачьей тропе» (1958). В Курске он был принят в члены Союза писателей СССР. В Курске он и ныне живет и работает, будучи секретарем Правления Союза писателей Российской Федерации, членом Правления СП СССР.
«Как писатель я черпаю вдохновение в своем курском соловьином крае, я переносил на страницы книг образы простых людей, которых встречал на пашнях и в избах, людей, заровнявших воронки и окопы недавней войны и вновь обративших поля сражения в поля мирного созидания» («Литературная газета», 1976, № 3, 14 января, с. 6), — говорил Е. И. Носов.
Действительно многие, если не большая часть его повестей и рассказов, — отчетливо курского происхождения: в них и природа родного края, и его люди. Но проблемы, которые Е. И. Носов рассматривает в своих произведениях, никак не локальны. Индустриализация страны и возникновение новых городов и поселков, развитие послевоенной деревни, рост материального благосостояния народа, проблемы нравственности, традиции Великой Отечественной войны и современность, отцы и дети, взаимоотношения человека с природой, советский образ жизни, — все это значимо и существенно для каждого читателя. Великолепный в изобразительной точности и выразительности язык, яркие картины природы, истинно художественная лепка человеческих характеров, органическая народность и партийность позиции — все это выдвинуло Е. И. Носова на особое место в художественной литературе. Хорошо о его произведениях сказал В. Астафьев: «…Продукция «фирменная» — ни с кем не спутаешь» («Вопросы литературы», 1974, № 11, с. 209).
Уже в первых своих рассказах, вошедших в книгу «На рыбачьей тропе». (Курск, 1958), Е. И. Носов обнаружил себя как художник, зорко подмечающий невидимые нетренированному глазу подробности и детали природы, умеющий разглядеть чуть ли не каждую былинку в степном разнотравье, передать оттенки цветовой гаммы и то, как изменится она, когда солнце на минуту прикроется облаком. С дотошностью естествоиспытателя он может рассказать вам едва ли не обо всех тысяче трехстах видах растений нашей курской природы, а если говорит о каком-то одном растеньице, то до тонкости объяснит, и почему у него стебель в одном месте искривлен, и что это за ржавчина на листочке, и какое насекомое, лакомясь зеленой мякотью, оставило на нем свои следы.
Но в отличие от «чистых» анималистов, Е. И. Носова с самого начала привлекали больше не глухие, заповедные места, а территории цивилизованные, обжитые людьми. И уже в ранних его рассказах природа существует не сама по себе, а в связи с делами и заботами человеческими.
«Рыбацкие» рассказы писателя затронули тему, имеющую огромное принципиальное значение: взаимоотношений человека с природной средой. Е. И. Носов предостерегает от облегченное, упрощенности в решении проблемы. Природа у него не просто существует: она живет по своим собственным законам. И что-либо беря от природы, «покоряя» ее, надо считаться с ними.
Сказочным волшебником представляется Павел Тарасович (рассказ «Палтарасыч»), когда под нехитрую мелодию рожка выплясывают у его ног, словно забыв о своей солидности, полупудовые крутолобые карпы. «В нашем колхозе, — объясняет рыбовод, — рыба не простая… Наша рыба с пониманием, с дисциплиной… Пришел час — отдыхает, пришел другой — гуляет. И кушает тоже по часам». А за этим чудом — человек, влюбленный в свое дело, его интересная и нелегкая жизнь: споры с председателем из-за корма, война с браконьерами.
Отношение к рыбе, к зверю и к птице, к камышу у реки, к луговому разнотравью, к красоте нетронутой плугом Стрелецкой степи, к дереву, листва которого одаряет нас в летний зной животворной тенью, к глади озера, к ночной тишине — для Е. И. Носова один из самых важных критериев человеческой сущности. Отношение к природе явственно противопоставляет друг другу героев повести «И уплывают пароходы, и остаются берега», тех, кто способен увидеть, как «многоярусные шатры и маковки церквей чутко откликаются на переливчатую игру ветряного неба», и тех, для которых не существует этой игры и ее красоты. Можно сказать, что такой критерий не всегда безошибочен. И тем не менее он позволяет отделить человека-созидателя, творца от хищника, браконьера, мещанина.
