В этом материале представлен традиционный песенный репертуар русского народа, крестьянства и рабочих. Вы найдете календарные, свадебные, хороводные, шуточные, рекрутские песни, а так же песни литературного происхождения.
Составитель: Вера Васильевна Варганова
СОДЕРЖАНИЕ
ПЕСНИ КРЕСТЬЯН
Песни крестьян-земледельцев
Песни календарных праздников
Колядки. Овсени. Виноградья
Подблюдные
Масленичные
Веснянки
Вьюнишные
Егорьевские
Семицкие. Троицкие. Русальские
Купальские. Петровские
Жнивные
Песни детства
Песни юности
Выбор
Любовь
Измена
Разлука
Женитьба и замужество поневоле
Жених и невеста
Песни свадьбы
Сватовство
Сговор
Прощание с родительским домом
Девишник. Прощание с красотой. Расплетание косы.
Баня
Свадьба в доме невесты
Свадьба в доме жениха
Песни о семейной жизни
Похоронные и поминальные причитания
Песни крестьян, оторванных от земледелия
Песни солдат и о солдатах. Рекрутские причитания
Песни дворовых
Песни бурлаков и о бурлаках
Песни разбойников и о разбойниках
Песни о тюремной неволе
ПЕСНИ РАБОЧИХ
ПЕСНИ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ
А.П. Сумароков
И.Ф. Богданович
Г.Р. Державин
Ю.А. Нелединский-Мелецкий
И.И. Дмитриев
А.Ф. Мерзляков
Д.В. Давыдов
Ф.Н. Глинка
П.А. Вяземский
А.С. Пушкин
А.А. Дельвиг
К.Ф. Рылеев
Н.Г. Цыганов
А.Ф. Вельтман
Д.П. Ознобишин
А.В. Кольцов
М.Ю. Лермонтов
Н.Ф. Щербина
Н.А. Некрасов
Л.Н. Толстой
И.С. Никитин
Д.П. Давыдов
A.Н. Аммосов
И.3. Суриков
B.И. Богданов
А.А. Ольхин
Д.Н. Садовников
Словарь
В этом обширном разделе представлен традиционный песенный репертуар русского крестьянства.
Открывает раздел круг календарных обрядовых песен, начинающих и завершающих год земледельца.
Следующий цикл песен расположен по кругу человеческой жизни: «от колыбельных дней и до могилы» («Песни детства»; «Песни юности»; «Песни свадьбы»; «Песни о семейной жизни»; «Похоронные и поминальные причитания»). Сюда включены как обрядовые, так и необрядовые песни.
Тексты расположены таким образом, чтобы каждый песенный цикл мог читаться как некий единый текст, с основным переходящим от песни к песне сюжетом: жизнь русского крестьянства.
Жизнь земледельца зависит от природы, и потому еще в глубокой древности люди старались на нее воздействовать. Появились обряды, целью которых было заклинать плодородие земли, хороший приплод домашнего скота, семейное изобилие и благополучие. Время совершения обрядов совпадало со сроками работ по выращиванию урожая.
С течением времени земледельческий календарь причудливо соединился с календарем христианских праздников. Этот календарь представляет собой в кратком виде следующий комплекс.
Зимние праздники.
Зимние святки — с 25 декабря по 6 января (все даты даны по старому стилю).
Рождество — 25 декабря.
Святые вечера — с 25 декабря по 1 января.
Васильев день — 1 января.
Страшные вечера — с 1 января по 6 января.
Крещение — 6 января.
Масленица — восьмая неделя перед Пасхой.
Весенне-летние праздники.
Сороки — 9 марта; день весеннего равноденствия.
Пасха — первое воскресенье после первого весеннего новолуния (между 22 марта и 25 апреля).
Егорьев день — 23 апреля.
Летние святки — русальская, или семицкая, неделя, седьмая неделя после Пасхи.
Семик — четверг на русальской неделе, седьмой после Пасхи.
Троица — воскресенье на русальской неделе, седьмое после Пасхи.
Аграфена Купальница — 23 июня.
Иван Купала — 24 июня.
Петров день — 29 июня.
В каждый из праздников совершались определенные обрядовые действия и пелись приуроченные к этому празднику песни. Цель всех обрядов и песен была одна — способствовать жизненному благополучию крестьян. Потому календарным песням свойственно не только торжество смысла, но и определенное единство музыкального напева.
Зимние святки были шумным и веселым праздником. Молодежь обходила все дома в деревне со святочными песнями. Жгли костры, рядились, собирались на игрища, устраивали посиделки, девушки гадали. Праздничная атмосфера святок описана в знаменитой балладе В. А. Жуковского «Светлана», в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин», в рассказе Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством».
Зимние святки начинались с колядования. Парни и девушки ходили по деревне и у каждого двора «кликали» Коляду. Песни, исполнявшиеся при этом, в разных местах России назывались различно: колядки, овсени или виноградья. Хозяевам дома песней желали жизненных благ и требовали вознаграждения. Песни адресовались либо всей семье (всему двору), либо отдельно хозяину или хозяйке, были специальные песни для парня-жениха и для девушки-невесты. В песне рассказывалось о приходе Коляды или Овсеня (в припевах часто: Таусень) — существ, похожих на человека. Даже о самих христианских праздниках говорили как о живых людях: по мосточку, срубленному Овсенем, и приходят «три братца» — Рождество, Крещенье и Васильев день. Коляда и Овсень — мифологические персонажи песен — должны были принести крестьянам обильный урожай и домашнее счастье.
Девушки в святочные вечера гадали. Гадания были разные, их было много. Некоторые из них сопровождались подблюдными песнями. «Ставят на стол четыре блюда, покрытые полотенцами или платками. В одно блюдо кладут уголь, в другое печину, то есть кусок сухой глины от печки, в третье — щетку, в четвертое — кольцо. Хор девушек поет:
Уж я золото хороню,
Чисто серебро прокачу;
Я у батюшки во дому <…>
И под эту песню гадающая девушка вынимает наудачу из блюда судьбу свою; ежели вынет уголь, то ей предстоит дурная участь; ежели печинку, то смерть; ежели щетку, то будет у ней старый муж; и ежели вынет кольцо, то будет жить в радости и муж будет молодой» (Селиванов В. В. Год русского земледельца.— В кн.: Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века. М., 1987, с. 132). Песни святочных гаданий предвещали судьбу: богатство или бедность, скорую свадьбу или вечное девичество, удачное и несчастное замужество, разлуку, дальнюю дорогу, смерть.
Масленица — следующий после зимних святок крупный праздник в деревне. Масленицу праздновали в течение недели, шумно, разгульно, весело. Это были проводы зимы. На Масленицу устраивались пиры с непременными блинами, катанье с ледяных гор, кулачные бои, катанье на тройках. Величали молодых, поженившихся в этом году, поминали умерших, обходили дворы с масленичными песнями, в которых желали хозяевам урожая и изобилия.
В праздновании Масленицы участвовали люди всех возрастов, но особенную роль играли дети. В одних местах принято было посылать ребятишек с первовыпеченными блинами на огород, где они скача верхом на кочерге, кричали бы: «Прощай, зима сопливая! Приходи, лето красное! Соху, борону! И пахать пойду!» В других местах дети бегали накануне Масленицы с лаптями по деревне и всех, кто возвращался из города, спрашивали: «Везешь ли Масленицу?» Отвечавших отрицательно колотили лаптями. В некоторых губерниях именно мальчишки открывали праздник, строя ледяные горы и приветствуя Масленицу ритуальными приговорами. Наконец, в последний день праздника дети бегали иногда по деревне от избы к избе и требовали блинов особыми песенками. За поданный блин они показывали хозяйке дома куклу Масленицы, что сулило урожай (цит. по комментариям И. И. Земцовского в кн.: Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970, с. 573—577).
Песен на Масленицу пелось множество. Масленичными песнями встречали Масленицу, прославляли ее или подсмеивались над ней, прощались с нею. С Масленицей разговаривали как с живым существом. В песнях она то красивая девушка, то «баба-кривошейка», то «дорогая гостья», то «обируха» и «обмануха». В некоторых областях делали чучело из соломы — Масленицу,— которое устанавливали в начале праздника где-нибудь на видном месте. В последний праздничный день чучело везли на санях в поле, сжигали, а затем хоронили или разбрасывали головни и пепел по полям, зарывали в снег. Уничтожая божество, люди верили, что весной с новой растительностью оно воскреснет вновь, даруя урожай.
Весну встречали в разных местах в разное время. Крестьяне считали, что приход весны можно ускорить, выполнив определенные обрядовые действия. Выпекали из теста фигурки птиц (обычно жаворонков). Девушки и дети взбирались на крыши домов, сараев, на поленницы, на деревья и с высоты закликали весну. В веснянках-закличках просили весенних птиц принести из-за синего моря ключи с замками, «закрыть зиму холодную» и открыть, «отпереть лето теплое». После исполнения веснянок головки «жаворонков» натыкали на солому, покрывавшую крыши, а остальное печенье съедали.
В Егорьев день впервые после зимы выгоняли скот на пастбища, подхлестывая животных ветками вербы (у вербы первой среди древесных растений набухают весной почки; по народным поверьям верба обладала поэтому магической животворящей силой). Этот праздник был преимущественно мужским. Мужчины обходили поля, закликая Егория уберечь скот от падежа, болезней, от зверей и сглаза. Подростки ходили от двора к двору и пели перед каждым домом песни-пожелания.
В этом весеннем празднике особенная роль отводилась пастуху. Он должен был ритуальной игрой на пастушеском рожке и специальными заговорами сохранить скот целым и невредимым на все время, пока скот пасется в поле.
Из пасхальных обрядов песнями сопровождался только обход дворов молодоженов («вьюнца» и «вьюницы»), ставших мужем и женой в прошедшую зиму.
Конец весны — начало лета (май — июнь) — время новых праздников. Самый многообрядовый среди них — летние святки, или русальская неделя. Главные действующие лица во время летних святок — девушки; главный герой исполнявшихся песен — березка, воплощавшая для крестьян животворную растительную силу.
В Семик, празднично одевшись, девушки отправлялись в лес завивать березу: перевязывали концы деревьев кольцами, сплетали березовые верхушки с травой, пригнув березу. Венок, образованный ветвями, представлял собой магический круг. Березу завивали на несколько дней — до Троицына дня, когда шли смотреть, завял венок или нет, и в зависимости от этого предугадывали, счастливым или несчастным будет ближайший год и как сложится судьба гадающей девушки.
Как и все календарные ритуалы, троицко-семицкие обряды связаны с будущим плодородием: урожаем и браком. После завивания березы ходили смотреть поля. Гадая о судьбе девушки, плели венки и, пуская их по воде, ждали, прибьется ли венок к берегу, поплывет ли по течению, что означало скорое или нескорое замужество; утонувший венок сулил смерть…
Кроме того, у березы происходило «кумление»: девушки проходили попарно под сплетенными ветвями, целовались сквозь ветки и теперь называли друг друга кумами, обязываясь тем самым быть подругами и не ссориться.
В Троицын день девушки и женщины устраивали похороны березы, «русалки», «кукушки». Сломанную ветку или особую траву, называемую «кукушей», наряжали и затем закапывали под песню, как правило, на огороде.
Русалок, которые, по народным верованиям, способствуют урожаю (ибо связаны с водой), хоронили в виде кукол. Записаны обряды, в которых такую куклу клали в «гроб», а девушки несли ее с заунывно-похоронными песнями к реке, куда и бросали. В других-местах русалкой называли чучело коня и хоронили его, создавая как можно больший шум. Так как русалки, подобно всякой демонической силе, существа вредоносные, то их старались умягчить развешиванием холстов по деревьям и кустарникам (см. в русальских песнях требование русалками рубашек себе).
В период между Троицыным и Петровым днем в некоторых губерниях хоронили Кострому — человекоподобное существо. В обрядах «Костромушка» представлен обыкновенно наряженным в женскую одежду снопом.
Все эти похороны имели тот же магический смысл: передать весеннюю силу растительности новому урожаю.
Урожай, заклинать который начинали еще в святочные вечера, в июне уже зрел на полях. Цвели травы. Период между Ивановым (Иван Купала) и Петровым днем был временем последних летних праздников. В празднике на Ивана Купалу участвовала вся деревня. Зазывали на праздник особыми песнями. С песнями обходили поле, на меже жгли костры. Делали чучело и сжигали его на костре, через костер перепрыгивали. Купальские песни рассказывают и о ритуальных купаниях в реке.
Крестьяне считали, что в купальскую ночь оживает вся нечистая сила и нужно стеречь домашний скот и хлеб от нее. На Ивана Купалу собирали целебные травы (особенной популярностью пользовалась иван-да-марья). Волшебно-всесильным считался папоротник, расцветающий, по легендам, раз в году именно в купальскую ночь. Тем, кто нашел цветущий папоротник, должны были открыться места кладов.
После ритуалов в ночь на Ивана Купалу и встречи солнца в Петров день — вплоть до жатвы не было никаких праздничных обрядов. Жнивные же ритуалы не были жестко связаны с календарем, ибо зависели от срока поспевания зерна. Так как жатва в отличие от пахоты и сева была женским делом, то жнивные обряды и связанные с ними песни — прежде всего женские.
Трем этапам жатвы соответствуют три вида песен: зажиночные — в начале уборки урожая; собственно жнивные — во время полевых работ (в этих песнях говорится в основном о самом труде крестьянок в поле); дожиночные (обжиночные) — поются после окончания жатвы.
В конце уборки хлеба в поле оставляли немного колосьев («бороду») и завивали несжатый пучок или, пригнув его к земле, закапывали вместе с хлебом и солью. Последний сноп украшали и несли в дом.
«Завивание бороды» было направлено на то, чтобы возродить силу земли, отданную ею на взращивание колосьев.
Календарные ритуалы по-своему организовали крестьянский быт. Без них мир распался бы для крестьянина на хаотические и неуправляемые враждебные силы, готовые уничтожить саму жизнь. И магически и поэтически песни комментировали обрядовые действия, а те, в свою очередь, организовывали крестьянский быт и упорядочивали природу, от которой этот быт зависел.
***
Коляда, коляда!
А бывает коляда
Накануне Рождества.
Коляда пришла,
Рождество принесла!
***
Уродилась коляда
Накануне Рождества.
За горою за крутою,
За рекою за быстрою,
За горою за крутою,
За рекою за быстрою
Стоят леса дремучие,
Во тех лесах огни горят,
Огни горят горючие.
Вокруг огней люди стоят,
Люди стоят, колядуют:
«Ой, коляда, коляда,
Ты бываешь, коляда,
Накануне Рождества».
***
Пришла коляда
Накануне Рождества.
Дайте коровку,
Масляну головку!
А дай бог тому,
Кто в этом, дому,
Кто в этом дому,
Ему рожь густа,
Рожь ужиниста;
Ему с колоса осьмина,
Из зерна ему коврига,
Из полузерна — пирог.
Наделил бы вас господь
И житьем, и бытьем,
И богатством,
И создай вам, господи,
Еще лучше того!
***
Овсей, Овсей
Шел по дорожке,
Нашел железце,
Сделал топорочек,
Ни мал, ни велик,
С игольные уши;
Срубил себе сосну,
Наснастил мосточек.
По этому мосту
Шли три братца:
Первой-то братец —
Рождество Христово,
Второй-то братец —
Крещенье господне,
Третий-то братец —
Василий Кесаринский.
Блин да лепешка
На заднем окошке.
Подавай, не ломай,
Не закусывай!
У хозяина в дому
Велись бы ребятки,
Велись бы телятки,
Велись бы ягнятки,
Велись бы жеребятки,
Велись бы поросятки,
Велись бы козлятки,
Велись бы цыплятки,
Велись бы утятки!
***
Овсень, коляда,
Суконная борода!
Кто не даст ножку —
Расколю окошку,
Кто не даст пирога —
Уведу корову за рога,
Кто не даст хлеба —
Уведу деда,
Кто не даст ветчины —
Расколю чугуны.
Овца яловая,
Свинья жареная,
Пятьдесят поросят,
Одни ножки висят,
Пятьсот гусят,
Одни лапки висят!
С праздником, с Новым годом, с новым счастьем! На каждую пищу пудов по тыще!
***
Ой, авсень!
Ой, коляда!
«Дома ли хозяин?» —
«Его дома нету!
Он уехал в поле
Пашеницу сеять».
Сейся, сейся пашеница,
Колос колосистый,
Колос колосистый,
Зерно зернисто!
***
Овсень, овсень
Ходил по всем
По заулочкам,
По проулочкам.
Кишку, ножку
Сунь кочережкой
В верхнее окошко.
— «Здравствуй, хозяин;
С хозяюшкой!
Где хозяин
С хозяюшкой?»
— «Уехали в поле
Пшеничку сеять».
— «Дай им бог
Из полна зерна пирог!»
***
Таусень *
Вот ходили мы,
Вот искали мы
По проулочкам,
По заулочкам.
Вот Иванов двор.
У Ивана на дворе
Да три терема стоят.
Как и светлой-от месяц —
Сам Иван-от господин.
Красно солнышко —
То Паладьюшка его.
Часты звездочки —
Его детушки.
* Здесь и далее одной звездочкой отмечены припевы, повторяющиеся до или после каждой строки, двумя звездочками — припевы, повторяющиеся до или после каждых двух строк.
***
Бай авсень, бай авсень! **
Мы ходили, мы блудили
По святым вечерам.
Мы искали, мы искали
Мы и Петрина двора.
Мы по ржам, по межам,
По широким рубежам,
Приблудили ко двору
К Генералову.
У генералова двора
Стоит сосна зелена.
Как у этой у сосны
Конь и доброй стоит.
Как и грива-то гребенкой,
А и хвост-то дугой.
Как на этом на коне
Узда новая.
Уж я села на коня
И поехала.
Генералов двор
Он и тыном обтынен.
Он и тыном обтынен,
И кольцом обведен.
Среди того двора
Стоит горенка нова.
Как во этой во горенке
Короватка тесова.
Как на этой на кроватке
Перинушка пухова.
Как на этой на перине
Лизаветушка душа.
Если подадут:
Что светел-то месяц —
А и наш-то он.
Как и красно солнце —
Хозяюшка его.
Как и частые звезды —
Его детушки.
Дай, господи,
Нашему хозяину.
Ложилось, побылось,
На двор много лилось.
Если не подадут:
Не дашь пирога —
Мы корову за рога.
Не дашь кишку —
Мы свинью за виску.
Не дашь блинка —
Мы хозяина в пинка..
***
Тешен, потешен,
Хозяин-от повешен
За задний желоб,
За черный волос.
Волос-от сорвался,
Хозяин оборвался.
О камень зубами,
О тын головой,
О щепицу бородой.
Пелась скупым хозяевам.
***
Сею, сею, подсеваю,
С Новым годом поздравляю!
Со скотом, с животом.
С малым детушкам,
С малолетушкам!
Сколь на кусточке веточек,
Столь бы у вас было детушек!
С Новым годом, хозяин с хозяюшкой!
***
Дайте коровку
Мазану головку!
Уж ты ласточка,
Ты касаточка,
Ты не вей гнезда
Во чистом поле,
Ты завей гнездо
У Петра на дворе
Дак дай ему бог
Полтораста коров,
Девяносто быков.
Они на реку идут,
Все помыкивают,
А с реки-то идут,
Все поигрывают.
***
Уж ты ягодка красна,
Земляниченька красна?
Таусень!
Отчего она красна?
Во сыром бору росла.
Таусень!
Уж ты Катенька умна,
Свет Ивановна умна!
Таусень!
Отчего она умна?
Что у батюшки росла,
Таусень!
У сударыни матушки
Нежилася,
Таусень!
Что и нежилася,
Да лелеялася.
Таусень!
***
За рекой огонь горит,
Там скамеечка стоит;
Таусень!
На скамеечке
Татьянушка сидит,
Таусень!
Татьянушка сидит,
Косу русую плетет,
Таусень!
Косу русую плетет,
Шелком перевивает,
Таусень!
Шелком перевивает,
Златом, серебром пересыпает.
Таусень!
«Красна девушка,
Татьяна Михайловна!
Таусень!
Отпирай-ка сундучок,
Вынимай-ка пятачок!
Таусень!
Ты нас будешь дарить —
Мы будем хвалить,
Таусень!
А не будешь дарить —
Мы будем бранить!»
Таусень!
***
У Ивана на дворе
Стоят сорок коней.
Таусень, таусень!
Ему в Москву ехать,
Ему солод закупать.
Таусень, таусень!
Ему пиво варить,
Ему сына женить.
Таусень, таусень!
Ему сына женить
Ивана Иваныча!
Таусень, таусень!
Ему брать ли не брать
Настасью Лукьяничну!
Таусень, таусень!
***
Проходила коляда
Наперед Рождества.
Виноградье красно-зеленое мое! **
Напала пороша
Снегу беленького;
Как по этой по пороше
Гуси-лебеди летели,—
Коледовщички,
Недоросточки,
Недоросточки,
Красны девушки
Сочили, искали
Иванова двора.
А Иванов двор
Ни близко, ни далёко,
Ни близко, ни далёко,—
На семи столбах;
Вокруг этого двора
Тын серебряный стоит;
Вокруг этого тына
Все шелковая трава;
На всякой тынинке
По жемчужинке.
Во этом во тыну
Стоят три терема
Златоверхие.
Во первом терему —
Светел месяц,
Во втором терему —
Красно солнышко,
В третьем терему —
Часты звездочки,
Светел месяц —
То хозяин во дому,
Красно солнышко —
То хозяюшка,
Часты звездочки —
Малы деточки.
Как самого господина
Дома нетути,
Дома нетути,
Не случилося;
В Москву съехавши.
Суды судить,
Суды судить
Да ряды рядить.
Посудивши, порядивши,
Домой едет он;
Он жене-то везет
Кунью шубу, кунью шапочку,
А своим-то сынам
По добру коню,
Своим доченькам
По злату венцу,
Своим служенькам
По сапоженькам.
Наша-то коляда
Ни мала, ни велика;
Она в двери не лезет
И в окно нам шлет:
Не ломай, не гибай —
Весь пирог подавай!
Виноградье красно-зеленое мое!
***
***
Гадай, гадай, девица,
В коей руке былица,
Былица достанется,
Жизнь пойдет, покатится,
Попригожей срядится,
Молодцу достанешься,
Выживешь, состаришься.
Через поле идучи,
Русу косу плетучи,
Шелком приплетаючи,
Златом первиваючи.
Гадай, гадай, девица,
В коей руке былица,
Былица достанется,
Не ладная выскользнет,
Негаданно выплывет,
Жизнь пойдет, покатится,
Не по жемчугу-золоту.
Через поле идучи,
Русу косу плетучи,
Шелком приплетаючи,
Златом первиваючи.
Гадай, гадай, девица,
В коей руке былица,
Былица на золоте,
На жемчуге, серебре…
С молодцем повяжешься,
Поживешь, изведаешь,
С горя не наплачешься.
Через поле идучи,
Русу косу плетучи,
Шелком приплетаючи,
Златом первиваючи.
***
Хлебу да соли
Долог век,
Слава!
Барышне нашей
Боле того,
Слава!
Кому мы спели,
Тому добро,
Слава!
Кому вынется,
Скоро сбудется,
Слава!
Скоро сбудется,
Не минуется.
Слава!
Песня означает богатую и счастливую жизнь.
***
Ой, ходил жучок
По завалинке,
Ляв, ляв, ляв, ляв.
Выносил добро
На мочалинке.
Ляв, ляв, ляв, ляв.
Кому песня,
Тому и добро,
Ляв, ляв. ляв, ляв.
Тому сбудется,
Не минуется.
Ляв, ляв, ляв, ляв.
Означает богатство и счастливую жизнь.
***
Шел кузнец из кузницы,
Свят вечор, свят вечор!
На нем шуба худёхонька
Свят вечор, свят вечор!
И коротёхонька,
Свят вечор, свят вечор!
Одна пола — во сто рублей,
Свят вечор, свят вечор!
Другая — во тысячу,
Свят вечор, свят вечор!
Хребту и воротнику
Свят вечор, свят вечор!
Цены нет.
Свят вечор, свят вечор!
Кому мы поем,
Свят вечор, свят вечор!
Тому добро будет,
Свят вечор, свят вечор!
Тому сбудется
Свят вечор, свят вечор!
И не минуется.
Свят вечор, свят вечор!
Означает богатство и счастливую жизнь.
***
За рекой мужики живут богатые,
Гребут жемчуг лопатами.
Кому вынется —
Тому сбудется,
Не минуется.
Означает богатство.
***
Ходит старушка
Посереде,
На ней сарафан
Весь истрескался,
Изверескался.
Илею, илею!
Кому песню поем,
Тому сбудется,
Тому сбудется,
Не минуется.
Илею, илею!
Означает бедность.
***
Катился клубок
Из улицы.
Слава!
Другой клубок
Из другия.
Слава!
Сокатилися,
Сотростилися.
Слава!
Кому мы спели,
Тому добро.
Слава!
Скоро сбудется,
Не минуется.
Слава!
Означает свидание.
***
Вился клен с березою —
Не развился.
Ладу, ладу!
Кому выйдется,
Правда сбудется,
Тому добро!
Означает свадьбу.
***
Летит сокол
Из улицы,
Слава!
Голубушка
Из другой,
Слава!
Слеталися,
Целовалися,
Слава!
Сизыми крыльями
Обнималися.
Слава!
Кому мы спели,
Тому добро,
Слава!
Кому вынется,
Тому сбудется,
Слава!
Тому сбудется
Не минуется.
Слава!
Означает свадьбу.
***
Кот кошурку
Звал спать у печурку:
«У печурке спать
Тепло, хорошо».
Диво ули ляду!
Кому спели,
Тому добро!
Означает свадьбу.
***
Идет кузнец из кузницы.
«Ты кузнец, ты кузнец!
И ты скуй мне венец!
Из остаточков мне
Золот перстень,
Из обрезочков мне
Булавочек.
Уж и тем-то мне венцом
Венчатися,
Уж и тем мне кольцом
Обручатися,
Уж и теми булавками
Притыкатися».
Уж кому же мы спели,
Тому добро.
Кому вынется,
Скоро сбудется,
Не минуется.
Означает свадьбу.
***
Идет кузнец из кузницы,
Слава!
Кузнец, кузнец, мне скуй венец!
Слава!
Из обрезочков золот перстень,
Слава!
Из остаточков булавочку,
Слава!
Как тем венцом мне венчатися,
Слава!
Как и перстнем тем обручатися,
Слава!
Той булавочкой убиратися,
Слава!
Означает свадьбу.
***
Рассыплю я монисто по закрому.
С кем монисто собирать будет?
Собирать монисто с милым дружком.
Кому вынется —
Тому сбудется,
Не минуется.
Означает свадьбу.
***
Катилося зерно
По бархату,
Слава!
Еще ли то зерно
Бурмитское.
Слава!
Прикатилося зерно
Ко яхонту.
Слава!
Крупен жемчуг
Со яхонтом.
Слава!
Хорош жених
Со невестою.
Слава!
Да кому мы спели,
Тому добро!
Слава!
Кому вынется,
Тому сбудется,
Слава!
Тому сбудется,
Не минуется.
Слава!
Означает свадьбу.
***
Катилось колечко
По бархату,
Прикатилось колечко
Ко яхонту.
Кому вынется —
Тому сбудется,
Тому сбудется —
Не минуется.
Означает свадьбу.
***
Рылась курочка
На завалинке,
Вырыла курочка
Золот перстень.
Мне тем перстнем
Обручатися.
Кому вынется,—
Тому сбудется,
Не минуется.
Слава!
Означает скорое венчание.
***
Щеточка-
Заваляшечка
Под лавичью
Валялась.
Слава!
Кому вынется,
Верно сбудется,
Не минуется,
Слава!
Означает вечное девичество.
***
На загнеточке сижу,
Кашки жду:
Либо кашки в рот,
Либо ложкой в лоб.
Диво ули ляду!
Кому спели,
Тому добро!
Означает вечное девичество.
***
Сидит кисурка
В печурке,
Ей теплешенько,
Горячешенько.
Кому вынется,
Тому сбудется,
Не минуется.
Означает вечное девичество.
***
Стоят санки у лисенки,
Хотят санки уехати.
Ладо ладу!
Кому мы поем,
Тому честь воздаем.
Означает отъезд, разлуку.
***
Стоят санки
У крыльчика,
Всем санки
Снаряжены:
Они полсточкой
Подернуты,
Они сами катятся,
Они сами ехать хотят,
Только сесть в санки
Да поехать.
Кому же мы спели,
Тому добро,
Кому вынется,
Тому сбудется.
Означает дорогу, разлуку.
***
Сидит воробей
Под застрехою.
Слава!
Глядит воробей
На чужую сторону.
Слава!
Кому мы спели,
Тому добро.
Слава!
Кому вынется,
Тому сбудется.
Слава!
Означает дорогу.
***
Идет смерть по улице,
Несет блин на блюдце.
Кому кольцо вынется —
Тому сбудется,
Скоро сбудется,
Не минуется.
Означает смерть (блины — поминальная еда).
***
Стоит корыто
Другим накрыто.
Диво ули ляду!
Кому спели,
Тому добро!
Означает смерть.
***
Села ворона
На матицу,
Каркала ворона
Во всю голову:
«В тому дому
Не быть добру!»
Означает несчастье, смерть.
***
Едут бояре
Из города,
Торчат ноги
Из короба.
Кому вынется,
Тому сбудется,
Не минуется.
Означает смерть.
***
***
Ой да Масленица на двор въезжает,
Широкая на двор въезжает!
А мы, девушки, ее состречаем,
А мы, красные, ее состречаем!
Ой да Масленица, погостюй недельку,
Широкая, погостюй другую!
***
Дорога наша гостья Масленица,
Авдотьюшка Изотьевна,
Дуня белая, Дуня румяная,
Коса длинная, триаршинная,
Лента алая, двуполтинная,
Платок беленький, новомодненьки,
Брови черные, наведенные,
Шуба синяя, ластки красные,
Лапти частые, головастые,
Портянки белые, набеленые!
***
Широкорожая Масленица!
Мы тобою хвалимся,
На горах катаемся,
Блинами объедаемся!
***
О, мы Масленицу устречали,
Устречали, лёли, устречали,
Мы сыр с масельцем починали,
Починали, лёли, починали,
Мы блинкам гору устилали,
Устилали, лёли, устилали,
Сверху масельцем поливали,
Поливали, душа, поливали.
Как от сыра гора крута,
Гора крута, лёли, гора крута,
А от масла гора ясна.
Гора ясна, лёли, гора ясна.
А на горушке снеги сыплют,
Снеги сыплют, лёли, снеги сыплют,
А нас мамочки домой кличут,
Домой кличут, лёли, домой кличут.
А нам домой не хотится,
Не хотится, лёли, не хотится,
Нам хотится прокатиться,
Прокатиться, лёли, прокатиться,
С горушки да до елушки!
До елушки, лёли, до елушки!
Наша горушка всё катлива,
Всё катлива, лёли, всё катлива,
Наши бабушки воркотливы,
Воркотливы, лёли, воркотливы.
Они день и ночь всё воркочут,
Всё воркочут, лёли, всё воркочут.
Они на печке лежат, всё про нас говорят,
Гоголечек, гоголечек, лёли, гоголечек!
«Не пришел бы к нам кто, не принес бы чего,
Гоголечек, гоголечек, лёли, гоголечек!
Или сыра кусок, или мыла брусок».
Гоголечек, гоголечек, лёли, гоголечек!
***
Масленица-кривошейка,
Состречаем тебя хорошенько!
С блинцами,
С каравайцами,
С вареничками!
***
Масленица-кривошейка,
Покатай нас хорошенько!
Ай люли, хорошенько.
Масленица-кургузка,
После тебя будет груско!
Ай люли, будет груско.
Выйду я на горку,
ляну я под зорьку,
Ай люли, я под зорьку.
Кликну я соловейку:
«Соловейко, родный братец —
Ай люли, родный братец.
Чего ты ко мне не летаешь,
Меня, молодую, не втешаешь?
Ай люли, не втешаешь».
«Сестрица, моя канареечка,
Я прилечу, а ты плачешь,
Ай люли, а ты плачешь.
Я прилечу, а ты плачешь,
Я улечу, ты горюешь,
Ай люли, ты горюешь.
Я улечу, ты горюешь,
Я в лузи, а ты в тузи,
Ай, люли, а ты в тузи.
Я в лозы, а ты в слезы,
Я в горы, а ты в горе,
Ай люли, а ты в горе».
***
На горе жоров крутился,
Крутился, душа, крутился.
Иван своей хвалился,
Хвалился, душа, хвалился:
«Моя женочка молодая,
Молодая, душа, молодая,
Какы клюквинка омхывая,
Омхывая, душа, омхывая.
Земляниченька боровая,
Боровая, душа, боровая!»
— «У Ивана жена — небылица.
Небылица, душа, небылица.
Она спит-лежит, как лосица,
Как лосица, душа, как лосица.
За водой пойдет — застоится,
Застоится, душа, застоится,
Над ребятами заигрится,
Заигрится, душа, заигрится.
На воду понесет — обольется,
Обольется, душа, обольется.
За соломой пойдет — волокется,
Волокется, душа, волокется.
За дровами пойдет — разобьется,
Разобьется, душа, разобьется.
На блины станет печь — обожгется,
Обожгется, душа, обожгется.
Блинов напекет — обожрется,
Обожрется, душа, обожрется».
