Сперанскiй Михаилъ Несторовичъ. Духовные стихи изъ Курской губернiи

Собранные мною духовные стихи по содержанiю новаго ничего почти не даютъ, но они любопытны, какъ образчикъ современнаго cocтоянiя народнаго стиха, а собранныя мною свѣдѣнiя при записыванiи стиховъ дадутъ, можетъ быть, не лишенные интереса матерiалы и для уясненiя условiй существованiя, сохраненiя и, можетъ быть, даже своеобразнаго развитiя духовнаго стиха въ наше время.

Прежде, чѣмъ обратиться къ самымъ записаннымъ мною стихамъ, познакомлю немного съ ихъ исполнителемъ Григорьемъ Артамоновымъ. Это не будетъ лишнимъ, какъ мы сейчасъ увидимъ. Какъ извѣстно, напр., послѣ статьи Гильфердинга (Онежскiя былины, предисловiе), наблюденiй, сдѣланныхъ нами лѣтъ пять назадъ въ Москвѣ надъ Рябининымъ (статья Е. А. Ляцкаго) (Э. О. XXIII, 125 слѣд.) и надъ вопленицей Ѳедосовой, личность и нѣкоторые черты жизни пѣвца сказателя являются въ нашихъ глазахъ далеко не всегда безполезными для уясненiя произведенiя, имъ сообщаемаго, для уясненiя самаго процесса той творческой работы, которую совершаетъ пѣвецъ или сказатель, воспроизводя традицiонное для него содержаннiе пѣсни (Ср. А. Гильфердингъ у. с. I ч., 33). Въ частности же для исторiи духовныхъ стиховъ мы находимся и въ лучшемъ положенiи, нежели по отношенiю къ былинѣ: если относительно последней мы по недостатку матерiала должны ограни- только болѣе или менѣе правдоподобными предположенiями относительно слагателей и носителей былины въ старое время, каковы, напр., предположенiя В. Ѳ. Миллера о скоморохахъ, то для духовнаго стиха мы имѣемъ передъ собою довольно опредѣленный живучiй культурный типъ «калѣки перехожаго», установленный для весьма давняго времени въ трудахъ И. И. Срезневскаго, Н. С. Тихонравова А. Н. Пыпина (Срезневскiй, «Крута Каличья» (Спб. 1862); Его же, Русскiе калики древняго времени (Зап. Ак. Н. I, 2, Спб. 1862); Тихонравовъ, Собр. соч. I, 331 слѣд.; Пыпинъ, Исторiя литературы, I, 366 слѣд.); иначе мы о духовномъ стихѣ, какъ явленiи сравнительно съ былиной позднемъ, знаемъ болѣе, что касается его жизни и исполненiя. Духовный стихъ болѣе спецiализированъ въ силу своего религiознаго содержанiя, своихъ исполнителей, нежели «мiрская» былина, пѣсня. Вотъ что говоритъ А. Ѳ. Гильфердингъ (I ч. 15.) объ отношенiи былины и духовнаго стиха: «пѣнiе былинъ… остается дѣломъ домашняго досуга людей, которымъ память и голосъ позволяютъ усвоивать «старины». Профессiональный характеръ имеетъ пѣнie духовныхъ стиховъ, составляющее источникъ дохода для нищихъ «каликъ» на ярмаркахъ и въ храмовые праздники; но калики не знаютъ былинъ (Тутъ повидимому у А. Ѳ. неточность: А. Н. Рыбниковъ записалъ рядъ былинъ отъ каликъ; какъ онъ отмѣчаетъ самъ (II, № 2, 3, 4), (всѣ отъ одного), 5, 6, 11 (отъ того же, что и № 2. 4), 13, 15, и т.д.), и пишетъ въ письмѣ къ Д. А. Хомякову (ibid, XIV)). Я встрѣтилъ только одного пѣвца по профессiи (Ивана Фепонова), который соединяетъ съ пѣнiемъ духовныхъ стиховъ знанiе былинъ; но на послѣднiя онъ смотритъ какъ на нѣчто второстепенное, постороннее для его профессiи. Но за то почти всѣ крестьяне и крестьянки, которыя поютъ былины, сверхъ того знаютъ и духовные стихи, особенно про Алексѣя человѣка Божiя, Eгорiя храбраго, Анику воина, царя Соломона и Голубиную книгу. Я полагаю, что эти стихи ими выше цѣнятся и чаще поются, чѣмъ былины»… Нищiе по профессiи «знали только духовные стихи» (ibid. 17). Какъ и два вѣка назадъ, такъ и теперь духовный стихъ поютъ слѣпцы, нищiе, поютъ они его для назиданiя, спасенiя души своихъ слушателей; въ этомъ заключается польза (а не только удовольствiе), приносимая слѣпцомъ слушателямъ въ ихъ глазахъ; слѣпецъ, какъ поющiй божественное, душеполезное, приближается по своей роли къ церковному учителю; за это онъ получаетъ милостыню; это его законный заработокъ. Поэтому-то, по традицiи, место слѣпца у церкви, поэтому-то появляется онъ большею частью тамъ, гдѣ собирается народъ по случаю церковнаго торжества. Поэтому-то, наконецъ, калика временъ кiевскаго перiода, по уставу, приписываемому (хотя и ошибочно) самому святому Владимиру, калика — человѣкъ церковный; отъ этого калики идетъ по традицiи и нашъ «калика» — слѣпецъ. Теперь «калика» — слѣпецъ все еще въ большинствѣ случаевъ не забавникъ, а носитель серьезнаго, религiознаго, божественнаго. Такъ и самъ онъ смотритъ на себя, внося въ свой репертуаръ рядомъ съ духовнымъ стихомъ и прямо одинъ изъ его источниковъ: церковное пѣснопѣнiе; онъ и его исполняетъ на напѣвъ духовнаго стиха, сопровождаетъ пѣнie игрой на «лирѣ», если таковыя въ ходу въ той мѣстности, гдѣ онъ поетъ или откуда онъ вышелъ (на сѣверѣ «лиры» въ большинствѣ случаевъ уже нѣтъ). Таковъ типъ калики-слѣпца въ нашей средѣ. Эти историческiя черты калики могъ я провѣрить отчасти, а отчасти и дополнить по живому экземпляру, Григорiю Артамонову, съ которымъ я познакомился лѣтомъ прошлаго года въ iюлѣ въ с. Капустинѣ, Курской губ., Рыльскаго уѣзда. Этотъ слѣпецъ найденъ мною въ 7-8 верстахъ въ дер. Чупахиной (теперь сельцѣ, съ тѣхъ поръ какъ построена тамъ церковь, приписанная къ сосѣднему селу Киселевкѣ) на храмовомъ праздникѣ Одигитрiи. Меня нѣсколько заинтриговала его молодость; затѣмъ я узналъ, что онъ не пришлый, а мѣстный уроженецъ, такъ сказать, произведенiе туземное, а это опять давало надежду почерпнуть больше фактовъ и для его языка и для характеристики здѣшней народной пѣсни, а его характеристику позволяло сдѣлать болѣе опредѣленной. Я, дѣйствительно, не ошибся въ выборе: Григорiй Артамоновъ, явившiйся съ поводыремъ Степкой, мальчикомъ лѣтъ 10-ти, черезъ день (по окончанiи праздника), оказался интереснымъ, толковымъ, а затѣмъ очень простыми человѣкомъ. Сначала онъ какъ будто опасливо относился къ разспросамъ, какъ онъ самъ признавался потомъ, боялся, не вышло-бы чего; да и чудно ему было, по его словамъ, что баринъ заинтересовался такъ; положимъ, его звали и раньше, по его разсказамъ, въ с. Ивановское къ управляющему кн. Барятинскаго (Курской же губ., Льговскаго уѣзда), заставляли пѣть и сказывать стихи, что-то записывали, да такъ не допрашивали, да и не долго слушали, видно баловались, даже портретъ сняли. Это сдѣлалъ и я, да неудачно. Держалъ себя Григорiй просто, безъ всякой аффектацiи, рисовки, будто дѣлалъ, распѣвая стихи, дѣло самое обычное, удивить не стремился; уставши, самъ останавливался, закуривалъ махорочную цыгарку, затѣмъ самъ заявлялъ: дальше; видимо, по временамъ самъ входилъ во вкусъ пѣнiя и, несмотря на мои предложенiя передохнуть, не хотѣлъ останавливаться; «постой, постой я еще». Запись же я производилъ такъ: сперва подъ пѣнiе старался записать, что возможно (а это, первое время особенно, не легко удавалось), затѣмъ просилъ его сказывать по стихамъ, записывая и отмѣчая разныя мелкiя особенности, напр. запинки, перестановки, сохранешiе или нарушешiе стиха; наконецъ, послѣ нѣкотораго промежутка, просилъ опять пѣть и по пѣнiю провѣрялъ запись, отмѣчая уже новыя особенности. Такимъ образомъ дѣло подвигалось медленно, и не мудрено, что за два дня я записалъ только тысячу съ небольшимъ строкъ — весь духовный репетуаръ Григopiя; но за то получилъ я полную довольно картину исполненiя записи; одно, что не удалось мнѣ вполнѣ — это языкъ; всѣ особенности говора порознь я могъ себѣ отмѣтить, но въ каждомъ данномъ словѣ, вслѣдствiе привычки къ грамматическому письму, оттѣнки соблюсти не удалось. Григорiй текстъ знаетъ твердо, повторяетъ безъ большихъ измѣненiй, поэтому варiянтовъ, поправокъ сравнительно мало въ его пѣсняхъ; при повторенiи о своей судьбѣ и о своемъ положенiи онъ разсказалъ просто, какъ будто дѣло это самое обычное, сохраняя при этомъ какое-то эпическое, такъ сказать, спокойствiе: будто онъ разсказывалъ не про себя, а про кого-то другого, либо пѣлъ свой стихъ. Вотъ, что разсказалъ онъ про себя: теперь ему 23 года, родомъ онъ изъ села Гломаздина (это сосѣдняго съ Рыльскимъ, Дмитрiевскаго уѣзда; Капустино и его волость Петровская пограничныя съ этимъ уѣздомъ; до Гломаздина всего 10-12 верстъ), живетъ по большей части въ дер. Малышовкѣ, недалеко отъ того же Гламаздина, гдѣ у него и надѣлъ. Ослѣпъ онъ 18 лѣтъ отъ оспы; женился онъ уже слѣпымь, чтобы «жена мыла его, въ чистотѣ содержала, кормила», но жена-такая-сякая — черезъ годъ его бросила. Онъ было поселился у матери, но и та его прогнала, такъ какъ сама вторично замужъ вышла. Такъ и осталось одно: идти въ слѣпцы-нищiе.

Началъ онъ каличить; стихи училъ онъ по книжкамъ отчасти, главными же образомъ со словъ старшихъ. Съ тѣхъ поръ онъ и ходитъ со Степкой-поводыремъ, которому платитъ 8 рублей въ годъ, надѣлъ же свой отдалъ въ аренду сосѣду, чтобы онъ за него платилъ поземельныя. Въ этомъ разсказѣ обратило мое вниманiе то, что онъ разучилъ стихи не только со словъ старшихъ слѣпцовъ, что въ его положенiи вполнѣ понятно, да и естественно, но также по книжкамъ; онъ мне это и объяснилъ, присоединяя просьбу, чтобы и я, какъ знающiй стихи (я иногда его спрашивалъ, когда онъ путалъ: не такъ-ли, молъ; разспрашивалъ, знаеть ли онъ такой или другой стихъ), написалъ ему книжку, а онъ бы разучилъ «хорошiй» стихъ, напр. о Голубиной книгѣ, про который онъ слыхалъ, но не знаетъ. Дѣло то оказалось вотъ въ чемъ: онъ просить написать ему стихъ — это и есть книжка — и, ходя по деревнямъ изъ избы въ избу, гдѣ найдетъ грамотнаго, проситъ ему читать, пока не заучитъ на память (а это происходитъ быстро: память у него, какъ можно было замѣтить, отличная, какъ и у большинства народныхъ пѣвцовъ и сказателей — условiе-необходимое при такомъ способѣ передачи, каковъ для устной словесности вообще). Музыку же, которая разнообразiемъ мотивовъ, сколько я могъ уловить, самъ не зная музыки, не отличается, подбираетъ онъ самъ (Аналогичное же наблюденiе о способѣ заучиванiя пѣсенъ, сперва словъ, параллельно съ которыми воспринимается и мотивъ, сообщаетъ Н. М. Лопатинъ. Сборникъ русскихъ лирическихъ пѣсенъ, (М. 1889), ч. 1, стр. 3). Судя по тону, въ которомъ передана была Артамоновымъ просьба и дано объясненiе, надо полагать, что онъ, действительно, «книжечкой» пользовался. Изъ частностей разсказа слѣпца Артамонова стоить отмѣтить его заявленiе, что, помимо духовныхъ стиховъ, онъ знаетъ и пѣсни (дѣйствительно, по требованiю капустинской дворни, онъ пропѣлъ и сыгралъ, «Камаринскую», «Бычка» и «Ѳому съ Еремой», я ихъ не записывалъ); но веселыхъ пѣсенъ онъ пѣть не любитъ, считая это деломъ негожимъ, но поетъ по необходимости, потому что не пѣть этихъ пѣсенъ, по его словамъ, убыточно; когда зовутъ въ деревнѣ пѣть пѣсни, то требуютъ веселыхъ и, если не пѣть, выругаютъ и изъ избы выгонятъ: «на то ты и слѣпецъ-нищiй, долженъ народъ уважать». Замѣтка-характерная не только для певца, но еще больше для его слушателей. Затѣмъ, по его словамъ, слѣпцов-пѣвцовъ еще много въ ихъ мѣстахъ, даже есть свое домашнее производство «лиръ», которыя изготовляются сапожникомь той же Малышевки, правда, за довольно значительную сумму — пять рублей, но слѣпцы должны прятаться, потому что мѣстный становой ихъ гоняетъ и преслѣдуетъ «все то вы глупости поете, только, молъ, народъ смущаете». Часть слѣпцовъ якобы уже ушла въ Сибирь: тамъ, сказываютъ, вольнѣе. Послѣднее обстоятельство объясняется повидимому не только старанiями не по разуму усердной деревенской полицiи, но и тѣмъ, что въ репертуарѣ слѣпцовъ есть пѣсни, дѣйствительно «сомнительныя», разумѣется, въ глазахъ тѣхъ же охранителей общества отъ соблазновъ. Одну такую пѣсню, съ замѣчанiемъ, что ее пѣть не позволяютъ, пропѣлъ мнѣ, увѣрившись сперва, что за это ничего ему не будетъ, и Григорiй Артамоновъ; это стихъ на смерть Александра II; этого стиха я еще коснусь; наконецъ, для характеристики личности моего слѣпца, до извѣстной степени, можетъ быть не лишена интереса и его просьба, нельзя ли написать прошенiя самому императору, чтобы становые ихъ не обижали, и вопросъ: какъ я думаю, исполнитъ ли царь ихъ просьбу? они де, слѣпцы, давно уже объ этомъ промежъ себя толкуютъ.

