К середине XVII века Курск потерял свое военное значение и из центра обороны границ Русского государства превратился в центр ремесла и торговли.
В 20-х годах XVII века здесь насчитывалась 100 ремесленников, в том числе 38 сапожников, 13 портных, 10 кузнецов, 5 серебряников. На 14 кожевенных «заводах» изготовлялись различные кожи, сбывавшиевся «врознь». Уже тогда применился наемный труд в некоторых ремесленных мастерских. Например, горшечник Юрий Гончар работал с двумя сыновьями, «наемщиком» и учеником. У портного Семена Пучеглазова работали два сына, два ученика и два «наемщика» из однодворцев Курского уезда. Свечник Тимофей имел ученика и трех «наемщиков». К курским мастерам помещики присылали своих дворовых учиться «столярному художеству». Курских резчиков по дереву приглашали на работу во многие города и села России.
О существовании в городе более крупных промышленных предприятий, чем ремесленные мастерские, — мануфактур — нам известен только один факт. В 1735 году группа курских купцов получила разрешение поставить на берегу реки Тускаря, у Кривца, суконную «фабрику» с условием «работных людей принимать из свободных людей». Но была ли «фабрика» построена и как долго существовала — неизвестно.
С 40-х по 60-е годы XVIII века в городе увеличивается ремесленное население. Правда, количество «цеховых», то есть ремесленников, официально приписанных «к купечеству в цех», за это время уменьшилось с 516 до 461, но число лиц, действительно принадлежавших к ремесленникам, хотя и не состоявших в списках горожан-мастеровых, возросло до 808.
Рост происходил прежде всего за счет жителей городских слобод — однодворцев (так назывались в начале XVIII в. жители слобод, оставившие земледелие).
Отмечено несколько случаев увеличения числа ремесленников за счет выходцев из деревни.
Среди крестьян, порвавших с сельским хозяйством и занявшихся городским промыслом, были однодворцы: сапожник Марк Чеглоков из села Игина, «пушнарь» (скорняк) Фолимон Бледный из села Гостомли и др.
Все выходцы из городских слобод и из окружающих Курск селений мотивировали свою просьбу тем, что обучились городскому мастерству, а «деревенской работы, пашни пахать не привычны». Несмотря на стандартность последнего выражения, вызванного требуемой формой «доношения» (заявления), оно все же свидетельствует об определенной закономерности: о росте производительных сил, об отделении города от деревни [Эти сведения заимствованы из «Ревизских сказок» 3-й ревизии по. г. Курску, находящихся в Государственном областном архиве Курской области, в отделе дореволюционных фондов (в дальнейшем ГАКО), ф. 184/2, дела 82 и 89 за 1762 г.]. Этот процесс, характерный для периода разложения феодально-крепостнических отношений, наблюдался по всей стране и был, несомненно, явлением прогрессивным. Но для его развития не было тогда простора: мешало крепостное право и сословные привилегии купцов.
Городские однодворцы в своем наказе Комиссии 1767 года иго составлению нового Уложения писали: «…в Курске живущих однодворцев… разные ремесла и мастерства имеющих курские купцы по своим злобам до продажи своих художеств (изделий — Ф. Л.) не допускают, бьют и отнимают» [Центральный государственный исторический архив в Ленинграде (ЦГИАЛ), ф. 1268, oп. 3, д. 109/10, л. 404].
Кожевник И. Спесивцев в 1762 году жаловался: «Как я или сын мой, Афанасий, сделанные голицы и юхти (голица и юфть (юхть) — сорта кож) для продажи вынесем на базар, то… купцы показанные голицы и юхти отымают и продавать… не велят, отчего мы имеем великие и несносные обиды». Кузнецы Жировы писали, что «курские купцы без приписки к курскому купечеству в цех оным мастерством владеть и торговать не велят» [ГАКО, ф. 184/2, д. 82, лл. 54 об., 38, 41 и др.].
Заработная плата была очень низка. Купцы эксплуатировали работных людей как предприниматели и как ростовщики.
Большое значение для развития экономики Курска сыграла торговля. Город был расположен на одной из самых оживленных дорог, связывающих Украину с Россией. Эта дорога проходила по линии Нежин — Путивль — Курск — Орел — Калуга — Москва. В Курске до 1753 года существовала одна из пограничных таможен, где взимались пошлины с провозимых товаров. Сохранившиеся материалы говорят о большом значении Курска как важного транзитного пункта в русско-украинской торговле. В июне 1720 года сюда прибыло различных товаров на 29 439 рублей, причем 72,8 процента этих товаров поступило с Украины для отправки на север.
Летом с Украины через Курск прогоняли крупный рогатый скот, овец, провозили овчины, кожу, шерсть, сало, воск, табак, то есть продукты сельского хозяйства. А из промышленных изделий — лишь грубошерстное сукно, селитру и порох. Изредка провозились иностранные изделия: «косы сенокосные» из Австрии и «чулки немецкие шерстяные». Из Турции шли кумачи, бархат, овечья шерсть, мыло, купорос и колониальные товары: изюм, корица, чернослив, лимонный сок, ладан.
Гораздо больше промышленных товаров шло в обратном направлении — из Москвы, Костромы и Тулы. В июне 1720 года через Курск таких товаров было провезено 39 партий на 7600 рублей. Главное место среди них занимала пушнина, затем ткани (холст, крашенина, выбойка, пестрядь) и железные изделия. Через Курск на Украину поступали из-за границы текстиль, китайка, шелк и хлопчатая бумага.
В зимние месяцы прогона скота не было, зато увеличивался провоз с Украины сливочного масла и рыбы, иногда же, как исключение, — хлеба. Навстречу этому потоку товаров на Украину зимой двигались обозы с русскими промышленными изделиями.
Посредниками в русско-украинской торговле через Курок были главным образом «российские купцы» из Калуги, Тулы, Орла, Мценска и Волхова, иногда — украинцы и нежинские греки.
Транзитная торговля через Курск способствовала расширению продажи товаров и в самом городе. В июне 1720 года здесь было продано шестнадцать партий товаров на 364 рубля. Обычным товаром для продажи были: материя, готовая одежда и головные уборы, обувь, набор всевозможной галантереи, металлические изделия (в том числе посуда), книги, бумага и писчебумажные принадлежности, москательные и бакалейные товары [Кафенгауз Б.Б. Экономические связи Украины с Россией в конце XVII — начале XVIII столетия. — Сб. Воссоединение Украины с Россией. М., 1954, стр. 426—433. Кушева Е. Торговля Москвы в 30—40-х годах XVIII века. — «Исторические записки», кн. 23, стр. 49—50].
Значительная часть товаров, поступавших в Курск из Москвы, сбывалась среди дворян и богатых купцов. Для них привозили выделанные меха, дорогую материю, серебряную и золотую посуду и другие предметы роскоши.
В Курске можно было приобрести и средства производства.
Значительную роль в развитии местной торговли сыграла Коренная ярмарка, обороты которой в первой половине XVIII века росли довольно быстро и к началу 80-х ходов составили сумму в 3 миллиона рублей.
Покупая на ярмарке у иногородних купцов большие партии товаров, курские торговцы избавлялись от необходимости ездить за ними в дальние города. Наконец, во время Коренной ярмарки они устанавливали связи с купцами других городов и получали необходимую торговую информацию.
В середине XVIII века на экономическое развитие Курска стала оказывать большое влияние возросшая торговля хлебом. Многие купцы скупали его у крестьян и помещиков для поставок на армию.
Однодворцы, жители городских слобод в 1767 году жаловались, что в случае покупки продуктов сельского хозяйства у приезжих крестьян «купцы, наложа продавцам большие цены, перекупают и тем у однодворцев отымают и, выпуская подрядами в другие города, получают себе корысти».
Закупочные операции привлекали к себе не только купцов, но и дворян и зажиточных крестьян. Курские купцы в свою очередь писали: «Здешнего города и уезда… дворянство и их люди и крестьяне, тако ж и однодворцы… приезжая в город, пользуются купеческим промыслом к крайнему купеческому промыслу подрыву, закупая всякий хлеб и рыбу и кожи… развозят по другим городам и уездам и продают в розницу и великими суммами в подряд ставят» [ЦГИАЛ, ф. 1258, оп. 3, д. 109/10, л. 404 об.; Сборник Русского исторического общества, т. 144, стр. 434, п. 2].
Следовательно, скупка хлеба и cельскохозяйственных продуктов в Курске и окрестных селениях для отправки в другие города и поставки на армию становится распространенным явлением.
О росте торговых связей курского купечества свидетельствуют следующие факты. По ведомости 1769 года в его число входили 90 человек, «торгующих к портам», 712 человек, «торгующих в городе», и 1321 человек, «торгующих внутри России по паспортам».
