Сперанскiй Михаилъ Несторовичъ. Духовные стихи изъ Курской губернiи

Сперанскiй Михаилъ Несторовичъ. Духовные стихи изъ Курской губернiи

Духовные стихи изъ Курской губернiи.

Собранные мною духовные стихи по содержанiю новаго ничего почти не даютъ, но они любопытны, какъ образчикъ современнаго cocтоянiя народнаго стиха, а собранныя мною свѣдѣнiя при записыванiи стиховъ дадутъ, можетъ быть, не лишенные интереса матерiалы и для уясненiя условiй существованiя, сохраненiя и, можетъ быть, даже своеобразнаго развитiя духовнаго стиха въ наше время.

Прежде, чѣмъ обратиться къ самымъ записаннымъ мною стихамъ, познакомлю немного съ ихъ исполнителемъ Григорьемъ Артамоновымъ. Это не будетъ лишнимъ, какъ мы сейчасъ увидимъ. Какъ извѣстно, напр., послѣ статьи Гильфердинга (Онежскiя былины, предисловiе), наблюденiй, сдѣланныхъ нами лѣтъ пять назадъ въ Москвѣ надъ Рябининымъ (статья Е. А. Ляцкаго) (Э. О. XXIII, 125 слѣд.) и надъ вопленицей Ѳедосовой, личность и нѣкоторые черты жизни пѣвца сказателя являются въ нашихъ глазахъ далеко не всегда безполезными для уясненiя произведенiя, имъ сообщаемаго, для уясненiя самаго процесса той творческой работы, которую совершаетъ пѣвецъ или сказатель, воспроизводя традицiонное для него содержаннiе пѣсни (Ср. А. Гильфердингъ у. с. I ч., 33). Въ частности же для исторiи духовныхъ стиховъ мы находимся и въ лучшемъ положенiи, нежели по отношенiю къ былинѣ: если относительно последней мы по недостатку матерiала должны ограни- только болѣе или менѣе правдоподобными предположенiями относительно слагателей и носителей былины въ старое время, каковы, напр., предположенiя В. Ѳ. Миллера о скоморохахъ, то для духовнаго стиха мы имѣемъ передъ собою довольно опредѣленный живучiй культурный типъ «калѣки перехожаго», установленный для весьма давняго времени въ трудахъ И. И. Срезневскаго, Н. С. Тихонравова А. Н. Пыпина (Срезневскiй, «Крута Каличья» (Спб. 1862); Его же, Русскiе калики древняго времени (Зап. Ак. Н. I, 2, Спб. 1862); Тихонравовъ, Собр. соч. I, 331 слѣд.; Пыпинъ, Исторiя литературы, I, 366 слѣд.); иначе мы о духовномъ стихѣ, какъ явленiи сравнительно съ былиной позднемъ, знаемъ болѣе, что касается его жизни и исполненiя. Духовный стихъ болѣе спецiализированъ въ силу своего религiознаго содержанiя, своихъ исполнителей, нежели «мiрская» былина, пѣсня. Вотъ что говоритъ А. Ѳ. Гильфердингъ (I ч. 15.) объ отношенiи былины и духовнаго стиха: «пѣнiе былинъ… остается дѣломъ домашняго досуга людей, которымъ память и голосъ позволяютъ усвоивать «старины». Профессiональный характеръ имеетъ пѣнie духовныхъ стиховъ, составляющее источникъ дохода для нищихъ «каликъ» на ярмаркахъ и въ храмовые праздники; но калики не знаютъ былинъ (Тутъ повидимому у А. Ѳ. неточность: А. Н. Рыбниковъ записалъ рядъ былинъ отъ каликъ; какъ онъ отмѣчаетъ самъ (II, № 2, 3, 4), (всѣ отъ одного), 5, 6, 11 (отъ того же, что и № 2. 4), 13, 15, и т.д.), и пишетъ въ письмѣ къ Д. А. Хомякову (ibid, XIV)). Я встрѣтилъ только одного пѣвца по профессiи (Ивана Фепонова), который соединяетъ съ пѣнiемъ духовныхъ стиховъ знанiе былинъ; но на послѣднiя онъ смотритъ какъ на нѣчто второстепенное, постороннее для его профессiи. Но за то почти всѣ крестьяне и крестьянки, которыя поютъ былины, сверхъ того знаютъ и духовные стихи, особенно про Алексѣя человѣка Божiя, Eгорiя храбраго, Анику воина, царя Соломона и Голубиную книгу. Я полагаю, что эти стихи ими выше цѣнятся и чаще поются, чѣмъ былины»… Нищiе по профессiи «знали только духовные стихи» (ibid. 17). Какъ и два вѣка назадъ, такъ и теперь духовный стихъ поютъ слѣпцы, нищiе, поютъ они его для назиданiя, спасенiя души своихъ слушателей; въ этомъ заключается польза (а не только удовольствiе), приносимая слѣпцомъ слушателямъ въ ихъ глазахъ; слѣпецъ, какъ поющiй божественное, душеполезное, приближается по своей роли къ церковному учителю; за это онъ получаетъ милостыню; это его законный заработокъ. Поэтому-то, по традицiи, место слѣпца у церкви, поэтому-то появляется онъ большею частью тамъ, гдѣ собирается народъ по случаю церковнаго торжества. Поэтому-то, наконецъ, калика временъ кiевскаго перiода, по уставу, приписываемому (хотя и ошибочно) самому святому Владимиру, калика — человѣкъ церковный; отъ этого калики идетъ по традицiи и нашъ «калика» — слѣпецъ. Теперь «калика» — слѣпецъ все еще въ большинствѣ случаевъ не забавникъ, а носитель серьезнаго, религiознаго, божественнаго. Такъ и самъ онъ смотритъ на себя, внося въ свой репертуаръ рядомъ съ духовнымъ стихомъ и прямо одинъ изъ его источниковъ: церковное пѣснопѣнiе; онъ и его исполняетъ на напѣвъ духовнаго стиха, сопровождаетъ пѣнie игрой на «лирѣ», если таковыя въ ходу въ той мѣстности, гдѣ онъ поетъ или откуда онъ вышелъ (на сѣверѣ «лиры» въ большинствѣ случаевъ уже нѣтъ). Таковъ типъ калики-слѣпца въ нашей средѣ. Эти историческiя черты калики могъ я провѣрить отчасти, а отчасти и дополнить по живому экземпляру, Григорiю Артамонову, съ которымъ я познакомился лѣтомъ прошлаго года въ iюлѣ въ с. Капустинѣ, Курской губ., Рыльскаго уѣзда. Этотъ слѣпецъ найденъ мною въ 7-8 верстахъ въ дер. Чупахиной (теперь сельцѣ, съ тѣхъ поръ какъ построена тамъ церковь, приписанная къ сосѣднему селу Киселевкѣ) на храмовомъ праздникѣ Одигитрiи. Меня нѣсколько заинтриговала его молодость; затѣмъ я узналъ, что онъ не пришлый, а мѣстный уроженецъ, такъ сказать, произведенiе туземное, а это опять давало надежду почерпнуть больше фактовъ и для его языка и для характеристики здѣшней народной пѣсни, а его характеристику позволяло сдѣлать болѣе опредѣленной. Я, дѣйствительно, не ошибся въ выборе: Григорiй Артамоновъ, явившiйся съ поводыремъ Степкой, мальчикомъ лѣтъ 10-ти, черезъ день (по окончанiи праздника), оказался интереснымъ, толковымъ, а затѣмъ очень простыми человѣкомъ. Сначала онъ какъ будто опасливо относился къ разспросамъ, какъ онъ самъ признавался потомъ, боялся, не вышло-бы чего; да и чудно ему было, по его словамъ, что баринъ заинтересовался такъ; положимъ, его звали и раньше, по его разсказамъ, въ с. Ивановское къ управляющему кн. Барятинскаго (Курской же губ., Льговскаго уѣзда), заставляли пѣть и сказывать стихи, что-то записывали, да такъ не допрашивали, да и не долго слушали, видно баловались, даже портретъ сняли. Это сдѣлалъ и я, да неудачно. Держалъ себя Григорiй просто, безъ всякой аффектацiи, рисовки, будто дѣлалъ, распѣвая стихи, дѣло самое обычное, удивить не стремился; уставши, самъ останавливался, закуривалъ махорочную цыгарку, затѣмъ самъ заявлялъ: дальше; видимо, по временамъ самъ входилъ во вкусъ пѣнiя и, несмотря на мои предложенiя передохнуть, не хотѣлъ останавливаться; «постой, постой я еще». Запись же я производилъ такъ: сперва подъ пѣнiе старался записать, что возможно (а это, первое время особенно, не легко удавалось), затѣмъ просилъ его сказывать по стихамъ, записывая и отмѣчая разныя мелкiя особенности, напр. запинки, перестановки, сохранешiе или нарушешiе стиха; наконецъ, послѣ нѣкотораго промежутка, просилъ опять пѣть и по пѣнiю провѣрялъ запись, отмѣчая уже новыя особенности. Такимъ образомъ дѣло подвигалось медленно, и не мудрено, что за два дня я записалъ только тысячу съ небольшимъ строкъ — весь духовный репетуаръ Григopiя; но за то получилъ я полную довольно картину исполненiя записи; одно, что не удалось мнѣ вполнѣ — это языкъ; всѣ особенности говора порознь я могъ себѣ отмѣтить, но въ каждомъ данномъ словѣ, вслѣдствiе привычки къ грамматическому письму, оттѣнки соблюсти не удалось. Григорiй текстъ знаетъ твердо, повторяетъ безъ большихъ измѣненiй, поэтому варiянтовъ, поправокъ сравнительно мало въ его пѣсняхъ; при повторенiи о своей судьбѣ и о своемъ положенiи онъ разсказалъ просто, какъ будто дѣло это самое обычное, сохраняя при этомъ какое-то эпическое, такъ сказать, спокойствiе: будто онъ разсказывалъ не про себя, а про кого-то другого, либо пѣлъ свой стихъ. Вотъ, что разсказалъ онъ про себя: теперь ему 23 года, родомъ онъ изъ села Гломаздина (это сосѣдняго съ Рыльскимъ, Дмитрiевскаго уѣзда; Капустино и его волость Петровская пограничныя съ этимъ уѣздомъ; до Гломаздина всего 10-12 верстъ), живетъ по большей части въ дер. Малышовкѣ, недалеко отъ того же Гламаздина, гдѣ у него и надѣлъ. Ослѣпъ онъ 18 лѣтъ отъ оспы; женился онъ уже слѣпымь, чтобы «жена мыла его, въ чистотѣ содержала, кормила», но жена-такая-сякая — черезъ годъ его бросила. Онъ было поселился у матери, но и та его прогнала, такъ какъ сама вторично замужъ вышла. Такъ и осталось одно: идти въ слѣпцы-нищiе.

Началъ онъ каличить; стихи училъ онъ по книжкамъ отчасти, главными же образомъ со словъ старшихъ. Съ тѣхъ поръ онъ и ходитъ со Степкой-поводыремъ, которому платитъ 8 рублей въ годъ, надѣлъ же свой отдалъ въ аренду сосѣду, чтобы онъ за него платилъ поземельныя. Въ этомъ разсказѣ обратило мое вниманiе то, что онъ разучилъ стихи не только со словъ старшихъ слѣпцовъ, что въ его положенiи вполнѣ понятно, да и естественно, но также по книжкамъ; онъ мне это и объяснилъ, присоединяя просьбу, чтобы и я, какъ знающiй стихи (я иногда его спрашивалъ, когда онъ путалъ: не такъ-ли, молъ; разспрашивалъ, знаеть ли онъ такой или другой стихъ), написалъ ему книжку, а онъ бы разучилъ «хорошiй» стихъ, напр. о Голубиной книгѣ, про который онъ слыхалъ, но не знаетъ. Дѣло то оказалось вотъ въ чемъ: онъ просить написать ему стихъ — это и есть книжка — и, ходя по деревнямъ изъ избы въ избу, гдѣ найдетъ грамотнаго, проситъ ему читать, пока не заучитъ на память (а это происходитъ быстро: память у него, какъ можно было замѣтить, отличная, какъ и у большинства народныхъ пѣвцовъ и сказателей — условiе-необходимое при такомъ способѣ передачи, каковъ для устной словесности вообще). Музыку же, которая разнообразiемъ мотивовъ, сколько я могъ уловить, самъ не зная музыки, не отличается, подбираетъ онъ самъ (Аналогичное же наблюденiе о способѣ заучиванiя пѣсенъ, сперва словъ, параллельно съ которыми воспринимается и мотивъ, сообщаетъ Н. М. Лопатинъ. Сборникъ русскихъ лирическихъ пѣсенъ, (М. 1889), ч. 1, стр. 3). Судя по тону, въ которомъ передана была Артамоновымъ просьба и дано объясненiе, надо полагать, что онъ, действительно, «книжечкой» пользовался. Изъ частностей разсказа слѣпца Артамонова стоить отмѣтить его заявленiе, что, помимо духовныхъ стиховъ, онъ знаетъ и пѣсни (дѣйствительно, по требованiю капустинской дворни, онъ пропѣлъ и сыгралъ, «Камаринскую», «Бычка» и «Ѳому съ Еремой», я ихъ не записывалъ); но веселыхъ пѣсенъ онъ пѣть не любитъ, считая это деломъ негожимъ, но поетъ по необходимости, потому что не пѣть этихъ пѣсенъ, по его словамъ, убыточно; когда зовутъ въ деревнѣ пѣть пѣсни, то требуютъ веселыхъ и, если не пѣть, выругаютъ и изъ избы выгонятъ: «на то ты и слѣпецъ-нищiй, долженъ народъ уважать». Замѣтка-характерная не только для певца, но еще больше для его слушателей. Затѣмъ, по его словамъ, слѣпцов-пѣвцовъ еще много въ ихъ мѣстахъ, даже есть свое домашнее производство «лиръ», которыя изготовляются сапожникомь той же Малышевки, правда, за довольно значительную сумму — пять рублей, но слѣпцы должны прятаться, потому что мѣстный становой ихъ гоняетъ и преслѣдуетъ «все то вы глупости поете, только, молъ, народъ смущаете». Часть слѣпцовъ якобы уже ушла въ Сибирь: тамъ, сказываютъ, вольнѣе. Послѣднее обстоятельство объясняется повидимому не только старанiями не по разуму усердной деревенской полицiи, но и тѣмъ, что въ репертуарѣ слѣпцовъ есть пѣсни, дѣйствительно «сомнительныя», разумѣется, въ глазахъ тѣхъ же охранителей общества отъ соблазновъ. Одну такую пѣсню, съ замѣчанiемъ, что ее пѣть не позволяютъ, пропѣлъ мнѣ, увѣрившись сперва, что за это ничего ему не будетъ, и Григорiй Артамоновъ; это стихъ на смерть Александра II; этого стиха я еще коснусь; наконецъ, для характеристики личности моего слѣпца, до извѣстной степени, можетъ быть не лишена интереса и его просьба, нельзя ли написать прошенiя самому императору, чтобы становые ихъ не обижали, и вопросъ: какъ я думаю, исполнитъ ли царь ихъ просьбу? они де, слѣпцы, давно уже объ этомъ промежъ себя толкуютъ.

Что касается другихъ наблюденiй, между прочимъ пришлось замѣтить слѣдующее: больше ошибокъ, запинокъ — въ большихъ стихахъ; пѣвецъ неожиданно дѣлаетъ паузу, затѣмъ вспоминаетъ стихъ, хотя и не всегда складно; но, повторяю, такихъ запинокъ сравнительно немного; и когда, ошибившись, пѣвецъ возстановляетъ стихъ варiируя, прибавивъ: «коли хочешь, можно и такъ», чувство ритма и стиха у него несомнѣнно есть: ошибочный по построенiю, но не по содержанiю, стихъ выправляется со стороны построенiя, хотя и не всегда (Ср. вторую категорiю пѣвцовъ у А. Ѳ. Гильфердинга 12, 41). Эти всѣ случаи мною тщательно отмѣчались.

Что касается говора пѣвца, то онъ мѣстный: сознанiя формъ грамматическихъ въ сочетанiяхъ не всегда хватаетъ; отсюда путаница падежей; въ фонетикѣ обычныя особенности южно-велико-русскаго говора: о-а внѣ ударенiя довольно часто; въ томъ же положенiи е-и, е-я; а, я-е; но ни одна особенность послѣдовательно не проходитъ; то же надо сказать о смешенiи у и в. Ц.—славянскiй элементъ, присущiй стиху, дающiй ему окраску «божественнаго», присутствуетъ и у нашего пѣвца, но мало и, кромѣ того, имъ уже не сознается: отсюда путаница и коверканье славянизмовъ. Книжный синтаксисъ стиховъ также не сознательный, а потому путаный. Что касается только что отмѣченныхъ недостатковъ по части грамматическихъ формъ, путаницы падежей въ рѣчи, то она оказывается сильнѣе, когда стихъ поется, и вообще въ стихѣ нежели въ разговорной рѣчи: ясно, что процессъ пѣнiя, стремленiе сохранить ритмическую форму стиха отчасти отвлекаетъ вниманiе отъ соблюденiя грамматической правильности. Это особенно часто совпадаетъ съ тѣми окончанiями, которыя въ музыкѣ протягиваются. Въ разговоре же рѣзкаго смѣшенiя падежей, которое отмѣчаетъ въ обоянскомъ говорѣ В. И. Рѣзановъ (Р. Ф. В. 1897, стр. 36, отд. отт.), не замечается. Что на смѣшенiе формъ оказываютъ влiянiе именно указанныя причины, видно изъ того, что и въ былинахъ сѣвера наблюдается подобное же явленiе (напр. по текстамъ Гильфердинга), хотя и въ меньшихъ размѣрахъ, причина чего, повидимому, въ томъ, что былина поется речитативомъ и что языкъ былины болѣе народный, близкiй къ живому, нежели языкъ духовнаго стиха, окрашеннаго колоритомъ стараго литературнаго, славяно-русскаго языка, источника самого стиха, а потому и болѣе чуждый живой рѣчи. Эту разницу въ фонетикѣ въ пѣнiи и рѣчи отмѣчали и другiе собиратели (См. «Живая Старина», 1900, III, 435). Остальныя подробности говора отмѣчены мною въ самыхъ стихахъ.

Если добавить еще одну мелочь, именно участiе поводыря при пѣнiи, то, кажется, я сообщилъ всѣ внѣшнiя условiя, какiя могъ замѣтить: мальчикъ, конечно, разучившiй невольно вслѣдствiе своей роли поводыря, отчасти стихи своего слѣпца, при запинкѣ послѣдняго или подталкиваетъ его со словами: «ну, пой же, чего сталъ?», или самъ ему подсказываетъ. — Еще наглядный образчикъ традицiонной передачи стиха.

Не рѣшаясь обобщать цѣликомъ частный случай, каковъ несомнѣенно наблюденный мною, я бы хотѣлъ отмѣтить, подчеркнуть нѣкоторыя частности, имѣя въ виду другiе случаи и общiя наблюденiя надъ жизнью народной пѣсни со стороны ея modus’a vivendi. Эти общiя наблюденiя отчасти подтверждаются и нашимъ случаемъ. Другой рядъ наблюденiй даетъ непосредственное изученiе текстовъ, записанныхъ мною. Сначала о репертуарѣ слѣпца: въ отличiе отъ спецiалистовъ по духовнымъ стихамъ старыхъ слѣпцовъ, нашъ уже расширилъ его, принявъ подъ влiянiемъ обстоятельствъ и свѣтскiя пѣсни. Это расширенiе репертуара и именно въ эту сторону, показывая съ одной стороны уже ослабленiе прежняго серьезнаго воззрѣнiя на духовный стихъ и въ частности на его исполнителя у слушателей, характеризуетъ ослабленiе традицiи ея у самого пѣвца во взглядѣ на самого себя: если нашъ Григорiй Артамоновъ и не любитъ свѣтскихъ пѣсенъ, онъ всетаки ихъ поетъ, потому что это выгодно для него, его ремесло даетъ ему при этомъ условiи больше заработка. Старый калика высоко цѣнилъ свое занятiе, м. б. видѣлъ въ немъ общественную заслугу свою, смотрѣлъ на себя съ уваженiемъ. Припомнимъ, напр., приведенное мною раньше наблюденiе Гильфердинга на счетъ профессiональнаго пѣвца духовныхъ стиховъ Ивана Фепонова. Пѣнiе духовныхъ стиховъ у нашего пѣвца приблизилось уже болѣе къ представленiю о ремеслѣ, дающемъ кусокъ хлѣба, и идеальная сторона пѣнiя отступаетъ на второй планъ. Что это явленiе общее, подтверждаютъ и другiя наблюденiя: слышанные мною слѣпцы-пѣсенники по ту сторону Днѣпра за Кiевомъ прямо смотрѣли на себя, какъ на людей, на обязанности которыхъ потѣшать публику: они и начинали свое пѣнie, безъ приглашенiя и заказа, прямо съ веселыхъ пѣсенъ, въ родѣ вновь сложенной пѣсни о земскихъ начальникахъ и о земскихъ низшихъ чинахъ (писарь, староста), пѣсни, записанной мною позапрошлое лѣто, при томъ довольно уже сатирическаго характера. Пѣвецъ, певшiй эту пѣсню, неохотно пѣлъ духовныя, да изъ нихъ онъ зналъ только общеизвѣстный стихъ о рождествѣ, а больше ему знакомы были церковныя песнопѣнiя съ путаницей словъ и мотивовъ. Такой же, уже расширенный репертуаръ находимъ уже и въ Бѣлоруссiи, по словамъ А. Е. Грузинскаго. (Десять чтенiй, 19). Подобно нашему слѣпцу и Бѣлорусскiй знаетъ Фому и Ерему и рекрутскую пѣсню. Наблюденiя надъ пѣсней на сѣверѣ констатирують тоже расширенiе спецiализацiи: пѣвцы духовныхъ стиховъ все чаще и чаше вводятъ въ свой репертуаръ былину, пѣсню (Такъ Рыбниковъ записалъ рядъ былинъ отъ каликъ (см. выше, прим.)). Выводъ изъ сказаннаго ясенъ: паденiе интереса къ духовному стиху, какъ таковому, замѣчается въ слушателяхъ, ихъ вкусъ требуетъ интереснаго веселаго далее отъ убогаго калики, и калика въ интересахъ заработка идетъ навстрѣчу этому желанiю, становясь изъ лица полу-духовнаго въ рядъ простыхъ пѣсенниковъ увеселителей: старый калика и старый скоморохъ забавникъ, пѣвшiй былины, старины, сближаются въ современномъ пѣвцѣ духовнаго стиха, слѣпцѣ, подъ давленiемъ новыхъ вкусовъ или, лучше сказать, подъ давленiемъ утраты прежняго чутья къ поэзiи у слушателей.