***
Теща про зятя пирог пекла.
В этом пироге три осьмины муки,
Соли да крупы на четыре рубли,
Лучку да мачку на семь рублей,
Маслица с яичком на восемь рублей;
Этот ли пирог с рублем двадцать стал.
Зять-то сел, у присеста съел,
Теща посереде похаживает,
Косо на зятя поглядывает.
«Как тебя, зятя, не разорвало?»
Теща-то зятя употчивала,
В четыре дубинки дубовенькие,
В пятую дубинку вязовенькую.
«Дай-ка мне, теща, домой дойти,
Все эти побои на жене взворочу!»
***
Наша Масленица дорогая,
Дорогая, лёли, дорогая!
Немножечко постояла,
Постояла, лёли, постояла.
Мы думали, семь неделек,
Семь неделек, лёли, семь неделек,
А Масленица — семь денечков,
Семь денечков, лёли, семь денечков.
А нас Масленица подманула,
Подманула, лёли, подманула,
На великий пост посадила,
Посадила, лёли, посадила,
Горьку редьчинку подложила,
Подложила, лёли, подложила.
А тая редъчинка горче хрену,
Горче хрену, лёли, горче хрену!
***
Окулина Изотьевна,
Масленица!
Обманула нас!
На Великий пост
Дала редьки хвост!
Подайте
Оладушка переженчика,
Подмасленного,
Поджаренного!
***
Маслена неделя
В Ростов полетела,
На пенечек села,
Оладышек съела,
Другой закусила,
Домой потрусила.
***
Да вот Масленица
Со двора съезжает,
Кургузая, кургузая
Со подворья!
Ее девушки
И гостевать оставляют:
«Да вот Масленица,
А погостюй недельку!
Да кургузая,
А погостюй другую!»
— «Да вот девушки,
И я поста боюся!»
— «Да вот Масленица,
Пост еще далеко!»
***
А Маслена, Маслена-полизуха!
Полизала блинцы да стопцы,—
На тарельцы, на тарельцы.
А мы свою Маслену провожали,
Тяжко-важко да по ней воздыхали:
«А Маслена, Маслена, воротися,
До самого Велика дня протянися!»
***
О, мы Масленицу прокатали,
Прокатали, люли, прокатали,
Дорогую свою потеряли,
Потеряли, люли, потеряли,
И мы в ямочку закопали,
Закопали, люли, закопали,
Белым ручушкам прикляскали,
Прикляскали, люли, прикляскали.
«Лежи, Масленица, до налетья,
До налетья, люли, до налетья.
Пока придет добра слетья,
Добра слетья, люли, добра слетья!»
А на лето мы раскопаем,
Раскопаем, люли, раскопаем,
И обратно ее раскатаем,
Раскатаем, люли, раскатаем.
***
***
Уж ты пташечка,
Ты залетная!
Ты слетай
На синё море,
Ты возьми
Ключи весенние,
Замкни зиму,
Отомкни лето!
***
Ты пчелынька,
Пчелка ярая!
Ты вылети за море,
Ты вынеси ключики,
Ключики золотые.
Ты замкни зимыньку,
Зимыньку студеную!
Отомкни летечко,
Летечко теплое,
Летечко теплое,
Лето хлебородное!
***
Жаворонки, жавороночки!
Прилетите к нам,
Принесите нам
Лето теплое!
Унесите от нас
Зиму холодную!
Нам холодная вима
Надоскучила,
Руки, ноги отморозила!
***
Жаворонок,
Жаворонок!
На тебе зиму,
А нам лето!
На тебе сани,
А нам телегу!
***
Лето, лето!
Лето теплое!
Жавороночки,
Перлетайте вы сюда!
Нам зима-то надоела,
Весь и хлебушек поела,
И суконки подрала,
И лаптишки изорвала,
Еще больше не спросила!
***
«Весна красна,
На чем пришла?»
— «На жердочке,
На бороздочке,
На овсяном колосочке,
На пшеничном пирожочке».
— «А мы весну ждали
Клочки допрядали».
Летел кулик из-за моря,
Принес кулик девять замков.
«Кулик, кулик,
Замыкай зиму,
Замыкай зиму,
Отпирай весну,
Теплое лето».
***
***
Ой лелю, молодая.
Ой лелю!
Ты вьюная,
Ой лелю!
Ты по горнице пройди,.
Ой лелю!
Покажи свое лицо,
Ой лелю!
Да в окошечко!
Ой лелю!
Покажи нам молодца,
Ой лелю!
Своего-то вьюнца!
Ой лелю!
Да пожалуй-ко яичко.
Ой лелю!
Еще красненькое,
Ой лелю!
Что на красном блюде.
Ой лелю!
И при добрых людях!
Ой лелю!
***
Вьюница-молодица!
Выходи на крыльцо,
Выноси красно яйцо!
Если вынесешь яйцо —
Сделаем новое крыльцо,
А не вынесешь яйцо —
Разломаем всё крыльцо!
***
Ты вставай-ка, молодец,
Ты вставай-ка, наш вьюнец!
Ты расчесывай кудри
Костяным гребешком.
Уж ты взгляни, молодец,
В окошко косящатое!
Тебе песню поем,
Тебе честь воздаем!
Награди-ка нас подарком —
Сладким пряником,
Белым сахарным!
***
На горе было горе,
У Ивана на дворе.
Вьюнец-молодец,
Вьюница, эй, молодая! **
Вырастало деревце
Да кипарисовое.
Как во этом деревце
Да три угодьица:
По вершине деревца
Да соловей песни поет,
Посередь-то деревца
Да пчелы яры гнезда вьют.
По корёнь-то деревца
Да тут беседушка стоит,
Во беседушке сидит
Да удалой-от молодец,
Молодой-от молодец
Да Иванушка господин,
Иванушка господин
Да с молодой своей женой,
С молодой своей женой
Да с Парасковьей молодой.
***
***
Уж мы к дому подходили,
Хозяина будили:
«Встань, пробудися,
Умойся, утрися,
Егорию помолися!»
Егорий батько храбрый,
Макарий преподобный!
Спаси нашу скотинку,
Всю животинку —
В поле и за полем,
В поле и за лесом,
За лесом — лесами,
За крутыми горами!
Волку с медведем —
Пень да колода,
По-за-море дорога!
Зайцу с лисицей —
Горькая осина
По самую вершину!
Ворону с вороной —
Камешек дресвяный!
Матушке скотинке,
Всей животинке —
Травка-муравка,
Зелененький лужок!
Петушок, топчися,
Курочка, несися,
Хозяюшка, добрися!
Дай нам яичко
Егорию на свечку,
Дай нам другое
За наши труды
За егорьевские!
Мы Егорья окликали,
Мы Егорья окликали,
Трои лапти изодрали,
По бороздкам раскидали!
Если подадут:
Дай вам бог,
Надели, Христос,
Двести коров,
Полтораста быков,
Семьдесят телушек
Лысеньких,
Криволысеньких!
Они в поле-то идут —
Всё помыкивают,
Они из поля идут —
Всё поигрывают.
Если не подадут:
Ни кола, ни двора,
Нет ни куричья пера!
Одна была корова,
И та нездорова!
Одна была овца,
И та яловица!
Хозяйка дьяволица!
Дай вам бог
Тараканов да клопов!
***
Мы ранешенько вставали,
Белы лица умывали,
Круг поля ходили,
Кресты становили,
Егорья окликали:
«Егорий ты наш храбрый,
Макарий преподобный!
Спаси нашу скотинку,
Всю животинку —
В поле и за полем,
В лесе и за лесом!
Волку, медведю,
Старому зверю,
Лисице и зайцу —
Пень да колода,
На раменье дорога!..»
Если подадут:
Спасибо тебе, тетушка,
На добром слове,
На добром подаяньи!
Дай тебе бог
Сто быков-годовиков,
Двести телушек,
Всё годовушек!
Если не подадут:
Злая, тебе, баба,
Пень да колода,
На раменье дорога!
В тартарары провалиться,
Назад поворотиться,
Чертовы горы пройти,
Назад дороги не найти!
***
Мы вокруг поля ходили,
Егорья окликали,
Макарья величали:
«Егорий ты наш храбрый,
Макарий преподобный!
Ты спаси нашу скотину
В поле и за полем,
В лесу и за лесом,
Под светлым месяцем,
Под красным солнышком,
От волка хищного,
От медведя лютого,
От зверя лукавого!»
***
***
Йо, йо, березынька,
Йо, йо, кудрявая!
Семик честной да Троица —
Только, только
У нас, у девушек,
И праздничек!
Пели девушки в Семик при выборе березки для праздника.
***
Березынька кудрявая,
Кудрявая, моложавая,
Под тобою, березынька,
Всё не мак цветет,
Под тобою, березынька,
Не огонь горит,
Не мак цветет —
Красиые девушки
В хороводе стоят,
Про тебя, березынька,
Всё песни поют.
Пели при украшении и завивании березы.
***
Ты не радуйся, осина,
А ты радуйся, береза:
К тебе девки идут,
К тебе красные идут
Со куличками, со яичками!
Завивайся ты, березка,
Завивайся ты, кудрявая!
Мы к тебе пришли
Со яичками, со куличками.
Яички-те красные,
Кулички-те сдобные.
«Семик, Семик, Троица,
Пресвятая мать Купальница,
Ты на чем приехала?»
— «На овсяном зерночке,
На оржаном колосе!»
Утром в Семик девушки пекли сдобные «кулички», варили яйца, затем, сложив и завязав в платки приготовленное, отправлялись в лес неподалеку от поля или прямо в поле. Дорогой пели песню. Возле выбранной заранее березки девушки складывали припасы и начинали украшать дерево: завивали венок, плели на ветках небольшие колечки по числу пар девушек, вешали ленты. После этого становились вокруг березы хороводом и вновь пели песню.
***
Береза моя, березонька!
Береза моя белая,
Береза моя кудрявая!
Стоишь ты, березонька,
Осередь долинушки.
На тебе, березонька,
Трава шелковая.
Близ тебя, березонька,
Красны девушки,
Красны девушки
Семик поют.
Под тобою, березонька,
Красны девушки,
Красны девушки
Венок плетут.
Что не белая березонька
К земле клонится;
Не шелкова травонька
Под ней расстилается;
Не бумажны листочки
От ветру раздуваются.
Под этой березонькой
С красной девицей,
С красной девицей
Молодец разговаривает.
***
Как во поле, поле, поле,
В чистоем поле,
Да еще того подалише
Во раздолье,
Там стояла тама
Белая береза.
А да никто вокруг березы,
Никто не гуляет,
Тут ходил-гулял
Удаленький молодчик.
На березовы коренья
Он наступает,
За вершинушку березу
Он пригинает,
К животу белу березу
Он прижимает:
«Кабы ты, бела береза,
Была красная девка!
Ты сидела бы, сидела
В золотом тереме,
Ты шила бы, вышивала
Золоты узоры.
Как и первый-то узорец —
Светел месяц,
Как другой-то узорец —
Красно солнце,
Как и третий-то узорец —
Часты звезды».
При пении каждое двустишие, кроме первого и последнего, повторялось.
***
Венчик ли мой веночек,
Ай да мой веночек!
Во саду розовый мой цветочек!
Ай да мой цветочек!
На кого этот веночек положити?
Ай да положити!
Положу этот веночек на головку,
Ай да на головку!
Я на душечку прекрасну на девицу,
Ай да на девицу!
На родиму на сестрицу,
Ай да на сестрицу!
Что не кум со кумой сокумился,
Ай да сокумился!
Среди кружка становился,
Ай да становился!
Среди кружка на лужочке,
Ай да на лужочке!
Что на крутеньком прекрасном бережочке,
Ай да бережочке!
Что на желтеньком на песочке,
Ай да на песочке!
Еще ты — мой кум,
Еще я — твоя кума,
Где мы сойдемся —
Поздороваемся.
***
«Кума с кумой,
Покумимся!
Чтобы нам весь год
Не бранитися.
Побранимся —
Грешны будем,
Кукушечке
Тошно станет!»
***
Вы лугй мои,
Вы зеленые!
На вас красочки
Всё багровые.
Я сорву цветок
И совью венок.
«Скажи, венок,
За кого пойду:
Ти за старого,
Ти за малого,
Ти за малого,
Ай за ровного?»
— «Быть тебе, девица,
За старым мужем!»
— «Я ж тебя, веночек,
В руках сотру,
Под ногой стопчу,
Не померяю!»
Вы луги мои,
Вы зеленые!
На вас красочки
Всё багровые.
Я сорву цветок
И совью венок.
«Скажи, венок,
За кого пойду:
Ти за старого,
Ти за малого,
Ай за ровного?»
— «Быть тебе, девица,
За ровные мужем!»
— «Я ж тебя, веночек,
Померяю,
Я ж тебя, веночек,
На голове сношу!»
***
Пойдем, девки,
В зелену рощу,
Пойдем, девки!
Совьем, девки,
Себе по веночку,
Совьем, девки!
На мне венок
Не сохнет, не вянет
На мне венок!
По мне дружок
Не тужит, не плачет
По мне дружок!
***
Пойду на Дунай на реку,
Стану на крутом берегу,
Брошу венок на воду,
Отойду подале, погляжу:
Тонет ли, не тонет ли
Венок мой на воде?
Мой веночек потонул,
Меня милой вспомянул:
«О, свет, моя ласковая!
О свет, моя приветливая!»
Пели, когда шли к реке гадать на венках.
***
У ворот береза
Зелена стояла.
Зелена стояла,
Ветьтиком махала.
На той на березе
Русалка сидела,
Русалка сидела,
Рубахи просила:
«Девки, молодухи,
Дайте мне рубахи!
Хоть худым-худеньку,
Да белым-беленьку!»
Песня-оберег. «Для смягчения злобы русалок развешивают им по лесам и прибрежным кустарникам холсты для рубашки» (Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии, вып. 1. Пг., 1916. с. 164).
***
Русалка-царица,
Красная девица!
Не загуби душки,
Не дай удавиться,
А мы тебе кланяемся!
На русальской неделе (седьмая после Пасхи) во вторник шли на могилы поминать умерших неестественной смертью, где и исполнялись песни-обереги. Песню «Русалка-царица…» пели также в Троицу женщины и девушки, когда связывали макушки берез.
***
Мы у поле были,
Венки развили,
Венки развили
И жито глядели.
«Зароди, боже.
Жито густое.
Жито густое.
Колосистое,
Колосистое,
Ядрянистое!»
А святой Илья
По межам ходит,
По межам ходит
Да житушко родит,—
Toe житушко
На пивушко,
Дочек отдавать.
Сынов женить,
Сынов женить
И пиво варить.
Пели, когда развивали венки на березах и осматривали хлеб в поле.
***
Да уж вы милые девушки мои,
Да вы подруженьки мои!
Да вы зачем меня да раздеваете?
Да чем же, чем же вам да разглянулася?
Да я кудрявая, да я нарядная была,
А теперь, березынька, да оголенная стою.
Все наряды мои да подаренные,
Все листочки мои, да вы свернулися!
Вы подруженьки мои, да отнесите вы меня,
Киньте-бросьте вы меня да в речку быструю,
И поплачьте надо мной да над березынькой!
Редкая запись (Пермь, 1953 г.). Песню пели во время «раздевания» березки. На вершине березы оставляли красную ленту. Затем шли к Каме и бросали березу в реку, причитая ей вослед (ср. с похоронными и поминальными причитаниями).
***
Ржица матушка
Колосилася,
Во ржи свинушка
Поросилася:
Семьдесят поросят,
Да всё свиночки,
Всё свиночки,
Да всё пестренькие,
Хвостики у них
Востренькие.
***
Ходит колос по яри.
По белояровой пшенице.
Где парни шли,
Тут парина,
Где девки шли,
Тут и рожь густа,
Колосиста,
Семениста,
Нажиниста,
Умолотиста:
Как из каждого из ста
По четыреста!
Как из колосу осьмина,
Из зерна-то коврига,
Из полузерна пирог,
Еще собинничек —
Семисаженничек!
Девушки шли через всю деревню в два ряда; на сплетенных руках несли маленькую девочку («колосок») беспрерывно пели эту песню.
***
***
Девки, бабы —
На Купальню!
Ладу-ладу,
На Купальню!
Ой, кто не выйдет
На Купальню,
Ладу-ладу,
На Купальню!
Ой, тот будет
Пень-колода.
Ладу-ладу,
Пень-колода!
А кто пойдет
На Купальню,
Ладу-ладу,
На Купальню!
А тот будет
Бел береза!
Ладу-ладу,
Бел береза!
***
Купала, Купала,
Ой, где ты бывала,
Ой, где ты бывала?
Купала бывала
У Ваньки на дворе,
У Домны в тереме.
Простак ты, Домна,
Неси кулаги,
Неси кулаги!
А в твоей кулаге
Пчелушки бруяли,
Медок пускали.
Если не подадут:
Скупая Домна,
Неси кулаги,
Неси кулаги!
А в твоей кулаге
Лягушки квовтали,
Квовкать пускали!
***
Марья Ивана,
Марья Ивана
В жито звала,
В жито звала:
«Пойдем, Иван,
Пойдем, Иван,
Жито глядеть,
Жито глядеть!»
Чье жито,
Чье жито
Лучше из всех,
Лучше из всех?
Наше жито,
Наше жито,
Лучше из всех,
Лучше из всех!
Колосисто,
Колосисто,
Ядрянисто,
Ядрянисто,
Ядро в ведро,
Ядро в ведро.
Колос в бревно,
Колос в бревно!
***
Как на горушке, ой, на горы,
На высокою на крутой,
На раздольицы широкой
Там горит огонь высокой.
Как у том огню жгли три змеи:
Как одна змея закликуха,
Как вторая змея заползуха,
Как третья змея веретейка.
Закликуха-змея коров закликает,
Заползуха-змея заломы ломает,
Веретейка-змея зажин зажинает.
***
Зарождалися три ведьмы,
На Петра да на Ивана:
Первая ведьма
Закон разлучает,
Другая ведьма
Коров закликает,
Третья ведьма
Залом ломает.
Первой ведьме,
Что закон разлучает,
Ее по уши в землю,
Ей прощенья нет!
Другой ведьме,
Что коров закликает,
Ту по плечи в землю,
Ей прощенья нет!
Третью ведьму,
Что залом ломает,
Ту по пояс в землю,
Ей прощенья нет!
Вы катитесь, ведьмы,
За мхи, за болоты,
За гнилые колоды,
Где люди не бают,
Собаки не лают,
Куры не поют,—
Вам там и место!
Песню исполняли девушки накануне Ивана Купалы и Петрова дня. Песню пели, сидя на крышах бань (бани — одно из мест обитания ведьм по народным поверьям).
***
Пойдем, девки,
Пойдем, девки,
Кругом жита,
Кругом жита.
В нашем жите,
В нашем жите
Ведьма сидит,
Ведьма сидит.
«Иди, ведьма,
Иди, ведьма,
С нашего жита,
С нашего жита,
Наше жито,
Наше жито
Свячённое,
Свячённое!
Иди, ведьма,
Иди, ведьма,
У Сеньково,
У Сеньково,—
Тама жито,
Тама жито
Не свячёно,
Не свячёно».
С песней ходили гонять ведьм с полей.
***
Девицы цветы щипали
Да у Ивана пытали:
«Что это за цветы?»
— «Это цветы Купалы,
Девицам — умывалы,
А пареньям — воздыханья!»
Сохнут-сохнут парени.
За грядами сидючи,
На девицей смотрючи,
Что девицы хороши,
А парени — голыши:
Не мают копейцы про души!
***
Иван да Марья
В реке купались.
Где Иван купался,
Берег колыхался,
Где Марья купалась,
Трава расстилалась.
Купала на Ивана!
Купался Иван
Да в воду упал.
Купала на Ивана!
***
Да мала ночка петровочка,
Реля, реля, реля!
Да й не выспалась удовушка.
Реля, реля, реля!
Да й ложилася спать колодою,
Реля, реля, реля!
Да й колодою смоловою.
Реля, реля, реля!
***
Петровская кила
По зорям ходила,
Усех побудила,
Афросинью забыла.
По двору ходила,
Ошметки сбирала,
Фросинью обувала.
Фросинья уснула,
Про всё она забыла.
А девушки ходят,
Песни поют,
Фросинью величают,
Килу Фросинье прицепляют!
Пели тому, кто не принимал участия в традиционной встрече солнца под Петров день; привешивали на крыльце «килу» — лошадиную голову, стучали в окно и пели. Одной из целей петровского обычая «караулить солнце» был оберег от русалок. Конскую голову натыкали обычно для предохранения от скотского падежа (см.: Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970, с. 604).
***
***
И говорило
Аржаное жито,
В чистом поле стоя,
В чистом поле стоя:
«Не хочу я,
Аржаное жито,
Да в поле стояти,
Да в поле стояти.
Не хочу я,
Аржаное жито.
Да в поле стояти —
Колосом махати,
А хочу я,
Аржаное жито,
Во пучок завязаться,
В засенку ложиться.
А чтоб меня,
Аржаное жито,
Во пучок взвязали,
З меня рожь выбирали».
***
Петрочкова женка
На свою нивку
Раненько выходила,
Дочек-лебедок,
Невесток-перепелок
С собой выводила.
«Пожинайте, невестки,
Пожинайте, дочки,
Дочки-лебедки,
Невестки-перепелки!
По утру раненько,
Вечерком поздненько,—
Чтобы было с чего жити
Добренько, ладненько».
***
Жали мы, жали,
Жали, пожинали,—
Жнеи молодые,
Серпы золотые,
Нива долговая,
Постать широкая;
По месяцу жали,
Серпы поломали,
В краю не бывали;
В краю не бывали,
Людей не видали.
***
Слава богу!
На нашей нивке
Сегодня дожинки!
Слава богу!
***
Ох и слава богу,
Что жито пожали!
Что жито пожали
И в копы поклали:
На гумне стогами,
В клети закромами,
А с печи пирогами.
***
Уж мы вьем-вьем бороду
У Василья на поле,
Завиваем бороду
У Ивановича нашего
На ниве великоей,
На полосе широкоей!
***
Уж мы вьём, вьём бороду
У Гаврилы на поли,
Завиваем бороду
У Васильевича да на широком,
У Васильевича да на широком.-
На нивы великой,
На полосы широкой,
Да на горы на высокой,
На земли чернопахотной,
На землицы на пахотной.
***
Вейся, вейся, борода,
Бородушка, вейся,
Сусек, наполняйся.
***
Ниву сажали,
Страду пострадали,
Гибкими спинами,
Вострыми серпами.
После «завивания бороды» (см. предыдущие припевки) последним житом заворачивали косу и, придя домой, кланялись хозяину, припевая эти слова.
***
Сей год — борода, на новой — друга.
Девка сорвёт — дак замуж уйдёт,
Вдова сорвёт — сколотка — принесёт,
Кобылка стопчет — жеребенка приведёт.
***
Сей год — борода, на ново бы друга,
Если старик стопчет, то помрёт,
Старуха стопчет — тоже помрёт,
А молодец стопчет — в солдата пойдёт,
А девица стопчет — замуж пойдёт.
***
Жали-пожали,
Три пряди нажали,
Первая прядь — на еду,
Вторая прядь — на семена,
Третья прядь — про запас.
Припевали, когда приходили с поля в дом.
***
Песни детства представляют собой сложный комплекс: это и песни взрослых, сочиненные специально для детей (колыбельные, потешки и пестушки); и песни, постепенно перешедшие из взрослого репертуара в детский (колядки, веснянки, заклички, игровые песни); и песенки, сочинявшиеся самими детьми. В детскую поэзию включают также прибаутки, считалки, дразнилки, скороговорки, загадки, сказки.
В младенчестве матери и бабушки убаюкивали детей ласковыми колыбельными песнями, развлекали их пестушками и потешками, играя с их пальчиками, ручками, ножками, подбрасывая их на коленях или на руках. Общеизвестны: «Сорока-ворона, кашу варила…»; «Ладушки-ладушки! Где были? — У бабушки…». У хорошей няньки было много способов утешить и развлечь ребенка.
Подрастая, ребенок постепенно входил в многообразный мир детских игр. Дети участвовали и во взрослых праздниках: колядовали, встречали и провожали Масленицу, закликали весну.
Существовало множество собственно детских игр. Наблюдая жизнь взрослых, дети часто имитировали в своих играх календарные и семейные обряды, исполняя при этом и соответствующие песни. С двенадцати—четырнадцати лет подростки допускались на посиделки и хороводы, где начиналось усвоение норм и правил взрослой жизни.
***
Кот на печи
Сухари толчет,
Кошка в лукошке
Ширинку шьет,
Маленьки котята
В печурках сидят
Да на котика глядят,
Что на котика глядят
И сухарики едят.
***
У кота, кота
Колыбелька золота,
А у дитятки мово
И получше того:
Люля точеная,
Позолоченная!
У кота, кота
И подушечка бела,
У мово ли у дитя
И белее того.
У кота, кота
И постелюшка мягка,
У мово ли у дитя
И помягче того.
У кота, кота
Одеялечко тепло,
У мово ли у дитя
И теплее того.
***
Баюшки-баю,
Живет мужик на краю.
Он не беден, не богат,
Полна горница ребят.
Все по лавочкам сидят,
Кашу с масличком едят,
На окошечке студят.
***
Баю-баю за зыбою,
Отец пошел за рыбою,
А матушка дрова рубить,
А бабушка уху варить.
Спи, спи, дитя милое!
Укачаю я тебя,
Убаюкаю.
***
А баю-баю-баю!
Ходит кошка по краю.
Она лыка дерет,
Она лапти плетет,
А коту-то не дает.
Ему сына женить
Да и дочь отдавать.
***
Бай-бай да люли,
Хоть сегодня умри.
Завтра мороз,
Снесут на погост.
Мы поплачем-повоем,
В могилу зароем.
***
Потягунушки, потягунушки!
Поперек толстунушки,
А в ножки ходунушки,
А в ручки фатунушки,
А в роток говорок,
А в головку разумок.
***
Идет коза рогатая,
Идет коза бодатая:
Ножками — топ! топ!
Глазками — хлоп, хлоп!
Кто кашки не ест,
Кто молока не пьет,
Того забодает, забодает.
***
Ах ты деточка,
Золотая кветочка!
Виноградная веточка,
Сладкая конфеточка!
***
Ай, дуду — дуду — дуду,
Сидит голубь на дубу,
Он играет во трубу,
Труба точеная, позолоченая.
***
Чеки-чеки, чекалдочки,
Ехал Ваня на палочке,
А Сашинька на тележке
Щелкает орешки,
Орешки калены,
С Москвы привезены!
***
Скок-поскок, молодой груздок!
По водичку пошел, молодичку нашел..
***
Во саду ли, в огороде
<Собачка> гуляла:
Ноги тонки, бока звонки.
А хвост закорючкой.
***
Тары-бары-растабары,
Белы снеги выпадали,
Серы зайцы выбегали,
Охотнички выезжали,
Красну девку испугали.
— Ты, девица, стой,
Сама песни пой!
***
Утка — Маврутка,
Селезень — Павлутка,
Курица — Аниска,
Петушок — Бориска,
Кошка — Матрёшка,
А кот — Агафошка.
***
Калачи горячи, из первой муки да на маслице!
Во рту тают, в душу катятся!
***
Солнышка-батюшка, выглянь в окошечко!
Твои детки плачут, по камушкам скачут,
[Хлебца есть хочут],
В масло макают, сало колупают.
***
Дождь, дождь, перестань!
Дадим тебе горностай.
Дождь, дождь, пуще!
Дадим тебе гущи.
***
Улита, улита,
Высунь рога!
Дам конец пирога.
***
Сиволапая свинья на дубу гнездо свила, трай-рай, трай-рай!
А как маленьки поросятки — по сучкам они висят,
По сучкам они висят, полететь они хотят.
А как белой-то лебедь по улице прошел.
А мужик-то на печи осетра поймал.
Уж как этот-то осетр сам бородушкой трясет.
***
Пегушка пегая
Мимо двора бегала,
Диковинку видела:
Едет барин на козе,
А барыня на баране,
А малые барчата,
Словно поросята:
В закоулках хрючат,—
Знать, спать не хотят.
***
Жил я у пана первое лето,
Выжил я у пана белого барана.
Мой баран — по горам.
Жил я у пана другое лето,
Выжил я у пана серую утку.
Моя утка,— водомутка.
Жил я у пана третье лето,
Выжил я у пана черную курку.
Мой баран — по горам,
Моя утка — водомутка,
Моя курка — чернохолка,
По двору ходит, цыплят водит;
Хохол раздымает, пана потешает.
Курочка-хохлатка — кудах-тах-тах!
***
Куколка, куколка,
Боярыня куколка!
У боярыни вдове,
У посадской жене,
Бежит, бежит заинька,
Бежит горностаенька.
«Погоди, заинька,
Погоди, горностаенька!»
— «А мне некогда годить:
У волка-то свадьба —
Отдает лисичку,
Муха — стряпуха».
***
«Кисанька! где была?»
— «На мельнице».
— «Что делала?»
— «Муку молола».
— «Что вымолола?»
— «Грошик».
— «Что купила?»
— «Калачик».
— «С кем съела?»
— «Одна».
***
Стучит-брячит на улице,
Фома едет на курице,
Тимошка на кошке
Туды ж по дорожке.
«Куды, Фома, едешь,
Куды погоняешь?»
— «Сено косить».
— «На что тебе сено?»
— «Коровок кормить».
— «На что тебе коровы?»
— «Молоко доить».
— «На что тебе молоко?»
— «Ребяток поить».
***
В настоящем разделе помещены песни о любви. Тексты расположены в такой последовательности, чтобы сами песни могли рассказать читателю о том, где могло происходить знакомство парня и девушки, как развивались, чем завершались их отношения.
Замужество и женитьба были непременным условием жизни каждого крестьянина, и любовь девушки и парня всегда подразумевала будущий брачный союз. И если «голосовые» песни (исполнялись только голосом) передавали все оттенки любовного чувства, то в хороводных и плясовых песнях «разыгрывался» как выбор жениха и невесты, так и различные ситуации из грядущей семейной жизни. Но не всякая взаимная и счастливая любовь приводила к свадьбе. Обычно родители определяли жениха для дочери и невесту для сына. Замужество или женитьба поневоле не были редкостью в крестьянской среде. О множестве любовных драм рассказывает песня: часто светлая девическая любовь трагически обрывалась насильным, браком, разлукой с родными местами, жизнью на чужой стороне, в доме нелюбимого мужа.
Тем не менее юность была лучшей порой в жизни крестьянина. Родители, зная, какая трудная жизнь предстоит детям после женитьбы или замужества, старались не обременять их чрезмерно тяжелым; трудом, отпускали на посиделки и в хороводы.
Посиделки и хороводы были основными формами общения молодежи. Именно там знакомились и встречались деревенские парни, и девушки. Обыкновенно парень и в жены выбирал именно ту девушку, за которой ухаживал на вечеринках и хороводах.
На посиделки (поседки, посиденки, супрядки, беседы, вечерки, вечеринки) молодежь начинала сходиться осенью, после наступления холодов. Девушки и парни собирались поочередно друг у друга или откупали у кого-либо из взрослых избу. С наступлением теплых дней (обычно после Пасхи) молодежь переносила свои собрания на улицу, в поле, за околицу. Хороводами (иначе: карагоды, танки, кружки) назывались как сами собрания, так и песни, содержание которых разыгрывалось в общем кругу. Хороводы продолжались большую часть весны и лета, прерываясь на страдную пору сенокоса и уборки урожая.
Посиделки делились на будничные и праздничные. На будничные, которые собирались едва ли не каждый осенний и зимний вечер, девушки приходили в простой одежде, обычно с прялками. Они должны были сделать взятую из дома работу: спрясть шерсть, связать носки или варежки, сшить что-то. Парни сидели вместе с девушками, угощали их орехами, конфетами, рассказывали истории, сказки, Девушки пели «голосовые» песни. После того, как работа была сделана, переходили к развлечениям.
Праздничные посиделки и хороводы включались в общий комплекс календарных праздников (Святки, Масленица, Пасха, Троица, Иван Купала). В праздничные дни крестьяне не работали. Они надевали самую лучшую и нарядную одежду, колядовали, гадали, рядились, жгли костры, катались на санях с гор, катались на тройках, словом, делали все то, что полагалось делать именно в этот праздник. По вечерам молодежь снова собиралась в условленном доме для новых развлечений.
В посиделках и хороводах разрешалось участвовать всей молодежи, достигшей брачного возраста (14—16 лет). Приходили и молодые муж и жена, если получали на то разрешение старших. Участие в хороводах подростков тоже допускалось, но оговаривалось некоторыми ограничениями.
Летние праздничные хороводы представляли собой красочное зрелище и собирали не только много участников (нередко несколько деревень), но и немало зрителей. Старшее поколение, искренне любуясь происходящим, не забывало обсудить достоинства и недостатки предполагаемых брачных пар.
Набор развлечений на посиделках и в хороводах был одинаков. Гуляя, парни и девушки, пели «голосовые» песни о любви. Хороводные, игровые и плясовые песни разыгрывались посередине избы (на посиделках) или в центре хороводного круга. Пели и такие песни, в конце которых требовался ритуальный поцелуй. Особыми песнями величали девушек и особыми — парней, отдельные песни были для молодоженов, чья свадьба была в этом году. Под аккомпанемент балалаек, дудок, гармошек звучали плясовые песни.
