Судьба русского художника Константина Ивановича Горбатова насыщена контрастами, как и его живопись.
Константин Иванович родился в городке Ставрополе Самарской губернии. Как в любом из уездных городов центральной России, здесь были старые храмы, покосившиеся дома над обрастающими травой деревянными тротуарами, густая тишина. А главное — была Волга, которую позже воспел Горбатов в своем цикле картин с непременными парусными стягами на переливчатой воде.
Школу живописца Горбатов стал проходить в начале 1890-х годов в Самаре у местного художника Ф.Е. Бурова, а с 1896 по 1903 год он живет в Риге, учится в политехникуме и продолжает свое художественное образование у Д. Кларка.
Приехав в Петербург в 1903 году, Константин Иванович сначала учится в знаменитом Училище рисования Штиглица, а потом в Академии художеств на архитектурном отделении. Год спустя он переводится на живописное отделение под руководство А.А. Киселева и П.Н. Дубовского. Не случайно позже художник находит свою стезю именно в архитектурном пейзаже.
В 1912 году 35-летний К. Горбатов едет в Рим пансионером Академии художеств. Сначала работает в Вечном городе, а потом по приглашению Максима Горького перебирается к нему на Капри.
Там вокруг Горького собралась колония молодых художников из России — Горелов, Бродский, Фалилеев, Вещилов… Знаменитый писатель выделяет из нее земляка-волжанина Горбатова, вместе дважды в неделю они обходят мастерские молодежи. После Италии, объездив всю Европу, Горбатов живет в России и неустанно пишет ее природу, виды северных городов: Пскова, Новгорода, — а также маленьких волжских и самой Волги, с любимыми силуэтами кривых берез на переднем плане картин.
О рабочем настрое художника, его “речном” сердце писал в то время и И.Э. Грабарь: “Из петербургских художников вряд ли кто так хорошо знал жизнь северных городов, как Константин Иванович Горбатов. С детства он привык к стоящим на приколе стареньким рыбацким лодкам с залатанными парусами, к тяжело груженным баржам, к запаху илистой воды и свежей рыбы, к расплавленному солнцу, беспощадно льющему свои лучи на зеленые, красные крыши прибрежных домов. Взрослым, когда он считал чуждым для себя все, кроме живописи, Горбатов неделями пропадал на берегах рек, прислушивался, присматривался, писал этюды, писал много, с наслаждением. А еще больше он любил задворки провинциальных северных городов к концу зимы, когда снег становился серым, ноздрястым, когда появлялись первые лужи и начинали оживать березки”.
В Петербурге К. Горбатов не влился в модные течения и кружки. Сообразно своему мировоззрению, он стал членом Общества им. А.И. Куинджи, поздних Передвижных выставок, как бы осознанно отставая от набирающего скорость локомотива нового русского искусства начала XX века.
В то время стиль и манера Горбатова уже окончательно выработаны. Его вещи сразу узнаваемы. Их добротность и живописная красота обеспечивали успех у публики. Все горбатовские картины легко распродавались с выставок. Но круг поклонников и покупателей художника из средних слоев общества, как и следовало ожидать, распался сразу же после революции. В 1922 году Горбатов вместе с женой выезжает из России. Сначала Горбатовы живут в Италии. В свою традиционную русскую тематику художник теперь смело вводит виды солнечных уголков Капри, Венеции, а потом будет использовать мотивы, навеянные его путешествиями в Англию, Палестину, Египет. Эти разноцветные города у него теперь пламенеют на фоне красочного моря (уже — не реки) и неба, выразительно написанных иногда едва ли не пуантелистским мазком.
В 1926 году Горбатовы переселились в Берлин, где художник органично вошел в группу тамошних русских эмигрантов-живописцев: Л. Пастернак, В. Фалилеев, И. Мясоедов, С. Колесников. Общаются они и с русскими парижанами — на международных выставках. Надо заметить, что Горбатов умело использует свое ремесло для неплохого заработка. На фоне общей жизни российской эмиграции он выглядит преуспевающим, снимает хорошую квартиру, нарядно обставленную ампирной мебелью.
После выставки русской живописи в Кельне в 1929 году, организовывавший ее И.Э. Грабарь писал о Горбатове: “Академист, лет 55, работающий «русские пейзажи», — исключительно с церквами, пропастью церквей… Имеет успех у немецкой публики, всюду делал выставки, много (больше всех вместе) продал и продолжает продавать”. Э.Ф. Голлербах отмечал большую симпатию, с которой встречали картины Горбатова в Германии. В Мюнхене даже выходили цветные открытки с репродукциями этих картин.
С начала 1930-х годов в Германии возобладавший в искусстве стиль Третьего рейха сделал тему русской провинции полностью неуместной. Живописцу К. Горбатову живется теперь несладко. С приходом к власти Гитлера Горбатовым, еще числящимся по их загранпаспортам советскими гражданами, приходится туго. Когда началась война, им как “неблагонадежным” приходится дважды в неделю отмечаться в полиции, они лишаются возможности выезда из страны. Полученные новые временные паспорта супругам продлевает шведское посольство на четырехмесячные сроки.
А к концу войны Горбатовы уже по-настоящему бедствуют. И как бы последней радостью в этой жизни является для художника приход в покоренный Берлин нашей армии. Всего на две недели пережил он окончание Второй мировой войны и умер в Берлине 24 мая 1945 года. Детей Горбатовы не имели. Ольга Александровна Горбатова после смерти мужа буквально не находила себе места, постоянно сетовала соседям на опустевшую без него жизнь. 17 июня 1945 года она в черном шелковом платье, в темных чулках, чтобы никого не беспокоить ее обряжанием в гроб, встала на подоконник кухни. В крюке над окном была закреплена веревка с петлей…
По удачному стечению обстоятельств жилище Горбатовых досталось после них советскому капитану-танкисту. Он передал в комендатуру картины и бумаги, оставшиеся после прежних хозяев. В них нашли и завещание Константина Ивановича Горбатова: “Пишу письмо в трагическую минуту, когда смерть грозит каждому живущему в Берлине. После войны прошу все мои картины отправить в Академию Художеств в Ленинграде, пусть она поступит так, как найдет должным”.
Частично воля художника оказалась выполнена. Архив и оставшиеся работы Горбатова были вывезены в СССР и в 1960-х годах поступили на хранение в Московский областной художественный музей в Новом Иерусалиме. Его наследие находится в стенах древнего ставропигиального монастыря, раскинувшегося под сенью белокаменного златоглавого собора. И этот стоящий на горе монастырь с подступающими к нему березками и домиками как нельзя лучше напоминают нам о творчестве замечательного художника.