Затѣмъ, мнѣ кажется, не лишнее будетъ обратить вниманiе на способъ усвоенiя новыхъ стиховъ каликой. Традицiонный способъ устной передачи нѣсколько расширяется путемъ письменной «книжки» нашего Артамонова. Изъ древняго времени и далее изъ болѣе къ намъ близкаго, у собирателей стиховъ, мне не приходилось встрѣчаться съ подобнымъ яснымъ указанiемъ на процессъ усвоенiя стиховъ при помощи книжки (Что въ данномъ случаѣ мы имѣемъ дѣло не съ исключительнымъ явленiемъ, видно изъ замѣтки Н. Кашина, сообщившаго въ недавно вышедшей книжкѣ Э. О. XLI, стр. 139, любопытный, аналогичный до нѣкоторой степени фактъ: Петринъ, пѣвшiй пѣсню объ Александрѣ II (я ея коснусь ниже) пояснилъ между прочимъ, что есть книжки, въ которыхъ все содержанiе пѣсни подробно и хорошо разсказано. Или же это известiе г. Кашина должно быть понимаемо въ смыслѣ указанiя на книжный источиикъ данной пѣсни, какъ полагаетъ г. Кашинъ). Какъ извѣстно, собранiя духовныхъ стиховъ, попадавшихъ въ наши научные сборники, составлялись до сихъ поръ изъ двухъ источниковъ: изъ записей, сдѣланныхъ собирателями съ голоса, какъ это сдѣлалъ и я, и изъ старинныхъ (рѣдко, впрочемъ, XVII, чаще же XVIII-гo вѣка) сборничковъ рукописныхъ, большею частью содержащихъ такъ называемые «псальмы», т. е. стихи, завѣдомо книжнаго, большею частью учениковъ духовныхъ школъ производства (Ср. Житецкiй, Мысли о малорусскихъ думахъ. (Кiевъ, 1893), стр. 57-58). Таковъ типичный составъ огромнаго собранiя духовныхъ стиховъ, редактированныхъ Безсоновымъ, «Калѣки перехожiе». Между этими стихами въ рукописныхъ тетрадкахъ (ихъ не мало, напр., въ числѣ рукописей Тверского музея, въ собранiи Н. С. Тихонравова) попадаются и народные, попадаются и намъ извѣстны сборники и другихъ произведенiй народной словесности, каковы былины, напр. знаменитый сборникъ Кирши Данилова, гдѣ есть въ рукописи (но не въ печатномъ изданiи Калайдовича) даже старый стихъ о Голубиной книгѣ и другие (Древнiя россiйскiя стихотворенiя, изд. 3-е (М. 1878), стр. XVI, прим.), таковы же тетрадки конца XVII и XVIII в., по которымъ были изданы былины «старой записи» Миллеромъ и Тихонравовымъ (Былины старой и новой записи (М. 1894) стр., 71 и слѣд.). Въ этихъ случаяхъ всегда предполагается «запись», т. е. стихъ, былина изъ устнаго обихода переходятъ въ книжку, нигдѣ же мы не находимъ яснаго, даже неяснаго указанiя, чтобы стихъ переходилъ изъ книжки въ устное преданiе, если не считать намековъ извѣстнаго эпизода изъ Голубиной книги, изъ которой, и то по памяти, передаетъ царь Давидъ Iессеевичъ о тайнахъ мiрозданiя

(А ты гой еси, сударь, премудрый царь
Премудрый царь, Давыдъ Евсеевичъ!
Ты прочти книгу Голубиную,
Раскажи, сударь, намъ про бѣлый свѣтъ…

Давидъ отвѣчаетъ:
А читать книгу — её некому.
А сама книга а распечаталась,
Слова Божiи прочиталися.
Я скажу, братцы, да по памяти,
Я по памяти, якъ по грамоти.
(Безсоновъ, «Калѣки», № 78)),

да и этотъ эпизодъ идетъ чуть ли не изъ книжнаго источника стиха — изъ Епистолiи о недѣлѣ или Iерусалимской бесѣды стараго времени. Подобный же намекъ, пожалуй, можно видѣть и въ пѣсняхъ людей Божiихъ.

Дайте книгу Родословъ,
Прочитаетъ Богословъ.

Но, кажется, правильнее будетъ видѣть здѣсь съ Тихонравовымъ (Н. С. Тихонравовъ, Собр. соч. I, 337 слѣд.) намекъ не на книжное происхожденiе самаго стиха, а на книжную его передачу въ репертуаръ устнаго сказателя. Въ разсказѣ Артамонова мы узнаемъ впервые объ обратномъ переходѣЬ, изъ книжки, въ оскудѣвающiй репертуаръ слѣпца стиховъ новыхъ. Это, однако, случай не исключительный: съ подобной же просьбой — написать стишокъ хорошiй для разучиванья — предложенной мнѣ Артамоновымъ, обращался въ Бѣлоруссiи одинъ изъ слѣпцовъ, по-бѣлорусски «старцовъ», къ моему товарищу А. Е. Грузинскому, также записавшему стихи въ Лоевѣ Минской губернiи (Кстати будетъ вспомнить, что нѣсколько анологичный, во всякомъ случаѣ замѣчательный, фактъ перехода пѣсни изъ книги въ устную передачу, отмѣченъ былъ и по отношенiю къ былинѣ А. Ѳ. Гильфердингомъ: я имѣю въ виду сербскую пѣсню про Iово и Мару въ переводѣ Н. Щербины, попавшую изъ его «Пчелы» въ репертуаръ былинъ Матрены Меньшиковой (12, 20). Но это пока случай исключительный и имѣетъ въ силу положенiя былины пока иной смыслъ). Ясное дѣло, что въ такого рода просьбѣ мы въ праве предполагать уже прогрессъ въ методѣ передачи стиховъ: на помощь оскудѣвающей традицiи устной передачи является книжка хотя бы и старая, рукописная, которая все болѣе и болѣе съ развитiемъ грамотности прiобрѣтаетъ доверiе, становится все необходимѣе и необходимѣе въ быту: слѣпой калика уже оцѣнилъ ее въ примененiи даже къ своему традицiонному мастерству. Разъ дѣло обстоитъ такъ, полагаю, не будетъ большой смѣлостью зачислить и слѣпца, существующаго для удовлетворенiя духовныхъ потребностей массы, зачислить въ число полезныхъ дѣятелей въ просвѣщенiи народа: направленный умѣло популярный слѣпецъ можетъ явиться хорошимъ проводникомъ полезныхъ и здоровыхъ идей въ массу въ родѣ странствующаго учителя. Поэтому гнать, отталкивать слѣпца не слѣдовало бы, а наоборотъ слѣдуетъ его поддержать, направляя въ желанную сторону постепенно его дѣятельность. Какъ видно изъ репертуара слѣпцовъ, они не чужды современности, вопросовъ настоящаго времени и легко могутъ быть проводниками разумнаго и эстетичнаго развитiя массы, какъ люди близко стоящiе къ этой массѣ, часто даже ближе, нежели наши учителя народныхъ школъ, при томъ, какъ люди, пользующiеся, несомнѣнно, довѣрiемъ этого народа.

Перехожу непосредственно къ собраннымъ мною пѣснямъ. Всего, какъ я сказалъ, сообщилъ мнѣ Артамоновъ болѣе тысячи стиховъ. Къ этой тысячѣ строкъ не относится сказанiе о 12 пятницахъ, которое онъ мне разсказалъ. Стихи же эти следующiе.

  1) Христе Царю (о страстяхъ Хриотовыхъ) — 31 ст.
  2) Родъ Еврейскiй (распятiе и плачь Богородицы) — 20 ст.
  3) Eгоpiй Храбрый — 187 ст.
  4) Александръ II — 77 ст.
  5) Алексѣй, Божiй человѣкъ — 380 ст.
  6) Два Лазаря — 160 ст.
  7) Михаилъ Архангелъ (страшный судъ) — 61 ст.
  8) Иной стихъ о томъ же. — 52 ст.
  9) Плачь Iосифа Прекраснаго. — 26 ст.
  10) Рождество Христово. — 16 ст.
  11) Сонъ Богородицы. — 78 ст.
  12) Иже Христосъ Богъ нашъ (распятiе). — 14 ст.

Всего стало-быть двенадцать номеровъ, съ «двенадцатью пятницами» — тринадцать. Изъ этихъ стиховъ одинъ весьма почтеннаго размѣра — объ Алексѣе — 380 строкъ, два — Егорiй и два Лазаря — средняго, одинъ 160, другой 187 стиховъ, остальные мелкiе отъ 76 до 14 стиховъ. Считать ли репертуаръ Григорiя Артамонова выдающимся по объему или нѣтъ, сказать трудно, потому что, въ противуположность собирателямъ былинъ, послѣ А. Ѳ. Гильфердинга, ставшаго удѣлять не мало вниманiя личности пѣвца и его репертуару, собиратели духовныхъ стиховъ обращали главное вниманiе на самый стихъ, удѣляя слишкомъ мало его самому слѣпцу. Поэтому даже въ лучшихъ по текстамъ и наиболѣе полныхъ сборникахъ, каковы Варенцова, Безсонова, отмѣчается далеко даже не всегда, отъ кого записанъ стихъ, стихи располагаются по содержанiю, а не по пѣвцамъ (Ср. А. Ѳ. Гилъфердингъ, ц. с. I, 233), а замѣтки о самихъ пѣвцахъ отсутствуютъ. Эта небрежность, скорѣе всего, находить объясненiе въ томъ, что до сихъ поръ духовный стихъ, какъ попадающiйся часто сравнительно съ былиной, не былъ предметомъ такой заботливости, какъ она: исчезающая былина цѣнится и на ученомъ рынкѣ выше довольно обыкновеннаго духовнаго стиха (Ср. Квашнина-Самарина. О былинахъ въ сборникѣ П. С. Ефименка (Труды Этногр. Отд. Люб. Естеств. Актроп. и Этногр., кн. V, вып. 2(1878), стр. 1).). Насколько это справедливо, ясно изъ сказаннаго мною раньше: если былина, дѣйствительно, цѣнна, какъ выраженiе поэтическаго настроенiя массы, то отсюда не будетъ вытекать сравнительная безцѣнность стиха, такого же выраженiя поэтическаго же настроенiя, но въ иной области мысли и чувства: suum cuique. И къ духовнохму стиху, при теперешнихъ требованiяхъ науки, долженъ быть примѣненъ тотъ же методъ, что къ собранiю памятниковъ устной словесности вообще, разъ мы поставимъ культурно-психологическую цѣль нашему изученiю. А съ этой точки зрѣнiя важно не только содержанiе произведенiя, но и личность поэта, въ частности его репертуаръ, какъ выраженiе его таланта, интересовъ, т. е. «полное собранiе сочиненiй», если такъ можно условно выразиться. Нѣкоторый матерiалъ, довольно, впрочемъ, ограниченный и не особенно точный, даютъ существующiя собранiя духовныхъ стиховъ для приложенiя и къ нимъ того же метода, что и къ былинѣ: огромный сборникъ Безсонова «Калѣки перехожiе» даетъ возможность до нѣкоторой степени представить себѣ репертуаръ отдѣльныхъ пѣвцовъ духовнаго стиха, говорю: «до нѣкоторой степени», потому что, если редакторъ въ стихахъ, имъ записанныхъ (большая часть идетъ отъ Кирѣевскаго, Якушкина и другихъ собирателей, частью же изъ записей старшаго времени, собранiй рукописныхъ кантъ), если онъ въ этихъ стихахъ обозначилъ имя пѣвца и мѣстность, гдѣ записанъ стихъ, то въ своихъ широко-вѣщательныхъ некритичныхъ предисловiяхъ и послѣсловiяхъ онъ нигдѣ не сообщаетъ (не говоря уже о подробностяхъ касательно личности пѣвца, хотя это и обѣщаетъ въ предисловiи къ 1-му выпуску) о томъ, въ какой степени онъ исчерпалъ репертуаръ своихъ пѣвцовъ, какъ это сообщали Гильфердингъ и Рыбниковъ: у перваго размѣщенiе по пѣвцамъ дѣлаетъ необходимымъ и яснымъ это требованiе, второй (II, стр. XII) прямо заявлялъ, что у такихъ-то пѣвцовъ онъ записалъ «решительно все», а у Бутылки (фамилiя пѣвца) многаго записать не успѣлъ. Но относительно П. А. Безсонова скорѣе можно полагать, что вопросомъ о репертуарѣ онъ не интересовался: по плану его изданiя, по присутствiю «сводныхъ» стиховъ видно, что онъ стремился къ полнотѣ содержанiя, и стихъ, не дававшiй ему новыхъ подробностей сравнительно съ положеннымъ въ основу (онъ его и печатаетъ первымъ въ группѣ однородныхъ, считая его «лучшимъ» по сохранности), въ изданiе не включался. Всетаки, не смотря на это, я бы ослабилъ нѣсколько категорическiй упрекъ Н. С. Тихонравова Безсонову, что послѣднiй не различаетъ даже кантъ отъ стиховъ (Рецензiя въ Отчетѣ о 33 присужденiи Демидовскихъ премiй, стр. 203, 223). Вниманiе Безсонова къ происхожденiю стиха въ его собранiи (изъ чужой записи съ голоса, или изъ книжки или рукописи) сказалось въ обозначенiи всякiй разъ, откуда взятъ этотъ или другой стихъ, показываетъ, что Безсоновъ все-таки различалъ стихъ книжный и устный. Въ послѣдней категорiи онъ отмѣчалъ и пѣвца, котораго онъ самъ слышалъ или имя котораго нашелъ въ своемъ матерiалѣ (таковы были, повидимому, аккуратныя записи Отто изъ Валдайскаго уѣзда, перешедшiя къ Безсонову) (Предисловiе къ первому выпуску). Выбравши на основанiи этихъ помѣтъ стихи, записанные отъ извѣстнаго пѣвца, мы получимъ нѣкоторое понятiе о репертуарѣ каждаго изъ нихъ; конечно, мы этотъ репертуаръ не будемъ, въ силу сказаннаго, считать безусловно полнымъ; но и въ этомъ видѣ репертуаръ пѣвцовъ, вошедшихъ въ «Калѣки пepexoжie», дастъ кое-какiя любопытныя, хотя и приблизительно только опредѣленныя наблюденiя, особенно если мы сопоставимъ репертуаръ слѣпца съ репертуаромъ былиннаго пѣвца, извѣстнымъ намъ, благодаря методу Гильфердинга, вполнѣ точно. Я такъ и сдѣлалъ: выбралъ репертуаръ отдѣльныхъ пѣвцовъ и пѣвицъ изъ «Калѣкъ перехожихъ»; результаты этой работы убѣдили меня въ томъ, что Безсоновъ въ этомъ отношенiи былъ, повидимому, исправнѣе, чѣмъ въ другихъ: онъ, повидимому, дорожилъ устнымъ стихомъ и старался напечатать такой стихъ, а не выкидывать, разъ была хоть какая-нибудь для этого возможность; въ этомъ убѣждаетъ меня то обстоятельство, что, не имѣя въ мысляхъ представить репертуаръ того или иного пѣвца, Безсоновъ тѣмъ не менѣе напечаталъ приблизительно одинаковое число стиховъ каждаго изъ своихъ живыхъ источниковъ; едва-ли это случайность: число стиховъ отъ каждаго колеблется между 9 и 12, одинъ далъ 6, двое 3-4. Приблизительно тѣже цифры и тѣже колебаннiя дали Гильфердингу его былинные певцы и певицы (если не считать, разумеется, такихъ выходящихъ изъ ряда дарованiй, какъ Калининъ, Прохоровъ, Рябининъ, Щеголенокъ). Это убѣждаетъ меня въ томъ, что, сочтя изданныя Безсоновымъ записи оть пѣвцовъ довольно близко выражающими ихъ репертуаръ, я не сдѣлаю большой ошибки. А составъ этого репертуара по содержанiю, какъ мы увидимъ, не противоречитъ наблюденiямъ надъ репертуаромъ «каликъ» вообще, сдѣланмымъ тѣмъ же Гильфердингомъ и Варенцовымъ. Послѣ этихъ предварительныхъ соображенiй, по моему необходимыхъ, мы можемъ сделать сопоставленiе нашего пѣвца съ его старшими товарищами въ бозсоновскомъ сборникѣ. Изъ 10 пѣвцовъ и пѣвицъ у Безсонова пятеро оказались знающими 9-12 стиховъ, одна 6, одинъ 4, одинъ 3, двое по два стиха (Именно 1) Дюдюкинъ (Сакарево, Моск, губ.) 12. 2) Лукерiя (Кислое, Смол. губ.) 12 (впрочемъ, при четырехъ стихахъ у Безсонова помѣта «рукоп. Лукер.» — стихи, записанные Лукерiей, но не сказано, чужiе ли она записала, или свои). 3) Теленковъ (Куднево, Орлов. губ.) 11. 4) Бороздинъ (Мценскъ) 10. 5) Ларiонъ (Боръ, Валдайск. у.) 8. 6) Прасковья (Можайск, у.) 6. 7) Доржениковъ (Каменка, Тульск. г.) 4. 8) Рѣпнинскiй (Орлов. губ. Волх. у.) 3. 9) Антонъ (Боръ, Валд. у.) 2. 10) Онисимъ (Осташковъ) 2. 11) Антипъ (Вокшино, Серп, у.) 2); судя такимъ образомъ, по числу сюжетовъ-стиховъ, нашъ Артамоновъ будетъ принадлежать къ числу довольно богатыхъ по репертуару пѣвцовъ: у него 12 стиховъ, тринадцатое — апокрифическое сказанiе о пятницахъ. Такое же количество, конечно, приблизительно даютъ и пѣвцы былинъ: ясно, что такое количество сюжетовъ вмѣстѣ съ ихъ стихотворной формой подъ силу среднему пѣвцу, устно передающему свои произведенiя: большее же количество указываеть не только на даpoванie и способность пѣвца, но на дарованiе, выходящее изъ ряда обыкновенныхъ въ средѣ носителей устной литературы (По отношенiю къ былинамъ я по Гильфердингу произвелъ такого рода подсчетъ: изъ числа 35 пѣвцовъ и пѣвицъ болѣе 10 былинъ знаютъ четверо; 7—8 былинъ шестеро; 6 былинъ шестеро; 5 былинъ трое; 4—3 былины восьмеро, двѣ — четверо, наконецъ по одной также четверо). Но если обратимся къ объему былинъ и духовныхъ стиховъ, то увидимь сейчасъ же, что дѣло былиннаго сказателя требуетъ гораздо большей и лучшей памяти, нежели дѣло слѣпца-калики: при одинаковомъ почти количествѣ сюжетовъ мы сразу замѣтимь, что былина въ общемъ гораздо больше по объему, нежели духовной стихъ: между послѣдними наиболѣе обширными приходится считать стихи: о Голубиной книгѣ, число стиховъ въ которой колеблятся между 150 и 250 въ наиболѣе полныхъ ея спискахъ, стихъ о Егорiи Храбромъ (150—180 и 290), Ѳеодоре Тиронѣ (120—220 ст.), Дмитрiи Солунскомъ (230 ст.), Алексѣѣ — Божьемъ человѣкѣ (280—380), о Страшномъ суде (150—270 ст.) (По Безсонову: Голубиная кн. № 76—88, Егорiй 98—108, Ѳеодоръ №№ 122—125, Димитрiй № 133, Страшный Судъ №№ 503—506; Алексѣй, стр. 218—238 по Варенцову или нашъ у Артамонова (см. выше). Разумеется, «сводные» стихи, какъ не существующiе на дѣлѣ, мною въ разсчетъ не принимаются), т. е. на кругъ самые обширные духовные стихи надо считать 200—300 строкъ; большинство же стиховъ гораздо меньше, отъ 10 до 50, 60. Между былинами же, по подобному разсчету, мы должны счесть самую короткую строкъ отъ 100 до 120, среднюю 200—400, большую 800—1000 строкъ; былины же меньше 100 строкъ рѣдки, а если есть, то отрывочны; при этомъ не слѣдуетъ забывать, что трудность запоминанiя былины увеличивается сводными былинами, т. е. такими, которыя соединяютъ въ одно нѣсколько сюжетовъ (напр. былины объ Ильѣ, Потокѣ, Добрынѣ, Вольгѣ и Микулѣ) (Если разложить сводную былину, то придется ея части зачислить въ число среднихъ или малыхъ былинъ, но тогда число былинъ у каждаго пѣвца значительно увеличится. Соотношенiе къ духовному стиху останется въ силѣ). Если же мы присмотримся повнимательнѣе къ «старинамъ» со стороны ихъ содержанiя, то и въ этомъ отношенiи замѣтимъ нѣкоторое соотношенiе между сюжетомъ и объемомъ былины; если мы обратимъ вниманiе съ одной стороны на старую былину, т. е. былину кiевскую и вообще южную по происхожденiю, каковы былины объ Ильѣ, Добрынѣ, Потокѣ, Дунаѣ, Чурилѣ, Дюкѣ, и старую новогородскую (Садко, Буслаевъ) и на позднюю суздальско-московскую, каковы такъ называемыя «историческiя» пѣсни о Татарщинѣ, Грозномъ, Ермакѣ, взятiи Казани и т. д., то заметимъ, что старшая былина по объему будетъ обширнѣе, даже если она не циклическая, сводная у пѣвца, нежели поздняя, если даже удалимъ изъ нея такъ называемыя «повторенiя общихъ мѣстъ». Конечно, это наблюденiе безусловно точнымъ считать нельзя, имѣя въ виду, что много былинъ передается въ силу индивидуальныхъ свойствъ пѣвца или сокращенно, или отрывочно, потому что сказатель уже забылъ часть своей былины или не мастеръ въ композицiи. Это наблюденiе, конечно, будетъ правильно главнымъ образомъ для лучшихъ, наиболѣе талантливыхъ, а потому болѣе памятныхъ пѣвцовъ и лучше сохраняющихъ старую традицiю; оно точнѣе всего формулируется такъ: въ общемъ въ числѣ былинъ старшаго времени по происхожденiю чаще будутъ встрѣчаться былины обширныя, нежели короткiя, а въ средѣ былинъ младшаго времени, наоборотъ, преобладать будутъ старины короткiя надъ обширными. Или же такъ: большiя и среднiя по объему былины будутъ приходиться чаще на старыя «старины», меньшiя на младшiя «старины».