Песни и пляски перемежались играми. Играли «в короли», «в золото», «в сижу-посижу», «в женихи», «в пряхи», «в соседи», «в жмурки», «в горелки», «в редьку», «в лебеду», «в дитяти», «в задавки»…
В каждой местности на каждом празднике был свой набор игр и песен, но все эти развлечения объединяло одно: на посиделках и в хороводах парень должен был выбрать себе невесту, а девушка — жениха. Родителям же предоставлялась возможность увидеть и оценить будущую пару. Если всё всех устраивало, то с обоюдного согласия в дом невесты засылались сваты, и юность вступала в новый жизненный круг «свадебных игр».
Из песни.
***
Не дождем березу
Водой поливает —
В хороводе девок
Прибывает.
Скачите, пляшите,
Красны девки!
А вы, молодые,
Не глядите,
В хороводе девок
Не судите!
Со гляденья вам девушек
Не взяти.
Уж взять ли не взяти
Вам по любови,
По батюшкиному
Хлебу-соли,
По матушкиному
Благословенью,
По сестрицыну
Повеленью,
По братилкину
Приказанью.
***
Летел сокол высоко да высоко,
Ронял перье золотое, золотое.
Я перышко подниму и подниму,
Грамоточку напишу и напишу,
Ко батюшке отошлю и отошлю.
Велит ли мне батюшка
Скакать, плясать, тешиться?
«Скачи, пляши, дитятко,
Скачи, пляши, милое,
Доколь старость не пришла,
Доколь младость не ушла!»
Летел сокол высоко да высоко,
Ронял перье золотое, золотое.
Я перышко подниму и подниму,
Грамоточку напишу и напишу,
Ко матушке отошлю и отошлю.
Велит ли мне матушка
Скакать, плясать, тешиться?
«Скачи, пляши, дитятко,
Скачи, пляши, милое,
Доколь старость не пришла,
Доколь младость не ушла!»
***
Уж ты верба, вербушка,
Золотая вербушка!
Не расти, верба, во ржи,
Расти к полю на межи.
Вербу ветер не берет,
Соловей гнезда не вьет.
Как бы кустушек не мил —
Соловей гнезда не вил.
Соловей-то — Ванюшка,
Кинарейка — Марьюшка,
Походи-ка, погуляй,
Хороводы набирай.
***
Молодые крестьяне
Пошли рано молотить:
Жалко жонушек будить:
«Усни, жонка, усни, душка!
Вот те в голову подушка.
Усни, радость дорогая,—
Вот те в голову другая!»
— «Размолодчик молодой,
Бери девицу с собой!»
***
Не стучи под окном,
Ступай прямо в хату!
Расскажу я молодчику
Как родному брату:
Чтобы трубок не курил,
Водочки не кушал,
Чтобы девок не любил,
Всё бы меня слушал.
Размолодчик молодой,
Бери девицу с собой!
***
Какая девушка хороша:
У ней кисейны рукава,
Кисейны рукава,
В косе ленточка ала.
Вы пожалуйте сюда!
***
Уж ты журав долгоногий,
Выходи большой дорогой,
Ты иди-ка стороной,
Борони-ка бороной,
Бороной железной,—
Выбирай, любезный!
***
Как на речке на Валдайке
Ехал миленький на палке:
Ноги длинные, кривые,
Портки белые, худые,
На босу ногу оборки,
Лапти под поясом,
Подпоясавши тряпицей.
«Выбирай, парень, девицу!»
***
По лужкам трава расстилается.
Что за травушка, за муравушка!
Что за молодцы разудалые!
Что за девица раскрасавица!
Я тебя люблю, в хоровод беру,
В хоровод беру красну девицу,
Красну девицу за себя возьму.
***
У ворот было, воротечек,
У ворот было решетчатых,
Сера утица купалася,
Лебедь белая умывалася.
«Ты душа ли, красна девица,
Ты пройди-ка вдоль по улице,
За собой коня выведи;
Ты по мыслям себе выбери
Удалого добра молодца!»
***
В огороде во саду
Берет девка лебеду;
Она рвет и берет,
Во передничек кладет,
Во передничек кладет,
Приговаривает:
«Кого люблю, того возьму,
Кого не люблю, того не возьму,
За собой не веду,
Молодым не зову.
Кому тошно по нам,
Тот и будет с нам,
Кому не тошно,
Того непошто.
За собой не веду,
Молодым не зову».
***
Мимо саду-винограду
Пролегала дорожка.
По этой по дорожке
Мала девушка шла.
Шла девушка маленька,
На ней шубка аленька,
Опушка бобровая,
Сама чернобровая.
Ходит, походит,
— «Пожалуйте в хоровод!»
***
Как у батюшки сынок
Был такой затейник:
Продал соху на нужду,
А купил себе кофейник.
Продал медные тазы,
Купил серебряны часы;
Часики в кармане:
«Пожалуйте с нами».
***
Уж ты вен ли мой, веночек,
В саду розовый цветочек!
Мне куда тебя, веночек, положить?
Положу тебя, веночек,
В саду розовый цветочек,
На головку ко девице,
Ко названой ко сестрице.
Как не брат с сестрой сходилися,
Как не брат с сестрой поклонилися,
Поздоровалися и распростилися.
***
В саду яблонька стоит,
Соловей на ней сидит,
Громко песенки поет,
Вам спокою не дает,
К себе девицу зовет.
Где сойдемся — поклонимся,
Разойдемся — распростимся.
***
Как пойду я, молоденька,
Как пойду я, веселенька,
Вдоль долиною,
Вширь шириною;
Как навстречу молоденьке,
Как навстречу веселеньке
Косой серый зайка.
Наперед он забегает,
В глаза заглядает.
Не заглядывай, заинька,
Не заглядывай, серенький:
У меня мать грозна,
Не пускает гулять поздно;
И врозь распроститься,
Велит разойтиться.
***
Под дубравою лён, лён,
Под зеленою лён, лён.
«Уж я сеяла, сеяла ленок,
Уж я, сея, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!»
— «Научи меня, мати,
Как белый лен полоть».
— «Еще так да вот так, чи дочи,
Вот так да, чи дочки мои,
Вот так, да голубушки,
Вот так, да голубушки».
— «Я полола, полола ленок,
Я полола, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Уж я дергала, дергала ленок,
Уж я дергала, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Уж я стлала, я стлала ленок,
Уж я стлала, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Я сушила, сушила ленок,
Я сушила, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Уж я мяла, я мяла ленок,
Уж я мяла, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Я трепала, трепала, ленок,
Я трепала, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Я чесала, чесала ленок,
Я чесала, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Уж я пряла, я пряла ленок,
Уж я пряла, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Припев «Научи меня, мати…» повторяется перед каждой строфой с заменой «полоть» на соответствующие смыслу предыдущей строфы глаголы: «дергать», «стлать», «сушить», «мять», «трепать», «прясть».
Суть игры, сопровождающей песню, заключается в следующем: «Участвующие, преимущественно девушки, становятся в круг. В середину его выступает одна из них и под пение хоровода приведенной песни начинает плясать и выражать пантомимой все те приемы обработки льна, о которых говорится в песне» (Шейн П. В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях…», т. 1, вып. 1. СПб., №8. с 81).
***
«Кто с нами, кто с нами
Пашенку пахати,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами
Пашенку пахати,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Жито рассевати,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами
Жито рассевати,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Жито косити,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами
Жито косити,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Жито вязати,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами
Жито вязати,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Жито возити,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами
Жито возити,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Жито молотити,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами
Жито молотити,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Жито перьвявати,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами
Жито перьвявати,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Солод солодити,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами
Солод солодити,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Кто пиво варити,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами.
Мы пиво варити,
Мы с вами!»
— «Кто с нами, кто с нами
Кто сына женити,
Кто с нами?»
— «Мы с вами, мы с вами,
Мы сына женити,
Мы с вами!»
***
«Ой мы просо сеяли, сеяли,
Ой дид-ладо, сеяли, сеяли!»
— «А мы просо вытопчем, вытопчем,
Ой дид-ладо, вытопчем, вытопчем!»
— «А чем же вам вытоптать, вытоптать?
Ой дид-ладо, вытоптать, вытоптать?»
— «А мы коней выпустим, выпустим,
Ой дид-ладо, выпустим, выпустим!»
— «А мы коней переймем, переймем,
Ой дид-ладо, переймем, переймем!»
— «А чем же вам перенять, перенять?
Ой дид-ладо, перенять, перенять?»
— «А шелковым поводом, поводом,
Ой дид-ладо, поводом, поводом!»
— «А мы коней выкупим, выкупим,
Ой дид-ладо, выкупим, выкупим!»
— «А чем же вам выкупить, выкупить?
Ой дид-ладо, выкупить, выкупить?»
— «А мы дадим сто рублей, сто рублей.
Ой дид-ладо, сто рублей, сто рублей!»
— «Нам не надо тысячи, тысячи,
Ой дид-ладо, тысячи, тысячи!»
— «А чего ж вам надобно, надобно?
Ой дид-ладо, надобно, надобно?»
— «А нам нужно девицу, девицу,
Ой дид-ладо, девицу, девицу».
— «В нашем полку убыло, убыло,
Ой дид-ладо, убыло, убыло!»
— «В нашем полку прибыло, прибыло,
Ой дид-ладо, прибыло, прибыло!»
— «В нашем полку слезы льют, слезы льют,
Ой дид-ладо, слезы льют, слезы льют».
— «В нашем полку пиво пьют, пиво пьют,
Ой дид-ладо, пиво пьют, пиво пьют!»
***
В поле девица гуляла,
В поле девица гуляла,
Люли-люли, гуляла,
Люли-люли, гуляла!
Часты борозды гоняла,
Часты борозды гоняла,
Люли-люли, гоняла,
Люли-люли, гоняла!
Густу капусту садила,
Густу капусту садила,
Люли-люли, садила,
Люли-люли, садила!
«Зародись, моя капуста,
Зародись, моя капуста,
Люли-люли, капуста,
Люли-люли, капуста!
Кочаниста, ядряниста,
Кочаниста, ядряниста,
Люли-люли, ядряниста,
Люли-люли, ядряниста!»
***
В темном лесе, в темном лесе,
В темном лесе, в темном лесе,
За лесью, за лесью,
Распашу ль я, распашу ль я,
Распашу ль я, распашу ль я,
Пашенку, пашенку.
Я посею, я посею,
Я посею, я посею,
Лен-конопель, лен-конопель,
Тонок, долог, тонок, долог,
Тонок, долог, тонок, долог,
Бел-волокнист, бел-волокнист.
Как повадился, как повадился,
Как повадился, как повадился,
Вор-воробей, вор-воробей.
В мою конопельку, в мою конопельку,
В мою конопельку, в мою конопельку,
Летати, летати,
Мою конопельку, мою зелененьку,
Мою кенопельку, мою зелененьку,
Клевати, клевати.
Уж я ж его, уж я ж его,
Уж я ж его, уж я ж его,
Его изловлю, его изловлю,
Крылья-перья, крылья-перья,
Крылья-перья, крылья-перья,
Ему ощиплю, ему ощиплю.
Он не будет, он не станет,
Позабудет, перестанет
Летати, летати,
Мою конопельку, мою зелененьку,
Мою конопельку, мою зелененьку,
Клевати, клевати.
Как за лесом, как за лесом,
Как за лесом, как за лесом,
Хижина, хижина.
Во хижине, во хижине,
Во хижине, во хижине
Вдовушка жила, вдовушка жила.
У вдовушки, у вдовушки,
У вдовушки, у вдовушки,
Дочка Маруся, дочка Маруся.
Как повадился, как повадился,
Как повадился, как повадился
Молодой казак, молодой казак
Во хижину, во хижину,
Во хижину, во хижину
Ходити, ходити,
Мою Марусеньку, мою молодую,
Мою Марусеньку, мою молодую
Любити, любити.
Уж я ж его, уж я ж его,
Уж я ж его, уж я ж его,
Его изловлю, его изловлю,
Руки-ноги, руки-ноги,
Руки-ноги, руки-ноги
Ему изломлю, ему изломлю.
Он не будет, он не станет,
Позабудет, перестанет
Ходити, ходити,
Мою Марусеньку, мою молодую,
Мою Марусеньку, мою молодую
Любити, любити.
***
Светит, светит месяц
Далеко, не близко,—
То-то люли, то-то люли,
То-то люлюшки мои! **
Далеко, не близко
Высоко, не низко.
Как во поле, поле
Девка просо полет,
Девка просо полет,
Белы руки колет.
Жалко мне девицы,—
Снял бы рукавицы,
Снял бы рукавицы,
Подарил бы их девице:
Пускай просо полет,
Белых рук не колет,
Зашлю к ней свата,
За себя посватать.
А поп-то не венчает,
За сыночка чает,
А дьякон не служит,
По девице тужит.
А дьячок-то говорит.
Сам за сына норовит?
Пономарик не поет,
Грусть-тоска его берет,
«Поедемте, братцы,
Да в лес по охоту,
Наловимте, братцы,
Разных зверьков много,
Убьемте зверьков, братцы,
Всем-то им по зверю:
Попу-то — куницу,
Дьякону — лисицу,
А дьячку-то бедному —
Белу горностайку,
Пономарю-то горюну —
Хоть серого зайку,
Просвирне-горюше —
Хоть заячьи уши,
Чтоб они не мешали,
С девкой обвенчали».
* Здесь и далее одной звездочкой отмечены припевы, повторяющиеся до или после каждой строки, двумя звездочками — припевы, повторяющиеся до или после каждых двух строк.
***
«Заинька, ты где был-побывал?
Серенький, ты где был-побывал?»
— «Был, был, парень мой,
Был, был, сердце мой,
Я в лесе, леснику,
Я в сарае, тростнику».
— «Заинька, не видал ли кого?
Серенький, не видал ли кого?»
— «Видел, видел, парень мой,
Видел, видел, сердце мой,
Три девицы хороши,
Красавицы пригожи».
— «Заинька, не звали ль тебя,
Серенький, не звали ль тебя?»
— «Звали, звали, парень мой,
Звали, звали, сердце мой».
— «Заинька, встречали ль тебя?
Серенький, встречали ль тебя?»
— «Встречали, встречали, парень мой,
Встречали, встречали, сердце мой:
Катюша из сеней,
А Мавруша из дверей,
А и Дуня удала
Во горницу провела».
— «Заинька, угощали ль тебя?
Серенький, угощали ль тебя?»
— «Угощали, угощали, парень мой,
Угощали, угощали, сердце мой:
Катюша-то блинами,
А Мавруша пирогами,
А и Дуня удала
Кашки с масельцем дала».
— «Заинька, дарили ль тебя?
Серенький, дарили ль тебя?»
— «Дарили, дарили, парень мой,
Дарили, дарили, сердце мой:
Катюша-то платком,
А Мавруша колпаком,
А и Дуня удала
Перчаточки с рук дала».
— «Заинька, провожали ль тебя?
Серенький, провожали ль тебя?»
— «Провожали, провожали, парень мой,
Провожали, провожали, сердце мой:
Катюша из сеней,
А Мавруша из дверей,
А и Дуня удала За вороты провела».
***
Хожу я, гуляю вокруг коровода,
Заинька беленький *
Гляжу я, смотрю по всему народу,
Гляжу я, смотрю богатого тестя.
Нашел я, выбрал богатого тестя.
Будь ты мне тесть, а я тебе зять буду!
Хожу я, гуляю вокруг коровода,
Гляжу я, смотрю по всему народу,
Гляжу, выбираю я ласкову тещу.
Нашел я, выбрал ласкову тещу.
Будь ты мне теща, а я тебе зять буду!
Хожу я, гуляю вокруг коровода,
Гляжу я, смотрю по всему народу,
Гляжу, выбираю молодого шурина,
Нашел я, выбрал молодого шурина.
Будь ты мне шурин, а я тебе зять буду.
Хожу я, гуляю вокруг коровода,
Гляжу я, смотрю по всему народу,
Гляжу, выбираю молоду свояченицу.
Будь ты мне свояченица, а я тебе зять буду!
Хожу я, гуляю вокруг коровода,
Гляжу я, смотрю по всему народу,
Гляжу, выбираю хорошу невесту.
Будь ты мне невеста, а я тебе муж буду!
«Покажи-ка, зятюшка, свое лицо бело!»
— «А вот мое лицо, а вот бело!»
— «Покажи-ка, зятюшка, свои брови черны!»
— «А вот мои брови, а вот мои черны!»
— «Покажи-ка, зятюшка, свои русы кудри!»
— «Вот мои кудри, вот мои русы!»
Все добрые люди, желаю на свадьбу!
У моего у тестя пива, вина много,
Пива накурено, вина накурено,
Вина накурено, сюды привезено,
Сюды привезено, ко всем разнесено.
Я, выпивши пива, а тестя-то в рыло;
Я, испекши пирожки, тещу-матушку в толчки.
Молодой шурин, заложи своего коня,
Заложи своего коня, поезжай долой с двора!
Молодой свояченице дорогой подарок.
Дорогой подарок — шелковую плетку.
Весел, я весел, что один остался,
Что один остался с молодой хозяйкой!
Я свою милую, чем хочу, дарую.
Чем хочу дарую, семь раз поцелую.
***
«Дома ль кум воробей?»
— «Дома».
«Что он делает?»
— «Болен лежит».
— «Что у него болит?»
— «Плечики».
— «Сходи, кума, в огород,
Сорви травы гречки,
Попарь ему плечки».
— «Парила, кумушка,
Парила, голубушка.
Его пар не берет,
Только к сердцу придает».
— «Дома ль кум воробей?»
— «Дома».
— «Что он делает?»
— «Болен лежит».
— «Что у него болит?»
— «Животок».
— «Сходи, кума, в огород,
Сорви травки репеек,
Попарь ему животок».
— «Парила, кумушка.
Парила, голубушка.
Его пар не берет,
Только к сердцу придает».
— «Дома ль кум воробей?»
— «Дома».
— «Что он делает?»
— «Болен лежит».
— «Что у него болит?»
— «Лыточки».
— «Сходи, кума, в огород,
Сорви травки сныточки,
Припарь ему лыточки».
— «Парила, кумушка,
Парила, голубушка.
Его пар не берет,
Только к сердцу придает».
— «Дома ль кум воробей?»
— «Дома».
— «Что он делает?»
— «Болен лежит».
— «Что у него болит?»
— «Пяточки».
— «Сходи, кума, в огород.
Сорви травки мяточки,
Припарь ему пяточки».
— «Парила, кумушка,
Парила, голубушка,
Его пар не берет,
Только к сердцу придает».
Играющие становятся в круг. Посередине круга — девушка в роли «кумы». Песня представляет собой диалог между девушкой и хором.
***
«Скажи, скажи, воробышек,
Скажи, скажи, молоденький,
Как старые ходят,
Как они гуляют?»
— «Они эдак и вот эдак,
А все они эдак!»
— «Скажи, скажи, воробышек.
Скажи, скажи, молоденький,
Как молодцы ходят,
Как они гуляют?»
— «Они эдак и вот эдак,
А все они эдак!»
— «Скажи, скажи, воробышек.
Скажи, скажи, молоденький,
Как девицы ходят.
Как они гуляют?»
— «Они эдак и вот эдак,
А все они эдак!»
— «Скажи, скажи, воробышек.
Скажи, скажи, молоденький,
Как попы-то ходят,
Как они гуляют?»
— «Они эдак и вот эдак,
А все они эдак!»
— «Скажи, скажи, воробышек,
Скажи, скажи, молоденький,
Как ихни-то жены,
Как ихни-то жены?»
— «Они эдак и вот эдак,
А все они эдак!»
Каждая строка ответа повторяется дважды.
***
Заинька, по сеничкам
Гуляй-таки, гуляй,
Серенький, по новеньким
Разгуливай, гуляй!
Некуда зайчику
Выскочити,
Некуда серому
Выпрыгнути:
Трои ворота
Призатворены стоят;
Все на них замочки
Крепко заперты висят,
А у каждых у ворот
По три сторожа стоят,
По три девицы сидят:
Первая в камке,
Другая в тафте,
А моя-то любезная
Во всем золоте.
«Не хочу камки,-
Не хочу тафты,—
Хочу ситчику
Полосатенького.
Люблю девицу
Тороватенькую».
***
Селезень мой сиз-косатый,
Сиз-косатый, кудреватый,
Поплывай, мой селезенько,
Вниз по тиху по Дунаю!
По Дунаю спогуляю!
Поприметь, мой селезенько,
Как старушки скачут-пляшут.
«Они эдак и вот эдак!»
— «Поприметь, мой селезенько,
Как молодки скачут-пляшут».
— «Они эдак и вот эдак:
Склавши ручки на головку!»
— «Поприметь, мой селезенько,
Как девицы скачут-пляшут».
— «Вот эдак и вот эдак:
Склавши ручки ко сердечку!»
Вторая часть каждой строки повторяется дважды. При соответствующих словах поющие показывают, как пляшут старухи, молодки и девушки.
***
Не спасибо те, игумну, тебе,
Не спасибо те, бессовестному,
Молодешеньку в монашки постриг,
Зеленешеньку посхимнил меня.
Не мое дело к обедне ходить,
Не мое дело молебны слухать.
Не мое дело молебны слухать,
Что мое дело скакать да плясать.
Ин я посох-от под лавку брошу,
Манатеичку на стол положу,
Подари поди подружку мою,
Подари душу молоденькую.
Песня сопровождает игру «в игумна»: «Парни и девушки рассаживаются по лавкам. Из девушек встает одна, берет в одну руку лучину, а в другую платок и начинает ходить неправильными кругами по избе и затягивает заодно с другими приведенную песню. При последних словах песни ходящая по кругу передает лучину кому-нибудь из сидящих и целует ее. Последняя перенимает лучину и продолжает игру таким же образом» (Шейн П. В. Великорус в своих песнях, обычаях, верованиях, сказаниях, легендах и т. п., т. 1, вып. 1. СПб., 1898, с. 315).
***
«Царев сын хоробёр,
Да ты что ходишь-гуляешь?
Царев сын хоробёр,
Да ты что примечаешь,
Царев сын хоробёр?»
— «Я хожу, хожу гуляю,
Я хожу примечаю
Да свою я царевну,
Да свою королевну.
А моя-то царевна,
А моя-то королевна
В Нове-городе гуляет,
На ней венчик сияет,
Сарафан на ней камчатный».
— «Ты войди, царь, во город,
Ты возьми ее за ручку,
Поклонитесь низенько,
Поздоровайтесь миленько!»
Играющие двигаются по кругу. Одна девушка находится внутри круга; парень — за кругом. Они поют песню по очереди. При словах «Ты войди, царь…» парень должен войти в круг и поцеловать девушку.
***
Как во городе царевна, царевна,
Как во городе молодая, молодая,
Середи кругу стояла, стояла,
Дорогим кольцом бренчала, бренчала,
Золотым перстнем сияла, сияла.
Как во городе царев сын, царев сын,
Как за городом гуляет, гуляет.
«Проруби, сударь, вороты, вороты,
Проруби, сударь, другие, другие,
Проруби, сударь, и третьи, и третьи.
Ты взойди, сударь, во город, во город,
Подойди, сударь, к царевне, к царевне,
Поклонись, сударь, царевне, царевне,
Поклонись, сударь, пониже, пониже,
Как еще того пониже, пониже.
Ты возьми, сударь, царевну, царевну
Ты за правую за ручку, за ручку,
Поцелуй, сударь, царевну, царевну,
Поцелуй-то помилее, помилее,
Как еще чтобы помилее, помилее».
Какова ж наша царевна, царевна?
Какова ж наша молодая, молодая?
Она личиком беленька, беленька,
Она бровками черненька, черненька.
«Царевна»-девушка стоит в центре хороводного круга; парень — «царев сын» ходит за хороводом против его движения. При словах «Ты взойди, сударь…» парень входит в круг, становится против девушки, кланяется ей и целует ее.
***
Уж как звали молодца,
Почитали удальца,
Дунай мой, Дунай,
Сын Иванович Дунай! **
На пир в гости посидеть,
На беседу поглядеть.
Посадили молодца,
Посадили удальца
Против вдовушки на скамью,
Против горькой на соснову.
Я на вдовушку взгляну,
Тяжелехонько вздохну;
Пухову шляпу сниму,
Против вдовушки брошу.
«Ах ты вдовушка, подай,
Горегорькая, подними!»
— «Не слуга, сударь, твоя,—
Я не слушаю тебя!»
Сам я шляпу подниму,
На головушку надену…
Уж как знали молодца,
Почитали удальца…
Посадили молодца,
Посадили удальца
Против девушки на стульчик,
Против красной на ременчат.
Я на девушку взгляну,
Полегошеньку вздохну;
Пухову шляпу сниму,
Против девушки положу.
«Ах ты девушка, подай,
Раскрасотка, подними!»
— «Я слуга, сударь, твоя —
Я послушаюсь тебя:
Пухову шляпу подниму,
Черные кудри расчешу,
Черные кудри расчешу,
Пухову шляпу наложу,
Пухову шляпу наложу,
Поцелую, обниму!»
Песня «беседная» («святочная»), исполняли на «вечеринках» («беседах»). Во время пения играющие составляют кружок или садятся по местам. На середину избы выходит парень, снимает шапку и кладет ее перед вдовой; если нет вдовы, то шляпу кладут перед мужчиной. Вдова должна оттолкнуть шляпу. Парень надевает шапку, затем снимает ее перед девушкой. Девушка должна поднять шапку, затем пригладить парню волосы, надеть шапку на его голову и поцеловать его. После этого игра или оканчивается или вновь начинается.
***
Вдоль было по травоньке, вдоль по муравке,
Лели-лели-лелюшки, вдоль по муравке *,
Тут ходит-гуляет тут удаленький молодчик,
Ходит выбирает красавицу девочку:
«Пойди-выйди, милая, за ворота,
Пойди-выйди, милая, за новые
Со мной, со молодчиком, погуляти,
Со мной, со молодчиком, речи говорити».
А девица к молодому выходила,
А девица с молодцем речи говорила:
«А я тебя, миленький, обесчещу».
Пуховую шапочку с кудрей сняла,
Русые кудерочки растрепала,
Серебряны пуговички расстегнула,
Шелкову рубашечку изорвала,
Смазные сапожечки замарала.
Пошел добрый молодец, сам заплакал:
«Несчастлива матушка зародила,
Несчастливой долюшкой наделила,
Меня красна девица невзлюбила».
— «А я тебя, миленький, не узнала».
Пуховую шапочку надевала,
Русые кудерочки исправляла,
Серебряны пуговички застегала,
Шелкову рубашечку зашивала,
Смазные сапожечки вытирала.
Пошел добрый молодец, взвеселился:
«Пресчастливая матушка зародила,
Пресчастливой долюшкой наделила,
Меня красна девушка возлюбила».
Припев повторяется через строку с повторением предь дущей полустроки.
Суть игры, сопровождающей песню,— в мимической исполнении тех действий, о которых поют.
***
Ехал мальчик молодой
На лошадке вороной.
Ай люли, ай люли,
На лошадке вороной **.
Против Машина окошка
Останавливался,
Останавливался,
С Машей здравствовался:
«Здравствуй, Машенька моя!
Спала шляпа со меня.
Чернобровая моя,
Принадень на меня!
Принаденешь на меня —
Возьму замуж за себя,
Возьму замуж за себя,
Посажу подле себя,
Посажу подле себя,
Спрошу: любишь ли меня?»
— «Я любить-то не люблю,
Отказаться не хочу,
За праву руку возьму,
По горнице проведу,
По горнице проведу,
Поцелую и уйду».
Об игре, сопровождающей эту песню, см. примечание к предыдущей песне.
***
Сядемте по лавкам,
Взглянемте по девкам.
Все девки беленьки,
Все-то румяненьки.
Одна — кукомоя,
Дарья-неумоя;
Учучкалася, уварахталася.
За ней сидит купчик,
Ваня-голубчик.
Брус мыла носит,
Котел воды волочит.
Дарьюшка, умойся,
Васильевна, утрися!
Тебе-то — помилее,
Ему — полюбее.
С лавки встань,
Поклон воздай,
Ивана Петровичем свеличай!
***
Уж на что ж это за месяц —
Ночью светит, а днем нет?
И на что это за милый —
Вечер любит, другой нет?
Походочка его, у сердечка моего,
Поговорочка его, у ретивого мово.
Милы на ноженьку ступай,
Ума-разума пытай,
Мил за ручку крепко жмет,
Поцелуя себе ждет.
***
Не ходи, Саша, по сеням,
Ты не топай ногой,
Ты не топай ногой,
Мне не быть за тобой!
Уж я буду ли, не буду ль
За Николинькою!
У Николы Кудряша
Нету денег ни гроша,
Нету денег ни гроша —
Походочка хороша.
За походочку люблю
И за рученьку возьму;
Я за рученьку возьму,
По горнице проведу,
По горнице проведу,
Поцелуем подарю.
«Беседная» песня; сопровождает игру, оканчивающуюся поцелуем.
***
Как по полю, полю, по чистому полю
Соловейко, канарейка, лебедушка лучше всех!
Летели две птички, собой невелички,
Сели на елину, на саму вершину;
Сели, посидели, извились, полетели.
Соловейко, канарейка, лебедушка лучше всех!
Молодец девицу за рученьку водит,
Соловейко, канарейка, лебедушка лучше всех!
За правую водит, колечко снимает,
Колечко снимает, со своим меняет:
«Ты, душа девица, подойди близенько,
Подойди близенько, поклонись низенько,
Поклонись низенько, поцелуй миленько».
Соловейко, канарейка, лебедушка лучше всех!
***
По горам было по высоким,
По лужкам зеленым,
Расцветали там цветочки,
Всё цветы аленькие.
Уж как всё цветы аленьки,
Один поалее всех;
Уж как все дружки миленьки,
Один помилее всех.
А я своему милому, а я своему дорогому,
Я цветочков наберу, алой лентой перевью…
«Ты надежа, друг сердечный,
Что в гости не ходишь?»
— «Я бы рад к тебе ходити,
Да нечем дарити.
Случай будет в Питер ехать,
Привезу подарки,
Привезу тебе подарки —
Кумачу, китайки».
— «Кумачу я не хочу,
Китайки не надо!
Коли любишь, так и купишь
Золото колечко!»
Нечетные строки повторяются дважды.
***
Во саду ли, в огороде,
Девица гуляла,
Она ростом невеличка,
Собой круглоличка.
За девицей детинушка
Бел-кудрявый ходит,
Он и ходит, он и ходит,
Ничего не молвит.
«Что ж ты, молодец кудрявый,
Ко мне редко ходишь?»
— «Ой, и рад бы я ходити,
Да нечем дарити.
Подарю тебя, милая,
Дорогим подарком,
Дорогим, душа, подарком,
Жемчугом, китайкой».
— «Жемчугу я не хочу,
Китайки не надо,
Когда любишь, мил, то купишь
Золото колечко;
Золотое я колечко
Прижму ко сердечку».
***
Не по промыслу мальчика заводы заводит,
Он заводушки заводит, трех девушек любит:
Перву Сашу во Казани, Машу в Ярославле,
Анюшеньке-раздушеньке — золото колечко!
«Будет случай в Москву ехать, я куплю подарки:
Первой, Саше,— алу ленту, Маше — голубую,
Анюшеньке-раздушеньке — золото колечко!
Золото вито колечко — то мое сердечко».
***
Хороша наша деревня,
Только улица грязна,
Ай люли да ай люли,
Только улица грязна**.
Хороши наши ребята,
Только славушка худа!
Как пошли наши ребята
Вдоль по городу гулять,
Вдоль по славному,
Вдоль по стройному.
Что навстречу молодчикам
Толпа старых баб идет.
Стары бабы молодцам кланялись,
А молодцы черны шляпы понахлобучили.
Хороша наша деревня,
Только улица грязна,
Хороши наши ребята,
Только славушка худа!
Как пошли наши ребята
Вдоль по городу гулять,
Вдоль по славному,
Вдоль по стройному.
Что навстречу молодчикам
Молодиц идет толпа.
Молодицы молодчикам низко кланялись,
Молодчики чуть лишь шляпы подняли.
Хороша наша деревня,
Только улица грязна,
Хороши наши ребята,
Только славушка худа!
Как пошли наши ребята
Вдоль по городу гулять,
Вдоль по славному,
Вдоль по стройному.
Что навстречу молодчикам
Красных девушек толпа.
Молодчики девкам низко кланялись,
А девушки знать их не хотят.
***
«Куманечек, побывай у меня,
Душа-радость, побывай у меня,
Побывай-бывай-бывай у меня,
Душа-радость, побывай у меня!»
— «Я бы рад побывать у тебя,
Побывать-бывать-бывать у тебя,
У тебя, кума, ведь улица грязна,
Что грязна-грязна-грязна-таки,
грязна!
—«Куманечек, тому горю помогу,
Помогу-могу-могу, помогу —
Чрез дорогу я мосточек намощу,
Намощу-мощу-мощу, намощу!
Куманечек, побывай у меня,
Душа-радость, побывай у меня,
Побывай-бывай-бывай у меня,
Душа-радость, побывай у меня!
— «Я бы рад побывать у тебя,
Побывать-бывать-бывать у тебя,—
У тебя ль, кума, ворота скрипучи,
Скрипучи-пучи-пучи, скрипучи!
— «Куманечек, тому горю помогу,
Помогу-могу-могу, помогу —
Под ворота кусок сала положу,
Положу-ложу-ложу, положу!
