Зёрна истины… Плодотворные семена разума, созревающие в сердце Человека и прорастающие на ниве Жизни лучшими всходами её и плодами.
Истина — как представление о Мироздании видимом и невидимом… о материи осязаемой и ощутимой… о телесном и духовном… о литературном и жизненном и их взаимной обусловленности в едином пространстве нашей биосферы, в равной степени данной и верующим… и мерцающим… и атеистам…
Однажды человек спросил у Бога: какие мысли, слова и чувства во мне Твои?
И Господь ответил: «Моими являются твои самые Высшие Мысли, твои самые Ясные Слова, твои самые Великие Чувства.
Всё, что меньше этого — из другого источника.
…Высшая Мысль — та, которая содержит радость!
…Самые Ясные Слова — те, что наполнены правдой… истинностью твоих ощущений…
…Самые Великие Чувства — те, которые ты называешь Любовью!»
2004 г.
Благодарю Тебя, Отче!
Все слова имеют свой смысл… И свою тень и свой свет смысла…
Падающий на нас свет мысли разве не отбрасывает тень?!
Тень мысли — разве не таит в себе свет прозрения?!
Так вот и слово «Ближний»…
Кажется, куда как ясно: ближний — это тот, до кого рукой и сердцем можешь «дотянуться»… или же кто сам «трогает» сердце твоё…
Так-то оно так, да только не совсем…
Близкие ни в коей мере не исчерпывают и тем более не заменяют «Ближнего», которого нам свыше предписано любить, чтобы воистину стать самими собой… Скорее — проясняют…
Потому как «ближе… Него» ничего и никого быть не может! И когда Он в тебе ощутим, то и все мы — в тебе, ибо в Нём состоим…
Вот и говорю себе всё чаще: люби истово и отрадно Того, по чьему Образу ты воплощён, и уж постарайся в главном своём быть Ему подобным!!!
2006 г.
Родным Носовым посвящается
Зимнее утро посреди века двадцатого… Курск, улица Ломоносова, дом 35. Евгений Иванович Носов — молодой, полный сил дерзновенных писатель, познавший в недавней войне и край жизни… и дыхание смерти, — с отрадным трепетом осязал слово живое…
Именно живое… И потому как слово само по себе есть жизнь… И к живому обращено, о нём заботится, его продолжает или воскрешает…
Чего ни коснись взглядом… слухом… мыслью… — а слово уже восходит в душе, готовое молвиться…
Приметил за окном бедственное метание Синицы в поиске корма на схваченных снежным панцирем деревьях — поспешил на помощь. Но не просто рассыпал горсть зерна безымянного, а на перекладины рам открытой форточки школьную линейку прикнопил и каждый сантиметр пометил зерном конопляным, приглашая на гостевую беседу. Первое зёрнышко за окном в саду, тридцатое — в комнате…
Степень доверия равнозначна воле.
От зерна к зерну, по шажку, по сантиметру одолевает Синичка природную осторожкость, возвышая своим доверием Человека до большой буквы. (Такой за нитку не дёрнет, не захлопнет форточку…)
И сам Человек доверит ей сокровенное:
«Хочу написать такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает её, положил бы на своём окне по тридцать зёрен…»
Много таких книг напишет Человек и, окликая тысячи душ, заденет их за живое.
Разговор с Синичкой принято считать литературной условностью, как бы внутренним монологом героя с самим собой, со своей совестью и мечтой. Так и сам автор считал в ту пору, добродушно называя гостью «маленькой, глупой», которой, мол, не всё и объяснишь, не подозревая, насколько знаковой в его судьбе окажется эта прекрасная пташка… И как часто он будет припоминать зерно 30-е, расклёванное вольной Синичкой у него на глазах и ставшее откровением не только литературным…
Лущить зёрна Истины и Человеку непросто.
В одном из последующих изданий эта нелестная ремарка будет опущена. Ибо созреет приближенное к сердцу понимание, что даже самое малое биение жизни — те же муравьи Колыши («Алюминиевое солнце») — в душе человеческой обретает звучание планетарное… И всё в нём, в этом биении жизни, так складно, так разумно, едино и неистечно…
И жизнь большая, вселенская, неразрывно и зависимо связана со всякой жизнью малой и принимает её на весы добра и зла… света и тьмы… созидания и разрушения…
Но откуда всё есть-пошло?! Что там — за горизонтом видимого и знаемого? Как ощутимое… интуитивное… вообразимое… облечь ясной мыслью в слове сокровенном?!
Или мы обречены всё время скакать на вороных за ускользающей радугой бытия?! И дробить жизнь на сон и явь, на мнимое и реальное, не находя меж ними даже валентной связи? А сон наяву и явь во сне оставлять за кисеёй условности, как и очевидную созидательную силу мысли и слова?
Как одухотворить знание и укрепить знанием Веру, сплавляя их в Истину, за которой «я верую» просветляется в «я знаю»?
…Мне до яви понятно отрадное поверье, что душа художника, оставляя земные пределы, продолжает своё бытование среди героев, созданных им… По всем законам тонкого мира они тоже должны иметь энергетическое воплощение! Как и всё, что касается мысли… чувства… слова…
И в этом поверье куда больше жизни, нежели «бесплодной фантазии». Ибо в каждом герое автор закладывает и свою «непрожитую жизнь»… или «сверх проживает» её одновременно…. И на тонком, энергетическом уровне эти «невидимые явления» очень ощутимы — стоит только открыть книгу писателя и довериться своим также «невидимым» (но ещё как ведомым!) чувствам, которые вдруг проявляют уже осязаемые мысли-слова… И образы, входящие в нас со страниц, зачастую бывают куда как понятнее и соучастнее живущих рядом…
Потому как благотворная сила образов этих в том и состоит, что вместе с ними мы принимаем в себя их заветное трудолюбие, благотерпение и неизбывную нежность к земле родной, природе и друг другу. И это помогает нам понимать и себя, и живущих рядом. Особенно сегодня, после раздорного испытания ненавистью и порухой.
Да, каждый художник мало-помалу, как ласточка гнездо, создаёт свой особый внутренне зримый материк, обживая его героями и близкими; где, конечно же, ничего не свершается «по щучьему веленью», а скорее — по моему хотению да по моему волению… Впрочем, как и все чудеса на Свете.
По истомлённой жажде души строить лад в себе и в Мире. Начиная, естественно, с себя…
Человечество непременно должно поставить памятник рукотворный и честному благородному атеизму-материализму, как и всему честному-благородному. Ибо честный материалист, а тем более благородный, и не безбожник вовсе, а тот, который из второй части пословицы — «На Бога надейся, а сам не плошай!» Он целиком и полностью берёт на себя ответственность за жизнь свою и ближних… И силой своего природного ума и жизневоли порой неплохо справляется, потому как имеет Божий дар — талант понимания сути обустройства жизни. И ежели в своём величии он чуток к гласу Совести и не обуреваем змием-Гордынычем, всякое его благодействие Богу угодно… Ибо приближает к образу и подобию.
И в конце концов он находит Бога в себе, а себя в Боге…
Иное дело «атеизм воинствующий»… Он же — радикальный исламизм… Он же — инквизиторский католицизм… Он же — безбожный глобализм…
У каждой из вер — свой изувер!
Так ведь и они дозволены свыше подобно смертоносным вирусам и хворям, отпущенным нам за изощрённые отклонения от образа и подобия… А вернее сказать — вызванные нами как автоматическое пожаротушение.
Технология проявления и наказания греха доступна сегодня и современной не зашоренной науке, признающей энергию мысли и торсионные явления… И мы должны быть готовы к тому, что уже не только религия или эзотерика, но и какая-нибудь «зелёная» космобиология не сегодня-завтра всеясно утвердит — любая беда-катастрофа-болезнь…. есть не что иное, как наше неконтролируемое антисотворение… По известным законам: «подобное притягивается подобным» и «количество переходит в качество». И абсолютно непричастных к сему практически быть не может…
И в свете этой технологии сегодня вряд ли кому покажется фантастикой предположение о том, что всякий начинающий или законченный разбойник, насильник или даже убийца — суть концентрированное проявление и наших в том числе пусть микроагрессивных и мини-злобных мыслевыражений… Оно ведь, известно, что любой океан из капель складывается…
Давайте попробуем хоть разок с пристрастием проследить за своим «мыслеворотом» от рассвета, как говорится, и до заката. Не сомневаюсь, что даже самому добропорядочному интеллигенту будет над чем задуматься.
Припомним, как мы порой, бурля негодованием «благородным», мысленно (а то и во весь голос!) желаем кому-то за что-то всяких напастей… сучим кулаками… посылаем едва ли ни проклятья… Потом в отравном удушье спохватываемся, крестясь, да поздно — чёрное мыслесловие уже упорхнуло на соединение с себе подобным… О тех, кто пышет злобой постоянно, по привычке или в силу занятия своего, уж и не говорим…
Худые, агрессивные мысль-слово-действо, озвученные и явленные в ТВ или печати, обретают разрушительную силу и коварство информационных монстров — они как наркоиньекция действуют мгновенно.
Только осознав, что «вихри враждебные» над планетой создаются при нашем вольном или невольном участии, мы сумеем определить истинный уровень личной ответственности общественного «Я». Ибо внутренняя свобода есть то «единственно личное», что позволяет нам осознать в полной мере своё необъятно общественное воплощение — и душевно и телесно. И всякие утробные позывы «частного» — весьма коварное испытание, постоянная палка в колесо истинно человеческому. Потому как «частное» насильно, до уровня выживания, культивируется настырной глобальной потребцивилизацией, которой управляет явно дроблёный частный разум, способный плодить лишь себе подобных в резервациях хищного материализма плоти. Печальная история «роботовласти», горя от ума изощрённого вдали от сердца, а значит и от Бога. «Но мы-то есть!» — взывают наши души.
Во всякой жизни есть частичка Жития. То, что мы называем чувством святого и чем колыбельно связаны с Природой — родной, каждодневно зримой, и той, что баюкает человечество нескончаемое время лет. И то, что мы называем Родиной и благородием.
Радость — как осознание единения…
Любовь — как восхождение…
Творчество — как сотворение…
Впрочем, радость и любовь самые необходимые условия для сотворения, ибо являются основополагающими свойствами мысли и чувства.
Евгений Иванович ощущал это, пожалуй, от самых истоков творчества своего, и чувство святого отношения к жизни трепетно переносил в ткань художественного произведения, одухотворяя словом, на первый взгляд простым, но таким живым и тёплым, что в тебе сразу же побуждались сочувственные токи и сам ты вживлялся в события чьей-то судьбы и осознавал не только свою причастность, но и лёгкое колдовство, под действием которого в тебе открывались неведомые ранее, но такие родные и желанные прозрения: «Да-да… именно так надо чувствовать жизнь…».
Художественное творчество писателя Евгения Ивановича Носова духотворно.
Памятен разговор с ним в январе 1996 года после публикации моей «Молитвы» в газете «Курская правда».
— «Молитву» твою прочитал… Хорошо, что ты заявил об этом. И литературно всё очень верно, — сказал Евгений Иванович тогда.
Верно литературно, значит жизненно… И не просто — «объективное отражение вяло текущего бытия», но отбор его самых жизнестойких, жизнедвижущих черт и явлений и воплощение их в образы действия!
Заповедная селекция, порученная свыше…
Истинная литература (читай — искусство) несомненно исполняет роль вершинной почки древа жизни и всякой ветви его, давая новые побеги после вынужденной зимовки…
Пожалуй, мы все не заметили, как в 60—80-е годы пережили пик почти священного отношения к литературе… И тон в этом задавали, как и положено, ведущие её творцы, справедливо приравнявшие своё перо к важному работному делу.
Сам Евгений Иванович отмечал, что вручение ему в 1975 году Государственной премии за труды литературные одновременно со строителями Братской ГЭС не случайно и символично…
Тогда и государство великой державы вольно или невольно признавало жизнеценную и объединительную важность двух великих энергий, без которых, ни «телу» общества, ни духу его взаимоладно не развиваться…
Электричество, как движущая дух-культура плоти индустрии…
Литература-искусство, несущие в себе образ и подобие, как душа живой плоти общества.
Крылатое утверждение, что книга по существу своему является «генератором духа животворящего», уже не метафора и даже не сравнение. Это тот самый случай, когда вещи называют своими именами…
Каждый, читающий книгу Е.И. Носова, ощущает на себе её благотворное энергодыхание жизнью. И примечательно, чем больше ты готов к восприятию, тем мощнее и живительнее поток этой благоэнергии, сотворцом которой являешься и ты как побудитель её благоритмов…
Наука давно признала, что человеческая речь и генетическая память очень близки по ритмо-волновой природе своей и структуре проявления и, естественно, способны влиять друг на друга.
Гены, проецирующие образ и подобие, всегда готовы откликнуться на добрую волю чувства святого и соответственно питать наше мыслеречие…
Но плотские инстинкты, во многом определяющие наш быт, частенько диктуют своё…
Слова постоянно испытывают нашу генетическую структуру извне и изнутри. (Наша мысль — и есть внутреннее слово…)
Их можно уподобить ключам-инструментам друга-наладчика или отмычкам (до топора) беззастенчивого взломщика, нередко цивилизованного…
Убедительней всего результаты отслеживаются на полярных действиях.
Словесные проклятья — подобны взрыву, могут вызвать мутагенные эффекты и заложить противоестественные программы в род и потомство… Примечательно, что свои собственные гневные посылы в «чужой адрес» творят «чудеса» сначала в родной структуре…
Молитвы в вере… песни в любви… — программы, исцеляющие по образу и подобию…
О черномыслии и грозотучах и нашей ответственности за их накопление мы говорили выше.
Давайте обратимся к Слову, которое было вначале и которым держится и выправляется наше Житие и Бытие.
Высокая литература давно исповедует принцип: несомненно важно о чём ты говоришь-пишешь, но во сто крат важнее — как ты это делаешь…
Как это делает Евгений Иванович с поразительной ясностью показывает нам Валентин Распутин: «…Невольно любуешься: сколько добрых, светящихся ласкательных слов находит он для самой суровой военной поры, — и когда находит? — почти в подобное же лихолетье! Но без них, считал он, нельзя. И пока не надышит он каждое слово добром и теплом — не поставит.»
У каждого мыслеоформляющего слова, сказанного или написанного, своя энерго-сень… своя аура… Те самые ритмические «отпечатки пальцев» (читай — души!), которые присущи именно этому источнику… В пении, музыке и живописи это наглядней — мелодичная звукопись и гармоничная цветопись сами как бы «бросаются» в уши и глаза…
Опытные музыканты без труда угадывают в звучащей мелодии не только сочинителя её, но и порой исполнителя, ежели им знаком его стиль-почерк… Как и художники — живописца по фрагменту картины…
Конечно, и чуткие начитанные люди могут по нескольким фразам или абзацам явно или необъяснимо «почуять» автора…
И всё же у слова путь особый, своя «эмоциональная» окраска, свой магический кристалл, соединяющий все цвета радуги искусств в свет радости жизни и сути её…
Ведь именно ему, слову, дано сплавлять мысль и чувство в коренные созидающие благоритмы жизни…
Этому и служит сознательно и интуитивно истинная литература, исходящая от Слова, которое было и остаётся в начале всякого творения от Мироздания до мира души нашей…
Наука приоткрыла тайные механизмы энерго-волнового устройства Космоса и тем как бы узаконила в нашем сознании восприятие видимого и невидимого в неразделимом единстве, недвусмысленно поставив во главу угла и единый закон Бытия для духовного и материального… А Человека — как носителя и со-творца духовного и телесного, отважно торящего путь к образу и подобию высшими мыслями и великими чувствами, воплощёнными в самые ясные слова, и конечно трудолюбием «золотых» и волшебно ласковых рук своих…
Нет смысла поверять гармонию ни алгеброй… ни физикой… ни химией… Хотя и они по-своему свидетельствуют нам, что в основе всякого таланта, умеющего сотворять, всегда лежит порыв души к высшему предназначению.
Святое отношение к литературе у Евгения Ивановича проявилось в сути его творческого убеждения — созидать словом в чистоте помыслов, чувств и устремлений…
Литература для него была заповедным полем жизни, на котором книги выращивают согласно природной мудрости матерей, вынашивающих желанный плод с любовью, нежностью, самоотдачей… Всему миру на радость!
Никаких сорных мыслей, сомнительных или придуманных, а не подлинных чувств; никакой зловредной «химии» вражды или агрессии, прикрываемой даже «справедливостью борьбы» и прочими уловками хищника, сидящего в нас и готового рычать на всякого, кто лишь покосился на нашу кость…
Евгений Иванович, как и всякий истинный творец словом, существом своего дара чуял-понимал, что нельзя со-творять, играя на одной струне разума даже самого изысканного или изощрённого; или же сердца, самого чуткого, но… обезмысленного; или же на струне желания-устремления пусть и самого жгучего…
У человечества огромный печальный опыт подобных «раздельных стартов», подобного расщепления главных со-творяющих сил человеческого сознания — от безобидного графоманства до жестокого разрушительного злодейства словом…
Неистовый испанец Гойя возвысил своё искусство до прозрения — «Сон разума рождает чудовищ».