Купечество создавало значительные cостояния главным образом за счет эксплуатации крестьян, cкупая у них сельскохозяйственные продукты ниже стоимости и продавая им промышленные изделия по чрезмерно повышенной цене. Накопленные средства шли на расширение торговли, а также на строительство. В Курске появляются каменные здания: кузницы, жилые дома купцов, гостиные дворы. Купцы вкладывали большие средства в строительство церквей.
Итак, Курск благодаря росту промышленности и торговли постепенно превращался в значительный экономический пункт Центральной Черноземной полосы. На всероссийском рынке он давно занимал видное место в торговле между Россией и Украиной, в середине века стал играть роль центра закупки земледельческих продуктов для снабжения армии и для отправки в другие города.
Благодаря развитию ремесла и торговли непрерывно увеличивалось и население Курска. Это видно по росту числа собственно городских жителей — посадских людей, которых во второй половине XVIII века чаще называли купцами и мещанами [Багалей Д.И. Очерки по истории колонизации степной окраины Московского государства. М., 1887, стр. 216; «Журнал Министерства внутренних дел», 1839, VII, стр. 87; ЦГАДА, ГА, д. 40, л. 159; ЦВИА, ВУА, № 18801, л. 23; ГАКО, ф. 184/2, д. 191, лл. 334, 1019].
Так, в 1678 году в городе насчитывалось 1253, в 1742 — 3282, а в 1795 году — уже 5663 жителя мужского пола.
Особенно сильно посадское население возросло в последние два десятилетия XVIII века.
Увеличение торгово-промышленного населения Курска происходило не только за счет естественного роста, но и благодаря притоку в город выходцев из деревень: безземельных однодворцев, крепостных, отпущенных помещиками на волю, и др.
Из 132 человек, просивших приписать их во время 3-й ревизии (1762 г.) к однодворцам городских слобод, 119 были выходцами из деревень Курского и других уездов и лишь 13 ходатайствовали о переводе их из одной городской слободы и другую. В своих «доношениях» городским властям они писали, что ушли из деревни «за неимением поместной земли» или «за скудностью своею и за малоимением земли». Преобладание среди выходцев из деревни безземельных и малоземельных однодворцев объясняется массовым захватом их наделов помещиками. Недаром в наказе однодворцев Курска, поданном в Новоуложенную комиссию 1767 года, говорится «об исшедших от дворянских обид и изгонения на оные казенные земли» их собратьев из деревни.
Все вновь поселившиеся в слободах лица записывались в однодворческое общество не сразу, а лишь во время ревизий. Основная масса указанных выходцев фактически жила в Курске давно, судя по их словам, «лет 15», то есть с 1747 года, а принятие было оформлено лишь в 1762 году. Несомненно, что не все желающие были приняты в общество городских слобод, а лишь те, кто имел средства на покупку дама или возможность породниться со слобожанами путем женитьбы на вдовах и дочерях однодворцев.
Процесс ухода населения из деревень в городские слободы продолжался и в последующее время.
Кроме лиц, оформившихся в городских слободах, в 1782 году было зарегистрировано 128 крестьян, записавшихся по 4-й ревизии в своих селениях, но фактически живших в Курске. Подавляющее большинство из них (88 процентов) по-прежнему составляли однодворцы, остальные (12 процентов) принадлежали к экономическим крестьянам.
Во время 5-й ревизии (1795 г.) в пригородных слободах находилось 216 крестьян, официально числившихся в уездах. И здесь преобладали однодворцы и экономические крестьяне, но встречались также помещичьи крестьяне, преимущественно Курского, Фатежского и Щигровского уездов.
Каков же был социальный состав населения Курска?
Большую часть жителей в 1784 году представляли купцы и мещане. Их было 8140 душ обоего пола, или 46 процентов всего городского населения.
Купечество не было однородным по своему экономическому положению. Во время реформы 1775 года в это сословие записался 941 человек. Все они в зависимости от состояния были разделены на три гильдии. В первую вошли лица, объявившие, что у них есть капитал свыше 10 тысяч рублей, во вторую — владельцы капиталов от 1 до 10 тысяч рублей и в третью — имевшие капитал от 500 до 1 тыоячи рублей. Все «купцы», имевшие менее 500 рублей, причислялись к мещанству. Суть этой реформы как раз и заключалась в том, чтобы отделить действительно купцов от несостоятельных лиц. Гильдейское купечество освобождалось от подушной подати и платило один процент с объявленного капитала. Купцы первых двух гильдий, кроме того, освобождались от телесных наказаний и получали другие привилегии: ездить в каретах, запряженных парой лошадей (первая гильдия), и в колясках парою (вторая гильдия) [ПСЗ, т. XX, № 14275, стр. 82; Фирсов Н.Н. История русского города с древнейших времен до конца XVIII в. — В кн.: Исторические характеристики и эскизы, т. I, Казань, 1921, стр. 166—169].
В 1784 году в городе было свыше 600 купеческих домов, в том числе несколько каменных.
Архивное дело сохранило следующую опись расположенного в Сергиевском приходе двора курского купца Григория Пчелина: «На том дворе строения: изба с белою печью, при ней сени, против их анбар… на заднем крылце чулан с мостами, потолками, с лавками. А в избе и в сенях два стола. На дворе погреб каменной, на нем анбар пластовой, конюшня забрана досками. Позади ж оного строения светлица с сенми и чуланом и с крылцом, амбар разного лесу. Оной двор спереди и по сторонам забором забран. Баня с прибанником. Позади того двора сад разных древ с воротами, да подле него сарай плетневый. Между избы и светлицы сарай, да близ чулана заднего погреб рубленой. Впереди двора ворота с щитом. Оные все строение и вороты разного лесу и крыты дранью».
Другой источник содержит описание движимого имущества купца Осипа Скорнякова. В двух сундуках его хранились стаканы серебряные, чарки серебряные, кокошники бархатные и «златоглавные», цепи серебряные, «шубка кармазинная с лентами», сукна российских фабрик, платки кисейные, шелковые и многое другое.
Эти два документа говорят о достатке и богатстве курских купцов.
Мещане, которых но 4-й ревизии было 4532 души обоего пола, представляли самую многолюдную сословную группу (26 процентов городского населения). В нее вошли в 1775 году те, кто не имел достаточного капитала для записи в купечество: мелкие торговцы, ремесленники, наемные работные люди.
Мещане не освобождались от телесных наказаний по суду, облагались подушной податью и были связаны между собой круговой порукой в отношении уплаты податей. Подавляющая масса их относилась к трудящимся слоям городского населения.
Среди мещан в 1784 году было только 746 домовладельцев, следовательно, значительная часть мещанского населения жила в наемных квартирах. К последним принадлежали большей частью работники, живущие у хозяев. Они часто не имели своей одежды, а носили хозяйскую. Купец Иван Ветчинкин подал городским властям явочное челобитье, в котором писал, что его работник Алексей Лактионов «тайным обычаем, безвестно из дома моего бежал. А с сабою снес он… платья моего: кафтан смурого сукна, ветхой, цена один рубль; пояс суконный полосчатый — 15 коп.; шляпу шерстяную черную — 15 коп.; рубаху алленую с порты посконными — 50 коп.; онучи суконные с лаптями — 10 коп.» [ЦГАДА, ф. 742, оп. I, д. 681, л. I]. По всей видимости, работник «снес» только то, что было на нем.
Следующей по численности группой населения Курска были однодворцы, жившие как в пригородных слободах, так и в самом городе. Однодворцы располагались в пяти городских слободах: Солдатской, Рассыльной, Подьяческой, Городовой, Черкасской. Слободы были сравнительно малолюдны: по 2-й ревизии (1747 г.) в них было около 400 душ мужского пола, по 5-й ревизии (1795 г.) — 538 душ. В конце XVIII века только Рассыльная слобода располагала небольшим количеством пахотной земли.
Жители слобод, занимавшиеся «большею частию упражнениями, городским жителям свойственными», не имея навыков в сельскохозяйственном труде, в начале XIX века были причислены к мещанам.
По-иному сложилась судьба жителей пригородных слобод: Стрелецкой, Пушкарной, Казацкой и Ямской (Названия их относятся к XVII, а может быть, к XVI в. Стрельцы представляли собой пехотинцев, пушкари — артиллеристов, казаки — кавалеристов. Ямщики обслуживали почтовые станции — ямы). Однодворцы, населявшие первые три из них, были земледельцами, помещенными на казенной земле. Однако занимались они не только хлебопашеством, но и городским промыслом.