Конечно, в начале творческого пути сети Е. И. Носова не всегда брали достаточно глубоко, и рыбешка в них попадала подчас не очень крупная. Возвращаясь уже зрелым мастером на свои заветные тропы, писатель сделал несравненно более значительные открытия, нежели в своей первой книге. Но уже и в ней определилось, как верно заметил В. В. Гура, что для Е. И. Носова важен, прежде всего, «человек на разных этапах созидания новой жизни» (Гура В. Утверждение человечности. — «Правда», 1974, № 99, 6 октября). Своеобразие художественной манеры писателя заключается в том, что он, как правило, избегает нарочито заостренных ситуаций, необычайных пассажей, экзотики. Е. И. Носов предпочитает выверять характеры своих героев «не сорокаградусным морозом, не многосуточными переходами по топям и хлябям, не выигрышной схваткой с «хозяином тайги», а обыденным течением жизни. В одном из своих рассказов: «Во субботу день ненастный…» Е. И. Носов говорил о своем желании написать «что-нибудь простое, бесхитростное, нимало не вмешиваясь в течение жизни, хотя бы вот о таком сером осеннем деньке, о бабкином гусе… о том, как иду сейчас полем и как встречу кого-то в деревне и заговорю с ним или с ней, еще не зная о чем, — написать так, как было, как будет, как виделось, без привирания и лукавства». Так и написан этот рассказ. А перед читателем, как живые, встают вроде случайно встреченные люди: пожилая колхозница, потерявшая мужа на войне, ее сын Виктор, недавно вернувшийся с флотской службы и теперь раздумывающий о том, как жить дальше, будто по делу «на минуточку» заглянувшая в хату соседская девчонка. И у каждого свои тревоги и надежды, свои стремления и судьба. И, хотя ничего особенного не произошло, не случилось, нам уже не безразличны эти люди…
…В самом деле, ну что это за событие: в одном из дворов спилили тополь?
«Пустое дерево, — говорит дворник Никифор. — Будь бы яблоня или груша, компоту наварить можно. Опять же, если дуб: на постройку…»
«А для меня оно не было пустым, — решительно заявляет герой «Моей Джомолунгмы». — Я излазил его до последнего сучка, который только мог меня выдержать. Я знаю на ощупь каждый сантиметр его могучего ствола, морщинистого, в глубоких складках, как кожа старого слона, и все его исполинские ветви: бархатисто-гладкие, золотисто-зеленоватые, с черными бородавками отмерших сучков, согретые внутренним теплом, которое ощущаешь, если приложиться щекой. Его ветви сами по себе уже целые деревья.
Этот тополь — моя Джомолунгма. Я истратил на восхождение на нее многие годы. Когда-то я, привалившись к стволу и раскинув руки, только глядел на нее от подножья. Потом мне удалось забраться на самый нижний сук, который простирался над забором. Я не помнил себя от радости, сидя на суку верхом… Каждая взятая высота приносила мне бесконечную радость…»
Мы понимаем, почему красавец тополь, превращенный в дрова современными наследниками старой «вороньей слободки», дал мальчику могучий заряд ненависти к мещанскому своекорыстию, пробудил желание «встречать солнце, входящее в день, над чистым горизонтом».
Об этом мечтает и художник.
Не вмешиваясь в действительное течение жизни, не стремясь так или иначе откорректировать ее (улучшить или ухудшить), Е. И. Носов обладает, однако, тем, что называется определенностью авторской позиции. Иногда его причисляют к так называемым «деревенщикам». И сам Е. И. Носов не отделяет себя от них, очевидно, потому, что многие свои произведения посвятил послевоенной деревне, и потому, что «деревенщики» первые поставили вопрос о будущем села, первые забили тревогу о «неустройствах», которые сопутствовали его развитию, первые заговорили о значении миграции сельского населения, о нравственных традициях колхозной деревни. И заговорили, при всех издержках, со знанием дела, с любовью к труженикам села, обнаружив красоту и весомость меткого народного слова.