Куманечек, побывай у меня,
Душа-радость, побывай у меня,
Побывай-бывай-бывай у меня,
Душа-радость, побывай у меня!»
— «Я бы рад побывать у тебя,
Побывать-бывать-бывать у тебя,—
У тебя, кума, собачка лиха,
Что лиха-лиха-лиха-таки, лиха!»
— «Куманечек, тому горю помогу,
Помогу-могу-могу, помогу —
Я собачку на цепочку привяжу,
Привяжу-вяжу-вяжу, привяжу!»
***
У меня квашня
По избе прошла,
Ну да, ну да, ну да, ну,
По избе прошла **.
По избе прошла,
До дверей дошла.
До дверей дошла,
Двери выставила.
Двери выставила,
Избу выстудила.
А веселочко по сеничкам
Похаживает,
Петух на шестке
Наговаривает,
Что ушла наша хозяйка
Вдоль по улице гулять,
Вдоль по улице пошла
Воробеюшку искать.
Нашла воробья
В огороде в коробье.
Сварила воробья
Во семи горшках,
Во семи горшках,
В семи латочках,
В семи латочках —
Черепенничках.
Поставила воробья
На передний стол.
«Маремьяна-попадья,
Ты покушай воробья!»
— «Я не кушаю, не кушаю
И не ем, не хочу,
Я не ем, не хочу,
Понедельничаю.
Понедельничаю,
Да пуще модничаю».
***
Жила-была Дуня,
Дуня-тонкопряха.
Вали-вали, Дуня,
Дуня-тонкопряха! **
Пряла наша Дуня
Ни толсто, ни тонко.
Ни толсто, ни тонко,
Потолще каната,
Потолще каната,
Потоньше оглобли.
Стала наша Дуня
Холсточек сновати.
Сновала, сновала —
Колья поломала.
Стала наша Дуня
Холсточки ткати.
Семь сел проходила,
Берда не добыла.
В огороде ткала,
Колом прибивала.
Ехали бояре,
«Бог помощь,— сказали,—
Бог помощь,— сказали,—
Рогоженьку ткати».
— «Брешет ваша рожа,
Это не рогожа,
Это не рогожа —
Тонкая холстина».
Стала наша Дуня
Рубашонку кроить:
Долотом примерит,
Обухом ударит.
Стала наша Дуня
Рубашонку шити:
Буравлем прокрутит,
Бечевкой протянет.
Стали нашей Дуне
Рубашку надевати:
Семеро держали,
Девять надевали.
Семь годов носила —
Смены не просила.
Смены не просила,
В баню не ходила.
***
Тетушка Арина по рыночку ходила,
На три денежки куделюшки купила,
На алтышек веретешек прихватила;
Пришла домой, на полицу положила.
Ты лежи, моя куделя, всю неделю,
У хорошия прядеюшки другую!
Что по пятницам добры жены не пряли;
По субботам по родителям давали;
В воскресенье на веселье выходили;
В понедельник баню-парушу топила;
Во вторничек я париться ходила;
А во середу с угару пролежала;
В четверток я буйну голову чесала;
Я во пятницу ранешенько вставала,
Три я ниточки тонешенько напряла,
Три мозоли кровяные навертела.
Пришла, милому мозоли показала:
«Посмотри-ка, мой любезный, на работу!»
— «Наплевай, моя сударушка, не майся,
Три недели во постельке проваляйся!
Нарастут в саду широкие лопушки,
Мы сошьем те сарафанчик-раздуванчик,
Сарафанчик-раздуванчик-размаханчик,
Воротушку из лопушки, поясочек — деделечек.
Не ходи, моя милая, мимо саду,
Мимо саду, мимо саду зеленого,
Чтобы там тебя солдаты не признали,
Сарафана-раздувана не содрали!»
Тут увидели поповы овцы, козы,—
Сарафанчик-раздуванчик изорвали,
Сарафанчик изорвали, воротушку изжевали,
Поясочек изглодали, в грязь втоптали.
***
Коваль, коваль, ковалечек,
Коваль, коваль, ковалечек,
Ковалек, ковалек, ковалечек,
Ковалек, ковалек, ковалечек!
Коваль миленький дружочек,
Коваль миленький дружочек,
Ты дружок, ты дружок, ты дружочек,
Ты дружок, ты дружок, ты дружочек!
Скуй мне, коваль, топорочек,
Скуй мне, коваль, топорочек,
Топорок, топорок, топорочек,
Топорок, топорок, топорочек!
Поди, коваль, во лесочек,
Поди, коваль, во лесочек,
Во лесок, во лесок, во лесочек,
Во лесок, во лесок, во лесочек!
Сруби, коваль, мне дубочек,
Сруби, коваль, мне дубочек,
Мне дубок, дубок, мне дубочек,
Мне дубок, мне дубок, мне дубочек!
Сострой, коваль, мне домочек,
Сострой, коваль, мне домочек,
Мне домок, мне домок, мне домочек,
Мне домок, мне домок, мне домочек!
***
Ах вы сени мои, сени, сени новые мои,
Сени новые, кленовые, решетчатые!
Уж знать что мне по сеничкам не хаживати,
Мне мила дружка за рученьку не важивати!
Выходила молода за новые ворота,
За новые дубовые, за решетчатые;
Выпускала сокола из правого рукава:
Полети ты, мой сокол, высоко и далеко,
И высоко, и далеко, на родиму сторону!
На родимой на сторонке грозен батюшка живет;
Он грозен, сударь, грозен да немилостивый:
Не велит поздно гулять, с холостыми мне играть!
Я не слушаю отца, а потешу молодца!
Я за то его потешу, что один сын у отца,
Он один сын у отца, уродился в молодца,
Зовут Ванюшкою-пивоварушкою.
Пивовар пиво варит, зелено вино курит,
Зелено вино курит, красных девушек манит:
«Вы пожалуйте, девица, на поварню на мою!
На моей ли на поварне сладко пиво на ходу,
Сладко пиво на ходу, на холодном на леду!»
***
Ах ты мати моя, матушка,
Ах ты мати, государыня моя!
Ты на что, мати, хорошу родила,
На что, мати, пригожу родила,
Что счастливую, таланливую,
Что таланливу, догадливую?
Мне нельзя, мати, по улице ходить,
Мне нельзя, мати, по широкой гулять:
Мигуны, мати, помигивают,
Свистуны, мати, посвистывают,
Мне белилички-румянички сулят,
Мне белитися-румяниться велят.
Мне нельзя, мати, к обедне ходить:
Купцы богу не молятся,
Все дворяне усмехаются.
***
Уж как ты мать моя, маменька,
Госпожа моя, сударынька,
Зачем хорошу породила меня,
Хлопотливую, таланливую,
Баловливую, забавливую?
Мне нельзя будет к обедне ходить:
Худо люди богу молятся,
На меня все дивуются,
На меня да на мою красоту.
Поп-то в ризе заплетается,
Пономарь звонит — мешается,
Два поповича с ума сошли,
Два приказчика плясать пошли.
***
Уж ты мать моя, матушка,
Мать, бела лебедушка!
Ты на что меня хорошу родила,
Черноброву, приглядчивую?
Мне нельзя к обедне сходить,
Нельзя богу молитися,
Добрым людям поклонитися.
А на меня ли люди зарятся,
А попы-то запеваются,
А дьячки-то зачитаются.
Просвирнин сын по церкви ходил,
Он тихохонько на ножку ступил,
Пол-осмины мне просвир посулил.
Мне просвиры-то хочется,
А полюбить-то не хочется.
Полюбил меня из лавочки купец,
Посулил он мне китаечки конец.
Мне китаечки-то хочется,
А полюбить его не хочется.
Полюбил меня крестьянин молодой,
Посулил мне сноп соломы аржаной.
Мне соломки-то не хочется, Полюбить его хочется.
***
Вы раздайтесь, расступитесь, люди добрые,
Вы на все ли на четыре на сторонки,
Уж вы дайте мне, младеньке, погуляти,
Мне шелковые травы да потоптати,
Мне лазоревых цветочков посрывати,
Покудова батюшка-сударь замуж не выдал,
Покудова матушка-сударыня не сговорила
За того ли за детину, за невежу;
Во кабак идет детина, скачет,
С кабака идет невежа, восклицает:
«Еще дома ли жена-то молодая?
Отпирала бы жена да широки ворота!»
Уж как я ли, молоденька, была тороплива,
Поскорешенько с постелюшки вставала,
Я покрепче воротички запирала,
Посмеляе со невежой говорила:
«Ты ночуй, ночуй, невежа, за воротми!
Тебе мягкая постеля — снегова пороха,
А высокое зголовье — подворотня,
Шитый браный положок — часты звезды,
Крепки, строги караулы — серы волки.
Каково тебе, невежа, за воротми,
Таково-то мне, младеньке, за тобою,
За твоею за беспутной головою!»
***
Чарочки по столику похаживают,
Рюмочки походя поговаривают,
Старым бабам полено сулят.
В старых корысти-то нет,
Только их дело на печи лежать.
Чарочки по столику похаживают,
Рюмочки походя поговаривают,
Молодым молодкам плеть сулят.
Та ли-то плеть о семи хвостах,
Первый раз ударит она — семь рубцов,
Другой раз ударит — четырнадцать,
Третий раз ударит — двадцать один.
Чарочки по столику похаживают,
Рюмочки походя поговаривают,
Красным девушкам хворостину сулят;
Та ли хворостина в лесу не выросла,
Хоть выросла, да не вывезена.
Мне, красной девушке, битой не быть.
***
У бабушки у нашей
Супрядка была,
Супрядка была.
«Что ты, бабушка, прясти даси?»
— «Старым-то старушкам
Шерсти кужелек,
А молодым-то молодушкам
Беленький ленок,
А молодцам-то, прощелыгам,
Конёвый хвост».
«Чего ты нам, бабушка,
Исти даси?»
— «Старым-то старушкам
Кисель по зубам,
А красным-то девицам
Белый пирожок,
А молодцам-то, прощелыгам,
Дуранды кусок».
«Чего ты нам, бабушка, пить-то даси?»
— «А старым-то старушкам пивушка,
А молодым-то молодушкам наливушки,
А молодцам-то, прощелыгам,
Воды из пруда».
«А куда ты нас, бабушка, спать повалишь?»
— «А старым-то старушкам на печке уголок,
А молодых-то молодушек в горницу,
А молодцов-то, прощелыг,
К свиньям во хлев».
Каждые две строки повторяются дважды.
***
Из песни.
***
Как по лугу, по лужочку вода соливает,
По зеленому лужочку золота струя бежит,
Что и струинька за струинькой, белой лебедь плывет.
Что белая-то лебедка — красна девица душа;
Что и серый селезень — добрый молодец.
Что увидит девка молодца, обрадуется,
Во белом-то лице кровь появится.
***
Долина моя, долинушка, долина моя широкая,
Раздолье мое далекое!
Как по этой по долинушке вырастала трава рушица;
Как по этой рушице туман расстилается;
Как из-под того туманушка заря занимается;
Как из-под этой зорюшки солнце выкаталось,
Ясное солнышко на зеленый луг.
Как на этом на лужочке девушки гуляли,
Красные молодца к себе манули:
«Ты, молодец разудалый, иди к нам на луг!
С тобою нам, миленький, веселее быть;
Без тебя нам, друг любезный, тошнёхонько жить!»
Первые две строки являются припевом и повторяются после каждых двух стихов.
***
Во лугах, лугах, лужочках,
Во зеленых во лугах
Разливалася вода,
Расстилалася трава
Да расцветали все цветы,
Да расцветали все цветы.
Да там девушки хороши.
Одна девка лучше всех,
В хоровод гулять пошла
Да молодцу сердце зажгла.
«Как по имени зовут?»
— «Мое имя — Катерина,
Московского купца дочь.
Отходи, молодчик, прочь!
Говорить с тобой невмочь».
— «Хоть ни слова не скажу,
А всю ночку простою;
Всю ночку простою,
На милую прогляжу».
***
Я в лесе был, березку рубил,
Березку, березку, березку рубил.
Березку рубил, метелки вязал,
Метелки, метелки, метелки вязал.
Метелки вязал, на возик складал,
На возик, на возик, на возик складал,
На возик складал, бечевкой стягал,
Бечевкой, бечевкой, бечевкой стягал,
Бечевкой стягал, коня запрягал.
Конечна, конечна, коня запрягал,
Коня запрягал, в Москву отправлял.
В Москву, Москву да в Москву отправлял,
В Москву отправлял, там девку видал.
Там девку видал, чернявку встречал,
Чернявку, чернявку, чернявку встречал:
Сидит под окном, играет цветком,
Играет, играет, играет цветком.
***
На речке на Клязьме купался бобер,
Купался бобер, купался черной;
Купался, купался, не выкупался,
На горку взошел, отряхивался,
Отряхивался, охорашивался.
Охотнички свищут, черна бобра ищут:
«Где бы нам найтить, его застрелить,
Его застрелить, с него кожу снять,
С него кожу снять, кунью шубу сшить,
Кунью шубу сшить, бобром обложить,
Бобром обложить, девку полюбить,
Девку полюбить, кунью шубу подарить».
***
Вышла девка молода,
Порасхвасталась она,
Ой вы девки, ой вы бабы,
Бабы молодые! **
Как вечор меня милой
Целовал да миловал,
Крепко к сердцу прижимал,
Сударушкой называл:
«Ты, сударушка моя,
Верно любишь ли меня?»
— «Как тебя мне не любить?
Не могу тебя забыть!»
***
Что болит-шумит буйная голова,
Не глядят на свет веселые глаза,
Что не видят глаза с неба солнечных лучей.
Из лучей таки, лучей туманчик выпадал,
А из того тумана частый мелкий дождь пошел;
Он прибил-примял всю шелковую траву.
Сено тут косила красна девица душа.
По прокосьицу у ней добрый молодец идет.
«Тебе бог помочь, душа девица!»
— «Поди мне на помочь, Душа добрый молодец!»
— «Не сечет у тебя булатная коса,
Притомилась ты, душа девица!
Помогу я тебе, свет-сударушка,
Разуважу тебя, государыня!
Не плачь, не горюй, душа девица!
Не тужи, не скорби ты, хорошая!
Положись ты на меня, на удаль молодецкую!»
***
Как по травке, по муравке,
По лазоревым цветочкам
Бежит легонький детинка.
Он не в шубе, не в кафтане —
В полушелковом халате;
Под полою несет гусли,
Под правою звончатые.
«Заиграйте, мои гусли,
Заиграйте, звончатые!
Дома ль Марья, дома ль Дарья,
Дома ль душенька Катюша?
Я пришел в гости, Петруша!»
***
Вечор сокол, вечор ясен
Сыры боры, сыры боры,
Сыры боры облетал,
Алексеюшко свет Яковлевич
Свои кудри, свои кудри
Свои русы расчесал,
Дарьюшке свет Матвеевне
Два словечка, два словечка,
Полдесятка сказал,
Полдесятка сказал:
«Дарьюшка свет Матвеевна,
Взгляни, радость, взгляни, радость,
Взгляни, радость, на меня,
Коль я хорош, коль я пригож,
Наливная ягодка, наливна сахарная.
Наливная ягодка, наливна сахарная».
***
Добрый молодец по улице похаживает,
В звончатые он гуселечки поигрывает,
Ко душе красной девице в терем голос подает:
«Ты когда, красна девица, побываешь у меня?»
— «Я тогда, добрый молодец, побываю у тебя,
Когда вырастет трава середь широкого двора
И разольется вода, с крутым бережком равна,
Как всплывет же бел горюч камень поверх матки воды».
— «Не загадочки, душа моя, загадываешь,
Ты в глаза меня, разлапушка, обманываешь!
Что не вырастет трава середь широкого двора,
Не разольется вода, с крутым бережком равна,
Не всплывет же бел горюч камень поверх матки воды!»
***
Ты Настасья, ты Настасья,
Отворяй-ка ворота,
Ой да люли, ой люли, **
Отворяй-ка ворота,
Ты пущай-ка сокола.
Я бы рада растворила,
Ветер больно шибко бьет,
Ветер больно шибко бьет
Сильным дождичком сечет.
Ветер больно шибко бьет,
Сильным дождичком сечет.
С головушки цветы рвет,
С белой шеи янтари.
Ты зачем меня, сударушка,
Повысушила?
Без лютого без морозу
Сердце вызнобила.
Допустила сухоту
По моему животу.
Ты рассеяла печаль
По моим ясным очам.
Ты заставила, сударушка,
Гулять по ночам.
***
Ты молоденький молодчик молодой,
Моему сердцу наbr / свете дорогой!
Ты не стой, не дожидайся, милый мой!
Уж и так-то мне тошнехонько житье,
Уж и так-то мне грустнехонько, младой!
Не велят-то на крылечке мне стоять,
Не велят-то мне оттуда тебя ждать!
Я пойду с горя в зеленый сад гулять,
Посмотрю ли я на милого дружка,
Хоть на время облегчу свою тоску.
***
Голова ль ты моя, головушка,
Ай да люли-люли, ты головушка, *
Ты гульливая, баловливая!
Гулять хочется — гулять не велят.
Я украдуся, нагуляюся,
Со милым дружком повидаюся.
Уж ты милый мой, ты сердечный друг!
Истомилось мое всё сердечушко,
Иссушил меня, словно травушку!
***
По жердочке шла,
Да по тоненькой,
По сосновенькой.
Тонка жердочка не гнется,
Не ломается;
Хорошо с милым живется,
Не стоскнется,
Хоша стоскнется,
Разгуляется.
Пойду выйду, молода,
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые;
Стану-стану, молода,
Ко притворному столбу;
Туды-сюды погляжу:
Я милого не вижу.
Счастливый выход мой —
Что навстречу мой милой.
***
Я по сенюшкам хожу, млада, хожу,
Сквозь стеколушко на милого гляжу.
Мой милый друг и хорош, и пригож,
Душа моя, чернобров, черноглаз.
Я не знаю, к чему друга применить?
Применю друга к золотому перстеньку:
Золот перстень — на руке, на руке,
Мой милый друг — на уме» на уме.
Я по сенюшкам хожу, млада, хожу,
Сквозь стеколушко на милого гляжу.
Мой милый друг и хорош, и прbr /br /игож,
Душа моя, чернобров, черноглаз.
Я не знаю, к чему друга применить?
Применю друга к жемчугу, к жемчугу:
Жемчуг — товар весовой, весовой,
Мой милый друг — часовой, часовой.
Я по сенюшкам хожу, млада, хожу,
Сквозь стеколушко на милого гляжу.
Мой милый друг и хорош и пригож,
Душа моя, чернобров, черноглаз.
Я не знаю, к чему друга применить?
Применю друга к соколу, к соколу:
Сокол — птица вольная, вольная,
А я, млада,— горькая, горькая!
***
Выйду, выйду за ворота —
Все мхи да болота,
Выйду, выйду за другие —
Все луга зеленые,
А на тых же на лужечках
Стояло древо,
Стояло древо
Тоненько высоко;
Тоненько высоко,
Корешком глубоко.
На том древе, на том тонком
Сизенький голубчик —
То мой друг Ванюша.
***
Под окошечком сироточка сидит,
Против ясного окошечка глядит.
В чистом поле цветет аленький цветок,
Он алеется, голубеется;
Цветок этот — миленький, возлюбленный дружок.
Часто ходит мимо моего двора.
Понравилась мне походочка твоя,
Походочка твоя частенькая,
Разговоры твои ласковые.
«Да и кто же тебя породил, молодца?»
— «Породила меня маменька,
Возлелеяла чужа дальня сторона,
Завила кудри сударушка моя,
Завивала, приговаривала:
«Когда кудрецы разовьются,
Быстры реченьки разольются,—
Тогда с миленьким разойдемся,
Чтоб вовеки не видатися
И на встречу не встречатися!»
***
Ах, на горе-горе,
На высокой на крутой,
Ах люли, ай ладу,
На высокой на крутой,**
На высокой на крутой
Стоял зеленый садок;
Как во том ли во саду
Стоял зеленый дубок;
Как под тем ли под дубком
Стоит девка с молодцом,
Стоит девка с молодцом,
Тиху речь говорит:
«Ах, что это за садок,
За зеленый за такой!
Ах, что в саду за цветы,
Что за алые таки!
Ах, если б те цветы,
Во моем саду цвели!
Ах, что это за милой,
Что за ласковый такой!
Ах, если бы ты, милой,
Ко мне чаще ходил,
Ко мне чаще ходил,
Гостинчики носил!»
***
Соловей мой, соловей, соловушко молодой!
Не летай ты, соловей, во зеленый сад гулять,
Не садись ты, соловей, в зеленом моем саду,
В зеленом моем саду, на ракитовом кусту,
Не пой рано на заре, не трави ты сердце мне!
И так тошно молодцу, сам не знаю почему;
Коли знать, так все по ней, по сударушке моей.
Ах, кого бы мне нанять, за сударушкой послать?
Коли старого нанять — греха на душу принять:
До нее стар не дойдет, во дорожке пропадет;
Коли малого нанять — мал не знает, что сказать;
Коли ровнюшку нанять — ровня любит сам гулять.
Уж как, знать-то, молодцу подниматься самому,
Подниматься самому по сударушку свою!
***
Научить ли тебя, Ваня,
Как ко мне ходити?
Ходи летнею порой
Ты тропиночкой;
Ходи зимнею порой
Переулочком;
Ты не тросточкой стучи —
Соловьем свистни,
Соловьем свистни, Ванюша,
Снегу ком нажми,
Снегу ком нажми, Ванюша,
Во стену броси,
Чтобы я, молода,
Сдогадалася,
Со беседы домой
Собиралася.
Я подружкам скажу:
Меня домой зовут;
Родной маменьке скажу:
Голова болит;
Родну батюшке скажу,
Что я вся больна;
Ко тебе, милой, приду
Здоровешенька!
***
Из песни.
***
Ты мой сизенький, мой беленький голубчик,
Ты к чему рано с тепла гнезда слетаешь,
На кого ты меня, голубушку, покидаешь?
Али я тебе, голубчик мой, не по мысли,
Не по твоему голубиному воркованью?
Ах ты душечка, удаленький молодчик,
Ты куда от меня, красной девицы, отъезжаешь,
На кого ты меня, красну девицу, покидаешь?
Али я тебе, мой милый друг, не по мысли,
Не по твоему молодецкому обычью?
***
Ах ты сад ли ты мой, садочек,
Сад да зеленое виноградье,
К чему ты рано, сад, расцветаешь,
Расцветавши, сад, засыхаешь,
Землю листьем, сад, устилаешь,
Не дождавши поры-времени?
Я сама тебя, сад, садила,
Я сама тебя поливала,
Живот-сердце надрывала,
Я не для кого иного —
Для своего ли друга милого.
Что в тебе ли, да во садочке,
Соловей песни воспевает;
Что и тот ли вон вылетает,
А тебя, садик, пуст оставляет.
Ах ты друг ли мой, дружочек,
Сердце-радость, животочек!
Не в досаду ли тебе будет,
Не противно ль твоему сердцу,
Что я стану тебе говорити?
Ты зачем в гости не ходишь,
И не жалуешь, не гуляешь?
Али батюшка запрещает?
Или матушка не пущает?
Или я тебе не по мысли?
Буде хочешь, друг,— водися,
А не хочешь — откажися!
Я вечор, вечор, молоденька,
Долго вечера просидела,
Я до самого до рассвету;
Всю лучинушку припалила,
Всех подруженек утомила,
Всё тебя, мой друг, дожидалась.
***
Кумушки-голубушки,
Не знаете моего горюшка:
Осердился мой миленький,
Прогневался на меня-то,
Что на красную девушку!
У меня, у красной девушки,
Ретивое сердце заныло
И замкам заперло
Запирала замкам,
За крутым горам ключи потеряла;
Не найти их за крутым горам,
Сама слезно сплакала.
***
Грушица, грушица моя,
Груша зеленая моя!
Под грушей светлица стоит,
Во светлице девица сидит,
Слезну речь говорит:
«Катись, месяц, за лес, не свети,
Восходи, красно солнце, не пеки,
Стань, мой сердечный, в памяти!
Полно глаза ты мне жечь,
Полно из глаз слезы точить,
Полно бело лицо мочить;
Я и так много терплю,
Грусть превелику держу;
Грусть ко злодею отошлю:
Пусть злодей ведает и сам,
Сколь жить на свете тяжело
Без милого друга своего!
Пойду в зеленый сад гулять,
Сорву с грушицы цветок,
Совью на голову венок;
Пойду на быстрый на Дунай,
Стану на мелком берегу,
Брошу венок мой я в реку,
Погляжу в ту сторону —
Тонет ли, тонет ли венок?
Тужит ли, тужит ли дружок?
Не тонет мой аленький венок —
Не тужит мой миленький дружок!
Знать-то, иная у него,
Знать, он иную полюбил,
Знать-то, получше меня,
Знать-то, повежливее,
Знать-то, поприветливее!»
***
Государыня, тошно мне,
Голова болит!
Государыня, грустно мне,
Не знаю, как быть!
Да куда ни поеду я,
Глаза не глядят;
Да кому ни скажу я,
Все плакать велят:
«Да ты плачь, ты плачь,
Девка, о своем горе!»
Проторил милый дороженьку,
Проторил, да не стал ходить;
Любил парень меня, девицу,
Да не стал любить!
***
Ах, матушка, тошно мне, голова болит,
Сударыня, грустно мне, сердечко ноет.
Болит моя головушка,— не знаю, как быть.
Сяду я на лавочку, погляжу ль в окно,
Погляжу ль в окошечко — на улице дождь,
На улице дождичек, во поле туман.
Во поле большой туман-туман затуманился,
А мой-то любезный друг припечалился,
Припечалился, душа моя, призадумался,
Вечор-вечор милый друг у девушек был,
У девушек был, про меня забыл.
Привел с собой душечку он лучше меня,
Забыл совсем милый друг, забыл про меня.
***
Выйду я на море,
Там душенька мой,
Судно голубое,
Прекрасный убор,
Зеленые весельца
Держал над собой.
Гулял мой милый во зеленом саду;
С любушкой сошелся,
«Здравствуй» не сказал;
Другой раз сошелся,
Шапочки не снял.
Не смейся, мой милый,
В глаза надо мной,
Бог тебя накажет
Несчастной судьбой —
Немилой женой!
***
Не сокол летит по поднебесью,
Не сокол ронит сизы перушки —
Скачет молодец по дороженьке,
Горьки слезы льет из ясных очей.
Распрощался он с своей родиной,
Со сторонушкой понизовою,
Где течет в красе Волга-матушка.
Распрощался он с красной девицей:
Он оставил ей на помин себе
Дорогой перстень со алмазами;
На обмен же взял от красавицы
Золото кольцо обручальное;
При размене сам приговаривал:
«Не забудь меня, моя милая,
Не забудь меня, задушевный друг!
Чаще взглядывай ты на перстень мой,
Чаще стану я целовать кольцо,
К ретиву сердцу прижимаючи,
Об тебе, мой друг, вспоминаючи:
Коль помыслю я о другой любви —
Золото кольцо распаяется,
Если ты с другим под венец пойдешь —
Камень выпадет вон из перстня».
***
Ах вы ветры, ветры буйные,
Вы буйны ветры осенние,
Потяните вы с эту сторону,
С эту сторону, со восточную,
Отнесите вы к другу весточку,
Что нерадостную весть, печальную!
Как вечор-то мне, младешеньке,
Мне мало спалось, много виделось;
Не хорош-то мне сон привиделся:
Уж кабы у меня, у младешеньки,
На правой руке, на мизинчике
Распаялся мой золот перстень,
Выкатался дорогой камень,
Расплеталася моя руса коса,
Выплеталася лента алая,
Лента алая, ярославская,
Подареньице друга милого,
Свет дородного доброго молодца.
***
Красная девица по бережку гуляла,
Самоцветные каменья выбирала,
Она камышек о камень разбивала;
Идучи, млада словечушко сказала:
«Не во всяком самоцветном камне искра,
Не во всяком добром молодце есть правда;
Он любил меня, девицу, да покинул,
Красоте моей девичьей насмеялся».
Не ясен сокол по табунам летает —
Добрый молодец по насаду гуляет,
Сам, душа моя, во скрипочку играет,
Всё душу красну девицу утешает:
«Ты не плачь, не плачь, душа красна девица!
Я сошью тебе серебряну самару,
Уберу твою головушку всю в крону,
С дорогими-то каменьям с бриллиантам;
На праву руку солью я золот перстень,
Что со дорогим со камнем с изумрудом!»
Как что возговорит душа красна девица:
«Мне не дороги твои, сударь, подарки,
Дорога твоя, сердечный друг, насмешка,
Что любил меня, девицу, да покинул,
Красоте моей девичьей насмеялся».
***
Купил мне-ка миленький две косынки голубых,
На белу на рученьку — новый золотой перстень,
На белу на грудь мою — цепочку, два кольца,
Круг сердца, круг моего, семишелков поясок,
На белы на ноженьки мне бумажные чулки,
На чулочки — башмачечки, козловые башмаки.
Принес мне-ка миленький целый узел пряников,
На закуску мне крупищатый пирог,
Еще мне-ка миленький сладкой водки полуштоф.
Рассердилась на миленького: косынки разорву,
С руки золотой перстень в окошко выброшу,
Я цепочку на колечка разолью.
Я колечка по подружкам раздарю,
Белы чулочки я на нитки распущу,
Я из ниточек, перчаточки свяжу,
Разудалым молодцам перчатки подарю,
Я башмачки на стуле рассеку,
Сладки прянички ребятам раскормлю,
Сладку водку на ворота разолью,
Бел крупищатый пирог я старушкам раздаю.
***
Как бы я знала, млада, ведала
Неприятство друга милого,
Нелюбовь друга сердечного,
Не сидела бы поздно вечером,
Я не жгла б свечи воску ярого,
Не ждала бы я друга милого,
Не топила бы красного золота,
Не лила бы я золота перстня
И не тратила бы я золотой казны.
Я слила бы себе крылушки,
Полетела бы я на иной город,
Что искать себе друга милого;
И я села бы среди площади,
И я стала бы клич кликати:
Кто бьт стал со мной советати,
Как бы мне позабыть друга милого.
Проклинала б я разлучника:
Разлучил меня с другом милым,
Со милым другом, со сердечным.
***
Что цвели-то, цвели, цвели в поле цветики,
Цвели да поблекли,
Что любил-то, любил, любил парень девицу,
Любил да покинул;
Что, покинувши парень красну девицу,
В глаза насмеялся,
Обесчестил-то парень красну девицу
При всем при народе,
Что он снял-то, сорвал с красной девицы
Шелковый платочек,
Что зажал-то, зажал парень у красной девицы
Золот перстенечек.
Что по городу было, городу Саратову
Девица гуляла,
Гербовой-то ли она лист бумаженьки,
Листок покупала,
Молодого себе писаря писать нанимала,
Писать нанимала,
Астраханскому она — она губернатору
Просьбу подавала:
«Уж ты батюшка ли, ты князь-губернатор,
Прими мою просьбу;
Ты суди-тка, суди ты нас, астраханский князь,
Суди по закону».
— «Не напрасно ли ты, красна девушка,
На молодца просишь?
Что сама ль, ты сама — сама, красна девица.
Сама виновата.
Без зари ль то, зари-зари красно солнышко,
Солнышко не всходит,
Без прилуки-то ли добрый молодец
К девушке не ходит».
Каждая четная строка повторяется дважды.
***
«Ах ты да душечка добрый молодец,
Удалая твоя головушка,
Что умильные твои ясны очи!
Ты куда, мой свет, снаряжаешься,
Во которую дальну сторону,
Во которую незнакомую —
Во Казань-город, или в Астрахань,
Или в Новгород, или в Петербург,
Иль во матушку в каменну Москву?
Ты возьми, возьми меня с собой,
Назови меня родной сестрой
Или душечкой молодой женой!»
— «Ах ты глупая красна девица,
Неразумная твоя головушка!
И рад бы тебя взять с собой:
Про меня там люди ведают,
Да что нет у меня родной сестры.
Нет ни душечки молодой жены;
Лишь одна у меня матушка,
Да и та уже старешенька».
***
Ты дуброва моя, дубровушка,
Ты дуброва моя зеленая,
Ты к чему рано зашумела,
Приклонила ты свои ветви?
Из тебя ли, из дубровушки,
Мелки пташечки вон вылетали;
Одна пташечка оставалася,
Горемышная кукушечка.
Что кукует она и день и ночь,
Не на малый час перемолку нет;
Жалобу творит кукушечка
На залетного ясного сокола;
Разорил он ее тепло гнездо,
Разогнал ее малых детушек
Что по ельничку, по березничку,
По часту леску, по орешничку.
Что во тереме сидит девица,
Что во высоком сидит красная,
Под косящатым под окошечком.
Она плачет, как река льется,
Возрыдает, что ключи кипят,
Жалобу творит красна девица,
На заезжего добра молодца,
Что сманил он красну девицу,
Что от батюшки и от матушки,
И завез он красну девицу
На чужую дальну сторону,
На чужую дальну, незнакомую,
Что, завезши, хочет кинути.
***
Куда мне, красной девице, от горя бежать?
Пойду от горя в темный лес —
За мной горе с топором бежит:
«Срублю, срублю сыры боры,
Сыщу,— найду красну девицу!»
Куда мне от горя бежать?
Бегу от горя в чисто поле —
За мной горе с косой бежит:
«Скошу, скошу чисто поле,
Сыщу-найду красну девицу!»
Куда ж мне от горя бежать?