Въ этомъ мы убѣдимся путемъ наблюденiя надъ объемомъ «старинъ» старшаго времени сравнительно съ былинами младшаго, если возьмемъ среднюю величину каждой отдѣльной былины на отдѣльный сюжетъ. Не говоря уже о томъ, что въ такъ называемыхъ историческихъ пѣсняхъ мы не встрѣтимъ по объему равныхъ былинамъ о Добрынѣ и Алешѣ или Добрынѣ и Казимiрѣ, обнимающимъ первая 1090 стиховъ, вторая 1020, мы не найдемъ среди нихъ и близко подходящихъ по объему къ былинамъ средней величины: самая крупная «старинка» о Грозномъ въ среднемъ занимаетъ только стиховъ 170—180 въ общемъ, тогда какъ средняя цифра для былинъ о Потокѣ Михайловичѣ выразится цифрой 480—500; самая малая былина — о Вольгѣ и Микулѣ — обнимаетъ 100—110 стиховъ въ среднемъ, а пѣсня о Григорiи Отрепьевѣ только 40—45, при чемъ мы встрѣчаемъ между поздними пѣснями (Король Прусскiй) даже пѣсни въ 20 строкахъ (Для наглядности присоединяю табличку съ указанiемъ средняго числа стиховъ, полученнаго мною по былинамъ Гильфердинга, при чемъ указываю также самую краткую и самую полную былину (не считая скомканнаго или безъ конца, который забылъ сказитель): Потыхъ 480—500 (284—1129), Дюкъ 430—450 (111—642), Садко 400—390 (115—601), Добрыня и змѣй 350—400 (336-589), Илья и Калинъ 330—340 (160—615), Дунай 290—300 (177—452), Добрыня и Алеша 250—300 (147—1090), Ставеръ 250—280 (192—371), Илья и Соловей 220—230 (107—471), Василiй Буслаевъ 200 (144—260), Вольга 200 (195—205), Соловей Будимiровичъ 190—180 (114—285), Илья и сынъ 160—180 (106—338), Илья и Идолище 140—160 (107—274), Королевичи изъ Кракова 140—150 (118—306), Хотенъ Блудовичъ 140—150 (109—182), Чурило (смерть) 140—150 (93—175), Поѣздки Ильи 120-130 (113—153), Добрыня и Марина 110—120 (64-153), Вольга и Микула 100—110 (51—184), Грозный 170—180 (110—290), Наѣздъ Литвы 160—170 (138—198), [Батыга 150—160 (49—265)], Авдотья Рязанка 140, [Ермакъ 130—140 (36—185)], Кострюкъ 100—110 (98—127), Азовъ 75—80 (60—92), Щелкачъ 70—80 (37—95), Земскiй соборъ 70—75 (69—83) Скопинъ 70, Петръ Великiй 60, Отрепьевъ 40—45 (30—68), Стенька Разинъ 40—45, Шведская война 30—40, Взятiе Казани 30—40, Король Прусскiй 20. Пѣсни о Ватыгѣ, какъ представляющiя передѣлку былинъ объ Ильѣ, и Ермакъ, также созданный на основахъ подобныхъ же былинъ объ Ильѣ, считаю не характерными для даннаго случая и любопытными въ иномъ отношенiи). Въ средѣ же историческихъ пѣсѣнъ не лишено интереса отмѣтить преобладанiе сравнительно краткихъ и даже весьма краткихъ стихотворенiй и сравнительно небольшое ихъ численное количество: если былины о Грозномъ еще приближаются къ средней и малой старой былинѣ, то пѣсни о Щелканѣ, Скопинѣ, редко, даже въ наиболѣе обширныхъ перескаэахъ, заходятъ за предѣлы малой былины старшаго происхожденiя; если мы можемъ насчитать отъ 35—40 сюжетовъ для былинъ старшаго времени, дожившихъ до нашихъ дней (Миллеръ, Вс., Очерки, 83), то для позднихъ былинъ мы найдемъ уже гораздо меньше (отъ 15—20). При этомъ нельзя не отмѣтить и слѣдующаго: нѣкоторые сюжеты историческихъ пѣсенъ (Батыга, Ермакъ) представляютъ изъ себя ясное приспособленiе старой темы къ позднимъ событiямъ. Наконецъ, нельзя не замѣтить нѣкоторой связи между историческимъ событiемъ и объемомъ этой исторической пѣсни: чѣмъ позднѣе событiе, тѣмъ въ большинствѣ случаевъ будетъ и короче пѣсня; конечно она будетъ, разумѣется, короче старой «старинки». Эти общiя наблюденiя надъ былиной даютъ нѣкоторое право предполагать, что старая былина, перешедшая съ юга на сѣверъ или зародившаяся на сѣверѣ, дала происхожденiе поздней былинѣ (исторической пѣснѣ) тогда, когда былинное творчество вообще стало уже менѣе интенсивно: сюжеты Московскаго и, можетъ быть, даже московско-суздальскаго времени не могли уже излагаться въ такомъ обширномъ видѣ, какъ старшая былина; иначе: творчество уже ослабѣвало по части созданiя былины, какъ въ смыслѣ объема, такъ и числа входящихъ въ обработку сюжетовъ. Расцвѣтъ же исторической пѣсни приблизительно надо относить къ XVI вѣку (Грозный, Ермакъ), но и тогда уже творчество въ этой области иногда оказывалось слабымъ настолько, что прибѣгало къ перелицовкѣ стараго репертуара на новый ладъ, какова былина о Ермакѣ, и чѣмъ позднѣе, тѣмъ объемъ пѣсни все короче и короче.

Духовный стихъ, какъ извѣстно, точно также въ это время получаетъ свое развитiе: конецъ XV—XVII в. — время созданiя стиха въ той формѣ, какъ мы его знаемъ теперь. А это хронологическое опредѣленiе вполне подтвердится и объемомъ нашего духовнаго стиха, поскольку этотъ объемъ выражаетъ степень творческой силы: нашъ духовный стихъ, живущiй тою же жизнью, что и былина, въ самыхъ крупныхъ своихъ предетавителяхъ едва достигаетъ объема средней, а чаще малой былины. Еще въ одномъ отношенiи можно намѣтить аналогiю между былиной и духовнымъ стихомъ, именно въ особенностяхъ стиха: въ позднихъ духовныхъ стихахъ, перешедшихъ въ устную передачу изъ кантовъ и псальмъ, можно замѣтить влiянiе школьныхъ виршъ въ видѣ стремленiя сохранить не только славянизмы условнаго школьнаго языка стихотворенiя; но и риѳму, хотя, разумѣется, далеко не послѣдовательно, напр.

Жиды совѣтъ сотворяли
И они думали-гадали,
И хотятъ Христа-Бога поймати,
И ко смерти Его предати.
Iуда жидамъ и течилъ,
Да самъ и прорѣчилъ и т. д.
(Калѣки, IV, 199 (№ 372))

Это же влiянiе книжной риѳмованной поэзiи, которое можетъ быть понятно въ духовномъ стихѣ, тѣсно связанномъ съ книжной литературой и возникавшемъ преимущественно въ связи со школой, это же явленiе находимъ и на сѣверѣ, гдѣ школьная лирика далеко не могла такъ далеко простирать свое влiянiе, какъ южнѣе, и въ исторической пѣснѣ, которую поетъ тотъ же сказитель, что и старую былину; если здѣсь мы найдемъ еще меньше послѣдовательности въ стремленiи къ риѳме, то во всякомъ случаѣ должны будемъ замѣтить, что тяготѣнiе къ созвучiю въ концѣ стиха, весьма близкому уже къ риѳмѣ, чѣмъ позднѣе, тѣмъ становится замѣтнѣе; его не чужда и старая былина, но здѣсь она не бросается такъ въ глаза, и примѣры его довольно ограниченны, не пестрятъ такъ былину, какъ въ болѣе позднихъ «старинкахъ»; это большею частью «эпическая» тавтологiя, усиливающая, какъ повторенiе съ небольшимъ новымъ оттѣнкомъ, первый членъ повторенiя; напр.:

126. Тутъ то Добрыня закручинился,
Тутъ то Добрыня запечалился.
Онъ приходить Добрыня во свой какъ домъ,
Онъ садился на брусову нову лавочку,
Онъ повѣсилъ голову самой зени.
Подходитъ къ ему родна матушка,
Она стала Добрынюшку выспрашивати
Она стала Добрынюшку вывѣдывати:
«О чемъ ты, Добрынюшка, кручинишься»
«О чемъ ты, Добрынюшка, печалишься?»

Отвѣтъ держалъ Добрыня къ родной матушкѣ:

— Не объ чёмъ я Добрыня не кручинюся
— Не объ чёмъ я Добрыня не печалуюсь.
— Только дай-ко мнѣ-ка, матушка, прощеньицо
140. — Только дай-ко мнѣ благословеньицо…
Гильфердингъ (№ 64).

Далѣе въ той же былинѣ мы не найдемъ уже такой группировки созвучiй въ концѣ. Если же мы возьмемъ позднюю былину или пѣсню, то, кромѣ иного построенiя стиха, уже болѣе короткаго, нежели въ старой былинѣ, замѣтимъ тяготенiе къ созвучнымъ окончанiямъ, довольно рѣшительное у пѣвца. Если въ былинѣ о Кострюкѣ (№ 24) еще не такъ бросается въ глаза пристрастiе къ созвучiямъ, то всеже не обратить на него вниманiя нельзя:

Въ той было столичѣ,
Въ дальнею граничѣ
Была поляница та крымская,
Царица татарская
5. Съ Кострюкомъ прiумиласи,
Съ молодымъ сговариласи
Ѣхать въ царство русiйскоё
8. Государство московскоё
. . . . . . . . . .
16. Чтобъ палаты онъ разглаживалъ,
А ёнъ ѣствы-ты налаживалъ,
А ёнъ питья-ты да пристанавливалъ,
. . . . . . . . . .
24. Есть ли борци на дворци,
Да удалы добры молодцы
Съ Кострюкомъ-то поборотися
Съ удалымъ попытатися,
Съ плеча да богатырскаго
29. Съ личя-то молодецкаго.
. . . . . . . . . .
32. Еще есть у меня борци на дворци
Ай удалы добры молодцы,
Съ Кострюкомъ-то попытатися
Съ молодымъ поотвѣдати
А и плеча да богатырскаго,
39. А личя его да молодецкаго.
. . . . . . . . . .
44. И не бьются есть не борются,
45. Одной кашки есть напорются.

Такое же стремленье замѣтно, напр. и въ пѣснѣ о князѣ Михайлѣ (№ 299), которая начинается прямо риѳмованной пословицей:

Женился — не спросился,
Повѣнчался — не сказался.
Далѣе:
Его матушка родима
Скоро съ двора проводила,
Парку баенку топила
. . . . . . . . . .
Князь Михайло прослезился,
Въ Онегушко бросился…

Въ пѣснѣ объ Азовѣ прямо группами попадаются созвучiя (№ 37):

54. Какъ пятьсотъ телѣжекъ просмотрили,
Еще другихъ телѣжекъ не сустигли,
Они всѣхъ они возовъ-то запустили,
Они зачали въ Азовѣ торговати,
А своихъ они товаровъ продавати,
А заморскiихъ они стали покупати,
А булатнiихъ возцовъ тыхъ отдирати,
Еще черныихъ юхтовъ тыхъ открывати,
Да оттудова молодцовъ тыхъ выпускати.
Еще зачали казачки-то тутъ гуляти,
Они начали въ Азове шурмовати,
65. Да начали турчановъ убивати.

Если въ пѣснѣ объ Азовѣ еще можно приписывать это тому, что эта былина пришлая (ср. Гильфердинга, I, 58—59), то въ пѣснѣ о Казани (№ 160), пѣтой Касьяновымъ рядомъ съ былиной о Дюкѣ и Потыкѣ, мы опять отмѣтимъ наклонность къ созвучнымъ окончанiямъ стиховъ (Касьяновъ грамотный, любитель цервовныхъ книгъ (Гильфердингъ, II, 516). Однако это не отразилось въ сторону риѳмы въ его былинахъ. Ясно, что его грамотность здѣсь ни при чемъ. Вся пѣсня очень короткая — 32 стиха):

5. Казань городъ покорилъ,
Подъ Казанку подъ рѣку онъ подкопы подводиль,
За Сулой за рѣку бочки съ порохомъ катилъ.
. . . . . . . . . .
9. А татаре-то по городу похаживаютъ,
Они всякiе похабности оказываютъ.
. . . . . . . . . .
18. Какъ тутъ всѣ пушкари призадумалися
Призадумалися да припечалилися.
. . . . . . . . . .
21. Ты позволь, государь, слово выговорить!
Не успѣлъ пушкарь слово вымолвить.
. . . . . . . . . .
26. Татаре тутъ всѣ устрашилися,
Они бѣлому царю да покорилися.
. . . . . . . . . .
31. Подъ святой Русью непобѣдимою,
Непобѣдимою Богомъ любимою.

(Число примѣровъ можно бы увеличить для «исторической пѣсни» и еще: те же, напр., особенности въ стилѣ и настроенiи найдемъ въ народныхъ пѣсняхъ объ Алексѣе Михайловичѣ и послѣдующемъ времени кончая смертью Петра I, написанныхъ Н. И. Костомаровымъ и А. Н. Мордовцевой въ Саратовской губ. (см. «Летописи» Н. С. Тихонравова, IV (1862, отд. 2, стр. 27 и сл.))

Еще рѣшительнѣе это же стремленiе отмѣтимъ въ балагурныхъ пѣсняхъ, шуточныхъ старинкахъ, напр. въ пѣснѣ про «Большого быка» (№ 297). Здѣсь запѣвъ ясно риѳмуется:

Да всѣ-то теперь разбѣжалися,
Да всѣ-то теперь роскучалися,
И со того со двора со боярскаго
Да съ того помѣстья государскаго:
Да, князья, послушайте,
Да, бояра, послушайте.
Да мужички ты земскiе
И старички деревенскiе,
Да ребятушки махотные
Да крестьянушки пахотные.
. . . . . . . . . .

Въ самой старинѣ то же стремленiе:

21. Да не ѣлъ ли онъ да ни утятинки,
Да не ѣлъ ли онъ да ни лебедятинки
Захотѣлъ поѣсть урослой телятинки.

Въ варьянтѣ (№ 303) еще чаще:

35. Да какъ самъ то похаживаётъ.
Да какъ самъ то покрякиваётъ,
Бородой то потряхиваётъ,
Да какъ самъ выговариваётъ.
. . . . . . . . . .
46. Да онъ часто по Волги ходилъ
Да онъ много-то сёлъ тамъ громилъ
Да тѣмъ и голову кормилъ.
. . . . . . . . . .
54. Да какъ онъ воръ догадливъ былъ
Быку липовы лапотци обулъ,
Наперёдъ онъ пятами повернулъ
Да какъ быка-то увёлъ
Да завелъ быка въ рощицу,
Привязалъ быка къ деревцу.
Да какъ самъ то похаживаётъ,
Да какъ самъ приговариваётъ
— Да какъ кто-то быка-то увёлъ,
— Да и тотъ-то безвестно ушелъ,
— Да какъ кто съ быка кожу сдерётъ

— Да и тотъ концомъ пропадётъ.
Да какъ былъ то Алёша мясникъ,
Да у него кулаки мясны,
Да у него клепики востры.
Да какъ ткнулъ быка палкой въ лобъ
Да какъ ткнулъ клепикомъ то въ бокъ…

Говоритъ объ этихъ измѣненiяхъ въ стилѣ старинной былины, какъ о результатѣ прямого влiянiя книжной риѳмованной поэзiи (что вполнѣ умѣстно въ духовномъ стихѣ), въ данномъ случаѣ едва ли можно. Какъ видно изъ приведенныхъ примѣровъ, стремленiе къ созвучiямъ въ концѣ стиха характеризуетъ преимущественно пѣсню уже иного пошиба — шуточную, сатирическую, слабѣе историческую, еще слабѣе былину. Въ этой послѣдней, кромѣ указаннаго выше примѣра «эпической тавтологiи», можно замѣтить нѣкоторую наклонность къ созвучiямъ въ «зачинахъ» и концахъ былинъ, гдѣ зачинъ или конецъ этотъ носить прибауточный характеръ (ср. Вс. Миллеръ, Очерки, 34—35) напр., въ былинѣ о Батыгѣ (№ 60, 18).

Толстобрюхiя бабенки Лёмшозёрочки,
Ай пучеглазия бабенки Пошозёрочки,
Ай Дунай, Дунай, Дунай,
Да болѣ пѣть впередъ не знай.