И все же среди «деревенщиков» Евгений Носов занимает особое место. Обращаясь к сюжетам, которые не раз использовались для того, чтобы противопоставить городской жизни, якобы легкой и полной соблазнов, здоровую, деревенскую, он далек от прямолинейной предвзятости некоторых из его предшественников. Официантка Клавдия сбежала из деревни в город вовсе не ради беспечной, развлекательной жизни, а от председательской несправедливости, от собственной вины и беды. Городская жизнь Клавдии далеко не беззаботна, и труд — не такой уж легкий, а работать она умеет хорошо и красиво. «Тоже, видать, проворность нужна», — думает Анисья, ее былая товарка, дивясь Клавдиной ловкости. Город ее не испортил, хотя и навел свой лоск: осталась Клавдия такой же простой и приветливой, какой была раньше («Пятый день осенней выставки»).
У Е. И. Носова нет и следа «деревенской мистики». К тому же он пишет не только о деревне, но и о городе («Моя Джомолунгма», «Дом за триумфальной аркой», «Мост», «Шуруп», «Не имей десять рублей»), открывая и там, и здесь как по-настоящему хороших и добрых людей, так и плохих и вредных. В городе живут и полный кавалер ордена Славы Иван Воскобойников, который для юного героя повести «Моя Джомолунгма» — реальный образ настоящего человека, и сам товарищ Лыкин — директор завода, где ремонтировали первые советские тракторы. «Мы любили его восторженной мальчишеской любовью», — признается рассказчик в произведении Е. И. Носова «Дом за триумфальной аркой». И, очевидно, не случайно этот же Аким Климыч Лыкин изображен писателем как подлинно положительный герой в повести «Не имей десять рублей». Но в том же городе живут и мещане, обыватели, ограниченные своекорыстием и жадностью. И деревня в произведениях Е. И. Носова порождает людей очень разных: к радости народа «снятого с председателей» Фрола Палыча, который уродовал землю и наводил страх на колхозников, и Севку, который добровольно взвалил на себя трудную председательскую ношу в надежде поднять родной колхоз, чтобы люди в нем зажили по-человечески («На рассвете»).
Деление людей на городских и деревенских для Е. Носова — не главное и не существенное. В условиях развитого социалистического общества грани, отделяющие деревенского человека от городского, колхозника от рабочего, от интеллигента, становятся все неприметнее, все менее бросающимися в глаза. «Смотрю я на тебя: вот и городской, а какой-то ты наш… — тихо проговорила Анфиска, обращаясь к Чепурину. — Будто в деревне вырос» («Шумит луговая овсяница»). «А вы сами разве не горожанка?» — удивляется архитектор Сараев, беседуя с председателем колхоза Яценко. «Нет, я родилась в Заволжье. В степном совхозе», — отвечает она. Впрочем, и «деревенской» Антонину Павловну назвать не просто. Отец ее агроном, крупный селекционер, сама она окончила Тимирязевскую академию.
Е. И. Носов не противопоставляет одних своих героев другим по социальному происхождению и положению, по образовательному цензу, должности, месту работы. И это отвечает реальному положению дел в обществе, где нет социально антагонистических классов, а социалистический идеал пролетариата, его научная идеология — марксизм-ленинизм, моральный кодекс строителей коммунизма практически объединяют весь советский народ. Другое дело, что истоки коммунистической нравственности связаны со всей историей трудового народа. Взаимопомощь, совместный труд, необходимость защитить свои земли от чужеземных захватчиков, дать отпор разного рода угнетателям и эксплуататорам издавна формировали в крестьянских массах такие качества, как трудолюбие, товарищество, доброта и отзывчивость к чужому горю, высокое чувство патриотизма и ненависть к несправедливости. Пролетариат не отбросил эти традиции, а, напротив, придал им большую определенность, оплодотворив идеями и идеалами научного социализма, освободив от влияния частнособственнической стихии и сопряженной с ней индивидуалистической идеологии и морали.