Что касается другихъ наблюденiй, между прочимъ пришлось замѣтить слѣдующее: больше ошибокъ, запинокъ — въ большихъ стихахъ; пѣвецъ неожиданно дѣлаетъ паузу, затѣмъ вспоминаетъ стихъ, хотя и не всегда складно; но, повторяю, такихъ запинокъ сравнительно немного; и когда, ошибившись, пѣвецъ возстановляетъ стихъ варiируя, прибавивъ: «коли хочешь, можно и такъ», чувство ритма и стиха у него несомнѣнно есть: ошибочный по построенiю, но не по содержанiю, стихъ выправляется со стороны построенiя, хотя и не всегда (Ср. вторую категорiю пѣвцовъ у А. Ѳ. Гильфердинга 12, 41). Эти всѣ случаи мною тщательно отмѣчались.

Что касается говора пѣвца, то онъ мѣстный: сознанiя формъ грамматическихъ въ сочетанiяхъ не всегда хватаетъ; отсюда путаница падежей; въ фонетикѣ обычныя особенности южно-велико-русскаго говора: о-а внѣ ударенiя довольно часто; въ томъ же положенiи е-и, е-я; а, я-е; но ни одна особенность послѣдовательно не проходитъ; то же надо сказать о смешенiи у и в. Ц.—славянскiй элементъ, присущiй стиху, дающiй ему окраску «божественнаго», присутствуетъ и у нашего пѣвца, но мало и, кромѣ того, имъ уже не сознается: отсюда путаница и коверканье славянизмовъ. Книжный синтаксисъ стиховъ также не сознательный, а потому путаный. Что касается только что отмѣченныхъ недостатковъ по части грамматическихъ формъ, путаницы падежей въ рѣчи, то она оказывается сильнѣе, когда стихъ поется, и вообще въ стихѣ нежели въ разговорной рѣчи: ясно, что процессъ пѣнiя, стремленiе сохранить ритмическую форму стиха отчасти отвлекаетъ вниманiе отъ соблюденiя грамматической правильности. Это особенно часто совпадаетъ съ тѣми окончанiями, которыя въ музыкѣ протягиваются. Въ разговоре же рѣзкаго смѣшенiя падежей, которое отмѣчаетъ въ обоянскомъ говорѣ В. И. Рѣзановъ (Р. Ф. В. 1897, стр. 36, отд. отт.), не замечается. Что на смѣшенiе формъ оказываютъ влiянiе именно указанныя причины, видно изъ того, что и въ былинахъ сѣвера наблюдается подобное же явленiе (напр. по текстамъ Гильфердинга), хотя и въ меньшихъ размѣрахъ, причина чего, повидимому, въ томъ, что былина поется речитативомъ и что языкъ былины болѣе народный, близкiй къ живому, нежели языкъ духовнаго стиха, окрашеннаго колоритомъ стараго литературнаго, славяно-русскаго языка, источника самого стиха, а потому и болѣе чуждый живой рѣчи. Эту разницу въ фонетикѣ въ пѣнiи и рѣчи отмѣчали и другiе собиратели (См. «Живая Старина», 1900, III, 435). Остальныя подробности говора отмѣчены мною въ самыхъ стихахъ.

Если добавить еще одну мелочь, именно участiе поводыря при пѣнiи, то, кажется, я сообщилъ всѣ внѣшнiя условiя, какiя могъ замѣтить: мальчикъ, конечно, разучившiй невольно вслѣдствiе своей роли поводыря, отчасти стихи своего слѣпца, при запинкѣ послѣдняго или подталкиваетъ его со словами: «ну, пой же, чего сталъ?», или самъ ему подсказываетъ. — Еще наглядный образчикъ традицiонной передачи стиха.

Не рѣшаясь обобщать цѣликомъ частный случай, каковъ несомнѣенно наблюденный мною, я бы хотѣлъ отмѣтить, подчеркнуть нѣкоторыя частности, имѣя въ виду другiе случаи и общiя наблюденiя надъ жизнью народной пѣсни со стороны ея modus’a vivendi. Эти общiя наблюденiя отчасти подтверждаются и нашимъ случаемъ. Другой рядъ наблюденiй даетъ непосредственное изученiе текстовъ, записанныхъ мною. Сначала о репертуарѣ слѣпца: въ отличiе отъ спецiалистовъ по духовнымъ стихамъ старыхъ слѣпцовъ, нашъ уже расширилъ его, принявъ подъ влiянiемъ обстоятельствъ и свѣтскiя пѣсни. Это расширенiе репертуара и именно въ эту сторону, показывая съ одной стороны уже ослабленiе прежняго серьезнаго воззрѣнiя на духовный стихъ и въ частности на его исполнителя у слушателей, характеризуетъ ослабленiе традицiи ея у самого пѣвца во взглядѣ на самого себя: если нашъ Григорiй Артамоновъ и не любитъ свѣтскихъ пѣсенъ, онъ всетаки ихъ поетъ, потому что это выгодно для него, его ремесло даетъ ему при этомъ условiи больше заработка. Старый калика высоко цѣнилъ свое занятiе, м. б. видѣлъ въ немъ общественную заслугу свою, смотрѣлъ на себя съ уваженiемъ. Припомнимъ, напр., приведенное мною раньше наблюденiе Гильфердинга на счетъ профессiональнаго пѣвца духовныхъ стиховъ Ивана Фепонова. Пѣнiе духовныхъ стиховъ у нашего пѣвца приблизилось уже болѣе къ представленiю о ремеслѣ, дающемъ кусокъ хлѣба, и идеальная сторона пѣнiя отступаетъ на второй планъ. Что это явленiе общее, подтверждаютъ и другiя наблюденiя: слышанные мною слѣпцы-пѣсенники по ту сторону Днѣпра за Кiевомъ прямо смотрѣли на себя, какъ на людей, на обязанности которыхъ потѣшать публику: они и начинали свое пѣнie, безъ приглашенiя и заказа, прямо съ веселыхъ пѣсенъ, въ родѣ вновь сложенной пѣсни о земскихъ начальникахъ и о земскихъ низшихъ чинахъ (писарь, староста), пѣсни, записанной мною позапрошлое лѣто, при томъ довольно уже сатирическаго характера. Пѣвецъ, певшiй эту пѣсню, неохотно пѣлъ духовныя, да изъ нихъ онъ зналъ только общеизвѣстный стихъ о рождествѣ, а больше ему знакомы были церковныя песнопѣнiя съ путаницей словъ и мотивовъ. Такой же, уже расширенный репертуаръ находимъ уже и въ Бѣлоруссiи, по словамъ А. Е. Грузинскаго. (Десять чтенiй, 19). Подобно нашему слѣпцу и Бѣлорусскiй знаетъ Фому и Ерему и рекрутскую пѣсню. Наблюденiя надъ пѣсней на сѣверѣ констатирують тоже расширенiе спецiализацiи: пѣвцы духовныхъ стиховъ все чаще и чаше вводятъ въ свой репертуаръ былину, пѣсню (Такъ Рыбниковъ записалъ рядъ былинъ отъ каликъ (см. выше, прим.)). Выводъ изъ сказаннаго ясенъ: паденiе интереса къ духовному стиху, какъ таковому, замѣчается въ слушателяхъ, ихъ вкусъ требуетъ интереснаго веселаго далее отъ убогаго калики, и калика въ интересахъ заработка идетъ навстрѣчу этому желанiю, становясь изъ лица полу-духовнаго въ рядъ простыхъ пѣсенниковъ увеселителей: старый калика и старый скоморохъ забавникъ, пѣвшiй былины, старины, сближаются въ современномъ пѣвцѣ духовнаго стиха, слѣпцѣ, подъ давленiемъ новыхъ вкусовъ или, лучше сказать, подъ давленiемъ утраты прежняго чутья къ поэзiи у слушателей.

Затѣмъ, мнѣ кажется, не лишнее будетъ обратить вниманiе на способъ усвоенiя новыхъ стиховъ каликой. Традицiонный способъ устной передачи нѣсколько расширяется путемъ письменной «книжки» нашего Артамонова. Изъ древняго времени и далее изъ болѣе къ намъ близкаго, у собирателей стиховъ, мне не приходилось встрѣчаться съ подобнымъ яснымъ указанiемъ на процессъ усвоенiя стиховъ при помощи книжки (Что въ данномъ случаѣ мы имѣемъ дѣло не съ исключительнымъ явленiемъ, видно изъ замѣтки Н. Кашина, сообщившаго въ недавно вышедшей книжкѣ Э. О. XLI, стр. 139, любопытный, аналогичный до нѣкоторой степени фактъ: Петринъ, пѣвшiй пѣсню объ Александрѣ II (я ея коснусь ниже) пояснилъ между прочимъ, что есть книжки, въ которыхъ все содержанiе пѣсни подробно и хорошо разсказано. Или же это известiе г. Кашина должно быть понимаемо въ смыслѣ указанiя на книжный источиикъ данной пѣсни, какъ полагаетъ г. Кашинъ). Какъ извѣстно, собранiя духовныхъ стиховъ, попадавшихъ въ наши научные сборники, составлялись до сихъ поръ изъ двухъ источниковъ: изъ записей, сдѣланныхъ собирателями съ голоса, какъ это сдѣлалъ и я, и изъ старинныхъ (рѣдко, впрочемъ, XVII, чаще же XVIII-гo вѣка) сборничковъ рукописныхъ, большею частью содержащихъ такъ называемые «псальмы», т. е. стихи, завѣдомо книжнаго, большею частью учениковъ духовныхъ школъ производства (Ср. Житецкiй, Мысли о малорусскихъ думахъ. (Кiевъ, 1893), стр. 57-58). Таковъ типичный составъ огромнаго собранiя духовныхъ стиховъ, редактированныхъ Безсоновымъ, «Калѣки перехожiе». Между этими стихами въ рукописныхъ тетрадкахъ (ихъ не мало, напр., въ числѣ рукописей Тверского музея, въ собранiи Н. С. Тихонравова) попадаются и народные, попадаются и намъ извѣстны сборники и другихъ произведенiй народной словесности, каковы былины, напр. знаменитый сборникъ Кирши Данилова, гдѣ есть въ рукописи (но не въ печатномъ изданiи Калайдовича) даже старый стихъ о Голубиной книгѣ и другие (Древнiя россiйскiя стихотворенiя, изд. 3-е (М. 1878), стр. XVI, прим.), таковы же тетрадки конца XVII и XVIII в., по которымъ были изданы былины «старой записи» Миллеромъ и Тихонравовымъ (Былины старой и новой записи (М. 1894) стр., 71 и слѣд.). Въ этихъ случаяхъ всегда предполагается «запись», т. е. стихъ, былина изъ устнаго обихода переходятъ въ книжку, нигдѣ же мы не находимъ яснаго, даже неяснаго указанiя, чтобы стихъ переходилъ изъ книжки въ устное преданiе, если не считать намековъ извѣстнаго эпизода изъ Голубиной книги, изъ которой, и то по памяти, передаетъ царь Давидъ Iессеевичъ о тайнахъ мiрозданiя

(А ты гой еси, сударь, премудрый царь
Премудрый царь, Давыдъ Евсеевичъ!
Ты прочти книгу Голубиную,
Раскажи, сударь, намъ про бѣлый свѣтъ…

Давидъ отвѣчаетъ:
А читать книгу — её некому.
А сама книга а распечаталась,
Слова Божiи прочиталися.
Я скажу, братцы, да по памяти,
Я по памяти, якъ по грамоти.
(Безсоновъ, «Калѣки», № 78)),

да и этотъ эпизодъ идетъ чуть ли не изъ книжнаго источника стиха — изъ Епистолiи о недѣлѣ или Iерусалимской бесѣды стараго времени. Подобный же намекъ, пожалуй, можно видѣть и въ пѣсняхъ людей Божiихъ.