Эти прибаутки по своему характеру, отразившемуся въ иныхъ случаяхъ и на самой былинѣ, ведутъ свое происхожденiе отъ когда то существовавшихъ спецiалистовъ въ обработкѣ былинъ — веселыхъ людей-скомороховъ (Миллеръ Вс., Очерки, 52). Люди эти, сколько мы знаемъ о нихъ, не быти чужды нѣкотораго знакомства съ искусственной поэзiей, хорошо знали и народную, устную, существовали еще въ XVIII вѣкѣ (свидѣтельство В. Н. Татищева) (Исторiя Россiйская I, 44 (Спб. 1768). Я прежде у скомороховъ пѣсни старинныя о князѣ Владимирѣ слыхалъ, въ которыхъ женъ его именами, такожъ о сильныхъ людяхъ Ильѣ Муромцѣ, Алексѣѣ Поповичѣ, Соловьѣ Разбойникѣ, Долкѣ Степановичѣ и проч. упоминаютъ и дѣла ихъ прославляютъ». Ср. Миллеръ Вс., Очерки, стр. 63—64); они то и наложили свою печать на былину, преимущественно позднюю, на «былину-новеллу», по терминологiи: Вс. Ѳ. Миллера, но коснулись и старой былины, напр., о Василiи Буслаеве, какъ это заметилъ И. Н. Ждановъ (Былевой эпосъ, стр. 401). Если мы представимъ себѣ скомороховъ, вообще старыхъ профессiональныхъ былинныхъ пѣвцовъ, такимъ посредствующимъ звеномъ между книжной поэзiей и устной, и отнесемъ на долю этихъ спецiалистовъ выработку и самой формы устной поэзiи, то не будетъ, полагаю, ошибкой, на долю этихъ спецiалистовъ отнести и стремленiе къ риѳмѣ. Хронологически эти «риѳмованныя» пѣсни должны быть признаны поздними по происхожденiю и своей обработкѣ, т. е. въ нихъ мы можемъ наблюсти уже иные вкусы относительно поэзiи и ея формы, отразившiеся и на старой былинѣ. Иной вопросъ: откуда идетъ эта форма? Отвѣтить на него можно только гадательно: риѳмованная поэзiя книжная съ XVII вѣка получаетъ у насъ права въ литературѣ, нѣкоторое стремленiе къ созвучнiю (параллель такъ называемой «аллитерацiи» другихъ народныхъ словесностей) не чуждо и раньше нашей народной поэзiи, напр. загадкѣ, особенно пословицѣ. Поэтому, нельзя ли видѣть расширенiе этой черты народной поэзiи подъ влiянiемъ риѳмачества XVII—XVIII в. въ отмѣченномъ нами стремленiи къ созвучнiю и риѳме и въ народной пѣснѣ указаннаго характера въ рукахъ профессiональныхъ пѣвцовъ, ближе соприкасавшихся съ книжной литературой, нежели пѣвцы и пѣвицы обрядовой пѣсни? Въ связи съ этимъ надо представлять себѣ и другое измѣненiе формы: укороченiе стараго былиннаго стиха въ исторической пѣснѣ и въ шутливой, на что указано было выше. Эта черта даетъ опять параллель къ искусственной поэзiи, которая также (до силлабовъ Полоцкаго и Кантемира) предпочитаетъ короткiй стихъ длинному: нашъ кантъ и псальма (Подробнѣе см. П. И. Житецкiй. Мысли о малорусской думѣ (Кiевъ, 1893), стр. 160 и сл.) также въ отличiе отъ стараго стиха, построеннаго на манеръ старой былины (напр., стихъ о Ѳеодорѣ Тиронѣ), и въ народной передачѣ сохраняетъ короткiй стихъ, какъ и большинство духовныхъ стиховъ народнаго происхожденiя предпочитаютъ стихъ более короткiй, нежели былинный.

Все сказанное до сихъ поръ о риѳме и формѣ стиха въ былинѣ и духовномъ стихѣ заставляетъ еще разъ считать духовный стихъ и позднюю «старинку» одинаково поздними по происхожденiю, т. е. связать и форму стиха и объемъ ихъ съ позднимъ временемъ и измѣненiемъ литературныхъ вкусовъ (Сказанное справедливо будетъ относительно поздней исторической малорусской пѣсни — думы, См. Житецкiй, у. с., стр. 3 и слѣд). Съ другой стороны, отсюда же слѣдуетъ, что, если форма стиха, въ частноности его короткость и стремленiе къ созвучiямъ, едва-ли могутъ быть и для «старины» и для духовнаго стиха возводимы къ одному источнику непосредственно: въ былинѣ это стремленiе объясняется влiянiемъ книжной поэзiи черезъ посредство народнаго созвучiя и снещiалиста по народной поэзiи, въ духовномъ стихѣ непосредственно переходомъ канта и псальмы; въ менѣе книжныхъ стихахъ отношенiе къ народной былинѣ будетъ т. о. тѣснѣе. Такимъ образомъ, если аналогiя, намѣченная нами выше, и есть, то объясненiе ея для каждой группы — былины и стиха — будетъ не одно и то же, а будетъ обобщаться только на почвѣ общаго источника, которымъ каждая группа воспользовалась иначе: аналогiя будетъ указывать на общее измѣненiе вкуса въ позднее время XVII— XVIII вѣка.

Я умышленно остановился на формѣ и объемѣ духовнаго стиха и былины: сравненiе ихъ даетъ, какъ видимъ, матерiалъ для ихъ исторiи при взаимномъ ихъ сопоставленiи и оправдываетъ мысль, что эта связь между ними есть и на дѣлѣ въ условiяхъ времени, когда возникала поздняя былина и духовный стихъ. А это и внѣшнимъ образомъ подтверждается тѣмъ, что, не раздѣляя строго обѣ области поэзiи въ своемъ сознанiи, пѣвецъ былипъ объединяетъ въ своемъ репертуарѣ иногда и духовный стихъ, особенно былино-образный, и настоящую богатырскую былину и новеллу, а калика знаетъ также иногда и былины, нѣсколько окрашивая ихъ чертами своей профессiи. Здѣсь калика, впрочемъ, нѣсколько ригористичнѣе, какъ мы видѣли, былиннаго сказителя (Фепоновъ, см. выше): причина этого въ томъ, что калика еще сохраняетъ черты профессiональнаго пѣвца, сказитель же былины уже пересталъ имъ быть. Наконецъ, и на сѣверѣ, гдѣ калика имѣетъ въ своемъ распоряженiи былинный матерiалъ для расширенiя своего репертуара по требованiю вкусовъ современныхъ ему слушателей, расширенiе это происходить въ ту же сторону, что и у южнаго калики, былинъ не знающаго: онъ въ число своихъ задачъ включилъ уже и забаву слушателей и, хотя неохотно, внесъ въ репертуаръ уже шуточныя произведенiя: калика Фепоновъ, пѣвшiй духовные стихи и былины, такъ же какъ его учитель Мѣщаниновъ, поетъ веселыя «небылицы» (Гильфердингъ, I, 456, прим.; ср. В. Миллеръ, Оч., 35), а также шуточную сатирическую «поэму» Птицы (№ 62); певецъ былинъ Завалъ (Гильфердингъ, III, 473—474) знаетъ только двѣ былины, а больше сказокъ, шутливыхъ повѣстишекъ, а въ числѣ ихъ и «Большого Быка» (№ 303); человѣкъ это бывалый, исколесившiй чуть не всю Россiю, стало быть, до извѣстной степени не представитель только мѣстныхъ узкихъ вкусовъ. Нашъ Артамоновъ, какъ мы это уже видѣли, также, несмотря на свое каличество, невольно расширилъ свой репертуаръ въ ту же сторону, распѣвая Камаринскую и Ѳому съ Еремой. Ясно, что въ настоящее время потребность въ народной пѣснѣ, преимущественно шутливаго, забавнаго характера, можетъ считаться общераспространенной: отъ пѣсни требуютъ не только утѣхи въ старинномъ смыслѣ этого слова, но и веселой забавы, потѣхи. Ботъ и съ другой стороны мы приходимь къ тѣмъ же наблюденiямъ, какiя мы получили и раньше, на основанiи непосредственныхъ наблюденiй надъ исполнителемъ духовнаго стиха: репертуаръ и содержанiе былинъ и духовныхъ стиховъ даютъ намъ одинаковыя показанiя. Такимъ образомъ, какъ былину приходится считать у современныхъ исполнителей выраженiемъ старой традицiи, а историческую и шутливую пѣсню относить къ младшей традицiи и современности, точно также и духовный стихъ современнаго калики — остатокъ старой профессiональной традицiи, а его мiрскiя пѣсни уже искаженiе этой традицiи. Поэтому мы въ нашемъ изученiи современной каличьей литературы смело можемъ раздѣлять эти области: рѣзкое различie по характеру между духовнымъ стихомъ и веселой пѣсней не допускаетъ даже такого взаимовлiянiя двухъ областей, какое мы могли намѣтить въ былинѣ: духовный стихъ скорѣе пропадетъ самъ, нежели превратится въ шуточный. Въ немъ могутъ имѣть влiянiе другiя — болѣе, такъ сказать, серьезныя — области творчества, каковы, напр., обрядовыя пѣсни, суевѣрiя, но никакъ не балагурная шутка, это наслѣдiе скомороха и народнаго юмора. Поэтому, не рискуя сдѣлать ошибку въ методѣ, мы можемъ обратиться къ изученiю духовнаго стиха Артамонова, оставя въ сторонѣ его Камаринскую и Ѳому съ Еремой, и обратиться прежде всего къ сравнительному изученiю репертуара его. Кое-какiя общiя замечанiя мною уже сдѣланы. Болѣе детальное ознакомленiе дастъ возможность дополнить сказанное.

По мѣстностями, гдѣ записаны стихи, мы можемъ отчасти судить о большей или меньшей популярности того или другого стиха вообще: чѣмъ разнообразнѣе эти мѣстности, тѣмъ шире районъ его распространенiя. То же указанiе даетъ и частое или рѣдкое помѣщенiе того или другого стиха въ репертуаръ пѣвца: стихъ, помѣщаемый въ репертуаръ часто, записанный у многихъ пѣвцовъ, репертуаръ которыхъ извѣстенъ, надо признать любимымъ стихомъ, популярнымъ. На основанiи этихъ принциповъ Варенцовъ (Сборникъ духовныхъ стиховъ, Спб., 1860) призналъ любимыми мотивами каличьихъ пѣсенъ: житiе Алексѣя, Божьяго человѣка, притчу о Лазарѣ, стихи о страшномъ судѣ (стр. 5); тотъ же ходячiй репертуаръ для каликъ сѣвера призналъ и Гильфердингъ (Онежск. Былины, I, 15). То же наблюденiе вынесемъ и мы, если прослѣдимъ репертуаръ тѣхъ пѣвцовъ, съ которыми имѣлъ дело Безсоновъ. Пѣвцы эти идутъ изъ различныхъ мѣстностей: Орловск. губернiи, с. Руднева, Мценска, Болоховскаго уезда той же губ., Валдайскаго у., Осташкова, Серпуховского у., Можайскаго, Тульск. губ., Смоленской губ,, Московск. губ. (Саларево) и др., вообще изъ средней полосы Россiи; стихи, ими пѣтые, могутъ считаться для этихъ мѣстъ популярными, если они часто встрѣчаются въ репертуарѣ пѣвцовъ (Этотъ подсчетъ темъ и стиховъ я нѣсколько расширяю, прибавляя къ репертуарамъ нашихъ пѣвцовъ данныя изъ сборника Безсонова, при чемъ приняты во вниманiе только стихи, идущiе изъ записей отъ сказителей, и опускаются идущiе изъ старыхъ тетрадокъ. Въ вопросѣ о степени распространенiя стиха въ наше время этотъ подсчетъ можетъ дать нѣкоторое представленiе о популярности, не претендуя на точное цифровое определенiе. Здѣсь репертуаръ не играетъ такой роли, какъ въ анализѣ творческой способности певца)

На первомъ мѣстѣ по популярности придется поставить стихи о Страшномъ судѣ: пѣвцы и пѣвицы Безсонова (*) знали ихъ больше другихъ, при чемъ каждый исполнитель зналъ ихъ по нѣскольку разныхъ: такъ, Телёнковъ зналъ 3, Ларiонъ 2, Дюдюковъ, Бороздинъ по два, а Лукерья даже 4, нашъ Артамоновъ зналъ также два.

* Для большей наглядности привожу составленные мною изъ Безсоновскаго сборника репертуары его пѣвцовъ (см. выше, прим.), присоединяя №№ по изданiю (налѣво) и число строкъ въ каждомъ стихѣ (направо): I. Телеёнковъ: 1) 323. Жена милосердая (57), 2) 450. Страшный судъ (14), 3) 451. Тоже (39), 4) 500. Тоже (39), 5) 484. Чудная царице Богородице (65), 6) 575. Василiй Кесарiйскiй (125), 7) 584. Двѣнадцать пятницъ (202), 8) 616. Сонъ Богородицы (70), 9) 662. Плачъ Адама (62), 10) 675. Житiе человеческое (37), 11) 603. Прасковья-Пятница (27). II. Ларiонъ: 1) 321. Жена милосердая (54), 2) 371. Распятiе (и плачъ Богородицы) (73), 3) 459. Страшный судъ (62), 4) 497. Тоже (116), 5) 483. Пречудная царице Богородице (81), 6) 573. Василiй Кесарiйскiй (55), 7) 593. Двѣнадцать пятницъ (48), 8) 652. Плачъ Адама (64). III. Дюдюкинъ: 1) 77. Голубиная книга (148), 2) 98. Егоpiй (152), 3) 122. Ѳедоръ Тиронъ (214), 4) 140. Борисъ и Глебъ (126), 5) 317 Рождество Х-во (25), 6) 322. Жена милосердая (90), 7) 454. Страшный судъ (39), 8) 502. Тоже (62), 9) 377. Распятие (и плачъ Богор.) (12), 10) 656. Плачъ Адама (32), 11) 23. Лазарь (134), 12) 48. Iоасафъ-царевичъ (52). IV. Бороздинъ: 1) 46. Iоасафъ-царевичъ (63), 2) 79. Голубиная книга (99), 3) 100. Eгорiй (188), 4) 372. Распятiе (36), 5) 485. Чудная царице Богородице (58). 6) 452. Страшный судъ (43), 7) 507. Тоже (180), 8) 613. Сонъ Богородицы (48), 9) 614. Тоже (66). 10) 664. Плачъ Адама (71). V. Лукерья. 1) 25. Лазарь (148), 2) 32. Алексѣй, чел. Бож. (325), 3) 43. Плачъ Iосифа (20) — («рукоп.»). 4) 44. Тоже (19) («рукоп.»), 5) 58. Iоасафъ-царевичъ (72). 6) 115. Eгорiй (133), 7) 134. Димитрiй Солунскiй (88), 8) 314. Рождество Х-во (32), 9) 465. Страшный судъ (26) («рукоп».), 10) 466. Тоже (27), 11) 469. Тоже (71), 12) 511. Тоже (112). VI. Прасковья. 1) 20. Лазарь (117), 2) 113. Eгорiй (126 безъ конца), 3) 172. Дочь тысячника (41; безъ конца), 4) 391. Плачъ Богородицы (42; «хожденiе»), 5) 400 д. Тоже (30), 6) 604. Прасковья-Пятница (12). VII. Доржениковъ. 1) 78. Книга Голубиная (139), 2) 47. Iоасафъ-царевичъ (90), 3) 99. Eгорiй (187), 4) 141. Борисъ и Глѣбъ (111). VIII. Рѣпнинскiй. 1) 574. Василiй Кесарiйскiй (85), 2) 581. Двѣнадцать пятницъ (111), 3) 663. Плачъ Адама (48). IX. Антонъ. 1) 461. Страшный судъ (68), 2) 653. Плачъ Адама (116 въ полустихахъ). X. Антипъ. 1) 76. Голубиная книга (182), 2) 572. Василiй Кесарiйскiй (162). XI. Онисимъ. 1) 84. Голубиная книга (165), 2) 331. Жена милосердая (70).

Сюда же по содержанiю надо присоединить стихъ о чудной царицѣ, который встретѣлся у троихъ изъ нашихъ пѣвцовъ, тѣхъ, которые знали и предыдущiе стихи о Страшномъ судѣ. Это наблюденiе надъ рядомъ частныхъ случаевъ, каковы наши, подкрѣпляется и въ болѣе обширныхъ размѣрахъ: группа стиховъ о Страшномъ судѣ принадлежитъ къ числу обширнѣйшихъ и въ сборникѣ Безсонова (вып. 5): у него оказалось собранными изъ устъ сказителей восемь разновидностей этой темы въ 60 слишкомъ пересказахъ, не считая массы тѣхъ же стиховъ, найденныхъ въ тетрадкахъ; среди нихъ оказался по количеству наиболѣе
популярными стихъ съ началомъ:

Плачемъ ужасаемъ,
На Страшный часъ помышляемъ,

создавшiйся, кстати сказать, подъ несомнѣннымъ влiянiемъ извѣстнаго церковнаго пѣснопѣнiя въ чинѣ по усопшемъ; этотъ стихъ далъ Безсонову 22 записи. Его спѣлъ и нашъ Артамоновъ. Наименьшей популярностью въ этой группѣ пользуется стихъ съ началомъ:

Придеть намъ время предпослѣднея
Будеть нашимъ грѣшнымъ душамъ разсужденiя,

спетый только Лукерьей (Смол. губ., Краснинск у. дер., Кислое; № 511). Но этотъ же стихъ знаетъ и Артамоновъ, озаглавливая его именемъ «Архангела Михаила» (У Лукерьи онъ зовется «Грѣшница»; Ср. Безсоновъ, V, 232, прим.), какъ это дѣлаютъ и другiе пѣвцы, относя это заглавiе къ стиху:

Еще бы зналъ человѣкъ житiе вѣку себѣ,
Своей бы силой поработалъ
(№ 512-516; ср. примѣч. къ № 511 у Безсонова (V, 236)).

Затѣмъ, по популярности слѣдуетъ вторымъ у нашихъ певцовъ поставить известный плачъ Адама: его дали шестеро изъ пѣвцовъ Безсонова. Это одинъ изъ самыхъ старыхъ стиховъ, встрѣчающихся въ нашей письменности и давно уже извѣстный по своей связи съ апокрифич. сказанiями объ Адамѣ (Вторая редакцiя «Адама»; см. Тихонравова «Пам. отр. лит.», I, 299), весьма часто встрѣчающихся у каликъ: у Безсонова 17 устныхъ записей, и рядъ записей въ тетрадкахъ. Нашъ Артамоновъ этого стиха не знаетъ, почему — сказать трудно; можетъ-быть, причина этого лежитъ въ томъ, что стихъ объ Адамѣ пользуется распространенiемъ среди раскольниковъ (ср. Безсонова, № 632—634); въ мѣстности же, гдѣ живетъ Артамоновъ, кажется, не видно влiянiя раскольниковъ, т.-е. нѣтъ данныхъ для поддержанiя интереса къ стиху; а можетъ быть — это и случайность.

Не меньшей популярностью пользуются у нашихъ пѣвцовъ и «Страсти», т. е. стихи о крестной смерти Спасителя, плачъ Богородицы; сюда же по содержанiю близко подходитъ и извѣстный «Сонъ Богородицы»: первые оказались въ репертуарѣ четырехъ изъ пѣвцовъ Безсонова, у одной пѣвицы даже два разныхъ плача; второй у двухъ, при чемъ одинъ калѣка зналъ два стиха объ одномъ и томъ же. Всѣ эти стихи представляютъ нѣсколько разнообразныхъ обработокъ темы, по меньшей мѣрѣ, четыре, не считая Сна Богородицы, и дали тридцать слишкомъ пересказовъ Безсонову (не считая взятаго изъ тетрадокъ). И нашъ Артамоновъ зналъ два стиха о Распятiи, одинъ названный имъ «Христе Боже» и подходящiй подъ первую группу Безсонова, съ началомъ:

Жиды совѣтъ сотворяли
И они думали гадали,
(Безсоновъ, V, 199 (№ 372))

другой, коротенькiй, не подходящiй ни подъ одинъ изъ напечатанныхъ Безсоновымъ. Знаетъ онъ и «Сонъ Богородицы», близко подходящiй къ стиху съ началомъ:

Сонъ Богородицы явился.
Свѣтъ Мать и Марiя Пресвятая
Съ вечери въ раю почивала
(Тамъ же VI, 197 (№ 616))

Часто встрѣчается у пѣвцовъ и стихъ о Георгiи, пять пересказовъ котораго дали пѣвцы Безсонова, всего записей у него 17, всѣ изъ устъ пѣвцовъ; небольшое число стиховъ о Георгiи сравнительно съ предъидущими находитъ себѣ объясненiе въ объемѣ стиха, принадлежащаго къ числу довольно обширныхъ (до 200 строкъ и болѣе); этотъ стихъ въ довольно полномъ видѣ знаетъ и нашъ Артамоновъ.

Приблизительно такъ же популярна у пѣвцовъ и Голубиная книга (четверо изъ пѣвцовъ Безсонова; 16 записей всего). Артамоновъ знаетъ про нее по слухамъ, но не поетъ (см. выше).

Стихъ о Лазарѣ, какъ близко подходящiй по содержанiю къ положенiю слѣпцовъ-нищихъ, по мнѣнiю собирателей, считается типичнымъ стихомъ каличьимъ; но у Безсонова знали его только трое, всего у него набралось только семь записей. Скорѣе всего это можно счесть индивидуальной особенностью собраннаго матеpiaлa у Безсонова: эти стихи часто попадались другимъ собирателямъ напр: (Варенцову, стр. 66 слѣд. 212 слѣд.). Обстоятельный стихъ даетъ и нашъ Артамоновъ.