С теплым чувством представляет Евгений Носов читателю своих деревенских и городских героев, кровно слитых с трудом, с природой, с жизнью. Вот Пелагея вместе с уже заневестившейся дочкой Дуняшкой торопливо бредут в город, чтобы купить Дуняшке на заработанные самой ею в колхозе деньги, первое в жизни пальто («Шуба»). А вот скромная, робеющая даже перед ресторанными стульями, неприметная в своем труде, который представляется ей таким естественным и обязательным, но к которому она относится с чувством огромной ответственности, доярка Анисья Квасова («Пятый день осенней выставки»). Рядом с ними конопатый курносый парнишка, который тянул с бригадой высоковольтников линию, а теперь получил отпуск на целых пять суток и спешит домой с заработанной собственными руками получкой. «Надо купить матери подарок к празднику, — размышлял Шуруп. — Приеду в город, сразу домой не пойду, а сперва похожу по магазинам…» «Шурупу, — разъясняет автор, — было приятно мысленно одевать мать во все новое: он представлял, как мать, волнуясь, розовея лицом, будет примерять подарки перед зеркалом, и от этих мысленных картин проникался к самому себе чувством честно заслуженного уважения» («Шуруп»). И мы тоже проникаемся чувством уважения к этому доброму и честному парнишке из ремесленного, как и к труженикам и труженицам села.
Им противостоят в произведениях Е. И. Носова носители индивидуалистической морали, своекорыстные стяжатели, накопители, карьеристы, мещане. Побудительные истоки их поведения определяются не стремлением внести в жизнь что-то нужное, ценное, полезное, не радостью, которую ты можешь доставить другим людям, ближним и дальним, а желанием урвать, отхватить, заполучить для себя деньги, довольство, даже почет и уважение любыми путями, любыми средствами… Устроенный, самодовольный, он может под тем предлогом, что отстаивает интересы государства, а на самом деле отстаивая свое личное благополучие, утверждая свое мнимое превосходство над другими людьми, собственно, ни за что убить человека («Объездчик»). А его собрат отнимает у подростка вместе с его первым заработком веру в людей, человеческую радость («Шуруп»). И если даже и честным трудом достигающий благополучия человек ищет выгоды и удобства только для себя, он все равно остается для Е. И. Носова отрицательным типом. Когда забота о себе, о своей корысти и устроенности становится основным, главным, руководящим в поведении, такой человек ради своей пользы способен обмануть даже родную мать («Домой за матерью»)…
Разумеется, писатель изображает своих героев не в контрастном, черно-белом освещении, без переходов, полутонов. Герои Е. И. Носова реальны в том смысле, что светлое в них может соседствовать и с мрачным, хорошее уживаться (до поры до времени) с дурным. Жизнь сложна. Сложность ее дает о себе знать и в жизненных судьбах, и в движении человеческой души (в ее диалектике). Все же не обстоятельства сами по себе, а сознательная воля человека определяет его жизненную позицию.
Более пятидесяти лет тому назад В. Маяковский в пьесе «Клоп» изобразил субъекта, который отрывается от своего класса «во имя личного блага». Поскольку и в те времена мещанство не пользовалось уважением, переродившийся Присыпкин все же стремился сохранить пролетарскую внешность. «…Я против этого мещанского быту», — гордо заявляет герой «Клопа», «Крупные запросы» его упираются в «зеркальный шкаф», который, как последнее слово моды, сменил устаревших канареек.
Сегодняшнего Присыпкина не интересуют зеркальные шкафы. И не только потому, что сейчас, по его мнению, в моде «все импортное».
Мода меняется с почти космической скоростью, и современному мещанину желательно обладать каким-то универсальным ключом, позволяющим «выбить» новую квартиру, получить доступ в закрытый склад, приобрести лицензию на отстрел редкого зверя. И вот уже не только то, что можно достать при помощи такого ключа, ключ как таковой становится подлинной целью мещанина, интересующегося «крупными вещами». Карьера, обеспечивающая высокое общественное — положение, должность, звание, ученая степень, поскольку с их помощью можно «самоутвердиться», — его голубая мечта.