Я от горя брошусь в сине море —
За мной горе белой рыбицей:
«Выпью, выпью сине море,
Сыщу-найду красну девицу!»
Куда ж мне от горя бежать?
Я от горя замуж уйду —
За мной горе в приданое;
Я от горя в постелюшку слегла —
У меня горе в головах сидит;
Я от горя в сыру землю пошла —
За мной горе с лопатой идет,
Стоит горе выхваляется:
«Вогнало, вогнало я девицу в сыру землю!»
***
Из песни.
***
Ты береза ли моя,
Ты моя березанька,
Ты моя березанька,
Ты кудрявая, моложавая!
На горе ли ты стоишь,
Стоишь на всей красоте.
Под тобой-то ли, березанькой,
Молодец с милой расставается,
Горючьми слезами заливается.
Расставаньице у них было явное,
Совыканьице было тайное.
***
Туманы мои темные, ничегохонько было,
Да сквозь эти туманы ничегохонько не видно.
Ой да только виден было да один сыр дубочек,
Под которым было да я, красная девушка,
Да весь день я с милым простояла;
Я про все то, про все да с милым дружком говорила,
Одно тайное словечко сказать ему позабыла!
***
В далеком было, в далеком чистом поле,
Что еще того подале было во раздолье.
Стояла ли в поле чистом белая береза:
По корешку, березонька, она корениста,
По середочке, березонька, она кривлевата,
По вершиночке она, березонька, щепочиста.
Что под той ли было белой под березой
Не сиз ли голубь с голубушкой сидит воркует,
Не девица ли с молодцем речи говорила.
У душечки ли у красной девицы
Не дождичком ли белое лицо смочило.
Не морозом ли ретиво сердце познобило.
Смочило ли лицо белое, лицо слезами,
Позябло ли лицо белое, лицо слезами,
Позябло ли ретиво сердце с тоски-кручины;
Тужит ли, плачет душа красная девица
По своем ли, по миленьком дружочке,
По ласковом, по приятливом по словечке:
Хорош ли, пригож, душа миленький уродился,
Он возрастом, и дородством, и всей красотою,
И всей храброю поступочкой молодецкою.
***
Никак, никак не возможно мне без печали век прожить,
Любить дружка можно мне, нельзя по нем не тужить.
Нельзя по нем не тужить!
Вздумаю про милого — не мил белый свет.
Не мил, только не милешенек, ни мать, ни отец,
Ни мать, ни мать, ни отец.
С этого я с горюшка бежала я в темный лес,
Бежала я в темный лес.
Во темном во лесике никакой мне пользы нет.
Никакой мне пользы нет.
Только есть мне пользушка — на древах листья шумят,
На древах листья шумят.
Все мелкие пташечки жалостно поют,
Жалостно поют.
Всем нам с тобой, милый друг, разлуку-печаль дают,
Разлуку-печаль дают.
Разлука, разлука ли, чужа дальня сторона.
***
Долина ль ты моя, долинушка,
Долина ль ты широкая!
На той ли на долине
Вырастала калина.
На той ли на калине
Кукушка вскуковала.
«Ты об чем, моя кукушечка,
Об чем кукуешь?
Ты об чем, моя горемычная,
Об чем горюешь?»
— «Уж и как же мне, горемычной,
Как не горевати?
Один был зеленый сад,
И тот засыхает,
Один был у меня милый друг,
И тот отъезжает,
Одное меня, младешеньку,
Одное меня покидает».
***
Я пойду ли, молоденька,
Во зеленый сад гулять.
Калина моя,
Ой малина моя! **
Со травы сорву цветок,
Заверну его в платок.
Уж я погодя маленько,
Помедливши часок,
Разверну этот платок,
Посмотрю на цветок:
Что не сохнет ли, не вянет ли
Мой аленький цветок,
Что не плачет ли, не тужит
Мой миленький по мне,
Мой миленький по мне
На чужой стороне.
Я сегодня, молода,
Всю ноченьку не спала,
Всю ноченьку не спала,
Всё милого собирала,
Всё милого собирала,
Русы волосы чесала;
Русы волосы чесала,
Кудеречки завивала;
Кудеречки завивала,
Черну шляпу надевала;
Черну шляпу надевала,
В синь кафтан оболокала;
Синь кафтан оболокала,
На добра коня сажала;
На добра коня сажала,
Шелков повод подавала;
Шелков повод подавала,
Вороточки отворяла;
Вороточки отворяла,
В чисто поле провожала;
В чисто поле провожала
И наказывала:
«Ты поедешь, молодец,
По чужим городам,
По беседам, по пирам
Не нахаживайся.
Хоть найдешь меня получше —
Не заглядывайся.
Я девица не стара,
А вековечная твоя.
Я надеюсь на тебя,—
Пойду замуж за тебя».
***
Можно, можно по рощице разгуляться,
Тоску-скуку свою разогнать.
Как пойду я, девушка, на речушку,
Сяду я, млада, на крут бережку.
Не сама я, девушка, сидела,
Увидела свою тень на воде,
«Ох, тень моя, тень пустая,
Тень холодная, как в реке вода,
Ох, ты не видела, тень моя пустая,
Чи не видела здесь ты никого?»
Говорила речка, отвечала;
«Здесь проехал твой милый дружок
На своему вороному коню».
Стану, млада, да домой пойду,
Своего дружка назад сворочу:
«Воротися, мой милый дружочек,
На широкий да на мой двор.
Пускай коня у конюшеньку,
А сам ступай ко мне в дом».
— «Ох, как я завтра отъезжаю
В славный город Петербург».
***
Любил парень девку
До поры, до время —
Три зимы, три лета.
Подходит пора-время
С дружком расставаться,
В кручине прощаться.
Прощай, прощай, моя милая,
Прощай, прощай, моя дорогая,
С русыми кудрями,
С черными бровями!
***
Не бушуйте вы, буйные ветры с вихрями,
Перестаньте бушевать вы, осенние!
Перестань тосковать ты, молодушка молодая,
Не тужи, не плачь ты, моя милая!
Не наполнить тебе сине море слезами,
Не возвратить мила друга словесами!
Я во сне другу милому кричала — он не слышит;
Правой рученькой махала — друг не видит;
Тяжелешенько вздохнула — друг оглянулся,
Он приподнял пухову шляпу, сам простился:
«Ты прости, моя милая, бог с тобою!
Оставайся, моя сударушка, поздорову,
Наживай себе мила друга иного!
Когда хуже наживешь — вспомянешь,
Когда лучше наживешь — позабудешь,
Вспомянувши, моя сударушка, заплачешь!»
Уж сколько мне, младой, ни жити,
Такого друга не нажити:
И ростом, и дородством-красотою,
И всей молодецкою поступкой
Что пришел мне сердечный друг по мысли.
***
Не спала-то я, младешенька, не дремала,
Я не думала, младешенька, не гадала,
Со правой руки ясного сокола опускала.
Подымался млад ясен сокол выше лесу,
Выше лесу, выше зеленой дубровы;
Опускался млад ясен сокол на синее море;
Он садился, млад ясен сокол, на кораблик.
По кораблику гостиный сын гуляет,
В звончатые он гуселечки играет,
Он душу красну девицу утешает:
«Ты не плачь, не плачь, душа красна девица!
Наживай себе мила друга иного!
Буде лучше меня найдешь — позабудешь;
Буде хуже меня найдешь — воспомянешь,
Вспомянув меня, душа моя, заплачешь!»
***
Закатилося солнышко, закатилося,
Да бессчастная девушка уродилася,
Да куда ни пойду, млада,
Все журят-бранят девушку,
Журят-бранят, плакать велят.
«Заплачь, заплачь, девушка,
По своему горюшку по великому,
По своему Ванюше чернобровому».
Шелковая травушка расстилается,
Ванюша в дороженьку собирается,
С своею любезною прощается.
«Прощай, прощай ты, любезная,
Прощай, прощай, не забудь меня,
Прийду с дороженьки, заберу тебя».
***
Ах, не одна-то, не одна,
Эх, во поле дороженька, ах, одна пролегала;
Ах, зарастала та дорожка,
Эх, ельничком да березничком, эх, горьким частым осинничком!
Ах, что нельзя-то, нельзя,
Эх, к любушке-сударушке, эх, нельзя в гости ехать молодцу.
Ах, ты прости-прощай,
Эх, мил сердечный друг, эх, прощай, будь здорова!
Ах, коли лучше меня найдешь.
Эх, меня, доброго молодца, эх, меня позабудешь;
Ах, коли хуже меня найдешь,
Эх, меня доброго молодца, эх, меня вспомянешь,
Ах, меня ты вспомянешь,
Эх, горючими слезами, эх, ты заплачешь!
***
«Ты о чем, горька кукушечка,
О чем ты кукуешь?»
— «Как же мне, горькой кукушечке,
Как мне не куковати?
Что один, один-то был зеленый сад,
И тот засыхает!
Что один-то во саду был соловьюшка,
И тот вылетает!»
— «Ты о чем, красная девушка,
О чем тужишь, плачешь?»
— «Ну и как же мне, красной девушке,
Не тужить, не плакать?
Что один-то, один разлюбезный был,
И тот покидает!
Что со всеми, ах да разлюбезный друг
Со всеми простился,
Что со мной, молодой, с молодешенькой,
Со мной постыдился!
С половины пути, со дороженьки
Назад воротился,
Со мной, с красной девушкой,
Со мной распростился:
«Ты прости-прощай, моя любезная,
Прощай, бог с тобою!»
— «Если лучше найдешь, разлюбезный друг,
Меня позабудешь;
Если хуже найдешь, разлюбезный друг,
Меня вспомянешь!»
***
Не вечерняя заря занималась, занималася заря,
Полуночная звезда высоко взошла, высоко звезда взошла.
Пора раздоброму молодцу с поля ехати домой.
Уж вы слуги мои, слуги мои верные,
Подайте мне тройку серопегих, серопегих лошадей!
Сяду я, раздобрый молодец, я поеду погулять!
Со всеми я, раздобрый молодец, со всеми простился;
С одной-то я не простился, со пути-дороженьки назад воротился.
Ты прощай-прости, прощай, разлюбезная, ты размилая моя!
***
При долинушке стояла,
Калину ломала,
В пучочки вязала,
На дорожку клала,
Приметы примечала,
Дружка ворочала:
«Воротися, моя радость,
Воротися, надежда!
Не воротишься, надежда,-
Хотя ж оглянися;
Не оглянешься, надежда,—
Махни черной шляпой,
Черной шляпой пуховою,
Правою рукою,
Лентой голубою!»
***
По улице мостовой,
По широкой столбовой,
По широкой столбовой
Шла девица за водой.
За ней парень молодой,
Кричит: «Девица, постой,
Красавица, подожди!
Пойдем вместе за водой
За холодной, ключевой».
— «Ах ты парень-паренек,
Твой глупенький разумок!
Не кричи во весь народ,
Мой батюшка у ворот;
Чесноку, луку полоть.
И я в праву руку лук,
А во левую чеснок.
Я по цветикам пойду
По лазоревым гулять,
По лазоревым гулять,
Цвета алого искать.
Не нашла цвета ала
Супротив дружка мила.
Ах, мой миленький хорош,
Чернобров, душа, пригож,
Чернобров, душа, пригож,
Мне подарочек принес,
Подарочек дорогой,
С руки перстень золотой.
Мне не дорог твой подарок —
Дорога твоя любовь.
Не хочу перстня носить,
Хочу так дружка любить.
Ты куда, надежа-друг,
Собираешься куда?
Собирался мой милой,
Собирался дорогой
Что на Волгу на реку,
На крутой на бережок,
На крутой на бережок,
Он на желтенький песок.
Уж я по воду пойду,
На крутой берег взойду,
Туда-сюда погляжу,
Куда реченька бежит?
Волга реченька быстра —
Скоро судно пронесла».
***
Волга-матушка родимая течет,
Друга милого, касатика несет;
Вниз красивая расшивушка плывет,
Дорогой товар нарядная несет.
Подбодрился, мой хороший, дорогой,
Словно гоголь над кормой:
Кудри шелковы по плечикам бегут,
Ясны оченьки расшиву стерегут,
Друга милого путина далека,
Разделила нас широкая река.
Друга милого путина далека,
Не оставила следа широкая река.
Только струйка малая ко бережку бежит.
Как слеза моя, колышется-дрожит;
Растворю тесовые ворота я на двор,
Выйду рано я на утренней заре,
В синю далюшку туманну погляжу,
Друга милого хоть сердцем провожу.
***
Как прошла про девицу небылица,
Будто бы я батюшку обессудила,
Родную матушку обесчестила,
Что сама-то я ко милу другу приходила.
Ах, за то на меня батюшка осердился,
Родимая матушка распрогневалася.
Что построил мне сударь батюшка темницу,
Без дверей-то он построил без окошек;
Что одна только у темницы трубица.
И я стану своего батюшку просити:
Проруби ты мне, сударь батюшка, три окошка:
Уж как первое окошко в чисто поле,
А другое-то окошко в сад зеленый,
Ах как третье-то окошко на сине море!
Как поутру я, красная девица, рано встану,
Погляжу-то я красна девица, в чисто поле —
Ничего-то я, красна девица, не видала.
Погляжу-то я, красна девица, в сад зеленый —
Жалобнехонько в саду пташки распевали.
Погляжу-то я, красна девица, на сине море —
Как плывет тут, выплывает нов кораблик,
Как на том кораблике мой дружочек.
Я в окошечко милу другу кричала,
Я платочком милу другу махала,—
Как не слышит мой сердечный друг, не видит;
Так я ручушкой милу другу махнула,
Во окошечко милу другу поклонилась:
Ты прости, моя надежа, мил сердечный друг!
Уж как знать что мне с тобою не видаться!
***
Вы молодчики молоденькие,
Дружки вы мои, вы мои!
Без огня мое сердце изожгли,
Без ветру мои мысли разнесли,
Разнесли мысли по чистым полям,
По чистым полям, по зеленым лугам.
Кабы мне волюшка от батюшки была дана.
Кабы нега мне от родной матушки была,
Не сидела б у окошка я одна,
Не лежала б белой грудью на окне,
Не роняла б горьки слезы за окно,
Не смотрела б в путь-дорожку далеко,
Не ждала бы друга милого мово.
***
С крыши снег тает, ох снег тает,
Вода с крыши льется,
Хозяина дома нет, хозяйка смеется.
А снежки белые, пушистые выпадали на моря.
Выпадали на моря, покрывали все поля.
Одно поле не покрыто — горе лютое мое!
Среди поля есть кусточек, одинешенек стоит.
Куст не вянет и не сохнет, и листочков на нем нет.
Каково тебе, кусточек, без зеленого листка!
Каково мне, бедной девушке, жить без милого дружка!
Без милого дружка тошно — обуяла грусть-тоска.
Пойду с горя в чисто поле, на крутенький бережок.
На крутом на бережочке есть подсушенный пенек.
Уж я сяду на пенечке — буду плакать-горевать.
У девицы на реснице навернулася слеза.
Слеза капнет — снежок тает,
В лужках вырастет трава.
В лужках вырастет травинка, и цветочки расцветут.
Как по этим по цветочкам мил дорожку проторил,
Истоптал милой сапожки, ко любезной ходючи.
***
На горушке ковыль-трава
Не стелется, вьется,
Она вьется, вьется, вьется.
У доброго молодца сердце бьется.
Ни на час сердце не уймется,
К сударушке рвется!
«Послушай, моя хорошая,
Не про нас ли люди судят?»
— «Пускай сПроторил, да не стал ходить; br /удят-рассуждают,
А мы наживемся,
Да врозь разойдемся!
Ни ты ко мне, ни я к тебе
Не будем ходить!»
Не свивайся, трава, с повиликой,
Не свыкайся, парень, с девкой!
Пойду, выйду, млада, за ворота.
Там луга все, болота;
Пойду выйду за новые,
Там луга все зеленые.
***
Снежки белые, пушисты
Покрывали все поля,
Одного лишь не покрыли —
Горя лютого мово.
Есть кусточек среди поля,
Одинешенек стоит,
Он не сохнет, он не вянет,
И листочков на нем нет.
А я, горькая, несчастна,
Всегда плачу по милом.
День тоскую, ночь горюю,
Потихоньку слезы лью.
Слезка канет, снег растает,
Травка вырастет на нем.
Нечетные строки — запев, исполняются запевалой. Каждые две строки повторяются.
***
Цвели в поле цветики, да поблекли,
Любил меня миленький, да покинул.
Ох, спокинул, душа моя, ненадолго,
Ах, на малое времечко, ох, на часочек.
Часочек мне кажется да за денечек,
Денечек покажется за недельку,
Неделька покажется за май месяц.
Первая половина каждой строки — запев, исполняется запевалой. Каждая строка повторяется дважды.
***
«Канарейка, канарейка, канареечка моя,
Пропой, пропой, канарейка, песенку нову!»
— «Уж я песни петь не стану,—
На словах вам расскажу:
Мой миленький — во походе,
В чужой дальней стороне.
Ко мне письменно не пишет
И поклончиков не шлет.
Больше б счастья не желала —
Сизы крылушки себе:
Возвилась бы, полетела
Ко милому своему;
Села бы я, посидела
На правом его плече,
Посидела бы, посмотрела
На его белое лицо,
Целовала бы, миловала
Во сахарные уста».
***
Как во городе во Санкт-Питере,
Что на матушке на Неве-реке,
На Васильевском славном острове,
Как на пристани корабельные
Молодой матрос корабли снастил
О двенадцати тонких парусах,
Тонких, белыих, полотняныих.
Что из высока нова терема,
Из косящатого окошечка,
Из хрустальные из оконенки
Усмотрела тут красна девица,
Красна девица, дочь отецкая;
Усмотрев, выходила на берег,
На Неву-реку, воды черпати.
Почерпнувши, ведра поставила;
Что поставивши, слово молвила:
«Ах ты душечка, молодой матрос,
Ты зачем рано корабли снастишь
О двенадцати тонких парусов,
Тонких, белыих, полотняныих?»
Как ответ держит добрый молодец,
Добрый молодец, молодой матрос:
«Ах ты гой еси, красна девица,
Красна девица, дочь отецкая!
Не своей волей корабли снащу —
По указу ли государеву,
По приказу адмиральскому».
Подняла ведра красна девица,
Поднявши, сама ко двору пошла.
Из-под каменя из-под белого,
Из-под кустичка из-под ракитова
Не огонь горит, не смола кипит —
Что кипит сердце молодецкое,
Не по батюшке, не по матушке,
Не по братце, не по родной сестре,
Но по душечке красной девушке.
Перепала ли ему весточка:
Красна девица немощна лежит;
После весточки скоро грамотка:
Красна девица переставилась.
Я пойду теперь на конюший двор,
Я возьму коня что ни лучшего,
Что ни лучшего, само доброго,
Я поеду ли ко божьей церкви,
Привяжу коня к колоколенке,
Сам ударюся об сыру землю.
Расступися ты, мать сыра земля,
И раскройся ты, гробова доска,
Развернися ты, золота парча,
Пробудися ты, красна девица,
Ты простись со мной, с добрым молодцем,
С добрым молодцем, с другом милыим,
С твоим верныим полюбовником!
***
Веселитеся, подружки:
К нам весна скоро придет,
С гор покатится вода;
С гор покатится водичка
Во зеленые луга.
В лужках травонька зелена,
Все цветочки расцвели;
Расцветут в поле цветочки,
Все ракитовы кусты.
Промежду этих кусточков
Волга-речушка прошла.
Как на этой Волге-речке
Есть и есть, ох, крутые берега.
Как на этом бережочке
Куст калинушки растет;
Как на этом на кусточке
Соловей громко поет.
Ты не пой, не пой, соловьюшка,
Не пой рано ты весной,
Не пой рано да не пой грустно,
Возьми горечко с собой.
На воде горе не тонет,
И огнем горе не жгет.
Унеси горе далеко,
Не слыхать бы про него.
***
Калинушка с малинушкой, лазоревый цвет,
Веселая беседушка, где батюшка пьет.
Он пить не пьет, родимый мой, за мной, младой, шлет.
А я, млада-младешенька, замешкалася,
За утками, за гусями, за лебедями,
За мелкою за пташечкой, за журушкою.
Как журушка по бережку похаживает,
Шелковую он травушку пощипывает,
Студеною водицею захлебывает,
За реченьку за быструю поглядывает.
За реченькой за быстрою четыре двора,
Во этих ли во двориках четыре кумы.
Вы кумушки, голубушки, подружки мои!
Пойдете вы в зеленый сад, возьмите меня;
Вы станете цветочки рвать, нарвите и мне;
Вы станете венки плести, сплетите и мне,
Пойдете вы на реченьку, возьмите меня;
Вы будете венки бросать, вы бросьте мой!
Как все венки посверх воды, а мой потонул;
Как все друзья домой пришли, а мой не бывал!
Туманно красное солнышко, туманно,
Что в тумане красного солнышка не видно.
Кручинна красна девица, печальна;
Никто ее кручинушки не знает:
Ни батюшка, ни матушка родные,
Ни белая голубушка сестрица.
Печальна душа красна девица, печальна,
Не можешь ты злу горю пособити,
Не можешь ты мила друга забыти
Ни денною порою, ни ночною,
Ни утренней зарею, ни вечерней.
В тоске своей возговорит девица:
«Я в те поры мила друга забуду,
Когда подломятся мои скорые ноги,
Когда опустятся мои белые руки,
Засыплются глаза мои песками,
Закроются белы груди досками!»
***
Из песни.
***
Ой вы ночи мои, ноченьки,
Ночи мои темные!
Ой да надоели вы мне,
Да вы, мои ноченьки,
Да вы мне надокучили!
Ой да не могу-то я вас,
Мои ноченьки, проспать,
Да я, ноченьки, пролежать,
Пролежать я вас и продумать!
Хоть и уснется мне,
Да мне, младой-младешеньке,
Да мне всё грустнется,
Младой-то мне во сне много видится:
Будто мой терем растворен стоит,
Да все окошечки в терему,
Да они все распечатаны,
Да все форточки приподняты;
Будто мой-то милой,
Он предо мною стоит,
Да жмет мои руки белые,
Да целует уста сахарные.
От сна-то я, млада, пробужалася,
Да от страха-то я перепужалася.
«Не пужайся меня, моя любезная!
Я не вор к тебе пришел,
Да я не разбойничек.
Я пришел к тебе посоветоваться:
Что жениться мне аль не жениться?»
— «Ой да ты женись, только не ошибись:
Неровня-то жена навяжется,
Ни продать-то ее, ни променять,
Всё ни так ее отдать!»
***
Уж вечор-то я, добрый молодец,
У любушки был.
Сказала мне любушка
Нерадостну весть,
Нерадостну весточку:
«Мил, отстать надо!
Отстань, отстань, миленький,
Отстань, вольный свет!
Женись, женись, миленький,
Женись, вольный свет!
Возьми, возьми, миленький,
Кого я велю:
Возьми, возьми, миленький,
У вдовиньки дочь —
У вдовиньки доченька,
Дочь Авдотьюшка.
Вспомни, вспомни, миленький.
Про прежнюю любовь:
Как мы с тобой, миленький,
Совыкалися,
Под белою березою
Расставалися.
На этом-то местечке
Трава ль не растет;
Растет, растет травонька,
Все цветы цветут,
Цветут, цветут цветики,
Все алеются,
Зеленая травонька
Зеленеется.
У мово дружка милого
Кудри в три ряда,
В три ряда кудерушки
По плечам лежат,
По плечам кудерушки,—
Жениться велят!
Женись, женись, миленький,
Женись, вольный свет!»
***
«Не сиди-тка, Дуня, поздно вечером,
Ты не жги-тка, не жги свечи воску ярого,
Во-вторых, ты не тай свечи сальные
И не жди ты, не жди дорога гостя,
Дорога гостя, дружка милого!
Я не гость ведь пришел, я не в гости зашел.
А зашел я к тебе поспроситися,
За любовь твою поклонитися;
Ты позволь, позволь мне женитися!»
— «Поженись-ка, женись, друг бессовестный,
Ты возьми-тка, возьми у соседа дочь,
У соседа дочь, мою подружку,
Я с которою да училася
Уж я шелком шить да и золотом!
Мы училися, как дружков любить,
Как дружков любить да домой ходить!»
— «Мне подружку взять — будешь гнев держать,
Будешь гнев держать, станешь гневаться!
Мне-ка взять ли, не взять самою тебя,
Самою тебя, прежню подружку!»
***
Ах как тошно мне, тошнехонько нынешний годочек,
А еще того тошнее этот мне денечек!
Не пила бы я, не ела, на мила глядела,
Не спала б я, не дремала — совет советала,
Совет, совет советала со милым дружочком:
«Поживем, моя надежа, в любви хорошенько,
В любви, в любви хорошенько, хоть один годочек;
Нам покажется годочек за един денечек!»
— «И я рад бы с тобой жити, лихи на нас люди,
Лихи, лихи на нас люди, ближние соседи:
Беспрестанно на нас смотрят, а всё примечают,
И батюшке, и матушке на нас намучают».
Будто я, млада-младенька, вставала раненько,
Поутру рано вставала, друга провожала,
На крылечушке стояла, платочком махала,
Я платочком-то махала, чтоб мил воротился.
Воротись, моя надежа, воротися, сердце!
Не воротишься, надежа, хотя оглянися!
Слышно, слышно, моя радость, хочешь ты жениться.
Как поедешь ты венчаться, заезжай прощаться;
Ты возьми тоску-кручину с меня, молоденьки,
Заплети тоску-кручину добро коню в гриву,
Ты размычь мою кручину по чистому полю!
Обратись, моя кручина, травой-муравою,
Травой, травой-муравою, алыми цветами!
Ах, как все цветы аленьки, один поалее,
Один, один поалее — аленький цветочек.
Хотя все друзья мне милы, один помилее,
Один, один помилее — миленький дружочек.
***
Не бела заря в окошечко взошла,
Ко мне милая сама в гости пришла.
В окошечко белу руку подала,
А другою привечала молодца:
«Чернобровый, черноглазый милый мой,
Нам недолго во любви с тобой пожить,
Нам недолго во садике погулять!
Слышу, вижу, мил, несчастие твое,
Слышу, вижу, что женить дружка хотят!
Тебя женят, меня замуж отдадут.
Если женишься — заезжай в гости ко мне:
На прощаньице я платочек подарю».
***
Вострепенется сокол, на дубу сидючи,
Как расплачется девица, во тереме сидючи:
«Не давай, сударь батюшка, замуж за Волгу-реку.
Государыня матушка, ты меня за волжанина!
Как захочется, батюшка, мне у тебя побывать,
Государыня матушка, мне у тебя погостить.
Я на Волгу приду — я суденца не найду,
Хотя суденце найду — весельца не сыщу,
Хотя весельце сыщу — я гребца не найму,
Хоть гребца я найму — Волга-река протечет,
А меня, молодешеньку, вниз по реке понесет!..
Ах ты свет же мой красный день, уж мне тебя не видать!
Ты надежа сердечный друг, мне у тебя не бывать!
Я пойду, молоденька, во зеленые луга;
Закричу, млада, громко, то-то мне злая беда:
Ах вы лютые звери, сбирайтеся ко мне,
Вот вам сладкая пища,— терзайте меня,
Хоть едино оставьте ретивое сердце,
Вы отдайте милу другу во белые руки!
Ах, пускай мил посмотрит, как я его любила…»
***
«Ах что ж ты, голубчик, не весел сидишь,
Не весел сидишь и не радостен?»
— «Как же мне, голубчику, веселому быть,
Веселому быть и радостному?
Вечор у меня голубка была,
Голубка была, со мной сидела,
Поутру голубка убита лежит,
Убита лежит, застреленная!»
— «Ах что ж ты, молодчик, не весел сидишь,
Не весел сидишь и не радостен?»
— «Как же мне, молодчику, веселому быть,
Веселому быть и радостному?
Вчера у меня девица была,
Девица была, со мной сидела,
Речи говорила и руку дала,
И руку дала выйти за меня,
А нынче девицу замуж отдают,
Замуж отдают, просватывают».
***
Вспомни, вспомни, мой любезный, прежнюю любовь.
Как с тобою, моя радость, погуливали,
Как осенни темны ночи просиживали,
Как с тобою тайны речи говаривали:
Тебе, друг мой, не жениться, мне замуж нейти.
Скоро, скоро, мой любезный, передумали.
Ты женись, женись, мой милый, я замуж пойду.
При долине в чистом поле стоит нов терем;
Во том новом теремочке девушки поют;
Знать-то, знать, мою невесту замуж отдают.
Средь двора стоит крылечко раскрашенное;
Со крылечка под венец шла девица душа.
Один вел ее под ручку, а другому жаль;
Стоит третий, ронит слезы: любил да не взял.
«Ты постой, моя красотка, простися со мной!»
— «Я бы рада, друг, проститься,— не велит жених».
***
Ты не пой, не пой, соловьюшко, не пой рано весной,
Не давай-то мне надзолушки, сердцу моему:
И так мое сердечушко изныло во мне.
Из-под бережка из-под крутого вода не течет,
Из-под камушка из-под белого вода ключом бьет,
За реченькой за быстрою зелен сад растет;
Во этом ли во садике черень цветет,
Несозрелую, непоспелую нельзя заломать,
Не сосватавшись, красну девицу нельзя замуж взять.
Я повыгляжу да повысмотрю — я тогда возьму…
С того крыльца ведут к венцу красну девицу,
Один ведет за рученьку, другой за другую,
Третий стоит, слезы ронит: любил, да не взял.
Досталася сударушка другому, не мне.
«Красавица-забавница, простимся со мной».
— «Я рада бы простилась — кони не стоят,
Извозчички коломенски не смогут держать».
— «Красавица-забавница, взгляни на меня».
— «Я рада бы взглянула бы — глаза не глядят».
— «Красавица-забавница, платочком махни».
— «Я рада бы махнула бы — платка в руках нет!»
***
Недозрелая-то калинушка —
Ее нельзя заломать,
Не доросла красная девица —
Ее нельзя замуж взять.
«Милая да моя хорошая,
Ты постой, остановись!»
— «Рада бы, радым-радешенька,
Да добры кони не стоят».
— «Милая да моя хорошая,
Хоть ты рученькой махни».
— «Рада бы, радым-радешенька,
Да рука-то у жениха».
— «Милая да моя хорошая,
Хоть ты глазыньком мигни».
— «Рада бы, радым-радешенька,
Да все глазыньки-то во слезах».
— «Милая да моя хорошая,
Ты головушкой махни».
— «Рада бы, радым-радешенька,
Да на головушке венец».
***
Возле речки, возле мосту,
Возле речки, возле мосту трава росла,
Росла трава шелковая,
Шелковая, муравая, зеленая.
И я в три косы косила,
И я в три косы косила ради гостя,
Ради гостя, ради друга,
Ради гостя, ради друга дорогого.
Слышит-чует мое сердце,
Слышит-чует мое сердце ретивое,
Что задумал моя радость,
Что задумал моя радость, друг жениться;
Он не хочет со мной, бедной,
Он не хочет со мной, бедною, проститься.
Как поедешь, моя радость,
Как поедешь, моя радость, друг, жениться,
Заезжай ко мне, девице,
Заезжай ко мне, девице, друг, проститься!
Неравно, моя надежда,
Неравно, моя надежда, что случится:
Через реченьку поедешь,
Через реченьку поедешь, друг, утонешь;
Через быстру понесешься,
Через быстру понесешься, захлебнешься;
Про меня, красну девицу,
Про меня, красну девицу, воспомянешь,
Какова-то я, младенька,
Какова-то я, младешенька, бывала:
Поутру раным-раненько,
Поутру раным-ранешенько вставала,
На босу ножку башмачки,
На босу ножку башмачки надевала,
А на плечики салопчик,
А на плечики салопчик накидала,
На головушку платочек,
На головушку платочек повязала,
Встретить гостя дорогого,
Встретить гостя дорогого поспешала.
***
Говорила я дружку милому,
Слезно, жалобно дружка милого я просила:
«Не женись, мой мил-сердечный друг, не женися,
Покуль я живу, ныне, красная девица, замуж не вышла».
Не послушался меня миленький, сердечный друг — женился,
Не на душечке на красной на девице,
Что на горькой ли на злосчастной на вдовице.
Он зажег, зажег мою душечку,
Заронил, спустил искру с пламенем в мое сердце.
«Затем полно же, моя душечка, тужить-плакать!
Тебе сколько ни плакати, будет перестати:
Не наполнить будет синя моря слезами,
Не насеять будет чиста поля тоской-кручиной,
Не утешить будет мила дружка словами».
Красна девица по бережку ходит гуляет,
Она с камешка на камешек, девка, ступает,
Она камешек о камешек щелкает.
Не во всяком сером камешке есть огонь, искра,
Не во всяком добром молодце есть суща правда.
***
Уж как полно, моя сударушка, тужить-плакать!
Не наполнить тебе синя моря слезами,
Не утешить тебе мила друга словесами!
Говорила я милу другу, говорила,
Я в упрос мила друга просила:
Не женися ты, мой милый друг, не женися!
Не послушался душа моя, женился;
Он присыпал к сердцу бедному печали,
Он и налил мои ясны очи слезами,
Запечатал он уста мои кровью.
***
Из песни.
***
Красна девица коров доила,
Сквозь тряпичку молоко цедила,
Молоком молодца поила,
Поила, наговаривая:
«Не женись, не женись, молодец,
Не женись, не женись, удалой!
Промеж нами ты так проживешь,
Промеж нами, девушками,
Промеж нами, голубушками!»
