М. Моргулис — русский писатель, проповедник, дипломат, живет в Америке.
В 65 лет подозрения о том, что жизнь всего одна, реально подтвердились. И я осознал, что пора собираться в путь. И тогда пришла ко мне перефразированная мысль Экклесиаста о том, что если время разбрасывать камни прошло, то наступило время собирать пришибленных этими камнями. Вначале я составил список пришибленных голиафов, и он получился пусть не бесконечным, но достаточно длинным.
Это были люди, в которых угодили камни, которые я когда-то разбрасывал.
Первой в списке была женщина, которая давным-давно необдуманно решила, что я влюблен в нее до самого гроба. Когда выяснилось, что это не вполне соответствует действительности, она возненавидела меня до того же гроба. Вроде виноват не был, но все же угодил в нее мой камень. И я решил позвонить этой женщине. С помощью Интернета и знакомых нашел ее телефон и набрал номер. Вначале раздалось старческое дребезжание, но после того, как я произнес свое имя, голос внезапно окреп и произнес давно заготовленную фразу: «Это ты, мерзавец!»
Я извинился, что 45 лет тому назад неосторожно повел себя и ранил ее неокрепшую душу. В голосе немедленно появились трагические нотки: «Теперь настало время сказать правду. Так ты любил меня?»
Я знал, что любая ложь — это грех, но всегда надеялся, что за добрую ложь возможно какое-то прощение. И произнес как можно искренней: «Да, я любил». И неуверенно добавил: «Страдал тоже…» Старушка на другом конце провода засветилась и после счастливой паузы поинтересовалась: «А ты стал лысым?» Я ответил, что не вполне. «Седой?» — еще более заинтересованно спросил голос. «Да, седой…» Голос удовлетворенно вздохнул: «Это хорошо. Значит, страдал…»
Я снова извинился и попросил сказать мне, что теперь я прощен. Голос радостно хмыкнул: «Простить — прощаю, но забыть этого не смогу».
И камень, описав в воздухе дугу, вернулся и ударил меня в область сердца.
Затем я позвонил богатому человеку. Когда-то в России он продал гуманитарную помощь, которую я привез детям. Я несколько раз упоминал об этом, не публично, но в присутствии людей, знавших его. Естественно, он сильно обиделся. Был неприятен жадностью и цинизмом. Но перед этим я дал слово одной Личности, что буду стараться любить всех. И позвонил ему, и с ходу извинился за то, что рассказывал о проданных им лекарствах. Богатый человек внимательно выслушал меня и заметил: «Я рад, что каешься. Но думаю, что тебе надо каяться еще и еще. Чаще кайся, и потом звони мне… Звони, не стесняйся… Помни, ты сильно обидел меня…»
И еще один камень глупым рикошетом вернулся ко мне, куда он ударил, не понял, но боль была противная. Кстати, а бывает непротивная боль?
Несколько обалдевший, но еще не полностью погасший, я позвонил человеку, который всю жизнь завидовал мне. И как ни старался я не давать поводов для зависти, но этот неукротимый пожар погасить не смог. Я извинился, что причинял ему неудобство своим присутствием в жизни и мало интересовался состоянием его души. Во время пыхтящей паузы я понял: сейчас он завидует мне за мое извинение. После слабого скрежета зубами он задумчиво спросил: «А у тебя не рак?»
Я подумал, что такому он не позавидует, и, перекрестившись, прошептал: «Да, тяжелая форма…» Он тут же горько произнес: «Ты и из этого сможешь создать победу! Ты все можешь повернуть в свою сторону!»
Он почти застонал от зависти: «С тобой дружили Виктор Некрасов, Василий Аксенов, несчастный Довлатов, мог бы и меня с ними познакомить…»
Я извинился и за эту ошибку. Он со вздохом поинтересовался: «А народ к тебе тянется?»
Я испуганно ответил: «И рак у меня, и народ ко мне не тянется».
После этого он меланхолически произнес: «Дуракам всегда везет».
И добавил: «Ты везунчик, ты вылечишься, а мне за тебя страдать…»
Я спросил, простит ли он меня сегодня? «Ты что, — взвыл он, — мне станет ужасно, потом жить из-за тебя не смогу».
Я понял: он будет страшно завидовать, если я получу от него прощение.
И снова извинился, и как можно тише положил телефонную трубку.
И еще один камень ударил меня по печени и в горло. И напомнил мне, что массового прощения со стороны пришибленных не предвидится.
Четвертым был друг, которого я знал много-много лет. Он моментально снял трубку и легко произнес: «Что-нибудь случилось?»
Я поблагодарил его за дружбу и сдавленно произнес: «Один раз ты меня чуть-чуть обманул, и я никак не могу это забыть. Хотя, такая мелочь… Прости меня…»
— Это ложь! — сказал он хрипло. — Я стараюсь никого не обманывать, тем более тебя. Мне очень обидно от твоих слов…
— Я хорошо понимаю твои переживания, поэтому хочу извиниться, что не смог забыть эту ерунду, и за то, что напомнил тебе об этом.
— Не знаю, что думать, наверное, к концу жизни ты перестал верить в дружбу.
— Почти, — промямлил я и снова извинился за свое недоверие. И попросил простить меня.
Он вздохнул очень горько: «Мне тебя прощать не за что».
Казалось, он млеет от своего благородства, и вот выдохнул: «Ты мой друг!»
И мы красиво попрощались. А камень со свистом вернулся обратно, и врезался в душу, и застрял в ней.
И я решил больше никому не звонить. Видимо, не существует времени, когда можно собирать пришибленных.
И тогда я обратился к Богу. «Господи, прошу у Тебя прощения за то, что я не всем оказал милость, что не плакал с теми, кто плакал, что не всегда радовался Твоей любви. Прости за то, что страдания моей жизни не воспринимал как великую возможность почувствовать в них отражение Твоих страданий. За то, что забывал о Тебе, за то, что не так сильно любил Тебя, за то, что своих ближних любил неодинаково, за то, что не всегда помнил Твою заповедь — «Да любите друг друга!» За все это, и за другие прегрешения, прости меня, Господи!»
И наступила в душе безмерная тишина, и голос из сердца произнес: «Прощаю!»