Майя Ганина. Настины дети (1959)

Очень скоро наскучила семейная жизнь ненагулявшемуся до свадьбы Фёдору. Взвалив все хлопоты по хозяйству на плечи своей жены Насти, он проводит свободное от работы время в компании друзей.
Внезапная смерть Насти оставила Фёдору троих маленьких детей, а вместе с ними и незнакомые ранее домашние проблемы.
«Фёдор идёт по раскисшей колее, тяжело перебрасывая длинные ноги в высоких валенках с калошами, размахивая руками. Полушубок расстёгнут, промасленная фуфайка обвисла у ворота, открывая тёмную от металлической пыли шею. Впереди, за поворотом, — село. Длинная россыпь изб с заснеженными крышами, над каждой трубой колеблется розовый в заходящем солнце дым. Сегодня суббота. Фёдор оглядывается по сторонам, на обледенелые, мокро и розово блестящие поля, улыбается. Сейчас помыться, переодеться, а там можно и в клуб сходить.
Он взбегает на крылечко крайней неказистой избы с крытым двором, наскоро шаркает калошами о веник, проходит в избу.
В избе — жаркий парной воздух, в закутке между окном и печью дымится корыто с намоченным бельём, возле, на полу, ещё огромный ворох пелёнок, мужских рубах, цветных наволочек, исподних юбок. Мерно покачивается раскрашенная, как деревянная ложка, зыбка; в ней спит, открыв крошечный бледный ротик, трехмесячная Маша. На длинном сундуке, застланном лоскутным одеялом, Настя одевает полуторагодовалого Лёньку и толкает изредка зыбку. Ленька молча сопит, вырываясь из рук матери, трясёт взъерошенными прядками волос. Услышав, что хлопнула дверь, Настя оглядывается.
— Батя пришёл! — говорит она. Надевает на Леньку длинную, сшитую, как платьице, бумазейную рубаху, суёт в одну руку сушку, в другую — зелёненькое деревянное яичко.
Лёнька сжимает сушку и яичко, внимательно, почти не моргая, смотрит на высокого чумазого человека. За неделю он отвыкает от отца, тем более что Фёдор и в эти-то малые часы, что бывает дома, почти не занимается с ним. Не умеет он, да и неохота…»