Но, кажется, правильнее будетъ видѣть здѣсь съ Тихонравовымъ (Н. С. Тихонравовъ, Собр. соч. I, 337 слѣд.) намекъ не на книжное происхожденiе самаго стиха, а на книжную его передачу въ репертуаръ устнаго сказателя. Въ разсказѣ Артамонова мы узнаемъ впервые объ обратномъ переходѣЬ, изъ книжки, въ оскудѣвающiй репертуаръ слѣпца стиховъ новыхъ. Это, однако, случай не исключительный: съ подобной же просьбой — написать стишокъ хорошiй для разучиванья — предложенной мнѣ Артамоновымъ, обращался въ Бѣлоруссiи одинъ изъ слѣпцовъ, по-бѣлорусски «старцовъ», къ моему товарищу А. Е. Грузинскому, также записавшему стихи въ Лоевѣ Минской губернiи (Кстати будетъ вспомнить, что нѣсколько анологичный, во всякомъ случаѣ замѣчательный, фактъ перехода пѣсни изъ книги въ устную передачу, отмѣченъ былъ и по отношенiю къ былинѣ А. Ѳ. Гильфердингомъ: я имѣю въ виду сербскую пѣсню про Iово и Мару въ переводѣ Н. Щербины, попавшую изъ его «Пчелы» въ репертуаръ былинъ Матрены Меньшиковой (12, 20). Но это пока случай исключительный и имѣетъ въ силу положенiя былины пока иной смыслъ). Ясное дѣло, что въ такого рода просьбѣ мы въ праве предполагать уже прогрессъ въ методѣ передачи стиховъ: на помощь оскудѣвающей традицiи устной передачи является книжка хотя бы и старая, рукописная, которая все болѣе и болѣе съ развитiемъ грамотности прiобрѣтаетъ доверiе, становится все необходимѣе и необходимѣе въ быту: слѣпой калика уже оцѣнилъ ее въ примененiи даже къ своему традицiонному мастерству. Разъ дѣло обстоитъ такъ, полагаю, не будетъ большой смѣлостью зачислить и слѣпца, существующаго для удовлетворенiя духовныхъ потребностей массы, зачислить въ число полезныхъ дѣятелей въ просвѣщенiи народа: направленный умѣло популярный слѣпецъ можетъ явиться хорошимъ проводникомъ полезныхъ и здоровыхъ идей въ массу въ родѣ странствующаго учителя. Поэтому гнать, отталкивать слѣпца не слѣдовало бы, а наоборотъ слѣдуетъ его поддержать, направляя въ желанную сторону постепенно его дѣятельность. Какъ видно изъ репертуара слѣпцовъ, они не чужды современности, вопросовъ настоящаго времени и легко могутъ быть проводниками разумнаго и эстетичнаго развитiя массы, какъ люди близко стоящiе къ этой массѣ, часто даже ближе, нежели наши учителя народныхъ школъ, при томъ, какъ люди, пользующiеся, несомнѣнно, довѣрiемъ этого народа.

Перехожу непосредственно къ собраннымъ мною пѣснямъ. Всего, какъ я сказалъ, сообщилъ мнѣ Артамоновъ болѣе тысячи стиховъ. Къ этой тысячѣ строкъ не относится сказанiе о 12 пятницахъ, которое онъ мне разсказалъ. Стихи же эти следующiе.

  1) Христе Царю (о страстяхъ Хриотовыхъ) — 31 ст.
  2) Родъ Еврейскiй (распятiе и плачь Богородицы) — 20 ст.
  3) Eгоpiй Храбрый — 187 ст.
  4) Александръ II — 77 ст.
  5) Алексѣй, Божiй человѣкъ — 380 ст.
  6) Два Лазаря — 160 ст.
  7) Михаилъ Архангелъ (страшный судъ) — 61 ст.
  Иной стихъ о томъ же. — 52 ст.
  9) Плачь Iосифа Прекраснаго. — 26 ст.
  10) Рождество Христово. — 16 ст.
  11) Сонъ Богородицы. — 78 ст.
  12) Иже Христосъ Богъ нашъ (распятiе). — 14 ст.

Всего стало-быть двенадцать номеровъ, съ «двенадцатью пятницами» — тринадцать. Изъ этихъ стиховъ одинъ весьма почтеннаго размѣра — объ Алексѣе — 380 строкъ, два — Егорiй и два Лазаря — средняго, одинъ 160, другой 187 стиховъ, остальные мелкiе отъ 76 до 14 стиховъ. Считать ли репертуаръ Григорiя Артамонова выдающимся по объему или нѣтъ, сказать трудно, потому что, въ противуположность собирателямъ былинъ, послѣ А. Ѳ. Гильфердинга, ставшаго удѣлять не мало вниманiя личности пѣвца и его репертуару, собиратели духовныхъ стиховъ обращали главное вниманiе на самый стихъ, удѣляя слишкомъ мало его самому слѣпцу. Поэтому даже въ лучшихъ по текстамъ и наиболѣе полныхъ сборникахъ, каковы Варенцова, Безсонова, отмѣчается далеко даже не всегда, отъ кого записанъ стихъ, стихи располагаются по содержанiю, а не по пѣвцамъ (Ср. А. Ѳ. Гилъфердингъ, ц. с. I, 233), а замѣтки о самихъ пѣвцахъ отсутствуютъ. Эта небрежность, скорѣе всего, находить объясненiе въ томъ, что до сихъ поръ духовный стихъ, какъ попадающiйся часто сравнительно съ былиной, не былъ предметомъ такой заботливости, какъ она: исчезающая былина цѣнится и на ученомъ рынкѣ выше довольно обыкновеннаго духовнаго стиха (Ср. Квашнина-Самарина. О былинахъ въ сборникѣ П. С. Ефименка (Труды Этногр. Отд. Люб. Естеств. Актроп. и Этногр., кн. V, вып. 2(1878), стр. 1).). Насколько это справедливо, ясно изъ сказаннаго мною раньше: если былина, дѣйствительно, цѣнна, какъ выраженiе поэтическаго настроенiя массы, то отсюда не будетъ вытекать сравнительная безцѣнность стиха, такого же выраженiя поэтическаго же настроенiя, но въ иной области мысли и чувства: suum cuique. И къ духовнохму стиху, при теперешнихъ требованiяхъ науки, долженъ быть примѣненъ тотъ же методъ, что къ собранiю памятниковъ устной словесности вообще, разъ мы поставимъ культурно-психологическую цѣль нашему изученiю. А съ этой точки зрѣнiя важно не только содержанiе произведенiя, но и личность поэта, въ частности его репертуаръ, какъ выраженiе его таланта, интересовъ, т. е. «полное собранiе сочиненiй», если такъ можно условно выразиться. Нѣкоторый матерiалъ, довольно, впрочемъ, ограниченный и не особенно точный, даютъ существующiя собранiя духовныхъ стиховъ для приложенiя и къ нимъ того же метода, что и къ былинѣ: огромный сборникъ Безсонова «Калѣки перехожiе» даетъ возможность до нѣкоторой степени представить себѣ репертуаръ отдѣльныхъ пѣвцовъ духовнаго стиха, говорю: «до нѣкоторой степени», потому что, если редакторъ въ стихахъ, имъ записанныхъ (большая часть идетъ отъ Кирѣевскаго, Якушкина и другихъ собирателей, частью же изъ записей старшаго времени, собранiй рукописныхъ кантъ), если онъ въ этихъ стихахъ обозначилъ имя пѣвца и мѣстность, гдѣ записанъ стихъ, то въ своихъ широко-вѣщательныхъ некритичныхъ предисловiяхъ и послѣсловiяхъ онъ нигдѣ не сообщаетъ (не говоря уже о подробностяхъ касательно личности пѣвца, хотя это и обѣщаетъ въ предисловiи къ 1-му выпуску) о томъ, въ какой степени онъ исчерпалъ репертуаръ своихъ пѣвцовъ, какъ это сообщали Гильфердингъ и Рыбниковъ: у перваго размѣщенiе по пѣвцамъ дѣлаетъ необходимымъ и яснымъ это требованiе, второй (II, стр. XII) прямо заявлялъ, что у такихъ-то пѣвцовъ онъ записалъ «решительно все», а у Бутылки (фамилiя пѣвца) многаго записать не успѣлъ. Но относительно П. А. Безсонова скорѣе можно полагать, что вопросомъ о репертуарѣ онъ не интересовался: по плану его изданiя, по присутствiю «сводныхъ» стиховъ видно, что онъ стремился къ полнотѣ содержанiя, и стихъ, не дававшiй ему новыхъ подробностей сравнительно съ положеннымъ въ основу (онъ его и печатаетъ первымъ въ группѣ однородныхъ, считая его «лучшимъ» по сохранности), въ изданiе не включался. Всетаки, не смотря на это, я бы ослабилъ нѣсколько категорическiй упрекъ Н. С. Тихонравова Безсонову, что послѣднiй не различаетъ даже кантъ отъ стиховъ (Рецензiя въ Отчетѣ о 33 присужденiи Демидовскихъ премiй, стр. 203, 223). Вниманiе Безсонова къ происхожденiю стиха въ его собранiи (изъ чужой записи съ голоса, или изъ книжки или рукописи) сказалось въ обозначенiи всякiй разъ, откуда взятъ этотъ или другой стихъ, показываетъ, что Безсоновъ все-таки различалъ стихъ книжный и устный. Въ послѣдней категорiи онъ отмѣчалъ и пѣвца, котораго онъ самъ слышалъ или имя котораго нашелъ въ своемъ матерiалѣ (таковы были, повидимому, аккуратныя записи Отто изъ Валдайскаго уѣзда, перешедшiя къ Безсонову) (Предисловiе къ первому выпуску). Выбравши на основанiи этихъ помѣтъ стихи, записанные отъ извѣстнаго пѣвца, мы получимъ нѣкоторое понятiе о репертуарѣ каждаго изъ нихъ; конечно, мы этотъ репертуаръ не будемъ, въ силу сказаннаго, считать безусловно полнымъ; но и въ этомъ видѣ репертуаръ пѣвцовъ, вошедшихъ въ «Калѣки пepexoжie», дастъ кое-какiя любопытныя, хотя и приблизительно только опредѣленныя наблюденiя, особенно если мы сопоставимъ репертуаръ слѣпца съ репертуаромъ былиннаго пѣвца, извѣстнымъ намъ, благодаря методу Гильфердинга, вполнѣ точно. Я такъ и сдѣлалъ: выбралъ репертуаръ отдѣльныхъ пѣвцовъ и пѣвицъ изъ «Калѣкъ перехожихъ»; результаты этой работы убѣдили меня въ томъ, что Безсоновъ въ этомъ отношенiи былъ, повидимому, исправнѣе, чѣмъ въ другихъ: онъ, повидимому, дорожилъ устнымъ стихомъ и старался напечатать такой стихъ, а не выкидывать, разъ была хоть какая-нибудь для этого возможность; въ этомъ убѣждаетъ меня то обстоятельство, что, не имѣя въ мысляхъ представить репертуаръ того или иного пѣвца, Безсоновъ тѣмъ не менѣе напечаталъ приблизительно одинаковое число стиховъ каждаго изъ своихъ живыхъ источниковъ; едва-ли это случайность: число стиховъ отъ каждаго колеблется между 9 и 12, одинъ далъ 6, двое 3-4. Приблизительно тѣже цифры и тѣже колебаннiя дали Гильфердингу его былинные певцы и певицы (если не считать, разумеется, такихъ выходящихъ изъ ряда дарованiй, какъ Калининъ, Прохоровъ, Рябининъ, Щеголенокъ). Это убѣждаетъ меня въ томъ, что, сочтя изданныя Безсоновымъ записи оть пѣвцовъ довольно близко выражающими ихъ репертуаръ, я не сдѣлаю большой ошибки. А составъ этого репертуара по содержанiю, какъ мы увидимъ, не противоречитъ наблюденiямъ надъ репертуаромъ «каликъ» вообще, сдѣланмымъ тѣмъ же Гильфердингомъ и Варенцовымъ. Послѣ этихъ предварительныхъ соображенiй, по моему необходимыхъ, мы можемъ сделать сопоставленiе нашего пѣвца съ его старшими товарищами въ бозсоновскомъ сборникѣ. Изъ 10 пѣвцовъ и пѣвицъ у Безсонова пятеро оказались знающими 9-12 стиховъ, одна 6, одинъ 4, одинъ 3, двое по два стиха (Именно 1) Дюдюкинъ (Сакарево, Моск, губ.) 12. 2) Лукерiя (Кислое, Смол. губ.) 12 (впрочемъ, при четырехъ стихахъ у Безсонова помѣта «рукоп. Лукер.» — стихи, записанные Лукерiей, но не сказано, чужiе ли она записала, или свои). 3) Теленковъ (Куднево, Орлов. губ.) 11. 4) Бороздинъ (Мценскъ) 10. 5) Ларiонъ (Боръ, Валдайск. у.) 8. 6) Прасковья (Можайск, у.) 6. 7) Доржениковъ (Каменка, Тульск. г.) 4. Рѣпнинскiй (Орлов. губ. Волх. у.) 3. 9) Антонъ (Боръ, Валд. у.) 2. 10) Онисимъ (Осташковъ) 2. 11) Антипъ (Вокшино, Серп, у.) 2); судя такимъ образомъ, по числу сюжетовъ-стиховъ, нашъ Артамоновъ будетъ принадлежать къ числу довольно богатыхъ по репертуару пѣвцовъ: у него 12 стиховъ, тринадцатое — апокрифическое сказанiе о пятницахъ. Такое же количество, конечно, приблизительно даютъ и пѣвцы былинъ: ясно, что такое количество сюжетовъ вмѣстѣ съ ихъ стихотворной формой подъ силу среднему пѣвцу, устно передающему свои произведенiя: большее же количество указываеть не только на даpoванie и способность пѣвца, но на дарованiе, выходящее изъ ряда обыкновенныхъ въ средѣ носителей устной литературы (По отношенiю къ былинамъ я по Гильфердингу произвелъ такого рода подсчетъ: изъ числа 35 пѣвцовъ и пѣвицъ болѣе 10 былинъ знаютъ четверо; 7—8 былинъ шестеро; 6 былинъ шестеро; 5 былинъ трое; 4—3 былины восьмеро, двѣ — четверо, наконецъ по одной также четверо). Но если обратимся къ объему былинъ и духовныхъ стиховъ, то увидимь сейчасъ же, что дѣло былиннаго сказателя требуетъ гораздо большей и лучшей памяти, нежели дѣло слѣпца-калики: при одинаковомъ почти количествѣ сюжетовъ мы сразу замѣтимь, что былина въ общемъ гораздо больше по объему, нежели духовной стихъ: между послѣдними наиболѣе обширными приходится считать стихи: о Голубиной книгѣ, число стиховъ въ которой колеблятся между 150 и 250 въ наиболѣе полныхъ ея спискахъ, стихъ о Егорiи Храбромъ (150—180 и 290), Ѳеодоре Тиронѣ (120—220 ст.), Дмитрiи Солунскомъ (230 ст.), Алексѣѣ — Божьемъ человѣкѣ (280—380), о Страшномъ суде (150—270 ст.) (По Безсонову: Голубиная кн. № 76—88, Егорiй 98—108, Ѳеодоръ №№ 122—125, Димитрiй № 133, Страшный Судъ №№ 503—506; Алексѣй, стр. 218—238 по Варенцову или нашъ у Артамонова (см. выше). Разумеется, «сводные» стихи, какъ не существующiе на дѣлѣ, мною въ разсчетъ не принимаются), т. е. на кругъ самые обширные духовные стихи надо считать 200—300 строкъ; большинство же стиховъ гораздо меньше, отъ 10 до 50, 60. Между былинами же, по подобному разсчету, мы должны счесть самую короткую строкъ отъ 100 до 120, среднюю 200—400, большую 800—1000 строкъ; былины же меньше 100 строкъ рѣдки, а если есть, то отрывочны; при этомъ не слѣдуетъ забывать, что трудность запоминанiя былины увеличивается сводными былинами, т. е. такими, которыя соединяютъ въ одно нѣсколько сюжетовъ (напр. былины объ Ильѣ, Потокѣ, Добрынѣ, Вольгѣ и Микулѣ) (Если разложить сводную былину, то придется ея части зачислить въ число среднихъ или малыхъ былинъ, но тогда число былинъ у каждаго пѣвца значительно увеличится. Соотношенiе къ духовному стиху останется въ силѣ). Если же мы присмотримся повнимательнѣе къ «старинамъ» со стороны ихъ содержанiя, то и въ этомъ отношенiи замѣтимъ нѣкоторое соотношенiе между сюжетомъ и объемомъ былины; если мы обратимъ вниманiе съ одной стороны на старую былину, т. е. былину кiевскую и вообще южную по происхожденiю, каковы былины объ Ильѣ, Добрынѣ, Потокѣ, Дунаѣ, Чурилѣ, Дюкѣ, и старую новогородскую (Садко, Буслаевъ) и на позднюю суздальско-московскую, каковы такъ называемыя «историческiя» пѣсни о Татарщинѣ, Грозномъ, Ермакѣ, взятiи Казани и т. д., то заметимъ, что старшая былина по объему будетъ обширнѣе, даже если она не циклическая, сводная у пѣвца, нежели поздняя, если даже удалимъ изъ нея такъ называемыя «повторенiя общихъ мѣстъ». Конечно, это наблюденiе безусловно точнымъ считать нельзя, имѣя въ виду, что много былинъ передается въ силу индивидуальныхъ свойствъ пѣвца или сокращенно, или отрывочно, потому что сказатель уже забылъ часть своей былины или не мастеръ въ композицiи. Это наблюденiе, конечно, будетъ правильно главнымъ образомъ для лучшихъ, наиболѣе талантливыхъ, а потому болѣе памятныхъ пѣвцовъ и лучше сохраняющихъ старую традицiю; оно точнѣе всего формулируется такъ: въ общемъ въ числѣ былинъ старшаго времени по происхожденiю чаще будутъ встрѣчаться былины обширныя, нежели короткiя, а въ средѣ былинъ младшаго времени, наоборотъ, преобладать будутъ старины короткiя надъ обширными. Или же такъ: большiя и среднiя по объему былины будутъ приходиться чаще на старыя «старины», меньшiя на младшiя «старины».