Сон сердца плодит не менее зловещие гибриды…
По образу и подобию Святой Троицы человеку дарована и единая неразъёмная сила со-творчества — мыслью-чувством-волением к целому, «струны» которых не просто свиваются, но как бы сращиваются воедино на тонком плане… Нечто отдалённо похожее можем уловить в действии лазерного луча — усиление света (мысли) с помощью индуцированного излучения (чувства), устремлённого к заданной цели…
Триединое сложение природных сил человеческих свершает чудо рукотворное: в ритмах милосердного воления получаем луч целителя, а ритмы безумного глобализма выводят на дьявольский гиперболоид инженера Гарина…
А посему все наши беды и болезни (человека и человечества) инженер тонкой физики объяснит как сбои в работе системы «по образу и подобию» из-за наших лукавых или откровенно дьявольских отклонений от коренных её благоритмов…
Не те ритмо-энегии — не те мысли… не те чувства… не те цели… выдаёт нередко биосистема Человек, причисленная к «атмосфере образа и подобия» и потому, соответственно, даёт серьёзные сбои: «чихает», аритмует, угнетает своё подобие — разрушая себя, мутирует и в конце концов «испускает дух»…
С уникальной ясностью на многие духовные тонкости телесного проливает свет тьмы онкология…
Теперь-то генетики и «клонисты» пристыдят всякого, кто усомнится в том, что любая клетка человеческого тела несёт ответственную память о всём организме. Живёт она, отмирает, сменяясь себе подобной, исполняет (не задумываясь — почётно это или унизительно!) отведённую ей функцию во имя целого — и всё идёт как положено: в здравии со-творения и в со-творении здравия… Но стоит одной уступить чехарде адоритмов и смутировать до «самостийности» (О! Я — пуп Земли и её окрестностей!), а значит, и до беспамятства о целом, как дальнейшая её «жизнедеятельность» становится злокачественной по отношению к целому… Гонор самостийности яр и беспощаден — от клона «самостийки» к клану опухоли путь скоротечен, ежели у целого недостало благосил подавить адоритмы, породившие и продолжающие её питать…
Ну а дальше не надо даже переходить в восьмой класс, чтобы написать сочинение для взрослых об онкологии общества в любых пределах — до человечества самого и биосферы родимой.
Аналогии здесь более чем уместны, ибо (осознанно повторяю общеизвестное) закон Духовный от образа и подобия, он же закон Совести или Нравственности, един для материи духовной и телесной и регулирует их взаимную обусловленность…
Вот такая экология с онкологией.
А всего-то одна клетка, отторгнутая от образа и подобия тела своего личным «микрогиперболоидом»…
Всего один фюрер…
Один антихрист…
В отличие от инженера «тонкой физики» (которому в нашем сознании без году неделя), инженер человеческих душ, зодчий слова Е.И.Носов без научных терминов и гипотез на уровне подсознания сердца выводит к бытию обетованному, истоки которого в каждом из нас заботливо побуждая…
Нет ничего случайного в нашей жизни, а встреча с Евгением Ивановичем всегда была самой счастливой неслучайностью… Особенно посреди дня суетного в паутине забот сиеминутных — вдруг он, идущий с кем-либо из «шлемоносовцев»…. Останавливается, смотрит с приветливым прищуром и не спрашивает: «Как дела или куда путь держишь?», а почти вердиктно утверждает: «Не туда идёшь!»
И враз отступали все досужие заботы, потому как приходило осознание, что ты приглашён… Душа откликалась ликующими нотками согласия, предвкушая желанное пиршество мысли и слова… И было отрадно идти туда, куда шёл Евгений Иванович со товарщи, которых ты сразу же безоглядно оделял милостью сердца своего.
…О чём бы ни говорилось в этом иногда суточном бдении, всегда выходило, что говорили о главном: о жизни, как о литературе и о литературе, как о жизни — чего ни в газетах не прочтёшь, ни в университетах не дознаешься…
Книга с автографом во всех отношениях явление особого рода… У неё почти интимный доверительный голос, проникающий, кажется, в самые потаённые излучины твоей души… Многим, кого Евгений Иванович привечал, одаривая книгами, это знакомо.
На титуле «Книги о Мастере» он написал: «Володе Деткову от Великого и Бесконечного русского языка, которому он помогал и днём, и ночью…»
Не мне судить, в какой степени помогал — но радуюсь… сострадаю…. люблю… и восторженно дышу словом родным — это несомненно. Пожалуй, в этом и есть святая помощь каждого из нас…
Завышенная отеческая оценка Евгением Ивановичем даже самого малого успеха или проблеска в ком-то из литературного подлеска имела своё благотворное действо… Щедростью души своей и чутьём селекционера он как бы помечал в тебе то лучшее, чем ты должен дорожить и на что опираться…
После 12 июня печального 2002 года, когда Евгения Ивановича вдруг не стало, мы все, кто был близок к нему, как-то враз осиротели… Даже средь зноя летнего почувствовали себя зимующими птахами в бескормицу духовную… Души наши сжались в тоске-печали до размера птицы-синицы… Сколько ж зёрен Истины склёвано с его «школьной линейки»!
А он и не ушёл… Напротив — приблизился, стал совсем родным, понятным и понимающим, ибо теперь органично и обострённо проявлялся в каждом из нас, как всё дорогое в момент возможной утраты… Отпали все недоразумения мыслей… слов… чувств… недомолвок… обидок… неловкостей… смущений…
И говорит он сегодня, и смотрит в тебя, окликает не бытово (под настроение или расстройство), а истинностью своего творческого взгляда и поведения, которые прописаны каждой его строкой, каждым милым сердцу образом — отрадным фантомом его мудрой и нежной души.
Понятия «аура», «энергетика» уже прочно вошли в обиход. По ауре человека сегодня определяют состояние его здоровья, выявляя конкретные проблемы. Мало кого удивит и фотофиксация свечения над храмами. «Святое — оно и светится», — заметила как-то одна бабуля, прослышав наши размышления…
Закройте глаза — и думайте о милом сердцу, радостном, солнечном … И вы сами начнёте светиться изнутри и скоро очутитесь в облаке света, сотворенном вашей радостью жизни, ощущением любви, устремлением к благотворению на самом глубинном уровне своего существа…
И если будете поддерживать это светло-радостное состояние, непременно встретите таких же людей и события будут вам под стать. Ибо вы их творец, а подобное притягивается подобным. Только при одном непременном условии: если это будет проявление подлинных чувств, а не какая-нибудь умозрительная забава…
По этому закону наше сердце находит себе желанную взаимность.
В январе 2003 года над правым крылом Курской школы №27, пожалуй, можно было зафиксировать лёгкое свечение, потому как именно здесь денно и полуночно бил источник взволнованной созидательной памяти о Евгении Ивановиче Носове — педагоги школы, сотрудники краеведческого музея и сын писателя Евгений Евгеньевич с истовым вдохновением и любовью, обострённою общей бедой, создавали класс-музей, посвященный его судьбе и творчеству.
Музей людно открыли 15 января — в 78-ю годовщину со дня рождения и в первый день памяти, помеченный и первым опытом Носовских литературных чтений.
Так уж верно по сути повелось, что лучшую народную песню мы сравниваем с молитвой, любимые библиотеки называем храмами книг, театры — храмами искусства… Вот и в школе появилась литературная часовенка, освещенная светлым духом творчества Человека, питающего наши души родным словом родниковым и с ним бережно передающего нам в родовое наследство библейские черты и заветы великого народа.
17 января мы с супругой вновь заглянули в школу: тянуло побывать в отрадном месте, где столько Евгения Ивановича. Тогда Владимир Николаевич Раздобарин, педагог-художник, завуч школы и главный вдохновитель-исполнитель идеи памяти, и поведал нам об удивительном явлении, случившемся в момент завершения трудов по оформлению литературного класса-музея:
— …Сижу у себя в кабинете, готовлюсь к уроку, вдруг слышу над головой порхающий звук и движение воздуха ощущаю… Поднял глаза — Синичка смотрит на меня со шкафа… Откуда?! Форточка закрыта… Несколько дней была с нами, корм с рук принимала… Вот видите на фотографии — на голове у дочери моей Лены сидит… А потом вдруг исчезла так же таинственно, как и появилась…
20 января супруга рассказывает мне сон.
— …Стоим мы у окна деревенской избушки, открывающего вид на широкую луговину, и видим Евгения Ивановича, ходко идущего к нам в своей походной одёжке…
— Он же умер, — переполошно шепчу тебе… А ты: «Для нас он всегда живой…»
И вот он переступает порог с приветливым — «Ну, как, ребята, устроились?» И таким теплом пахнуло…
— А Синичка прилетала?!
Мы оглянулись на окно, но там по карнизу прыгали только два воробья… И вдруг из-за цветка выскокнула и Синичка…
«Это я прилета-ал!» — раздалось за спиной уходящим эхом…
Для меня явление Синички в школе и во сне — поощрительный знак тонкого мира, откликающегося на истовый зов душ, соединивших в себе после кончины писателя терпкую горечь утраты и живительную радость его наследия творческого, которому ещё жить и жить — и вместе с нами, и после нас, но с признательным эхом наших душ…
Как жить отныне и трепетному образу птички-Синички — читай души человеческой — озарившей весь его творческий путь от истоков к океану…
Рассказ «Тридцать зёрен» — запевный пролог большой жизни как единой связи с природой вечной, которая душой светит-теплит в тебе самом, и той, что доверчиво впорхнула в творческую обитель, всколыхнув сонм летучих вопросов и предчувствие их разрешения…
Сказание «Покормите птиц!» — клик встревоженной души и реквием не только замёрзшим птицам, но и тем душам людским, что в духовную стужу лихолетья не отогрелись ещё чувством живым, не встрепенулись душой подобно птахе полётной или утратили способность к нему в навязанном режиме «выживания» в Отечестве родном, разделённом вдруг на частные владения… частную историю… частную славу… частную память… частную совесть…
«Покормите птиц!» — как SOS (Спасите наши души!)… Открытым текстом, без литературных изысков и условностей — спасайте души друг друга, начиная с себя… Вырывайтесь из удушающих оков базарных отношений: «Ты — мне, и только тогда я — тебе…». Ведь даже с домашними животными-кормилицами мы порой ведём себя как «частники»…
А вот позаботиться о вольной птице — иной масштаб души… Это уже первый инстинктивный шаг к заботе о Доме нашем общем, который решительно поболе всякой жилой площади, даже дворцовой…
Со стихами Александра Яшина, как с призывным лозунгом, вышел он к людям, расклеив поэтические листовки во многих ближних присутственных местах… Однако последовало разочарование — в обозримой округе кормушек не прибавилось ни через неделю, ни через две. Неужели даже слово поэта перестало звать, убеждать-побуждать?!
Но голос его отеческого завета — «Покормите птиц!» — услышали тысячи по всей Руси великой… В Иркутске (и в Курске), как в добрые общинные времена, всколыхнулось движение, которое может и должно стать всероссийским.
«Евгений Иванович Носов, фронтовик и писатель, — говорится в призыве иркутян (2002 года) — ушёл из жизни с достоинством пророка, оставив нам как завещание сокровенные слова… В тяжёлые дни усобиц и потрясений, перед лицом толпы обездоленных людей и беспризорных ребятишек, среди необузданного хамства, злобы и воплей отчаяния он сказал тихим голосом два слова, прозвучавшие с библейской мощью: «Покормите птиц!».
15 июня 2002 года провожали Евгения Ивановича Носова всем курским миром… Россия, родимая, ещё не собралась с духом, чтобы достойно чтить дело и память оплотных сынов своих… Да и то сказать, давно подмечено, что после порухи воля державная прирастать будет провинцией, истинно духом народным — Миниными и Пожарскими… Сусаниными и Селяниновичами… Свиридовыми и Носовыми…
И прорастают спасительные зёрна Истины — первоочерёдно думать… сердцем болеть… неустанно заботиться о целом, об Отечестве едином, нашем земном образе и подобии…
Как личную тяжёлую утрату принял кончину близкого по духу писателя-земляка губернатор области Александр Николаевич Михайлов, властью долга и долгом власти осознающий, как важно не только увековечить память его, но и включить в повседневное духовное действо области и страны живительную энергию творчества писателя широко известного и любимого…
И впервые было осуществлено издания 5-томного собрания сочинений как государственный заказ. Пусть пока в границах Курского края, но по разумной державной воле привлекать в общее работное дело лучшие умы и сердца.
Собрание сочинений получилось на редкость душевным. Составитель Евгения Дмитриевна Спасская и издатели («Русский путь», Москва, 2005) поистине в тома вложили душу и любовь… Оформленные фотографиями и рисунками автора в сдержанных тонах дорогого нам «во субботу дня ненастного», книги и на вид и на ощупь источают зазывную теплоту нежности, побуждая естественное нетерпение поскорее их распахнуть…
Вышла в свет и книга в родном Белогорье. При этом в областной Администрации весьма знаковый случай произошёл. Когда огласили предложение издать за счёт областного бюджета сборник рассказов Е.Носова, кто-то из присутствующих возразил: мол, он никогда и не жил в Белгороде… Губернатор Евгений Степанович Савченко отреагировал мгновенно: «Носов принадлежит всей России!» — отчеканил он и державной рукой начертал резолюцию — «Издать!»
Именно рукой державной, потому как с заботой о целом… С пониманием, что писатели — летописцы духа народного — как никогда нужны сегодня стране, ищущей надёжную соборную опору… И пришло время всецело востребовать родную литературу, несущую в себе патриотический дух и художественную силу великой русской классики, чтобы вдохнуть волю и веру в каждого гражданина Отечества, охранно освятить сыновней любовью каждую пядь родимой земли.
Это и есть подмога и подсказка провинций центру, как державный разум обретать!
2005-й — год 60-летия Великой Победы — выдался для Курска ещё и литературным, музыкальным и монументальным. На героической земле — ратной и хлебной — сошлись памятно юбилейные даты богатырей духа русского.
…Столетие — Шолохова… Гайдара… Овечкина… Обухова…
…90-летие Свиридова… …80-летие Носова…
Самый русский, самый литературный гений музыки Георгий Васильевич Свиридов следил за творчеством своего земляка Евгения Носова и всегда поминал его имя в числе ведущих современных творцов русской словесности.
Достойно увековечили их память на родине, в полном объёме исполнив распоряжения губернатора.
В традицию вошли Свиридовские фестивали и конкурсы. Учреждена губернатором и литературная премия имени Е.И. Носова.
Первыми лауреатами её стали курские писатели: Василий Алёхин (за роман-дилогию «Висожары»), Михаил Еськов («Свет в окошке»), Борис Агеев («Открытое небо»). Всероссийской литературно-патриотической премией «Прохоровское поле» удостоен поэт Вадим Корнеев за книгу «Неопалимая Купина».
В результате все четыре книги, с большим трудом изданные в Курске за последние три года, отмечены своеобразным государственным знаком качества… Так что любой проверяющий расходные статьи областного бюджета может смело отнести курскую литературу к самым рентабельным сферам «духовного производства».
Успешно представлял свою книгу и русскую литературу в Париже писатель и актёр Николай Шадрин.
Многолетний 700-страничный труд исследований хода боёв на северном фасе Курской дуги явил миру Виктор Давыдков.
Как всегда тепло была встречена общественностью новая книга поэта Алексея Шитикова — «По свету родовой звезды».
Вдохновенно поработали и курские монументалисты. Скульпторы Николай Криволапов и Игорь Минин установили памятник Г.В. Свиридову и барельеф поэту Н.Ю. Корнееву.
Скульптор Владимир Бартенев завершил монументальный триптих (барельеф-мемориал-памятник) Е.И. Носова. Памятник установлен в уютном месте вблизи дома на улице Блинова, где жил писатель, с выходом на улицу Челюскинцев, по которой проходила его прогулочная тропа вниз к урёмной Тускари.
Писатель запечатлён в походном облачении на лоне природы как бы сидящим у костра… У костра нашей читательской любви к нему…
И пусть каждый приходящий сюда почувствует себя благодарным угольком этого негаснущего очага нашего общего дома…
С того памятного января голос Синицы или встреча с ней всегда побуждает светлое ощущение присутствия Евгения Ивановича, особенно в предрассветные часы или в феврале, в морозную весну света, которую первыми озвучивают синички… И всегда это добрый знак на целый день или целое дело, которым ты был счастливо озабочен в тот миг… Не «из-под небес по-птичьи окликает».., а совсем-совсем рядом — небесными голосами птиц земных окликает лучшее в нас…
Помните об этом и — Покормите птиц!
Ибо зёрна, поданные в зимнюю стужу вольной птице, есть для неё спасительный хлеб насущный, а для подавшего — ощутимые крохи хлеба духовного, помеченные заветными искрами спасения….
2006 г.
Константину Дмитриевичу Воробьёву
Живые закрывают глаза умершим, а ушедшие из жизни нередко последним движением души своей на многое открывают глаза живым!
Евгению Ивановичу Носову
В одну из чёрных полос бытия, когда небо и впрямь казалось с овчинку и щедрым было лишь на беды и напасти, а грядущие транзиты планет предвещали ещё более «весёлые» деньки, искушённый в делах духовных человек посоветовал мне посетить храм, возжечь свечи у ликов святых и исторгнуть сердцем молитву о прощении.
Молитва проста, как дыхание: «…Прошу прощения у Господа Бога и у всех, кого я когда-либо обидел, осудил или обманул. Я прощаю всех, кто меня когда-либо обидел, осудил или обманул. Я прощаю всех и отпускаю… Аминь.»
Не ведаю, достигло ли нужных высот моё искреннее, многократно повторённое, покаянное слово, но себя самого я, кажется, основательно уговорил.
Не сразу — ни в день, ни в два свершилось это счастливое вдруг, когда пришло ощущение, что сказанное слово обрело врачующую решимость действия.
Как ни старался я последние годы изживать в себе чувство ответной вражды или неприязни к людям, проявляющим по отношению ко мне недоброе, раздорные гостьи — вражда и обида — нет-нет, а подступали к сердцу.
Наносные обиды и мелкие козни, распознав ещё на подлёте, отгонял либо прихлопывал, как моль досадную. Винился и прощал с облегчающей душу отрадой, и спешил ненароком сотворить добро тому, кто по недоразумению или оплошности моей увидел во мне своего недоброжелателя или заподозрил в лукавстве…
Но один супостат, рядившийся в приятельские одежды, коварно застал мою душу врасплох… Саданул в самое сокровенное так, как давненько не доставалось.
Посреди распахнутой радости бытия и восторженного полёта над всем сущим — вдруг подсечка… штопор… затмение…
Мир враз утратил свои жизнеотрадные горизонты — сжался в ком беды в границах тела, обессиленного и опустошённого… Даже сияние Солнца казалось неуместным, как и участливая приветливость друзей не грела, не бодрила, а лишь смущала… Душила обида и мстительная решимость сокрушать обидчика, неистово накликая на голову его равновеликую долю напастей, дабы на шкуре своей опробовал, каково другому от действий его вероломных.
