«Это было с моим отцом…»
«Это было с моим отцом…» — так начал свой удивительный рассказ священник Михаил Махов. Ушел его отец на фронт молодым, тридцатилетним. «Вот бабушка наша Феодосия, его мать, и начала утром и вечером молиться о сыне-воине…»
Молилась неустанно — перед иконами свечи зажигала, поклоны земные неисчислимые клала. Но… пришла похоронка. И в семье решили не показывать бабушке. «А она все продолжает о здравии своего Сережи молиться — об отце моем…»
И вот однажды, встав поутру, говорит: «Странный сон сегодня приснился. Будто Сергей прошел задами, за огородами, чтобы мальчишки его не опередили, вошел в дом, а я у печки хлопочу. Он закрыл мне руками глаза и молчит.
А я говорю:
— Сережа, пусти, я тебя узнала! — повернулась к нему, а он говорит мне:
— Я, мать, ненадолго, покажусь, что живой, и пойду. А потом я приду. Что скажут про меня — не верь. Живой я, живой!»
— Странный сон! Наверное, надо за него помолиться, — и она снова пошла к иконам. И тут не выдержало у деда сердце:
— Не плачь, мать! На вот и за упокой помолись! — и дает ей похоронку. А она посмотрела на похоронку и отвечает:
— Да нет, живой он! Сам сегодня сказал.
И продолжает молиться о здравии. Отец смотрит и молчит. Он-то думал, что сейчас слезы будут, а она спокойная.
И вымолила-таки…
Однажды бабушка Феодосия стояла у печки, вдруг глаза ее кто-то закрыл ладонями.
— Сережа, — воскликнула она, — да отпусти ты! Я узнала тебя.
И повернулась. Сын стоял перед нею. Он прошел задами, за огородами, чтобы мальчишки вперед него не прибежали, вошел тихонько в дом, подошел к матери и закрыл ей глаза руками. Возвращению его были все удивлены и рады. Вот что мы узнали из его рассказа.
…Их часть стояла под Ленинградом. Отец был артиллеристом. Однажды их батарею ночью перебросили в другое место. На них была новая, сшитая в городе Иванове форма. Когда рассвело, соседний артиллерийский полк увидел, что через поле орудия стоят. И форма на солдатах странная. Позвонили своему командованию, а там говорят, что никого не перебрасывали. Ну, полк и расстрелял батарею, подумав, что это немцы. Так накрыли, что от леска ничего не осталось, от батареи тоже. Когда пошли посмотреть, то сильно напугались: разбили-то своих. Отца, контуженного, вытащили санитары и отправили в Тихвин. А дело так запуталось, что командование, которое их послало, подумало, что батарею немцы уничтожили. И отписали похоронки на всех. Отец три месяца в Тихвине пролежал. Потом отпуск на родину, и… опять воевать.
Когда из Сталинграда на него пришла вторая похоронка, где говорилось, что он «геройски погиб», то уже не только его мать, но и все близкие этой похоронке не поверили. Так и продолжали молиться о его здравии до 1944 года. Пришел он с войны инвалидом, но живой.
…
Ладанка «тальянская»
Стяжать любовь благодатную, которая прощает даже врагов, — это великий труд души, а скорее всего — дар Божий. Вот таким даром и обладала бабушка Акилина — сестра моего деда. Много добра делала людям бабушка. К ней шли соседи со всякой бедой и находили у нее поддержку — и мудрым советом, и сердечным утешением… Однажды я спросил у нее: «Бабушка, а что это у тебя рядом с крестиком?»
«Да ладанка, сынок, тальянская…» И она рассказала мне, как попала к ней эта итальянская ладанка.
Слобода их во время войны была оккупирована немцами. Но когда наши войска стали подходить все ближе, на передовую пригнали итальянцев. Немцы-эсэсовцы подпирали итальянцев сзади — на тот случай, если бы они вздумали отступать. И когда наши войска повели решительное наступление, итальянцы между двух огней оказались. Когда начался бой, бабушка спрятала в погребе своего младшего сына, тринадцатилетнего Николая, а сама наверху осталась, как птица в гнезде над птенцом во время опасности. Кругом грохот взрывов, свист пуль и удары осколков. А она стоит в горнице как вкопанная — только молитву творит да крестится. И вдруг вбегает в дом солдатик-итальянец, винтовку бросил, а сам перед ней на колени пал — руки в мольбе протягивает: «Мама, мaмa!» — и по-своему что-то жалобно причитает. Молоденький совсем, весь в слезах… Открыла бабушка погреб и указала на него итальянцу. Тот спрятался там. Привалила она выход чурбаками и снова встала «на часах». Но теперь уже за три жизни молила Господа.
Немецкий танк разворотил плетень, смял овечью кошару. Заполыхала соседняя изба… А бабушка так и стояла до конца боя у погреба. А когда все стихло, и на улице появились наши бойцы, открыла погреб. Николай сразу убежал на свою мальчишескую разведку. А итальянца бабушка подвела к нашему командиру и объяснила, что, дескать, этот Аника-воин есть безвинный человек. А он плачет, все еще не верится ему, что жив в этой мясорубке остался. Потом снял с груди ладанку со святынькой, приложился к ней и протянул бабушке Акилине, низко поклонившись ей.