Въ подобномъ же положенiи приходится считать и стихъ объ Алексѣѣ, человѣкѣ Божiемъ, хотя только одинъ разъ попался Безсонову онъ у его пѣвцовъ, и только восемь пересказовъ вошло въ его сборникъ; нельзя не отмѣтить и того, что стихъ объ Алексѣѣ принадлежитъ къ числу такихъ же объемистыхъ, какъ и стихъ о Георгiи; тѣмъ не менѣе онъ и помимо Безсонова попадался собирателямъ (Варенцовъ, 219—228). У Артамонова стихъ объ Алексѣѣ оказался самымъ крупнымъ по объему — 380 строкъ.

Короткаго, но весьма популярнаго, скорѣе всего благодаря тѣсной связи съ идеями раскольничьихъ сектъ, стиха о царевичѣ Iоасафѣ, въ пустыню отходящаго, у нашего Артамонова не оказалось, хотя четверо пѣвцовъ Безсонова его знали, а ему удалось собрать болѣе 25 записей въ двухъ или трехъ версiяхъ. Объяснить отсутствie этого стиха у нашего пѣвца затрудняюсь. На ряду съ этимъ стихомъ по популярности слѣдуетъ поставить стихъ о Василiи Кесарiйскомъ (собственно о хмѣльномъ питiи), давшiй три записи Безсонову у его пѣвцовъ, всего собравшему семь записей; его не знаетъ нашъ Артамоновъ.

Къ циклу рождественскихъ стиховъ, очень слабо (два пѣвца) представленныхъ пѣвцами Безсонова и очень обильно по числу и разнообразiю записями чужими и книжными (около восьмидесяти), надо отнести довольно популярный стихъ о женѣ милосердой, давшiй четыре записи непосредственно и всего до 15 другихъ. Послѣднiй стихъ въ своей популярности, можетъ быть, поддерживался влiянiемъ раскольниковъ-сектантовъ (напр. самосожигателей). Эта скудость записанныхъ рождественскихъ собственно стиховъ у Безсонова объясняться можетъ, скорѣе всего временемъ, когда записывалъ Безсоновъ свои стихи: несомнѣнно, тѣсно связанные съ «славленьемъ», они должны были быть извѣстны и его пѣвцамъ; если Безсоновъ записывалъ у пѣвцовъ, нами выбранныхъ, не на Рождествѣ или вообще не близко ко времени святокъ, то онъ могъ и не услыхать этого стиха, какъ прiуроченнаго къ опредѣленному времени: Артамоновъ пропѣлъ этотъ стихъ, прибавивъ, что поется онъ на святкахъ. Другiе певцы, мною слышанные, также пѣли стихъ по приглашенiю. Это подтверждаетъ и масса записей этого стиха, попавшая въ руки Безсонова. «Милосердой жены» Артамоновъ не поетъ.

Наконецъ, къ числу стиховъ, довольно распространенныхъ, надо отнести стихъ о двѣнадцати пятницахъ (у Безсонова три пѣвца, 9 пересказовъ, одинъ прозаическiй). Популярность этого стиха ясна по связи его съ извѣстной апокрифической статьей Папы Климента, распространенной въ массѣ списковъ, съ ХV в. (Ср. Тихонравовъ Пам. Отр. Лит. II, 337 и слѣд.). Нашъ Артамоновъ, начавши пѣть въ стихахъ, переходитъ къ пѣвучему сказыванiю, какъ, вѣроятно, сказывали и Ѳома Киселевъ, отъ котораго имѣлъ запись Безсоновъ (№ 590), хотя у насъ ритмичность и повторенiя стиха сохранились: или Артамоновъ заучилъ уже разлагавшiйся стихъ, или плохо запомвилъ стихотворный ладъ и самъ уже разложилъ стихъ.

Наконецъ, Артамоновъ знаетъ стихъ о плачѣ Iосифа прекраснаго, встрѣтившiйся только два раза у одной пѣвицы (№ 43, 44) и болѣе не попавшiйся ему въ его матерiалахъ. Это, повидимому, обособившаяся лирическая часть стиха о прекрасномъ Iосифѣ: стихъ этотъ (чуть ли не книжнаго и происхожденiя и весьма недавняго, см. № 37 и след.) великъ по объему (стиховъ до 400) и не подъ силу былъ пѣвцамъ, которые и взяли изъ него наиболѣе сильную лирико-драматическую сцену, прибавивши начало изъ церковной пѣсни:

Кому повѣмъ печаль мою,
Кого призову къ рыданiю.

Во всякомъ случае тексты Безсонова и нашъ носятъ явно отрывочный характеръ.

Этимъ стихомъ, не считая стиха объ Александрѣ II, исчерпывается репертуаръ нашего певца. У Безсоновскихъ пѣвцовъ встрѣчены были еще: Ѳеодоръ Тиронъ, Димитрiй Солунскiй, Житiе человѣческое, Дочь тысячника — по разу, Прасковья Пятница, Борисъ и Глѣбъ — по два раза. Все это стихи, въ общемъ не часто встрѣчающiеся (У Безсонова всего: Ѳеодоръ Тиронъ 5 записей, Димитрiй Солунск. 3 записи, Житiе человѣч. 4 записи, Дочь тысячника 1 запись, Прасковья Пяти 13 записей, Борисъ и Глѣбъ 6 записей).

Такимъ образомъ нашъ Артамоновъ въ общемъ поетъ тѣ стихи, которые пользуются популярностью и у другихъ пѣвцовъ, но не знаетъ стиховъ былиннаго пошиба, за исключенiемъ популярнаго Егорiя; кромѣ того, не безъинтересно, быть можетъ, и то, что онъ не знаетъ тѣхъ стиховъ, которые, будучи популярны у другихъ пѣвцовъ, стоятъ въ болѣе или менѣе тѣсной связи съ раскольничьимъ стихомъ (Число раскольниковъ въ у. Рыльскомъ и Дмитрiевскомъ въ общемъ незначительно, судя по статистическимъ, хотя и старымъ, свѣдѣнiямъ (Труды Курскаго губернск. статистич. комитета, вып. I, (1863), стр. 12, 13. Нѣсколько больше ихъ считается въ Дмитрiевскомъ уѣздѣ), поскольку этотъ послѣднiй имѣетъ общаго съ остальнымъ; каковы: «Пречудная царице» «Жена милосердая» (она же у раскольниковъ — Аллилуева) (Тихонравовъ, «Сочин.» I, 349), «Царевичъ Iоасафъ». Не знаетъ онъ и «Голубиной книги» и «Плача Адама».

Эти отрицательныя качества нашего пѣвца наводятъ, кажется, на нѣкоторыя соображенiя или предположенiя: въ его репертуарѣ не находимъ, за исключенiемъ Егорiя, какъ стиха весьма популярнаго, старыхъ стиховъ, сложившихся въ лучшую пору былинной поэзiи, поэтому и отлившихся въ былинную форму, каковы Ѳеодоръ Тиронъ, Димитрiй Солунскiй, не находимъ стиховъ съ специфической до извѣстной степени окраской — раскольничьей, не находимъ, наконецъ, старыхъ по образованiю стиховъ, какова «Голубиная книга», съ ея космогонически-богомильскими реминисценцiями, стихъ объ Адамѣ засвидѣтельствованный старыми апокрифами и по спискамъ ХV—XVI в. (Исповѣданiе Еввы) и старой литературой (послание Василiя Новгородскаго о раѣ) русской XIV вѣка. Наоборотъ, въ его репертуарѣ преобладаютъ стихи болѣе поздняго происхожденiя, каковъ стихъ, лучшiй и обширнѣйшiй у него, объ Алексѣѣ, стоящiй въ томъ видѣ, какъ мы его знаемъ, въ зависимости отъ Анѳологiона, 1660 года (Тихонравовъ, «Сочиненiя» I, 350, Варенцовъ; «Духовн. стихи», 8); таковъ же стихъ его объ Iосифе прекрасномъ, вышедшiй изъ лубочной тетрадки, также не старше XVII в. (Тихонравовъ, тамъ же). Остальные стихи его репертуара, за исключенiемъ стиха о Лазарѣ, время происхожденiя которого неизвѣстно пока, короткiе и скорѣе лирическiе или полу-лирическiе, при томъ по формѣ довольно уже позднiе; въ нихъ, даже въ «Лазарѣ», уже ясно сильное стремленiе къ риѳме — созвучiю (Примѣры см. въ самыхъ текстахъ). Всѣ эти черты могутъ получить, съ устанавливаемой нами точки зрѣнiя на хронологiю, на основанiи не только содержанiя, но и формы стиховъ, истолкованiе въ смыслѣ поздняго по времени какъ репертуара, такъ и самого вида стиха у нашего Артамонова, т.-е. что онъ уже представляетъ намъ болѣе позднiй репертуаръ, даже нежели нѣкоторые изъ Безсоновскихъ пѣвцовъ, которые, имѣя тотъ же въ общемъ репертуаръ, что и Артамоновъ, однако, вмѣстѣ съ тѣмъ сохраняютъ еще кое-что и изъ старшаго репертуара. Здѣсь можетъ имѣеть значенiе и географическое распредѣленiе пѣвцовъ, если мы попробуемъ освѣтить его съ точки зрѣнiя географическаго распредѣленiя былины; на это мы имѣемъ, какъ мы видѣли, нѣкоторое право въ виду связи между былиной и духовнымъ стихомъ въ ихъ измѣненiяхъ на почвѣ исторiи этого общаго типа памятниковъ народной словесности. Районъ былины, какъ извѣстно (Подробнѣе см. Вс. Миллера. Очерки, 65—96, особ. 91—92), довольно ясно опредѣлился еще XVII—XVIII в. для европейской Россiи; самая распространенность былинъ постепенно понижается къ югу, у южно-великоруссовъ сводится почти къ нулю, а на самомъ югѣ, на границахъ съ малорусскимъ говоромъ, былинъ уже совсѣмъ нѣтъ. Если мы переведемъ это наблюденiе на почву характера памятниковъ, то должны будемъ сказать, что повѣствовательная стихотворная поэзiя все слабѣетъ и слабѣетъ по направленiю къ югу: она замѣняется все болѣе и болѣе или повѣствовательно-лирической или прямо-лирической: югъ богаче севера лирическими и полулирическими песнями (Здѣсь, можетъ-быть, имеетъ влiянiе малороссiйскiй югъ съ его школьно-народной поэзiей виршъ (псальмовъ и кантовъ). Болѣе или менѣе повѣствовательная «дума»,— трудно сказать, почему не имѣла влiянiя на южно-великорусскую пѣсню; м.-б. потому, что она связана тѣсно съ исторiй казачества, явленiя, не имѣвшаго мѣста у южно-великоруссовъ? Ср. В. Н. Перетцъ. «Изъ истоpiи русской пѣсни», ч. I (Спб. 1900), стр. 195, 201, 206, 207. Подобное же наблюденiе — о сравнительно меньшемъ распространенiи и лирической пѣсни на сѣверѣ, нежели на югѣ — сообщаетъ и Н. М. Лопатинъ въ своемъ обзорѣ русскихъ лирическихъ пѣсенъ («Сборникъ русскихъ лирическихъ пѣсенъ», М. 1889, ч. I, стр. 9)). А старшiй по происхожденiю духовный стихъ, напр.— Голубиная книга, стихи о Ѳеодорѣ, Димитрiи Солунскомъ — преимущественно повѣствовательнаго характера: не даромъ они и по формѣ ближе стоятъ къ былинѣ, нежели къ лирической пѣснѣ. Иначе: нашъ Артамоновъ потому знаетъ больше позднихъ, при томъ лиро-эпическихъ стиховъ, что онъ самъ — южно-руссъ, учился у южно-руссовъ, въ той мѣстности, гдѣ не только нѣтъ (да, можетъ-быть, и не было) чисто повѣствовательной стихотворной поэзiи, а нѣтъ уже почти и полу-повѣствовательной. А это опять-таки совпадаетъ съ другимъ наблюденiемъ во всей русской народной пѣсенной поэзiи: въ ней лирика постепенно завоевываетъ все болѣе и болѣе мѣста въ ущербъ повѣствованiю.

Въ такомъ смысле нашъ Артамоновъ, насколько показываетъ его репертуаръ духовныхъ стиховъ, ихъ форма, можетъ быть сочтенъ представителемъ съ одной стороны, южно-великорусской духовной поэзiи, а съ другой, поздняго состоянiя и новѣйшихъ измѣненiй въ характерѣ этой духовной поэзiи. А то, что было сказано объ отношенiяхъ его къ мiрской поэзiи, показываетъ, что и въ немъ мы можемъ видѣть, хотя бы и въ начальной стадiи, паденiе самой поэзiи духовнаго стиха въ старинномъ смыслѣ профессiональнаго пѣвца этихъ стиховъ. Артамоновъ волей-неволей идетъ навстрѣчу современнымъ вкусамъ слушателей: онъ не только уже тѣшитъ ихъ балагурнымъ Ѳомой съ Еремой, камаринскимъ, но находитъ возможнымъ считаться и съ современными событiями, болѣе или менѣе интересующими и громкими въ глазахъ слушателей: поэтому онъ поетъ уже и новую пѣсню о смерти Александра II. Откуда онъ взялъ ее, мнѣ узнать и опредѣлить не удалось. Пѣсня эта, однако, повидимому, уже пользуется нѣкоторой популярностью, кажется, входитъ, если уже не вошла, въ репертуаръ современныхъ пѣвцовъ-каликъ: эта же пѣсня, въ текстѣ, довольно близко подходящемъ къ моей записи, была недавно записана также со словъ слѣпца, пѣвшаго ее подъ звуки лиры въ области Донского войска (). Та же пѣсня записана въ г. Харьковѣ отъ слѣпца Ивана Михайловича Петрика (изъ с. Валокъ, Харьков, губ. родомъ) въ апрѣлѣ 1899 г., также съ аккомпанементомъ лиры (Издана въ «Э. О.» XLV, 137—139) слышали эту пѣсню и въ той же Курской губернiи на ярмаркѣ (Именно Г. Кунцевичъ (см. «Русск. Ст.», тамъ же, стр. 654, прим.); и здѣсь по поводу этой пѣсни, г. Кульманъ не сообщилъ никакихъ подробностей въ своей замѣткѣ. Весьма возможно, что г. Кунцевичъ слышалъ эту пѣсню и отъ того же Артамонова: пѣвцы-калики, какъ извѣстно, очень охотно, на довольно далекiя разстоянiя, путешествуютъ по ярмаркамъ. Въ замѣткѣ г. Кульмана обращаютъ на себя вниманiе еще кое-какiя свѣдѣнiя, въ силу своей неясности возбуждающiя любопытство: «Кто создалъ эту пѣсню, говорить онъ, неизвѣстно. Одинъ лирникъ заявилъ М. А. Голенищевой-Кутузовой, что когда онъ ослѣпъ, то его научилъ пѣть эту пѣсню такой же, какъ онъ, слѣпецъ; другой разсказалъ, что она вывезена одной старухой-паломницей изъ Iерусалима» (стр. 653). Изъ этихъ словъ выходить, что гр. М. А. Голенищева-Кутузова слышала эту пѣсню отъ двухъ, или же (выражаясь общѣе) пѣсню эту знали двое: о второмъ исполнителѣ въ замѣткѣ ни слова, а жаль: приведенiе второй записи, или хоть варьянтовь изъ нея, если таковые были, дали бы, можетъ быть, что нибудь для объясненiя пѣсни, а прямое указанiе на второго пѣвца дало бы еще фактъ для сужденiя о распространенности пѣсни. Мы имѣли бы (съ записью пѣсни, Кунцевича, если онъ записалъ ее) уже четыре записи, при томъ изъ двухъ различныхъ мѣстностей). Несомнѣнно одно, что мы имѣемъ передъ собой пѣсню искусственную по складу, хотя и не искусную, обязанную своимъ происхожденiемъ неизвѣстному слагателю, въ роде тѣхъ, которые поставляютъ обильный матерiалъ для современныхъ пѣсенниковъ: стремленiе къ риѳмѣ, безъ чувства ритма, къ вычурности и дешевымъ трескучимъ эффектамъ, наборъ словъ, на лицо всѣ черты, которыя мы встрѣтимъ въ теперешнихъ пѣсняхъ по сборникамъ печатнымъ (Напр. «тысяча пѣсенъ — Народный пѣсенникъ» (изд. Сытина. М. 1894), «Народный пѣсенникъ» (изд. его же, М. 1897)). Тема пѣсни — Александръ II — помимо событiя, излагаемаго въ нашей пѣснѣ, несомнѣнно произведшаго и производящаго само по себѣ сильное впечатлѣнiе на народъ,— эта тема еще и раньше уже циркулируетъ въ позднихъ народно-ненародныхъ (если такъ можно выразиться) пѣсняхъ: имя и эпизоды про Александра второго, довольно часто попадаются въ пѣсняхъ, особенно военнаго, воинственнаго характера (Навр., въ «Великорусскихъ пѣсняхъ» npoф. А. И. Соболевскаго, VI, № 98; въ первомъ изъ Сытинскихъ сборниковъ, стр. 80, 147, 149, во второмъ, № 98 и др.).

Присутствiе этого стиха, несомнѣнно еще болѣе искаженнаго въ устной передачѣ певца, которому довольно чужда самая обстановка событiя, который часто не понималъ словъ своего оригинала (горноты — гранаты, телеграмъ и т. п.) — присутствiе его въ репертуарѣ нашего пѣвца во всякомъ случаѣ не лишено значенiя для заключенiй о состоянiи народной пѣсни въ настоящее время: онъ еще болѣе, нежели пѣсня про Ѳому и Ерему, подчеркиваетъ отмѣченное мною измѣненiе во вкусахъ народа и самого пѣвца; а форма этого стиха даетъ указанiе на успѣхи, которые дѣлаетъ риѳмованная поэзiя въ массѣ.

Обращаюсь, наконецъ, къ характеристикѣ формы духовныхъ стиховъ въ современномъ ихъ видѣ; имѣя въ виду сдѣланныя мною выше сравнительныя наблюденiя надъ былиной и духовнымъ стихомъ вообще, мы можемъ точнѣе и полнѣе характеризовать и наши стихи, судить по нимъ о томъ шагѣ, который сдѣлалъ духовный стихъ нашего времени сравнительно со стихомъ недавняго прошлаго, именно въ измѣненiи формы, а отчасти и въ содержанiи, поскольку это послѣднее зависитъ отъ первой. Если Артамоновъ, какъ я сказалъ раньше, твердо знаетъ текстъ своихъ стиховъ, то это значитъ только то, что онъ поетъ увѣренно, не колеблясь ставитъ то или другое выраженiе, тотъ или другой стихъ; но это, конечно, свидѣтельствуетъ только объ его памяти, а отнюдь не о сознательномъ отношенiи къ содержанiю стиха; въ этомъ именно отношенiи у него замѣчается недочетъ; видна часто машинальная передача затверженнаго, слишкомъ подчасъ слабое вниманiе къ смыслу сказываемаго; болѣе, невидимому, его привлекаетъ музыкальная сторона самого стиха, главнымъ образомъ созвучiе — риѳма. Пристрастiе къ ней у него явно; не даромъ въ его репертуарѣ фигурируетъ риѳмованная песня бъ Александре II. Если безсознательное повторенiе усвоеннаго памятью (такъ-молъ—въ пѣснѣ поется) не чуждо даже былиннымъ пѣвцамъ, что замѣчено было уже Гильфердингомъ (I, 158, 160, 215 примѣчанiе, 247), то во всякомъ случаѣ въ ней явленiе это не частое, у насъ же, въ духовномъ стихѣ, въ частности у Артамонова, это явленiе не рѣдко; тутъ оказываетъ влiянie съ одной стороны самый языкъ стиха, который, въ силу его происхожденiя, не будетъ столь близкимъ къ живому, какъ въ былинѣ, а съ другой стороны тяготѣнiе къ риѳмѣ; цѣлый рядъ славянизмовъ (разумѣется, большею частью въ искаженiи), составляющихъ принадлежность поздняго стиха, по его связи со славянскими церковнымъ и литературнымъ языкомъ его источника, передается пѣвцомъ далеко не сознательно, полусознательно; чѣмъ сильнѣе пробиваетъ риѳма, тѣмъ болѣе въ стихѣ путаницы, нескладицы. Въ угоду риѳмѣ Артамоновъ часто даже вставляетъ строки, по смыслу не связанныя съ предыдущими, часто взятыя, можетъ-быть, изъ иного стиха. Старые же стихи, гдѣ и риѳма не такъ пробивается, гдѣ и славянизмы (говоря вообще — церковнаго тона) меньше, меньше и искаженiй и путаницы — доказательство того, что существуетъ указанная мною связь между содержанiемъ и риѳмой. Продолжая наше наблюденiе, мы можемъ и расширить его: cтихъ по типу старшiй — съ преобладанiемъ повѣствовательнаго элемента — меньше тяготѣетъ къ риѳмѣ, нежели стихъ лирическiй, позднiй; содержанiе стиха повѣствовательнаго яснѣе въ сознанiи пѣвца, чѣмъ лирическаго: въ этомъ послѣднемъ настроенiе беретъ верхъ надъ содержанiемъ, почему и ближе въ сознанiи пѣвца къ представленiю о пѣвучести, музыкальности стиха; т.-е. лирика въ его представленiи больше пѣнie, нежели повѣствованiе, почему вниманiе при лирической пѣсѣ больше приковано къ музыкальной сторонѣ стиха, т.-е. къ формѣ, въ данномъ случаѣ риѳмѣ, нежели къ его содержанiю.