Въ этомъ мы убѣдимся путемъ наблюденiя надъ объемомъ «старинъ» старшаго времени сравнительно съ былинами младшаго, если возьмемъ среднюю величину каждой отдѣльной былины на отдѣльный сюжетъ. Не говоря уже о томъ, что въ такъ называемыхъ историческихъ пѣсняхъ мы не встрѣтимъ по объему равныхъ былинамъ о Добрынѣ и Алешѣ или Добрынѣ и Казимiрѣ, обнимающимъ первая 1090 стиховъ, вторая 1020, мы не найдемъ среди нихъ и близко подходящихъ по объему къ былинамъ средней величины: самая крупная «старинка» о Грозномъ въ среднемъ занимаетъ только стиховъ 170—180 въ общемъ, тогда какъ средняя цифра для былинъ о Потокѣ Михайловичѣ выразится цифрой 480—500; самая малая былина — о Вольгѣ и Микулѣ — обнимаетъ 100—110 стиховъ въ среднемъ, а пѣсня о Григорiи Отрепьевѣ только 40—45, при чемъ мы встрѣчаемъ между поздними пѣснями (Король Прусскiй) даже пѣсни въ 20 строкахъ (Для наглядности присоединяю табличку съ указанiемъ средняго числа стиховъ, полученнаго мною по былинамъ Гильфердинга, при чемъ указываю также самую краткую и самую полную былину (не считая скомканнаго или безъ конца, который забылъ сказитель): Потыхъ 480—500 (284—1129), Дюкъ 430—450 (111—642), Садко 400—390 (115—601), Добрыня и змѣй 350—400 (336-589), Илья и Калинъ 330—340 (160—615), Дунай 290—300 (177—452), Добрыня и Алеша 250—300 (147—1090), Ставеръ 250—280 (192—371), Илья и Соловей 220—230 (107—471), Василiй Буслаевъ 200 (144—260), Вольга 200 (195—205), Соловей Будимiровичъ 190—180 (114—285), Илья и сынъ 160—180 (106—338), Илья и Идолище 140—160 (107—274), Королевичи изъ Кракова 140—150 (118—306), Хотенъ Блудовичъ 140—150 (109—182), Чурило (смерть) 140—150 (93—175), Поѣздки Ильи 120-130 (113—153), Добрыня и Марина 110—120 (64-153), Вольга и Микула 100—110 (51—184), Грозный 170—180 (110—290), Наѣздъ Литвы 160—170 (138—198), [Батыга 150—160 (49—265)], Авдотья Рязанка 140, [Ермакъ 130—140 (36—185)], Кострюкъ 100—110 (98—127), Азовъ 75—80 (60—92), Щелкачъ 70—80 (37—95), Земскiй соборъ 70—75 (69—83) Скопинъ 70, Петръ Великiй 60, Отрепьевъ 40—45 (30—68), Стенька Разинъ 40—45, Шведская война 30—40, Взятiе Казани 30—40, Король Прусскiй 20. Пѣсни о Ватыгѣ, какъ представляющiя передѣлку былинъ объ Ильѣ, и Ермакъ, также созданный на основахъ подобныхъ же былинъ объ Ильѣ, считаю не характерными для даннаго случая и любопытными въ иномъ отношенiи). Въ средѣ же историческихъ пѣсѣнъ не лишено интереса отмѣтить преобладанiе сравнительно краткихъ и даже весьма краткихъ стихотворенiй и сравнительно небольшое ихъ численное количество: если былины о Грозномъ еще приближаются къ средней и малой старой былинѣ, то пѣсни о Щелканѣ, Скопинѣ, редко, даже въ наиболѣе обширныхъ перескаэахъ, заходятъ за предѣлы малой былины старшаго происхожденiя; если мы можемъ насчитать отъ 35—40 сюжетовъ для былинъ старшаго времени, дожившихъ до нашихъ дней (Миллеръ, Вс., Очерки, 83), то для позднихъ былинъ мы найдемъ уже гораздо меньше (отъ 15—20). При этомъ нельзя не отмѣтить и слѣдующаго: нѣкоторые сюжеты историческихъ пѣсенъ (Батыга, Ермакъ) представляютъ изъ себя ясное приспособленiе старой темы къ позднимъ событiямъ. Наконецъ, нельзя не замѣтить нѣкоторой связи между историческимъ событiемъ и объемомъ этой исторической пѣсни: чѣмъ позднѣе событiе, тѣмъ въ большинствѣ случаевъ будетъ и короче пѣсня; конечно она будетъ, разумѣется, короче старой «старинки». Эти общiя наблюденiя надъ былиной даютъ нѣкоторое право предполагать, что старая былина, перешедшая съ юга на сѣверъ или зародившаяся на сѣверѣ, дала происхожденiе поздней былинѣ (исторической пѣснѣ) тогда, когда былинное творчество вообще стало уже менѣе интенсивно: сюжеты Московскаго и, можетъ быть, даже московско-суздальскаго времени не могли уже излагаться въ такомъ обширномъ видѣ, какъ старшая былина; иначе: творчество уже ослабѣвало по части созданiя былины, какъ въ смыслѣ объема, такъ и числа входящихъ въ обработку сюжетовъ. Расцвѣтъ же исторической пѣсни приблизительно надо относить къ XVI вѣку (Грозный, Ермакъ), но и тогда уже творчество въ этой области иногда оказывалось слабымъ настолько, что прибѣгало къ перелицовкѣ стараго репертуара на новый ладъ, какова былина о Ермакѣ, и чѣмъ позднѣе, тѣмъ объемъ пѣсни все короче и короче.

Духовный стихъ, какъ извѣстно, точно также въ это время получаетъ свое развитiе: конецъ XV—XVII в. — время созданiя стиха въ той формѣ, какъ мы его знаемъ теперь. А это хронологическое опредѣленiе вполне подтвердится и объемомъ нашего духовнаго стиха, поскольку этотъ объемъ выражаетъ степень творческой силы: нашъ духовный стихъ, живущiй тою же жизнью, что и былина, въ самыхъ крупныхъ своихъ предетавителяхъ едва достигаетъ объема средней, а чаще малой былины. Еще въ одномъ отношенiи можно намѣтить аналогiю между былиной и духовнымъ стихомъ, именно въ особенностяхъ стиха: въ позднихъ духовныхъ стихахъ, перешедшихъ въ устную передачу изъ кантовъ и псальмъ, можно замѣтить влiянiе школьныхъ виршъ въ видѣ стремленiя сохранить не только славянизмы условнаго школьнаго языка стихотворенiя; но и риѳму, хотя, разумѣется, далеко не послѣдовательно, напр.

Это же влiянiе книжной риѳмованной поэзiи, которое можетъ быть понятно въ духовномъ стихѣ, тѣсно связанномъ съ книжной литературой и возникавшемъ преимущественно въ связи со школой, это же явленiе находимъ и на сѣверѣ, гдѣ школьная лирика далеко не могла такъ далеко простирать свое влiянiе, какъ южнѣе, и въ исторической пѣснѣ, которую поетъ тотъ же сказитель, что и старую былину; если здѣсь мы найдемъ еще меньше послѣдовательности въ стремленiи къ риѳме, то во всякомъ случаѣ должны будемъ замѣтить, что тяготѣнiе къ созвучiю въ концѣ стиха, весьма близкому уже къ риѳмѣ, чѣмъ позднѣе, тѣмъ становится замѣтнѣе; его не чужда и старая былина, но здѣсь она не бросается такъ въ глаза, и примѣры его довольно ограниченны, не пестрятъ такъ былину, какъ въ болѣе позднихъ «старинкахъ»; это большею частью «эпическая» тавтологiя, усиливающая, какъ повторенiе съ небольшимъ новымъ оттѣнкомъ, первый членъ повторенiя; напр.:

Отвѣтъ держалъ Добрыня къ родной матушкѣ:

Далѣе въ той же былинѣ мы не найдемъ уже такой группировки созвучiй въ концѣ. Если же мы возьмемъ позднюю былину или пѣсню, то, кромѣ иного построенiя стиха, уже болѣе короткаго, нежели въ старой былинѣ, замѣтимъ тяготенiе къ созвучнымъ окончанiямъ, довольно рѣшительное у пѣвца. Если въ былинѣ о Кострюкѣ (№ 24) еще не такъ бросается въ глаза пристрастiе къ созвучiямъ, то всеже не обратить на него вниманiя нельзя:

Такое же стремленье замѣтно, напр. и въ пѣснѣ о князѣ Михайлѣ (№ 299), которая начинается прямо риѳмованной пословицей:

Въ пѣснѣ объ Азовѣ прямо группами попадаются созвучiя (№ 37):

Если въ пѣснѣ объ Азовѣ еще можно приписывать это тому, что эта былина пришлая (ср. Гильфердинга, I, 58—59), то въ пѣснѣ о Казани (№ 160), пѣтой Касьяновымъ рядомъ съ былиной о Дюкѣ и Потыкѣ, мы опять отмѣтимъ наклонность къ созвучнымъ окончанiямъ стиховъ (Касьяновъ грамотный, любитель цервовныхъ книгъ (Гильфердингъ, II, 516). Однако это не отразилось въ сторону риѳмы въ его былинахъ. Ясно, что его грамотность здѣсь ни при чемъ. Вся пѣсня очень короткая — 32 стиха):

(Число примѣровъ можно бы увеличить для «исторической пѣсни» и еще: те же, напр., особенности въ стилѣ и настроенiи найдемъ въ народныхъ пѣсняхъ объ Алексѣе Михайловичѣ и послѣдующемъ времени кончая смертью Петра I, написанныхъ Н. И. Костомаровымъ и А. Н. Мордовцевой въ Саратовской губ. (см. «Летописи» Н. С. Тихонравова, IV (1862, отд. 2, стр. 27 и сл.))

Еще рѣшительнѣе это же стремленiе отмѣтимъ въ балагурныхъ пѣсняхъ, шуточныхъ старинкахъ, напр. въ пѣснѣ про «Большого быка» (№ 297). Здѣсь запѣвъ ясно риѳмуется:

Въ самой старинѣ то же стремленiе:

Въ варьянтѣ (№ 303) еще чаще:

Говоритъ объ этихъ измѣненiяхъ въ стилѣ старинной былины, какъ о результатѣ прямого влiянiя книжной риѳмованной поэзiи (что вполнѣ умѣстно въ духовномъ стихѣ), въ данномъ случаѣ едва ли можно. Какъ видно изъ приведенныхъ примѣровъ, стремленiе къ созвучiямъ въ концѣ стиха характеризуетъ преимущественно пѣсню уже иного пошиба — шуточную, сатирическую, слабѣе историческую, еще слабѣе былину. Въ этой послѣдней, кромѣ указаннаго выше примѣра «эпической тавтологiи», можно замѣтить нѣкоторую наклонность къ созвучiямъ въ «зачинахъ» и концахъ былинъ, гдѣ зачинъ или конецъ этотъ носить прибауточный характеръ (ср. Вс. Миллеръ, Очерки, 34—35) напр., въ былинѣ о Батыгѣ (№ 60, 18).

Эти прибаутки по своему характеру, отразившемуся въ иныхъ случаяхъ и на самой былинѣ, ведутъ свое происхожденiе отъ когда то существовавшихъ спецiалистовъ въ обработкѣ былинъ — веселыхъ людей-скомороховъ (Миллеръ Вс., Очерки, 52). Люди эти, сколько мы знаемъ о нихъ, не быти чужды нѣкотораго знакомства съ искусственной поэзiей, хорошо знали и народную, устную, существовали еще въ XVIII вѣкѣ (свидѣтельство В. Н. Татищева) (Исторiя Россiйская I, 44 (Спб. 1768). Я прежде у скомороховъ пѣсни старинныя о князѣ Владимирѣ слыхалъ, въ которыхъ женъ его именами, такожъ о сильныхъ людяхъ Ильѣ Муромцѣ, Алексѣѣ Поповичѣ, Соловьѣ Разбойникѣ, Долкѣ Степановичѣ и проч. упоминаютъ и дѣла ихъ прославляютъ». Ср. Миллеръ Вс., Очерки, стр. 63—64); они то и наложили свою печать на былину, преимущественно позднюю, на «былину-новеллу», по терминологiи: Вс. Ѳ. Миллера, но коснулись и старой былины, напр., о Василiи Буслаеве, какъ это заметилъ И. Н. Ждановъ (Былевой эпосъ, стр. 401). Если мы представимъ себѣ скомороховъ, вообще старыхъ профессiональныхъ былинныхъ пѣвцовъ, такимъ посредствующимъ звеномъ между книжной поэзiей и устной, и отнесемъ на долю этихъ спецiалистовъ выработку и самой формы устной поэзiи, то не будетъ, полагаю, ошибкой, на долю этихъ спецiалистовъ отнести и стремленiе къ риѳмѣ. Хронологически эти «риѳмованныя» пѣсни должны быть признаны поздними по происхожденiю и своей обработкѣ, т. е. въ нихъ мы можемъ наблюсти уже иные вкусы относительно поэзiи и ея формы, отразившiеся и на старой былинѣ. Иной вопросъ: откуда идетъ эта форма? Отвѣтить на него можно только гадательно: риѳмованная поэзiя книжная съ XVII вѣка получаетъ у насъ права въ литературѣ, нѣкоторое стремленiе къ созвучнiю (параллель такъ называемой «аллитерацiи» другихъ народныхъ словесностей) не чуждо и раньше нашей народной поэзiи, напр. загадкѣ, особенно пословицѣ. Поэтому, нельзя ли видѣть расширенiе этой черты народной поэзiи подъ влiянiемъ риѳмачества XVII—XVIII в. въ отмѣченномъ нами стремленiи къ созвучнiю и риѳме и въ народной пѣснѣ указаннаго характера въ рукахъ профессiональныхъ пѣвцовъ, ближе соприкасавшихся съ книжной литературой, нежели пѣвцы и пѣвицы обрядовой пѣсни? Въ связи съ этимъ надо представлять себѣ и другое измѣненiе формы: укороченiе стараго былиннаго стиха въ исторической пѣснѣ и въ шутливой, на что указано было выше. Эта черта даетъ опять параллель къ искусственной поэзiи, которая также (до силлабовъ Полоцкаго и Кантемира) предпочитаетъ короткiй стихъ длинному: нашъ кантъ и псальма (Подробнѣе см. П. И. Житецкiй. Мысли о малорусской думѣ (Кiевъ, 1893), стр. 160 и сл.) также въ отличiе отъ стараго стиха, построеннаго на манеръ старой былины (напр., стихъ о Ѳеодорѣ Тиронѣ), и въ народной передачѣ сохраняетъ короткiй стихъ, какъ и большинство духовныхъ стиховъ народнаго происхожденiя предпочитаютъ стихъ более короткiй, нежели былинный.

Все сказанное до сихъ поръ о риѳме и формѣ стиха въ былинѣ и духовномъ стихѣ заставляетъ еще разъ считать духовный стихъ и позднюю «старинку» одинаково поздними по происхожденiю, т. е. связать и форму стиха и объемъ ихъ съ позднимъ временемъ и измѣненiемъ литературныхъ вкусовъ (Сказанное справедливо будетъ относительно поздней исторической малорусской пѣсни — думы, См. Житецкiй, у. с., стр. 3 и слѣд). Съ другой стороны, отсюда же слѣдуетъ, что, если форма стиха, въ частноности его короткость и стремленiе къ созвучiямъ, едва-ли могутъ быть и для «старины» и для духовнаго стиха возводимы къ одному источнику непосредственно: въ былинѣ это стремленiе объясняется влiянiемъ книжной поэзiи черезъ посредство народнаго созвучiя и снещiалиста по народной поэзiи, въ духовномъ стихѣ непосредственно переходомъ канта и псальмы; въ менѣе книжныхъ стихахъ отношенiе къ народной былинѣ будетъ т. о. тѣснѣе. Такимъ образомъ, если аналогiя, намѣченная нами выше, и есть, то объясненiе ея для каждой группы — былины и стиха — будетъ не одно и то же, а будетъ обобщаться только на почвѣ общаго источника, которымъ каждая группа воспользовалась иначе: аналогiя будетъ указывать на общее измѣненiе вкуса въ позднее время XVII— XVIII вѣка.

Я умышленно остановился на формѣ и объемѣ духовнаго стиха и былины: сравненiе ихъ даетъ, какъ видимъ, матерiалъ для ихъ исторiи при взаимномъ ихъ сопоставленiи и оправдываетъ мысль, что эта связь между ними есть и на дѣлѣ въ условiяхъ времени, когда возникала поздняя былина и духовный стихъ. А это и внѣшнимъ образомъ подтверждается тѣмъ, что, не раздѣляя строго обѣ области поэзiи въ своемъ сознанiи, пѣвецъ былипъ объединяетъ въ своемъ репертуарѣ иногда и духовный стихъ, особенно былино-образный, и настоящую богатырскую былину и новеллу, а калика знаетъ также иногда и былины, нѣсколько окрашивая ихъ чертами своей профессiи. Здѣсь калика, впрочемъ, нѣсколько ригористичнѣе, какъ мы видѣли, былиннаго сказителя (Фепоновъ, см. выше): причина этого въ томъ, что калика еще сохраняетъ черты профессiональнаго пѣвца, сказитель же былины уже пересталъ имъ быть. Наконецъ, и на сѣверѣ, гдѣ калика имѣетъ въ своемъ распоряженiи былинный матерiалъ для расширенiя своего репертуара по требованiю вкусовъ современныхъ ему слушателей, расширенiе это происходить въ ту же сторону, что и у южнаго калики, былинъ не знающаго: онъ въ число своихъ задачъ включилъ уже и забаву слушателей и, хотя неохотно, внесъ въ репертуаръ уже шуточныя произведенiя: калика Фепоновъ, пѣвшiй духовные стихи и былины, такъ же какъ его учитель Мѣщаниновъ, поетъ веселыя «небылицы» (Гильфердингъ, I, 456, прим.; ср. В. Миллеръ, Оч., 35), а также шуточную сатирическую «поэму» Птицы (№ 62); певецъ былинъ Завалъ (Гильфердингъ, III, 473—474) знаетъ только двѣ былины, а больше сказокъ, шутливыхъ повѣстишекъ, а въ числѣ ихъ и «Большого Быка» (№ 303); человѣкъ это бывалый, исколесившiй чуть не всю Россiю, стало быть, до извѣстной степени не представитель только мѣстныхъ узкихъ вкусовъ. Нашъ Артамоновъ, какъ мы это уже видѣли, также, несмотря на свое каличество, невольно расширилъ свой репертуаръ въ ту же сторону, распѣвая Камаринскую и Ѳому съ Еремой. Ясно, что въ настоящее время потребность въ народной пѣснѣ, преимущественно шутливаго, забавнаго характера, можетъ считаться общераспространенной: отъ пѣсни требуютъ не только утѣхи въ старинномъ смыслѣ этого слова, но и веселой забавы, потѣхи. Ботъ и съ другой стороны мы приходимь къ тѣмъ же наблюденiямъ, какiя мы получили и раньше, на основанiи непосредственныхъ наблюденiй надъ исполнителемъ духовнаго стиха: репертуаръ и содержанiе былинъ и духовныхъ стиховъ даютъ намъ одинаковыя показанiя. Такимъ образомъ, какъ былину приходится считать у современныхъ исполнителей выраженiемъ старой традицiи, а историческую и шутливую пѣсню относить къ младшей традицiи и современности, точно также и духовный стихъ современнаго калики — остатокъ старой профессiональной традицiи, а его мiрскiя пѣсни уже искаженiе этой традицiи. Поэтому мы въ нашемъ изученiи современной каличьей литературы смело можемъ раздѣлять эти области: рѣзкое различie по характеру между духовнымъ стихомъ и веселой пѣсней не допускаетъ даже такого взаимовлiянiя двухъ областей, какое мы могли намѣтить въ былинѣ: духовный стихъ скорѣе пропадетъ самъ, нежели превратится въ шуточный. Въ немъ могутъ имѣть влiянiе другiя — болѣе, такъ сказать, серьезныя — области творчества, каковы, напр., обрядовыя пѣсни, суевѣрiя, но никакъ не балагурная шутка, это наслѣдiе скомороха и народнаго юмора. Поэтому, не рискуя сдѣлать ошибку въ методѣ, мы можемъ обратиться къ изученiю духовнаго стиха Артамонова, оставя въ сторонѣ его Камаринскую и Ѳому съ Еремой, и обратиться прежде всего къ сравнительному изученiю репертуара его. Кое-какiя общiя замечанiя мною уже сдѣланы. Болѣе детальное ознакомленiе дастъ возможность дополнить сказанное.

По мѣстностями, гдѣ записаны стихи, мы можемъ отчасти судить о большей или меньшей популярности того или другого стиха вообще: чѣмъ разнообразнѣе эти мѣстности, тѣмъ шире районъ его распространенiя. То же указанiе даетъ и частое или рѣдкое помѣщенiе того или другого стиха въ репертуаръ пѣвца: стихъ, помѣщаемый въ репертуаръ часто, записанный у многихъ пѣвцовъ, репертуаръ которыхъ извѣстенъ, надо признать любимымъ стихомъ, популярнымъ. На основанiи этихъ принциповъ Варенцовъ (Сборникъ духовныхъ стиховъ, Спб., 1860) призналъ любимыми мотивами каличьихъ пѣсенъ: житiе Алексѣя, Божьяго человѣка, притчу о Лазарѣ, стихи о страшномъ судѣ (стр. 5); тотъ же ходячiй репертуаръ для каликъ сѣвера призналъ и Гильфердингъ (Онежск. Былины, I, 15). То же наблюденiе вынесемъ и мы, если прослѣдимъ репертуаръ тѣхъ пѣвцовъ, съ которыми имѣлъ дело Безсоновъ. Пѣвцы эти идутъ изъ различныхъ мѣстностей: Орловск. губернiи, с. Руднева, Мценска, Болоховскаго уезда той же губ., Валдайскаго у., Осташкова, Серпуховского у., Можайскаго, Тульск. губ., Смоленской губ,, Московск. губ. (Саларево) и др., вообще изъ средней полосы Россiи; стихи, ими пѣтые, могутъ считаться для этихъ мѣстъ популярными, если они часто встрѣчаются въ репертуарѣ пѣвцовъ (Этотъ подсчетъ темъ и стиховъ я нѣсколько расширяю, прибавляя къ репертуарамъ нашихъ пѣвцовъ данныя изъ сборника Безсонова, при чемъ приняты во вниманiе только стихи, идущiе изъ записей отъ сказителей, и опускаются идущiе изъ старыхъ тетрадокъ. Въ вопросѣ о степени распространенiя стиха въ наше время этотъ подсчетъ можетъ дать нѣкоторое представленiе о популярности, не претендуя на точное цифровое определенiе. Здѣсь репертуаръ не играетъ такой роли, какъ въ анализѣ творческой способности певца)

На первомъ мѣстѣ по популярности придется поставить стихи о Страшномъ судѣ: пѣвцы и пѣвицы Безсонова (*) знали ихъ больше другихъ, при чемъ каждый исполнитель зналъ ихъ по нѣскольку разныхъ: такъ, Телёнковъ зналъ 3, Ларiонъ 2, Дюдюковъ, Бороздинъ по два, а Лукерья даже 4, нашъ Артамоновъ зналъ также два.

* Для большей наглядности привожу составленные мною изъ Безсоновскаго сборника репертуары его пѣвцовъ (см. выше, прим.), присоединяя №№ по изданiю (налѣво) и число строкъ въ каждомъ стихѣ (направо): I. Телеёнковъ: 1) 323. Жена милосердая (57), 2) 450. Страшный судъ (14), 3) 451. Тоже (39), 4) 500. Тоже (39), 5) 484. Чудная царице Богородице (65), 6) 575. Василiй Кесарiйскiй (125), 7) 584. Двѣнадцать пятницъ (202), 616. Сонъ Богородицы (70), 9) 662. Плачъ Адама (62), 10) 675. Житiе человеческое (37), 11) 603. Прасковья-Пятница (27). II. Ларiонъ: 1) 321. Жена милосердая (54), 2) 371. Распятiе (и плачъ Богородицы) (73), 3) 459. Страшный судъ (62), 4) 497. Тоже (116), 5) 483. Пречудная царице Богородице (81), 6) 573. Василiй Кесарiйскiй (55), 7) 593. Двѣнадцать пятницъ (48), 652. Плачъ Адама (64). III. Дюдюкинъ: 1) 77. Голубиная книга (148), 2) 98. Егоpiй (152), 3) 122. Ѳедоръ Тиронъ (214), 4) 140. Борисъ и Глебъ (126), 5) 317 Рождество Х-во (25), 6) 322. Жена милосердая (90), 7) 454. Страшный судъ (39), 502. Тоже (62), 9) 377. Распятие (и плачъ Богор.) (12), 10) 656. Плачъ Адама (32), 11) 23. Лазарь (134), 12) 48. Iоасафъ-царевичъ (52). IV. Бороздинъ: 1) 46. Iоасафъ-царевичъ (63), 2) 79. Голубиная книга (99), 3) 100. Eгорiй (188), 4) 372. Распятiе (36), 5) 485. Чудная царице Богородице (58). 6) 452. Страшный судъ (43), 7) 507. Тоже (180), 613. Сонъ Богородицы (48), 9) 614. Тоже (66). 10) 664. Плачъ Адама (71). V. Лукерья. 1) 25. Лазарь (148), 2) 32. Алексѣй, чел. Бож. (325), 3) 43. Плачъ Iосифа (20) — («рукоп.»). 4) 44. Тоже (19) («рукоп.»), 5) 58. Iоасафъ-царевичъ (72). 6) 115. Eгорiй (133), 7) 134. Димитрiй Солунскiй (88), 314. Рождество Х-во (32), 9) 465. Страшный судъ (26) («рукоп».), 10) 466. Тоже (27), 11) 469. Тоже (71), 12) 511. Тоже (112). VI. Прасковья. 1) 20. Лазарь (117), 2) 113. Eгорiй (126 безъ конца), 3) 172. Дочь тысячника (41; безъ конца), 4) 391. Плачъ Богородицы (42; «хожденiе»), 5) 400 д. Тоже (30), 6) 604. Прасковья-Пятница (12). VII. Доржениковъ. 1) 78. Книга Голубиная (139), 2) 47. Iоасафъ-царевичъ (90), 3) 99. Eгорiй (187), 4) 141. Борисъ и Глѣбъ (111). VIII. Рѣпнинскiй. 1) 574. Василiй Кесарiйскiй (85), 2) 581. Двѣнадцать пятницъ (111), 3) 663. Плачъ Адама (48). IX. Антонъ. 1) 461. Страшный судъ (68), 2) 653. Плачъ Адама (116 въ полустихахъ). X. Антипъ. 1) 76. Голубиная книга (182), 2) 572. Василiй Кесарiйскiй (162). XI. Онисимъ. 1) 84. Голубиная книга (165), 2) 331. Жена милосердая (70).

Сюда же по содержанiю надо присоединить стихъ о чудной царицѣ, который встретѣлся у троихъ изъ нашихъ пѣвцовъ, тѣхъ, которые знали и предыдущiе стихи о Страшномъ судѣ. Это наблюденiе надъ рядомъ частныхъ случаевъ, каковы наши, подкрѣпляется и въ болѣе обширныхъ размѣрахъ: группа стиховъ о Страшномъ судѣ принадлежитъ къ числу обширнѣйшихъ и въ сборникѣ Безсонова (вып. 5): у него оказалось собранными изъ устъ сказителей восемь разновидностей этой темы въ 60 слишкомъ пересказахъ, не считая массы тѣхъ же стиховъ, найденныхъ въ тетрадкахъ; среди нихъ оказался по количеству наиболѣе
популярными стихъ съ началомъ:

создавшiйся, кстати сказать, подъ несомнѣннымъ влiянiемъ извѣстнаго церковнаго пѣснопѣнiя въ чинѣ по усопшемъ; этотъ стихъ далъ Безсонову 22 записи. Его спѣлъ и нашъ Артамоновъ. Наименьшей популярностью въ этой группѣ пользуется стихъ съ началомъ:

спетый только Лукерьей (Смол. губ., Краснинск у. дер., Кислое; № 511). Но этотъ же стихъ знаетъ и Артамоновъ, озаглавливая его именемъ «Архангела Михаила» (У Лукерьи онъ зовется «Грѣшница»; Ср. Безсоновъ, V, 232, прим.), какъ это дѣлаютъ и другiе пѣвцы, относя это заглавiе къ стиху:

Затѣмъ, по популярности слѣдуетъ вторымъ у нашихъ певцовъ поставить известный плачъ Адама: его дали шестеро изъ пѣвцовъ Безсонова. Это одинъ изъ самыхъ старыхъ стиховъ, встрѣчающихся въ нашей письменности и давно уже извѣстный по своей связи съ апокрифич. сказанiями объ Адамѣ (Вторая редакцiя «Адама»; см. Тихонравова «Пам. отр. лит.», I, 299), весьма часто встрѣчающихся у каликъ: у Безсонова 17 устныхъ записей, и рядъ записей въ тетрадкахъ. Нашъ Артамоновъ этого стиха не знаетъ, почему — сказать трудно; можетъ-быть, причина этого лежитъ въ томъ, что стихъ объ Адамѣ пользуется распространенiемъ среди раскольниковъ (ср. Безсонова, № 632—634); въ мѣстности же, гдѣ живетъ Артамоновъ, кажется, не видно влiянiя раскольниковъ, т.-е. нѣтъ данныхъ для поддержанiя интереса къ стиху; а можетъ быть — это и случайность.

Не меньшей популярностью пользуются у нашихъ пѣвцовъ и «Страсти», т. е. стихи о крестной смерти Спасителя, плачъ Богородицы; сюда же по содержанiю близко подходитъ и извѣстный «Сонъ Богородицы»: первые оказались въ репертуарѣ четырехъ изъ пѣвцовъ Безсонова, у одной пѣвицы даже два разныхъ плача; второй у двухъ, при чемъ одинъ калѣка зналъ два стиха объ одномъ и томъ же. Всѣ эти стихи представляютъ нѣсколько разнообразныхъ обработокъ темы, по меньшей мѣрѣ, четыре, не считая Сна Богородицы, и дали тридцать слишкомъ пересказовъ Безсонову (не считая взятаго изъ тетрадокъ). И нашъ Артамоновъ зналъ два стиха о Распятiи, одинъ названный имъ «Христе Боже» и подходящiй подъ первую группу Безсонова, съ началомъ:

другой, коротенькiй, не подходящiй ни подъ одинъ изъ напечатанныхъ Безсоновымъ. Знаетъ онъ и «Сонъ Богородицы», близко подходящiй къ стиху съ началомъ:

Часто встрѣчается у пѣвцовъ и стихъ о Георгiи, пять пересказовъ котораго дали пѣвцы Безсонова, всего записей у него 17, всѣ изъ устъ пѣвцовъ; небольшое число стиховъ о Георгiи сравнительно съ предъидущими находитъ себѣ объясненiе въ объемѣ стиха, принадлежащаго къ числу довольно обширныхъ (до 200 строкъ и болѣе); этотъ стихъ въ довольно полномъ видѣ знаетъ и нашъ Артамоновъ.

Приблизительно такъ же популярна у пѣвцовъ и Голубиная книга (четверо изъ пѣвцовъ Безсонова; 16 записей всего). Артамоновъ знаетъ про нее по слухамъ, но не поетъ (см. выше).

Стихъ о Лазарѣ, какъ близко подходящiй по содержанiю къ положенiю слѣпцовъ-нищихъ, по мнѣнiю собирателей, считается типичнымъ стихомъ каличьимъ; но у Безсонова знали его только трое, всего у него набралось только семь записей. Скорѣе всего это можно счесть индивидуальной особенностью собраннаго матеpiaлa у Безсонова: эти стихи часто попадались другимъ собирателямъ напр: (Варенцову, стр. 66 слѣд. 212 слѣд.). Обстоятельный стихъ даетъ и нашъ Артамоновъ.

Въ подобномъ же положенiи приходится считать и стихъ объ Алексѣѣ, человѣкѣ Божiемъ, хотя только одинъ разъ попался Безсонову онъ у его пѣвцовъ, и только восемь пересказовъ вошло въ его сборникъ; нельзя не отмѣтить и того, что стихъ объ Алексѣѣ принадлежитъ къ числу такихъ же объемистыхъ, какъ и стихъ о Георгiи; тѣмъ не менѣе онъ и помимо Безсонова попадался собирателямъ (Варенцовъ, 219—228). У Артамонова стихъ объ Алексѣѣ оказался самымъ крупнымъ по объему — 380 строкъ.

Короткаго, но весьма популярнаго, скорѣе всего благодаря тѣсной связи съ идеями раскольничьихъ сектъ, стиха о царевичѣ Iоасафѣ, въ пустыню отходящаго, у нашего Артамонова не оказалось, хотя четверо пѣвцовъ Безсонова его знали, а ему удалось собрать болѣе 25 записей въ двухъ или трехъ версiяхъ. Объяснить отсутствie этого стиха у нашего пѣвца затрудняюсь. На ряду съ этимъ стихомъ по популярности слѣдуетъ поставить стихъ о Василiи Кесарiйскомъ (собственно о хмѣльномъ питiи), давшiй три записи Безсонову у его пѣвцовъ, всего собравшему семь записей; его не знаетъ нашъ Артамоновъ.

Къ циклу рождественскихъ стиховъ, очень слабо (два пѣвца) представленныхъ пѣвцами Безсонова и очень обильно по числу и разнообразiю записями чужими и книжными (около восьмидесяти), надо отнести довольно популярный стихъ о женѣ милосердой, давшiй четыре записи непосредственно и всего до 15 другихъ. Послѣднiй стихъ въ своей популярности, можетъ быть, поддерживался влiянiемъ раскольниковъ-сектантовъ (напр. самосожигателей). Эта скудость записанныхъ рождественскихъ собственно стиховъ у Безсонова объясняться можетъ, скорѣе всего временемъ, когда записывалъ Безсоновъ свои стихи: несомнѣнно, тѣсно связанные съ «славленьемъ», они должны были быть извѣстны и его пѣвцамъ; если Безсоновъ записывалъ у пѣвцовъ, нами выбранныхъ, не на Рождествѣ или вообще не близко ко времени святокъ, то онъ могъ и не услыхать этого стиха, какъ прiуроченнаго къ опредѣленному времени: Артамоновъ пропѣлъ этотъ стихъ, прибавивъ, что поется онъ на святкахъ. Другiе певцы, мною слышанные, также пѣли стихъ по приглашенiю. Это подтверждаетъ и масса записей этого стиха, попавшая въ руки Безсонова. «Милосердой жены» Артамоновъ не поетъ.

Наконецъ, къ числу стиховъ, довольно распространенныхъ, надо отнести стихъ о двѣнадцати пятницахъ (у Безсонова три пѣвца, 9 пересказовъ, одинъ прозаическiй). Популярность этого стиха ясна по связи его съ извѣстной апокрифической статьей Папы Климента, распространенной въ массѣ списковъ, съ ХV в. (Ср. Тихонравовъ Пам. Отр. Лит. II, 337 и слѣд.). Нашъ Артамоновъ, начавши пѣть въ стихахъ, переходитъ къ пѣвучему сказыванiю, какъ, вѣроятно, сказывали и Ѳома Киселевъ, отъ котораго имѣлъ запись Безсоновъ (№ 590), хотя у насъ ритмичность и повторенiя стиха сохранились: или Артамоновъ заучилъ уже разлагавшiйся стихъ, или плохо запомвилъ стихотворный ладъ и самъ уже разложилъ стихъ.