В отличие от Присыпкина, Толкунову не надо было отрываться от своего класса. Героя повести Е. И. Носова «Не имей десять рублей» на руководящую должность выдвинул сам рабочий класс. Но поскольку «за повседневными делами и административными хлопотами», а еще больше из-за того, что главным для него перестало быть дело, а стали — показатели, Федор Андреевич утратил связи с рабочим коллективом; тот далекий отрезок его жизни, когда он был токарем, стал существовать в его сознании лишь анкетно. И не заметил Толкунов, как со временем не интересы Родины, народа, даже своего завода оказались для него определяющими, главными, а свое реноме. И вот Толкунов уже решительно не терпит никакой инициативы, идущей снизу (неужто «они» могут быть умнее самого директора?!), не позволяет себе просто поговорить по душе с подчиненными. Даже на рыбалке «Федор Андреевич никогда не забывал, что он… рыболов-директор». Естественно, что такой директор стал в конце концов прямой помехой для возглавляемого им завода.
Не эти люди ведут жизнь вперед. Во главе движения, как показал Е. И. Носов, люди иного склада, настоящие коммунисты, такие, как Лыкин. «Масшта-абный был мужик», — характеризует его старый шорник Фомич. Лыкина выпестовала революция, гражданская война. Великие идеалы партии стали для него по-настоящему своими. При всех обстоятельствах, при всех поворотах жизни главными, определяющими его поведение являются интересы Родины, завода, коллектива. «Помнишь, как он на митинге говорил, когда отремонтировали первый «фордзон»? Он так сказал: «Мы сейчас работаем полукустарно, нету у нас техники, надежных станков нет, плохие у нас инструменты. Но это, говорит, не позор! Пока будем на этом, на чем есть учиться, делать из себя сознательных рабочих… Для нас, говорит, завод — не просто место, где мы работаем. Он для нас пролетарская школа».
Высокая идейность, духовность, подлинно партийная принципиальность, неотделимая от органичной человечности, внимание к людям, забота о них — характерные черты Лыкина как руководителя и вместе с тем выражение нашего советского образа жизни. Вот почему лыкинские традиции не могут быть уничтожены никакими Толкуновыми. И когда Толкунова на посту директора завода сменяет Петряев, в его облике проступают (на ином уровне развития нашего общества, в условиях НТР) лыкинские черты: умение перспективно мыслить, поглощенность интересами дела, способность вести за собой людей и сопряженная с ней простота и естественность в обращении. И хотя Петряеву в моральном плане еще расти и расти до Лыкина, направленность его исканий отражает общее движение нашей жизни.
Чувство историзма, ощущение отдельного факта, явления, события как момента истории, и человеческой жизни, и человеческого общества для Е. И. Носова — органично, О чем бы ни говорил писатель, что бы ни изображал, мы видим людей, включенных в общее движение и развитие действительности.
Вот возвращается Алена с собрания домой. Ее сына, тридцатитысячника, избрали председателем колхоза. И не может уснуть: как все это будет, справится ли ее Севка («На рассвете»). И когда ее сморило запоздалым, тяжелым сном, ей почему-то приснилось, как она провожала мужа Степана на фронт: «привиделось все так, как было когда-то на самом деле, со всеми подробностями, какие теперь и наяву не всегда приходили на память». А жила она до войны с мужем хорошо, жизнь ладилась, муж попался «сговорчивый, работящий, бригада его была первой по району». Что ни сезон — премия. Припасли лесу на новый дом. Как-то под Октябрьские Степан одним заходом себе велосипед купил, ей — швейную машину… И вдруг, как обухом по голове, — война… Воробьевка была отброшена врагами вспять, «к самой черной нужде, к лучине, к знахарям…» Донесли, что Степан при Советах был активистом, отобрали и велосипед, и швейную машину, и корову. Пришлось Алене ходить по людям, собирать по кусочку, чтобы сохранить четырех своих детишек и не умереть с голоду самой…
А потом, когда перед весной пришли наконец наши, люди, впервые за эти годы собравшись вместе всей деревней, хмелели от ощущения свободы, возрождая свой колхоз. И хоть и трудно было, выросли дети, устроили свою судьбу, разлетелись кто куда. Только колхоз долго не мог встать на прежнюю линию. Сменялись председатели, а колхоз, конечно, поднялся, но все же плелся в отстающих.