***
На улице широкой, широкой,
На мураве зеленой, зеленой,
И кто у нас не женат, не женат?
Василий-свет-холостой, холостой,
Иванович — не женат, не женат,
Он бел лицом, кудреват;
На нем шапка соболья,
А в шапочке платочек,
Во платочку три узла:
Первый узел — василек,
Другой узел — маков цвет,
Третий узел — люб-трава.
Его девушки спросили:
«На что ж тебе василек?»
— «Чтоб я, младец, весел был».
— «На что ж тебе маков цвет?»
— «Чтоб я, младец, красен был».
— «На что ж тебе люб-трава?»
— «Чтоб девушки любили,
Молодушки хвалили,
На высок терем водили,
Пивцом-винцом поили,
Калачами кормили!»
***
Березничек кустоватый,
Осинничек листоватый.
И кто у нас холост ходит,
И кто у нас неженатый?
Василий-от холост ходит,
Иванович неженатый.
Он бел лицом, кудреватый.
Ему матушка говорила:
«Василий-свет, ты женися,
Иванович, ты женися!
Возьми себе хозяюшку.
Тебе с нею веселее,
А мне будет перемена».
— «На что, матушка, жениться?
И так меня девки любят,
Молодушки похваляют,
На высок терем меня водят,
Пивцом-винцом меня поят,
Калачами меня кормят».
***
Ты гуляй, гуляй, душа милый друг,
Ты покуль гуляй, как не женишься,
Ах, ты женишься — переменишься,
Переменишься, друг, вспокаешься!
Ты возьмешь себе молоду жену,
Молоду жену, змею лютую:
Из норы ползет — озирается,
По песку ползет — извивается,
По траве ползет — мураву сушит.
***
Невелика птичка-пташечка
Много знала, много ведала,
На сине море летывала.
Что садилась птичка-пташечка
Середи моря на камешек.
Она слушала-выслушивала
Соловьюшка голосу,
Красных девушек песенки.
Говорила птичка-пташечка
Человеческим голосом,
Говорила любезному своему:
«Не женися, мой любезный
Когда женишься — спокаешься,
С молодой женой намаешься!»
— «Полно, глупая, не дело говорить!
Люди женятся, не каются,
С молодым женам не маются,
Только в саночках катаются!»
***
На горе калинушка стояла,
Разными цветами расцветала,
На той ли на калине сидит соловейко,
Веселы песни распевает,
Холостому молодцу весть подает:
Пора тебе, молодец, жениться,
Тебе, красной девице, постричься!
Пойду ли я на матушку на Волгу
К набольшему там атаману:
Чем меня государь батюшка подарует?
Подарил меня государь батюшка женою,
Глупою женою, неразумною:
Я за гудок, а она за прялку;
Я в гудок играти, а она мотати!
Незачем в люди на кручину:
Дома кручинушки довольно!
На горе калинушка стояла,
Разными цветами расцветала.
На той ли на калине сидит соловейко,
Веселы песни распевает,
Холостому молодцу весть подает:
Пора тебе, молодец, жениться,
Тебе, красной девице, постричься!
Пойду ли я на матушку на Волгу
К набольшему там атаману:
Чем меня государь батюшка подарует?
Подарил меня государь батюшка женою,
Умною женою и разумной:
Я за гудок, а она за песни;
Я в гудок играти, а она плясати!
Незачем в люди по веселье:
Дома весельица довольно!
***
Что во городе было во Казани,
Здунинай-най-най, во Казани *,
Молодой чернец постригся.
Захотелось чернецу погуляти,
Что за те ли за святые за ворота.
За воротами беседушка сидела.
Как во той ли во беседе стары бабы.
Уж как тут чернец не взглянет,
Чернечище клобучище принахлупит.
Как во городе было во Казани,
Молодой чернец постригся.
Захотелось чернецу погуляти,
Что за те ли за святые за ворота.
За воротами беседушка сидела.
Как во той ли во беседе молодицы.
Уж как тут чернец привзглянет,
Чернечище клобучище приподнимет.
Как во городе было во Казани,
Молодой чернец постригся.
Захотелось чернецу погуляти,
Что за те ли за святые за ворота.
За воротами беседушка сидела.
Как во той ли во беседе красны девки.
Уж как тут чернец привзглянет,
Чернечище клобучище долой сбросит.
«Ты сгори, моя скучная келья,
Пропади ты, мое черное платье!
Уж как полно мне, молодцу, спасаться!
Не пора ль мне, добру молодцу, жениться
Что на душечке на красной на девице.
После каждой строки — припев с повторением предыдущей полустроки.
***
Чарочки по столику похаживают,
Рюмочки походя всё речь говорят:
Сватался-присватался к девице богатый купец,
Сказывал-рассказывал житье-бытье,
Житье-бытье, всё богатство свое:
«Есть у меня, девица, семь деревень,
Есть у меня, красная, семь деревень,
Семь деревень, что с приселочками».
— «Думаю-подумаю: пойти ли за него?
Разумом раскину — не быть делу так:
Ты поедешь на море,
Меня покинешь на горе».
Чарочки по столику похаживают,
Рюмочки походя всё речь говорят:
Сватался-присватался к девице богатый музыкант,
Сказывал-рассказывал житье-бытье,
Житье-бытье, всё богатство свое:
«Есть у меня, девица, скрипочка, дудок,
Есть у меня, красная, скрипочка, дудок,
Скрипочка, дудок, балалаечка, смычок».
— «Думаю-подумаю: пойти ли за него?
Разумом раскину — быть делу так:
Ты будешь мне играть,
А я буду тебе танцевать».
***
Сидела Катюшенька
В новой горенке одна,
Шила моя Катенька
Тонки белы рукава;
Вышивши рукавчики,
В терем к батюшке пошла:
«Родимый мой батюшка,
Ты подумай обо мне!»
— «Думаю-подумаю —
В монастырь, Катя, поди!»
— «Родимый мой батюшка,
В монастырь я не гожусь —
На старой игуменье
Всю рясу разорву,
Молоду священнику —
Ему в щеку запалю,
Молодых монашенок —
А я всех их оскверню,
Уж я всех оскверню».
Сватался к Катеньке
Из Сан-Питера купец,—
Хвалил он, похваливал
Он свое житье-бытье:
«У меня, у молодца,
Полтораста кораблей!»
— «Думаю-подумаю —
Я за этого нейду!»
Сватался к Катеньке
Из Москвы генерал.
Хваливал-похваливал
Он свое житье-бытье:
«У меня, у молодца,
Полтораста душ крестьян!»
— «Думаю-подумаю —
Я за этого нейду!»
Сватался к Катеньке
Из трактира музыкант,
Хваливал-похваливал
Он свое житье-бытье:
«У меня, у молодца,
Только скрипка да гудок!»
— «Думаю-подумаю —
Я за этого пойду.
Сыта ли, не сыта —
Всегда буду весела;
Выду я на улочку —
Будет честь мне, похвала,
Честь мне будет, похвала,
Музыкантова жена!»
***
Я по бережку ходила,
Я по крутому гуляла,
На горюч камень ступила,
Черевичек проломила,
Бел чулочек обмочила.
Я на милого взглянула,
Тяжелешенько вздохнула:
«Ах ты миленький дружок,
Не гляди, друг, на меня,
Не пойду я за тебя!»
— «И я рад бы не глядел,
Да глаза мои глядят!
Хоть отца-мать прогневлю,
Да тебя, друга, люблю;
Хоть мне от дому отстать,
Да тебя, друга, достать!»
***
Как у наших у ворот
Стоит озеро воды.
Ой ли, ой ли, ой люли!
Стоит озеро воды.
Стоит озеро воды,
Молодец коня поил.
Ой ли, ой ли, ой люли!
Молодец коня поил.
Молодец коня поил,
К воротечкам подводил.
Ой ли, ой ли, ой люли!
К воротечкам подводил.
К воротечкам подводил,
К вереюшке привязал.
Ой ли, ой ли, ой люли!
К вереюшке привязал.
К вереюшке привязал,
Красной девке приказал.
Ой ли, ой ли, ой люли!
Красной девке приказал:
«Красна девица душа,
Сбереги мово коня.
Ой ли, ой ли, ой люли!
Сбереги мово коня.
Сбереги мово коня.
Не порвал бы повода.
Ой ли, ой ли, ой люли!
Не порвал бы повода.
Повода шелковые,
Удила серебряные».
Ой ли, ой ли, ой люли!
Удила серебряные.
Красна девушка идет,
Словно павушка плывет.
Ой ли, ой ли, ой люли!
Словно павушка плывет.
Словно павушка плывет,
Таки речи говорит.
Ой ли, ой ли, ой люли!
Таки речи говорит:
«Не твоя, сударь, слуга!
Не держу твово коня.
Ой ли, ой ли, ой люли!
Не держу твово коня.
Когда буду я твоя,
Сберегу тогда коня».
Ой ли, ой ли, ой люли!
Сберегу тогда коня.
***
Мимо дворика батюшкина,
Мимо терема матушкина,
Пролегала тут дороженька,
Пробегал тут добрый конь;
За конем бежит добрый молодец,
У ворот стоит красна девица.
Как возговорит добрый молодец:
«Перейми коня, красна девица!»
— «Мне нельзя перенять коня:
У меня травой ноги спутаны,
Росой глаза замочены».
Возговорит добрый молодец:
«Не приманывай, красна девица:
Не травой ноги спутаны,
Не росой глаза замочены —
Ноги спутаны кручинушкой.
Глаза замочены горючьми слезами!
***
Устиньюшка по горенке ходила,
Епистимовна по новой гуляла,
Миндальные орешки щелкала,
Скорлупку в окошечко кидала;
Макару в кудри попала,
Макаровичу в черные попала.
Уж он ли оглянулся,
А сам усмехнулся:
«Добро ж ты, Устиньюшка!
Добро ж ты, свет Епистимовна,
За твои ли я орешки
Отсмею тебе насмешки:
Не станешь над суженым смеяться,
Скорлупкою в него бросаться!»
***
Ах ты дума ль моя, думушка,
Ах ты мысль моя молодецкая!
Пригадай-ка, мысль молодецкая,
Что жениться ли мне, молодцу,
Или век холостому жить!
Что придумала моя думушка,
Пригадала мысль молодецкая:
Не женись-ка, добрый молодец,
Не теряй свою золоту казну!
Ты на те же деньги коня купи.
Не поглянется тебе добрый конь —
Ты продашь коня или променять,
Иль товарища-братца подаришь.
Не поглянется тебе худа жена —
Ни продать-то ее, ни променять;
Ни товарища-братца подарить!
Тебе век с нею горе мыкати!
***
Как за речкою, как за быстрою,
Ай люли-люли, как за быстрою *,
Как ходил-гулял добрый молодец.
Как на нем, на нем кудри русые;
Они чесаны-перечесаны.
Повстречалися ему девушки:
«Ты продай-ка нам, добрый молодец,
Ты продай свои кудри русые!»
— «Ах вы глупые, неразумные!
Самому-то мне кудри надобны:
Еще сам-то я не женат хожу,
Не женат хожу, еще холостой!»
***
Ах, по речке, ах, по Казанке,
Сизый селезень плывет.
Как по бережку, вдоль по крутому
Добрый молодец идет;
Чешет свои кудри, чешет свои черны
Частым гребнем-гребешком;
Сам со кудрями, сам со черными
Разговаривает:
«Кому, мои кудри, кому, мои черны,
Вы достанетесь чесать?»
Доставались кудри, доставались черны
Старой бабе чесать.
Она не умеет, она не горазда
Чесать кудри гребешком.
Ах, по речке, ах, по Казанке
Сизый селезень плывет.
Как по бережку, вдоль по крутому
Добрый молодец идет;
Чешет свои кудри, чешет свои черны
Частым гребнем-гребешком;
Сам со кудрями, сам со черными
Разговаривает:
«Кому, мои кудри, кому, мои черны,
Вы достанетесь чесать?»
Доставались кудри, доставались черны
Молодой вдове чесать.
Она не умеет, она не горазда
Чесать кудри гребешком.
Ах, по речке, ах, по Казанке
Сизый селезень плывет.
Как по бережку, вдоль по крутому
Добрый молодец идет;
Чешет свои кудри, чешет свои черны
Частым гребнем-гребешком;
Сам со кудрями, сам со черными
Разговаривает:
«Кому, мои кудри, кому, мои черны,
Вы достанетесь чесать?»
Доставались кудри, доставались черны
Красной девице чесать.
Она ведь умеет, она и горазда
Чесать кудри гребешком.
Каждый четный стих повторяется дважды.
***
Во лузях, во лузях,
Еще во лузях, зеленыих лузях,
Выросла, выросла,
Вырастала трава шелковая,
Расцвели, расцвели,
Расцвели цветы лазоревые.
С той травы, с той травы,
И я с той травы выкормлю коня.
Выкормлю, выкормлю,
И я выкормлю, выглажу его,
Поведу, поведу,
Поведу я коня к батюшке.
«Батюшка, батюшка,
Ах ты батюшка родной мой!
Ты прими, ты прими,
Ты прими слово ласковое,
Полюби слово приветливое:
Не отдай, не отдай,
Не отдай меня за старого замуж!
Старого, старого,
И я старого насмерть не люблю,
Со старыим, со старыим,
Я со старыим гулять нейду!»
Во лузях, во лузях,
Еще во лузях, зеленыих лузях,
Выросла, выросла,
Вырастала трава шелковая,
Расцвели, расцвели,
Расцвели цветы лазоревые.
С той травы, с той травы
И я с той травы выкормлю коня,
Выкормлю, выкормлю,
И я выкормлю, выглажу его,
Поведу, поведу,
Поведу я коня к батюшке.
«Батюшка, батюшка,
Ах ты батюшка родной мой!
Ты прими, ты прими,
Ты прими слово ласковое,
Полюби слово приветливое:
Не отдай, не отдай,
Не отдай меня за младого замуж!
Младого, младого,
И я младого насмерть не люблю,
С младыим, с младыим,
И я с младыим гулять нейду!»
Во лузях, во лузях,
Еще во лузях, зеленыих лузях,
Выросла, выросла,
Вырастала трава шелковая,
Расцвели, расцвели,
Расцвели цветы лазоревые.
С той травы, с той травы,
И я с той травы выкормлю коня,
Выкормлю, выкормлю,
И я выкормлю, выглажу его,
Поведу, поведу,
Поведу я коня к батюшке.
«Батюшка, батюшка,
Ах ты батюшка родной мой!
Ты прими, ты прими,
Ты прими слово ласковое,
Полюби слово приветливое!
Ты отдай, ты отдай,
Ты отдай меня за ровнюшку замуж!
Ровню я, ровню я,
Уж я ровню душой люблю,
С ровней я, с ровней я,
Уж я с ровней гулять пойду».
***
Ты заря ли моя, зоренька,
Ты заря моя вечерняя,
Ты игра наша веселая!
Поиграйте, девушки,
Поколь весело у батюшки,
У родимой своей матушки!
Неравно-то замуж выйдется,
Неравен-то черт навернется:
Либо старый удушливый,
Либо младый, но невзрачный,
Либо ровнюшка хорошая!
Я бы старого утешила:
Середи поля повесила,
Я на горьку на осинушку,
Я на самую вершинушку,
Черным воронам на граянье,
Добрым людям на дивованье!
Я бы младого утешила:
Под кроватку спать забросила!
Я бы ровню уважила:
По охоте его делала,
По приказу исполняла все!
***
По горам девки гуляли,
По крутым красны гуляли,
Чеботом траву топтали,
Рукавом цветы ломали.
Мне-то батюшка наказывал:
«Ты дитя, мое дитятко,
Как старый идет — поклонись,
Молодой идет — прихоронись!»
Уж я батюшку не слушала,
Я, старый идет,— прихоронюсь,
Молодой идет — поклонюсь!
По горам девки гуляли,
По крутым красны гуляли,
Чеботом траву топтали,
Рукавом цветы ломали.
Мне-то матушка наказывала:
«Ты дитя, мое дитятко,
Как старый идет — поклонись,
Молодой идет — прихоронись!»
Уж я матушку не слушала,
Я, старый идет,— прихоронюсь,
Молодой идет — поклонюсь!
***
Ты не пой, соловей,
Ты не пой, молодой,
При долине!
Ты не вей гнезда,
Ты не вей гнезда
При тереме!
Как во тереме девица
Дорогой ковер вышивает;
Она золотом ковер вышивала,
Она жемчугом ковер унизала.
Уж кому мой ковер достанется?
Доставался мой ковер
Старому мужу!
Я могу ковра убавить
Я со всех сторон со четыриих,
Я со всех углов с золотыих.
Как во тереме девица
Дорогой ковер вышивает;
Она золотом ковер вышивала,
Она жемчугом ковер унизала.
Уж кому мой ковер достанется?
Доставался мой ковер
Ладу милому!
Я могу ковра прибавить
Я со всех сторон со четыриих,
Я со всех углов с золотыих.
***
Хожу, млада, по Дунаю, ой, по Дунаю,
Хожу, млада, по тихому, ой, по тихому.
Зайду, млада, во беседу, ой, во беседу,
Зайду, млада, во смиренну, ой, во смиренну.
Во смиренной сидит старый, ой, кашливый;
На коленах держит гусли, ой, лубяные,
По гуслям-то струны водит, ой, лычаные.
У меня, младой-младеньки, ой, сердце ноет!
Сердце ноет, унывает, ой, унывает!
Хожу, млада, по Дунаю, ой, по Дунаю,
Зайду, млада, во беседу, ой, во смиренну.
Во смиренной сидит малый, ой, сопливый;
На коленах держит гусли, ой, дощатые,
По гуслям-то струны водит, ой, силяные.
У меня, младой-младеньки, ой, сердце ноет,
Сердце ноет, унывает, ой, унывает!
Хожу, млада, по Дунаю, ой, по Дунаю,
Хожу, млада, по быстрому, ой, по быстрому,
Зайду, млада, во беседу, ой, во веселу.
Во веселой сидит младый, ой, мой милый;
На коленах держит гусли, ой, звончатые,
По гуслям-то струны водит, ой, золотые.
У меня, младой-младеньки, ой, сердце радо,
Сердце радо, взрадовалось, ой, взрадовалось,
Резвы ножки заплясали, ой, заплясали,
Белы ручки защелкали, ой, защелкали.
***
Ах, во поле липинка,
Под липою бел шатер;
Во том шатре стол стоит,
За тем столом девица,
За тем столом красная,
Рвала цветы со травы.
Вила венки с городы,
Со дороги яхонты.
Кому венок носити?
Носить венок старому.
Старому венка не сносить,
Мою молодость не сдержать.
Ах, во поле липинка,
Под липою бел шатер;
Во том шатре стол стоит,
За тем столом девица,
За тем столом красная.
Рвала цветы со травы,
Вила венки с городы,
Со дороги яхонты.
Кому венок носити?
Носить венок младому.
Младому венок сносити,
Мою молодость сдержати!
Каждая первая половина строки повторяется трижды: «Ах, во поле, ах, во поле, ах, во поле липинка. Под липою, под липою, под липою бел шатер» и т. п.
***
Сеня-Косеня,
Не бегай по сеням,
Не топай ногой,
Не качай головой,—
Мне не быть за тобой:
Мне не надо с бородой,
Надо парень молодой,
Надо дудочника,
Балалаечника!
***
Захотела меня мать
За Ивана отдать,—
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Ивана в саду яма,
Завсегда я буду тамо».
Захотела меня мать
За Степана отдать,—
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Степана три стакана,
Завсегда я буду пьяна».
Захотела меня мать
За Филиппа отдать,—
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Филиппа в саду липа,
Завсегда я буду бита».
Захотела меня мать
За кошатника отдать,—
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
Кошатник кошек драть,
А мне ножки держать».
Захотела меня мать
За боярина отдать,—
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
Как боярин крестьян бить,
А мне милости просить».
Захотела меня мать
За писаря отдать,—
«Иду, иду, маменька,
Иду, и подумаю:
Как писарь писать,
А мне деньги считать».
***
Хмель мой, хмелюшко,
Хмелевое перушко!
Перевейся, мой хмелюшко,
На мою сторонушку.
На моей сторонушке
Приволье великое,
Раздолье широкое.
По тому раздольицу
Ходил гулял молодец,
Ходил пригорюнившись,
Ходил опечалившись.
Завидела матушка
С высокого терема:
«Дитя мое милое!
Что ты угорюнилось?
Что ты опечалилось?
Женись, женись, дитятко,
Женись, женись, милое,
Возьми, возьми, дитятко,
Княжну боярыню».
— «Сударыня матушка!
Та мне не жена будет,
Тебе не невестушка,
В поле не работница,
В доме не кукобница,
Гостям не приветница,
Ко мне не привернется».
— «Возьми ж, возьми, дитятко,
У соседушки девушку».
— «Сударыня матушка!
Та мне женой будет,
А тебе невестушкой,
Во поле работница,
Во дому кукобница,
А гостям приветница,
И ко мне привернется».
***
Уродилася сильна ягода в бору;
Заблудилася красна девица во лесу;
Заблудившись, путь-дорожку не нашла.
Выходила на крутенький бережок,
Садилася под ракитовый кусток,
Расстилала бел-муравчатый платок,
Становила сладкой водки полуштоф,
На закуску сладких яблоков пяток.
Выходивши на крутенький бережок,
Закричала громким голосом она:
«Перевозчик, перевозчик молодой,
Перевези ты меня на ту сторону домой!»
— «Перевоз мой, перевоз мой очень дорогой».
— «Что ты хочешь, что ты хочешь, то с меня бери».
— «Мне не надо, мне не надо твоего ничего.
Только надо: поди замуж за меня!»
— «В этом воля не моя, воля батюшкина,
Воля батюшки, воля матушки моей».
***
На Руси свадьбы игрались с давних пор. В каждой местности существовал свой набор свадебных ритуальных действий, причитаний, песен, приговоров. В зависимости от конкретных обстоятельств свадьба могла быть «богатой» — «в два стола» (и в доме невесты и в доме жениха), «бедной» — «в один стол» (только в доме жениха), «вдовьей», «сиротской». Словом, двух одинаковых свадеб быть не могло, и у каждого вступившего в брак оставалась в памяти своя, единственная в своем роде, свадьба.
Но при всем бесконечном разнообразии свадьбы игрались по одним и тем же законам. Сватовство, сговор, прощание невесты с родительским домом, свадьба в доме невесты, свадьба в доме жениха — вот те последовательные этапы, по которым развивалось свадебное действо.
Свадебный обряд начинался со сватовства. Присланные от жениха сват или сватья иносказательными приговорами, а затем и прямо объявляли о цели своего прихода. Родители должны были обдумать предложение, и если были согласны, то на сговоре закрепляли уговор о браке «рукобитьем», обсуждали день свадьбы и предстоящие хлопоты по совершению обряда.
На следующей, предсвадебной, неделе родители невесты готовились к свадьбе, а невеста, причитая, прощалась с родительским домом, со своей девической жизнью, с подружками. На девишнике подруги снимали с нее девичий головной убор (красоту, повязку, волю), расплетали ей косу, вели в баню, где невеста «смывала» свое девичество.
На следующее утро в дом невесты приезжал свадебный поезд с женихом. Гостей встречали, усаживали за стол, угощали. Вскоре выводили невесту и торжественно, на виду у всех собравшихся, передавали жениху. Отец с матерью благословляли молодых, после чего свадебный поезд увозил их к венцу.
После венчания свадебный поезд отправлялся в дом жениха, где происходил продолжительный пир. Через несколько дней молодые должны были посетить родственников.
На этом свадебный обряд завершался.
Многие свадебные ритуалы по ходу свадьбы «пересказывались», «комментировались», «опевались» в песнях, причитаниях, приговорах. Весь этот комплекс свадебной поэзии создавал особую поэтическую действительность, свой сценарий действа. Этот поэтический сюжет свадьбы, отраженный в песнях и причитаниях, и представлен в данном разделе.
Поэтическая свадебная действительность отлична от того, что совершалось на самом деле, так сказать, от действительности реальной.
Она трансформирует происходящие события; возникает фантастически-сказочный мир. В этом волшебном мире невеста — всегда лебедь белая, княгиня первображная; жених — сокол ясный, князь молодой; свекровь — змея лютая; чужая сторона (дом жениха) — «слезами полита»… Как в сказке, все образы строго однозначны, да и сам обряд, поэтически интерпретированный, предстает своеобразной сказкой.
Из-за гор высоких, из-за лесу темного, из-за моря синего поднималась туча грозная, гряновитая, с громами гремучими, с молниями палючими, с крупным частым дождичком, с бурею, с тяжкой метелицей. Из-под той-то тучи грозной вылетало стадо серых гусей да серых утичек. Замешалась среди них лебедь белая. Стали они лебедь клевати, щипати, злато крылышко ломати. Закричала лебедь звонким голосом лебединым: «Не щипите меня, гуси серые, не сама я к вам залетала, занесло меня погодью да великою невзгодью»…
Свадьба, являясь одним из самых значительных событий человеческой жизни, требовала празднично-торжественного обрамления. И если прочитать (хотя бы прочитать!) по порядку все причитания и песни, представленные в сборнике, то, углубившись в фантастический свадебный мир, можно почувствовать щемящую красоту этого ритуала. Останутся «за кадром» красочные одежды, гремящий колокольцами свадебный поезд, многоголосый хор «песельниц», заунывные мелодии причитаний, звуки гармоней и балалаек — но поэтическое слово воскрешает боль и высокую радость того праздничного состояния души, которое уже ушло от нас.
***
Еще по сёням-сеничкам батюшковым
Ой калина ли, ой, малина ли моя. *
Да по частым переходникам матенькиным
Тут ходила-гуляла красна девица
Да красна девица Наталья Ивановна.
Она ходила-будила родна батюшка:
— Уж ты встань — разбудись, родной батюшко.
Да родной батюшко Михайло Иванович,
Как на нашей на улице широкое,
Да под нашей стеной да белокаменной
Да тут наехали гости торговые,
Да привезли гости товару всякого,
Да привезли они атласу и бархату,
Да привезли они башмачки зелен сафьян,
Да привезли они чулочки одинцового сукна,
Да одинцового сукна да холмогорского шитья.
У Натальюшки батюшка жалостлив,
Да он поутру вставае ранешенько,
Да он моется да умывается,
Утирается да богу молится,
Да богу молится да оболокается,
Да рукавицы берё, шапку накладывав.
Да пошел он по торгам да по лавицам,
Да он купил ей башмачки зелен сафьян,
Да купил ей чулочки одинцового сукна,
Да одинцового сукна да холмогорского шитья,
Да он купил ей атласу и бархату,
Да он купил ей сережки во чудны уши,
Да он купил ей ожерелье на белую шею,
Да он купил ей повязку на буйну голову,
Да отдавал он Натальюшке на руки:
— Да ты-от красуйся, милуйся, красна девушка,
Красна девица Наталья Ивановна,
Ой калина ли, ой малина ли моя.
* Здесь и далее одной звездочкой отмечены припевы, повторяющиеся до или после каждой строки, двумя звездочками — припевы, повторяющиеся до или после каждых двух строк.
***
На огрубушке купавы,
Диво ли лё, рано моё, *
Да добры молодцы удалы,
Александровы бояра
Да Степановича большие
Да гладко головы чесали,
Да кудрей-то да завивали
Да во золото колечко,
Да во серебряный пруточек.
Да Раисьюшка княгина
Да Васильевна большая,
Да на ключ по воду ходила
Да с молодым да поключарем.
Да Раисьюшке навстречу
Да коней-то бежит стадо,
Да бояр-то идет толпа.
Да в среди толпы еде
Да сам молод князь Александр,
Да молодой князь Степанович.
Да тут спроговорил Александр-от,
Да тут Степанович промолвил:
— Да уж постой, постой, девица.
Да ты девица-душа красна,
Да княгина первображна,
Да и по имени Раисья,
По изотчине да Васильевна,
Да дай мне воды испити.
Да тут спроговорит Раисья:
— Да не велел мне родной батюшко
Да на дорожке постояти,
Да с молодцом речь говорити,
Только велел мне родной батюшко
Да в терему да побывати,
Да в высоком да посидети.
Да с высока попримечати,
Да сер камень поразбивати,
Да все горе поразжигати.
Да в терему-то побывала,
Да в высоком-то посидела,
Да с высока попримечала,
Да сер камень поразбивала,
Да все горе поразжигала,
Да нету в камени-то ядра,
Нету в молодце да правды.
***
Не соболь дыблет по улице,
Что не черный сибирский по широкой:
Еще ходит-гуляет сам млад князь;
Он часто ко терему привертывает,
Под окошечком часто колотится,
У Анны тайно выспрашивает,
У Петровны тайно выведывает:
«Неужели, Анна Петровна, моя да моя?»
— «Уж я, право, сударь, не твоя да не твоя,
Уж я божья, да божья, да батюшкова;
Уж я батюшки Петра Ивановича,
Уж я матушки Татьяны Ивановны».
***
Свет Марьюшка по сенюшкам ходила,
Ивановна по новеньким гуляла,
Своего батюшку, своего родного будила:
«Ты встань-ка, мой батюшка, пробудись,
В окошечко, родимый мой, погляди:
Что каков-каков Иванушка на коне,
Что каков-каков Иванович на вороном?»
— «Ах хорош, хорош, мое дитятко,— что сокол,
Да пригож, пригож, мое милое,— что ясмен!»
Во лугах, во полях цветы-то расцвели,
У моего-то у милого кудерушки завились.
***
У ворот трава шелковая:
Кто траву топтал,
А кто травушку вытоптал?
Топтали травушку
Всё боярские сватья,
Сватали за красную девушку,
Спрашивали у ближних соседушек:
«Какова, какова красна девушка?»
— «Ростом она, ростом
Ни малая, ни великая,
Личиком, личиком
Бело-круглоликая,
Глазушки, глазушки —
Что ясного сокола,
Бровушки — что у черного соболя.
Сама девка бравая,
В косе лента алая».
***
Не разливайся, мой тихий Дунай,
Не заливай зеленые луга!
В тех ли лугах есть ковыль трава,
Во той ли траве ходит белый олень,
Ходит белый олень — золотые роги.
Мимо ехал да Иван сударь,
Мимо ехал да Спиридонович,
Стебнул оленьюшку плеточкой.
«Не бей меня, да Иван сударь.
Не бей меня, Спиридонович!
Не в кое время пригожусь я тебе:
Жениться будешь — на свадьбу приду,
На двор взойду — я весь двор освечу,
В горницу взойду — всех гостей развеселю,
Да и больше всех да Марью твою,
Чтобы она меньше плакала,
Чтобы она не огорчалася».
***
Славен город, славен город,
Да на возгорье, да на возгорье,
Славна была, славна была
Да у Василья дочи, да у Василья дочи,
Славнее того, славнее того
Да у Михайловица, да у Михайловица.
Ездил в город, ездил в город
Да Иван — молод князь, да Иван — молод князь,
Ездил славен Ивановиц, ездил славен Ивановиц,
Славен город повыездил, славен город повыездил,
Княгиню Анну повысмотрел, княгиню Анну повысмотрел,
Васильевну, Васильевну
Сам повыприметил, сам повыприметил.
Норовья-обычья, норовья-обычья
Не выведал, не выведал,
Сам говорил, сам говорил,
Да только высловился, да только высловился.
У добра у отца, у добра у отца
Да сыновья были добры, да сыновья были добры,
Да у доброй матери, да у доброй матери
Да дочери хороши, да дочери хороши,
Да Анна, да Анна
Васильевна, Васильевна,
Она тонёхонька, она тонёхонька
Да высокохонька, да высокохонька,
Лицушком, лицушком
Да красивёхонька, да красивёхонька,
Беленьким, беленьким
Да румянёхонька, да румянёхонька,
Ясные очи, ясные очи
Яснее сокола, яснее сокола,
Брови черные, брови черные
Да чернее соболя, да чернее соболя,
Ягодницы, ягодницы
Да бысть как маковицы, да бысть как маковицы,
Походка у ей, походка у ей
Да все павина, да все павина,
Слова-речи ее, слова-речи ее
Да все повинны, да все повинны,
Сватались на Анне, сватались на Анне
Трое сватовьев, трое сватовьев,
Да на Васильевне, да на Васильевне
Трое большие, трое большие.
Первы сватовья, первы сватовья
Да из Нова города, да из Нова города,
Вторы сватовья, вторы сватовья
Да из славной Москвы, да из славной Москвы,
Третьи сватовья, третьи сватовья
Да из Кушкопалы, да из Кушкопалы,
От князя Ивана, от князя Ивана
Ивановица, Ивановица.
В Новой город, в Новой город
Тут отказ поступил, тут отказ поступил,
В славну Москву, в славну Москву
Тут не здумали давать, тут не здумали давать,
За князя Ивана, за князя Ивана
Они здумали давать, они здумали давать,
Да за Ивановица, да за Ивановица
Да отказать нельзя, да отказать нельзя.
***
***
Не выходи, сударь батюшка,
Ты на свой на широкой двор,
Не встречай, сударь батюшка,
Ты своих дорогих гостей!
Не води дорогих гостей
Во свой во высок терем!
Не коли ретива сердца,
Не клони буйны головы,
Не запоручивай, родимый,
Ты меня, молодешеньку,
На чужу дальню сторону!
***
Не давай, кормилец батюшко.
Ты свово-то слова верного,
Не крепи-ка меня, девицу,
Крепко-накрепко и навеки.