Вот как, например, описывал современник занятие жителей Казацкой слободы: «Однодворцы состоят на положенном казенном окладе, промышляют хлебопашеством. Но в слободе Казацкой жителей отменно зажиточных нет, ибо они, поелику близ города, к земледелию не прилежны. Землю свою некоторые из них отдают внаймы соседствующим разных селений жителям, а сами упражняются, некоторые из них в рукоделии, как-то: гребенщики, портные, сапожные, кузнецы, плотники, пушнари (Пушнари, или скорняки,— ремесленники, выделывающие меха) и решетники, а другие и никакого рукоделия не имеют, но нанимаются в городе в полицейские десятские и у купцов в работники, а иные находятся у питейных откупщиков, в служителях» [ЦГАДА, Экономические примечания Курской губернии, № 44, л. 132—133].
В источниках встречаются фамилии однодворцев Казацкой слободы, живших продажей своей рабочей силы. Но в этой же слободе были и зажиточные однодворцы. Сохранились описи имущества двух из них. У А.И. Проскурина, например, были изба, 2 клети, 4 лошади, 15 овец, 15 свиней, «хлеба в гумне разного 10 одоньев» (В одоньях хранился необмолоченный хлеб; в одном одонье содержалось примерно 12—15 копен).
А вот примеры имущественного положения бедных однодворцев. У однодворцев Городовой слободы Якова Катыхина и его брата Константина «пожитку: изб разного лесу — 2, анбаров — 2, двор огорожен плетнем, ворота без крышки; скота и хлеба ничего не имеется». У Павла Волкова «двора и пожитку ничего не имеется и жительство он, Волков, имеет в чужом доме». У Семена Крюкова «изба дубового лесу одна, сени разного лесу одни, анбар разного лесу один, двор огорожен плетнем, ворота простые без крышки; скота: лошадь одна; хлеба одоньев ничего не имеется». У Андрея Алехина «изба разного лесу с сенми одна, клеть одна, дворок огорожен плетнем, ворота «крытые дором».
Вообще надо оказать, что большинство жителей Городовой слободы были люди очень бедные. «Во оной слободе,— читаем мы в источнике, — достаточных людей никого не имеется… скота ж, хлеба и прочих пожитков, тако ж и поместной земли… в той слободе ни за кем не имеется, да и подушные деньги платят с нуждою». Многие из них уходили, на заработки в другие города [ЦГАДА, ф. 259, д. 260, лл. 7, 8; 384, л. 27; д. 144, л. 166].
Жители Стрелецкой слободы имели в 1784 году около 6000 десятин удобной земли на 613 душ, то есть около 10 десятин на душу. Однако и они все больше и больше отвлекались от хлебопашества. По словам автора «Экономических примечаний» к планам и картам, составленным в конце 90-х годов во время генерального межевания земель, у однодворцев Стрелецкой слободы «при дворах по низкости места и влажной земли состоят овощные огороды, весьма хорошие, с коих собираемые плоды употребляются за своим продовольствием и на продажу. Землю обрабатывают всю и имеют рукоделия, как-то: портные, сапожники и кузнецы. А другие при домах держут постоялые дворы. Отменно зажиточных нет, а живут средственно» [ЦГАДА, Экономические примечания Курской губернии, № 44, л. 5—50]. Башилов, описывая Курск, тоже обращает внимание на то, что многие горожане в своих огородах «садят овощи обыкновенные: капусту, лук, огурцы, морковь и прочие коренья, которыми больше город довольствуют…» [Башилов, п. 17].
Слободская беднота работала по найму как в своем, так и в других городах. Например, Григорий Лахтионов «за неплатеж подушных податей в 1755 г. был отпущен… в работу и был в той работе с того 1755 по сей (1766.— Ф. Л.) год».
Пушкарная слобода не так была обеспечена землей, как Стрелецкая, но и здесь на 192 души мужского пола в 1784 году было 940 десятин удобной земли. Об имущественном положении жителей этой слободы мы не располагаем почти никакими сведениями. Известно только, что у некоторых из них имелись свои крестьяне; другие связаны были торговыми делами со слободой Михайловкой.
Ямская слобода была населена особой группой государственных крестьян, которые не платили подушную подать, но отбывали тяжелую натуральную повинность: обслуживали государственные почтовые станции — ямы; отсюда и название — ямщики, их в 1784 году было 1068 душ мужского пола. Ямщикам принадлежало 1406 десятин земли, главным образом сенокоса.
Долгое время существовал следующий порядок отбывания «ямской гоньбы». Все дворы слободы разбивались на группы — выти. В каждой было по 4 двора и по 28 душ мужского пола. Они обязывались содержать «для гоньбы» по 3 лошади. На каждой почтовой станции ямщики должны были все время держать по 4 лошади. За эту службу они получали землю и, кроме того, за каждую ездку (прогон) — деньгами. В 90-х годах XVIII века в Ямской слободе было 1204 души мужского пола и 1630 десятин земли. «В оной слободе, — говорится в «Экономических примечаниях», — …ямщики состоят на положении казенном и промышляют хлебопашеством, а большею частию извозами в разные российские города и за границы, в другие государства. А сверх того имеют торги хлебного сыпкою и разными мелочными товарами, а другие упражняются в рукоделии, как-то: портные, сапожники, плотники и кузнецы. Есть из оных ямщиков отменно зажиточных немного, а другие живут средственно» [ЦГАДА, Экономические примечания Курской губернии, № 44, л. 40].
Таким образом, и в этой слободе шло развитие городских занятий за счет сельских.
В Курске было относительно много дворовых людей (365 мужчин, 401 женщина), составлявших 4,4 процента всего населения. Они занимались непроизводительным трудом: обслуживали семьи дворян, живших в городе. К ним нужно отнести и некоторое количество помещичьих крестьян (70 мужчин и 102 женщины), которые, видимо, только числились в описках земледельцев, а использовались так же, как и дворовые. Все крепостное население Курска составляло 938 человек (5,3 процента).
В 60-х годах XVIII века в городе было несколько дворов крестьян, принадлежавших Знаменскому монастырю. Вот описание одного из них: «В том дворе изба мерою дву сажен разного лесу, ветхая, внутри лавки, полицы, пол и помост, ветхие же, оконница стеклянная; дверь на крюках. При той избе сени в две стены без потолку с помостом, ветхие ж. При сенях пуня плетневая, ветхая ж; из сеней как на двор, так и в показанную пуню двое дверей на крюках же железных. На дворе две пуни плетневые, одна с дверью, обгнилые и опаленные. Вкруг двора огорожа плетневая и несколько опалая. При том дворе ворота щитовые, вереи сосновые, ветхие. В тех воротах засов железный» [ГАКО, ф. 186, д. 30, лл. 315—316]. Бедностью и нищетой веет от этой описи двора. Не случайно владелец его Азар Машонин бежал от монастырских властей куда глаза глядят.
Господствующий класс был представлен немногочисленной группой дворян (136 мужчин и 184 женщины), составлявшей всего лишь 1,8 процента населения города. В 1786 году в Курске было лишь 58 дворянских домов, причем ни одного каменного. Только 10 лет спустя появилось 12 каменных домов, принадлежавших дворянам, а количество деревянных увеличилось до 90. Но и тогда, видимо, не каждый дворянин, проживавший в городе, имел свой дом.
Однако действительное положение курских дворян определялось не их числом, а местом в общественной жизни. Они были землевладельцами, занимали ответственные посты в управлении не только городом, но и губернией, обладали рядом важных привилегий. Только дворяне имели право владеть землей и крепостными крестьянами. Они не платили никаких налогов. Их судили по особым законам, исключавшим применение телесного наказания; лишение дворянского достоинства возможно было лишь по суду, приговор которого подлежал обязательному утверждению верховной властью. Принадлежность к дворянству подчеркивалась несколькими почетными правами: иметь герб, носить мундир, одевать своих лакеев в особые ливреи, ездить в экипажах, запряженных четверкой лошадей. Правда, в Курске и губернии имелось много безземельных и малоземельных дворян (около 80 процентов), но и они пользовались некоторыми привилегиями. Особенно важно было для них право на гражданскую службу: закон 1771 года запрещал принимать на эту службу лиц «податных состояний», то есть мещан и крестьян.
Чиновники и приказные с их семьями составляли довольно значительную группу курского населения (345 мужчин и 150 женщин) — 3,1 процента. Источники не позволяют определить количество высокопоставленного чиновничества и количество собственно «приказных» — канцеляристов, копиистов (переписчиков) и др.
Относительно много было духовенства: 165 душ церковников и 48 монашествующих. Некоторые из церковников были домовладельцами: в конце 90-х годов XVIII века им принадлежали в Курске 4 каменных дома и 40 деревянных.
Изучение состава городского населения позволяет убедиться в том, что и во второй половине XVIII века продолжался процесс отделения промышленности от сельского хозяйства. В связи с этим ликвидируются городские слободы, а в пригородных растет число жителей, занимающихся ремеслом и торговлей; пригородные слободы втягивают в себя безземельное крестьянское население из ближайших к Курску уездов.