«Ты вот на все готовенькое идешь, — говорит Севке снятый с председательского поста Фрол Палыч. — Машины — полный комплект. Электростанцию пустил. Клуб построил…»
Не сумел он, однако, правильно построить колхозную жизнь. Не тот был человек. Чтобы в сегодняшней сводке выглядеть получше, ловчил: то сдаст в закуп семенное зерно, а потом на суперфосфат выменяет зерно у соседей, то еще что-нибудь придумает. А от некондиционных семян, которые сеют в неудобренную землю, известный урожай… Убивал Фрол Палыч у людей радость сопричастности к общему делу, счастье трудового творчества. А чтобы люди не говорили правды-матки, вел себя воеводой, был неприступно строг и внушал страх: бывало, так стукнет кулаком по столу, что ходики в соседней бухгалтерии останавливались. Вот и стали люди подаваться в город.
Но жизнь идет своим ходом. Тайное становится явным. Отсутствие заботы о завтрашнем дне обернулось прорывом, бедой; обнажилось и настоящее лицо человека, который привык сидеть в президиумах, пользовался до поры до времени доверием и поддержкой «руководства».
Председателем колхоза становится человек, у которого партбилет не просто в кармане,— в душе. И несмотря на то, что автор не показал даже первых шагов своего героя на новом поприще, самый настрой Севки, его уважительное отношение к людям, готовность прислушаться к их совету, ненависть к очковтирательству — все это позволяет понять, почему у колхозников появилась уверенность в завтрашнем дне, поднялось настроение.
Сегодняшний день в изображении Е. И. Носова предстает как один из моментов исторического движения от «вчера» к «завтра». Этим «вчера» может быть и время Киевской Руси, и XVI век, когда Курск охранял московский рубеж от татарских набегов. Но все же чаще всего писатель производит свой отсчет с более близких исторических вех: Октябрьская революция, Великая Отечественная война.
Октябрьскую революцию писатель знает по рассказам старших, по тому, что она внесла в сознание, в надежды, во всю жизнь босоногой ребятни. В Отечественную войну он уже сам воевал. И, наверное, поэтому время Отечественной войны для него не просто точка отсчета, необходимая для осмысления явлений и событий современности, но и тема творчества.
В произведениях Е. И. Носова эта тема получила своеобразное освещение. День Победы герои его рассказа «Красное вино победы» встречают не в боевых порядках Советской Армии, не в поверженном Берлине, не на Красной площади в Москве — в эвакуационном госпитале, закованными в гипсовые доспехи. Но именно такое освещение позволяет понять, чего стоила нашему народу война, какие жертвы он принес, чтобы разгромить фашизм. В рассказе «Шопен, соната № 2», как бы продолжая начатый ранее разговор, автор ставит вопрос о способности молодого поколения осмыслить и прочувствовать то, что довелось пережить и выдержать их отцам, о его готовности наследовать и развить традиции нашего народа. Легко, беззаботно едут молодые ребята на открытие памятника погибшим воинам, перешучиваются со студентками, которые по обочинам дороги убирают сахарную свеклу… А возвращаются уже в ином настроении. Что причина тому? Соната Шопена, которую они играли? Или музыка мобилизовала в памяти ребят то, что у каждого неизгладимо связано с войной, с ратным подвигом отцов и дедов? Но только идут они в строю за руководителем оркестра дядей Сашей, как в сорок третьем шли за ним, может быть, их отцы. Сомкнулись два поколения в едином строю…
В повести «Усвятские шлемоносцы» — произведении большого эпического плана — автор ставит вопрос, что же все-таки сделало возможной нашу Победу, что позволило перебороть могущественного врага? Решается этот вопрос не в плане политическом, военном, техническом, а в психологическом. И решается не описанием батальных сцен, а исключительно изображением того, как поднимались усвятцы на войну.
Основное содержание повести — описание того, как жители села Усвяты, расположенного в российской глубинке, восприняли известие о войне, как мужики готовились и собирались идти в армию, — позволяет не только понять самый процесс превращения мирных пахарей в воинов, но и разглядеть истоки массового героизма советских людей на полях сражений. Главный герой произведения — лицо собирательное, в определенной мере символическое — пахарь и хлебороб, рядовой колхозник Касьян.
«Знающий товарищ» разъяснял ему и другим усвятцам, что надо подождать, пока подойдут «наши главные силы», которые остановят и разгромят врага. Этой силой, утверждает повесть, является народ, тысячи и миллионы, Касьянов…
«Вот опять на Россию идут, чего ироды делают, ни старых, ни малых не разбирают, — говорит дед Селиван, воевавший в японскую и германскую. — Приспел и ваш черед «ура» кричать». И неожиданно для себя узнает Касьян, что его имя, как многие другие, привычные, мирные имена, имеет свой, отстоявшийся в истории, воинский смысл. Касьян по-гречески — шлемоносец. Не хотел войны пахарь, но, как и его деды и прадеды, он не отдаст на поругание своей земли, А народу, который стал хозяином и земли, и судьбы своей, есть что отстаивать, что защищать… Не ради славы, не ради корысти готовятся воевать простые русские люди, герои повести Евгения Носова, а ради самой жизни. Те из них, кому посчастливится остаться живыми и неискалеченными, возвратятся к своим прежним делам и трудам… А кому не посчастливится? «И по русской земле тогда редко пахари перекликались, но часто граяли враны», — напоминает эпиграф из «Слова о полку Игореве». Война — это горе, смерть. Но бессмертна эстафета жизни, которую сбережет простая русская женщина. Недаром Наталья думает дать своему еще не родившемуся сыну имя Касьян в честь мужа, который отправлялся на войну, и кто знает, вернется ли с нее…
«Повесть Е. Носова… посвящена народным воззрениям на войну, которые не ограничиваются пределами интересов села Усвяты» (Васильев В. Перед дальней дорогой. — «Комсомольская правда», 1977, 8 июня), — подчеркнул глубоко обобщающий смысл этого произведения В. Васильев. «Писатель стремится сопрячь времена и побудить героя осознать себя звеном в цепи отечественной истории, свою судьбу частью народной судьбы» (Подзорова Н. И остаются сыновья. — «Литературная газета», 1977, 8 июня), — пишет Н. Подзорова. Это верно. Но не только к своему герою обращается писатель — и к читателю, в том числе и к тому, для которого Великая Отечественная война уже история.
Когда читаешь и перечитываешь подряд все, созданное Е. И. Носовым на протяжении вот уже более чем четверти века, отдельные эпизоды народной жизни, о которой он поведал в своих рассказах и повестях, сливаются в цельную картину, и становится видимым глубинное движение нашего народа, его рост и развитие.
…Перед нами наследник «Лесной хоромины» в сердце Курской магнитной аномалии, в Железногорске. «На своем бронированном КрАЗе в бесконечном потоке самосвалов он много раз за день спускался по бетонному серпантину на восьмидесятиметровую глубину карьера. Было видно, что знали его здесь хорошо и жилось ему суматошно, молодо и весело» («За долами, за лесами»). Казалось бы, всего-навсего небольшая зарисовка. Но как зримо предстает в ней могучий взлет нашей страны и подъем нашего человека!
Художественные открытия Е. И. Носова настолько серьезны и значительны, что требуют определенного переосмысления иных трафаретных положений, банальных утверждений, привычных суждений.
Закономерно, что к произведениям курского писателя обращаются не только в тех случаях, когда речь идет о художественной литературе как таковой. О них вспоминают, обсуждая проблемы, поставленные развитием нашего общества: о советском образе жизни, о научно-технической революции, о взаимоотношениях человека и природы, о типе современного руководителя, о борьбе против рецидивов мещанской, индивидуалистической идеологии, о воспитании молодежи, о будущем деревни, о тех, «то воевал, о борьбе за мир, об активной общественной позиции советского человека.
Произведения Е. И. Носова переведены на многие языки народов мира, изданы многомиллионными тиражами. За активную литературную и общественную деятельность писатель Евгений Иванович Носов награжден орденами «Знак Почета» и Трудового Красного Знамени.
По его требовательному и чуткому камертону ныне определяется общий настрой в Курской писательской организации; к талантливому земляку тянется литературная, молодежь. Она учится у Е. Носова писать правильно, просто и хорошо.
До революции в Курской области не существовало сколько-нибудь организованной литературной жизни. Она еле теплилась в узком кружке любителей изящной словесности, поддерживаемая случайными меценатами.
«Грамотность населения обоего пола в Курской губернии, по данным переписи 1897 года… составила 16,3%, а сельского населения — 14%». При этом «процент грамотных в Курской губернии был значительно ниже среднероссийского» (Кабанов П. И. Культурные преобразования в Курской области. Воронеж, 1968, с. 12). Таланты из народа не имели возможности для своего выявления и развития.
Писатели, которые критически, относились к существовавшим тогда порядкам, рассматривались царскими властями как сеятели «смуты», «нигилисты», «крамольники»; их произведения запрещались, изымались из народных читален, библиотек, не допускались к постановке в театре. Покровительством тогдашних «верхов» пользовалась по преимуществу «охранительная», клерикальная, черносотенная литература, враждебная стремлениям и чаяниям демократии, социальному прогрессу.
Положение дел коренным образом изменилось после Октябрьской революции. В результате колоссальных преобразований, которые произошли в нашей жизни за 60 лет Советской власти, неизмеримо вырос уровень образования и культуры народных масс. «Сегодня, — как говорил первый секретарь Курского обкома КПСС А. Ф. Гудков, — каждый четвертый житель области учится в школе, в средних специальных или высших учебных заведениях», а «около 80 процентов занятого населения имеет высшее, среднее и неполное среднее образование» («Курская правда», 1977, 6 ноября).
В этих условиях таланты и дарования каждого человека могут выявиться и расцвести. «Каждый советский человек имеет возможность выбрать жизненный путь соответственно своему призванию и способностям, быть полезным Отчизне, своему народу» (Брежнев Л. И. Великий Октябрь и прогресс человечества. — «Правда», 1977, 3 ноября), — указывал Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Л. И. Брежнев на торжественном заседании, посвященном 60-летию Октября.
Курск — обыкновенный областной город. Ныне в нем нет своего книгоиздательства, не издается журнал, не выпускается даже альманах. И тем не менее в городе и области интенсивно развивается литературная жизнь.
За годы Советской власти Курский край выдвинул немало талантливых писателей — выходцев из колхозного крестьянства, рабочего класса, народной интеллигенции. Они внесли достаточно приметную лепту в литературу социалистического реализма, подлинно народную и партийную. Вместе с тем город Гайдара, Асеева, Овечкина превратился в один из центров русской литературы. В Курске имеется своя писательская организация. В городе и области работают литературные объединения. Областные газеты «Курская правда» и «Молодая гвардия» систематически публикуют произведения местных авторов, в том числе и начинающих. Ежегодно проводятся семинары молодых писателей. Стихотворения, рассказы, повести, принадлежащие перу курян, все чаще можно встретить в журналах «Подъем», «Наш современник», «Октябрь», «Юность», «Молодая гвардия», «Смена» и др., в «Роман-газете», в литературно-художественных сборниках. Поэты В. Алехин, Л. Боченков, И. Зиборов, В. Коркина, П. Пехлецкий, Э. Пименова, Р. Романова, А. Судженко, А. Шитиков, прозаики А. Васильев, М. Еськов, Л. Конорев, И. Лободин, П. Потапенко, Ю. Убогий, М. Шаповалов и ряд других литераторов серьезно работают в области художественного творчества. У некоторых из них уже вышли в свет свои книги, у других — находятся в стадии подготовки.
Курская писательская организация обладает богатым резервом.
И есть все основания надеяться на то, что из ее рядов в нашу всесоюзную литературу еще войдут новые видные художники слова.