Ты не бей-ка рука об руку,
Не мирися ты с разлучником.
Не пропивай, кормилец батюшка.
За стаканом зелена вина
Ты мою-то красу девичью:
То вино из слез сделано
Да на слезы сватом куплено.
Уж как мне-то, красной девице,
Знать, досыта будет плакаться,
А слезами умыватися.
***
Что из устья березового, эхе-ли-лё,
Да из пристанища осинового эхе-ли-лё.
Выплывает чернилов ли сад, эхе-ли-лё,
Что на садике немножко людей, эхе-ли-лё,
Да на чернилове малёхонько, эхе-ли-лё,
Только семеро работничков, эхе-ли-лё,
Семерыма веселком гребе, эхе-ли-лё,
Семерыша огрёбывают, эхе-ли-лё,
Что восьмой был наказчиком, эхе-ли-лё,
Девятой был наносчиком, эхе-ли-лё,
Десятой — удалой молодец, эхе-ли-лё,
Князь Иван-то Васильевич, эхе-ли-лё,
Он по садику похаживав, эхе-ли-лё,
По чернилову погуливаё, эхе-ли-лё,
Русы кудри расчесывав, эхе-ли-лё,
По бровям русы роскладываё, эхе-ли-лё,
По единому по волосу, эхе-ли-лё,
По единому по русому, эхе-ли-лё,
Свой-то новой лук натягивав, эхе-ли-лё,
Калену стрелу направливаё, эхе-ли-лё,
Ко каленой приговариваё, эхе-ли-лё,
— Ты лети, моя калена стрела, эхе-ли-лё,
Высоко, да по поднебесью, эхе-ли-лё,
По-под синему облаку, эхе-ли-лё,
Не секи, моя калена стрела, эхе-ли-лё,
Сера волка во темном лесу, эхе-ли-лё,
Серу утицу на тихой воды, эхе-ли-лё,
Застрели, моя калена стрела, эхе-ли-лё,
Красну девку в высоком терему, эхе-лн-лё,
Да свет Анну да Васильевну, эхи-ли-лё.
Каждая строка повторяется дважды.
***
Не были ветры, не были ветры,
Навеяли, навеяли.
Нежданы гости, нежданы гости
Понаехали, понаехали.
Подломились, подломились
Сени новые, сени новые.
Распривели, распривели
Красну девицу-душу, красну девицу-душу,
Василису-то, Василису-то,
Свет Никифоровну, свет Никифоровну.
Растужится, расплачется
Красна девица-душа, красна девица-душа:
«Кто у меня, кто у меня
Соловей во саду, соловей во саду?
Кто мне состроит, кто мне состроит
Сени новые, сени новые,
Сени новые, сени новые,
Косивчатые, косивчатые?
Кто меня станет, кто меня станет
В утрях рано будить, в утрях рано будить?»
Сговорит, спроговорит
Добрый молодец, добрый молодец,
Добрый молодец, добрый молодец
Егор Антонович, Егор Антонович:
«Не плачь, не тужи, не плачь, не тужи,
Красна девица-душа, красна девица-душа,
Я у тебя, я у тебя
Соловей во саду, соловей во саду,
Я тебя стану, я тебя стану
В утрях рано будить, в утрях рано будить,
Я тебе построю, я тебе построю
Сени новые, сени новые,
Сени новые, сени новые,
Косивчатые, косивчатые.
Сколько городов, сколько городов
Я ни езживал, я ни езживал,
Этакой девицы, этакой девицы
Не нахаживал, не нахаживал,
Сколь она статна, сколь она статна
И сколь хороша, и сколь хороша!
Лицо-то у ей, лицо-то у ей —
Будто белый снег, будто белый снег,
Щечки у ей, щечки у ей —
Будто алый цвет, будто алый цвет,
Брови-то у ей, брови-то у ей —
У черна соболя, у черна соболя!
Очи-то у ей, очи-то у ей —
У ясна сокола, у ясна сокола!
Звон-от был, звон-от был —
Яренгский звон, Яренгский звон.
Славна-то была, славна-то была
У Никифора дочь, у Никифора дочь,
У Никифора дочь, у Никифора дочь,
У Леонтьевича, у Леонтьевича».
***
Схожо красно мое солнышко,
Родитель мой батюшко!
Чего я у тебя поспрошаю,
Я не с хитрости и не с мудрости —
С девья глупого ума-разума.
Да приходил, ты, солнце красное,
Со грозой со великою.
Да приказал мне, солнце красное,
Белехонько да умываться,
Наряднехонько да наряжаться.
Это что же у вас да, солнце красное,
Что за праздники за большие,
Вы за гости за частые?
Вы куда меня выводили
Да перед кого меня становили?
Хошь не скажешь, солнце красное,
Я сама про то разумею:
Выводили да становили
Перед чужого да чуженина,
Перед незнаемого человека.
***
Белокаменные палаты да гриновиты, гриновиты.
Не дубовы-ти столы да пошатились, пошатились,
Не бердщаты-ти скатерки да зашумели, зашумели,
Не пшёничини-то ковриги да сокатились, сокатились,
Не серебряны подносы да забренчели, забренчели.
Не полуженны братыни да соплескались, соплескались,
Не хрустальни-ти стаканы да сощёлкались, сощёлкались».
Во первых-то наша Анна снарядилась, снарядилась.
Во-первых-то наша Александровна сподобилась, сподобилась:
Во белые-то белила да набелилась, набелилась,
Она во алые румянцы да румянилась, румянилась,
Среди-то полу дубового да становилась, становилась,
Она всем князьям-боярам-то да поклонилась, поклонялась,
Молодому-то ведь князю да всех пониже, всех пониже..
— Уж вы кушайте, гости, да не сидите, не сидите,
Уж вы рушайте гуся, да не студите, не студите,
Еще нашей-то княгины да не стыдите, не стыдите,
Еще нашей-то первображной да не соромьте, не соромьте.
Еще наша-то княгина да нестыжена, нестыжена.
Еще наша-то первображна нестрамлена, нестрамлека.
Э-э не пора ли тебе, княгинушка, да воротиться, воротиться?
Не пора ли тебе, Ивановна, да во задоски, во задоски?
По тебе стары-ти старухи да прихрапелись, прихрапелись.
По тебе молоды молодки да прижалились, прижалились.
По тебе красны-те девки да приревелись, приревелись.
***
Благослови меня-ка, господи,
Пресвятая мать, богородица,
Благослови, кормилец батюшко
И родимая моя матушка,
Мне садиться-то, красной девице,
Мне во место-то во печальное,
Во печальное да горегорькое!
Вы, соколики, братцы милые
И голубушки невестушки,
Осердилися да распрогневались
На меня, на красну девицу;
Вы пропили меня, желанные,
За стакан за зелена вина!
Знать, не слуга я была, не работница,
Не посылочка была для вас скорая,
Обносила вас, желанные,
Обносила платьем цветныим,
Вас объела куском сахарным.
***
Уж ты свет сударь батюшка,
Уж как я тебе говорила,
Уж как я тебе наказывала!
Не послушал, сударь батюшка,
Моего наказаньица,
Запоручил, сударь батюшка,
Ты меня, молодешеньку,
За поруки за крепкие,
За письма вековечные.
Выкупать, да не выкупить.
Выручать, да не выручить
С чужедальния стороны.
Не коня ведь ты запродал,
Не пшеницу белоярую.
Я гораздо, сударь батюшка,
Я много надосадила,
Живучи напрокучила.
Уж я, кажется, батюшка,
Слуга была верная
И посылочка скорая,
Я дело-то делала
И работу работала.
Я гораздо, сударь батюшка,
Не сусек хлеба выела,
Не колодезь воды выпила;
Уж я, кажется, батюшка,
Я жила, млодешенька,
Потише воды великия,
Пониже травы шелковыя.
***
Затоплялася банюшка,
Разгоралася каменка
До единого камешка.
Расплакалася Марьюшка
Перед своим родным батюшкой:
«Ты, родимый батюшка,
Не ходи к дубову столу,
Не примай золотой чары,
Ты не пей зелена вина,
Не пропей меня, молоду,
Мою русую косоньку,
Мою девью-то красоту
На чужу дальню сторону
Ко чужому чуженину!
Как чужой он чуженин
Без плеточки выучит,
Без морозу сердце вызнобит.
У родимого батюшка,
У его сердце каменно,
В железо сковано,
В булате сварено.
Он сходил к дубову столу,
Он принял золоту чару,
Он выпил зелено вино,
Он пропил меня, молоду,
На чужу дальню сторону.
***
Ну господь же с тобой, батюшко,
И родимая моя матушка,
И соколики, братцы желанные,
И голубушки невестушки!
Не послушались наказу крепкого —
Запоручили вы красну девицу
За поруки-то за крепкие,
За письма-то вековечные.
Вы почто так рассердилися,
Рассердились, распрогневались?
Запрошу я, красна девица,
У тебя, родимый батюшко,—
Я себе беру приданое:
Города всё с пригородками,
Все леса с полями чистыми,
Все ключи с водами чистыми
Да и реченьки-то быстрые.
Ты подумал бы, кормилец батюшко,
Я слуга-то была тебе и работница,
Я в семье была покорная,
На работушки дотошная,
Имя честно не бесславила,
Красу девичью не кинула.
А ты не дал мне, кормилец батюшко,
С умом-разумом собратися,
Со подружками сверстатися.
Я в чужих людях, младехонька,
От работушки замаюся,
За столбом я потихохоньку
От чужих людей наплачуся.
Уже как этим ли чужим людям
Мои слезы сладким кажутся.
Мое горе им весельицо,
Мне кручинушка — им радости.
***
Мое сердце испугалося,
Резвы ноженьки подогнулися,
Белы рученьки опустилися.
У меня ли, сизой пташечки,
Горегорькой сиротинушки,
Голова с плеч покатилася,
Во устах речь помешалася.
Запоручил милый дядюшка
И кормилица тетушка
За поруки-то за крепкие,
За замки вековечные.
От замков ключи потеряны.
Во сине море опущены.
Ты взойди, красно солнышко,
Обсуши ты сине море!
Уж вы свет мои подруженьки,
Мои милые голубушки,
Вы сходите на сине море,
Поищите золотых ключей!
***
Не ясен-то ли сокол,
Сокол по горам летал,
По горам сокол летал,
Что летал-то ли, летал,
Летал, лебедей искал,
Всё лебедушек искал;
Что нашел-то ли, нашел
Стадо на синем море.
На крутеньком бережку
Все лебедушки сидят,
Все сидят белешеньки,
Ровно беленький снежок.
Что одна-то ли лебедь,
Лебедь побеляе всех,
Побеляе лебедь всех,
Побеляе-то лебедь,
Лебедь понарядливее,
Понарядливее,
Понарядливей лебедь,
Лебедь посдогадливее,
Посдогадливее.
Из стада-стада перелетывала,
Перелетывала;
За собой-то ли стадо переманивала.
Переманивала;
На своего-то ли дружка
Часто взглядывала,
Часто взглядывала.
***
«Уж вы гуси да лебеди,
Вы далёко ли летали?»
— «Уж мы летали-летали
С моря на море».
— «Уж вы что там видели?»
— «Уж мы видели-видели
Белу лебедь на заводи».
— «Для чего вы ее
С собой не взяли?»
— «Хотя мы ее не взяли;
Мы ее заприметили —
Право крылышо заломили».
— «Вы бояра, бояра,
Вы далёко ли ездили?»
— «Уж мы ездили-ездили
С городу на город».
— «Уж вы что же там видели?»
— «Уж мы видели-видели
Красну девицу в тереме».
— «Для чего вы ее
С собой не взяли?»
— «Хотя мы ее не взяли,
Мы ее запоручили,
За поруки за крепкие,
За замки да за верные».
***
— Уж вы соколы, соколы,
Да соколы перелетные,
Вы куда, соколы, летали?
— Да уж мы летали, соколы,
Уж мы с моря на море,
Уж мы с синего на сине,
— Уж вы что, соколы, чуяли?
— Уж мы чуяли-чуяли
Белу лебедь на заводи,
Серу утицу на забереге.
— Уж вы что с собой не взяли?
— Уж мы взяли-то с собой не взяли,
Да крылья-перья все оборвали,
Да алу кровь в море пустили.
— Уж вы бояра, бояра,
Бояра-ти молодого князя
Да Ивана Васильевича,
Вы куда, бояра, ездили?
— Да уж мы с города на город.
Да уж мы с волости на волость,
Да уж мы с терема на терем.
— Да уж вы что чуяли-видели?
— Уж мы чуяли, мы и видели
Красну девку в высоком терему.
— Да уж вы что с собой не взяли?
— Да уж мы взяли ей не взяли,
Да красну девицу росклевили.
Да Марью Ивановну.
***
Были гости, были честны,
Были чествованы, были чествованы
У Фаины в гостях, у Фаины в гостях,
Подломили сени, подломили сени,
Сени новые, сени новые,
Расторили чашу, расторили чашу,
Чашу золоту, чашу золоту,
Расклевили девку, расклевили девку,
Красну девушку, красну девушку,
Мне-то не жаль, мне-то не жаль
Чашу золоту, чашу золоту,
А жаль-то мне, жаль
Красной девицы, красной девицы.
***
***
Уж и свет мои высокие хоромы,
Что на улицу красным крыльцом стояли,
Что на улицу красным крыльцом стояли,
А во зелен сад истворчистым окошком!
Что под тем ли под истворчистым окошком
Там сидела душа красная девица;
Она шила-вышивала три узора.
Как и первый узор девица вышивала —
Она красное солнце со лучами;
Другой узор душа девица вышивала —
Она светел-светел месяц со звездами;
Уж и третий узор девица вышивала —
Она горькое горе со слезами.
«Не пеняю я на свата дорогого,
А пеняю я на батюшку родного,
Что отдал меня батюшка не к месту,
Не к моему роду-племени приезду».
***
Благослови, боже господи,
Мать божья, богородица!
Уж мне сести, молодешеньке,
На брусчатую лавочку,
Мне запеть, молодешеньке,
Невеселую песенку.
Не с веселья со радости —
С горя со кручинушки,
Со печали великие,
Со причетам со жалостным,
Со слезами горючими.
***
Уж красное мое солнышко,
Уж родитель мой да татонька,
Уж вы на чего, татенька, обзарились,
Уж на чего да обнадеялись?
Уж не на теремы ли высокие?
Уж не на улицы да широкие?
Уж не на амбары да крутоверховатые?
Уж не на сусеки ли полноверховаты?
Уж не на удала да добра молодца?
Уж вы как, татенька, не убоялися,
Уж вы как да не устрашилися
Уж и дальней пути-дорожечки,
Уж и дальней да печальной?
Уж и наши конёчки да набежатся,
Уж и колокольчики да назвенятся,
Уж седочки наши да насидятся,
Уж я, девушка, сидеть в саночках да озябну,
Уж я пешком идти да устану.
***
Кормилец мой, желанный батюшка!
Знать, я вам, горькая, надоела, надоскучила,
Знать-то, я вам не слуга была?
Знать-то, я вам не посол была?
Вдруг-то я вам теплым гнездом оттеснила,
Хлебом-то я солью вас обездолила,
Цветным-то платьем я вас обносила.
Знать-то, я вам была во чистом поле не работница,
В теплом-то гнезде не куковница?
***
Уж и родима моя да мамонька,
Уж и пожила я у вас да покрасовалася,
Не видала я у вас, родима мамонька,
Как утренна зоренька занимается,
Как красно солнышко да выкатается,
Уж по поветочке я не хаживала,
Скоту рогатого я да не паивала,
Жаркой печеньки да не затапливала,
Уж я молодым да молодёшенька,
Уж и зеленым-то я зеленёшенька,
Умом-разумом да глупёшенька.
Родима ты да моя мамонька,
Во чужих-то людях жить-то
Уж надь покорной жить да пословной,
Буйной голове надь да поклонной,
Надь пожиже да ключевой воды,
Надь пониже да зеленой травы,
Надь покрепче да сера камушка,
Надь полегче да сиза перышка.
А я подумаю, да красна девица,
Подумаю да раздумаюсь;
Серый камушек да очень крепок,
Зелена трава да очень низка,
Ключева вода да очень жидка,
Сизо перышко да очень легко.
***
Ты кормилец государь батюшко!
Обострочь меня, девушку,
Хоть на летышко красное:
Ваша думушка часовая,
Моя жирушка вековая.
Ты родитель моя матушка!
Ты денна моя заступница,
Ты ночная богомолица,
В день по красному солнышку,
В ночь по светлому месяцу.
Уж ты братец, мое красное солнышко,
Братец, тонкая тониночка!
Обострочь меня, красную девушку,
Хоть на летышко красное,
Полюбоваться со девушками,
Погулять лето красное.
***
Вы голубушки подруженьки,
Вы лебедушки да белые,
Вы соседушки болезные,
Что вы долго снаряжалися,
Иль посылку дожидалися?
Мне послать-то было некого,
Мне самой-то идти не время:
Мне подрезали скоры ноженьки.
Не пришли, знать, вы за спесию
Да за гордостью великою!
Не за спесию, не за гордостью,
А за делом за домоевым.
Не прогневайтесь, подруженьки
И соседушки болезные,
Что не вышла, вас не встретила
Среди улицы широкия,
Среди мостика калинового,
Середь лесенки брусовыя,
Не становилась я, красна девица,
Супротив креста поклонного,
Что поклонного да богомольного,
Среди креста дороженьки,
Среди польные, проезжия.
Не могу встать-приподнятися
Я от лавочки-то от дубовыя,
От опушечки-то от кленовыя,—
Скоры ноженьки-то подогнулися,
Белы рученьки-то опустилися,
Ретиво-то сердце испугалося,—
Испугал кормилец батюшка
И родимая-то матушка,
Испугали меня, девицу,
Что чужой злодейкой стороной,
И злодеям злым чужим людям,
И дородным добрым молодцем.
***
Уж вы девицы да подруженьки,
Порядовны да суседушки,
Ходите да наряжайтесь,
Гуляйте да прохлаждайтесь.
Уж и на своих-то да на родителей
Вы нисколько да не надейтесь.
Уж и я ходила да всё надеялась,
Я ходила да всё надеялась.
Уж они меня на льду да как подломили,
Уж они меня на цвету да как подсушили,
Уж я травиночка да недорослая,
Уж я цветочек да непроцвёлый.
***
Родимая моя матушка!
Пройдет зима студеная,
Настанет лето теплое,
Порастет в лугах зелена трава,
Расцветут цветы лазоревы,—
Пойдут мои подруженьки,
Пойдут мои задушевные,
Задушевные, полюбовные,
Во зеленые луга гулять;
Сорвут они по цветочку,
Совьют они по веночку.
Мой цветочек при путе стоит,
При путе стоит, при дороженьке:
Никто его не сорвет,
Никто венка не совьет,
Он и сохнет-посыхает —
Мое сердце занывает
На чужой дальней сторонушке,
У чужого отца-матери:
Чужой-от отец-мати
Чомливы, спесивы и гордивы,
Они любят чомы и ломы
Да пренизки поклоны.
А я-то, горегорькая,
А я-то, горемычная,
Не умею им покориться,
Не умею им поклониться.
А я-то у тебя, родима матушка,
Была дитя нежное.
Не знаю-то я ни чомов, ни ломов,
Не знаю я низких поклонов.
***
Не кладу я судьбу-жалобу
Не на тятеньку с маменькой,
Положу я судьбу-жалобу
Ай на свата на прелестничка,
На злодея-приговорщика.
Он ходил к нам почастехонько,
Говорил речь полегохонько,
Он хвалил чужую сторону:
Как чужая-то сторонушка,
Она сахаром усеяна,
Медовой сытой споливана,
Виноградом огорожена.
Не жила млада — не ведала,
Пожила млада — испроведала.
Не ходи, любезный сватушка,
Не хвали чужую сторону!
Как чужая-то сторонушка,
Она горюшком усеяна,
Горючим слезам споливана,
Пустословьем огорожена.
***
Вечером поздным-позднехонько
К Авдотьину отцу, к матери
Приходила сваха-сводница,
Постучалась под окошечком,
Выкликала мать Авдотьину,
Ей хвалила чужу сторону:
«На чужой дальней сторонушке
Поля сахаром засеяны,
Виноградом огорожены,
Медом-сытою поливаны;
Середь поля стоит горница,
Ровно светлая-то светлица,
Три окошечка косящаты
И карнизики узорчаты».
— «Соврала ты, сваха-сводница!
На чужой дальней сторонушке
Кто живал, так всё изведывал:
Там поля горем засеяны,
Да кручиной огорожены,
Горючим слезам поливаны,
Середь поля стоит келейка,
Как конурка — развалилася;
В ней одно окно разбитое.
Околеть бы тебе, свахонька,
Без родной семьи, без сродников,
На тот свет идти без савана
И без гроба бы валятися!
Повезли бы сваху-сводницу
Во леса-то во дремучие
Да во грязи во топучие,
Посвалили б сваху-сводницу
Не в могилу — поверх матушки
Сырой земли валятися!»
***
Сват-от сватался да порасхвастался:
Что изба-то у нас пятистенная,
Что двор-то у нас на семи верстах,
Что скотинушки у нас полон двор,
Середи-то двора шатер стоит.
Три поля у нас хлеба насеяно,
Частым дождичком поливано,
Всё весельем огорожено.
Обманули меня, бедную:
Что изба-то — безугольная,
Что двор-от на семи шагах,
Что скотинушки — одна коза,
Середи двора пестер стоит;
Три поля горя насеяно,
Горючим слезам поливано,
Всё кручиной огорожено.
Я пойду с горя в темны леса,—
Я хожу в лесах, аукаюсь.
Никто в лесе не отукнется,
Что ни батюшка, ни матушка,
Ни соколы братцы милые,
Ни голубушки белы сестры.
Чуть надносит голос матушки:
«Ты родимое мое дитятко,
Не в лесу ли заблудилося,
Не в траве ли заплеталося,
Не в росе ли замочилося?»
— «Ты родимая моя матушка!
Заблудилась я в чужих людях,
Заплелась я в горе-кручинушке,
Обмочилась в горючих слезах».
— «Ты родимое мое дитятко!
Ты носи платье, не складывай,
Ты терпи горе, не сказывай».
— «Ты родимая моя матушка!
Понося-то платье, сложится,
Потерпя горе да скажется».
***
Как вечор, моя матушка,
Прилетала кукушечка,
И садилась кукушечка
На кутнее окошечко.
Говорила кукушечка
Человеческим голосом:
«Уж ты плачь, красна девица,
Уливайся, дочь отецкая!
На чужой-то на сторонушке
Три поля горя насеяны,
Печальёй-то огорожены,
Горючим слезам поливаны.
Течет реченька слезяная,
По ей жилочка кровавая».
А сегодня вот, матушка,
Прилетал млад ясен сокол,
Что садился млад ясен сокол
На переднее окошечко;
Говорил млад ясен сокол
Человеческим голосом:
«Ты не плачь, красна девица,
Веселись, дочь отецкая!
На чужой дальней стороне
Три поля пшена насеяны,
Весельем да обгорожены,
Радостью да исполиваны.
Течет реченька медовая,
По ей жилочка золотая».
***
«Ты голубушка тетушка!
Ты скажи-ка, голубушка,
Уж ты как расставалася
Со родимым-то батюшкой,
Со кормилицей матушкой,
С соколом милым братом,
Со голубушкой милой сестрой,
Со тетушкам, со бабушкам,
Со подружкам-голубушкам,
Со девичьей-то красотой,
Со девичьим украшеньицем?»
— «Я скажу тебе, голубушка:
Тяжело я расставалася,
Расставалась я, бедная,
Оставалась я, горькая!
Не помню я, молода,
На ногах ли меня вывели,
На руках ли меня вынесли.
Тяжело да расставатися
Со родимым-то батюшкой,
Со родимой-то матушкой,
Со своим-то родом-племенем;
Как еще того тяжелее
Как со девьей-то красотой,
Со девичьим украшеньицем.
Как еще скажу, голубушка,
Про чужую дальню сторону,
Про злодейку проклятую:
Тяжело, моя голубушка,
Тяжело жить на чужой стороне,
Тяжело жить в чужих людях.
Надо жить-то умеючи,
Говорить разумеючи.
Надо старого звать дядюшкой,
А старую-то звать тетушкой,
Молодых-то по имени,
Величать по отечеству.
Как родимая-то матушка
Во первой-от раз побудит —
По головушке погладит:
«Уж ты спи, мое дитятко,
Уж ты спи, мое милое!»
Как второй-от раз побудит —
Куньей шубкой окутает,
Как в третей-то раз побудит:
«Ты вставай, мое дитятко!
У меня всё дело сделано
И работа наработана!»
Уж я встану, молодешенька,
Ключевой водой умоюся,
Полотенечком утруся.
Все дело-то сделано,
Вся работа приработана.
У родимой-то матушки,
У родимого-то батюшки
Я не знала, молодешенька,
Где восходит-то солнышко,
Закатается красное.
На чужой-то на стороне
Я спознала, молодешенька,
Где восходит красно солнышко,
Где оно закатается.
На чужой-то на стороне
На злодейке-то проклятой,
У чужого отца-матери —
Как ходит чужая мать
По поветям-то скрипучим,
По переводам-то зыбучим:
«Ты вставай, сноха сонливая,
Ты вставай, сноха дремливая!
Я все дело-то приделала,
Всю работу приработала».
Уж я встану, молодешенька,
Горючим слезам умоюся,
Я рукавчиком утруся.
***
«Ты поди-тко, моя тетушка,
Ты поди-тко, добро жаловать
К моему горю великому,
На мою свадьбу бессчастную!
Ты подумай со мной думушку,
Что думушку крепкую!
Я спрошу-то тебя без лести,
Ты скажи-тко мне безо лжи,
Каково жить во чужих людях?»
— «Ты послушай, мое племечко,
Я скажу тебе по тайности:
Во чужих-то людях живучи,
Много нужды попримаешься,
И холоду, и голоду.
Ты носи платье, не складывай,
Ты терпи горе, не сказывай.
Резвым ноженькам надо быть подходчивым,
Белым рученькам подносчивым,
Буйной голове поклончивой,
Ретиву сердцу покорливу,
Всем добрым людям приветливой
И на всяко дело сметливой».
***
«Ты здорово, милая сестрица-голубушка!
Живешь здраво на ознобной чужой дальней стороны.
Чего я спрошу, душа красная девица,
У тебя, милая сестрица-голубушка:
Каково там, сестрица-голубушка,
На ознобной чужой дальней стороны,
У чужих богоданных родителей
Доставать ласкоту-добродетель великую,
Серебряной иголочкой прищивитися,
Золотым клубочком прививатися?»
— «Ты послушай, душа красна девица!
Мудрено жить на озиобной чужой дальней стороны,
Серебряна иголочка затупится.
Нам покорному быть сердцу ретивому
И склонной младой буйной головы,
Всех по имени звать, по отечеству:
Поутру нам вставать-то раным-ранешенько,
А вечером ложиться поздным-позднешенько.
Как зачнешь вставать, душа красная девица,
Попрекать станут твоего-то мужа богоданного,
Что ленивая у него взята, не станливая,
Не трудница взята, не работница».
— «Спасибо за совет, сестрица-голубушка,
Что научила душу красну девицу,
Как жить на ознобной чужой дальней стороны».
***
Уж ты свет моя голубушка,
Моя прежняя подруженька!
Тяжело да расставатися
Со своим-то отцом-матерью,
С дорогими-то сестрицами,
Со всем милым родом-племенем.
А еще того тяжелее
Расставаться с вольной волею,
Со девичьей своей красотой.
Не запомнила, младешенька,
Расставанья я тяжелого —
На руках-то меня вынесли,
На конях-то меня вывезли
Ко матушке божьей церкви,
Под венцы под золоченые,
От венца от золоченого
На чужую дальню сторону;
Увезли меня, подневольную,
Ко чужому-то чуженину.
Что хвалить-то чужу сторону —
Мое сердце не воротится,
А что хаять чужу сторону —
Твое сердце испугается.
Уж ты свет моя подруженька!
Тяжело жить во чужих людях,
У чужого отца с матерью,
У чужого сына отецкого,
У грозы-то молодецкия.
Ты живи, моя голубушка,
На чужой дальней сторонушке
Осторожненько, умеючи,
Говори да разумеючи.
Не держи на чужой стороне
Ты подружки задушевныя;
Ты держись, моя голубушка,
Все подушечки пуховыя:
Что подруженька-голубушка
На чужой на дальней стороне
Тебя выдаст да и высмеет,
А подушечка пуховая
Твоих жалоб не поведает.
***
«Ты голубушка невестушка,
Ты сударушка моя болезная,
Что заприметила ты, голубушка,
На чужой-то на сторонушке,
Что на этой-то незнакомой мне,—
Каковы там чужи люди
И дородный добрый молодец?
Он не пьет ли пива пьяного,
До увалу — зелена вина?
Ты скажи, моя болезная,
Ничего не опасаючи,
Всё правды не утаючи!»
— «Ты родимая моя золовушка!
Я скажу-то правду-истину,
Ничего-то не утаючи,
Никого не опасаючи;
Я приметила чужих людей
И дородна добра молодца,
Что они-то все, чужи люди,—
Люди добрые, смиренные,
Роду честного, богатого,
А дородный добрый молодец
Будто яхонтец катается,
Ходит полом — улыбается,
Будто лебедь — лицо белое,
Очи ясны, как у сокола.
Шлет тебе свои подарочки:
Перстенек с руки золоченый,
Шелковой платок со цветикам.
Пива пьяного и в рот не взял,
В руки белы — зелена вина».
***
Что ты, что ты, берёзонька,
Да ты бела, кудрявая,
Ты стоишь не расшатишься?
Что ты, что ты, сине море,
Да ты стоишь не сколыбнешься?
Что ты, что ты, красная девица,
Стоишь — не рассмехнешься?
— Что вы, что вы, милые подружки мои,
Мне над чем рассмеятися?
Мне над чем зрадоватися?
Мне ночесь мало спалося,
Да на зоре приснилося,
Мне грозен сон привиделся:
Как на нашей-то улице
Стоит пустая хоромина,
Стоит пустая-незакрытая,
Да углы прочь отвалилися,
Да по бревну раскатилися,
На печище котище лежит,
А на полатях — завалина,
А по полам ходят голуби,
По окошечкам — ласточки,
По полу ходит гусина.
— Уж ты, дитятко, дитятко,
Да и Марья Григорьевна,
Уж тебе я весь сон расскажу,
Да по словушку весь распишу:
Как на нашей-то улице
Стоит пустая хоромина,
Да пустая-незакрытая,
Стоит чужа, незнакомая,
Углы прочь отвалилися —
Отец, мать отступилися.
На печище котище лежит —
Это твой свекор-батюшка,
На полатях завалина —
То свекровушка-матушка,
А по лавицам — голуби —
То деверьица-братьица,
По окошечкам ласточки —
То золовушки-сестрицы,
По полу ходит гусина —
То твое, дитя, сужено,
То твое богоряженое,
Да Иван-то Григорьевич.
***
Пустая хоромина,
Все углы развалилися,
По бревну раскатилися!
На печище котище лежит,
А по полу — гусыня,
А по лавочкам — ласточки,
По окошечкам — голуби.
Как пустая хоромина,
Все углы развалилися,
По бревну раскатилися!
На печище котище лежит —
То лютой свекор батюшка,
А по полу гусыня —
То лютая свекровь матушка;
А по лавочкам ласточки —
То золовки-голубушки;
По окошечкам голуби —
Деверья ясны соколы.
***
Сборы, сборы широкие,
Широкие сборы девичьи!
Собирала подружек за круглый стол,
Садила подружек высоко;
Сама садилась повыше всех,
Наклонила голову пониже всех,
Думала думушку покрепче всех:
«Как будет прийти во чужи люди,
Как будет назвать люта свекра?
Батюшком назвать — не хочется,
Свекром назвать — рассердится.
Как назвать люту свекровушку?
Матушкой назвать — не хочется,
Свекровью назвать — рассердится.
Подружки мои, голубушки!
Придумайте-ко, пригадайте.
Убавлю я спеси-гордости,
Прибавлю ума-разума:
Назову свекра — батюшком,
Люту свекровушку — матушкой.
С этого я худа не буду,
С белого лица не спаду,
С алых румянец не сойду».
***
Мы тебе, сестрица-душа, без людей говорим,
А при людях мы тебя на ум поучим:
Пойдешь ты, сестрица-душа, во чужи люди,
Держи ты головушку да поклонливую,
Ретивое сердечушко да покорливое.
Не тебя кликнут — ты откликнися!
Не тебя пошлют — ты сама пойди!
***
***
Уж вы девушки да подружечки,
Прирасширьтесь да прираздвиньтесь,
Уж я пойду да спрошу у красна солнышка,
Уж у родимого да у тятеньки
Уж велит ли да дозволит ли
Во невестино место стати.
Уж я стать-то да маленька,
Уж поступить-то да молоденька.
Уж и родимый ты мой тятенька,
Уж и куда ты меня да повел-то?
Уж не на работочку на тяжелую,
Уж не на гуляночку на веселую,
Уж и родимый ты мой тятенька,
Уж впереди меня да не хаживал,
Уж в белой шубе ты меня не важивал.
Уж и выводи ты меня, родимый тятенька,
Уж из новой-то из горенки,
Уж из-за брусчатой-то грядоньки,
Уж испроводи меня, родимый тятенька,
Уж ко передней лавочке,
Уж ко середнему окошечку,
Уж и дай мне в руки да платочек,
Уж и мне плакать весь денечек.