Я не пытал у судьбы — «За что?!». Знал, что не просто так. Мало ли кого сам обижал ненароком, думая лишь о своем…
Вот и настал час… Крепись. Как должное принимай — не скули. Ищи надёжные обходные тропы — не срываясь в пропасть отчаяния… не теряя высот обретённых. Ведь ты, исповедующий белую магию, верил сам и других уверял, что и в кромешной тьме отчаяния у человека в достатке света, исходящего из него самого…
…Много спасительного нашептывает нам разум в минуту горькую, да не всегда мы, парализованные безысходностью беды, следуем его разумным советам.
Великие истины хорошо примерять на себе, когда на взлёте душа и небо безоблачно над головой. А ежели ты оглушен предательством и местью-враждой отравлен, тело, обезволенное и очужевшее, не слышит голоса разума… Словно чужой дух вселился в тебя и ты денно и нощно ведёшь с ним изнуряющую словесную перепалку, в которой ни сна, ни отдыха, ни просвета, ни опоры… Лишь приступы мести беспощадной…
Непроизвольно, в самый неподходящий момент — средь бела дня… в толпе… в кругу друзей даже — я вдруг ловил себя на том, что мысленно сокрушаю врага… Тело наливалось ярью. Кулаки сжимались…
Какое счастье, что Провидение отвело нашу встречу…
Но всякий раз, проходя по местам остро памятным, где оставил свой след супостат и где мог бы он вновь появиться, я автоматически повторял отвратительный урок насилия… Ноги и руки, помимо воли, ожесточенно пинали противника.
В то время, помню, у меня довольно серьёзно и продолжительно болели правый локоть и левая ступня. Да и прочие суставы драчливых конечностей оставляли желать лучшего. Обратился к врачам, прописали мази, пилюли, процедуры. Существенно не помогало, пока я не обратился к себе самому… и ко всем, «кого я когда-либо обидел… осудил или обманул…»
Незаметно и мази с пилюлями возымели действие — отступили боли. Ноги перестали пинать воображаемого недруга и в охотку занимались своим исконным делом — окрылённо носили меня по земле от друга к другу. Не сжимались больше и руки в кулаки — им вновь хотелось ласкать и работать.
… А однажды, подходя к самой горячей точке ощущения врага и почувствовав лёгкое напряжение в теле, я уличённо одёрнул себя: «Ты ж и его простил… и попросил прощения!»
И впервые весело рассмеялся над собой. Стало радостно и светло.
ИСЦЕЛИЛСЯ!!!
Понять и простить… Повиниться и быть прощённым — какие это душеочищающие мгновения! Пожалуй, в них, как ни в чём ином, и проявляется великая преобразующая сила изначальной любви к ближнему… В каждом из нас теплятся искры её. Приходит срок, и возгораются они, оплавляя обиду в прощение.., укрощая войну в мир…
1994 г.
Родителям с вечной благодарностью и любовью…
Однажды в минуту светлую знаменитый исследователь Центральной Азии Николай Михайлович Пржевальский восторженно воскликнул: «А ещё жизнь прекрасна тем, что можно путешествовать!..»
Именно «а ещё…», хотя путешествия составляли суть его натуры и науки.
Так и у каждого из нас, и у всех вместе нескончаемое множество поводов и причин, чтобы душа вдруг исторгла благодарение одной из граней жизни, поразившей её в это мгновение, в этом месте…
Всем существом своим мы как бы восклицаем: «Остановись, мгновенье! Ты — прекрасно!»
И это светлое заклинание не проходит бесследно. Наше маленькое озарение — сплав мысли и чувства — откладывается в храме души драгоценным камушком-оберегом…
И так — капля за каплей… мгновение за мгновением, соединяющие в себе свет-радость-прозрение, возводят в нас благодатный Образ бытия. Тот магический кристалл, сквозь который мы увлечённо вглядываемся в мир.
Восхищение… радость жизни… любовь ко всему сущему — исходная живительная энергия нашего духа, питающая все проявления талантов и благородные порывы… наши заветные чаяния и высокие душепроявления…
Они — первооснова нашего здоровья духовного и физического.
И чем чаще мы провозглашаем в себе эти духоподъемные «а ещё…», тем плодотворнее наше ощущение бытия.
Это как «Отче наш…» — каждодневное подключение к ценностям непреходящим.
А ещё жизнь прекрасна тем, что восходит Солнышко ясное…
…что глаза видят мир подлунный…. уши слышат… душа внемлет…
…что пути Господни неисповедимы, а помыслы высоки и святы…
…что не хлебом единым, но и словом проникновенным жив человек…
…что можно не только любить, но и быть взаимно любимым…
…что рождаются дети и книги…
…что говорят краски и звуки… линии и формы… камень и древо…
…что наступает вечер и поднимается занавес…
…что в храме души возгораются свечи друзей…
…что дует попутный ветер участия в паруса мечты-идеи нашей…
…что сеявший разумное-доброе-вечное имеет счастье пожинать плоды…
…что действует не только притяжение земное, но и душевное…
…………………………………………….
А ещё жизнь прекрасна тем, что она продолжается, и мы не перестаём радоваться ей и друг другу!
А ещё жизнь прекрасна тем, что она — ЖИЗНЬ!!!
1997 г
Открытым, значит откровенно о сокровенном… Лишённом защитных уловок этикета и литературной символики… без игры и лукавства… Как может говорить и слушать человек, переживший большое горе и великую радость…
А мы с вами разве не пережили и то и другое?!
Но говорить будем, конечно же, о радости бытия, во имя которой и стоит и благопотерпеть и хорошенечко благопопотетъ… Только непременно сообща… Потому как радость — имя существительное бесконечно множественного числа… И даже если её испытывает или источает отдельное «я», то всё равно в ней столько немереного «мы»…
Ибо издревле подмечено, что радость на миру — множится, а горе разделённое — тает… Как и положено горю. Оно даётся нам для строгого — до глубины истинных чувств — переживания и осмысления… и если надо — спроса с себя… и для обретения опоры в себе…
Но волю ему давать на ниве жизни совсем не гоже… Ниву надо засевать…
Как в одной доброй песне поётся: «Была война, но мы пришли живые, чтоб новой жизни сеять семена…»
Разве мы не переживаем сейчас войну со всеми вытекающими из подобного состояния последствиями?!
И самым высокий урон понесли души наши, метнувшись вослед за инстинктом выживания тела… и тем самым усилив личным испугом вопль пущенной под откос державы: «Спасайся кто как может!»
Спаслись, кто как смог, помогая друг другу…
Прошли сквозь ярый огонь… мутные воды… и ржавые трубы государственности нашей… И — нет худа без добра — по-новому прозревать стали…
Зёрна истины… Плодотворные семена разума, созревающие в сердце Человека и прорастающие на ниве Жизни лучшими всходами её и плодами.
Истина — как представление о Мироздании видимом и невидимом… о материи осязаемой и ощутимой… о телесном и духовном… о литературном и жизненном и их взаимной обусловленности в едином пространстве нашей биосферы, в равной степени данной и верующим… и мерцающим… и атеистам…
Определять принадлежность к веросостоянию должен для себя каждый сам, внутренним осознанием-ощущением подправляя своё мировоззрение до Мирознания…
Иные сердечные истины нередко приходят только с валидолом, когда бы им не мешало приходить с молоком матери…
Зёрна — самопрорастающие клетки общей Истины неделимой, ибо каждое «зерно» — суть начало и продолжение развития — мысли… жизни… духа Вселенной… И в этом заглавном свойстве материи жизни зерном Истины нужно считать и каждую душу человеческую… Особенно ежели она «сама себя познаша»… и для близкого — «единодушного» и для всякого другого… без исключений, ибо нет ни чужих душ ни мёртвых… Есть только души, не поспевшие пока бесповоротно осветлить сознание человека и угодившие в темницу плотских страстей и инстинктов…
Каждому ведомы хотя бы кратковременные затмения высокого…
И всё-таки Она светится!
…А ещё жизнь прекрасна тем, что в храме души нашей возгораются свечи друзей…
Чужая душа,
говорят нам, —
потёмки.
Секреты иной
не прочтут
и потомки…
Но —
раздвигают
сознания
рамы
Души друзей —
освещенные Храмы!
…Для каждого из нас, как поэтические строки, звучат дорогие имена… ими освещена наша жизнь от самого рождения, и всё лучшее, что нам довелось испытать и утвердить в себе, так или иначе есть отражение лучшего и поучительного светлых образов и живых действий наших современников… Многие из них стали для меня и событием… и явлением… отрадно согревающим душу воспоминанием… и повседневным ощущением чувства приятия и поддержки…
Рад хотя бы скромным посвящением светло окликнуть души близких мне людей… здравствующих и усопших, но таких же неотделимых от жизни моей, быть может, чуточку острее и чувствительнее окликающих время от времени…
А всех, кого не окликнул по имени, окликаю по душе… Потому как всё написанное мной обращено к Другу, живущему, уверен, в каждом из нас. И всё, что в книге пришлось по душе — посвящено тебе…
В эзотерике есть одно важное понятие, действие которого нам легче всего ощутить на себе… Это Эгрегор. Некое энергетическое «облако», возникающее между людьми, связанными общими чувствами, целью-делом, идеей-верой…
Самый устойчивый и ощутимый Эгрегор, конечно же, у взаимно любящих… Это как бы дополнительная общая аура двоих, которую они обретают с момента зарождения чувства.
Для себя это понятие я обозначил прекрасным русским словом Лад, земно и небесно подразумевающим и мир, и согласие, и любовь, и отраду, и благотерпение… и многое-многое другое, с чем душа ладит, а слово-дело ладится…
Лад. Облако духовного порыва двух влюблённых сердец… Тот самый энергетический шалаш, в котором с милым рай, ежели его незримые, но ощутимые пределы постоянно и обоюдно подпитывают порывом влюбленности нового дня… Любимый человек — со-творец общего Лада — наш магический кристалл, сквозь который мы и призваны смотреть на мир, чтобы воистину узнавать его… ибо он изначально соткан из ритмов любви-радости-благотерпения… Надо только попасть в резонанс… И Лад — как остриё любви к жизни — в этом первый помощник. Неутомимо «затачивать» это всесильное остриё да будет нам в радость.
Кто из двоих должен больше стараться? Ответ может быть только один: каждый — больше другого!
Пусть же вдохновляет нас нерушимый в веках Лад Тристана и Изольды… Ромео и Джульетты… Ивана да свет-Марьи…
…А ещё Жизнь прекрасна тем, что можно не только любить, но и быть взаимно любимым!
Как светло и отрадно венчать этот выдох душевным восклицательным знаком. Потому что рядом… совсем-совсем близко… а вернее — во мне самом — живёт-светится-лучится одарённая радостью и красотой Жизни Женщина-душа, нежнейший друг сердца моего — Елена Васильевна Холодова, архитектор памяти священной, она же Елена Прекрасная, она же Умница и один из самоотверженных ангелов-хранителей истории Земли Курской…
Да будут благосклонны к прекрасным порывам её души силы небесные и земные…
Думаю, каждому мужчине есть повод так думать-чувствовать о своей половине Лада жизни…
Зёрна сии вызревали в Ладе нашем… Нелегко, но радостно… По любви и согласию с жизнью…В стремлении постичь
Высшие светлые Мысли…
Ясные сокровенные Слова…
Великие отрадные Чувства…
…и они подступали к нам над суетой и поедой быта… сквозь внутреннее смирение гордынь и претензий — …на вдохновенной волне со-творения…
Виват Лад!
После телевизионного фильма «Великая тайна воды», не оставившего, пожалуй, равнодушных — публично приоткрылась маленькая щелочка, а то и целая форточка из нашего сугубо и грубо материального (но такого прекрасного!) мира в мир тонкой материи, в мир нашей души и Души Мировой.
Открытым текстом человеку сказано и показано — ты со-творец мира, в котором живёшь… Co-творец и добра, и зла… ежемгновенно: ежемысленно… ежечувственно… ежесловно… ежедейственно… И всё это связано со структурой вещества и прежде всего воды — особого всеохватного вещества жизни…
Ноосфера и Мировой океан — величайшие биокомпьютеры с божественными ритмами бытия — даны тебе для со-творения в образе и подобии… Неуродуй! Не безобразничай… Блюди закон Совести, как внутреннее (но уже не тайное!) осознание и выбор истинного добра, а не его лукавых имитаций…
Совесть есть великая и безусловная техника безопасности от катаклизмов личных… общественных… природных…
Совесть — гироскоп общественной устойчивости… автопилот души человеческой… безусловный рефлекс любви к ближнему… универсальный ключ к гармонии души и мира…
Какая откровенная реальность без грана фантастики… Всё логично, ибо технологично даже для нашего материального ощущения, не отрицающего ни атом… ни ген… ни клон…
2006 г.
М.М. Пришвин, переживший все катаклизмы первой половины прошлого века, пытливо искал пути выхода человека из личной обиды жизни… Первый естественный выход — протест, борьба, революция… — если и вынужденный ход, то никак не окончательный выход, ежели не удаётся внутреннюю инерцию борьбы и протеста преобразовать в созидательное «умирение» себя… и каждого, а значит и «стихию»…
Моё творчество, говорит писатель, не есть обычное счастье, а усилие радостного выхода из личной обиды: это есть путь к радости, но не к счастью… Из двух разных источников вытекает довольство счастливых и творческая радость… Счастье у людей выходит, а радость достигается (!)
Даже полное материальное благополучие, данное человеку без его творческого участия, можно условно назвать «счастьем», но не радостью, ибо оно не связано с нравственным волением человека, с его устремлённостью к идеалу (целому!), к тому, что он любит, во что верит.
«Счастье — это к себе, а радость — это от себя в мир ко всему живому и любимому. И даже сама любовь у Пришвина — это радость о бытии другого… Создать и сохранить такую независимую радость — это и есть творческое поведение в его понимании…» — свидетельствует нам Валерия Дмитриевна Пришвина, жена и ангел-хранитель творчества писателя.
…Полвека тому М.М. Пришвин записал в дневнике: «Теперь уже подходит время, когда закон сходства сам требует во имя правды закона различия… И это будет законное различие в смысле: «Бог любит всех, но каждого больше» (!)
Какая необъятная мысль…
Любовь, как процесс обоюдный (а по сути — абсолютный…) и неистечный… Бог любит всех, ибо всем доверил сотворение по образу и подобию своему… Но каждого — «больше»… И это больше есть вклад каждого в божественное сотворение жизни… Это «больше» и есть — сила твоей ответной и заветной любви к жизни, ко всему живому и сущему… И в молитве… и в мыслях… и в словах-делах…
Сыну Владимиру и други его…
Любовь… любить… — высшее небесное свойство душ наших… и основа основ Бытия…
И чтобы осмыслить это великое, надо хотя бы чуточку отстраниться… Всё большое известно как видится…
Дружба — состояние более земное… обиходное и такое же почитаемое…
Отрадно, что все дружат с кем-то…
Печально, что иногда «дружат» против кого-то…
А так хочется дружить со всеми — во имя каждого!
Пожалуй, это и есть одна из первых ступенек к великому исходному — любить ближнего…
И скажу по секрету (который, впрочем, каждый открывает в себе), что в дружбе таится ещё какая отважная и высокая любовь, завещанная нам и в род и в потомство…
Вспомним только — «за други своя…» (!)
2006 г.
Валентине Григорьевне Ордынец
Рязань. Кремль. Успенский собор пятиглавый. Могутнее храма, пожалуй, встречать не доводилось.
Стоишь — былинка пред дубом вековым… Но (о чудо!) не ощущаешь приниженности… Напротив — купола приоблачно плывут увлекая за собою… И ежели душа в радости и свете — ничто не мешает ей воспарить над куполами и далее — в любые пространственные беспределы… И даже представить матушку-Землю голубицей Космоса, будто взираешь на неё в иллюминатор корабля межпланетного… Впрочем, для этого тебе и не нужен корабль — душа самый искусный аргонавт…
Наше воображение несравнимое ни с какими приборами свойство всеохвата — реального и виртуального… Жаль, что ему мы верим лишь в рамках материального «дважды два», относя остальное в разряд иллюзий…
А ведь именно оно, воображение, — и окно в неведомое и главный свидетель существования его…
Вера, как и Любовь, не требует доказательств. Состояние в Вере и в Любви ни с чем несравнимо. Это высшее проявление души человеческой в её со-творении Бытия…
Какая уж тут пылинка-песчинка… Искра Божья — искрица! Живинка-единка!
Нам бы осознать себя сначала на уровне открывающейся сути воды, где капля есть и образ и подобие океана и всегда с ним на связи… беспроводной и контактной. Мы — Человечество (Океан!) — не есть сумма «Я»… Не арифметика, а скорее — физика (!), где частица «Я» несёт в себе и память и суть всего образа «Мы»…
Человек — образ Человечества — и он вправе и вдолге предать ему благородные черты своего лица…
Имеющий силу преображения да использует во благо.
2005 г.
Родным Гребневым
Человек, пожалуй, самое ёмкое и загадочное зеркало, отражающее мир и себя самого…
Правда, для себя прежде всего и загадочное… Но стоит только собраться с духом и «разгадать» себя — многое станет ясно и в других…
Да, каждый из нас — живое, текучее во времени зеркало — и беспристрастное… и «себе на уме»… и лукавое… и восхищённое… и кривое… и преобразующее…
Перечисление разновидности зеркал, в образе которых мы иногда выступаем, можно, конечно, продолжать… Но основных по сути всё равно останется два-три.
Посмотримся для начала в три — приветливое, кривое, преобразующее.
Первое куда как ясно: улыбайся миру и он приветливо отразится в тебе… Проверить это довольно просто: загляни без улыбки, угрюмо-озабоченный в зеркало обыкновенное — экая бука встретит в нём тебя… и ты без труда догадаешься кому первому «светить»!
«Кривое» посложней… Правда, народная мудрость сразу же спешит к нам на помощь: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива»…
Крива, конечно, не рожа, а «вы-рожение»… В этом «ро-жении» отгадка и кроется…
Ты весел и благодушен — а тебе навстречу «порыкивают» и хамят…
Ты опечален горем-бедой… тих и потерян… — но вместо сочувствия натыкаешься на скрытое или явное злорадство…
Ты радуешься своей победе-удаче, а кто-то завистливо щурится и вот-вот обронит словечко недоброе…
…………………………………..
Не спеши возмущаться… Загляни в себя хорошего, да излови одно-два мгновения, когда сам выступал (особенно на уровне мысли!) зеркалом кривым…
Так шаг за шагом можно дошагать до пронзительной истины: всё, что ты видишь в других (и кривое, и красивое…) — суть твоё отражение сиюминутное, либо отложенное «на сейчас»…
Что делать, как быть?
Принять… Задуматься… Преобразиться…
Не сомневаюсь, что каждый может припомнить счастливые моменты выправления «кривого зеркала» в себе по отношению к близкому или «далёкому», ставшему сразу близким… Когда уверенно гасишь какое-то недоразумение в себе, как правило оно уже не всплывает и в других.
И как бы ни было тяжко и печально порой, в какие бы дуги судьба не гнула — любящий взгляд Лада твоего и приветная сила други твоя отражаются и в тебе силой преобразующей…
2006 г.
Благотворителям Земли Курской
«Люди гибнут за металл», потому что «сатана там правит бал»…
Время, говорят,— деньги…
Но и у денег — своё время… или безвременье… Своё лицо или маска… Своя созидательная или разрушительная сила…
Потому как они суть энергия, сконцентрированная в фокусе бумажных или металлических знаков — своеобразный ключ к живым дверям многих проблем…
Деньги, как и всякая энергия — от спички до атомного реактора — и опасны, и властны…
Всё дело в том, какая душа и какая воля владеет ими…
Заглядывать за ширму, где сатана свой правит бал, нет никакого желания, обкушались примерами и прискорбными и удушливыми.
Слава Богу, несть числа благотворении, выруливающих наше бытие на общинную тропу, где и «частное» созидает государственное и духовное…
Есть две великие русские пословицы, которые по генетической ясности смысла жизни перевешивают тома философских изысканий: «Что посеешь, то и пожнёшь» и «Где родился, там и пригодился» (!) Они верны не только для человека, но и для его величества праведного Капитала! Не может он быть равнодушен к земле, которая его родила…
2005 г.
Юрию Озерову
Жестяной голос дождя за окном. Всю январскую ночь он поплёскивает, постукивает, покрапывает…
Ветер налетает тугими шквальными порывами и кажется, выгибаются стёкла окон от его напора, струясь сквозняком из щелей…
Мягкий оттепельный ветер с дождём — добрые спутники на тропе и за столом.
На тропе они испытывают тебя подобием бури — теребят, окатывают, сдерживают или ускоряют шаг, забивают дыхание — заставляют всё тело быть настороже, жить каждым мускулом, одолевать дружеское сопротивление стихии… Непогода, отделённая стенами жилища, рождает чувство всесильного уединения…
1968 г.
Татьяне и Николаю Басаревым
В окошко заглянул тополёвый лист. Метнулся вверх по стеклу на карнизном порыве ветра и опал.
Но нет — следом вспыхнули позолотой окно и стена — это Солнце пробилось сквозь снеговые тучи и огромным осенним листом осветило комнату.
Искра и пламя осени.
1984 г.
Светлым душам нашим...
Обычно, когда корабль терпит бедствие, в эфир посылается сигнал SOS, что на международном языке означает — «Спасите наши души!»
И всяк слышащий, если может — спешит на помощь или истово обращается к силам небесным и земным о спасении терпящих бедствие…
Но какие ещё бедствия и сколь громогласный SOS следует послать человеку, чтобы он задумался о спасении собственной души, а через неё — и всего человечества?!
Вопрос риторический и задавать его можно и нужно только себе самому… И когда сам себе начнёшь мало-помалу отвечать действием, с другими останется только откровенничать… Хотя других-то по сути и не существует: все они — «мы» моего «я» или же много — «я» моего «мы»… Истина где-то посредине, вернее — в единении…
А первый шажок осознания — осмотри себя со всех сторон и поприветствуй всё самое лучшее: мысли-радости… чувства-чаяния… улыбку существа своего… светлый взгляд приятия мира… ощути здоровую бодрость тела своего…
Это ты поприветствовал Душу свою, своё главное Я и Мы одновременно…
Часто ли мы это делаем?
Принято ли говорить о душе, как о Божьей искре не только в переносном, образном смысле?
Какое место её истинные проявления занимают в тебе… в твоей семье… трудовом коллективе… родном государстве?!..
И вдруг окажется, что всё великое… прекрасное… одухотворённое, созданное на Земле — плоды душ людских, приблизивших разум тела к благоритмам образа и подобия. И только сами души — вечные невидимки — остаются непризнанными тенями…
Всё больше убеждаюсь, что самой «непрописанной» на Земле и «неимущей»… непризнанной и безвластной… обделённой в правах и обязанностях… обойдённой законами и положениями… уставами и монастырей и светских сфер… является Душа человеческая…
Вне закона ибо вне сознания. Как внебрачное дитя человечества…
Не сказали о ней убедительно слов безусловных ни наука Жизни, ни Вера бессмертия…
Прости, Господи, что мы до сих пор Тебя в себе как следует не познаша…
2006 г.
Владимиру Бахмуту
Весьма признателен популярной сочинительнице детективных историй Л., которая честно и откровенно признала в радиоинтервью свои книги текстами, а не литературой…
Это нисколько не умалило значение её психологически и бытово увлекательных трудов, но внесло определённую ясность и позволяет нам при внешнем сходстве найти сутьевые различия.
Да, тексты иногда с доброй иронией и улыбкой утоляют наше житейское любопытство… А как там у других? Ещё хуже?! Значит у нас всё более-менее… Лучше? Тоже нам в науку: и мы «смогём»… Этакое незлобливое затейливое дыхание «моды жизни»…
Тексты детективные — особая статья…
Одно дело запретно-благородные порывы Юрия Деточкина («Берегись автомобиля»), как говорится — классика жанра со всеми отрадными признаками хорошей литературы…
Совсем иное — патология «мокрушного криминала»…
Убойные детективы разрушительны не только лёгкостью и обыденностью, с которой вольно или невольно автор и персонажи этого ярописания относятся к смертоубийству, но и теми иезуитскими устремлениями, которые диктует базарный закон жанра — быть всё изощрённее в технологии описываемых преступлений… Больное воображение чего только не явит… И та измышленная явь обретает своих исполнителей или последователей в жизни, о чём тут же извещает нас криминальная хроника… Короче говоря, «передовой опыт» патологии физической и духовной в подобном жанре становится на поток.
Никакая свобода слова, никакие права человека и свободы совести не имеют смысла, ежели они не заботятся о Целом — человеческом лице и душе Человечества!
Всякий иной ход «свобод» — от лукавого…
Истинная литература — мировая и тем более отечественная — какие бы трагические сюжеты в ней не совершались, непременно ставит во главу угла благородство и силу созидательного духа героя…
И после любых потрясений в обществе истинное искусство всегда исполняет роль Ноева ковчега для душ людских…
А «криминалка» знай лезет из кожи за новыми потрясениями и антигероями…
Так что оглянись-подумай, Друже, что ты читаешь и скажи себе сам — что… строишь в себе…
2006 г.
Служителям книжных храмов
Люблю рассматривать стеллажи прочитанных книг. Их корешки, словно клавиши чувствительного органа — стоит лишь взглядом коснуться… и зазвучит…
…Пушкин… Толстой… Платонов… Стендаль… Достоевский… Хемингуэй… Андреев… Пришвин… Фолкнер… Блок… Шолохов… Роллан… Паустовский… Экзюпери… Маяковский… Булгаков… Цвейг… Шукшин… Чехов… Бунин… Воробьёв… Носов…
У каждого свой голос, свой иногда необозримый диапазон, свои неодолимые глубины, а вместе — полнозвучная симфония жизни, которой ты никогда бы не услышал, не будь их или… пройдя мимо…
И почти рядом с каждым великим непременно живет ощущение друга, кто не скупясь подарил мне или разделил со мной его волнующий мир…
1967 г.
Елене и Евгению Лысенко
Солнце — пожалуй, единственное и бесспорное, что достойно всеобщего поклонения.
И через сто, и через тысячу лет, когда человечество, словно фонарями, обвешает планету летучими светилами, даже самые мудрейшие будут с обнажённой головой встречать по утрам восход Солнца и провожать его…
Оно всегда выше нас — главный творящий родитель планеты.
Только дважды Солнце становится вровень, лицом к лицу с человеком.
На восходе — потому что прощает молодости дерзость её и, обласкав добродушной улыбкой, приглашает тянуться за собой…
На закате — потому что прощается с человеком, отвешивая ему благодарный поклон.
Гордо встретить Солнце и достойно проститься с ним — не в этом ли великая мудрость жизни…
1970 г.
Зинаиде и Василию Алёхиным
Если это о любви, то даже великие атеисты называют её «даром божественным»… Или талантом. Что тоже от Бога… или Богом помечено…
И ещё как неоспоримо правы атеисты великие! Ибо только великие могут позволить себе такую роскошь — признать высшую степень за противной стороной…
Щедрость великого верующего — воздать любви должное, не принижая, не порабощая её «греховными постулатами»…
Ведь любить — это прежде всего одаривать себя(!) светлым чувством гармонии с жизнью — включать в действо могучее тот самый дар божественный, что таится в нас до поры до времени, как зародыш в зерне.
Говорят, что природа зверей не ведает ни любви, ни совести… Умники-скептики вопиют: там работают инстинкты!
Упаси вас произносить эту досужую «научность» вслух при даме с собачкой. Нет, в порыве оскорблённого несогласия собачка вас, пожалуй, не покусает, но посмотрит с такой укоризной! (Впрочем, и дама тоже…)
Вся истина чувства собачьего — во взгляде… И лишь малая толика — в вилянии хвоста.
Принимайте преданный взгляд животного за инстинкт Любви с большой буквы, не ошибётесь и не пожалеете никогда. Инстинкт дело надежное. У него нам ещё надо много и посрамлённо учиться.
Чувства человеческие есть одно из главных свойств духовности материи. Очень скоро эту аксиому подтвердит, наконец, светло прозревшая наука и тем примирит и верующих, и атеистов.
А животным не нужны ни формулы, ни доказательства — они считывают непосредственно. Кое-что от них и нам передалось…
Искусство — через интуицию — давным давно знакомо с этой неоспоримой реальностью. Музыка… живопись… поэзия… — осязаемая материализация чувства, мысли… Духотворная материя: и сотворена божественным действом души, и сама творит духовное действо со всяким, кто восходит в её энергосферу отзывчиво и откровенно.
Осознание естества и искусства позволяют человеку достичь той желанной гармонии жизни, движителем и созидателем которой является наш божественный дар — Любовь… на уровне инстинкта с большой буквы!
В любви, как в солнечном луче, сфокусированы, живут и проявляются все цвета радуги чувств человеческих.
Любовь — единственное всесильное оружие, достойное Человека.
Любовь — универсальный ключ к самым сокровенным тайнам бытия. Охваченные её озаряющим горением, мы настолько открываемся миру, что и он щедро отвечает нам взаимностью многообразной…
И мы вдруг начинаем с удивлением и отрадой считывать взгляд собачий, словно в зеркальце волшебное заглянули… Там для нас и про нас столько всего! Если глаза человека называют зеркалом души, то уж глаза животного — зеркало самой Природы.
Ах, как все-таки правы атеисты великие: Любовь — сила Божественная!
2000 г.
Ирине и Михаилу Изотовым
Горе от ума… в кругу безумия…
Горе от ума… вдали от сердца…
Горе от ума… в сомнениях без веры-надежды-любви…
«У нас мстительная правда», — всплыло во сне… И, пробудясь, трудно было не согласиться с этим неожиданным откровением подсознания.
А ведь верно — в последние годы мы не столько радуемся Правде (и даже Истине!), сколько уличаем ею друг друга… (Особенно — друг недруга!). А скопом — историю… прошлое… народ…
Правда-приговор… правда-пугало (страшилище даже!)… правда — расплата и месть… «Правда» стала разменной монетой хулы и драчки — агрессивной… жестокой… беспардонной… Любое, даже самое святое дело, оказывается, может быть разоткано на «правды промежуточные», которые становятся похожими на ежа с колючками вовнутрь…
Но Истина — единая и неопровержимая — заключается в том, что человеческой природе «правда мстительная» противопоказана! Она рушит систему добра и обращается в свою противоположность. Она вызывает тягу ко лжи во спасение — шкурного… кланового… бурсацкого… Она подталкивает на тропу желчного «правдоискательства» — любой ценой!., чаще — через горе от ума без сердца, когда факт правды разворачивается так, что становится хуже кривды.
Правда резко упала в цене, как только стала иметь спрос на деньги. Ибо покупают обычно лишь нужный-выгодный товар с полным правом придать ему «своё лицо» или закопать куда поглубже… Например, правда лозунга о выживании, брошенная однажды с бугра власти, заключается прежде всего в том, что жиреющие авторы его и повторители стремительно и неуклонно выживают из Ума-Совести…
Вот и у Правды отняли исконное право и дело её — до Истины дорасти!
Горе от ума… изощрённого и лукавого… бессовестного и бесстыдного… украденного у Разума и Здравого Смысла…
Горе и уму, который не за Разумом, а за разум пошёл…
И горе от ума в стадии безумия остановить может только каждый из нас — для себя… для живущего рядом… а вместе с ним — для всех. И как национальное достояние будем лелеять и приумножать радость от Ума, Сердцем благословенного.
1997 г.
Татьяне и Василию Золотарёвым
Представьте себе двух отчаянных спорщиков: один ратует за правду, другой — за доброту…
Казалось бы, что спорить правдолюбу с доброхотом — одного ж поля ягодки… Ан нет, распаляются, всяк своё поперёд воза ставит.
Правдоискатель, как и положено, понапористее, режет правду-матку отбойно:
— Это вы, добренькие, всё и профукали… От добра без кулаков добровище осталось…
Пепелище, значит…
Добролюб хоть и не очень яр был в изложении аргументов, но тоже в сердцах выпалил грибоедовское:
— Я правду про тебя порасскажу такую, что хуже всякой лжи!..
Рвут одеяло истины поштучной… всяк на себя, и невдомёк каждому, что истина-то даже не посередине, а в единении…
Ведь ещё по Далю: правда есть истина в образе… во благе… Во добре!
Истина во добре!!
Одно без другого — сироты казанские… даже повздорить готовы…
Ибо сказано: в ком правды нет, в том добра мало… А разве несправедливо обратное: в ком нет добра, в том правда не ночует…
У Льва Толстого под 7 января записано: «…Если ты не добр к человеку, то ты не исполняешь главной своей обязанности».
А значит, и правда жизни твоей весьма сомнительна…
Потому как добро по сути и назначению своему — всему стветоносному первооснова!
У доброты почти абсолютная правота… Ибо Она, по Толстому, — украшает жизнь, разрешая все противоречия, запутанное делает ясным, трудное — лёгким, мрачное — радостным.
Правде же ещё добреть и добреть…
2001 г.
Инне Бойко и Сергею Астапову
О близких, дорогих сердцу людях, тех, что в нас жизнью своей проросли, нельзя говорить в прошедшем времени — я знал… я любил… — даже если они и покинули этот мир подлунный… Мы ж не говорим — я любил Пушкина… любил Родину… Любил Солнышко восходящее…
Как нелепо и неблагодарно звучит — «я любил отца с матерью»… А теперь, значит, разлюбил?! Экая неловкость языка!
Нет-нет, напротив — мы любим их всегда.
Наше благодарное, трепетное, озаряющее отношение к родителям… учителям… наставникам духовным… друзьям-приятелям… любимым — непреходящее! Оно реально и животворно в сию минуту. Как вздох. Как мысль. Как светлое воспоминание.
Ведь только стоит подумать… вспомнить… Воспоминание — та же встреча. И даже чуть нежнее… острее… неожиданнее… Воспоминание о милом сердцу человеке — всегда интимное движение души. Выделенное и всецелое обращение к нему, пусть даже на самый короткий миг. Пусть это несколько ударов сердца — но каких!
Наши чувства, эмоции — самое реальное, самое существенное, самое подлинное свойство жизни. Собственно, это и есть жизнь человеческая в отличие от прочих её форм. Даже вспоминая о прошлом или думая о будущем, мы чувственно горим жизнью текущей. Ибо прошлое о прошлом не вспоминает, как и будущее о будущем не говорит…
Светлое чувство сравнимо с горящей свечой тремя заглавными качествами — светом, теплом и душеочищающей святостью. Священен огонь, свято чувство!
И когда мы думаем о дорогом человеке, рядом с нашей свечой как бы возгорается ещё одна… И чем больше дивных образов людских вмещает наша душа, тем светлее в ней, как в Божьем храме в день пасхальный.
1997 г.
Валентине и Владимиру Кулагиным
В последнее смутное десятилетие российские СМИ пережили своеобразный ренессанс «второй древнейшей профессии», которая кое в чём лихо превзошла и профессию «первую», проституцию то бишь. Цена грязному слову резко пошла вверх. Есть заказчики, отчего не найтись исполнителям!
В предвыборную пору вовсю тужились и доморощенные продавцы слова… свободного от стыда и совести. Сейчас, вроде, наступает отрезвление с оздоровлением, но нет-нет да восстанет зловещий чертополох…
Все мы изрядно оказались напуганы «чумой XX века» — спидом. Особенно его почти мистической таинственностью — вроде бы непонятна его природа и цель… его причины и следствия…
Чуть меньше переполоха и явных пока жертв от вируса компьютерного. Но его глобальность непредсказуема…
Уверен, пройдёт совсем немного времени и духовно просвещённые учёные докажут недоумённо рациональному человечеству, что природа этих вирусов-близнецов — духовная (!) Иными словами — заслуженная «награда» за антидуховность… При тотальной ответственности всех и каждого.
Спид — как охранное наказание за разврат тела… «Компа» — предостерегает от безграничного разврата разума, так стремительно поощряемого «прогрессом» освоения виртуального пространства… разбойной генной инженерии… бездушья клона…
Не надо быть особым провидцем, чтобы вычислить и третьего «братца» — уже во всю работающего в наших душах — и правых, и виноватых… Имя его лежит на поверхности — СМИД. Он вездесущ, но средства массовой информации в несомненном приоритете, им и «сиять»…
Да, да — предостережение от разврата души…
Вдруг стало удручающе ясно, как зарождается и уже действует этот коварный разрушитель… разъединитель… опустошитель — вирус СМИД. Он уже там, где внаглую попираются все правила игры и нормы бытия… где «свобода слова» без стыда и совести…. где нахрап и вероломство…
Идёт стирание нравственных устоев на генетическом уровне. И мы уже не то чтобы не понимаем друг друга, а не хотим понимать! (Свобода, брат!) Или же «понимаем когда выгодно»…
В общем, ни стыда, ни совести, ни чести — одни рыночные отношения!
А вирусы, тем не менее, великие. Они из разряда «нет худа без добра». Точнее — худо для добра… Для осознания и худа, и добра!
Задумаемся — обретём вакцину без эскулапов, следуя истинам великим и простым.
Отмахнёмся — никакие капиталы не помогут.
2002 г.
Ольге и Михаилу Еськовым
У каждого из нас в жизни прожитой найдётся с избытком оснований и причин, чтобы в любой момент с готовностью прийти на помощь другому. Ведь все мы — наши жизни, наши судьбы — сотканы из больших и малых «помощей» и поддержек, услуг, одолжений, совершённого для нас добра, одарения мудростью и опытом, и многих иных душепроявлений людьми близкими и не очень, даже нередко случайными, действующими по долгу ли и обязанности, или же по щедроте душевной.
Припомните только родных и близких, учителей и наставников, друзей и товарищей, соучеников и сослуживцев, прохожих и попутчиков… Сколько их, добрых помощников и выручал, прошло, есть и пребудет в нашей жизни?!
Так что каждому из нас впору обладать если уж не инстинктом помощи, то хотя бы условным рефлексом готовности не задумываясь прийти на выручку…
Как-то в автобусе у молодой женщины случился приступ эпилепсии. Вдруг изогнулась в коромысло, дёргаясь, стала сползать с сиденья. Пена изо рта…
Девочка лет восьми-девяти закричала испуганно и тревожно: «Мама! Мама!» И призывно ко всем: «Помогите, ей плохо!!!»
Остановили автобус. Вынесли женщину на свежий воздух, уложили на тротуаре под липой. Девочка вцепилась в кофту матери, плачет и умоляюще заглядывает всем в глаза, не позволяя покинуть больную. И все остаются на месте в ожидании «скорой помощи».
Мой друг — врач. Он сразу же склоняется над больной, придерживает ей голову, чтобы не билась о дерево. А я, завидев разлив желтой тягучей жидкости по асфальту, отворачиваюсь, едва сдерживая тошноту. Хотя то был след от раздавленных яиц, истекающих из сумки, которую девочка держала в руке, совершенно позабыв о ней.
Мало быть готовым на помощь прийти, надо ещё и Уметь это сделать.
1979 г.
Борису Яковлевичу Солнцеву
По утрам на восходе Солнца и Души ты весь просветляешься, обретая мир заново изумлённым младенческим взором…
У которого всё впереди.
И неутомимость.
И неутолённость…
И постигаешь вдруг глубокую мудрость простой истины, что утро вечера мудренее… И проникаешься очевидным откровением — каждый день начинать с отрадного восхищения жизнью…
И завершать его благодарным поклоном…
Мудрость заката обжигающа… А вдруг — последний… Успел ли насмотреться… наслушаться… начувствоваться и сказать своё спасибо миру Света?!
Да, с угасанием света цена времени для каждого неизмеримо возрастает… Порой до абсолюта…
До цены жизни!
У Даля о мудром высоко сказано: «…основанный на добре и истине… праведный, соединяющий в себе любовь и правду… в высшей степени разумный и благонамеренный…»
Разве не созвучен этому рассвет Души нашей?!
Пережив однажды это маленькое прозрение, каждый вправе ответить, что утро с вечером дня мудренее…
А если осознанно и благодарно брать с собой в сон много-много Солнца в образе радостей земных, тогда по утру восход великого Светила в соединении с твоим внутренним сделают день мудренее дня предыдущего…
2001 г.
Родным Харским
Есть наука, которую мы постигаем всю жизнь и каждодневно, — во сне и наяву, — сдаём экзамены-зачёты…
И не только до часа последнего… — но и в род, и в потомство. Сын за отца-мать… дедушку-бабушку и пра-пра… ещё как отвечает! Дочь, естественно, тоже… Потому как высшие степень и звание у науки этой заключены в гордом словосочетании — наше благородие!
На звание это работает каждый в него входящий… И памятью… и помыслами… и действом… Хранящий в себе светлую генетику Души рода своего…
Наука эта — Жизнь Человека. Наука о себе.
Наука о Человеке — теория.
Наука о себе — сплошная практика…
Истины жизни, слагающие эту самую обиходную науку, изначально принадлежат всем, как свет… воздух… вода…
«Что посеешь, то пожнёшь…»
«Как аукнется, так и откликнется…»
«Не место красит человека, а человек — место…»
«Не плюй в колодец, пригодится воды напиться…»
«Где родился, там и пригодился…»
«Где лад, там и клад…»
И многая-многая иная мудрость, народом нашим изреченная и жизнью тысячелетней выверенная.
Но великий эксперимент бытия заключается в том, что каждому из нас приходится открывать простые истины для себя заново, по крайней мере, дважды…
Первое открытие — озарение смыслом…
Второе — озарение действием…
Вдруг однажды привычное с детства — «что посеешь, то пожнёшь», «как аукнется, так и откликнется», «не плюй в колодец…» — пронизывает нас почти осязаемым откровением… как вздох свежего воздуха в момент удушья… как глоток воды в отчаянную жажду или спасительный огонёк в непроглядной, кромешной тьме…
И мы счастливо проникаемся убеждением, что истины мало знать-понимать — им надо следовать!
И тогда простые истины обретают в судьбе нашей положенное им великое основополагающее значение…
1998 г.
Анатолию Шавлову
Сон и смерть.
Человеческая память вносит свои поправки в объективную реальность этих явлений…
— Спит, как убитый,— с добрым чувством восхищения говорим мы о человеке, поработавшем всласть.
— Лежит, как живой! — восклицаем печально, прощаясь с тем, кто безвременно покинул нас. — Ещё столько мог сделать… Он умер в работе, посреди кипучей жизни своей…
— Нет, он не умер, — протестует Память. — Для нас он живой, только уснувший на долгое долго.
1965 г.
Виктору Михайловичу Федичеву
Он погиб на посту в последнюю ночь февраля, когда надвигались события на Даманском. Погиб от злодейской пули, пущенной с того берега Уссури.
Отец из самого центра России слетал «на край света», похоронил сына и вернулся домой с горькой правдой.
А к 8 марта в материнское сердце с новой болью и надеждой постучались сыновние поздравления.
«Письмо медлительнее пули…»
1974 г.
Азе и Глебу Паншиным
Противостоять злу, конечно же, надо силой…
Но в основе своей — силой добра… силой радости жизни… силой Веры… силой единения в неприятии зла-насилия-агрессии…
Ну, а ежели потребно будет мускул напрячь — изволь сделать это добротно… отважно… с осознанной необходимостью…
Да не возрадуйся повержению силой мускула и оружия…
Насилие даже над насилием — несомненная трагедия добра!
А потому повинись перед Всевышним, что не в полную меру владеешь оружием Разума и Сердца — словом и примером…
И день ото дня… случай от случая… крепи силу Веры своей и сплочение с ближними в неприятии зла…
1997 г.
Родным Горбулиным
Хорошую книгу давно и не случайно сравнили с задушевным другом. И верно ведь — читаешь её, как беседуешь с понимающим тебя откровенным человеком.
О встрече же с поразившим воображение человеком мы нередко говорим с восхищением, как о мудрой, оригинальной книге…
И во всём этом нет ни грана тавтологии. Напротив, одушевление книги и овеществление в слове духовного мира человека — явления неразделимые и естественно переходящие одно в другое.
Человек и Книга — величины равнозначные, достойно раскрывающие друг друга.
И все же у человека перед книгой есть одно завидное преимущество — он всегда, и в последней странице своей, непрочитанным остаётся…
А близкий, родной человек и подавно том особого порядка… Ты не только читаешь его день ото дня, но и себя-своё вписываешь меж строк…
1992 г.
Родным Заутренниковым
Иногда, шагая домой после трудной и важной работы, вдруг невольно вспоминаю отца. По привычке задумываюсь: а почему я его вспомнил именно сейчас? И, как бы поглядев на себя со стороны, нахожу отгадку — ведь его походкой иду! Размеренной, неторопливой поступью человека, исполнившего доброе, нужное людям дело…
1969 г.
Нине и Юрию Асмоловым
Он радостью светится — говорят о человеке влюблённом… Радость — это солнечный луч, исходящий из каждого. В призме жизни он преломляется в цветастую радугу чувств…. испытанных самим и пробуждённых другими и у других… Об этом великие пророческие пушкинские строки: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал…»
Лира — душа говорящая. И каждый вправе воскликнуть эти слова, адресуя их по крайней мере к близким-родным-любимым…
А спектр добрых чувств, пронизанных радостью и любовью, довольно широк — от восхищения и благодарения, нежности и обожания… через сочувствие… сострадание… соучастие словом и делом… до святого негодования и ярости благородной…
Последнее, правда, уже за краем спектра… Это трагедия Добра — когда для радости человеческой вдруг не остается ни искринки, ни щелочки… Всё застит ярость… даже «благородная»…
Великий момент истины… Добро перерождается в зло?! Скорее, испытание добра оружием зла… Качнётся ли душа негодующая к мести-ненависти безоглядной, или удержится-устоит на корне своём… А если и качнется по инерции гнева, то чему возрадуется потом: насилию, сокрушившему сиеминутного врага… или обузданию гнева силой добра и великодушия?!
Вопреки формальным законам грамматики «злорадство» никогда не ходило в родстве с «радостью человеческой»… Иная природа, иной корень…
Ведь радость — это первовзгляд любви!
1998 г.
Ансамблю «Афанасий»
Изначально русскую культуру седины веков, и особенно музыку, называют песенной… И ежели к Курскому краю искони прикипело определение «соловьиный», то любую другую русскую провинцию смело можно песенной называть. Потому как песня издавна не просто «строить и жить помогала»… Она, как особое дыхание речи, пронизывала укладными благоритмами все случаи жизни — от колыбельного до погребального…
Песни при лучине на зимних рукодельных посиделках довелось захватить в уральской стороне военного детства; не при лучине, правда, а при коптилке и керосиновой лампе…
Но песни всё те же — из глубин души и времени… Наши, щемяще родные — русские… Какую, случается, и слышишь впервые, но ощущение такое, что с ней родился…
Песни трудовые, артельные… игровые — хороводные, карагодные… свадебные — венчальные и величальные… слёзные и горемычные… подорожные и разлучные… встречные и провожальные… застольные… задорные патриотичные… шуточные до частушек и прибауток…
Вся наша жизнь может протекать в охранной песенной колыбели, ежели мы не поддадимся бездарно и безвольно дьявольскому напору синтетической культуры…
Искусство справедливо называют заповедником чувств человеческих… Искусство песни — это звуковая радуга наших чувств — настрой душ на особый соборный лад с включением в действо благоритмов очищения и единения…
Поющий песню, как и сердцем внемлющий ей, подобно Антею, припадают всем существом своим к живительным токам земли родной и судьбы народной…
И по этой духовно-кровной связи мы черпаем и побуждаем в себе уже обретённые заповеди — жить с добром и любовью, сочувствием и отвагой, когда высшая доблесть — самопожертвование за Отечество родное и друти своя…
Русская Песня — это всегда Молитва в Вере-Надежде-Любви…
2002 г
Светлане и Владимиру Царевским
Утром увидел женщину со счастливой родинкой-серьгой на левом ухе и с такими печальными-печальными глазами, что даже не по себе стало. И, словно извиняясь за свое радужное состояние, пока мы шли друг другу навстречу, мысленно нашептывал ей добрые пожелания на день…
День выдался не из лёгких, и вскоре радужность моя осыпалась шершавой окалиной усталости. Утра как и не бывало! И не столько работа-забота примаяла, сколько — кто-то что-то кому-то сказал… кто-то что-то не так понял… и ещё кому-то не то передал… Вредный цех, да и только! Злой, испорченный телефон.
Вечером, усталый и отрешённый, возвращался в трамвае домой, и внимание моё привлекло лицо молодой женщины, озарённое неудержимой радостью. Женщина что-то возбужденно говорила своей спутнице, и в каждом жесте её рук, в каждом повороте головы, в каждом взгляде жила, билась эта неудержимость счастливого человека.
Лицо показалось знакомым, и я долго и безуспешно пытался вспомнить — где и когда я мог встречать эту женщину, пока она наконец не повернулась ко мне левой щекой и я не увидел на мочке уха редкую родинку-серьгу…
Да это ж утренняя печалица! Вон как преобразила её моя белая магия…
Утро вернулось чужой радостью, и отступила усталость…
1979 г.
Наталье Амелиной
Три точки — самый просторный и вольнолюбивый знак препинания. При чтении всегда приглашает нас к активному соучастию в развитии мысли-чувства автора или героя… Ибо многоточие по сути свободно от «препинания» — препон словам не ставит. Напротив — из него исходит неуловимо манящий зов продолжения…
Ведь даже запятая — «точка, пустившая корешок» — иногда заземляется лёгким стопом… А по точкам, как по кочкам, можно и через болотце сомнения перемахнуть… или как по камушкам — через ручей бегучий перетопать…
И даже на краю пропасти остановясь — взглядом по горам по долам поскакать дальше… А за ним и мысль-душа воспарят…
В общем, не раздражайся, друг-читатель, на россыпи троеточий — почувствуй их вкус-цвет-запах… их волю и простор… их мелодию и ритм…
Это свободное дыхание слова…
Отрадно, ежели оно совпадает с дыханием твоим…
2006 г.
Ольге Климовой, студентке
Разумный человек не будет судить-рядить в стиле «лучше-хуже» ни об искусстве… ни о погоде… ни тем более о людях…
Он скажет: мне понятней это… мне приятней и ближе то…
Но в первую очередь — «понятней»!
Ведь давно осознано, что осуждают и хают чаще всего то, чего не очень-то понимают…
2005 г.
Антонине и Василию Бережновым
Самое великое, самое оригинальное и проникновенное, самое бессмертное и художественное произведение Жизни творит каждый из нас, когда выдыхает однажды любимому человеку: «Я тебя люблю…»
В главной духотеке Земли — Ноосфере — эти произведения стоят монолитным ополчением против всего, что подвергает сомнению или попирает Жизнь…
В божественное мгновенье душа торжествует в теле не столько победу, сколько Надежду…
Духовное семя проросло…
Возгорелась свеча… Надёжны ли росток и пламя?!
2006 г.
Галине Павловне Окороковой
Дарья Ивановна вспоминает пироги своей бабушки Олимпиады с особым чувством…
Как-то ещё в дошкольное лето гостила она у бабушки в деревне. К празднику испекли пироги. Завидела бабушка ещё издали, что по улице идёт нищенка и подаяния просит. Вручила Даше большой кусок пирога и говорит:
— Ступай, отнеси ей гостинец…
— Так она ж ещё не просила у нас…
— Э-э, милая, давать-то куда легше, чем просить… — и погладила по голове своей шершавой ладонью…
Много лет минуло с той поры, своих внуков дождалась, но вкус бабушкиных пирогов не утратила…
Вкус и радость добра, из тебя исходящего… Сколько раз в такие минуты благословенные чудился ей голос бабушки и тепло шершавой ладони на затылке…
2006 г.
Дорогим Меркуловым
— Я тебя очень люблю…
— А её?
— Её тоже…
— А кого больше?
— Рядом с «очень люблю» нельзя ставить «большее меньше». Нельзя дорогим людям разные цены назначат. Они равно бесценны…
1971 г
Алле Петровне Юрченко
Конец мая. Таруса. Ока.
Обложное небо с рассветом озарилось незримым Солнцем.
Впечатление такое, будто слышишь голос певца за сценой — высокий, раздольный, торжествующий. Он растекается над миром, изгоняя остатки тьмы.
Вот и лес высветлили молочным разливом туманы. От тяжёлой росы посинели прибрежные луга. И казалось, что это степной хан — ковыль — совершил сюда ночью дерзкий набег.
Из-за поворота, крутой дугой огибая бакен, вышел белый теплоход. Завидев дома с дымящими трубами, сам беструбный и бездымный, отсалютовал низким протяжным гудком, признавая в них своих предков, стоящих на вечном якоре. И дребезжащий звук его прошёлся над водой с легким ветерком, посеребрил её мелкой рябью, точно драгоценный ковёр постелил.
И река ожила.
Закачались на белесой волне лодки с неподвижными рыбаками. Замелькал в руках женщины забытый временем валёк, затеяв веселую перестрелку с эхом. Спешит, работяга, припадая к белью с таким усердием, что обгоняет даже собственный хлёсткий крик… Пробудились и незадачливые туристы, проспавшие первую зорьку. Загремели кухонной утварью. Нехотя, споря с моросью летучего дождя, развесили по кустам жидкие бороды дыма их запоздалые костры. Жалобно проблеял козлёнок. А над последним перекатом Таруски отозвался ему ликующий возглас мальчишек, изловивших на спаренный спиннинг увесистого линя. И слышно их было на юру, где в кругу берёз у дуба с юной листвой мерцают голубые огоньки лесных незабудок и стынут мраморные колокольцы ландыша, обступив невысокий холмик, озаглавленный гранитной глыбой с именем — Паустовский…
Солнца нет, но всё вокруг пропитано ясным его сияньем.
Зародился светлый день.
1976 г.
Юлии Водолагиной
Рука тянется срывать… Зачем? Не лучше ли глазам довериться: смотреть, убедить себя в непосягаемости, грустить о несорванном, мечтать. Душой стремиться!
А нередко руки опережают движение души. Забегают вперёд… Грубят… Берут всё, что могут.
А душе там уже и делать нечего — на развалинах недостроенных чувств… на разгаданных тайнах…
О чём же мечтать?!
Но человек строит на развалинах новый замок…
1971 г.
Олегу Константиновичу Сизову
На творческих встречах нередко спрашивают, почему так невероятно популярны ныне писатели Пелевин, Суворов и им подобные?
На этот вопрос каждый может и должен ответить, заглянув в себя…
При извержении вулкана землю всегда засыпает пеплом — несъедобным и даже ядовитым. Так и в обществе, переживающем катаклизмы. Сорокин, Пелевин… Список можно продолжить. В основе своей это смакователи худшего в человеке и его истории.
Сознайтесь себе, что, когда вы их много читаете, вам хочется взять молоток и что-то сокрушить. Быть может, даже зеркало, в котором отражаетесь сами. А уж за кем-то великим или известным подсмотреть в замочную скважину, кого-то «уесть», кому-то задним числом нахамить, напакостить, кого-то через годы и века низвергнуть, развенчать…
Открываются иные «свободы» слова и мысли, от которых нормальный живой духовный организм должно непременно стошнить, как от токсикозного продукта.
Если же этого не произошло и даже пробудился ощутимый азарт к подобной «пище», то без терапевта и психиатра диагноз ясен: вы переходите в режим низменных страстей и разрушительных действий. На этом уровне ваши и мысли, и слова, и дела…
Это как в Интернете: в какие закоулки всемирной паутины заглядываешь с пристрастием — таков ты и сам.
2004 г.
Нине и Геннадию Александровым
К хорошему, говорят, легко привыкаешь. И ждёшь лучшего…
А не приметили, случаем, какие мы бываем потешные в азарте потребления добра… ласки… внимания… и прочих щедрот душевнотелесных от источников постоянно действующих и ставших нам «привычны, как Солнце, как ветер…»? О-о! В этом мы прогрессисты знатные. Потребности день ото дня нарастают, и нередко до таких пределов, что никакая рыбка золотая не поспевает утолять наши «хочу» и «дай-дай»!
И попробуй нам не-до-дай!
Тут же навстречу добру-вниманию, которое нынче оказалось чуть меньше, чем было вчера, у нас поднимаются изумлённые бровки первопретензий… (об искорках благодарности, даже дежурной, и речи уже нет — ведь явно не-до-да-ли…)
Да что там рассуждать — вынь руку из горячей воды и окуни её в тёплую, какой прохладой обдаст!
И ежели следовать сему впечатлению телесному, в аккурат можно притопать к изнанке здравой логики, по которой хорошее… доброе… перед лучшим и добрейшим сродни с более плохим и слегка сердитым… Хотя наши капризы потребительские чаще всего ни в какую логику не вписываются…
Поэтому некоторые поправки в языковые нормы, думаю, следует внести, дабы, когда нам чего-либо недодают, мы могли выражаться более определённо:
«Экий ты, братец, сегодня не-до-добрый… не-до-лас-ковый… не-до-внимательный!»
1996 г.
Клавдии и Ивану Зиборовым
Самый неискушённый обладатель компьютера знает, что нечего ждать от своего электронного друга ответов или реакций на определённые вопросы, ежели сам ты не одарил его нужной программой…
Логично? Более чем…
Но в делах житейских мы нередко упускаем из виду этот упрямый нюанс.
Даже со всех сторон образованные и культурно упакованные мужи иногда позволяют себе безапелляционно заявлять: «Я отношусь к людям так, как они относятся ко мне: он мне добро — и я ему добро… Он мне пересолит — я ему переперчу!»
И в результате два испорченных «блюда»… А виноватых юридически нет: вроде бы квиты…
Только вот «недобро» взяло и как бы само собой удвоилось!
Казалось бы, человек думал и действовал по «золотому правилу»: относись к людям так, какого отношения желаешь от них…
Почти, да не совсем. Компьютер тут явно разумнее нас — на все наши «непрограммированные» выходки он просто молчит.
Не забудь одарить доброжелательным отношением своего ближнего и ты, прежде чем ждать от него того же…
И ещё. Всё гениальное просто, ибо технологично: не хочешь быть обиженным — не обижайся!
2006 г.
Человек, которому «всё равно», так же опасен, как мчащийся автомобиль без тормозов. Беда, если он порешит одну лишь свою судьбу. Но гибельная инерция «всё равно» может занести его и на другие жизни.
1967 г.
Варваре Пашковой
Полуденное Солнце глядело на мир во все глаза, призывая к благодушию и привету. И невольно улыбалось каждому встречному…
Заметив на тротуаре новенькую кремовую панамку, я шутливо окликнул идущих впереди мужчину и мальца лет пяти-шести:
— Кто голову потерял?!
Мужчина оглянулся и сердито рыкнул малому: «Опять?!» И в момент, когда я поднимал находку, раздался звучный хлопок — это свернутая в трубку газета опустилась на повинную голову. И тут же, не сходя с рыкающего тона, мужчина бросил мне: «Спасибо!»
Мальчуган непонимающе моргал, глядя в мою сторону, и стало не по себе от оказанной услуги.
— Ничего, с кем не бывает, — сказал я примирительно, поглаживая белобрысую голову мальца и вручая ему потерю…
Но моя дипломатия оказалась бессильной, мир не наступил. И пока я шёл до угла, пришлось ещё несколько Раз внутренне вздрогнуть от хлопков, раздававшихся за спиной. На перекрестке оглянулся.
Мальчишка понуро брёл вдоль старого обшарпанного забора, а над ним коршуном нависал раздражённый родитель, поучая рыком и хлопком…
И шутливая фраза о «потерянной голове» вдруг обрела иной, удручающий смысл…
1976 г.
Михаилу Петровичу Григорьеву
Человек — Друг Человека.
В каждого изначально поселяется он — Друг с большой буквы — с молоком матери, с мудрым напутствием отца. И растет вместе с нами под знаком «разумного, доброго, вечного» — доверчивый, открытый, чуткий рыцарь без страха и упрека. Первым протягивает он руку, приветтвуя с миром идущего.
— Кто ты?
— Друг твой!
Могу ли в повседневье своём с открытым сердцем ответить так каждому?
Очень бы хотелось, да не всегда получается…
Кое-кто не примет это всерьёз — своё на уме… Иному и сам не скажешь — упала когда-то тень на душу от недоброго к ней проявления…
Вот и промолчишь, угадывая настороженность, а то и вовсе неприязнь к себе или в себе. А там, где эта раздорная гостья поселилась — неуютно Другу. Мается он невозможностью порадоваться Человеку открыто и тем его порадовать взаимно…
У серых недоброжелательств всех мастей, как и черной враждебности, есть, к сожалению, одно неоспоримое «преимущество» перед светлым чувством симпатии, не говоря уже о любви, — взаимности они добиваются несравненно быстрее, почти моментально и безотказно…
Что ж, инстинкт самосохранения имеет опыт корневой и резонов к действию у него немало.
Только как он измельчал в обиходе цивилизации…
У зверья вольного дело понятное — спасайся кто как может! А не удалось исчезнуть в минуту опасности — ершись, грозно скаль зубы, выпускай когти…
Но мы-то, мы-то в обыденности своей вроде бы не угрожаем друг другу дубинками иль межевым косьем. Разве что стрелы ядовитые пускаем из луков зависти и злословья, что летят в уши, а поражают души… Нередко по известному в народе принципу: одна врала, другая не разобрала, третья своего прибавила…
По инерции инстинкта мы от чужой враждебности отбиваемся, на неё свой пыл-жар тратим, обвиняя во всех грехах противную сторону…
И не подозреваем меж тем, что в нас самих зашевелился тот самый лохматый червячок, что ползает — не услышишь, жуёт — не чавкает, но и единого живого листа не пощадит, дай только волю ему… И вот уже из нас летят стрелы анчаровы…
И что поразительно: чем больше тешишь в себе врага по отношению даже к одному «заклятому», тем меньше в тебе остается Друга к остальным — задушевным…
1980 г.
Воскресным утром, отказавшись вставать, трехлетняя дочка лежит в постели и проявляет самостоятельность…
— Захочу — никогда не встану…
— Захочу — потолок пробью…
— Захочу — книжку разорву…
— Захочу — и дверь сломаю…
— Захочу — и лампу съем…
— Захочу — и гулять пойду…
Вдруг притихла, пробуя на вкус последнее «захочу». Видно, распробовала, если через минуту молча выбралась из постели и стала одеваться.
1975 г.
Вячеславу Шумакову
Было у двора два выхода на главную улицу: через смежный двор и в обход по кварталу. И каждый шёл своей дорогой — кому как сподручнее.
Но вот чья-то дотошная голова распорядилась перекрыть дворовый ход. И все теперь идут одной дорогой…
1967 г.
Петру Георгиевичу Сальникову
Ночная волна лениво лизала плоские камни дикого пляжа. На море ни огонька, ни звёздочки — глухая тьма. Она пугает и манит. Хочется сделать шаг вперёд и жутко отдаться во власть стихии.
Светлячок слетел с прибрежных кустов и оживил тьму своим лёгким мерцанием. Он всё ниже и ниже опускался к воде. Вот уже две светящиеся точки живут в темноте: светлячок и его отражение в сонной волне. Ещё секунда — и они, качнувшись навстречу друг другу, слились в одно целое и погасли… Светлячок неосторожно встретился с водой. Я выловил пострадавшего и положил его на ещё теплый камень. Скоро он, обсохнув, «потеплел» едва заметным свечением, всё более разгораясь. Потом как ни в чём не бывало снялся с камня и привычно замигал в пульсирующем полёте. Но урок не впрок: он снова направился в море. И снова, обманутый своим отражением, пал в воду.
Дважды спасённый, он не изменил своей страсти и, залетев дальше от берега, погас, уже навсегда.
Несколько минут было темно, словно ночь справляла короткий траур о погибшем. А потом — один, другой, третий — замерцали над водой другие и, как искры от костра, подхваченные ветром, угасли поодиночке…
1976 г.
Надежде и Владимиру Молчановым
Пушкин. Царкосельский парк. Фонтан «Девушка с кувшином». Остановилось мгновение на века, чтобы остановить каждого. И трудно мимо пройти.
Но… оказывается, можно.
Широкими, шумными шагами охотников, преследующих зайца, ухали они по узкой, ниспадающей к прудам тропе… Возглавлял гонку грузный мужчина в светлом пиджаке, на ходу обдувая себя рисовой шляпой.
— Вот она! — ещё издали хлестанул он тишину своим воплем.— Сидит себе и скорбит… В руке только ручка, а кувшин, вишь, трахнулся… И вода, вода льётся… Знать, и раньше бракоделов хватало, гы-гы-гы! Подвели девку…
— И придумают же..,— тяжело переводя дух, отозвалась спутница с огромной хозяйственной сумкой.
— Ну ладно, пошли озеро смотреть…
Что гнало их сюда? Житейское любопытство — пощупать своими глазами «заморское чудо»? Пощупать, чтобы потом изречь: «Мы там бывали… ничего особенного…»
Ничего особенного, что здесь ходил Пушкин?
Одиноко вдруг стало. Огляделся по сторонам, ища поддержки. Увидел согбенную фигуру женщины в сером костюмчике. Подходит к фонтану, сумочку открывает и достает из нее бумажный кулёчек. «Цветы?!» И каждое её движение кажется мне созвучным мгновению.
Но… из кулька матовой сытостью глянул южный плод… А в ручей плевком полетел бумажный комок.
Женщина ещё долго возилась с кистью винограда, обхаживая струёй вечности каждую ягодину, и отошла, хищно вцепившись в него взглядом премудрой курицы, раздумывая — какую первой клюнуть.
Что я мог сделать? Крикнуть: «Стойте! Одумайтесь!»? Но неуместны крики для глухих, как для незрячего приказ — «смотри!».
Стою, отравленный своим бессилием… «А где же те, кому здесь свята каждая былинка?!» — бунтует внутри.
Что мог сделать? Убрал окурки и клочки бумаг, затёр претензию на вечность Бориса К. и Раи О. из Костромы и молча постоял…
Сам не заметил, как растворилась обида и погас обличительный вопрос: «А где же те?..» Вдруг понял, что из «тех» здесь тысячи бывали… и не оставили следов.
Как это важно — не наследить!
1969 г.
Александру Прозорову
Журналистику во все времена крылато-образно обзывали «второй древнейшей профессией»… имея в виду, что проституция — профессия первая…
Что ж, дыма без огня, как говорится, не бывает… К концу века-тысячелетия дым сей повалил особенно смрадно и черно, бесстыдно являя всему честному миру и наглые языки пламени — сии «уши ослиные» и «волчьи клыки под овечьей шкурой»… Это обладатели не менее древнейшего статуса — сутенёры — залихватски-маскарадно рядятся в обличье спонсоров, а тем паче — меценатов.
По сему поводу чуть менее древне уже сказано: «Бойтесь «давайцев», дары приносящих…»
2000 г.
Татьяне и Юрию Чемониным
Народ, известно, за словом в карман философов или политиков никогда не лезет. Если уж его чем припечёт — гвоздит саморечием беспощадно и по сути.
Взять хотя бы народную транскрипцию двух самых ходовых понятий в ближайших 90-х годах — демократия и приватизация.
Уже по первым итогам хищнодействия лукавой западной шельмы имя ей стало — «дерьмократия», а её коварному исчадию — «прихватизация».
По заслугам, как говорится, и честь.
А посему надо бы и в исторической энциклопедии этого периода, не скупясь, награждать яро отличившихся политиков особой породы истинно народным званием — «дерьмократ» или «прихватизатор»…. Но чаще, пожалуй, двумя сразу — через «чёрта-чку», так сказать…
И ступай себе, лукавый, в карму истории прозваньем заклеймённый…
2006 г.
Всем, не теряющим чутьё нектара жизни
Если спросить муху, что она видела во время дневного полёта, она расскажет о мусорных свалках, гниющих продуктах, помойках…
Если спросим пчелу, летавшую тем же маршрутом, услышим рассказ о цветах…
Эта притча невольно вспоминается при просмотре некоторых телепердач. А уж в самую чернокрылую пору свободы слова от стыда и совести — почти сплошь да рядом…
Тогда центральные мухи жужжали роями, и каждая, казалось, была вооружена не только осиным жалом, но и явно поцокивала челюстями…
Как будто и Солнце не восходило над землёй родимой… и люди не совершали подвигов совести и чести… и нектар радости навсегда выветрился из душ людских от этого навозного жужжания…
Впрочем, чего пенять на мух даже самых синих или зелёных…
Но уподобляться им…
Низкий поклон журналистам и политикам, не теряющим чутьё на нектар жизни и в самые гнилые времена…
2005 г.
Хору имени Станислава Чаговца
Когда хороним близкого человека, мы как бы хороним и частицу себя… И прежде всего всё худое-досадное-обидное, что случилось между нами…
А всё дорогое… отрадное… благодарное.., как часть жившего рядом, остаётся в нас светом нетленным, теплом непреходящим, стоит только душой памятно окликнуть…
Мы все даны друг другу и в радость, и в испытание. В испытание нашего духовного здоровья — милосердия, благотерпения и любви к ближнему…
Вечный урок живым: не доводи обиды до края могилы, успей сказать сегодня, глядя в глаза открытые: прости и прощаю…
2006 г.
Антонине и Александру Рыковым
Годы лежало семя недвижимой точкой жизни, тая в себе и начало её, и конец… Но пришёл срок — и силы земные подобрали к нему ключи, отворили темницу.
Проросло семя в «запятую жизни», как «продолжение следует»…
Проросло, опёрлось корешком о почву, пробудившую его, и пустило росток вверх — к свету… Трудно и упрямо одолевал он этот путь, выгорбившись вопросительным знаком,— «быть или не быть»?
И пробился, выплеснулся к Солнцу восклицанием всхода — быть!
А потом вновь рассыпалось великое многоточие торжества нескончаемой жизни.
1973 г.
Славно-православному семейству Локтионовых
В Москве, неподалёку от зоопарка, во дворе современных зданий располагается особняк позапрошлого века — ныне дом-музей Владимира Ивановича Даля, создателя толкового словаря Живаго Великорусского языка.
Во время войны в дом угодила бомба, но не взорвалась… Когда сапёры вскрыли её, то вместо взрывчатки обнаружили песок и книжицу чешско-немецкого словаря…
Узнав об этом, верующие возрадовались и вознесли хвалу Всевышнему. А фомы неверующие до сих пор бормочут о совпадениях, случайностях и прочей лукавщине…
2005 г.
Алле и Василию Ерофеевым
Меняется мир, совершенствуется… И всё меньше человеку приходится покорять «пространство и время», всё больше — одолевать характеры собратьев своих, стоящих на его жизненном пути: вершинную недоступность одних, весёлый ветер других, штиль сытости третьих, трясинную ненадежность четвертых…
Теперь, чтобы дело твоё, идея твоя «пошли-поехали», мало одного умения и отваги личной. Надо, чтобы в паруса твои ощутимо подул ветер бескорыстного человеческого участия…
Да будут благословенны характеры людские, всегда и во всём добром-нужном дующие ветром попутным.
1972 г.
Исааку Зельмановичу Баскевичу
В левом кармане пиджака и пальто всегда ношу с дюжину двушек. Самому-то редко приходится звонить из автомата, зато люблю выручать «неимек»… Особенно в поздний час, когда негде разменять крупную монету и человек мается у немой телефонной будки… А ты протягиваешь ему целую горсть «золотых ключиков» и даришь сразу столько возможностей — позвонить другу или добыть ответ на неотложный вопрос…
Человек радуется благодарно, и тебе награда немалая — целое мгновенье чувствуешь себя добрым волшебником…
1974 г.
Студенту-африканцу из КПИ
— Что рисуешь, доча?
— Дом.
— А почему он без окон, без дверей?!
— Потому что там злые люди живут…
— А давай-ка дорисуем им окно. В него заглянет Солнышко… осветит их, согреет… Им станет тепло и светло — они порадуются и перестанут злиться… Ведь радость злой не бывает…
— Нет бывает! Я упала, сбила коленку, заплакала… Мне больно, а Витька обрадовался… стал дразниться: «Так тебе и надо, жада-шоколада!»… Я ему шоколадку не дала попробовать…
— Витька, конечно, не прав: нехорошо радовался… Но ведь и тебя доброй не назовёшь. Надеюсь, это не Витькин дом?
Задумалась. Покрутила карандашом у виска, почесала им кончик носа и, заглянув мне в глаза, со вздохом подтвердила мою очевидную надежду:
— Не-ет…
— А Солнышка тебе не жалко?
— Не жалко…
— Ну так рисуй.
Склонилась над рисунком. Не прошло и минуты — стена обречённого дома заглазела окнами, а напротив них щедро лучилось Светило…
И добро, так ничего и не победив, осталось самим собой…
1997 г.
Карине и Сергею Проскуриным
Есть в жизни мудрое правило, без которого людям, пожалуй, невозможно было бы понимать друг друга. Оно на внутренней вежливости основано и звучит приблизительно так:
«Не называй других глухими, если они не поняли сказанное тобой. Будь терпелив, повтори и проверь — ясно ли говоришь…
Не пеняй на других, если сам не расслышал, что они говорят. Проверь свой слух, заостри внимание, присмотрись-прислушайся…»
И как необходима эта внутренняя вежливость в минуты нашего общения с искусством. Она не позволит легко отступить до поспешного заключения: «Меня не тронуло, значит нет там ничего особенного…» Она остановит нас перед картиной, задержит над книгой и превратит в слух в потоке музыки…
Имеющий душу — да услышит!
2005 г.
Владимиру Яковлевичу Хотенкову
Недавно журналист-ветеран Владимир Яковлевич Хотенков щедро подарил мне удивительную историю. Хотя для годов шестидесятых, когда это происходило, она могла сойти просто за случай забавный из разряда хитростей народных или милых чудачеств.
Но сегодня, с высоты возраста и времени, случай этот представляется скорее событием, а то и знамением…
Как-то возвращался он из командировки в поезде Воронеж-Киев, который в Курск под утро приходит, и был поражён — старушка одна всю ночь по вагону ходила взад-вперёд, не присаживаясь ни на минуту. Уже выходя на своей станции, поинтересовался у проводницы, что за странность такая.
— А-а, да это ж наша богомолка… Она каждый год в Киево-Печерскую лавру ездит. Но туда ж пешком ходить надо. Вот она и идёт-едет.
Не ведаю, как бы я отнёсся к этой «странности» в ту пору.. Конечно, досуже ехидничать — мол, бабка, Бога обманываешь — не стал бы… Но и постичь подлинную глубину того, что подвигало её… о чём думала она… какие чувства и слова восходили к Всевышнему в этой самоотверженной душе, пожалуй, тоже не смог…
А чувства и помыслы её были просты и высоки, как хлеб наш насущный… И особенно в том его смысле, что «не хлебом единым жив человек»…
Человек жив не только первой — энергетической сутью хлеба, но и духовной… ибо хлеб восходит в его душе, Как в новой почве, думой-заботой о живом насущном…
Не богомолкой была она, а верующей! И несла свою Веру как крест. И тяжесть креста усугублялась безверьем массовым. Потому как истинных носителей Веры днем с огнём не найти было. Зато хулителей и гонителей — хоть отбавляй.
Безверие стало «нормой» и выслугой…
Вера — блажью… чудачеством… умопомрачением…
Ведь многие из вагонных попутчиков смотрели на неё косовато… с предубеждением принимая за блаженную, отрешённую от мира сего.
Впрочем, это было не так уж далеко от истины… Как блажен, кто верует! Отрешение от мира суетности… эгоизма… душенасилия… Но с болью и молитвой о нём…
Одной дорогой ехал с ней люд вагонный, да иными путями шагал по судьбам своим. В большинстве своём — слепо… суетно… безбожно.
Нет, не обманывала Господа трепетная душа, исправно несла свою ношу покаянную — с Верой-Надеждой-Любовью…
Суточное бдение в людном вагоне вполне равнозначится многодневному паломничеству. Испытание людьми повышалось максимально: их не минешь… Это как по дождю — хоть беги, хоть иди, все равно одинаково вымокнешь.
Сколько так или иначе осуждающих… недоуменных взглядов, а возможно, и слов-действий приняла на себя. И тут же простила сама и молила о прощении… И желала неразумным прозрения и добра.
Мудрая сердцем и счастливая разумом.
1997 г.
Разведчикам и комиссарам клуба «Разведчик»
Апрельское Солнце, подрумяненное заморозком, всплывало над лесом, не растекаясь зарёй. По дороге в Дмитриев нагнал пешехода. Этакий мужичок с ноготок в кепке «гусь» бодро отмерял утренние километры. Притормозил и, открыв дверцу, пригласил в «газик». Не суетясь, с достоинством сел он рядом, не забыв поприветствовать коротким «здрасте». По привычке пытаю: «Кто? Откуда? Куда?» Неспеша отвечает, небрежно держась рукой за металлическую скобу, словно за уздечку верховой лошади. «Мужичок с ноготок» оказался трактористом из села Берёзы. Но теперь вот, как допризывник, учится в Железногорске на шофёра, чтоб в армии сразу к делу быть. А едет в военкомат фотографироваться для Доски почёта…
Основательность парня в манере говорить и держаться располагают. Невольно сбавляю скорость, чтобы продлить беседу, и расспрашиваю о делах колхозных, о том, чем примечательно их село, какими людьми богато. Вопросы не застают врасплох — называет имена, хвалит родное село…
Спрашиваю, знает ли Веру Терещенко.
Конечно, ещё в школе рассказывали об отважной партизанке. Курской Зоей звали. Да и вообще все её знают… А вот о Жене Лакееве, боевом товарище Веры, наверное, не слыхал? Так и есть. И в школе не рассказывали, и вообще…
Свернули к памятнику Веры Терещенко. Для меня Дмитриев всегда начинается с этого места… Места смерти и бессмертия.
«Как звать-то?» — спрашиваю у парня, прежде чем распрощаться с ним. «Володя». А фамилия — «Бушнев».
Бушнев?! Руки судорожно впились в баранку, ноги инстинктивно утопили обе педали. Машина, шаркнув скатами, замерла перед серебристой скульптурой девушки с автоматом…
Эх, мальчишка, мальчишка, и не подозреваешь ты, как осквернено это имя… Кровью писано оно в застенке вражьем, чтобы не ушёл от возмездия гад-предатель.
Староста Бушнев выдал Веру фашистам…
Только не ведает юный допризывник о том и с достоинством покидает кабину, благодарит за подвоз. И пусть остаётся в неведении, зачем смущать душу подростка.
Имена и слова, к сожалению, беззащитны перед злом. Чёрное дело часто рядится в самые яркие одежды, ворует самые красивые имена.
1970 г.
Бойцам спецназа УИН
Коричневый с прозеленью жёлудь покоился в редкой траве отстреленной пулей, никого не убившей.
Со времён той большой войны, войны нашего детства, пожалуй, впервые пуля вновь обрела свой коварный обиход. Словно семечки в семье крестьянской. Ни дня, ни вечера без неё. С утра свистит разбойным посвистом в радиовестях недобрых, бьёт по душам в упор со всех полос газет, итожит своё злодейство телекадрами погребальными…
Вот и я, глядя на мирный жёлудь, заряженный могучей жизнью, подумал о смерти. Сравнил его с пулей, изначально отлитой на чью-то погибель. Правда, с пулей, никого не убившей. Но все-таки с ней… Хотя жёлудь и на подшипник похож, и на капсулу-пилюлю медицинскую. Да мало ли иных овальных форм в быту и природе.
Вон даже шмель — чем не летающий жёлудь! Только полосатый… Этим, конечно же, их отличие не исчерпывается. Но сколько бы мы не отторгали их друг от друга перечислениями различий — они неразделимы по коренной сути своей. Как и всех нас, их роднит великое течение жизни…
А в пуле, что ни говори, — только смерть. Вся энергетика сплавов, её составляющих, нацелена на убийство.
Чтобы жизнью жизнь попрать?!..
Шмель огрузно завис на стебле цветка, и тот изогнулся дугой, терпеливо пережидая, пока крылатая пуля жизни исполнит свой созидательный акт. Дождался и, освобождённый, согласно закивал, закачался, перенимая от шмеля зримое движение жизни.
Добросердно огудев жёлудь и как бы осознав его иное предназначение, шмель отлетел по своей тропе воздушной, поднимая во мне обострённое — до содрагания — неприятие пули и нашего подгипнозного, легковесного отношения к ней.
И душа исторгла как молитву, как заклинание: «Если бы пули все в землю легли желудями!»
1996 г.
Ларисе Михайловне Фёдоровой
«Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним…» Мудро сказано, да не очень добро. Запальчиво, воинственно, с оттенком мести даже…
А смеяться-то и не хочется, когда посрамлённый пребывает во зле поражения… Какое уж тут веселье — злорадство одно. Подумать только, на что себя подвигаем — на злую радость! На улыбку с оскалом!! Бр-р-р!
За что же мы так чувство светлое-невинное? Иное дело, когда сам обмишурившийся, уняв гордыню и осознав собственную глупость, осмеёт себя поделом…
Тогда уж и тебе захохочется отрадно и облегчённо.
И мир и победа! Победа разума над глупостью.
Хорошо смеётся тот, кто смеётся хо-ро-шо!
1996 г.
Теряют только собственники… Те, кто себя в вещах копит. Переводите жизненный капитал в духовные ценности. Душа — надежнейшая из сберкасс — не утеряет, не «погасит». И проценты у неё самые высокие!
1966 г.
Картошка «в мундире» хороша на пару. К лицу и человеку мундир на параде, в часы-минуты торжеств всеобщих. А иной, бедняга, завороженный трибунным положением своим, и в повседневье не отделяет себя от формы — пыжится строевым, когда все вокруг вольно шагают…
День пыжится… месяц… год…
Смотришь — и прирос мундир панцирем недоступности… Былая формальная честь в сущую спесь обратилась, и душе в ней ни входа ни выхода… Чувства-страсти, какие и были природой отпущены, стомились в темнице дутой многозначительности.
А с ними и сам человек заклёк, точно картошка перестывшая…
1972 г.
Нэлли и Владимиру Хариным
Тревожная ночь, когда же ты кончишься? Ни спать, ни сидеть, ни ходить. Закинул руки за голову, взял её в тиски ладоней. Да разве руками боль остановишь?
А часы застучали над ухом в бешеном ритме, синхронно с толчками обезумевшей крови. У них своя боль: дробят время на секунды, не в силах ни на миг остановить его. Даже своей смертью!
Одно время — вне болей, вне смертей, вне сердца… И все мы — короткие, но счастливые гости его: с болью, с жизнью, с сердцем.
1964 г.
Елизавете и Владимиру Проскуриным
Любимым знаком препинания у него издавна было многоточие. Когда мысль не давалась до конца, выручала спасительная тройка…
Но однажды точки вдруг стали прорастать в слова — и мысль обрела свои черты.
Это был праздник. Человек торжествовал и… по старой доброй привычке ставил многоточие.
Мысль не желает знать последней точки…
1971 г.
На грустную аналогию наводит порой скоротечная эволюция обыкновенного конского каштана.
Был молодым-зелёным — ершистым слыл, в руки просто так не давался.
Созрел — «поумнел». Шкурку колючую сбросил, стал гладким, блестящим, удобным. Всяк его в кулаке зажмёт, всяк, играючи, с ладошки на ладошку перебросит. Только и утешение, что не жарят да не едят…
1967 г.
Татьяне и Анатолию Бахтиным
Утром люблю заглядывать людям в глаза. Незнакомым, случайным встречным. И каждого приветствовать хочется, как в деревне. Но голосом — неудобно, не принято: ведь незнакомы… И я приветствую их взглядом.
Здравствуй, Человек!
1968 г.
Варваре и Виктору Давыдковым
Идёт человек полем ли, лесом ли. Взирает на мир открытым взглядом. Вбирает в себя дарованное умиротворение, краски-запахи. Вольно ему, радостно от этого движения по жизни.
И вдруг, осенённый мыслью, остановился он посреди пути. А мысль пошла дальше — куда ногам не дойти не поспеть. Стремительно и бездорожно. И нет ей преград и ограничений.
Мысль — вторая скорость человека.
1969 г.
Галине Такшиной и Виктору Скляруку
Срывал с городской берёзы созревшие серёжки, разминал их и пускал по ветру. Маленькие крылатки семян планировали распахнутыми голубками, и каждый нёс к земле свою единственную точку жизни. Далеко не каждому, скорее — никому из них на этом асфальтовом пологе не прорасти в «запятую жизни»; и все они, начав с точки, ею и окончат своё бытие…
Какая печаль, какая бессмыслица?
Но случилось одному из миллионов однажды зацепиться в кирпичной расщелине какой-либо заматерелой стены и вспыхнуть недолговечным зеленым костерком на удивление и бодрость людям: вот она — сила жизни!
И сразу же великим смыслом наполняются героические усилия природы.
1974 г.
Галине Рыбниковой
Как-то давно уж стал замечать, что душе моей совершенно противопоказано состояние озлобления… Возбуждённая кем-то злость тут же в физическую боль переходит… И душа ищет выхода из неё, малодушно прощая недругам их злонамерения…
В пылу обиды ещё казнишь себя за неспособность ответить тем же. На злое — злым. А поостыв, вдруг прозреваешь, что душа-то мудрее оказалась: слабость-уступчивость её на поверку силой оборачивается.
И самые верные тому свидетели — бывшие недруги мои…
1976 г.
Анатолию Нагаеву
Автобус остановился у переезда, пропуская севастопольский поезд, и потянулась вслед за вагонами светлая грусть о далёком море…
— Во! Деревня поехала,— вдруг неожиданно громко произнёс стариковатый уже мужчина в фетровой зелёной шляпе далеко не городского вида.
— Ну что вы, поезд как поезд… Зачем хаять,— примирительно возразила рядом сидящая женщина.
И мне в первую минуту послышалось непонятное пренебрежение в его реплике…
— Да нет, целая деревня хат и людей, говорю, поехала, — кивнул мужчина разъяснительно вслед поезду.
Вот он, оказывается, о чём. Удивился человек, а его осудили.
1973 г.
Людмиле и Александру Щигленко
«Я с ним рассвет встречал»,— сказал друг об одном малознакомом мне человеке. И это прозвучало, как «Я с ним в разведку ходил»… Там он не подвёл. И здесь — душу не смутил, не отвлек на себя, не помешал радости. Умножил её молчаливым восхищением.
Хороший человек, надёжный. Мирное испытание на товарищество выдержал.
1974 г.
Боже мой, а ты, оказывается, все еще за школярской партой восседаешь и жизнь свою на простые действия раскладываешь… «Плюс» — значит обретение, «минус» — потеря?!
Только ведь душа человеческая — к счастью ли, к горю ли — в арифметику на примерку не ходит. Она — математика высшая, и минусы у неё столь же равноправны…
1978 г.
Родным Лениным
Уличный диалог старого-усталого и малого-удалого был короткий, но весёлую искорку истины неоспоримой однозначно высек.
— Эх, да ничего-то хорошего в жизни бабуля не видела, милок…
— А вот и видела, видела… когда в зеркало заглядывала…
— А чего ж не заглядывать, чай не уродина…
Все, кто слышал — добро улыбнулись и «на ус намотали».
Что верно, то верно: каков сам, таково и отражение твоё в зеркале… в отношении людей или братьев наших меньших… в дел ах рук твоих… Чем хорошим-добрым одаришь ближних своих, то и вернётся тебе сторицей — в приветливом взгляде человеческом (а уж собачьем-кошачьем и подавно!), в улыбке, слове, поступке… наше хорошее-доброе множится на признательную взаимность и возвращается к нам.
Впрочем, об этом давным-давно и предельно ясно сказано:
«Что посеешь, то пожнёшь» или «Как аукнется, так и откликнется».
1992 г.
Друзьям-туристам
Кусты в горах — первые друзья туриста. Они, как люди, протягивают руку помощи на крутом подъёме. Но особенно важна их поддержка при спуске. Ведь каждый спуск с высоты — это медленное падение. Тормоза — мускулы рук и ног. Опора — выступы, корни, ветви. И если вдруг что-то откажет — катастрофа.
На руки и ноги свои надеется человек, силу и волю их, знает. И потому залог успеха в том, насколько он умеет выбирать друзей…
Да, не всякой протянутой ветви-руке довериться можно. Одни бывают ненадёжны своим неумением помочь — слабы в корешках… Другие — нежеланием: стоят в стороне от тропы твоей — не дотянешься. А бывает, в трудный момент схватишь, не разбирая, протянутую «руку» и вскрикнешь от боли и неожиданности — в ладонь твою впились предательские колючки… Но ты удержался, устоял, пересилив боль. И втрое осмотрителен, осторожен, выбирая точку опоры. Нашёл, испытал на крепость и сделал уверенный шаг к своей цели.
И так до конца — от друга к другу.
1975 г.
Литературной семье Саранских
Так уж повелось, что человек издавна завидует птицам. Вольно им, светло им, легко дышится. Природа вместе с жизнью наградила их совершенством в своей стихии…
Человеку сложнее — ему надо обретать совершенство самому… Природа уступила ему часть себя, свое животворящее, творческое, преобразующее. И в этом он жаждет достичь совершенства, как вот птицы в своём полёте… И человек умеет взлететь мыслью, чувством, делом… А природа все больше уступает ему своих «родительских прав». И достойный сын её — Человек — должен быть особенно велик и осторожен, принимая наследство!
1971 г.
Родным Некрасовым
Июнь открывают тополя. Два-три солнечных дня — и теплым снеговалом обрушивается их одуванный пух. Летит он во все углы и щели, устилает тротуары, приглушает яркие, первозданные краски весны, переводя их в лето.
Не обходит вниманием и людей: нос щекочет, мешая дыханию, слепит глаза, застревая в ресницах, глядит несуразной сединой из волос, мелует темные одежды… Вроде и невелико испытание, но как проявляются в нём возрасты и характеры…
Мальцы изумлённо таращат глаза на это невиданное чудо, гоняются залетучими пушинками, точно за мотыльками. У подростков развлечение попроказней: озираясь по сторонам — как бы вдруг не попало — швыряют горящие спички в пуховые шлейфы, обрамляющие тротуары. Легким пороховым бегом проносится бесшумное пламя, обнажая россыпь опалённых семян…
И только для взрослых тополиный пухолёт — событие раздражающее. Даже добрые души отмахиваются от него как от расшалившегося дитяти. А уж на сердитых и удержу нет. В парке, под тополями вековыми, где особо обилен крылатый сев, вспыхивают досужие дискуссии на тему: «И кто их только понасажал…» Самые же решительные (кому обычно до всего есть дело, потому как своего дела нет) готовы хоть сейчас взяться за топор, чтобы в корне пресечь это безобразие…
Словно и не тополя услаждают нас по весне хмелящим ароматом вздрогнувших почек, не они дарят прохладой в зной летний и оживляют воздушный прибой, не они радуют исполинской статью размашистых крон, держащих на могучих руках целые посёлки птичьих гнездовий…
Как нетерпеливы мы бываем порой…
Пройдёт всего несколько дней — и смоют, надёжно упрячут в землю тополиное семя дожди. Смолкнут и ворчуны, забыв о решительных мерах…
А тополь всё так же щедро и светло будет служить людям. Он всегда выше мелочных обид и неблагодарностей. Даже когда топором грозят…
1967 г.
Полине Булгаковой
Благословляю окна домов, людей, поездов, гор, рек, книг, событий…
«Окно» — это всегда новое, порой неожиданное, спасительное… доверительное откровение… («Открой… окно…» — слышите?!) Это всегда — свет внутренний…
И я люблю заглядывать в окна домов и смотреть из них… И ещё больше — смотреть в окна людей и… когда они смотрят в окно души моей приветливо и дружелюбно…
Окна, открытые и светлые, как протянутые руки друга и выдох: «Здравствуй!»
1997 г.
Родным Астаховым
Возвращаясь из командировки в поздний безавтобусный час, «голосовал» на автостраде. Долго стоял, протянутой рукой встречая «Жигули», «Запорожцы», «Волги», катящие в нужную мне сторону. Но, ослепив яркостью фар, мимо прокатывала личная собственность, отполированная общественным производством…
За светом фар я не видел лиц тех, кто восседал за рулем или рядом с водителем, и просительно тянул руку ни к кому… и ко всем сразу…
И только глядя во след удаляющейся машине, различал темные неподвижные силуэты голов… Одну, две, реже три и больше. И ни одна из них не обернулась, не проявила признаков участия.
Нет, не завидовал я их беззаботному благополучию. Напротив, во мне росло сожаление о душах, упакованных в комфортабельное достижение науки и техники. Особенно, если в машине были только он и она… Как чувствовали они себя друг перед другом, о чём думали или говорили, оставляя человека одного на полуночной дороге?
Спешили-торопились? Может быть…
Опасались? И такое не исключено…
Не обязаны подвозить каждого встречного? Кто ж спорит…
Да, каждый «имел право» проехать мимо…
Но мир не без добрых людей. Остановился мчавшийся рефрижератор. И спешил парень наверняка. И тормозить ему потяжелей. И разгонять свою махину подольше. Но остановился, взял в кабину, довез — и от рубля отказался.
С радостным облегчением я подарил ему ещё не дочитанную хорошую книжку. Не только за подвоз, конечно.
Как не порадоваться человеку, который не оставляет за спиною рук протянутых…
1976 г.
Ольге Скворцовой
Не устаю поражаться глубинам мудрости, сокрытым в образе нашей знаменитой на весь мир «Матрёшки»…
Казалось бы, что в ней особенного — детская забава конца прошлого века, куколки — мал-мала-меньше… А ныне — ходовой сувенир из России, во многом опошленный базарными новоликами вождей истинных и мнимых…
Но если вдуматься — образ вселенский. Космический! И весь твой род знаменует: я-мама-бабушка и пра-пра… И земное осмысление родства нашего с народом своим и всем человечеством…
Я — маленькая куколка-неделяшка…
Вторая, меня скрывающая-охраняюшая-питающая — мой род (родители, дедушки-бабушки, прадедушки-прабабушки…)
Третья — место рождения моего, моя земно-космическая пуповина (село-деревня… посёлок… города уголок… поля-луга-леса-река-ручьи-родники детства… и всё, что живёт-таится в них… холмы земли и тучегорье в небе… Солнышко с рассветами-закатами… Луна многоликая… Звёзды… Снег… Ветер… Дождь… Радуга!..)
Четвёртая — мой район-уезд… Землячество малое.
Пятая — мой край, область… Землячество большое.
Шестая — моё Великое Отечество — Россия…
Седьмая — Праматерь наша… Моё заблудившееся Человечество… Планета Земля и её неизведанная Ноосфера…
Вот они — семь благоритмов ноосферных, синхронно питающих наши и бытие, и сознание… Великий Букварь Жизни, позволяющий количество опыта воплотить в качество осознания и проявить, наконец, очевидную материальность духовности и духовность материи…
И ощутить на себе ту самую счастливую рубашку, в которой нас Мать родила… А Отец — Отечество завещал с белыми одеждами Совести и Чести…
Великая игрушка создана ещё и по образу-подобию самого Человека, если иметь ввиду эзотерическую структуру нашего существа…
1998 г.
Лидии и Алексею Шитиковым
Лист за листом, как слово за словом, роняет клён в исповедальном разговоре, всё больше открываясь.
Солнце осветило его верхушку, пригрело, и осыпь листвы доверчиво усилилась…
Осень — пора откровения… Зрелое желает высказаться, мудростью одарить.
Падают листья, словно весь календарь года решил враз осыпаться… И что прошло… и что будет… Нечем надежде душу ободрить — ни почки лопнувшей, ни цветка, пчелу зовущего…
Впереди только морозы, коль не отложил в себе весны-лета про запас.
Листопад — напоминание, как много дней-возможностей осыпалось уже… Золотом ли дел свершённых или пожухлостью надежд-порывов…
Всё лето листья по искре, по лучику копили в себе солнце, а осенью, в пору расставания, вспыхнули его светом нетленным, словно возвращая всё до капли…
Как щедро и светло учит нас природа.
1982 г.
Василию Дмитриевичу Воробьёву
Они были первыми — эти юные отважные создания, свалившиеся с неба по высшему приказу… Десант застлал тёмное всё вокруг белизной своих парашютов, шёл густо и неудержимо… Было что-то бесшабашное и победное в его стремительной атаке на теплые крыши и асфальт. И вера жила, и был праздник.
Но его заведомо предали.
Предательство всегда настраивается на волну патриотизма и высших порывов.
Сначала в гимне победы послышалась едва различимая пулемётная дробь капели. Враг, таясь, заманил. Потом вдруг сверху… стыла… в спину сыпанула картечь дождя… и на глазах белый ковёр минутного успеха стал расползаться, таять, исчезать. И вот уже только глянец асфальта отражает скорбные лица фонарей, немых свидетелей трагедии.
Сколько их полегло — первых, доверчивых, окрылённых единым порывом, не успев осознать происшедшего. Не испытав горечи горького — предали! Недоучли, ошиблись — легче ли это?!
…А подкрепление пришло в полночь. Дохнул морозец, укротитель дождей и капелей, да поздно… Нет его войска — одни серые клочки по закоулкам. Рассерчал хозяин стужи, жестоко прошёлся по вражьим телам — выстудил каждую лужицу.
Смерть за смерть!
И асфальт вдруг зацвел холодными, как надгробье, цветами, сотканными из останков то ли битвы, то ли побоища…
А потом прошлась метелица материнским плачем, заглаживая непоправимое.
1970 г.
Жанне и Александру Папушиным
Замкнутым каре расположился на пустыре за Ямским мостом заезжий зверинец. В тесных автофургонах, вскрытых и зарешеченных с одной стороны,— лисы, львы, тигры, шакалы, гиены, медведи, волки, обезьяны, страус, гриф и сип белоголовый, даже семейство дикой собаки Динго с красным волком…
Экзотика! Какое перо, какая расцветка шкур! Африка… Америка… Австралия… Толпы любопытных и любознательных. Веселые, восторженные возгласы детей. И сам поддаешься радости их удивления. Дивишься знакомым кошачьим повадкам львицы, мерно вышагивающей взад-вперед, от стенки к стенке… «Как наша Мурка, только совсем большая-большая…»
Лев неподвижен в своей классической позе власти и величия, так примелькавшейся нам по дворцовым ансамблям, «нестрашным» кинокадрам и картинкам, что и живой кажется ручным, игрушечным, бутафорским, но натолкнешься на упорный взгляд желтящих глаз — и скомкаешь восторженную, благодушную улыбку: какая тягучая печаль в глазах царя зверей, какой тяжелый, до оторопи пронизывающий взгляд. И нет в нём ни злобы звериной, ни кровожадности хищника… Одна тоска истомленного долгой неволей…
Волки — те злее, волком и смотрят, мечутся от щели к щели, чуют за перегородкой недругов, зубы скалят, порыкивают на соседей… Но и у них взгляд затравленный, исподлобья.
Да, невесёлая экзотика… Разное перо, разные шкуры, а всё одним серым цветом неволи отмечены — угрюмые, усталые, подавленные.
Разве что медведи, ах ты, кровь скоморошья! — да попрошайки-мартышки без зазрения совести извлекают свою мелкую корысть из глазеющей толпы — лапы сквозь решетку тянут, пасть разевают, мечутся по клетке, пританцовывая, — развлекают. И летит им награда — конфеты в обертках, надкушенные фрукты, куски булок, печенья… «На! Хватай! Ай да молодец! А ну, как следует попроси!» И медведь неуклюже выламывается, будто и на самом деле знает, как оно следует просить…
Посреди шумливой, суматошной разноголосицы вдруг тревожное детское:
— Ой, мама, а почему Багира плачет?!
До лоска черная красавица пантера полусидит, по-человечьи скрестив передние лапы, и, грациозно выгнув шею, отрешенным взглядом устремясь куда-то вдаль поверх наших голов. Не шелохнется, глазом не поведёт. Есть в её облике что-то от женщины, принявшей траур глубокий… Слёз не видать, но их отражение — в блеске глаз, в суровой неподвижности… Девчушка, подготовленная высоким благородством «Маугли», тонко прочувствовала это и откликнулась…
— Да не Багира это, а Ночка, — уточняет мама. — Видишь, написано. И не плачет она. Просто задумалась. Африку свою вспоминает. Пошли к лошадке, смотри, как бегает…
Куда ей там бегать на трёхметровке, даже карликовой такой. Метнется в одну сторону — два-три стука копытцами — и стена. Метнется обратно… и весь бег. Жалкое зрелище. Но мама хочет отвлечь ребёнка от грустных мыслей, ведь порадоваться чудесам заморским привела…
Только какая ж это радость — сквозь решетку?!
Нет, не бывать человеку истинно покойным и вольным душой, покуда живое, свободой рождённое, в клетках томится.
1972 г.
Юрию Бугрову
Где родился, там и пригодился…
Пожалуй, это самый светлый и ладный вариант судьбы… Ибо Мать-Природа изначально награждает нас духовно-физической оснасткой, наиболее пригодной для обитания и расцвета именно в отчем ареале… Как рыбу в воде, как птицу в океане воздушном…
Малая Родина для каждого из нас — самое откровенное биоритмическое место на Земле! Причём откровение взаимное… Открытие души своей навстречу откровениям жизни… её истинам простым и ясным…
Ты открыт светло и влюблённо — и тебе по-родительски открывается Жизнь!
И посему Антеева сила от Земли — не миф. Каждый испытывает её на себе, возвратясь в отчий край после долгой разлуки: и сил прилив… и настроение светлое… и самочувствие отрадное…
Но Человек совсем не случайно считает себя не только дитём Природы, но и сотворцом её, как и всё живое-сущее… Ибо дано ему — разумному и духовному — участвовать в вечном процессе творения… от созерцания и созревания душой и телом, до продолжения рода и дела рук человеческих…
И ежели суждено тебе пригодиться вдали от родины, где ты сам родил… — сына-дочь… дело-идею… мир-лад… считай, что там и обрёл оседлость души… украсил время и место, породнив его со своим исконным!
Где родил, там и пригодил…
1999 г.
Юрию Полякову
Если спросить сегодня любого встречного: есть ли буква Ё в русском алфавите.., подавляющее большинство, пожалуй, ответит утвердительно…
А особо темпераментные и патриотичные воскликнут:
— Ё — моё, конечно, есть…
— А как же, ёлки-палки!..
А вот на следующее наше любопытство — почему в печати: книгах, журналах, газетах — редко встретишь эту одну из самых звуковыразительных и графикооживлённых букв, многие в недоумении пожмут плечами…
А правда, почему?!
Почему мы с почтительным тщанием увенчиваем точкой латинскую «i», а для украинской даже двух не жалеем — «ї»… и с упрямым небрежением обезличиваем одну из самых ярких букв детства, одарившей нас сказочными наяву образами — Ёлки новогодней и Ёжика, лесовика добрейшего?!
Справедливо негодует во мне детство: буква Ё без точек, всё равно, что Ёжик без глазок!., а Ёлка новогодняя — без огней-игрушек! (Потому что тогда она просто ель…).
А сколь графически безлика и монотонна строка печатная, лишённая Ё… Если нет поблизости буквы прописной или редкой «чаинки» И-краткого — взгляд читающего скользит, как по унылым телеграфным проводам без птичек…
Графологи и лингвисты-психологи почему-то отмалчиваются в своих высотных башнях познаний…
Более того — совсем недавно узнал о поразительном (ежели не сказать вопиющем!) факте, что некий весьма остепенённый учёный изничтожает Ё в трудах диссертантов, точно крот личинок земляных… И происходит это в самом Педагогическом университете!
Этот воинствующий антиЁк безо всяких зазрений громогласно трактует: «Ё у нас только Солженицын пишет… А в научных трудах — не принято… не положено…»
Вот уж действительно — «Ё-моё!»
Как будто и не изучал азбуки родной сей муж уч-Е-ный…
Любезный друг-читатель!
Когда ты в своём письме, сочинении или записке деловой не забываешь ставить две заветные точки над буквой-красавицей, считай, что без референдумов и дискуссий голосуешь за уважение и красоту родного языка!
Ну, а особо настырным уч-Е-ным, вкупе с забывчивыми редакторами печатных изданий, пусть приснится «ужасный» сон совести — будто они пишут важный-важный диктант на профессиональную пригодность и по недоразумению сна забывают обозначить Ё в словах Ёлка и Ёж…
В наказание негодующие иглы неуважаемых ими образов нещадно впиваются во все мягкие места… И сия экзекуция проступает на их теле тысячами красных точек, как в тетради двоечника, пестрящей исправлениями учителя…
С праздником родного языка, любезные Иваны-да-Марьи, помнящие родство!
2000 г
В аптеке женщина средних лет, стыдливо озираясь, с мольбой в голосе просит девушку-фармацевта:
— Дай, милая, пургену побольше… Хочу своему в борщ или молоко натолочь… Нет с ним никакого сладу… Може хоч день тверёзый дома посидит, за штаны державшись. Как думаешь, поможет ли?
1973 г.
Дорогим Зубцовым
Из окна легкового автофургона, катившего улицей, вылетел большой кусок булки, ударился об асфальт, кувыркнулся несколько раз и затих у бордюра… А через десяток метров и машина, резко затормозив, прижалась к обочине: лопнул передний правый скат.
Из кабины нехотя выбрался долговязый детина с длинными, давно не мытыми и не чесанными волосами. Проволочной походкой обойдя машину, он тупо уставился на пострадавшее колесо.
— Так тебе и надо — не будешь хлебом бросаться,— назидательно крикнули ему мальчишки, идущие в школу.
1974 г.
Вечер. Снег морозно поскрипыват под ногами. Полнолуние среди звёздной россыпи. Девчонка идёт с родителями под ручку. Глянула на небо и встрепенулась:
— Мам, пап, смотрите — Луна, звёзды! Первый раз в этом году такие большущие звёзды вижу!
Но ни «мам», ни «пап» не оторвали глаз от заледенелого асфальта.
Они уже давно насмотрелись и на луну и на звёзды.
Овсянникову Петру Фёдоровичу
После трёхкратного ремонта и символических гарантий будильник обрёл одно замечательное свойство: прозвенев в нужный час, он умолкал вовсе, лишая ночную тишину механического пульса, и время текло единым неосязаемым потоком, и думам легко в нём плылось…
Как, должно быть, радуется долгожданной воле узник, получивший ее, если душу пронизывает светлое волнение от одного только мимолётного свидания с природой. Без домов, без фонарей, без асфальта…
Хотя все мы — такие узники города, пленники своих кабинетов и суетных забот.
А может, просто лености своей?
И мудрость, и диалектика жизни не в том, чтобы сокрушаться: «Ах, молоко скисло…»
Переведи вздох досады и провозгласи бодро и торжественно: — Да здравствует простокваша!
Спросите почему?
Да потому, что всякое сожаление — дважды кислее прокисшего молока… А радость — всегда целительна, как простокваша!
Жюри конкурса «Курская антоновка»
Со школьной физики моё воображение поражает одно научное утверждение, что электрон вращается вокруг ядра с такой скоростью, что практически его в любое мгновение можно «застать» в любом месте электронной оболочки…
Какой мудрый пример материи физической для материи «высокоорганизованной»…
Только представьте себе, что подобно электронам, вокруг нас вращаются три заглавных свойства наших душ — радость жизни… любовь… благотерпение… И к чему бы ни прикоснулись мы, с чем бы ни столкнулись в своём повседневье — первыми в точке соприкосновения будут наши любовь-радость-благотерпение… или благотерпение-радость-любовь…. или…
Заметили, что от очерёдности их представления суть не меняется, ибо свойства эти, как правило, друг без друга не живут.
И по закону «электрона» действуют единомгновенно. А по закону Души каждое из этих чувств непременно подразумевает оба других…
И правда, что за благотерпение без любви и радости…
И что за любовь без радости и благотерпения…
И что за радость без любви…
Ощутите себя счастливой молекулой жизни, доверяясь своим «электронам чувств», и вы непременно отметите, насколько легче и отрадней станет вам со всеми, с кем сводит или сталкивает судьба…
2005 г.