Такъ, на почвѣ исторiи нашей поэзiи, гдѣ эпосъ уступаетъ постепенно лирикѣ, и на почвѣ психологiи я объясняю себѣ сравнительную исправность «эпическихъ» стиховъ нашего пѣвца передъ его «лирическими» стихами. Если въ стихѣ объ Егорiи, пѣвецъ подъ влiянiемъ тяготѣнiя къ риѳмѣ поставилъ непонятное «солилося» въ стихахъ:

Ничаво Ягорiю не врадилося
Ягорьево тѣло солилося

(См. стихи 43—44, 52—53, 66—67.; это слово разъ произносилось: — «солилося», другой разъ: — «солѣлося», третiй: — «солялося»)

если онъ употребляетъ форму: «возглаголуилъ» (иначе: «возглаголуе», «возглаголуи»), то случаи эти сравнительно будутъ не часты; риѳма же также пробивается преимущественно въ случаяхъ, аналогичныхъ тѣмъ, которые мы могли отмѣтить далее въ былинѣ. Если же мы обратимъ вниманiе на позднiй и при томъ лирическiй стихъ «Царю Христе», то найдемъ вмѣсто правильнаго и понятнаго по смыслу «какъ бы намъ Христа поймать» (Безсоновъ, № 372) — «испознать», а послѣ стиха:

За сребренники предалъ Христа,

имѣющее мало отношенiя къ разсказываемому, взятое, кажется, изъ иного стиха:

Онъ лишился свово царства,

и совершенно непонятное по связи:

Не имѣйте вы царей много,
Поимѣйте вы царя одного.

Въ стихе «Родъ еврейскiй» начало — заглавiе — передѣлано въ двустишiе, безъ малѣйшей связи съ послѣдующимъ:

Родъ еврейскiй сотворенный,
Отъ Христа было явленiе,

при чемъ еще послѣднiя два слова считаются риѳмой. Въ томъ же стихѣ ради риѳмы вставляется стихъ:

(Пилатъ руци умываетъ)
Пилы въ руци задаваетъ,
и далѣе:
Повелѣлъ (по видимому, Пилатъ), вѣнецъ отверзати,
(Страстей Богу задавати) —

и слово «отверзати» и весь стихъ явились только для риѳмы съ последующимъ.

Что указанныя явленiя не представляютъ индивидуальности нашего пѣвца, это видно изъ того, что тоже самое мы отмѣчаемъ у другихъ пѣвцовъ, особенно намъ современныхъ: таковы записи, приведенныя въ «Живой Старинѣ» (1900, III.): стихи стараго типа — безъ риѳмы и сравнительно исправны. (Алексѣй, Божiй человѣкъ, изъ Смоленской губ., Юхновск. у., и Московск. губ., Серпуховск. у.), Голубиная книга (Серпух, у.), лирическiе же стихи «Подоконные» (Серп, у.) уже съ риѳмой и путаницей (То же отмѣтилъ и П. И. Житецкiй (у.с., стр. 3—9) по отношенiю къ думамъ: въ угоду риѳмѣ являются невозможныя формы словъ).

Наконецъ, что касается «книжечекъ», по которымъ разучивалъ частью свои стихи Артамоновъ, то ничего болѣе опредѣленнаго, нежели приведенное мною выше, отъ него узнать не удалось. Содержанiе же стиховъ, за исключенiемъ «Двѣнадцати пятницъ», не имѣющихъ у нашего пѣвца даже стихотворной формы и близко подходящихъ по тексту къ позднимъ, весьма популярнымъ тетрадкамъ, не даетъ прямыхъ указанiй (Ср. Э. О. XLI, 139).

Сводя въ одно все до сихъ поръ сказанное, мы можемъ представить себѣ положенiе духовнаго стиха въ настоящее время для данной мѣстности Курской губ. въ такомъ видѣ: стихъ стараго типа, развивавшiйся на общихъ съ былиной основахъ, еще сохраняется, но постепенно уступаетъ стиху лирическому новой формацiи, болѣе книжному; влiянiе книжной поэзiи сказывается въ видѣ развитiя вкуса къ риѳмѣ и въ старшемъ стихѣ, какъ и въ былинѣ, но въ болѣе сильной степени; еще сильнѣе влiянiе риѳмы на стихѣ лирическомъ; это влiянiе ведетъ къ искаженiю содержанiя стиха лирическаго въ большей степени, чѣмъ стиха повѣствовательнаго. Репертуаръ калики расширяется привлеченiемъ въ него мiрской пѣсни, чѣмъ все болѣе нарушается традицiонной типъ профессiональнаго носителя духовной народной поэзiи.

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Духовные стихи, записанные 28/VII, 30/VII 1900 г. въ селѣ Капустинѣ, Рыльскаго уѣзда, Курской губернiи.
I. Царю Христе.

(Страсти).

Царю Христе, Боже милостивый,
Вы — Богъ — творецъ незлобивый.
Четвертаго съ вечера царемъ бывши,
Совѣтъ жидамъ сотворивши,
5. Стали жиды гадать:
Какъ бы намъ Христа испознать?
Тогда Юда къ нимъ претекши,
Вонъ, пришедши къ нимъ,
И речёть имъ
10. Совѣтъ жидамъ предлагавши:
Что мнѣ дастё, продамъ Христа?
Жиды, сребреники измовлявши
Змовлявши сребреники, Юды отдавали.
Тогда Юда разгорѣвши,
15. Сердцу свому распалѣвши
За сребренники продалъ Христа:
Онъ лишился свово царства.
Не имѣйте вы царей много,
Поимѣите вы царя одного.
20. Христосъ хлѣба предломёвши
Вченикамъ далъ
Обмочёвши въ соль Юды далъ.
Молвилъ Христосъ ов(у)ченикамъ,
Ольяну наперснику: ктожъ мое имя продалъ жидамъ?
25. Юда мое имя продалъ жидамъ
За тридцать три сребреника.
Вы ня спите, вѣрно, вы чуйте,
А мои страсти читайте,
Прискорбной души моей къ смерти
30. Пришло время, придетъ часъ
Станьте вы, вѣрны, гряду отъ васъ.
II. Родъ еврейскiй.

Родъ еврейскiй сотворенный.
Отъ Христа было явленiе:
Збирались Христа убити,
Спасителя умертвити,
5. Юды за сребреники отдали,
Одного Христа взяли
Привяли Христа ко Пилату,
Чтобъ на крестѣ быть распяту.
Пилатъ руци вымуваетъ,
10. Пилы въ руци задаваетъ.
Постомъ Криста распинали,
Повелѣлъ вѣнцы отверзати
Страстей Богу задавати.
Матерь яго поесомъ узрила
15. При частнымъ крестомъ явилась:
«Сыне Мой прелюбезный,
Серцу мому болѣзнѣшiй».
Плачемъ же мы вси христiяни:
Терпѣлъ Христосъ за насъ ради.
20. Слава страстемъ Твоимъ, Господи!
III. Егорiй.

А у шастомъ гаду было, въ первой тысячи,
При томъ царю, при Хфедору императору,
При той царицы благувгѣрныи,
При святой Сохфеи, свѣтъ премудрыи.
5. Спородила Сохфiя три дочери при любезныи
Четвертаго сына святаго Eгоргiя, свѣтъ-прехвабраго:
По локоть его руци въ красномъ золотѣ,
По колѣна младенца въ чистомъ серебрѣ
Голова въ младенца въ чистомъ земчюгу,
10. Волоса въ младенца, что ковылъ трава.
Изъ той земли изъ невѣрныи
Выступалъ царiище врагъ Демьянище
Вонъ началъ Чернивъ-городъ плѣнилъ—рубилъ
Поломъ поломилъ, забирадъ у полонъ
15. Три дѣвицы, родны сестрицы,
Засылалъ за грады за рубежныи
Приставлялъ ко стаду къ звяриному и къ змяиному,
Уносилъ молоденца въ свою землю невѣрнаю.
Вонъ началъ молоденца распрашивать,
20. «Котораго ты роду, какого чину:
Или царскаго, или боярскаго
Или тово роду книжавенскаго?»
Молодой молоденецъ возглаголуилъ:
«Я ни царскаго роду, ни боярскаго, ни книжавенскаго,
25. Я того роду божаственскаго,
Самого Криста, царя небеснаго,
Самой матерь — Божiи
Пресвятой Троицы нераздѣльной».
Царiище разговаривалъ: «ты повѣровай въ вѣру
30. И ко мнѣ къ царю, къ моимъ врагамъ — дьяволамъ».
Молодой молоденецъ возглаголуилъ:
«Не повѣрую въ вѣру и къ тобѣ царю
И къ твоимъ врагамъ — дьяволамъ:
Я повѣрую вѣру самому Кристу, царю нябесному,
35. Самой матери Божiей Богородицы,
Пресвятой Троицы нераздѣльныи».
Злодей цареище врагъ-Демьянище
Повелелъ Егорiя разно мучити
Разно-муками разноличными:
40. Повелѣлъ Егорiя въ топоры рубать:
Въ топорахъ лёзья приламалися,
Въ мастяровъ руцѣ опущалися,
Ясныя очи повращалися;
Ничаво Ягоргiю не врядилося
45. Ягорьево тѣло солилося.
Ягорiй святой Христовъ мученикъ.
Царiище врагъ-Демьяншце
Повелѣлъ Ягоргiя въ пилы пиловать:
Въ пилахъ зубья повтиралися,
50. Въ мастяровъ руцѣ опущалися
Ясныя очи повращалися:
Ничаво Ягоргiю не вредилося
Егоргiево тѣло солѣлося
Егоргiй святой Христовъ мученикъ.
55. Повелѣлъ Егоргiя по гвоздяхъ водить:
Игвозди къ доскамъ привчиналися;
Ничаво Егоргiю не вредилося,
Егоргiево тѣло ссѣлялося
Егоргiй святой Христовъ мученикъ
60. Повелѣлъ Егоргiя на смолѣ варить,
На той смолѣ на кипучiи,
(А смола кипить яко громъ гремить)
Егоргiй поверхъ смолы плаваетъ;
Онъ стихи поетъ херувимскiи,
65. Онъ гласомъ гласить по евангельски, по архангельски.
Ничаво Егоргiю не вредилося
Егоргiево тѣло солялося
Егоргiй святой Христовъ мученикъ.
Повелѣлъ на Егоргiя вскопать погребы:
70. Вскопали погребъ сорока саженъ.
Поперечникъ погреба двадцати саженъ;
Ивсадили Ягоргiя во глубокъ погрябъ,
Становили древо дубовое,
Прикрывали досками жалѣзными,
75. Прибивали гвоздями полужеными,
Присыпали песками руто-желтыми.
Самъ собою закапывалъ, приговаривалъ:
Что ня быть Ягоргiю на святой Руси,
Ня видать Ягоргiю свѣту бѣлаго,
80. Не слыхать Ягоргiю звону Божьяго,
Звону Божьяго, колокольнаго.
Просидѣлъ Ягоргiй ровно тридцать лѣтъ
Еще три год
Явленiе Ягоргiя проявилося.
85. Изъ-за города изъ-за Кiева
Всходила туча сильно-грозная,
Съ подъ той подъ тучи сильно-грозныи
Подымались вѣтры злые-буйныи,
Разносило пески руто-желтыи,
90. Изорвало гвозди полужоныи,
Жалѣзны дащечки поразметывало,
Дубовыя древа сподвалялися.
Выходилъ Ягоргiй на святую Русь,
Увидалъ Ягоргiй весь белый светъ,
95. Солнце красное, ясное.
Услыхалъ Ягоргiй звона Божьяго
Звона Божьяго, колокольного.
Какъ пошелъ Ягорiй въ Чернивъ городъ;
Чернивъ городъ разорёнъ стоитъ:
100. Нѣтъ ни стараго, нѣтъ ни малого,
Одна стоитъ церковь соборная, богомольная.
И у той церкви соборной, у богомольный
Стоитъ яго матушка родимая —
Святая Сохфея свѣтъ-мудрая,
105. Молится Богу о своемъ чаду объ Ягоргiю.
Не дошёдчи Ягорiй вкореняется, вклоняется:
«Матушка моя родимая,
Святая Сохфiя свѣтъ-премудрая!
Отдай ты мне свое благословленiе:
110. Пойду — вярну дружбу прежнюю
Побью царя Демьянищу».
— Ты пойди, чадо, въ чисто поле,
Возьми сябѣ коня богатырскаго,
За двѣнадцатью чапми желѣзными.—
115. Ягоргiй святой Христовъ мученикъ,
По сырой зямли похождаючи,
Богатырскаго коня посядлаючи.
Какъ заслышалъ царь врагь-Демъянище,
Становилъ заставы великiи:
120. Не пройтить Ягорiю, ни проѣхати.
Наязжалъ Ягорiй на две горы, на Хфингорскыи:
Вотъ еттамъ горамъ возглаголуилъ:
«Вы еси, горы Вохфингорскыи!
Разойдитесь, распространитесь:
125. Повыстрою на васъ церкви соборныи, богомольныи.»
Но етта застава миновалася
Наязжалъ Ягорiй на дремучи лѣса:
Не пройтить Ягорiю, ни проехати.
Вотъ еттамъ лѣсамъ возглаголуилъ:
130. «Вы еси ляса дрямучiи,
Расшатнитесь, разступитесь:
Повыстрою на васъ церкви соборныи, богомольныи.»
Но етта застава миновалася
Наязжалъ Ягорiй на лютыхъ звярьёвъ
135. А постятъ звѣрьёвъ три пастыря
Три девицы, родны сестрицы
Вотъ еттымъ дѣвицамъ возглаголуе:
«Вы еси три дѣвицы, родны сестрицы,
Пойдите вы на Ердань-рѣку,
140. Вымывайте вы лицы свое бѣлыи»:
Набралися духу бесурманскаго и паху нявѣрнаго»
Вотъ ета застава миновалася
Вотъ етамъ звярьямъ возглаголуе:
«Вы звѣрьё лютые, разойдитесь,
145. Разойдитеся по три, по два, по единому
По тямнымъ лясамъ, по глухимъ степямъ,
Выхождайте вы въ поле по увремену,
Пейте вы, ѣшьте повелѣное и благословленое,
Что я вамъ святой Ягорiй и благословю».
150. Вотъ етта застава миновалася.
Наязжалъ Ягоргiй на люту змяю
А въ лютыи змяи з рота поломя:
Не пройтить Ягорью, ни проѣхати
Вотъ етой змяи возглаголуи:
155. «Ты есь змѣя, ты есь лютая!
Разсыпься, змѣя, на мелки частя
Вотъ ты будешь сыта усё безъѣстное».
Вотъ ета застава миновалася.
Наязжалъ Егоргiй на полаты яго,
160. Обрушилъ стѣну бѣлу-каменну.
Заслышалъ цареище врагъ-Демьянище,
Бяжитъ и къ Ягоргiюо по звяриному,
Сипомъ сипить по змяиному,
Не дошёдчи Ягорья, вкореняется, вклоняется:
165. «Ягоргiй святой Христовъ мученикъ,
Не спомни жъ ты злое-прежнее,
Не здѣлай мнѣ смерти по татарскому,
Здѣлай мнѣ смерти христiанское.
Вотъ дай ты мнѣ строку
170. Хоть на три года, хоть на три часа».
Ягоргiй святой возглаголуилъ:
«Ня дамъ тябѣ строку ни на полчаса»,—
Бралъ цареищу за чарны волоса,
Выводилъ Демьянищу во, чисто поле,
175. Накладалъ стрялу у груди яго,
Отбилъ яму грудь, сердце и съ печенью,
Пролилъ его кровъ всю горючую бесурманскую,
Очистилъ землю свято-русскую,
Твярдилъ вѣру кристiанскую,
180. Самому Кристу, царю небесному,
Самой Матери Божей-Богородицы,
Пресвятой Тройцы нераздѣльной.
Самъ поѣхалъ во Кiевъ градъ.
Во городѣ во в Кiевѣ
185. Святой Ягоргiй переставился,
Славенъ намъ, славенъ прославился.
Великое имени Господне, аминь.
VI. Алексѣй, Божiй человъкъ.