Среди городских жителей Курска заметен рост имущественного неравенства и социального расслоения, типичный для капиталистического города.
В 80-х годах значительное развитие в Курске получает ремесло и его специализация.
Для обработки продуктов животноводства, пчеловодства и звероловства существовало 6 «мастерств» — кожевенное, скорняжное, или пушнарное, сапожное, салотопенное, шерстяное. Продукты земледелия обрабатывали 4 отрасли — мукомольная, пивоваренная, маслобойная, харчевная. В городе имелись портные, шляпники и шапочники. Обработку металла производили серебряники, кузнецы, котельщики, медники, оловянники. Имелись плотники, столяры, каретники, колесники, резчики и бондари. Добыча и обработка сырья производились в кирпичном, известковом, гончарном и горшечном производствах. Большую группу мастеров представляли строители. Кроме названных уже плотников, столяров, резчиков в нее входили штукатуры, печники, «оконошники» (стекольщики). В конце XVIII века в Курске насчитывалось 11 производств, требующих специальных зданий. Было 68 кузниц (28 каменных и 40 деревянных), 36 кожевенных заводов, 15 кирпичных, 7 известковых, 1 салотопенный, 3 мельницы, 1 воскобойный завод, 1 гончарный и несколько пивоваренных.
Наиболее распространенными производствами были: сапожное, кузнечное, скорняжное и кожевенное. «Здешние ж мастеровые, — пишет Башилов,— больше занимаются ремеслом кожевенным, сапожным, скорняжным (т. е. выделкою мехов. — Ф. Л.) и портным».
В 90-х годах число ремесленников значительно выросло. В одном из экономических примечаний по Курску мы читаем: «Цехи: сапожный, в нем мастеровых людей 130 человек, в шапошном — 50 человек; в столярном — 20 человек; в пушном — 297 человек; в портном — 110 человек; в печном — 60 человек. Всего цеховых 685 человек» [ЦГАДА, Экономические примечания Курской губернии, № 36, л. 6 об. В 90-х годах в Курске были следующие ремесленники-иностранцы: Р.И. Билиш — «мастер разных красок»; Е.Н. Фонман — свечной мастер; Г.Н. Роде — «мастерство имеет шить золотом»; А.М. Нонберг — «часовых дел мастер» Б.И. Бетнер — «портной мастер»; И.Д. Шелин — «сидельной мастер»; А.Н. Ласка — «слесарной мастер»; К.X. Лебер — «столярной мастер» и К. Нельман — «столярной и токарной мастер» (там же, лл. 12—12 об.)].
Увеличилось также количество промышленных предприятий. Так, кожевенных заводов стало 44 (вместо 36), кирпичных — 21 (вместо 15), воскобойных — 5 (вместо 1), пивоваренных — 5, маслобойных — 22; появились мыловаренные заводы (5). Водяная мельница на реке Тускаре вместо двух теперь имела девять поставов.
Производительность мельницы повысилась после перехода ее из казны в ведение курского купечества. Значительно мощнее стали кирпичные заводы. Так, например, заводчики И.Ф. Рязанцев и П.Т. Максимов выпускали на своих предприятиях до миллиона штук кирпича в год.
О характере промышленности Курска 80—90-х годов нам известно лишь следующее. Производство располагалось в мастерских, находящихся по большей части в жилом доме мастера. Специальные здания строились лишь для салотопенных, пивоваренных, кирпичных, известковых, мукомольных, кузнечных и кожевенных предприятий. Работа производилась самим хозяином, членами его семьи, учениками и вольнонаемными людьми. Продукция сбывалась на городском рынке или местным заказчикам.
Из этих производств, по мнению современников, самыми совершенными были кожевенные.
В нашем распоряжении имеются три ведомости о работе некоторых, по-видимому наиболее значительных, кожевенных заводов Курска в 1800—1803 годах. В одной из этих ведомостей есть сведения о 14 владельцах; 13 из них — купцы третьей гильдии, 1 — мещанин. Из 14 заводов 10 возникло в 70-х годах, 3 — в 80-х и 1 — в 1801 году. Это несомненно свидетельствует о том, что промышленность Курска особенно сильно стала развиваться именно в 70—80 годах XVIII века. В рапорте владельцев от 18 января 1801 года, поданном в Мануфактур-коллегию, сообщается, что в Курске 43 хозяина кожевенных заводов, но что сведения о своем производстве дали лишь шестеро. Остальные перечислены в приложенном списке; среди них 14 купцов и 22 мещанина.
Шестеро заводчиков выделывали «кожевенной, юхтовой и подошвенной» товар. Только А.И. Титов выпустил «временно красной» товар. О качестве кож сказано трафаретно: «Доброты оные разной бывают». Цена выпущенного товара всеми заводчиками показана одинаковая: «юхтовому, белому и черному от 7 руб. 50 коп. до 9 руб. пара, подошвенному от 4 руб. 50 коп. до 5 руб. 50 коп.» за кожу. Красный товар продавался по 14—15 рублей за пуд.
К сожалению, ведомости не предусматривали вопроса о рабочей силе, но, судя по размерам производства (черного, белого и юфтового товара — по 1000—1500 кож, а подошвенного — по 200—400 кож в год), можно заключить, что одной семье оно было не под силу, следовательно, применялся наемный труд.
Наибольший размер выработки кож был у И.Ф. Рязанцева (на 15 000 руб. в год), Ф.Г. Силина, И.Д. Силина (на 10 000 руб.). Возможно, что в их производстве произошел переход от ремесленной мастерской к небольшой мануфактуре. Все четырнадцать предприятий в 1802 году выпустили 21 100 кож черного, белого и юфтового товара и 3600 подошвенных кож.
Таким образом, в последней четверти XVIII века наблюдался значительный рост промышленности. Увеличилось число мастерских, больше стало и ремесленников; усилилось разделение труда между специальностями. В кирпичном и кожевенном производствах, по-видимому, складывались капиталистические мануфактуры, основанные на применении наемного труда.
К концу XVIII века курские купцы, по утверждению Башилова, имели «довольный капитал и кредит» и «своими торгами и промыслами… как и капиталами» превосходили других купцов губернии. Они торговали с заграницей, покупали и продавали товары во многих российских городах, господствовали на местных рынках.
«Купечество сего города, — читаем мы в словаре Максимовича,— получает лучшие товары из заграничных мест: из Лейпцига, Данцига, Вены, из Китайского государства». Из Лейпцига и Данцига курские купцы привозили льняные тонкие полотна, сукно, галантерею; из Вены — шелковые и бумажные ткани, галантерею и «для хлебопашества разные орудия: серпы, косы и пр.». Из Китая купцы привозили разные ткани и чай [Максимович, стр. 357—358; Ларионов, стр. 46; Заграничными, по-видимому, были и товары, поступавшие из Херсона: «виноградные напитки и весьма хорошие апельсины, которые во множестве и в разные города через (Курск) провозят». Торговля курских купцов с Херсоном начинается сразу же после основания этого порта и имела для Курска большое значение. Недаром одну из главных улиц города назвала Херсонской (Башилов, п. 13)].
При анализе ассортимента ввозимых из-за границы товаров бросается в глаза, что они были рассчитаны на дворян м вообще на богатых людей. Bвоз серпов и кос из Австрии, хотя н был значителен, является исключением. Все полученное из-за границы продавалось или менялось на ярмарках: в Коренной пустыни, Харькове, Сумах, Ромнах, Кролевце, Нежине и в других местах.
Большое место в вывозе из Курска за границу (через Петербург) занимали мед, воск, сало, пенька, заячьи, лисьи и волчьи меха. Непосредственно в Польшу и Пруссию вывозили воск, который курские купцы обменивали там на разные товары.
Торговля курских купцов внутри России не ограничивалась указанными пунктами. Они продавали пушные товары в Казани, Оренбурге и Астрахани, скот — в Москве и Петербурге, мед — в Туле, Москве и Петербурге, хлеб — в разных местах.
По данным Ларионова, торговый оборот в Курской губернии составлял значительную сумму: по привозу 300 тысяч, а по вывозу 500 тысяч рублей.
Масса курских торговцев, главным образом из небогатых купцов и мещан, обслуживала и мастные торги и ярмарки.
В 90-х годах в городе было закончено строительство каменных гостиных рядов.
Первый, или Большой, гостиный двор, каменный с арочными галереями, был расположен «идучи извне города по Московской улице к Знаменскому монастырю, по правой стороне», то есть в западной части нынешней Красной площади. В нем было 193 лавки, в том числе 145 «красных» (то есть торгующих «красными товарами» — сукном, шелком, галантереей), 28 овощных, 20 рыбных.
Второй гостиный двор, называемый «Малой мелочной» располагался «идучи по той же улице, сближаясь к монастырю, ниже вышеописанного, каменной же, но гораздо стенами ниже первого и галерея оного (была построена. — Ф. Л.) над прямым карнизом». В этом гостином дворе имелось 28 лавок и 2 соляных магазина.
Третий, или Верхний, гостиный двор, тоже каменный, был построен против первого, «идучи по той же Московской улице, извне города, на левой стороне, составляющей симметрию первому, коего карниз покрывает такие же арки, как и первого». Здесь продавались «товары железные, медные под названием скобяного; также стулья, креслы… Некоторая часть лавок занимается хлебом, как-то: крупою, пшеном и протчим, однако ж кроме муки» [ЦГАДА, Экономические примечания Курской губернии, № 36, лл. 7, 8об — 9; № 39, лл. 2об — 3. Составитель этого описания жалуется, что все же порядка в расположении магазинов по предметам торга нет. «В вышеописанных гостиных дворах, — сообщает он,—-…лавки каменные построены… коштом разных купцов и мещан. Некоторые из них сами хозяева оных, а другие пользуются ими из найму. Построивший же их хозяин, невзирая на сорт товаров, какими кто торгует, но предпочитает того, кто более ему в год заплатит, а потому лавки и занимаются сортами товаров непорядочно, ибо торгуют сортами красного товара, там же и в той же самой линии сидят с пушными и другими товарами»]. Две линии этого двора состояли из «торговых лавок», а две линии (с северной и восточной стороны) занимал казенный соляной магазин вместимостью 200 тысяч пудов.
Торговля производилась не только в гостиных дворах, но и в лавках, расположенных на определенных улицах. «А оные (купцы. — Ф. Л.), — пишет Башилов, — в своем городе торгуют в лавках, продавая красные и всякие нужные товары, как-то: железо, деготь и протчие мелочи». Он называет общее количество лавок в городе; «красных: каменных — 10; деревянных — 138; мясных — 120; рыбных — 12; хлебных и дехтярных — 73; сапожных и кожевенных — 26; горшечных — 9; шапочных — 4; стекольных — 4» [Башилов, пп. 10, 13. В другом месте (п. 10) он пишет, что на Красной площади «хлебные лавки построены вновь деревянные, коих числом 85». Вызывает сомнение цифра мясных лавок (120). У Зуева, который был в Курске за три года до составления Бангиловым своего Топографического описания, показано всех «лавок торговых каменных 9, деревянных более 100» (стр. 151)].
Среди лавок, расположенных вне гостиных дворов, много было таких, которые имели товары, рассчитанные на массового покупателя, главным образом крестьян.
К числу торговых предприятий принадлежали трактиры (каменных — 5, деревянных — 2, всего — 7), харчевни (10) и питейные дома (22).
Во время строительства гостиных дворов каменные лавки сооружались и на улицах. «Вне гостиного двора, идучи с Красной большой площади по Херсонской улице, вниз по горе, на левой стороне лавки каменные и деревянные с кожевенным, а ниже оных с хлебными товарами, да по обе стороны каменного моста, стоящего на речке Куру, деревянные хлебные, овсяные и железные лавки». Вне гостиного двора хлебных деревянных лавок было 50, сапожных и кожевенных каменных — 69, стекольных — 17. В железном ряду каменных — 77.
Несмотря на отрывочность этих сведений, они дают возможность представить рост лавочной торговли в гостиных дворах и на улицах. Например, в 1784 году сапожных и кожевенных лавок было 26, а в 90-х годах 69; стекольных было 4, стало 17.
Самая оживленная торговля происходила по понедельникам и пятницам на рыночных площадях.
В 1785 году в Курске была учреждена зимняя ярмарка, продолжавшаяся сначала с 27 ноября до 15 декабря, а в 1791 году продленная до 1 января. На эту ярмарку приезжало «харьковское, московское и из ближних городов купечество с разными товарами, как-то: серебром в вещах, сукнами, шитым немецким и русским платьем, с книгами духовными и светскими». Таким образом, мы видим, что в конце XVIII века торговые обороты города значительно расширяются. Курские купцы ведут торговлю с заграницей, в городе возникают гостиные дворы, ярмарки. Все это являлось отражением растущих в Курской губернии товарно-денежных отношений, разлагавших крепостнические порядки в городе и деревне.
Окрестности Курска были довольно живописны. Современники восхищались его садами, «кои город со всех сторон представляют будто в лесу стоящим», далями, открывающимися перед взором наблюдателя, стоящего на горе в центре города. Особенно привлекателен был вид на юг.
Внутри города до начала 80-х годов XVIII века сохранилось много следов старины. Улиц в собственном смысле этого слова не было, если не считать ту, которая располагалась по большой дороге, пересекавшей город, но и она не имела названия.
На месте старой крепости был монастырь, окруженный стенами и башнями, одна из которых, древней архитектуры, была покрыта разноцветной муравленой черепицей. Внутри группа деревянных изб, соборная церковь. От остальной части города монастырь отделялся крутым обрывом горы и валом, через который был переброшен деревянный мост.
Остальная часть Курска состояла из слобод, расположенных вокруг церквей: Солдатской, Рассыльной, Подьяческой, Черкасской, Городовой. Жители посада населяли район Преображенской, Фроловской, Николаевской, Сергиевской и других церквей. На окраине были Стрелецкая, Ямская, Пушкарная и Казацкая слободы.
Курск не был заселен сплошь: берега реки Кура, затоплявшиеся в половодье, представляли собой луга и пастбища. Местность между Сергиевским собором и Московской дорогой, с одной стороны, и нынешней Мирной улицей, с другой, была покрыта небольшими озерами, около которых разводились огороды. В промежутках между слободами находились кирпичные заводы и кузницы.
Части города соединялись деревянными мостами через реку Кур, и двумя лавами через Тускарь. Через реку Сейм по Белгородской дороге был перевоз.
Поводом к перепланировке Курска послужил большой пожар, опустошивший значительную часть города в августе 1781 года. Сообщая об этом правительству, губернатор Прозоровский писал, что «в то время истреблены огнем во всех рядах каменные и деревянные лавки, и достойное сожаления купечество, по наглости бурного пламени, спасти всех товаров не успело».
После пожара Прозоровский приказал составить проект нового плана города, «имея главным предметом, дабы строение вновь порядочным происходило образом».
В плане большое место решено было уделить строительству купеческих лавок, «каковы, — по мнению властей, — не для единые их пользы, но и для красоты города по основанию прожекта предполагаются». Предусматривалось также заселение главных улиц дворянами и купцами, имеющими возможность построить каменные дома, и переселение на окраины бедноты.
В феврале 1782 года Екатерина II утвердила новый план, и в этом же году началось его осуществление. Курск был разделен на четыре части. В первую — Городскую — вошла территория, занимаемая в настоящее время Ленинским районом; вторую часть — Закурную — составила территория между Куром, Тускарем, нынешними улицами Энгельса, Выгонной и Суворовской, в третью часть целиком вошла Стрелецкая слобода, в четвертую — Пушкарная. Территория города расширялась. Если раньше Курск простирался в длину, по большой дороге к Белгороду, на 4 версты, то теперь длина города стала 6 верст; в ширину он увеличился с 2 до 4,5 версты.
Во всех четырех частях города появились кварталы, которые делились на «каменные», то есть такие, где разрешалась постройка лишь каменных домов, и «деревянные», где можно было строить и деревянные дома. Кварталы разделялись прямыми улицами, которых вместе с переулками стало 182. Наиболее значительными были Московская улица (ныне ул. Ленина) и Херсонская (ныне ул. Дзержинского). Современник с гордостью отмечает, что в 1786 году «эти улицы, совсем уже и хорошо устроенные, дают приятной из себя проспект на окружности города» [Ларионов, стр. 37. Экономические примечания, № 36, л. 7об. Зуев, стр. 151].
Перепланировка Курска была связана с переселением городской бедноты на окраины. Интересные сведения об этом мы находим у Башилова. «Город ныне населен дворянами, купцами, мещанами, приказными служителями, однодворцами старых служеб, городу принадлежащими, яко-то: рассыльщиками, городовыми недоросльми, солдатскими детьми, пушкарями и казаками. Из которых родов, по расположении города на основании конфирмованного (утвержденного — Ф. Л.) плана, казаки и пушкари выведены в слободы на земли, им принадлежащие, и поселены близ города. А протчие, яко не имеющие земель, оставлены в породе и поселением своим отделены от дворянских, купеческих и мещанских домов в особых слободах» [Башилов, п. 12].
В связь с этим надо поставить факт общего уменьшения количества домов в городе: до перепланировки их было 2335, в 1786 году — 2111. Объясняется это тем, что беднота, вынужденная покинуть свои избы, подлежащие сносу, не смогла построить новые дома и перешла на положение квартиронанимателей. Лишь в 90-х годах в городе наблюдается рост общего числа домов: в 1798 году их было 2229. В результате оживленного строительства резко увеличилось количество каменных домов (с 65 до 135). Характерно, что большая часть домов (115) принадлежала купцам и зажиточным мещанам, сдававшим их в аренду жильцам. Начали строить каменные дома в городе и дворяне. До 1782 года дворянских каменных домов совершенно не было, а в конце века их стало 12. Остальные каменные дома построены на средства духовных лиц (4) и разночинцев (4). К 1786 году было построено 11 каменных зданий и начаты многие другие.
После перепланировки Курск резко изменил свой облик. Беспорядочно разбросанные слободы уступили место правильным кварталам, кривые переулки — прямым широким улицам, каждая из которых получила определенное название. В заселении центральных — «каменных» — кварталов соблюдался новый, буржуазный принцип состоятельности. Буржуазные черты города сказались и в том, что в центре его, на площади, получившей название Красной, воздвигаются каменные гостиные дворы, конкурировавшие своей архитектурой с монастырскими зданиями. Некоторые улицы названы были фамилиями купцов, имевших здесь свои дома (Слядневская, Чикинская, Золотаревская, Первышевская и др.). Однако в профиле города по-прежнему доминировали церкви двух монастырей и шестнадцати приходов. Многие улицы были проложены так, что они упирались в церковное здание, долженствовавшее напоминать прохожим о «бренности бытия», о властях, требующих покорности. При въезде в город были построены каменное здание тюрьмы и полицейские будки — эти символы царского самодержавия, власти помещиков-крепостников.
С 1727 по 1779 год Курск входил в состав Белгородской губернии и являлся ее уездным центром [По указу 1708 г. Курск входил в состав Киевской губ. (ПСЗ, т. IV, № 2218, стр. 436—438). В 1719 г. Курск приписывается ко вновь созданной тогда Белгородской провинции Киевской губернии (там же, т. V, № 3380, стр. 701—710). 1 марта 1727 г. «Белгородская провинция учинена особливою губернией», а Курск стал уездным городом Белгородской провинции Белгородской губернии (Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II, т. I. M., 1913, стр. 107, 109). Территория уезда была весьма обширной: на северо-востоке границы его проходили ло верховьям р. Тима; на северо-западе — по р. Свапе (при впадении в нее р. Усожи); на западе — по той же Свапе и Радутину Колодезю; на юге — по р. Реуту мимо сел Черемошное и Козьмодемьянское; на востоке — по p. Тиму (ААНЛ, Карта Курского уезда 1730-х годов, составленная геодезистом Иваном Хрущевым)]. По 3-й ревизии в Курском уезде насчитывалось около 170 тысяч жителей. Большую часть составляли государственные крестьяне, то есть однодворцы, экономические крестьяне (бывшие монастырские), которых было 50 137 человек мужского пола, и частновладельческие, главным образом помещичьи (3298 человек). Этой массе эксплуатируемого населения уезда противостояли 720 помещиков-крепостников. Главным учреждением в уезде была воеводская канцелярия. Воеводы назначались из дворян и являлись представителями центральной власти, диктатуры помещиков-крепостников. Главной задачей воевод была охрана крепостнических порядков. Они разыскивали беглых крестьян, вели борьбу с крестьянскими волнениями, «искореняли» так называемые разбойные партии, в значительной степени состоящие из беглых крестьян. В 1792 году уездные власти жестоко расправились с крестьянами курского Знаменского монастыря, восставшими против непомерной эксплуатации их монастырской «братией».
В связи с рядом неурожайных лет усилились нападения крестьянских отрядов на помещичьи усадьбы. «В здешних, местах, — писали в своем наказе в 1767 году курские дворяне,— разбои весьма умножились не токмо по дорогам, но и приезжая в дамы немалыми партиями разбивают и чинят хозяевам разные мучения… и смертные убийства». В связи с этим белгородский губернатор Фливерк просил командира Севской дивизии генерал-поручика Племянникова срочно командировать в Курск воинскую команду «для поиска появившихся по Курскому уезду злодеев». В течение 1764—1771 годов здесь было по меньшей мере 10 крестьянских волнений.
Население Курского края, как и всей страны, слышало о крестьянской войне, руководимой Е.И. Пугачевым. Об этом, в частности, много разговоров было среди крестьян в июне 1774 года на Коренной ярмарке. Некоторые двинулись даже в Поволжье, чтобы вступить в отряды Пугачева.
В октябре 1774 года во все крупные селения уезда был послан указ курской воеводской канцелярии, в котором сообщалось о появлении пугачевских «партий» и требовалось присматривать за подозрительными лицами и, если «из тех злодейских партий окажутца… с сумнительными пашпортами или без письменных видов, ни мало не медля, представлять при рапорте за крепким караулом в курскую воеводскую канцелярию» [ГАКО, ф. 184, 3, 1774 г.].
Большую тревогу среди курских властей вызвало восстание однодворцев с. Стаканова в 1776 году. Помещик Курского уезда Рагозин писал об этом событии воеводе, что оно «во всем подобное пугачевской толпе». Воеводская канцелярия помогла тогда курским помещикам в охране их имений.
Поддерживая во всем помещиков-крепостников, воеводы в свою очередь получали от них полную поддержку и становились фактически почти бесконтрольными правителями данной местности.
О корыстной связи воевод с помещиками говорит следующий факт. И.П. Анненков 4 мая 1756 года откровенно записал в своем «Журнале»: «Курскому воеводе, коллежскому асессору И.М. Мясоедову подарена лошадь… ценою в 30 руб.».. В это время Анненков занимался незаконной скупкой однодворческих земель, и ему нужна была поддержка воеводы.
Взятки, вымогательства, игнорирование даже тех крепостнических законов, какие тогда издавались, — характерные черты деятельности не только воевод, но и их помощников: секретарей, канцеляристов, подканцеляристов, копиистов, словом, всей чиновничьей иерархии. Тот же Анненков признается, что дал «безвозвратно» 30 руб. «курскому с приписью (секретарь — Ф. Л.) Никите Белевцеву»; 5 руб — канцеляристу Степану Кошкареву; другому канцеляристу — Науму Филатову — «отдана лошадь… ценою в 7 руб.» и т. д.
Некоторые из воевод вели себя настолько нагло, что их поведение требовало вмешательства высших властей. Так, за вымогательства и притеснение населения были отрешены от власти известный уже И. Мясоедов и последний курский воевода Полонский.
Кроме воевод посадским населением в Курске ведал и городовой магистрат, «яко глава и начальство… всему гражданству».
Магистрат был выборным учреждением. Его членов (бургомистров и ратманов) избирал посадский сход. Так как на сходе верховодили «первостатейные», то есть богатые купцы, то в магистрат попадали только богатеи. Например, в 60-х годах бургомистрами Курска были Федор Попов и Петр Полевой, а ратманами — Иван Иконников, Иван Филипцев и др. Все четверо принадлежали к самой богатой и влиятельной части посада.
Естественно, что члены магистрата, отстаивая интересы своей сословной группы, притесняли городскую бедноту и жителей слобод, особенно тогда, когда выполняли полицейские функции. Городские однодворцы в своем наказе, например, жаловались, что «бывшие полицмейстеры, а ныне в их должности находящиеся, постоями на квартиры разных воинских команд против купцов нас отягчевают. В случае ж у приезжих из уезда жителей однодворцами покупки хлеба и других съестных припасов, означенные купцы, наложа продавцам большие цены, перекупают… Отчего имеющие бедность истощевают гладом». Представители же местной власти «о бедных попечения не имеют и с винных по законам штрафа не чинят» [ЦГИАЛ, ф. 1258, оп. 3, 109/10, лл. 404—404об., п. 6].
Пользуясь безнаказанностью, купцы открыто притесняли бедных жителей города, в особенности его слобод.
По «Учреждению о губерниях» 1775 года Курск был преобразован в губернский город, что объясняется его экономическим ростом и более выгодным, чем Белгород, расположением, так как он являлся узлом торговых путей.
Открытие губернских учреждений в Курске произошло в январе 1780 года в присутствии «государева наместника» П. А. Румянцева-Задунайокого.
В конце 1781 года Курское наместничество было соединенo с Орловским под общим надзором генерал-губернатора, проживавшего попеременно то в Курске, то в Орле [Танков А. Граф П.А. Румянцев-Задунайский — первый курский наместник. — «Курские Губернские Ведомости», 1906, № 157 и 159;. Он же, Курское наместничество в 1781—1783 гг. Там же, 1899, № 190. После наместниками были: с июля 1781 по 1784 т. кн. А.А. Прозоровский; с 1784 по 1786 г. Дебальмен; с 1791 по 1798 г. А.А. Беклешов и др.].
В состав Курской губернии входило тогда 15 уездов: Курский, Белгородский, Богатенский, Дмитриевский, Корочанский, Льговский, Новооокольский, Обоянский, Путивльский, Рыльский, Старооскольский, Суджанский, Тимский, Фатежский, Щигровский.
Новые органы власти на местах должны были усилить диктатуру помещиков-крепостников и привлечь местное дворянство к более активному управлению губерниями и уездами. Первое достигалось большей четкостью в распределении функций местных властей, в частности отделением судебной власти от административной, второе — введением института заседателей — выборных должностей, главным образом от дворян.
Заседателей в магистраты избирали горожане, а в Верхнюю и Нижнюю расправы — государственные крестьяне, однако выборы находились под контролем коронной власти, назначенной из дворян [Юшков С.В. История государства и права СССР. М., 1950, стр. 343—344, 373—375].
Что же представляли собой новые городские учреждения? Функции магистрата были значительно урезаны: он стал чисто судебным учреждением. Административные права перешли к городничему, назначавшемуся из дворян. Кроме того, в 1782 году была создана Управа благочиния, во главе которой стоял тот же городничий. Это коллегиальное учреждение, состоявшее кроме городничего из двух приставов, назначавшихся правительствам, и двух ратманов, избиравшихся собранием горожан. Закон разрешал этому полицейскому учреждению вмешиваться в частную жизнь горожан, предусматривал даже наблюдение за семейными отношениями.
По закону 1785 года в Курске были созданы новые органы городского самоуправления — общая и шестигласная думы.
Члены общей думы — гласные — избирались порознь от каждого из шести разрядов населения. В состав первого разряда входили «настоящие городовые обыватели», люди, имевшие в городе дом или землю и принадлежавшие к разным сословиям. Второй разряд составляли купцы трех гильдий, вносившие налог с объявленного ими капитала. Третий разряд охватывал основную массу городского населения — мещан, занимавшихся ремеслом или мелкой торговлей. «Иногородцы» и иностранцы, постоянно жившие в городе, составляли четвертый разряд, а пятый — «именитые граждане»: ученые, художники, «банкиры, которые деньги переводят», и оптовые торговцы. К последнему — шестому разряду — причислялись посадские, не внесенные в другие разряды, «которые промыслом, рукоделием или работой кормятся».
В Курске, как, впрочем, и в других городах, главную массу составляли второй, третий и шестой разряды. На выборах же по-прежнему верховодили толстосумы, составлявшие значительную часть общей городской думы и фактически руководившие ее исполнительным органом — шестигласной думой. Последняя получила свое название от числа членов, избиравшихся общей думой и представлявших все разряды городского населения.
Общая городская дума избиралась на три года и заседала не периодически, а «когда нужда и польза городская потребует». Шестигласная дума, занимавшаяся текущими делами, собиралась еженедельно. Председателем ее был городской голова.
Круг деятельности шестигласной думы ограничивался «ведением городского хозяйства» и всего того, что служит «к пользе и нужде народа».
В результате губернской реформы в Курске была создана регулярно действующая почта, обслуживавшая как казенные учреждения, так и частных лиц. По воскресеньям она отправлялась в Харьков и города Харьковского наместничества, в Полтаву и другие города Полтавского наместничества, а также в Белгород, Богатой, Корочу, Льгов, Обоянь, Старый и Новый Осколы, Путивль, Рыльск, Суджу и Тим. Приходила почта из этих мест во вторник и пятницу. По средам почта отправлялась в Тульское, Орловское, Воронежское, Киевское, Черниговское и Новгородсеверское наместничества, а также в Дмитриев, Фатеж и Щигры. Поступала почта из этих мест в среду и четверг. По пятницам почту отправляли в Москву, Петербург, Тулу, Орел, вообще в северные города. Прибывала оттуда почта по субботам и воскресеньям.
В 1796 году опять начала подниматься волна крествянского движения. В декабре по распоряжению наместника Беклешева в Новосергиевку Льговского уезда был направлен сам губернатор Бурнашев, однако его приезд не устрашил крестьян и не сломил их стойкости: они приготовились «к супротивлению вооруженной рукою».
Вести о выступлении крестьян с. Новосергиевки дошли до генерал-прокурора А.Б. Куракина. «Курский губернский прокурор, — писал Куракин из Петербурга Бурнашеву,— доносит мне, что он, быв командирован в слободу Новосергиевокую, Льговской округи, для приведения людей генерал-аншефа Каменского в повиновение и послушание, узнал, что они ожидают воли. Вследствие сего прошу вас оказать Наместническому правлению ваше содействие к успокоению крестьян» [«Курские Губернские Ведомости», 1896, № 116].
В конце концов сопротивление крестьян было сломлено. Одновременно с новосергиевцами поднялись против крепостной зависимости и крестьяне села Андросова, принадлежавшего помещику М. Андрееву. Несомненно, что с выступлением андросовцев связан был и поджог дома этого помещика в Курске.
Наместник Беклешев послал Дмитриевскому исправнику Веревкину распоряжение о немедленном подавлении волнений и отправил в Андросово советника Наместнического правления Яковлева, изменив ему в обязанность привести крестьян в «должный порядок и покорность». По распряжению Яковлева 95 крестьян были арестованы и отправлены в орловскую тюрьму.
Самым крупным выступлением против крепостников в Курском крае было восстание на Глушковской суконной фабрике летом 1797 года, возникшее в результате сильно возросшей эксплуатации работных людей и разорения приписных крестьян владелицей фабрики Потемкиной. Первоначально глушковцы обратились с жалобой по начальству. Выборный Петр Семенович Слюсарев привез в Курское губернское правление их прошение. В нем подробно рассказывалось о нужде работных людей, которым совершенно перестали платить за труд. 5 сентября губернатор Бурнашев прибыл в Глушково и стал уговаривать рабочих, «чтобы они безмятежно продолжали работу», а «уполномоченного своего снова прислали в Курск». Прибывший в город П.С. Слюсарев услышал от губернатора, что он «всевозможно старался для удовлетворения требования глушковцев о выдаче заработной платы, но денег не мог сыскать».
Слюсарев решил обратиться к царю Павлу I и направил ему жалобу от имени рабочих. Не получив удовлетворения и от правительства, глушковцы стали на путь открытой борьбы, избили и прогнали с фабрики уездного чиновника Стремоухова.
Губернское правление послало в Глушково асессора Курской палаты суда и расправы Аксакова для расследования обстоятельств дела. Одновременно Бурнашев запросил генерал-прокуроpа А.Б. Куракина: «Приводить ли тотчас вооруженною рукою в повиновение волновавшихся глушковцев или повременить?» Куракин ответил, что прежде всего надо арестовать Слюсарева, и если после этого волнения не прекратятся, то, «конечно, должно будет употребить вооруженной рукой».
Подготавливая расправу с глушковскими рабочими и крестьянами, местные власти проявили «заботу» о владелице мануфактуры Потемкиной: выдали ей ссуду для расчета с рабочими в 5000 рублей, приготовили для нее еще 20 000 рублей, но помещица раздала рабочим только… 1000 рублей.
Волнения продолжали нарастать. Особенное возмущение вызвал арест Слюсарева. В ночь с 25 на 26 января глушковцы освободили его, арестовали сторонников владелицы и выбрали свою власть. Волнения распространились на многие соседние села.
Бурнашев вторично отправился в мятежное село, на этот раз с войсками: сюда был выдвинут Черниговский кирасирский полк. Кроме этого, по просьбе Бурнашева харьковский губернатор Теплов направил в район восстания два казачьих полка. Начались массовые аресты. Восставшие не смогли оказать сопротивления. 320 человек во главе со Слюсаревым были схвачены 1 февраля. В течение нескольких последующих дней было арестовано еще 402 человека. 47 человек, в том числе П.С. Слюсарева и его жену, отправили в Курск. В волновавшихся селениях были оставлены на постой кирасиры.
Целый месяд Бурнашев, губернский прокурор Хвощинский, чиновники из Палаты суда и расправы вели следствие, добиваясь у арестованных нужных им показаний. 11 марта 1798 года был объявлен приговор: П.С. Слюсарева «за его дерзостные и буйственные поступки и неповиновение законной власти» решили наказать «на месте преступления кнутом двумя стами ударов и с вырезанием ноздрей, с постановлением штемпельных знаков… сослать вечно в каторжную работу в Нерчинск». Туда же велано было отправить и его жену, наказанную тридцатью ударами кнута. Шесть ближайших помощников Слюсарева тоже были приговорены к такому же наказанию, без «постановления штемпельного знака», но с последующей ссылкой в Нерчинск. 18 человек присудили к наказанию кнутом и ссылке на Иркутскую казенную суконную мануфактуру. Остальных велено было после наказания плетьми оставить на Глушковской фабрике.