…
Молитва под гусеницами
По-настоящему верующим человеком о. Олег (Олег Викторович Киселев) стал в годы Великой Отечественной войны. В 1944 году, уже пройдя немало фронтовых дорог, он оказался под Ленинградом. Немцы отходили с тяжелыми боями и большими потерями, но дрались ожесточенно.
— Была долгая вражеская артподготовка, — вспоминает отец Олег, — потом пошли немецкие танки, наши подбивали их из орудий, а я с напарником — из противотанкового ружья. Подбили мы два танка, но немцы прорвались и стали «утюжить» наши окопы: наезжали на окоп и, пройдя по нему гусеницами, пытались раздавить солдат, оружие, разрушить окоп…
Мы стреляли по танку, но он двигался вперед: земля осыпалась, танк ревел, заглушая все. Я оказался под ним, гусеницы почти задевали меня, окоп оседал, оседал также и танк. Меня засыпало землей, танк ворочался надо мной. Вот-вот буду раздавлен. Не страх охватил меня, а беспредельный ужас! И тогда вспыхнула в моем сознании молитва: «Господи Иисусе, Сыне Божий! Пресвятая Богородица! Спаси и помоги!» Всю свою душу вложил я в эту неистовую мольбу к Богу и Пресвятой Богородице. В сотые доли секунды пронеслась вся моя жизнь передо мною, но особенно четко пронзила мысль о Боге, моей вине перед Ним. А далее…
Танк, проутюжив окоп, пополз дальше, но был подбит — об этом я узнал позже. Меня солдаты отрыли, вытащили, влили в горло водку — и я быстро пришел в себя. Подошел лейтенант и удивленно воскликнул: «Ребята! Взгляните на Киселева, он весь седой!» Действительно, за несколько минут, проведенных под гусеницами танка, я поседел.
Там же, на поле боя, дал я обет Господу Богу и Пресвятой Богородице стать после войны священником, что и исполнил.
…
Сталинградское Евангелие
В начале войны совсем еще молодой человек, хотя и из благочестивой крестьянской семьи, но с двадцати лет росший в семье брата, в среде совершенно атеистической, рядовой Павлов (будущий архимандрит Кирилл) задавался вопросами: «Почему война, почему воюем?» — «Много непонятного было, — пишет о том богоборческом времени старец, — потому что сплошной атеизм был в стране, ложь, правды не узнаешь».
И вот в Сталинграде с ним случилось чудо. Вот как это описывает сам отец Кирилл: «После освобождения Сталинграда нашу часть оставили нести караульную службу в городе. Здесь не было ни одного целого дома. Был апрель, уже пригревало солнце. Однажды среди развалин дома я поднял из мусора книгу. Стал читать ее и почувствовал что-то такое родное, милое для души. Это было Евангелие. Я нашел для себя такое сокровище, такое утешение!.. Собрал я все листочки вместе (книга разорвана была), и оставалось то Евангелие со мною все время…» И вдруг все непонятное ушло, все волновавшие вопросы стали отпадать сами собой: «Когда стал читать Евангелие — у меня просто глаза прозрели на все окружающее, на все события… Я шел с Евангелием и не боялся. Никогда. Такое было воодушевление! Просто Господь был со мною рядом, и я ничего не боялся. Дошел до Австрии. Господь помогал и утешал, а после войны привел меня в семинарию — возникло желание учиться чему-то духовному…»
Так в самых простых, понятных словах рассказывает архимандрит Кирилл о самой сложной в жизни человека дороге — дороге к Богу. Что было у него потом? Учеба в семинарии, монашеский постриг и долгая — длиною в полвека — служба в Православной Церкви.
Сегодня архимандрит Кирилл является одним из наиболее известных служителей Русской Церкви, он духовник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и духовный наставник множества людей. Казалось бы, позади остался целый ряд ступеней, преодоленных на пути духовного восхождения. Однако на вопрос, что же все-таки было самым важным в его жизни, старец неизменно отвечает: сталинградское Евангелие! Та самая книга, которую он пронес через всю жизнь.
…
Строгий пост
Писательница Нина Александровна Павлова вспоминает:
— Однажды архимандрита Кирилла (из Лавры) спросили, как объяснить то чудо, что он прошел войну невредимым. Старец ответил, что его хранила молитва матери, которая все военные годы держала за него строгий пост по средам и пятницам.
Про строгий пост я тогда услышала впервые и поспешила поделиться новостью с художницей Еленой Евдокимовой.
«А моя бабушка, — рассказала Елена, — четверых детей в войну так спасла. Дочка и трое сыновей ушли на фронт, а бабушка всю войну держала строгий пост по средам и пятницам. Все четверо вернулись с войны невредимыми, а она продолжала поститься. “Мама, — говорят ей дети, — мы ведь живыми вернулись. Зачем ты постишься теперь?” — “Из благодарности Господу, — ответила бабушка. — Покажите мне такую семью, где бы четверо ушли на фронт и все живыми вернулись! Нет, буду поститься до самой смерти, чтобы Господа возблагодарить”. Так и постилась моя бабушка до конца жизни».