Въ славномъ городѣ ва Врымѣ
Жилъ себѣ славенъ Алфимiёнъ князь
Со своею княгиняю Евланидаю,
Не имѣли себѣ отъ роду младенца,
5. До Божей церкви дохождали,
Литургiю-обѣдню нанимали,
Молилися Богу со трудами,
Со горючими со своими со слязами:
«Свѣтъ Пресвятая Мать Богородица!
10. Ты зазри на наше (Сначала сказалъ: «мое») моленiе
На трудное наше богомоленiе,
На слезное светое прошенiе:
Создай намъ, Господь Богъ, чада единова
При младости лѣтъ на утѣшенiе,
15. При старости лѣтъ на привозрѣнье,
При послѣднемъ концу на споменъ души».
По Божьему было повелѣнью,
По ихъ трудному богомоленью,
По ихъ святомъ слезномъ прошенiю
20. Забряменѣла княгеня отъ Духа Святаго (Отчетливо слышно «аго»),
Забремянёвши княгеня споносила,
Споносёвши княгеня спородила.
Алхимьёнъ князь радовался,
По Врыму граду похождался
25. Патреярховъ, священниковъ въ домъ зазываетъ,
И княгини молитву сотворяетъ,
Своему чаду имя нарекаетъ:
Нарекали яму имя насветое,
Что святое яму имя звать Алексѣемъ
30. Свята Божаво человѣка.
Будетъ Ляксѣй на взращенья,
Будетъ Ляксѣй въ семь лѣтъ отъ роду,
Отдавалъ яго батюшка до школе,
Государыня мать до святой науки,
35. Скоро Алексѣй грамотѣ завчился,
Скоро во писанья заучился,
Скоро вонъ пяромъ сталъ писать.
Не столько Алексѣя вчители вчили,
Побольше Алексѣй вчителевъ знаетъ:
40. Онъ старые книги на память читаетъ
Новые книги самъ составляетъ.
Вышло Лексию лѣтъ восемнадцать,
Бралъ яго батюшка изъ школе,
Государыня мать изъ святой науки;
45. Пожелалъ яво князь батюшка жанити,
Государыня мать яво обручить,
Молодую княгину къ нему приручить.
Алексѣй жанит(ь)ся не желаеть,
Самъ о себѣ думаетъ-гадаетъ:
50. «Не создай мене, Господи Богъ, на согрѣшенье
Создай менѣ, Господи Богъ, души спасенье,
«Не жани мене, батюшка, жаною,
А жани ризой черною».
Отецъ Алексѣя не послушалъ:
55. Приручали къ нему княгиню молодую,
Повели Лексѣя въ Божу церковь,
Становили Алексѣя на попарти,
Среди церкви на бѣлой бумаги,
Золоты вянцы на нихъ вкладали,
60. Золотыми пярстнями обручалися,
Перепойною чашею спивалися,
Сахорными устами ликовалися,
Златыми вянцами повѣнчалися;
Налевали Лексѣю единую чашу,
Алексѣй единой чаши не спе(sic)ваеть
65. Самъ себѣ думаетъ-гадаетъ,
У Господа милости упрошаетъ:
«Ты свѣтъ пресвятая Мать-Богородица,
Ты возри, возри на моленье,
На мое трудное богомоленье,
70. На мое свято-слезное прошенье:
Не создай мене, Господь Богъ, на согрѣшенье
Создай менѣ Господь Богъ, души спасенье»,
Повели Алексѣя съ Божей церковъ (sic!; есть и далѣе то же)
Въ яво бѣлы каменны полаты,
75. Сажали Алексѣя за трапезу,
За яго столами, за скатертями берчатыми.
Становили Лексѣю хлѣба-соли,
Наливали Лексѣю единую чашу.
Алексѣй единой чаши не спиваетъ
80. Самъ о себѣ думаетъ гадаетъ:
Отъ отца, своей матери радости слушаетъ (Стихъ не на мѣстѣ?):
«Не создай мене, Господь Богъ, на согрѣшенье,
Создай мнѣ, Господь Богъ, души спасенье».
Во второмъ часу было ночи,
85. Соѣзжались къ Алексѣю князьё-бояре,
Всѣ православные кристiяне,
Даряли Алексѣя златомъ-серебромъ;
Алексѣй злато серебро примаетъ,
Но церквахъ по Божихъ разсылаетъ,
90. По монастыряхъ святыхъ раздѣляетъ,
По нищихъ по вбогыхъ раздаряетъ,
А самъ о себѣ думаетъ-гадаетъ:
«Не создай менѣ, Господь Богъ, на согрѣшенье,
Создай мнѣ, Господь Богъ, души спасенье».
95. Въ шастомъ часу было ночи
Повели Лексѣя до спокою
До его до бѣлой каменной ложи.
Алексѣй на ложницу не ложился,
Горючами слязами облился:
100. «Свѣтъ пресвятая Мать-Богородица,
Ты возри, возри на вмоленье,
На мое трудное богомоленье,
На мое слезное святое прошенiе:
Не создай мене, Господь Богъ, на согрѣшенье,
105. Создай мнѣ, Господь Богъ, души спасенье».
Речётъ Алексѣй обручной княгини:
«Княгиня ты моя обрученная,
Княгиня ты моя возлюбленная!
Пойдемъ мы съ тобой въ страдъ Божiй,
110. Помолимся Богу за отца-матерю,
За отца-матерю зародную,
За тебе кнегиню молодую».
Княгиня тотчасъ ему исмолчала,
Ни твѣту-привѣту не сказала.
115. Скидалъ Алексѣй съ себе дарогую адежду,
Надѣвалъ Алексѣй чёрную рясу,
Скидалъ Алексѣй толковый поесъ,
Съ правой руци золотъ перстень,
Отдаетъ Алексѣй обручной кнегини:
120. «Вотъ тебѣ, кнегиня, шолковый поесъ,
Съ правой руци золотъ перстень;
Молися ты Господу, трудися
За память Алексѣя Божья человека» (Два стиха забыты; позднѣе добавлено пѣвцомъ и указано мѣсто ихъ).
Самъ погрелъ Алексѣй въ страдъ Божей,
125. Погрелъ Алексѣй въ страдъ Божiй, не сказался,
Не сказался Алексѣй отцу-матери,
Не признался Алексѣй обручной княгини.
И доходилъ Алексѣй до синяго моря,
Становилась на морѣ тихая погода,
130. Садился Алексѣй на корабель,
Перевозилъ Алексѣя самъ Духъ святой
Къ городу славному къ Русалиму.
Доходилъ Алексѣй въ Божiй церковъ,
Становился Лексѣй на попарти,
135. По правую сторону за двери.
Молится Богу со трудами
И съ горючьми своими слязама:
«Свѣтъ пресвятая Мать-Богородица,
Ты зазри на мое моленье,
140. На мое трудное богомоленье
И на слезно-святое прошенье:
Не создай мене, Господь Богъ, на согрѣшенье,
Создай мнѣ, Господь Богъ, души спасенье».
Речётъ Алексѣю Мать-Богородица:
145. — Достойно Алексѣю въ церкви быти,
Достоинъ ты, Ляксѣи, обѣдню служити,
Пришелъ рабъ Божiй Богу молиться
За младости лѣтъ Лексѣй потрудиться;
Достоинъ Алексѣй въ церкви стояти,
150. Достоинъ Алексѣй книгу читати.
Игряди жъ ты, Алексѣй, въ свою сторону,
Въ свой славенъ въ Рымъ городъ
Къ отцу къ своему, князю къ Алхимьёну,
Къ своей матушки Евланиды
155. И зазри жъ ты, Алексѣй, свою обручну княгиню;
Таперь тебе вотецъ-матушка не вознаетъ,
Таперь тебе не вознаетъ обручна княгиня.—
Речётъ Алексѣй Мать-Богородицы:
«Свѣтъ пресвятая Мать-Богородица,
160. Какъ же мнѣ въ свою сторону пойтить
И въ свой славенъ Рымъ городъ,
И къ отцу князю Алхимьёну
И къ своей матушки Евланиды?
И какъ же мнѣ зазрить обручную княгиню?
165. Таперь мене отецъ-матушка вознаютъ,
Таперь мене сознаетъ обручная княгиня».
Не хотѣлось Алексѣю зъ Русалима итить:
За слезами евангелья не возводить,
За рыданьемъ слово не можетъ промолить (sic!)
170. Погрелъ Алексѣй зъ града Русалима,
Доходилъ Алексѣй до синяго моря.
Становилася на морѣ тихая погода,
Садился Алексѣй на карабель,
Съ радостью Богу помолился,
175. Горючьми слезами облился:
«Свѣтъ пресвятая Мать-Богородица,
Зазрижъ ты, зазри на мое моленье,
На трудное мое богомоленье,
На слезное святое прошенье;
180. Не создай мене, Господь Богъ, на согрѣшенье,
Создай мнѣ, Господь Богъ, души спасенье».
Перевозилъ Алексѣя самъ Духъ Святой
Въ свою сторону кь славному граду ко Врыму.
Доходилъ Алексѣй въ славенъ Рымъ градъ
185. Къ отцу своему князю Алхиньёну,
Къ своей матушки Евланиды,
Зазрилъ Алексей обручну кнегиню:
Ни тецъ его матушка не вознали,
Ни сознала его обручная княгиня.
190. И погрёлъ Алексѣй къ Божей церкви,
Становился Лексѣй съ нищей братiю,
Молится Богу и съ трудами
Съ горючьми своими со слезами:
«Свѣт-пресвятая Мать Богородица,
195. Зазри ты, зазри на мое моленье,
На мое трудное богомоленье,
На святое слезное прошенье:
Не создай мене, Господь Богъ, на согрѣшенье,
А создай мнѣ, Господь Богъ, души спасенье»,
200. Mipъ съ храма выступаетъ,
По нищихъ милостину раздаряетъ,
Просилъ Лексѣй Mipa милостану,
Алексѣя тъ златомъ-оеребромъ надѣляютъ.
Алексѣй злато-серебро прiимаетъ,
205. По нищихъ, но вбогыхъ раздаряетъ,
По церквахъ по Божихъ разсылаетъ,
По монастыряхъ святыхъ раздѣляетъ,
Самъ о себѣ думаетъ-гадаетъ:
«Не создай мене, Господь Богъ, на согрѣшенье,
210. Создай мнѣ, Господь Богъ, души спасенье».
Грядётъ съ Божей церкви Алхимьёнъ князь,
По нищихъ милостину раздаряетъ.
Доходилъ Алхимьёнъ князь до нищаго странника;
Нищiй странникъ князю вклонился,
215. Покорнымъ словомъ вкорился
И речётъ нищiй странникъ князю Алхимьёну:
«Алхимьёнъ, князь милостивый,
Государь ты нашъ батюшка милосердый,
Создай ты мнѣ страннику милостыну
220. За память свово чада Алексѣя,
Свята Божьяво человѣка».
Стоючи князь прослязился,
Горючьми слязами облился:
— Что ты, странникъ, не радостно мнѣ возвѣщаешь
225. Про моево чада про Лексѣя?
Самъ я въ свѣтѣ не знаю,
Где мой чада проживаетъ?
Которыи нужды принимаетъ?
Почему жъ ты мово чада Алексѣя знаешь,
230. По имену называешь? —
«Алхимьёнъ, князь милостивый,
Государь ты нашъ батюшка милосердный,
Какъ жe мне твово чада Алексѣя не знати,
По имени не называти?
235. Въ ядиной мы школи съ нимъ обучалися,
Одного рукописанья съ нимъ занимались,
Однимъ пяромъ еъ нимъ писали,
Ядиную книгу съ нимъ мы читали,
Новыя книги мы съ нимъ составляли,
240. Съ единаго блюдичка кушали,
Съ единой чаши спивали,
На единой ложницы спочивали:
Потому я твово чаду знаю,
Алексѣя по имени называю».
245. Стоючи князь прослезился,
Горючьми слезами облился:
— Нищiй ты, нищiй, странникъ Божiй,
Чѣмъ мне, странникъ, тебе подарити,
Хлебомъ и солью покормить
250. Ащё златомъ-серебромъ наградить? —
«Алхимьёнъ князь милостивый,
Государь нашъ батюшка милосердный,
Не желаю твоей хлебе-соли,
Не желаю злата-серебра.
255. Построй ты мнѣ, страннику убогому келью,
Подальше (Нe наоборотъ ли? Сбился?) отъ своихъ куховаренъ
И поближе къ своимъ каменнымъ палатамъ
Частымъ переходамъ».
Стоючи князь прослезился,
260. Горючьми слезами облился:
— Нищiй ты, нищiй, странникъ Божiй.
Есть у мене келья готовая
Подальше отъ моихъ каменныхъ полатовъ,
Частыхъ переходовъ,
265. Поближе къ моимъ куховарамъ.—
Куховары посуду спомували,
Изъ помоны въ келью изливали.
Но на ето Ляксѣй не гнявился,
Съ радостью Богу помолился,
270. Горючьми слезами облился:
«Свѣтъ пресвятая Богородица,
Ты зазри жъ ты на мое моленье,
На трудное богомоленье,
На святое слезное прошенье:
275. Не создай мене, Господь Богъ, на согрѣшенье,
Создай мнѣ, Господь Богъ, души спасенье».
Погрёлъ Алексѣй въ святу келью
И молился вонъ Господу, трудился,
Трудился вонъ ровно тридцать лѣтъ,
280. Ровно тридцать лѣтъ и три года,
Скушалъ Алексѣй скромную пищу,
Скромную пищу въ нядѣлю просвирочку,
Кажную пятинку сповѣдался,
Кажной суботы прiобщался.
285. Какъ заслышалъ Алексѣй животу сконченье,
Какъ прозналъ Алексѣй свое преставленье,
Писалъ Алексѣй рукописанье,
Писавши преставленье писалъ похожденье (По ошибкѣ сперва сказали «рукописанiе»),
Писавши похожденье переставился.
290. Въ славномъ городѣ во Врымѣ
Святымъ Духомъ ладаномъ запахло,
Отъ Свята-Духа звоны зазвонились,
Отъ Свята Духа церква растворялись,
Отъ Свята Духа книги зачитались,
295. Отъ Свята Духа свѣчи затеплялись.
Слуги до князя доступали,
Алхимьёну князю возвѣщали:
«Алхимьёнъ князь милостивый,
Государь наши батюшка милосердый,
300. Вотъ въ нашемъ увъ городѣ славномъ въ Рымѣ
Святымъ Духомъ ладаномъ запахло,
Отъ Свята-Духа звона зазвонилися,
Отъ Свята-Духа церква растворялися,
Отъ Свята-Духа книги зачиталися,
305. Отъ Свята-Духа свѣчи затеплялися.
Вотъ у нашимъ у градѣ святой народился,
А нѣтъ — въ нашемъ у градѣ святой переставился».
— Что въ нашемъ градѣ проявилося: какiе чудеса? —
Подымался Алхимьёнъ князь съ священнымъ соборомъ:
310. — И не тотъ ли ето странникъ, который у меня въ кельи?
И погрелъ Алхимьёнъ князь къ святой кельи:
Отъ Свята Дух’ кельня растворялася,
Отъ Свята-Духа книга зачиталася,
Отъ Свята-Духа свѣча затеплялася,
315. Ляжитъ рукописанье на святыхъ мощахъ.
Хотѣлъ патрiярхъ рукописанье взять,
И хотѣлъ прочитать:
Не вдалось рукописанье читать пaтpiяpху,
А вдалось рукописанье князю Алхимьёну.
320. Речётъ Алхимьёнъ князь святымъ мощамъ:
— Мощи вы, мощи святыи,
Святые вы мощи переставленныи,
Явите мнѣ свое похожденье.—
Началъ Алхимьёнъ князь рукописанье читать,
325. Явилъ чюдяса всяму мipу,
Дочелся Алхимьёнъ князь до свово чады,
На себѣ волоса порываетъ;
На сыру мать-зямлю бросаетъ.
Сильно-буйно къ гробу припадаетъ,
330. Гробницу руками обымаетъ,
Горючьми слезами обливаетъ:
— Гдѣ, мое чадо, долго жилъ-трудился?
Къ чаму ты мнѣ, чадо, не сказался?
Построилъ бы я тебѣ келью не такую,
335. Построилъ бы я келью золотую;
Подальше отъ своихъ куховаровъ,
Поближе къ своимъ каменнымъ полатамъ,
Къ частымъ переходамъ! —
Заслыхала княгиня Евланида,
340. Грядётъ къ святымъ мощамъ слезно плачетъ,
Сильно-буйно къ гробу припадаетъ,
Гробницу руками обымаетъ,
Горючьми слезами обливаетъ:
«Гдѣ жъ, мое чадо, долго жилъ-трудился?
345. Чаму жъ ты мнѣ чадо, не сказался?
Имѣла бъ я тебе взять въ домъ свой,
Кормила бъ я, поила своимъ кочтомъ,
Носилъ бы въ насъ ризы не простые,
Носилъ бы ты въ насъ ризы золотые,
350. Могла бъ я сама сноститься и тебе съ собой,
Спостились бы съ тобой, чадо, умѣсти!»
Какъ заслыхала его обручная княгиня,
Грядетъ къ святымъ мощамъ, слезно плачеть,
Сильно-буйно къ гробу припадаетъ,
355. Гробницу руками обымаетъ,
Горючьми слезами обливаетъ:
«Гдѣ жь ты, другъ мой, князъ, долго жилъ-трудился?
Чаму жъ ты, другъ мой, князь, не сказался?
Мѣла бъ я къ тебѣ въ кельи прихождати,
360. Чистою адежду привзносити,
И молились бы съ тобою Господу, трудились двое,
Ни тецъ бы насъ матушка не вознали!»
Несли святыя мощи въ погребенье.
До святыхъ мощей князя мiръ не допущаетъ;
365. А князь златомъ-серебромъ мiръ разсыпаетъ,
Не глянулся мiръ на злато-серебро,
А глянулся мiръ до святыхъ мощей.
Атъ святыхъ мощей было испомощенье;
Нищимъ давалъ Господь Богъ прозрѣнье,
370. Безногимъ давалъ Господь Богъ ногамъ похожденье,
Безрукимъ давалъ Господь Богъ рукамъ влажденье,
Глухимъ давалъ Господь Богъ прослыщенье,
Нѣмымъ давалъ Господь Богъ языку утверженье
Скарбнымъ—болѣзнымъ исцѣленье.
375. Отъ святыхъ мощей мiру на многое-лѣтiе,
Отъ святаго Алексѣя, Божiяго человѣка.
Святымъ мощамъ славу поемъ,
Во вѣкъ святымъ мощамъ слава не минуется,
Во вѣкъ святымъ мощамъ слава прославляется
380. И во вѣки вѣковъ, аминь.
V. Два Лазаря.

Жилъ былъ славенъ человѣкъ богатой,
Вонъ пилъ-ѣлъ сладко, ходилъ хорошо,
Дорогiя одежды небогачъ надѣвалъ,
Про милость про Божью ничово не давалъ.
5. Нищiй былъ хворы, лежалъ во гною,
Передъ богачомъ, передъ воротми яво.
Вышелъ богатый самъ за ворота,
За нимъ вышла челядь — гордая раба.
Доходить богатый проти Лазаря,
10. Закричитъ Лазарь громкимъ голосомъ:
«Братецъ мой, братецъ, сильной-богатой!
Создай мнѣ братецъ хлѣба и соли,
Про милость про божью напой-накорми;
Не я тебѣ заплачу: Господь, царь небесный.
15. Гдѣ жъ твоей души лучи надо мной»
Грозное словечко богачъ отказалъ:
— Ляжишь ты, Лазарь, у гнаю,
А смердуетъ отъ тебе надо мной, какъ лютой песъ.
Ты не называйся братомъ моимъ.
20. Есть у меня братья такой, что я самъ.
У мене много злата серебра,
Сильного имѣнiя богачества тьма.
Вотъ я не вбоюсь ничѣмъ ничаво:
Отъ Господа Бога златомъ откуплюсь,
25. Отъ злого человѣка судомъ отойдусь.—
Плюнулъ на Лазаря, самъ прочь пошелъ,
Велѣлъ за собой ворота замкнуть.
Не было въ богатого ни Божей души,
Не кому до Лазаря взмиловаться,
30. Не кому Лазарю хлѣба-соли дать;
Было въ богатого два лютые псы:
Оны по подстоличью хаживали,
Мелки крошечки собирывали,
Ко вбогому къ Лазарю принашивали;
35. Вотъ тѣмъ его душу въ тѣлѣ пропитывали,
Гноючiя раны зализывали,
Страмное тѣло заживливали.
Помолится святой Лазарь Господу;
«Господи Боже мой, Спасъ милосливый,
40. Выслушай, Господи, молитву мою:
Примай мою душу до хвалы къ себѣ,
Сошли по мою душу грозныхъ ангеловъ,
Грозныхъ, страшныхъ, не тихихъ, не милосливыхъ.
И вжо моя душа насквернилася,
45. И тѣло наболѣлося,
Голодомъ-холодомъ настрадалося,
Скорбности-болѣзности намучилось,
Богачомъ въ гною належалося,
Страмного сквернословiя наслушалось».
50. Самъ Господь выслушалъ молитву яво,
Сослалъ Царь небесный святыхъ ангеловъ,
Святыхъ, частныхъ, милосливыхъ, тихихъ, смирныхъ,
По Лазареву по душу яво (Обмолвился «мою», но поправился);
Вынули душу изъ Лазаря,
55. Отдали душу къ Богу въ рай,
Къ святому къ Авраамiю на явленiе.
Мало времячко тотъ часъ изгодя,
Сдучилось богатому исъ путя ити,
Не дошелъ богатой до свово двора,
60. Не вызрилъ богатой ни жаны, ни дѣтей,
Не вызрилъ богатый ни Бога, ни людей,
Не вызрилъ богатый ни злата-серебра,
Сильного имѣнiя и богачества тьма зъ своего двора;
Вышла на богатаго сильна хвороба,
65. Божецкая гнѣвность врочливая,
Напомнилъ богатый о болѣзни своей,
Лежучи богатый молитву творилъ,
Вспомнилъ богатый Господа Бога:
— Господи Боже мой, Снасъ милосливый,
70. Выслушай, Господи, молитву мою:
Примай мою душу до хвалы къ себѣ.
Сошли по мою душу святыхъ ангеловъ,
Святыхъ, частныхъ, милосливыхь, тихихъ, смирныхъ,
По богачову по душу мою.
75. И вжё моя душа впила-въѣла,
Хорошо сходила, много злата-серебра насчиталась,
И разныхъ втѣховъ втѣшалась,
И тѣло вкрасовалось,
Дорогими одежды поносилось,
80. Сладкихъ наѣдковъ накушалось.
Дорогихъ напитковъ напивалось.—
Самъ Господь выслушалъ молитву яво;
Сослалъ Царь небесныхъ грозныхъ ангеловъ,
Грозныхъ, страшныхъ, немилосливыхъ, не тихихъ, не смирныхъ,
85. По богачеву душу яво:
Вынули душу изъ богача скрость ребра его,
Отдали душу въ пекельный огонь,
И вверзали въ злую муку предвѣчельную.
И взрить богатый изъ муки въ рай,
90. Заузритъ богатый Авраамья въ раю,
Близко зъ Врамiя брата Лазаря,
Закричитъ богатый громкимъ голосомъ:
— Братецъ мой, братецъ, Лазарь святой!
Замочи въ синемъ морѣ свой мезерный пёрстень,
95. Закропай, брату, сахорны уста,
Злою ту муку предвѣчельную,
Чтобы мене миновался пекельный огонь,
Злая мука предвѣчельная.—
«Братецъ мой, братецъ, сильной-ботатой!
100. Радъ бы я тебе братомъ нарекать,
Сахарныи усты закропать,
Но здѣсъ не моя воля — все Божецкая.
Въ тебе много злата серебра,
Сильного имѣнiя богачества тьма:
105. Вотъ тѣмъ себѣ откупить отъ пламя отъ огня,
Отъ злой отъ муки предвѣчныя,
Въ царство небесное златомъ вкупить».
— Братецъ мой, братецъ, Лазарь святой!
Таперь въ мене нѣту ничѣмъ-ничаво,
110. Все мое злато-серебро прахомъ взялось,
Сильное имѣнiе разнымъ разнясло,
Все мое богачество на земли зосталось.—
«Братецъ мой, братецъ, сильной богатой!
Спомнижъ ты, братецъ, не забудешь,
115. Какъ мы жили-были на вольномъ свѣтѣ:
Едина насъ матушка двоихъ родила,
Не одну долю Господь намъ далъ:
Тебѣ Богъ далъ богачества-тьма,
А мнѣ Богъ за вбожество рай.
120. Зачѣмъ мы съ тобой, братъ, не въ справдѣ жили?
Какъ ты мене Лазаря за брата не мѣлъ,
Про милость про Божью не поилъ не кормилъ,
Хлѣба-соли не создавалъ,
Темницъ сѣдящихъ не просвѣщалъ,
125. На пути, на мѣстѣ не подавалъ,
Заблудящимъ рабомъ путя не указалъ,
Нищихъ убогыхъ не поилъ ни кормилъ,
Отъ темныя ночи не сукрывалъ,
130. До Божей до церкви мертвое тѣло не провожалъ,
До Божей до церкви не хождалъ,
Про милость про Божью не создавалъ,
Чудовного вобраза не сукрашалъ,
Ничѣмъ себѣ царства не наслѣдовалъ».
— Братецъ ты мой, братецъ, Лазарь святой,
135. Кабы жъ я зналъ-вѣдалъ муку надъ собой,
Я бъ тебе, Лазаря, за брата имѣлъ,
Про милость про Божью кормилъ-поилъ,
Хлѣба и соли создавалъ бы,
Темницъ сѣдящимъ просвѣщалъ,
140. На пути, на мѣстѣ подавалъ,
Заблудящимъ рабамъ путя указалъ,
Нищихъ убогихъ кормилъ бы поилъ,
Отъ темныя ночи бы скрывалъ,
До Божей до церквы въ мершее тѣло провожалъ бы,
145. До Божей до церкви дохождалъ бы,
Про милость про Божью создавалъ бы,
Чудовного вобраза съукрашалъ бы.
Вотъ я бъ себѣ царства наслѣдовалъ —.
Скаялся богатый не во время,
150. Когда было времячко минулося.
«Аминь, аминь, что Богъ тебе далъ,
Тѣмъ, богатый братъ владай».
Идѣ святыи ангелы ликъ ликуютъ?
Ликуютъ ангелы ликъ на зямли,
155. Царствуютъ праведныи на небесахъ.
Мы святому Лазарю славу поемъ:
Во вѣкъ ему слава не минуется,
Во вѣки во славу прославляется.
Аминь, аминь, что Богъ ему даль.
160. Создай же, Господь Богъ, всему мipy прекрасенъ рай.
VI. Михаилъ-архангелъ.