18 и 19 марта 1798 года приговор был приведен в исполнение.
За проявленную «доблесть» Бурнашева и командира Черниговского кирасирского полка Эссена наградили орденами.
До 80-х годов XVIII века дети состоятельных горожан Курска обучались у дьячков. Грамотных купцов в 1782 году имелось 48 процентов, мещан — 26, в среднем же среди посадского населения было не более 37 процентов грамотных мужчин. Среди женщин грамотных было очень мало — лишь единицы [Процент грамотных подсчитан нами по «Ревизским сказкам» 4-й ревизии о купцах и мещанах. Источник позволяет судить о грамотности подателей сказок, то есть глав семейств. В действительности доля грамотных должна быть выше, так как, несомненно, были грамотными и некоторые члены семьи. Часто за неграмотных отца или мать расписывались их сыновья. (ГАКО, ф. 184/2, д. 82)].
Развитие элементов капитализма, необходимость укрепления внешнеполитического положения страны вынуждали господствующий класс ставить вопрос о расширении круга образованных лиц в стране. В связи с этим в Курске, как и в других городах, возникают светские школы.
В 1783 году создается дворянское училище. «Для благородного юношества Курской и Орловской губернии, — сообщает Башилов, — построено трехэтажное каменное здание училища. До отделки ж оного для жития и учения с протчими службами построено деревянных 8 корпусов. Учреждено сие училище и строено в 1783 году… которое в том же году открыто учением, продолжающимся с пользою и добрыми успехами. Науки в том училище преподаются: учение закона божьего, российской грамматики, математики, географии, языкам иностранным: немецкому и французскому, рисовать, танцевать, фехтовать и музыке. Учащихся же до 40 человек [Башилов, лл. 42—43; ЦГАДА, ГА, XVI, оп. 1, д. 827, л. 5].
Однако «благородное» училище просуществовало недолго. В связи со школьной реформой 1786 года его преобразовали в Главное народное училище. В 90-х годах для него было построено новое каменное здание (на месте нынешнего элекгроаппаратного завода). В Главном народном училище было 4 класса, где преподавались «учение закона божьего, российская грамматика, математика, география, физика, рисование и язык латинский». В 1794 году на Херсонской улице построили деревянное здание для двухклассного Малого народного училища [ЦГАДА. Экономические примечания, № 36, л. 6. п. 4].
Конечно, этих учебных заведений для города было совершению недостаточно, особенно если принять во внимание, что они обслуживали и уезд. Все же необходимо признать, что создание Главного и Малого народных училищ являлось значительным шагом в деле распространения просвещения среди горожан.
В 1792 году начала работать первая курская типография. В ней были напечатаны: «История о городе Курске», «Благополучное время», ода «Скупость» (Пестова) и ода «Графу Суворову» (Злотницкого). В 1793 году вышли «Описание областей Адербижанских в Персии и их политическое состояние» и «Картина Грузии». Обе эти книги написаны С.Д. Барнышовым. В следующем году в Курске вышло в свет анонимное «Описание городах народов».
В начале 90-х годов в здании дворянского собрания открылся первый в истории Курска театр. Только для дворян ставились спектакли и в доме графа Волкенштейна, где в начале XIX века выступал, будучи еще крепостным, великий русский артист М.С. Щепкин.
Распространению народного просвещения в Курске мешали учреждения феодально-крепостнического порядка.
Не меньшим препятствием духовному развитию народа служили казенные «питейные дома», или кабаки. В 1786 году их насчитывалюсь 22, большая часть (14) «с ледниками» была построена в течение 1783—1784 годов, а самый большой в городе «двойной питейный дом на углу улиц Московской и Херсонской», против Знаменского монастыря, — в один год. Строительство кабаков шло успешнее строительства школ.
В 60-х годах XVIII века народного здравоохранения в Курске, по существу, не было. «На определенного в Белгородскую провинцию лекаря, по расположению Белгородского губернского магистрата, курское купечество платит на жалованье и квартирные деньги ему по 94 руб. 84 коп. на каждый год, а лекарь в городе Курске для пользования по искусству своему людей никогда не бывает, а живет почти безвыездно в Белгороде. И так курское купечество дачею ему жалованья напрасно убыток несет». Поэтому купечество просило «особливо в здешний город и уезд определить другого лекаря на жалованье из кошту купеческого и дворянского и протчих градских и уездных жителей».
В 1784 году в городе возникли следующие лечебные учреждения: «Лазарет для квартирующего в городе полку и протчих воинских команд деревянной, построен иждивением здешнего купечества. Аптека деревянная, на первый случай довольно снабженная медикаментами, заведена с помощью Приказа общественного призрения немцем Виллешем, которая ему и принадлежит». В 1786 году, кроме того, построен был дом «для принятия младенцев, также и для лишившихся ума, расположенной на разные отделения. При нем небольшая и больница» [Максимович, стр. 355. Ларионов, стр. 43. Танков и Златоверховников утверждают, что больница была построена Приказом общественного призрения на Садовой и Лазаретной улицах в 1784 г. и называлась тогда «гошпиталь». Первым врачом больницы был Реслеин. В 1784 г. были выписаны для больницы хирургические инструменты и начато производство операций. Аптека, по их сведениям, была открыта в 1781 г., тогда же приглашена на казенное содержание и городская повивальная бабка. (Путеводитель, стр. 31.) Башилов, лл. 42—43. Ларионов, стр. 43, примечание. У Максимовича упоминается только «один дом инвалидов» (стр. 355)].
В 1870 году созданы были два «богадельных дома» — мужской и женский «для престарелых и увечных» людей, правда, на очень небольшое количество.
В связи с частыми эпидемическими заболеваниями, или, как тогда говорили, «моровыми поветриями», необходимо было создать в городе санитарную службу, но это дело, по-видимому, вовсе не стояло в поле зрения правителей Курска. Из санитарно-гигиенических учреждений существовали только бани. Известно, что было 3 торговых и значительное количество домовых бань.
Несколько зарисовок быта горожан мы наладим в «Топографическим описании» Башилова. Конечно, автор, далекий от показа классовых противоречий в городе, эксплуатации трудового люда дворянами и купцами, не говорит об ужасающем бесправии податного населения и тем самым идеализирует тогдашнюю жизнь, но все же и в его описании есть некоторые реалистические черты.
«Города сего жители, — пишет Башилов, — добронравны, не сварливы, не тяжебники и миролюбивы; к промыслам прилежны, в торгах осторожны и благоуспешны. Живут чисто и опрятно одеваются; охотники до хороший лошадей.
Женщины доброличны и добронравны, склонны к роскоши и вольной жизни, прилежны к церковным служениям, особливо церемониальным. Девки ж до замужества в церкви не ходят (кроме великого поста, когда говеют), а показываются людям в праздничные дни на улицах, составляя небольшие круги или карагоды. За водою и мыть белье на реку ходят в нарядах. В замужество ж выходят в летах совершенных, отчего и здоровы. На свадьбах у простых и бедных людей по совершении брака поезжане и свахи ездят по улицам с песнями и вместо музыки бьют по сковородкам косарями или каким другим железом. Протчий же обряд свадебный самой старинной русской.
Одежды женщин: сарафаны из сукна, китайки из шелковых материй, обложенные у бедных лентами, а у богатых позументами, сверх коих душегрейки, это все покрывается кафтаном мужеским русским сборами. На головах носят бабы кички, покрываясь белыми кисейными, флиоровыми и шелковыми покрывалами, подвязывая оные кругом шеи и опуская концы назад, а девки на головах носят венцы и повязки. По открытии ж наместничества многие купеческие жены и девки стали одеваться в кофты и юбки с принадлежащими к тому приборами и на головах стали носить платки» [Башилов. п. 14].
В культурной жизни города, как и в экономической, наблюдаются новые явления, связанные с разложением феодально-крепостнических отношений.
Таким образом, во второй половине XVIII века экономическая жизнь города значительно оживляется благодаря росту ремесла, возникновению капиталистических мануфактур, расширению торговли. Эти сдвиги объясняются, во-первых ростом товарно-денежных отношений в деревне и дальнейшим отделением промышленности от сельского хозяйства; во-вторых, возникновением регулярной черноморской торговли России, в которую втягивались и курские купцы; в-третьих, преобразованием Курска в губернский город.
Социальным результатом хозяйственных изменений был рост городской буржуазии — купечества, оно обогащалось путем эксплуатации крестьянства и наемных работных людей.
Создание в Курске новых губернских учреждений укрепляло диктатуру помещиков-крепостников, которые вели активную борьбу с движением крестьян и работных людей.