Наконецъ, Артамоновъ знаетъ стихъ о плачѣ Iосифа прекраснаго, встрѣтившiйся только два раза у одной пѣвицы (№ 43, 44) и болѣе не попавшiйся ему въ его матерiалахъ. Это, повидимому, обособившаяся лирическая часть стиха о прекрасномъ Iосифѣ: стихъ этотъ (чуть ли не книжнаго и происхожденiя и весьма недавняго, см. № 37 и след.) великъ по объему (стиховъ до 400) и не подъ силу былъ пѣвцамъ, которые и взяли изъ него наиболѣе сильную лирико-драматическую сцену, прибавивши начало изъ церковной пѣсни:

Во всякомъ случае тексты Безсонова и нашъ носятъ явно отрывочный характеръ.

Этимъ стихомъ, не считая стиха объ Александрѣ II, исчерпывается репертуаръ нашего певца. У Безсоновскихъ пѣвцовъ встрѣчены были еще: Ѳеодоръ Тиронъ, Димитрiй Солунскiй, Житiе человѣческое, Дочь тысячника — по разу, Прасковья Пятница, Борисъ и Глѣбъ — по два раза. Все это стихи, въ общемъ не часто встрѣчающiеся (У Безсонова всего: Ѳеодоръ Тиронъ 5 записей, Димитрiй Солунск. 3 записи, Житiе человѣч. 4 записи, Дочь тысячника 1 запись, Прасковья Пяти 13 записей, Борисъ и Глѣбъ 6 записей).

Такимъ образомъ нашъ Артамоновъ въ общемъ поетъ тѣ стихи, которые пользуются популярностью и у другихъ пѣвцовъ, но не знаетъ стиховъ былиннаго пошиба, за исключенiемъ популярнаго Егорiя; кромѣ того, не безъинтересно, быть можетъ, и то, что онъ не знаетъ тѣхъ стиховъ, которые, будучи популярны у другихъ пѣвцовъ, стоятъ въ болѣе или менѣе тѣсной связи съ раскольничьимъ стихомъ (Число раскольниковъ въ у. Рыльскомъ и Дмитрiевскомъ въ общемъ незначительно, судя по статистическимъ, хотя и старымъ, свѣдѣнiямъ (Труды Курскаго губернск. статистич. комитета, вып. I, (1863), стр. 12, 13. Нѣсколько больше ихъ считается въ Дмитрiевскомъ уѣздѣ), поскольку этотъ послѣднiй имѣетъ общаго съ остальнымъ; каковы: «Пречудная царице» «Жена милосердая» (она же у раскольниковъ — Аллилуева) (Тихонравовъ, «Сочин.» I, 349), «Царевичъ Iоасафъ». Не знаетъ онъ и «Голубиной книги» и «Плача Адама».

Эти отрицательныя качества нашего пѣвца наводятъ, кажется, на нѣкоторыя соображенiя или предположенiя: въ его репертуарѣ не находимъ, за исключенiемъ Егорiя, какъ стиха весьма популярнаго, старыхъ стиховъ, сложившихся въ лучшую пору былинной поэзiи, поэтому и отлившихся въ былинную форму, каковы Ѳеодоръ Тиронъ, Димитрiй Солунскiй, не находимъ стиховъ съ специфической до извѣстной степени окраской — раскольничьей, не находимъ, наконецъ, старыхъ по образованiю стиховъ, какова «Голубиная книга», съ ея космогонически-богомильскими реминисценцiями, стихъ объ Адамѣ засвидѣтельствованный старыми апокрифами и по спискамъ ХV—XVI в. (Исповѣданiе Еввы) и старой литературой (послание Василiя Новгородскаго о раѣ) русской XIV вѣка. Наоборотъ, въ его репертуарѣ преобладаютъ стихи болѣе поздняго происхожденiя, каковъ стихъ, лучшiй и обширнѣйшiй у него, объ Алексѣѣ, стоящiй въ томъ видѣ, какъ мы его знаемъ, въ зависимости отъ Анѳологiона, 1660 года (Тихонравовъ, «Сочиненiя» I, 350, Варенцовъ; «Духовн. стихи», 8); таковъ же стихъ его объ Iосифе прекрасномъ, вышедшiй изъ лубочной тетрадки, также не старше XVII в. (Тихонравовъ, тамъ же). Остальные стихи его репертуара, за исключенiемъ стиха о Лазарѣ, время происхожденiя которого неизвѣстно пока, короткiе и скорѣе лирическiе или полу-лирическiе, при томъ по формѣ довольно уже позднiе; въ нихъ, даже въ «Лазарѣ», уже ясно сильное стремленiе къ риѳме — созвучiю (Примѣры см. въ самыхъ текстахъ). Всѣ эти черты могутъ получить, съ устанавливаемой нами точки зрѣнiя на хронологiю, на основанiи не только содержанiя, но и формы стиховъ, истолкованiе въ смыслѣ поздняго по времени какъ репертуара, такъ и самого вида стиха у нашего Артамонова, т.-е. что онъ уже представляетъ намъ болѣе позднiй репертуаръ, даже нежели нѣкоторые изъ Безсоновскихъ пѣвцовъ, которые, имѣя тотъ же въ общемъ репертуаръ, что и Артамоновъ, однако, вмѣстѣ съ тѣмъ сохраняютъ еще кое-что и изъ старшаго репертуара. Здѣсь можетъ имѣеть значенiе и географическое распредѣленiе пѣвцовъ, если мы попробуемъ освѣтить его съ точки зрѣнiя географическаго распредѣленiя былины; на это мы имѣемъ, какъ мы видѣли, нѣкоторое право въ виду связи между былиной и духовнымъ стихомъ въ ихъ измѣненiяхъ на почвѣ исторiи этого общаго типа памятниковъ народной словесности. Районъ былины, какъ извѣстно (Подробнѣе см. Вс. Миллера. Очерки, 65—96, особ. 91—92), довольно ясно опредѣлился еще XVII—XVIII в. для европейской Россiи; самая распространенность былинъ постепенно понижается къ югу, у южно-великоруссовъ сводится почти къ нулю, а на самомъ югѣ, на границахъ съ малорусскимъ говоромъ, былинъ уже совсѣмъ нѣтъ. Если мы переведемъ это наблюденiе на почву характера памятниковъ, то должны будемъ сказать, что повѣствовательная стихотворная поэзiя все слабѣетъ и слабѣетъ по направленiю къ югу: она замѣняется все болѣе и болѣе или повѣствовательно-лирической или прямо-лирической: югъ богаче севера лирическими и полулирическими песнями (Здѣсь, можетъ-быть, имеетъ влiянiе малороссiйскiй югъ съ его школьно-народной поэзiей виршъ (псальмовъ и кантовъ). Болѣе или менѣе повѣствовательная «дума»,— трудно сказать, почему не имѣла влiянiя на южно-великорусскую пѣсню; м.-б. потому, что она связана тѣсно съ исторiй казачества, явленiя, не имѣвшаго мѣста у южно-великоруссовъ? Ср. В. Н. Перетцъ. «Изъ истоpiи русской пѣсни», ч. I (Спб. 1900), стр. 195, 201, 206, 207. Подобное же наблюденiе — о сравнительно меньшемъ распространенiи и лирической пѣсни на сѣверѣ, нежели на югѣ — сообщаетъ и Н. М. Лопатинъ въ своемъ обзорѣ русскихъ лирическихъ пѣсенъ («Сборникъ русскихъ лирическихъ пѣсенъ», М. 1889, ч. I, стр. 9)). А старшiй по происхожденiю духовный стихъ, напр.— Голубиная книга, стихи о Ѳеодорѣ, Димитрiи Солунскомъ — преимущественно повѣствовательнаго характера: не даромъ они и по формѣ ближе стоятъ къ былинѣ, нежели къ лирической пѣснѣ. Иначе: нашъ Артамоновъ потому знаетъ больше позднихъ, при томъ лиро-эпическихъ стиховъ, что онъ самъ — южно-руссъ, учился у южно-руссовъ, въ той мѣстности, гдѣ не только нѣтъ (да, можетъ-быть, и не было) чисто повѣствовательной стихотворной поэзiи, а нѣтъ уже почти и полу-повѣствовательной. А это опять-таки совпадаетъ съ другимъ наблюденiемъ во всей русской народной пѣсенной поэзiи: въ ней лирика постепенно завоевываетъ все болѣе и болѣе мѣста въ ущербъ повѣствованiю.

Въ такомъ смысле нашъ Артамоновъ, насколько показываетъ его репертуаръ духовныхъ стиховъ, ихъ форма, можетъ быть сочтенъ представителемъ съ одной стороны, южно-великорусской духовной поэзiи, а съ другой, поздняго состоянiя и новѣйшихъ измѣненiй въ характерѣ этой духовной поэзiи. А то, что было сказано объ отношенiяхъ его къ мiрской поэзiи, показываетъ, что и въ немъ мы можемъ видѣть, хотя бы и въ начальной стадiи, паденiе самой поэзiи духовнаго стиха въ старинномъ смыслѣ профессiональнаго пѣвца этихъ стиховъ. Артамоновъ волей-неволей идетъ навстрѣчу современнымъ вкусамъ слушателей: онъ не только уже тѣшитъ ихъ балагурнымъ Ѳомой съ Еремой, камаринскимъ, но находитъ возможнымъ считаться и съ современными событiями, болѣе или менѣе интересующими и громкими въ глазахъ слушателей: поэтому онъ поетъ уже и новую пѣсню о смерти Александра II. Откуда онъ взялъ ее, мнѣ узнать и опредѣлить не удалось. Пѣсня эта, однако, повидимому, уже пользуется нѣкоторой популярностью, кажется, входитъ, если уже не вошла, въ репертуаръ современныхъ пѣвцовъ-каликъ: эта же пѣсня, въ текстѣ, довольно близко подходящемъ къ моей записи, была недавно записана также со словъ слѣпца, пѣвшаго ее подъ звуки лиры въ области Донского войска (). Та же пѣсня записана въ г. Харьковѣ отъ слѣпца Ивана Михайловича Петрика (изъ с. Валокъ, Харьков, губ. родомъ) въ апрѣлѣ 1899 г., также съ аккомпанементомъ лиры (Издана въ «Э. О.» XLV, 137—139) слышали эту пѣсню и въ той же Курской губернiи на ярмаркѣ (Именно Г. Кунцевичъ (см. «Русск. Ст.», тамъ же, стр. 654, прим.); и здѣсь по поводу этой пѣсни, г. Кульманъ не сообщилъ никакихъ подробностей въ своей замѣткѣ. Весьма возможно, что г. Кунцевичъ слышалъ эту пѣсню и отъ того же Артамонова: пѣвцы-калики, какъ извѣстно, очень охотно, на довольно далекiя разстоянiя, путешествуютъ по ярмаркамъ. Въ замѣткѣ г. Кульмана обращаютъ на себя вниманiе еще кое-какiя свѣдѣнiя, въ силу своей неясности возбуждающiя любопытство: «Кто создалъ эту пѣсню, говорить онъ, неизвѣстно. Одинъ лирникъ заявилъ М. А. Голенищевой-Кутузовой, что когда онъ ослѣпъ, то его научилъ пѣть эту пѣсню такой же, какъ онъ, слѣпецъ; другой разсказалъ, что она вывезена одной старухой-паломницей изъ Iерусалима» (стр. 653). Изъ этихъ словъ выходить, что гр. М. А. Голенищева-Кутузова слышала эту пѣсню отъ двухъ, или же (выражаясь общѣе) пѣсню эту знали двое: о второмъ исполнителѣ въ замѣткѣ ни слова, а жаль: приведенiе второй записи, или хоть варьянтовь изъ нея, если таковые были, дали бы, можетъ быть, что нибудь для объясненiя пѣсни, а прямое указанiе на второго пѣвца дало бы еще фактъ для сужденiя о распространенности пѣсни. Мы имѣли бы (съ записью пѣсни, Кунцевича, если онъ записалъ ее) уже четыре записи, при томъ изъ двухъ различныхъ мѣстностей). Несомнѣнно одно, что мы имѣемъ передъ собой пѣсню искусственную по складу, хотя и не искусную, обязанную своимъ происхожденiемъ неизвѣстному слагателю, въ роде тѣхъ, которые поставляютъ обильный матерiалъ для современныхъ пѣсенниковъ: стремленiе къ риѳмѣ, безъ чувства ритма, къ вычурности и дешевымъ трескучимъ эффектамъ, наборъ словъ, на лицо всѣ черты, которыя мы встрѣтимъ въ теперешнихъ пѣсняхъ по сборникамъ печатнымъ (Напр. «тысяча пѣсенъ — Народный пѣсенникъ» (изд. Сытина. М. 1894), «Народный пѣсенникъ» (изд. его же, М. 1897)). Тема пѣсни — Александръ II — помимо событiя, излагаемаго въ нашей пѣснѣ, несомнѣнно произведшаго и производящаго само по себѣ сильное впечатлѣнiе на народъ,— эта тема еще и раньше уже циркулируетъ въ позднихъ народно-ненародныхъ (если такъ можно выразиться) пѣсняхъ: имя и эпизоды про Александра второго, довольно часто попадаются въ пѣсняхъ, особенно военнаго, воинственнаго характера (Навр., въ «Великорусскихъ пѣсняхъ» npoф. А. И. Соболевскаго, VI, № 98; въ первомъ изъ Сытинскихъ сборниковъ, стр. 80, 147, 149, во второмъ, № 98 и др.).

Присутствiе этого стиха, несомнѣнно еще болѣе искаженнаго въ устной передачѣ певца, которому довольно чужда самая обстановка событiя, который часто не понималъ словъ своего оригинала (горноты — гранаты, телеграмъ и т. п.) — присутствiе его въ репертуарѣ нашего пѣвца во всякомъ случаѣ не лишено значенiя для заключенiй о состоянiи народной пѣсни въ настоящее время: онъ еще болѣе, нежели пѣсня про Ѳому и Ерему, подчеркиваетъ отмѣченное мною измѣненiе во вкусахъ народа и самого пѣвца; а форма этого стиха даетъ указанiе на успѣхи, которые дѣлаетъ риѳмованная поэзiя въ массѣ.

Обращаюсь, наконецъ, къ характеристикѣ формы духовныхъ стиховъ въ современномъ ихъ видѣ; имѣя въ виду сдѣланныя мною выше сравнительныя наблюденiя надъ былиной и духовнымъ стихомъ вообще, мы можемъ точнѣе и полнѣе характеризовать и наши стихи, судить по нимъ о томъ шагѣ, который сдѣлалъ духовный стихъ нашего времени сравнительно со стихомъ недавняго прошлаго, именно въ измѣненiи формы, а отчасти и въ содержанiи, поскольку это послѣднее зависитъ отъ первой. Если Артамоновъ, какъ я сказалъ раньше, твердо знаетъ текстъ своихъ стиховъ, то это значитъ только то, что онъ поетъ увѣренно, не колеблясь ставитъ то или другое выраженiе, тотъ или другой стихъ; но это, конечно, свидѣтельствуетъ только объ его памяти, а отнюдь не о сознательномъ отношенiи къ содержанiю стиха; въ этомъ именно отношенiи у него замѣчается недочетъ; видна часто машинальная передача затверженнаго, слишкомъ подчасъ слабое вниманiе къ смыслу сказываемаго; болѣе, невидимому, его привлекаетъ музыкальная сторона самого стиха, главнымъ образомъ созвучiе — риѳма. Пристрастiе къ ней у него явно; не даромъ въ его репертуарѣ фигурируетъ риѳмованная песня бъ Александре II. Если безсознательное повторенiе усвоеннаго памятью (такъ-молъ—въ пѣснѣ поется) не чуждо даже былиннымъ пѣвцамъ, что замѣчено было уже Гильфердингомъ (I, 158, 160, 215 примѣчанiе, 247), то во всякомъ случаѣ въ ней явленiе это не частое, у насъ же, въ духовномъ стихѣ, въ частности у Артамонова, это явленiе не рѣдко; тутъ оказываетъ влiянie съ одной стороны самый языкъ стиха, который, въ силу его происхожденiя, не будетъ столь близкимъ къ живому, какъ въ былинѣ, а съ другой стороны тяготѣнiе къ риѳмѣ; цѣлый рядъ славянизмовъ (разумѣется, большею частью въ искаженiи), составляющихъ принадлежность поздняго стиха, по его связи со славянскими церковнымъ и литературнымъ языкомъ его источника, передается пѣвцомъ далеко не сознательно, полусознательно; чѣмъ сильнѣе пробиваетъ риѳма, тѣмъ болѣе въ стихѣ путаницы, нескладицы. Въ угоду риѳмѣ Артамоновъ часто даже вставляетъ строки, по смыслу не связанныя съ предыдущими, часто взятыя, можетъ-быть, изъ иного стиха. Старые же стихи, гдѣ и риѳма не такъ пробивается, гдѣ и славянизмы (говоря вообще — церковнаго тона) меньше, меньше и искаженiй и путаницы — доказательство того, что существуетъ указанная мною связь между содержанiемъ и риѳмой. Продолжая наше наблюденiе, мы можемъ и расширить его: cтихъ по типу старшiй — съ преобладанiемъ повѣствовательнаго элемента — меньше тяготѣетъ къ риѳмѣ, нежели стихъ лирическiй, позднiй; содержанiе стиха повѣствовательнаго яснѣе въ сознанiи пѣвца, чѣмъ лирическаго: въ этомъ послѣднемъ настроенiе беретъ верхъ надъ содержанiемъ, почему и ближе въ сознанiи пѣвца къ представленiю о пѣвучести, музыкальности стиха; т.-е. лирика въ его представленiи больше пѣнie, нежели повѣствованiе, почему вниманiе при лирической пѣсѣ больше приковано къ музыкальной сторонѣ стиха, т.-е. къ формѣ, въ данномъ случаѣ риѳмѣ, нежели къ его содержанiю.

Такъ, на почвѣ исторiи нашей поэзiи, гдѣ эпосъ уступаетъ постепенно лирикѣ, и на почвѣ психологiи я объясняю себѣ сравнительную исправность «эпическихъ» стиховъ нашего пѣвца передъ его «лирическими» стихами. Если въ стихѣ объ Егорiи, пѣвецъ подъ влiянiемъ тяготѣнiя къ риѳмѣ поставилъ непонятное «солилося» въ стихахъ:

(См. стихи 43—44, 52—53, 66—67.; это слово разъ произносилось: — «солилося», другой разъ: — «солѣлося», третiй: — «солялося»)

если онъ употребляетъ форму: «возглаголуилъ» (иначе: «возглаголуе», «возглаголуи»), то случаи эти сравнительно будутъ не часты; риѳма же также пробивается преимущественно въ случаяхъ, аналогичныхъ тѣмъ, которые мы могли отмѣтить далее въ былинѣ. Если же мы обратимъ вниманiе на позднiй и при томъ лирическiй стихъ «Царю Христе», то найдемъ вмѣсто правильнаго и понятнаго по смыслу «какъ бы намъ Христа поймать» (Безсоновъ, № 372) — «испознать», а послѣ стиха:

имѣющее мало отношенiя къ разсказываемому, взятое, кажется, изъ иного стиха:

и совершенно непонятное по связи:

Въ стихе «Родъ еврейскiй» начало — заглавiе — передѣлано въ двустишiе, безъ малѣйшей связи съ послѣдующимъ:

при чемъ еще послѣднiя два слова считаются риѳмой. Въ томъ же стихѣ ради риѳмы вставляется стихъ:

и слово «отверзати» и весь стихъ явились только для риѳмы съ последующимъ.

Что указанныя явленiя не представляютъ индивидуальности нашего пѣвца, это видно изъ того, что тоже самое мы отмѣчаемъ у другихъ пѣвцовъ, особенно намъ современныхъ: таковы записи, приведенныя въ «Живой Старинѣ» (1900, III.): стихи стараго типа — безъ риѳмы и сравнительно исправны. (Алексѣй, Божiй человѣкъ, изъ Смоленской губ., Юхновск. у., и Московск. губ., Серпуховск. у.), Голубиная книга (Серпух, у.), лирическiе же стихи «Подоконные» (Серп, у.) уже съ риѳмой и путаницей (То же отмѣтилъ и П. И. Житецкiй (у.с., стр. 3—9) по отношенiю къ думамъ: въ угоду риѳмѣ являются невозможныя формы словъ).

Наконецъ, что касается «книжечекъ», по которымъ разучивалъ частью свои стихи Артамоновъ, то ничего болѣе опредѣленнаго, нежели приведенное мною выше, отъ него узнать не удалось. Содержанiе же стиховъ, за исключенiемъ «Двѣнадцати пятницъ», не имѣющихъ у нашего пѣвца даже стихотворной формы и близко подходящихъ по тексту къ позднимъ, весьма популярнымъ тетрадкамъ, не даетъ прямыхъ указанiй (Ср. Э. О. XLI, 139).

Сводя въ одно все до сихъ поръ сказанное, мы можемъ представить себѣ положенiе духовнаго стиха въ настоящее время для данной мѣстности Курской губ. въ такомъ видѣ: стихъ стараго типа, развивавшiйся на общихъ съ былиной основахъ, еще сохраняется, но постепенно уступаетъ стиху лирическому новой формацiи, болѣе книжному; влiянiе книжной поэзiи сказывается въ видѣ развитiя вкуса къ риѳмѣ и въ старшемъ стихѣ, какъ и въ былинѣ, но въ болѣе сильной степени; еще сильнѣе влiянiе риѳмы на стихѣ лирическомъ; это влiянiе ведетъ къ искаженiю содержанiя стиха лирическаго въ большей степени, чѣмъ стиха повѣствовательнаго. Репертуаръ калики расширяется привлеченiемъ въ него мiрской пѣсни, чѣмъ все болѣе нарушается традицiонной типъ профессiональнаго носителя духовной народной поэзiи.

Ктожъ етой сонъ, стихъ Божей, перепомнитъ, онъ будеть отъ муки збавленъ предвѣчныя. Ктожъ етотъ стихъ Божей выслушаетъ, Господь Богъ грѣховь збавляетъ, наслѣдованъ будеть царству небесному, достоинъ будеть авраю пресвѣтлому. А мы воспоемъ: аллилуя!

1-я пятница великая въ году послѣ сырной недѣли на Ѳедоровской недѣлѣ: Кто въ тую пятницу постовать будетъ, съ постомъ со молитвою, того человѣка отъ страшной смерти скорой постижной сохраненъ будетъ Господь, Богъ святой, помилуетъ.

2-я пятница великая въ году… противъ Благовѣщенiя… того человѣка отъ нутреней болѣзни сохраненъ будетъ… (Повторяется формула первой пятницы)

3-я пятница… противъ пресвѣтлаго Воскресенiя… того человѣка отъ трясучей болѣзни и припадку сохраненъ будетъ…

4-я пятница… противъ Вознесенiя… женскаго полу отъ сужденья…

5-я пятница… противъ Св. Духа-Троицы… отъ скудости, бѣдности, заливной смерти…

6-я пятница… противъ св. Ильи Пророка надѣляюща… отъ грозы и грады, огня-пожару, отъ вѣчной муки…

7-я пятница… противъ Спаса Преображенья… отъ дьявольской грези, младыхъ младенецъ отъ присыпу…

8-я пятница… противъ Успенья… отъ трясучей болѣзни, лихорадки…

9-я пятница… противъ Усѣкновенiя честныя главы I. Предтечи… въ царскую службу отъ мечу-посѣчу, отъ ружейного побою…

10-я пятница… противъ Егорiя Великомуч… очъ звѣря съѣденья…

Первая на десять пятница… противъ Рождества Христова… воззритъ тую душу Мать Пресвятая Богородица…

Вторая на десять пятница… противъ «Стрѣченья»… сповѣдаетъ тые душу самъ Исусъ Христосъ, возмутъ тую душу ангелы, подадутъ тую душу Богу въ рай.

А кто жъ не поминеть двѣнадцать въ году пятницъ постовать, аще мужъ съ женою совокупются, будутъ просить молитву Богу дѣтищу, народится дѣтище несчастливымъ: либо катъ будетъ, либо воръ, либо разбойникъ большой, станетъ злымъ начальникомъ, худымъ дѣламъ наставникъ будетъ. А поимѣйте жа вы, братiе, въ году двѣнадцать пятницъ постовать, приидите вы, братiе, въ Божiй домъ, со любовностью, съ вѣрностью, помолитесь, братiе, самому Христу, давайте, братiе, нищимъ милостину, необсужденную, необговоренную, не заклятую: заклятая, обсужденная, обговоренная милостина не въ пользу души. Слава Тебе, Боже нашъ, аминь.

Этотъ стихъ быль также записанъ гр. М. А. Голенищевой-Кутузовой въ области войска Донского со словъ слѣпца, пѣвшаго подъ звуки лиры, и сообщенъ Н. Кульмачомъ въ «Русск. Стар.» въ 1900 г. VI, 651—654, съ небольшими замѣтками. Варьянты привожу изь этой записи. 2. Усѣ про бѣлаго царя., 3 — нѣтъ; 5 — горѣлъ; 7 — И отъ казни избавлялъ; 9 — Онъ снравлялъ усѣ законы; 12 — И злодѣевъ укрощалъ; 16 — Отчаянныхъ людей подкупили; 18 — Они есть Богомъ прокляты. 20 — А царя не истребили; 23—24 — нѣтъ; 26 — Государю смерть пришла; 29 — Какъ взвился второй большой взрывъ; 31 — государь; 35—39 — нѣтъ; 40 — И къ нему слуги подбѣжали; 44 — Ахъ, ты; 46 и 47 переставлены; далѣе слѣдуютъ наши cт. 64—65 и еще два: Какова тамъ страсть была,— Когда царская кровь лила; 54 — Черный флагъ они спустили; 55 — Государеву; далѣе идутъ наши стихи 67—70; 56 — Возвѣстили на Кавказъ; 58—59 — Дали телеграмму затменiя солнца намъ; 60—61 — нѣтъ; далѣе наши стихи: 71—72, 56—57; 62 — Во всемъ Питерѣ тревога; 63 — Стражды было; 64 — Страшно сдумать и сгадать; 66—67 Усѣхь соборовъ зазвонили; 72 — Бѣлаго царя; 73—76 — нѣтъ; вмѣсто нихъ; Во весь Питеръ удивился,— со всего Питера сошлися.

М. Сперанскiй.

В формате PDF: Ссылка