Когда прiидетъ время-жисть послѣдняя,
Грѣшны мы думаемъ разсужденiе.
И праведнымъ быть рай-спасенiе.
Со востоку солнцу, на западѣ,
5. Тамъ протечетъ рѣчка огненна,
За той за рѣкой за вогненной
Тамъ стоитъ архистратигъ Михаилъ
Со своими съ двенадцатьми апостолами,
Со янгелами, со архангелами,
10. Переводитъ души праведныхъ,
Черезъ ту ряку вогненну,
Къ своему небесному царствiю:
«Идите, мои христолюбимыи души,
Преступитесь у Бога, праведны,
15. Къ своёму небесному царствiю:
Уготовлено вамъ царство небесное,
Горять вамъ свѣчи невтушимыи,
Уготованы ризы невзносимыи.
А вы пошли прочь проклятыи,
20. Подите вы прочь беззаконные рабы,
А въ тыи пропасти сыроиземляныи,
Горятъ вамъ огни злые невгасимыи,
Смола вамъ кипить неутолимая».
Расплачутся многогрѣшныя души,
25. Разрыдаются беззаконные рабы:
— Увидь-услышь, Архистратигъ Михаилъ,
И вослышь, судья праведный!
За что насъ отъ раю отсылаешь,
Отъ своего царствiя небеснаго?
30. Чаму не тыи души кристiянски были? —
Какъ возречетъ архистратигъ Михаилъ,
Вазглаголуитъ судья праведный:
«Хотя жъ бы вы души христiянски были,
Въ чемъ Божей воли не творили?
35. За хрестъ за молитву не стояли,
Не мѣли ни середы, ни пятницы святой,
И ни третьяго дня воекресенiя,
Вечерни на вулицахъ прогуливали,
Вутреню въ постеляхъ пролеживали,
40. Абѣдню за столомъ прасеживали,
Судили суды не по праведному,
И праведный судъ звиновачивали,
А виннаго правыми настанавливали,
Вы брали зъ нихъ казну несчисленную суму (sic),
45. Топили казну въ сыру мать-зямлю.
Вотъ за ту кару черь вамъ неусыпучая,
Вотъ вами грѣшнымъ по дѣламъ будетъ».
Какъ расплачутся многогрѣшныя души
И разрыдаются беззаконные рабы:
50. «И увидь-услышь, Архистратигъ Михаилъ,
И увидь-услышь, судья праведный,
Бери жъ ты зъ насъ много злата-серебра,
И побольше того чистаго зевчугу».—
Какъ возречётъ архистратигъ Михаилъ,
55. Возглаголуетъ судья праведный:
«Здѣсь судья ненакупная живетъ,
Ненапрошенная, не радуется злату-серебру,
И побольше того чисту земчугу,
Здѣсь судья у Бога праведная».
60. Какъ бы душу спасти съ постомъ, зъ молитвою,
И въ рай войтить святой милостиною.
VII. Михаилъ-архистратигъ.

Плачемъ же мы возрыдаемъ,
На смертный часъ помышляемъ.
И придетъ послѣднее житье-время:
Земля-небо испотрясётся,
5. Каменное все распадётся,
Завѣсы престола разрушатся,
Солнце и мѣсяцъ померкнетъ,
Часты звёзды на земли скатятся,
Луна вокругъ призатворится.
10. Тогда насъ на свѣтѣ не будетъ,
Пройдетъ рѣка огненая,
Пожретъ вона тварь всю земную,
Михайло архангелъ съ неба сойдетъ,
На Сiанскую гору взойдетъ
15. Въ семигласную трубу вострубитъ,
Живыхъ мертвыхъ отъ гроба возбудитъ.
Мертвящи отъ гроба повостанутъ,
Въ единый ликъ Господу превозбудутъ,
И праведнымъ Господи возглаголуитъ:
20. «Идите, мои христолюбимцы:
Вготовлено вамъ царство небесное
Отца нашего Бога-Салаоѳа».
А грѣшнымъ Господь возглаголуитъ:
«Пошли прочь, проклятые,
25. Въ ты пропасти сыро-зямныи.
Гарятъ вамъ огни неугасимые,
И смола кипитъ неутолимая,
Черь зла несыпучая».
И праведныи души грядутъ, веселятся,
30. А грѣшныи души, къ Богу возопiявши,
Ко Господу гласъ свой испущаютъ:
— Ты вослышь, самъ небесный Царь,
За что ты насъ отъ раю всылаешь,
Отъ царства небеснаго? —
35. А грѣшникамъ Господи возглаголуи:
«Какъ жили вы были на вольномъ свѣтѣ,
Воли Господней не творили,
За хрестъ, за молитвы не стояли,
За память Господню преступали,
40. Законы разлучали,
До Божей до церковь не хождали,
Велики говѣйны не говѣли,
Тайнъ Господнихъ святыхъ не примали,
Читанiя Божья не вслушали.
45. Я зъ Дѣвы народился,
Два дни былъ на распятiи
Не ради душъ вашихъ согрѣшенья,
Для ради душъ вашихъ спасенья,
Душу спасти съ постомъ, з молитвами
50. И въ рай сойтить святый милостиною».
Славенъ Богъ, славенъ прославился.
Велико имя Господне, аминь.
VIII. Плачъ Iосифа.

Кому поемъ печаль, кого призовемъ къ рыданiю?
Господи, создатель мой, сповѣдай печаль мою.
Печаль моя несносная,
Плакалъ бы бъ я день и ночь возгредалъ,
5. Всякой часъ, всякое время.
Кто бъ не даль съ неба сточника слезъ,
Съ неба голубицу летающую, возвѣщающую,
Послалъ бы я къ свому отцу къ Зравелю:
Отче отецъ Зравеле!
10. Твои дѣти мои братья,
Оны били мене, въ рову кинули,
За волоса зъ рову вынули
Запродали мене въ тую зямлю Египетскую,
Къ тому царю Хараонскому.
15. Случилось же ему мимо ѣхати,
Идѣ спогребена Графель, мати моя,
Пойду впаду на сыру зямлю,
Пролью слезы къ Господу Богу;
Разступися мать сыра-зямля,
20. Ты воскройся гробова доска,
Стань, проснись Графель мати-моя
Отъ своего-то умершаго сну.
Спознай свояво сына, свѣтъ-Восихва,
Что былъ я въ тебе любимый сынъ,
25. Распрекрасный, свѣтъ-Восихвовъ.
Славу яму и держава и во вѣки вяковъ, аминь.
IX. Рождество.

Христосъ Богъ Спаситель съ вѣрными просвѣтился.
Народился Христосъ Богъ Спаситель во Хлемъинѣ,
Въ той стороны въ Юдицкой,
Зволилъ въ вертепы къ Богу пребыть
5. Спасенiю нашему вради.
Царь Иродъ хотѣлъ Христа убить,
Посылалъ своихъ волхвовъ къ Богу спытать.
Съ востоку звяздою путь проводили,
Приходили волхвы къ Богу съ поклоненьемъ,
10. Приносили Кристу честные дары.
Принялъ Господь милосердный за всю свою благу.
Ты еси нашъ Богъ надъ богами,
Ты еси нашъ Царь надъ царями.
Безсмертный вѣнецъ на главу спримали,
15. Мы жь тебя Христа возвельчали.
Господи, слава Тебѣ!
X. Сонъ Богородицы.

Святой сонъ Богородицы симъ явился:
Мати Mapiя, Дѣва святая,
Съ вечера Мати мало спала,
Нямножко во сну видала
5. И про свою чаду про святую:
Въ славномъ городѣ во Хлемъинѣ.
Кабы я себѣ чадью споврадила,
Пеленами меня спеленила,
Шалковымъ поесомъ совивала,
10. Золотою ризою сокрывала.
И въ славномъ городѣ въ Русадимѣ,
На святой рякѣ на Ердани,
Ha Сiанской горы на вертепѣ
Выростало жъ тамъ древо святое,
15. Что святое тамъ древо кинпаресово,
Что на томъ святомъ древу на кинпаресову,
Превосуденъ твой крестъ, сынъ явился.
Онъ явёвши самъ промолвился:
«Свѣтъ-мати Mapiи, Дѣва святая,
20. Вотъ я самъ твой сонъ знаю
Со воистину разсуждаю:
Что быть мнѣ, матушка, на крестѣ распятому,
Быть сбавленной муки скровавлену,
А тярнову вѣнцу на главу возложену,
25. А тростьёмъ по главѣ разбiенному,
А въ ребра копьёмъ сокрушенному
А крови моей святой быть пролитой».
Расплачется Мать Mapiя,
Разрыдается Дѣва-святая:
30. — Прелюбимый мой сынъ, царь небесный,
Безвинную муку принимаешь,
Пресвятую кровь проливаешь!
На кого меня, Дѣву, споручаешь?
Кому на дозрѣнiе оставляешь? —
35. Что прорекъ самъ Исусъ Кристосъ:
«Не плачь-не рыдай, Мати-Mapiя;
Не ядину я тебе, матушку, споручаю,
Не ядину пресвятую оставляю:
Споручаю, оставляю: на святаго Яна,
40. А на святаго Яна Богуслова,
Аще на того друга Христова».
Нарекала его Мать вторыми сыномъ — Исусомъ Кристомъ.
Егда Исуса Криста тѣло соймутъ,
Кровь Его святую разольють,
45. Его погребенье за всѣхъ будетъ
И, моя мать, изъ мертвыхъ, животъ вѣчный.
Богъ вѣрнымъ даруетъ на спасенье,
Безвѣрнымъ на вѣчную муку.
А третiй день отъ гроба воскреснетъ,
50. Самъ на небеса возносился
Со чествующими херувимами,
Со славнѣющими серафимами,
Съ збранными матерями со святыми.
Что изъ мертвыхъ, матушка, усопавши,
55. Самъ ко тебѣ съ неба сойду,
Самъ твою душу превпокою,
А въ царствѣ небесномъ и соборѣ,
И гдѣ святые ангелы ликъ ликуютъ,
А стрепещить небесная сила,
60. А съ трепетомъ стоятъ предъ престолами,
Лица крылами ликъ воскрываетъ.
Всяво было во градѣ во Русалимѣ,
Во святой Божiей церкви за престоломъ
Погребенiе мощемъ со святыми.
65. Погребши къ мощамъ преклонюся,
Поклонёвшись съ матушкой попращуся:
Ты прости, прости, моя Богородица,
Ты прости, Дѣва пресвятая.
Выпишу твой ликъ на иконѣ
70. И поставлю твой образъ на престолѣ
Въ святой Божей церкви, во соборѣ
Передъ чудовными образами,
Передъ царскими воротами;
И туда будутъ мiръ-народъ прихождать,
75. Службу молебны нанимать,
Земляные поклоны съуклонять,
И тебе, Мать пречистая, возвеличать,
Во вѣкъ Исуса Христа мiромъ прославлять.

Ктожъ етой сонъ, стихъ Божей, перепомнитъ, онъ будеть отъ муки збавленъ предвѣчныя. Ктожъ етотъ стихъ Божей выслушаетъ, Господь Богъ грѣховь збавляетъ, наслѣдованъ будеть царству небесному, достоинъ будеть авраю пресвѣтлому. А мы воспоемъ: аллилуя!

XI. «Иже нашъ Христосъ Богъ Исусе».

(Распятiе).

Единый лукавый былъ Вуда,
Запродалъ Христа Бога на распятье
И въ святое древо кимпаресово.
Расплачется мать Божья Maрiя:
5. «Прелюбезный мой сынъ, Царь небесный,
Безвинную муку принимаешь,
За мiръ кровь святую проливаешь!»
— Не плачь, не рыдай, Мать Божья Maрiя,
Ета моя мука-смерть — животъ вѣчный.
10. Богъ вѣрнымъ даруетъ на спасенье,
Безвѣрнымъ на муку вѣчную.
Восприму ету муку самъ за вѣру,
За всѣхъ православныхъ христiянъ.—
Слава Тебѣ, Христе, Боже нашъ!
XII. Двѣнaдцaть пятницъ.

Придите убо, братья, послушайте,
Что въ ангельской книги написано:
Двѣнадцать пятницъ въ году спостовать:

1-я пятница великая въ году послѣ сырной недѣли на Ѳедоровской недѣлѣ: Кто въ тую пятницу постовать будетъ, съ постомъ со молитвою, того человѣка отъ страшной смерти скорой постижной сохраненъ будетъ Господь, Богъ святой, помилуетъ.

2-я пятница великая въ году… противъ Благовѣщенiя… того человѣка отъ нутреней болѣзни сохраненъ будетъ… (Повторяется формула первой пятницы)

3-я пятница… противъ пресвѣтлаго Воскресенiя… того человѣка отъ трясучей болѣзни и припадку сохраненъ будетъ…

4-я пятница… противъ Вознесенiя… женскаго полу отъ сужденья…

5-я пятница… противъ Св. Духа-Троицы… отъ скудости, бѣдности, заливной смерти…

6-я пятница… противъ св. Ильи Пророка надѣляюща… отъ грозы и грады, огня-пожару, отъ вѣчной муки…

7-я пятница… противъ Спаса Преображенья… отъ дьявольской грези, младыхъ младенецъ отъ присыпу…

8-я пятница… противъ Успенья… отъ трясучей болѣзни, лихорадки…

9-я пятница… противъ Усѣкновенiя честныя главы I. Предтечи… въ царскую службу отъ мечу-посѣчу, отъ ружейного побою…

10-я пятница… противъ Егорiя Великомуч… очъ звѣря съѣденья…

Первая на десять пятница… противъ Рождества Христова… воззритъ тую душу Мать Пресвятая Богородица…

Вторая на десять пятница… противъ «Стрѣченья»… сповѣдаетъ тые душу самъ Исусъ Христосъ, возмутъ тую душу ангелы, подадутъ тую душу Богу въ рай.

А кто жъ не поминеть двѣнадцать въ году пятницъ постовать, аще мужъ съ женою совокупются, будутъ просить молитву Богу дѣтищу, народится дѣтище несчастливымъ: либо катъ будетъ, либо воръ, либо разбойникъ большой, станетъ злымъ начальникомъ, худымъ дѣламъ наставникъ будетъ. А поимѣйте жа вы, братiе, въ году двѣнадцать пятницъ постовать, приидите вы, братiе, въ Божiй домъ, со любовностью, съ вѣрностью, помолитесь, братiе, самому Христу, давайте, братiе, нищимъ милостину, необсужденную, необговоренную, не заклятую: заклятая, обсужденная, обговоренная милостина не въ пользу души. Слава Тебе, Боже нашъ, аминь.

XIII. Объ Александре II.

Мы подумаемъ, друзья,
Про бѣлаго царя.
Милостивый государь,
Александръ второй царь:
5. Вонъ съ любовiю радѣлъ,
Всѣмъ свободы дать хотѣлъ,
Подъ крыломъ усѣхъ держалъ,
И отказныхъ усѣхъ збавлялъ,
Всѣ законы исправлялъ,
10. Слышалъ бѣдныхъ людей стоны,
Самъ на помощь поспѣшалъ
Всѣхъ злодѣевъ съукрашалъ.
Стали злодѣи судъ судить,
Какъ бы царя истрябить,
15. Много козны спотребили,
Отчайныхъ подкупили
Дали ими въ руки горноты.
Оны отъ Бога прокляты
Вездѣ мины подводили,
20. Государя истребили.
Каравулъ вездѣ стоялъ,
Государя сохранялъ;
До марту перваго числа
Господь сохранялъ царя.
25. Марту перваго числа
Жизнь скончалась государя.
Проявился первый вдаръ,
Государя миновалъ;
Проявился второй взривъ,
30. Государя сповразилъ.
Спровраженный царь упалъ,
Жалобно слово сказалъ:
«Подымитя мене, дѣти,
Знать отжился я на свѣти,
35. Знать скончалась жисть моя!»
За народною толпой
Не видать было, отколь
Тамъ яго горька страсть была:
Съ государя кровь лила.
40. Слуги яго къ государю доступали,
Подъ бялы руки подняли,
На рукахъ царя вздержали,
Слезно плакали-рыдали:
«Что ты нашъ батюшка, земной богъ!
45. Ты лишился своихъ ногъ!
Добро намъ усѣмъ творилъ;
За то свою кровь пролилъ!
Ты нашъ батюшка, государь-отецъ,
Несемъ тебя во дворецъ».
50. При дворцы уси стояли,
Слезно плакали-рыдали,
Черный травуръ надѣвали,
О покой души сказали,
Черны хвлаки опустили:
55. Царску смерть возвѣстили.
Какъ возвѣстили на владыкъ указъ,
Полелиси слезы съ глазъ,
Какъ отбили телеграмъ —
Затменiе сонца намъ
60. Тамъ было свѣту и свѣтилы,
Земли было потрясенье,
По всёмъ по городу по Питеру трявога,
Государю стражды много.
Какъ намъ издумать и взгадать,
65. Какъ на царя руки взнять?
По всѣмъ святымъ церквамъ
По соборамъ подзвонили,
Погребенiе служили,
Прослужили шесть недѣль,
70. А намъ здалось-одинъ день.
Солнечныи лучи повскрылись,
Государя мы лишились.
Давайте мы, братiе, Бога молить:
75. Какъ сына примудрить,
Какъ сынъ пойдетъ по дѣламъ отцу,
Прозведетъ дѣло къ концу.
Слава Богу и царямъ держава, и во вѣки вѣковъ, аминь.

ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Этотъ стихъ быль также записанъ гр. М. А. Голенищевой-Кутузовой въ области войска Донского со словъ слѣпца, пѣвшаго подъ звуки лиры, и сообщенъ Н. Кульмачомъ въ «Русск. Стар.» въ 1900 г. VI, 651—654, съ небольшими замѣтками. Варьянты привожу изь этой записи. 2. Усѣ про бѣлаго царя., 3 — нѣтъ; 5 — горѣлъ; 7 — И отъ казни избавлялъ; 9 — Онъ снравлялъ усѣ законы; 12 — И злодѣевъ укрощалъ; 16 — Отчаянныхъ людей подкупили; 18 — Они есть Богомъ прокляты. 20 — А царя не истребили; 23—24 — нѣтъ; 26 — Государю смерть пришла; 29 — Какъ взвился второй большой взрывъ; 31 — государь; 35—39 — нѣтъ; 40 — И къ нему слуги подбѣжали; 44 — Ахъ, ты; 46 и 47 переставлены; далѣе слѣдуютъ наши cт. 64—65 и еще два: Какова тамъ страсть была,— Когда царская кровь лила; 54 — Черный флагъ они спустили; 55 — Государеву; далѣе идутъ наши стихи 67—70; 56 — Возвѣстили на Кавказъ; 58—59 — Дали телеграмму затменiя солнца намъ; 60—61 — нѣтъ; далѣе наши стихи: 71—72, 56—57; 62 — Во всемъ Питерѣ тревога; 63 — Стражды было; 64 — Страшно сдумать и сгадать; 66—67 Усѣхь соборовъ зазвонили; 72 — Бѣлаго царя; 73—76 — нѣтъ; вмѣсто нихъ; Во весь Питеръ удивился,— со всего Питера сошлися.

М. Сперанскiй.

***

В формате PDF: Ссылка

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: