«Чадца мои! Все православные русские люди! Все христиане! Только на камени врачевания зла добром созиждется нерушимая слава и величие нашей Святой Православной Церкви, и неуловимо даже для врагов будет Святое имя ее, чистота подвига ее чад и служителей. Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему. Не поддавайтесь искушению, не губите в крови отмщения и свою душу. Не будьте побеждены злом. Побеждайте зло добром!»
Последние слова Патриарха Тихона
Святыня русского народа – Христос.
Достоевский
Опубликовано в газете «Фонарь» в январе 1918 года.
Тихий опрятный переулок в стороне от шумного, грязного, муравьино-суетливого центра… Монастырская арка-ворота в обширный спокойный двор… Типичные монастырские здания и службы по сторонам – и в глубине теремчатый фасад небольшого особняка…
Это – Троицкое подворье, местопребывание в Москве Святейшего Патриарха Всероссийского Тихона.
* * *
Со смешанным чувством волнения, благоговения и надежды на разрешение мучительных вопросов подходил я к приветливому белому терему.
Здесь живет и трудится в меру старческих своих сил тот, по чьему священному кличу все, что еще осталось в замученной, растерзанной стране честного, стойкого, со смертельной скорбью взирающего на безудержное разложение заживо когда-то могучей родины, – призывается стать на последний бой, под святыми знаменами – хоругвями поруганной и униженной Православной Церкви…
На бой с русскими же людьми, или надевшими русскую маску, – людьми, озверевшими от дешевых побед над своими же братьями, осатаневшими от безмерной гордой уверенности в своем праве навязывать окровавленными руками почти добитой жертве – России свои полубезумные бредни о новом распорядке всего государственного строя, экономике, просвещении и, наконец… религии…
Да, религии православной – единственного и последнего самобытного национального сокровища. Последнего еще оставшегося неограбленным у этого стихийно-расколыхавшегося серого народного моря…
Из жития святителя Тихона, Патриарха Московского и всея Руси:
Время было такое, когда все и всех охватила тревога за будущее, когда ожила и разрасталась злоба и смертельный голод заглянул в лицо трудовому люду, страх перед грабежом и насилием проник в дома и храмы. Предчувствие всеобщего надвигающегося хаоса и царства антихриста объяло Русь. И под гром орудий, под стрекот пулеметов поставляется Божией рукой на Патриарший престол Первосвятитель Тихон, чтобы взойти на свою Голгофу и стать святым Патриархом-мучеником. <…>
Как слезно плачет новый Патриарх пред Господом за свой народ, Церковь Божию: «Господи, сыны Российские оставили Завет Твой, разрушили жертвенники Твои, стреляли по храмовым и Кремлевским святыням, избивали священников Твоих…»
Он призывает русских людей очистить сердца покаянием и молитвой, воскресить «в годину Великого посещения Божия в нынешнем подвиге православного русского народа светлые незабвенные дела благочестивых предков». Для подъема в народе религиозного чувства, по его благословению устраивались грандиозные крестные ходы, в которых неизменно принимал участие Святейший. Безбоязненно служил он в храмах Москвы, Петрограда, Ярославля и других городов, укрепляя духовную паству. <…>Несмотря на гонения, святитель Тихон продолжал принимать народ в Донском монастыре, где он уединенно жил, и люди шли нескончаемым потоком, приезжая часто издалека или пешком преодолевая тысячи верст
* * *
Какой мир, благообразие… и чистота в патриарших покоях! Подчеркиваю: чистота. Потому что по этой физической опрятности и порядку у скольких стосковалась душа при виде загаженности и заплеванности всего, где только волей судеб расположился «товарищ».
Ждать мне пришлось недолго. Посетителей Владыки по делам было много, и все из духовенства, сановитого и важного, – и, может быть, мой единственный скромный офицерский мундир среди темных ряс способствовал тому, что меня приняли не в очередь.
Секретарь предупредил меня, однако, что Владыка не располагает свободным временем: он спешит за заседание и может мне уделить только несколько минут.
Но для меня были слишком дороги и эти несколько минут…
* * *
Обаятельное впечатление производит Патриарх своей простотой обращения, доступностью и задушевной мягкостью тона.
Он еще бодр и жив в своих движениях, несмотря на свой очень преклонный возраст. Проницательные и глубокие глаза его часто загораются огнем воодушевления, невольно передающегося и собеседнику.
Подойдя под благословение, я поцеловал ему руку и ощутил ответный поцелуй его в голову. Сев сам и указав мне место возле, он с неторопливым вопросом в глазах посмотрел на меня.
Я сидел и невольно прислушивался к отдаленному стройному монашескому хору, доносившемуся из церкви при покоях Владыки. Смягченный расстоянием, хор звучал так печально, строго, так настраивал к предстоящей беседе с Патриархом.
* * *
Взволнованный и смущенный такой близостью к главе Всероссийской Церкви, сидящему против меня в белом патриаршем клобуке с бриллиантовым крестом на нем и драгоценной панагией на груди, – я приступил к беседе с ним по поводу его обращения ко всей его православной пастве в России.
С глубокой скорбью и горечью отозвавшись о кровавых событиях на родине, Владыка подчеркнул печальное положение Церкви.
С уничтожением патриаршества при Петре Великом, по его словам, индифферентизм религиозный проник почти во все слои населения. Церковь как бы замерла, но не умерла. Искра веры никогда не потухала и порой вспыхивала ярким пламенем. Гонение на Церковь пробуждает теперь религиозное сознание масс. Последние события в Петрограде и других городах являются этому убедительным примером. Разве не слышим мы отовсюду горячих уверений в верности и преданности Церкви со стороны духовенства и мирян?
Я вспомнил тут об одном священнике, сказавшем, что скорее даст убить себя, чем позволит унести из храма священные сосуды; вспомнил о расстрелянном матросами в Симферополе отце Углянском.
Как о примере озверения Патриарх высказался о бессмысленном убийстве протоиерея Скипетрова.
* * *
– Да, – продолжал Владыка, – настало, наконец, время, когда Церковь возвышает свой голос, когда больше не может она оставаться равнодушной при виде всего, что творится на несчастной родине. Теперь она возрождается к новой жизни и к борьбе…
Выступление ее отнюдь не политическое, а только моральное. «Изымите злое от вас самех» – по выражению Священного Писания. Отлучение состоит в том, что Церковь отметает от себя явных убийц и грабителей мирян и осквернителей и посягателей на достояние храмов. Миряне же поддерживают в этом Церковь, прерывая общение с отлученными.
Пусть отец и мать откажутся от такого сына, братья и сестры – от такого брата, и пусть родные и знакомые отвернутся от него, как от прокаженного.
– А по отношению к лицам, облеченным властью, если они будут подлежать отлучению?
– Мы не призываем к бунту, – был ответ, – к бунту против власти, но только к борьбе против ее уродливых и преступных порождений. Власть может быть монархической или республиканской, кадетской или большевистской, но не должна она безнаказанно вызывать подобных беспримерных потрясений и разложения нравственных основ.
* * *
– Отделение Церкви от государства? Да это легче провести на бумаге, чем в сердце. Ведь в России, как никак, 110 миллионов только православного населения, и сколько из них за или против отделения – неизвестно…
Хотят отнять у Церкви ее имущество, драгоценную утварь. Но ведь все это не столько достояние Церкви, сколько пожертвовавшего его народа. Мы всегда готовы расстаться с этим, только бы знать, в чьи руки оно попадет.
И чего хотят этим достигнуть?
– Пусть сегодня все это будет отобрано, завтра же польется снова поток пожертвований. Ведь это так ясно: если делают драгоценные подарки любимому человеку, то как воспретить верующему приносить драгоценные дары святому святых его души – Церкви.
– Как, Ваше Святейшество, смотрите Вы на отмену преподавания во всех школах Закона Божия?
– Искренне удивляюсь. Авторы декретов не замечают противоречия с провозглашаемой ими свободой совести. Пусть они веруют во что хотят, но пусть и другим дадут возможность веровать по-своему. Да вот, я был в Америке: там во всех школах нет преподавания Закона Божия, но по субботам учащимся предоставляется возможность сообразно вероисповеданию, к которому они принадлежат, получать образование по этому предмету.
* * *
Тут я вспомнил поразившую меня газетную заметку.
– Ваше Святейшество, в лекции комиссара по вероисповедательным делам Шпицберга было сказано, что после свержения царя и буржуазии предстоит последний поход – против Бога. В этой же лекции говорилось, что скоро ожидается декрет о закрытии церквей, причастие Святых Таин называется колдовством, а священные сосуды – конечно, золотые или серебряные – орудие этого колдовства, почему они и подлежат отобранию.
Патриарх пожал плечами.
– Не так легко свергнуть Царя Небесного, как царя земного.
* * *
Беседа перешла на предстоящие заседания Церковного Всероссийского Собора.
– Еще Николай II боялся созыва Собора, – заметил Владыка, – боялся, как бы власть Патриарха не затмила самодержавие. Но Патриарх избран, и теперь ближайшая задача Собора – организация свободной Церкви, которая представляется таким образом: во главе Патриарх; около него Совет епископов с компетенцией по богословским и каноническим вопросам; затем приход, состоящий из клира и выборного состава мирян. К этой третьей инстанции, то есть приходу, перейдет компетенция прежних старост и настоятелей.
– Ваше мнение, Владыка, об участии старообрядцев в защите Церкви. Ведь они издавна были испытанными ревнителями веры.
– Вот именно, – оживился Патриарх, – об этом будет также поднят вопрос в ближайшем заседании Собора. Через комнату прошел секретарь. Патриарх встал, как бы давая понять, что аудиенция окончена. Он, видимо, торопился.
– Вы русский человек, – сказал он в заключение, – мне понятно, что вы должны разделять скорбное недоумение всех истинно верующих. Но не падайте духом. Поверьте мне, что угар скоро пройдет и уже проходит. Я знаю русский народ.
Пусть в последних событиях некоторые рабочие и матросы вели себя кощунственно. Но вот же вам в смутные ноябрьские дни характерная черта: солдаты, громившие Кремль, подходили ко мне под благословение, когда я вошел на крыльцо во время обстрела. Все это наносное. Я был на позиции и знаю, как солдат слепо исполняет приказание начальства. Так было и здесь. – Последние слова Патриарх говорил, любезно провожая меня к двери.
Беседа была окончена. Я вторично подошел под благословение и опять на поцелуй его руки получил ответный поцелуй в голову.
Выходя из патриарших покоев, я живо ощутил в душе своей веяние нового, свежего чувства, чувства бодрой уверенности в близком торжестве Церкви.
Пусть злоба и ненависть отравляют души; пусть рушатся одна за другой все основы общественности и государственности – все сметенное и разбитое воспрянет и окрепнет вокруг Церкви. Она одна вынесет бестрепетно все удары врагов Христовых и устоит в этой страшной борьбе.
«Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут».
Вот последнее устройство человеческого общества – через Церковь, с верховным Главой ее Христом.
Коровин. 23 января 1918 года Фонарь. М., 1918. № 14. 29 января
Печатается по публикации в Журнале Московской Патриархии, май 2005 г.