Уж вы девицы да души красные,
Уж вы пришли не поломалися
На мою-то худу свадебку,
Уж вы, девушки, большо вам спасибо,
Уж вы поешьте — покушайте хлеба-соли.
Уж у родимого да у тятеньки
Хлеба-соли да не убудет,
У меня, у красной девушки,
Тоски-горя прибудет.
Полюбовные да суседушки,
Любимы да племеннички,
Уж сродны да сестриченки,
Любимы да сватьюшки,
Уж вам не всем да поименно,
Уж вам всем да воедино,
Вам чело большо да спасибо
На большом честном да приносе.
Уж ты родима моя да подружечка,
Уж ты Татьяна да Ивановна,
Уж и дойти-тко да доступи-тко
Уж и до меня-то, до красной девушки,
Уж и сними с головы да повязочку,
Уж и бисерну да присадочку.
Дорога она, девья красота,
Жемчужна да повязочка,
Бисерна да присадочка,
Уж и потемней-ка да почерней-ка,
Уж и чернее-то да сажи потолочной,
Уж и грязнее грязи да подорожной.
Уж вы семишелковы атласны да мои ленточки,
Уж в трубочку да завертитесь.
Уж и полетай-ка, моя молодость,
Во сыры боры да во темны леса.
Уж и куды моя молодость да девалась?
Она в лесу да заблудилась,
В снегу да забродилась.
Все боле находилась да нагулялась.
Уж порядовна моя да подруженька,
Уж сняла ты с меня светлу светлицу,
Уж сняла с меня жемчужну да повязочку,
Она к тебе да не пристала,
Она к тебе да не прилегла,
Она ко мне-то пристала,
К моему лицу да прилегла.
Родимая ты моя сестрица,
Уж носи ты девью красоту,
Уж носи да наслаждайся,
Уж гуляй да веселися
Да в моей да в девьей красоте.
***
Я возьму свою красоту
Во свои руки белые,
Я снесу свою красоту
Во леса во дремучие,
Повешу свою красоту
Я на белую березоньку.
Тут не место ей, не местечко:
Как придет зима холодная,
Нападут снеги белые,
И придут люди добрые
С топорами со вострыми,
Подсекут белу березоньку,—
Упадет моя красота
На снеги-то на белые.
Как придет весна красная,
Как растают снеги белые,
Потекут реки быстрые,
Унесут мою красоту
Во луга во зеленые,
На травы на шелковые,
На цветы на лазоревы.
И придет лето теплое,
И пойдут люди добрые
Со косами со вострыми,
Подкосят люди добрые
Те травы-то шелковые,
Упадет моя красота
Что на щетку колючую,—
Тут не место ей, не местечко.
Я снесу свою красоту
Ко Ивану Предтече,
Положу свою красоту
За престол божьей матери.
И придут люди добрые
Во церкву божественну,
И увидят люди добрые
Мою девью-то красоту:
«Ужо чья это красота?
Она красно красовалася,
Она баско наряжалася
У родимого батюшки, —
У родимой-то матушки».
***
Меня батюшка жалует
Невеликою радостью —
Удалым добрым молодцем.
Меня матушка жалует
Невеликою радостью —
Меня кикой-то белою.
Уж как кика-то белая
Влагает желтизну в лицо,
Сухоту в ретиво сердце.
Уж как девичья красота
За сто верст она слышна,
Уж как кика-то белая
Со печи не видна
И за порог не слышна.
***
Уж ты мать-то моя, матушка,
Уж ты мать-то, моя разродимая,
Ты поди, моя родимая,
Что во мой-то нов высок терем,
Во всю во нову горницу,
Под перед сядь, под окошечко,
Погляди, моя родимая,
На мою-то на русу косу,
Что на девичью на красоту,
Что недолго, моя матушка,
При косе мне красоватися,
Мне при русой красоватися:
Наутро, моя матушка,
Ко злату венцу ехати,
Под златым венцом стояти.
***
Расплетите, подруженьки,
Вы мою девью красоту,
Вы мою красовитую
В достальные, последние.
Не бывать-то мне, молоде
Не бывать-то мне, зелене,
Со подружкам-голубушкам
На веселых гуляньицах.
Как о летних о праздничках
Гуляли мы, молоды,
По травке по шелковой,
По цветочкам лазоревым.
Под нам травка не мялася,
Цветочки не ломалися,
Над нами люди дивовалися:
«Это чьи идут девицы?
Это чьи раскрасавицы?
Не родимые ли сестрицы,
Не одной ли мати дочери?»
***
Дойти-тко да доступи-тко
До меня да до горющицы,
До горющицы да горегорькоей.
Уж расплети мне трубчату косу,
Дорогу да девью красоту.
Уж и не свет-то ли да рассветается,
Уж и не утренняя ли зорюшка да занимается,
Уж и трубчата коса да расплетается,
Девья жира да коротается.
Девья жира да лебединая,
Девья званьице да хорошо,
Уж и где девка да идё,
Уж и говорят: «Люба-дорога
Да честна гостьюшка».
Уж и где женка да идё,
Уж и говорят: «Идё судья да пятидома».
Уж вы русы расприродны мои да волосочки,
Уж ничего они у меня да не боялися.
Уж и ничего да не страшилися,
Уж я чесала да русы волосы
Уж и середи полу дубового,
Уж и я мочила да русы волосы
Уж и ключевой водой да холодной,
Уж я сушила-то русы волосы
Уж я на крылечке да на солнышке,
Уж я вплетала да в русы волосы
Уж семишелкову да алу ленточку.
Уж и сейчас-то да русы волосы
Уж и всего они у меня да набоятся,
Уж и всего они у меня да настрашатся.
Уж и надь чесать-то да русы волосы,
Уж и задосках да под занавесой,
Уж и надь мочить-то да русы волосы
Уж и своими слезами да горькими,
Уж и надь сушить-то да русы волосы
Уж и своей тоской да кручинушкой.
Уж вы милые подружечки,
Порядовные соседушки,
Уж вы что да наделали:
Мои русы волосы да растрепали,
Мою русу косу расплетали
А куда вы меня снаряжаете,
Куда вы меня сподобляете?
***
Поля ли мои, поля чистые,
Лужки мои зеленые,
Травушки шелковые,
Цветки мои лазоревые!
Любила я по вам гулять,
Я по вам гулять, красоватися,
Своей путевой косой выхвалятися;
Уж одна была у меня коса,
Да две волюшки,
Две волюшки, и обе вольные;
Хоть две у меня будет косы,
Да одна волюшка,
Одна волюшка, и та невольная.
***
Не в трубушку трубили рано по заре —
Расплакалась Прасковья по русой по косе;
Коса ль, моя, косынька, коса ль моя русая!
Вечор мою косыньку девушки плели,
Жемчужными камушками увязывали,
Шелковыми плетушками уплетывали.
Прислал Иван ко мне сватушку
Немилостивую, нежалостливую:
Начала она косыньку рвати-метати,
Шелковые плетушки выплетывати,
Жемчужные камушки вынизывать,
Распустила мою косыньку по белым плечам,
Разлила мои слезыньки по румяным щекам.
***
Раструбилась трубонька рано по заре,
Расплакалась девушка по русой косе:
«Сегодня мою косыньку подружки плетут,
А завтра мою косыньку сваха расплетет,
Разделят мою косыньку на две косы,
Обвертят мою косыньку вкруг головы,
Наденут на головушку бабью красу,
Красуйся-ка, подруженька, отнынь до веку».
***
Уж ты родимый мой да брателко,
Уж ты сизый да голубочек,
Уж ты ясный да соколочек,
Уж ты сходи-ка да на улицу,
Наколи-ка мелких дровец,
Истопи-ка парну баенку,
Что без дыму да без горького,
Уж без газу-то без едкого,
Уж обмой-ка душу красную,
Душу красну да девицу,
Первображну да княгину,
Княгину да Анну.
Уж на своем веку меня да не в перву,
Уж на девьем веку да в последну.
***
Я пошла, молодешенька,
Во теплую баенку
Со милыма со подружкамы
Помыться-попариться,—
Не смыть бы мне девью красу,
Отроду мне не во первые,
А во девьей красе в последние.
Растопись, моя банюшка,
Разгорись, сыра каменка!
Ты рассыпься, крупен жемчуг,
Не по атласу, не по бархату,
А по браной по скатерти!
Ты поплачь, красна девица,
Перед родителем-батюшкой
И родителью-матушкой!
Ах вы батюшко-матушка!
Благословите мне, девушке,
Идти в парную баенку,
Хbr /оть не в первую, не последнюю,
А во девичью последнюю!
Уж вы милые мои да подружки,
Пойдемте в парну да жарку баенку
Помыться да попариться,
Смыть тоску да кручинушку,
Сполоснуть да слезы горючие
С бела лица да румяного,
С ретива сердца да желанного,
На моем веку да не в первую,
А на девьем веку да в последнюю.
Поначесалась я буйной головушки гладёхонько,
Наплелась я боле русой косоньки да мелёхонько,
Наскладалась да алых ленточек,
Трехаршинных да трехполтинных,
Они не дороги были да мне хороши.
В девицах я была да не первая,
У ребят была да не последняя.
***
Уж тебе бы, бане-паруше,
По бревну бы раскатитися,
По кирпичику развалитися.
Уж как баня-то паруша
На лютых-то зверях вожена,
На лихо место поставлена.
Уж ты свет кормилец дядюшка
И кормилица тетушка,
Уж вы встретьте меня, бедную!
Уж вы дайте мне, родимые,
Ключевой воды напитися!
Подойди, кормилец дядюшка
И кормилица тетушка,
Вы ко мне, к сиротинушке.
Посмотрите-ка, родимые,
На мое лицо белее,—
Как берестечка, блекдое,
Зла тоска на нем написана;
Как мои щечки алые —
Что листочки лежалые.
Я немного попарилась,
А уж много с себя спарила
Что своей-то девьей красоты.
***
***
Подbr / часы, под часы
Да всё под колоколы, да всё под колоколы,
Ходили-будили, ходили-будили
Да молодого князя, да молодого князя,
Да князя Василия, да князя Василия,
Да Ивановича, да Ивановича.
— Встань-пробудись, встань-пробудись,
Василий — молод князь,
Василий — молод князь.
На море корабль, на море корабль,
С чистым серебром ушел, с чистым серебром ушел,
На синем червлен, на синем червлен,
С красным золотом, с красным золотом.
Он как спит, он как спит —
Не пробудится, не пробудится.
— Встань-пробудись, встань-пробудись,
Да Василий — молод князь, да Василий — молод князь.
На море корабль, на море корабль
Да и с Марьей ушел, да и с Марьей ушел.
На синем червлен, на синем червлен,
Да с Ивановной, да с Ивановной.
Он как встал, он как встал,
Он вскочил-побежал, он вскочил-побежал.
В море забрел, в море забрел.
Да до колена воды, да до колена воды,
Глубже того, глубже того —
Да до пояса, да до пояса.
Стой — воротись, стой — воротись,
Да и Марья краса, да и Марья краса,
Стой-воротись, стой-воротись
Да Ивановна, да Ивановна,
Я для тебя, я для тебя
Да испроторился, да испроторился:
Пиво варил, пиво варил,
Да зелено вино курил, да зелено вино курил,
Яствы закупал, яствы закупал
Все сахарные, все сахарные,
Гостей созывал, гостей созывал,
Гостей с гостьюшками, гостей с гостьюшками.
***
Уж как по саду-саду,
В люли! *
Саду зеленому,
Тут стояла кровать,
Кровать нова тесова;
Как на этой на кровати
Перинушка перова,
Подушечка пухова.
Как на этой на перине
Лежит удал добрый молодец
Свет Василий Васильевич.
Приходили же к нему
Слуги верные его;
Говорили же ему
Слуги верные его:
«Корабль с золотом пришел.
То ли сам пойдешь,
Али нас пошлешь?»
— «Уж я и сам не пойду,
Уж и вас не пошлю!»
Уж как по саду-саду,
Саду зеленому,
Тут стояла кровать,
Кровать нова тесова;
Как на этой на кровати
Перинушка перова,
Подушечка пухова;
Как на этой на перине
Лежит удал добрый молодец
Свет Василий Васильевич.
Приходили же к нему
Слуги верные его;
Говорили же ему
Слуги верные его:
«Корабль с серебром пришел.
То ли сам пойдешь,
То ли нас пошлешь?»
— «Уж я и сам не пойду,
Уж я и вас не пошлю!»
Уж как по саду-саду,
Саду зеленому,
Тут стояла кровать.
Кровать нова тесова;
Как на этой на кровати
Перинушка перова,
Подушечка пухова.
Как на этой на перине
Лежит удал добрый молодец
Свет Василий Васильевич.
Приходили же к нему
Слуги верные его;
Говорили же ему
Слуги верные его:
«Корабль с девицей плывет —
Свет Катерина Евграфовна!
То ли сам пойдешь,
То ли нас пошлешь?»
— «Уж вас я не шлю,
Сам пойду, сам пойду!»
***
Ты вставай-ка, родима матушка!
Проспала ты среди темны ночки,
А мне, молодой, не уснулося.
Уж такой ли мне сон привиделся:
Ходила я по горам по крутыим,
Собирала я круты ягоды.
Что круты горы — мое горе,
Круты ягоды — мои слезы.
***
Мне прошедшу темну ноченьку
Не спалося красной девице,
Во просонках много виделось:
Будто я-то, красна девица,
Выходила рано в улицу,
Где заря-то занимается,
Красно солнце где красуется.
Там узнала вас, подруженьки!
Мне навстречу — злы чужи люди,
Подзывали, силой забрали,
Полоном-то заполонили,
Увезли в леса во темные;
Там мне страшно показалося,
И я с плачем просыпалася.
А другое мне привиделось:
У моего кормильца батюшка
Развалилася хоромина,
Середь улицы рассыпалась,
Бревна врозь все раскатилися,
Углы прочь поотвалилися.
На трубе сидит да гаркает
Черный ворон громким голосом;
А на ясно красно солнышко
Тучи темные надвинулись,
Грянул гром, сверкнула молонья…
Я проснулась, испугалася.
***
Мне ночесь, молодешеньке,
Мне ночесь мало спалося,
Мне во сне много виделось.
Мне привиделось, молоденьке,
Все горы-то крутые,
Все речки-то быстрые,
Все леса-то темные,
Все звери-то лютые.
Что горы-то крутые —
Мое горе — кручинушка,
Что реки-то быстрые —
Мои горючи слезы;
Что леса-то темные —
Чужа дальня сторона,
Что звери-то лютые —
Чужи люди незнамые.
***
Ветры буйные, разбушуйтеся,
Заметите путь-дороженьку,
Не пройти бы, не проехати
Что за мной, младой, чужим людям!
Затворитеся, воротечка,
Вы широки, крепко-накрепко.
Ты закройся, красно солнышко,
Разбушуйся, туча грозная,
Туча грозная да громовитая,—
Напустися ночью темною,
Рассыпайся, крупный дождичек,
Разведи ты путь-дороженьку,
Не пройти бы, не проехати
Ко мне злым чужим людям!
Ты послушай, сокол милый брат,
Я об чем тебя просить буду:
Ты сходи-ко, сокол милый брат,
Во поля, в луга во чистые,
Во леса-то во дремучие,
Во дубравушки зеленые,
Где сырой бор с ветром спорится,
Там все звери люты водятся.
Ты поймай-ка зверя лютого,
Зверя лютого, едучего,
Изо рта его — огонь пламенем,
Из ушей его дым столбом валит,
Из очей его искры сыплются.
Привези ты мне зверя лютого,
Привяжи его к двору батюшки;
Как подъедут-то злы чужи люди
К широку двору ко красному —
Они зверя-то испугаются,
От меня, младой, прочь отступятся.
Я еще бы покрасовалася
У кормильца моего батюшки,
У родимыя у матушки,
У соколиков братцев милыих,
У голубушек невестушек.
***
Авдотьюшка всплакала,
Васильевна всплакала,
Понизехоньку кланялась
Своему-то брату милому,
Ивану Васильевичу:
«Ты сокол мой, братец миленький,
Ты запри крепко воротечки
Тремя замками немецкими
Да запорами дубовыми,
Моему чтобы разлучнику
Ивану Иванычу
Чтоб за мной сюда не въехати,
На широкий двор на батюшкин».
Как возговорит Иван-то молодец,
Как возговорит Иванович:
«Ты не плачь, не плачь, Авдотьюшка,
Ты не плачь, душа Васильевна!
Привезу я с собой слесаря,
Из немецкой земли мастера:
Отопрет замки немецкие,
Все запоры ваши крепкие».
Авдотьюшка всплакала,
Васильевна всплакала,
Понизехоньку кланялась,
Говорила речь милой сестре:
«Ты голубушка, мила сестра,
Заплети мне русу косыньку
И увей мне крепче золотом,
Моему чтобы разлучнику
Не расплесть было русой косы».
— «Ты не плачь, не плачь, Авдотьюшка,
Ты не плачь, душа Васильевна!
Привезу я с собой свахоньку
Расплетать твою русу косу,
Разовьет всё с косы золото».
Авдотьюшка всплакала,
Васильевна всплакала,
Понизехоньку кланялась
Подружкам-голубушкам:
«Вы голубушки подруженьки,
Вы улейте-ка круту гору,
Чтоб нельзя было разлучнику
За мной въехать на круту гору».
— «Ты не плачь, не плачь, Авдотьюшка,
Ты не плачь, душа Васильевна!
Я оставлю коней под горой,
А пешком взойду на круту гору
Со друзьями, со товарищами
И возьму за руки белые,
Поведу тебя под злат венец».
***
«Свет мои сестрицы,
Вы сестрицы-голубушки,
Схороните меня за себя!
Вон идет разоритель мой,
Вон идет погубитель мой,
Вон идет расплети-косу,
Вон идет потеряй-красу».
Василий возговорил,
Григорьевич промолвил:
«Не я разоритель твой,
Не я погубитель твой.
Разоритель твой — сват большой,
Погубитель твой — тысяцкий,
Расплети-косу — свахонька,
Потеряй-красу — друженька».
***
«Подружки-голубушки,
Подруженьки мои милые»,—
Говорила Маланьюшка
Свет Сидоровна, плачучи,
Говорила красным девушкам,
Говорила, сама молила:
«Не отпирайте, не отпирайте,
Не отпирайте ворот гостям,
Чужим гостям, незнаемым!
Не пускайте, не пускайте,
Не пускайте чужих гостей,
Чужих гостей, незнаемых,
Гостей на широкий двор!
Запирайте, запирайте,
Запирайте сенную дверь,
Сенную дверь во светелочку!
Не отворяйте, не отворяйте,
Не отворяйте дверь ко терему,
К терему ль моему высокому!
Не пускайте, не пускайте,
Не пускайте чужих гостей,
Чужих гостей, незнаемых!»
— «Ой не плачь, не плачь,
Не плачь, душа Маланьюшка,
Не плачь, свет наша Сидоровна!
Не чужой гость, не чужой,
Не чужой идет — твой суженый,
Идет к тебе твой ряженый!»
***
Матрёна, Матрёнушка, да
Ты сама до вины дожила.
Ты сама до большой доросла, да,
Ты сама вину сделала.
Ты сама вину сделала, да,
Молода князя на сени созвала, ой!
Молода князя на сени созвала, да,
Со сеней — в нову горенку.
Со сеней — в нову горенку, да,
За дубовой стол посадила.
За дубовой стол посадила, да,
Чаём-кофеём напоила.
Чаём-кофеём напоила, да,
Колачами его накормила.
Колачами круписчетыми, да,
Пряниками розсыпчетыма.
Пряниками розсыпчетыма,
Да конфетамы медовыма.
Ну, конфетамы медовыма,
Да орехамы заманчетыма.
Да орехамы заманчетыма, да,
На добра коня посадила.
На добра коня посадила, да,
Повода в руки не подала.
Повода в руки не подала, да,
Шелкову плётку в руки подала.
Щелкову плётку в руки подала, да,
Как повёз его, доброй конь.
Как повёз его, доброй конь, да,
Не путем, не дороженькой.
Не путём, не дороженькой, да,
Все лёсамы дремучима,
Все лёсамы дремучима,
Да болотамы зыбучима,
Да осотамы резучима.
Да осотамы резучима,
Да тропамы звериныма.
Да тропамы звериныма, да,
Хоботамы змеиныма.
Хоботамы змеиныма, да,
Как привёз его доброй конь.
Как привёз его доброй конь,
Да на улицу широкую.
Да на улицу широкую,
Да ко терему высокому.
Да ко терему высокому,
Да ко тестю ко ласковому.
Да ко тестю ко ласковому,
Да ко тёще приветливое.
Да ко тёще приветливое.
Да ко шурьям, ко ясным соколам.
Да ко щурьям, ко ясным соколам,
Да ко своичкам, ко белым лебедям.
Да ко своичкам, ко белым лебедям, да,
Ко души, ко красной девице.
Ко души, ко красной девице, да,
Ко Матрёне Ивановне.
***
Из устья Берёза течёт,
Гай-гай лё-лё *,
Да из темного белая,
Да что по той по Березе-реки,
Да ехали князья-бояры,
Да бояры молодого князя,
Да Михаила да Ивановича.
Да они спрашивали двора,
Да сповыведывали нова,
Да что двора, двора тестева,
Да высокого, любимого.
Да знаком-знаком батюшков двор,
Да знаком-то родимого,
У двора были трои ворота,
Подворотенка — рыбинкой,
Да другая была рыбий зуб,
Да третья была дубовой доски,
Да у ворот кольцо серебряное,
Да другое позолоченое,
Да третье золото-вито кольцо.
***
О — редиди, да середь двора,
О — редиди, да середь батюшкова,
О — редиди, да середь матенькина,
О — редиди, да тут росло дерево,
О — редиди, да тонко-высоко,
О — редиди, да кипаристоё,
О — редиди, да сердцевистоё,
О — редиди, да на то дерево,
О — редиди, да на тонко-высоко,
О — редиди, да на кипаристоё,
О — редиди, да на сердцевистоё,
О — редиди, да солеталися,
О — редиди, да гуси-лебеди,
О — редиди, да птица летняя,
О — редиди, да сёголетняя.
О — редиди, да крыльё правили,
О — редиди, да крыльё правое,
О — редиди, да перьё ронили,
О — редиди, да перьё сизое,
О — редиди, да на сыру землю,
О — редиди, да на шелкову траву,
О — редиди, да на лазуревы цветы,
О — редиди, да на малиновы духи,
О — редиди, да на малиновыя,
О — редиди, да на калиновыя.
О — редиди, да на всё на тот же двор,
О — редиди, да на двор батюшков,
О — редиди, да на двор матушкин,
О — редиди, да соезжалися,
О — редиди, да князья-бояре,
О — редиди, да люди большие,
О — редиди, да сам большой человек,
О — редиди, да сам Андрей — молод князь,
О — редиди, да Леонидович.
О — редиди, да он спроговорил:
О — редиди, да уж и как нам быть,
О — редиди, да у Григорья в сенях,
О — редиди, да у Ивановича в новых,
О — редиди, да уж как нам взять,
О — редиди, да что у Анны дочь,
О — редиди, да что у Фёдоровны,
О — редиди, да нам дают добром,
О — редиди, да добром возьмём,
О — редиди, да не дают добром,
О — редиди, да силою возьмём,
О — редиди, да силою увезём,
О — редиди, да через девять городов,
О — редиди, да на десятый город,
О — редиди, да во славною Москву,
О — редиди, да во Никольское,
О — редиди, да ко честну кресту,
О — редиди, да к золотому венцу,
О — редиди, да золотым венцом,
О — редиди, да совенчаемся,
О — редиди, да золотым перстнем,
О — редиди, да поменяемся,
О — редиди, да мы медку изопьём,
О — редиди, да всё из чарочки,
О — редиди, да всё из золотой,
О — редиди, да кому некогда,
О — редиди, да сватье некогда,
О — редиди, да уж я сам расчешу,
О — редиди, да русы волосы,
О — редиди, да уж я сам заплету,
О — редиди, да из косы две косы,
О — редиди, да из трубы-то две трубцаты,
О — редиди, да уж я сам наложу,
О — редиди, да повойничек,
О — редиди, да уж я сам назову,
О — редиди, да молодой женой,
О — редиди, да законною.
***
Что перед воротами Максимовыма, Максимовыма,
Что перед широкими Александровича, Александровича,
Тут и шла — протекла река серебряна, река серебряна,
Э, что по той по речки по серебряноё, по серебряноё,
Тут бежит — выбегает червленой корабь, червленой корабь,
Что во корабле сидя бояра, сидя бояра,
На середке корабля сидё суженой, сидё суженой,
Сидё суженой Борис Михайлович, Михайлович.
Выходила Люба на крут бережок, на крут бережок,
Становилася Максимовна на серый камешок, на серый камешок,
Она мыла — умывала белы руки свои, руки свои,
Что белее того бело лицо свое, бело лицо свое,
Что проговорил на корабле суженой, суженой,
Спроговорил на червленом богоряженый, богоряженый:
— Ты ступи, ступи, Люба, на червлен корабь, на червлен корабь.
Уж ты, дай — подай, Максимовна, белы руки свои, белы руки свои,
Что белее того да бело лицо свое, бело лицо свое.
Тут сумела Люба ответ содержать, ответ содержать,
Тут сумела Максимовна ответик сказать, ответик сказать:
— Мне нельзя, нельзя, Борисушка, во червлен корабь ступить, во червлен корабь ступить,
Мне нельзя, нельзя, Михайлович, белы руки подать, белы руки подать,
Что белее того бело лицо свое, бело лицо свое.
Как бояра-то глядя все со города, все со города,
Как боярина жена со пригорода, со пригорода,
Э, красны девицы с высока терема, с высока терема,
Буйны ветры дуют во белы руки мои, во белы руки мои,
Ясно солнце печё да во ясны очи мои, во ясны очи мои,
Мать сыра земля подрожат ноги мои, подрожат ноги мои.
Да когда ветры перестанут дуть, перестанут дуть,
Да когда дожди перестанут пасть, перестанут пасть,
Да когда ясно солнце перестане пекчи, перестане пекчи,
Да когда мать сыра земля перестане дрожати, перестане дрожати,
Я тогда, Борисушка, в червлен корабь ступлю, в червлен корабь ступлю,
Я тогда, Михайлович, белы руки подам, белы руки подам,
Что белее того да бело лицо свое, да бело лицо свое.
***
Ты взойди, Анна-душа, на новы сени,
Ты взойди, Михайловна, да на новые!
Посмотри, Анна-душа, во чисто поле,
Посмотри, Михайловна, да во чистое!
Сколь силен едет Иван-то князь,
Сколь силен едет Александрович:
По одну сторону пятьдесят человек,
По другую сторону еще пятьдесят!
Глядючи, Анна-душа испугалася,
Глядючи, Михайловна испугалася:
«Зашатри, батюшка, шатром ворота!
Занавесь, матушка, камкою терем!
Оберните, сестрицы, меня полотном!»
Едучи, Иван-то князь похваляется,
Едучи, Александрович похваляется:
«Быть, быть шатру да разломанному!
Быть, быть камке да разодранной!
Быть, быть Анне-душе во полон взятой!
Быть, быть Михайловне во полон взятой!»
***
Не от ветру, не от вихорю
Вереюшки пошатилися,
Воротечка растворилися,
Кони-то на двор заехали,
Удалые на широкий двор,
Тут гость ступил в горенку,
Да князем во светлицу.
Полна горница столов стоит,
Полна светлица гостей сидит.
Тут Марьюшка испугалася,
Со бела лица переменилася,
Белы рученьки попустилися,
Резвы ноженьки подкосилися,
Из глаз слезы покатилися,
В устах речь помешалася;
Во слезах я слово молвила,
Во слезах речь говорила:
«Вон идет разоритель мой,
Вон идет потеряй-красу!»
Тогда Павлушко слово молвил,
Свет Иванович речь говорил:
«Не я погубитель твой,
Не я разоритель твой.
Твой разоритель — родной брателко,
Разорительница — сношенька,
Расплетай-косу — свашенька,
Потеряй-красу — подруженька».
***
Ермил-господин по двору гуляет,
Он добра коня выбирает,
Совсем его снаряжает,
К тещину двору приезжает:
«Ты теща моя, теща ласковая;
Ты пусти меня на двор,
Ты пусти меня к моей суженой!
Я ли платье ей привез,
Я платье самоцветное!»
— «Ей платьице не надобно,
А надобно другое что!
У ней платьице и дома есть».
Ермил-господин по двору гуляет,
Он добра коня выбирает,
Совсем его снаряжает,
Ко тещину двору приезжает:
«Ты теща моя, теща ласковая!
Ты пусти меня к себе на двор,
Ты пусти меня к моей суженой!
Я ли жемчуг ей привез,
Жемчуг со алмазами,
Со алмазами и со яхонтами!»
— «Ей жемчуг со алмазами
И со яхонтами не надобны,
А надобно другое что!
У ней ли то и дома есть».
Ермил-господин по двору гуляет,
Он добра коня выбирает,
Совсем его снаряжает,
К тещину двору приезжает:
«Ты теща моя, теща ласковая!
Ты пусти меня на двор к себе,
Ты пусти меня к моей суженой!
Я ли золот перстень привез,
Золот перстень со алмазами,
Со алмазами и со яхонтами!»
— «Изволь, сударь, въезжать,
Изволь к своей суженой,
Изволь к своей ряженой!
Ей золот перстень надобен,
Ей надобен и со алмазами,
Со алмазами и со яхонтами;
Ей тем ли перстнем обручатися».
***
Во тереме свечка не ярко горит,
Не ярко, не жарко, не вспыхивает,
Ярого воска вытаевает.
В тереме Прасковья печально сидит,
Горючие слезы выранивает,
Часто в окошко посматривает:
Что ж долго, что ж поздно, сокол, не летишь?
Погоди немножко, сокол, с крутогор,
Погоди маленько — Иван к нам во двор.
На двор въезжает — весь двор осветил.
На крыльце ступает — крыльце зыбится,
У сени всходит — сени ломаются,
В избу входит — богу молится.
«Здравствуйте, здоровеньки ль красны девушки,
Жива ль, здорова ль княжна моя?»
— «Уси живы-здоровы красны девицы,
Одна нездорова Прасковья твоя».
***
По сеням-сеничкам по батюшковым,
По чистым-широким по матушкиным
Да княгиня по сеням похаживала,
Чья же-то по новым погуливала,
Ино долго-недолго князь не бывал,
Долго-недолго Иван Васильевич не бывал.
Ино мало-помалу и князь на двор,
Князь на двор с родным батюшкой,
С родным батюшкой с любым гостем,
Со Иваном Николаевичем.
Еще конь у него петьдесят рублей,
Да седло у коня петьдесят рублей,
И узда на кони — третья петьдесят,
Да копьё в руках — три деньги,
Три деньги, три деньги, три денежки.
Ткнул копьем в широки ворота,
Улетели ворота по новым по сеням,
По новым по сеням, по сеням матенкиным:
— Еще спит ли, живет ли княгиня моя,
Еще спит ли, живет да батьковна?
Она как спит, дак разбудите ее,
А она как живет, да посылайте сюда.
У княгини-то матенка с ответом идёт,
У батьковны кормилица ответ подаёт.
— Еще наша княгиня всю ночь не спала,
Да всю ночь не спала, да узду соткала,
Да узду соткала из семи шелков,
Из семи шелков, из восьми гарусов,
Повод высадила да чиста серебра,
Молодцу подала да во белы руки.
***
«Воробушек-воробей,
Сколь далеко отлетал?»
— «Я от сада до сада,
До красного вишенья,
До черной смородины!»
— «Ай молодец-то, молодец,
Константин Димитриевич,
Сколь далече отъезжал?»
— «Я от села до села,
До тестева до двора,
До тещинова терема,
До девичей комнатки:
Девушка, отопрись,
Красавица, отворись!»
— «Я бы рада отперлась,
Я батюшки боюся,
Я матушки стыжуся».
— «Ох, девушка, уеду,
Красавица, уеду:
Дробен дождик плечи льет,
Красно солнце лице жжет,
А буен ветер шляпу рвет».
***
Вьюн на воды, вьюн на воды,
Вьюн на воды да извивается,
Петр за столом, Петр за столом,
Петр за столом да унижается.
Михайлович за дубовым,
Михайлович за дубовым,
Михайлович за дубовым низко кланяется,
Просит своё, просит своё,
Просит свое суженое.
— Дайте моё, дайте моё,
Дайте моё суженое.
Вынесли ему, вынесли ему,
Вынесли ему да сто локот портён.
— То ли твоё, то ли твоё,
То ли твоё да то ли суженое?
— То не моё, то не моё,
То не моё да не суженое.
Дайте моё, дайте моё,
Дайте моё да суженое.
Вывели ему, вывели ему,
Вывели ему да сторублёвого коня.
— То ли твоё, то ли твоё,
То ли твоё да то ли суженое?
— То не моё, то не моё,
То не моё да не суженое.
Дайте моё, дайте моё,
Дайте моё да суженое.
Вывели ему, вывели ему,
Вывели ему да красну девицу,
Красну девицу, красну девицу,
Девицу Анну Петровну.
— То ли твоё, то ли твоё,
То ли твоё да то ли суженое?
— То ведь моё, то ведь моё,
То ведь моё, моё суженое.
***
Шумел бор,
Перед тучею,
Перед грозною;
Стукался Антон
У девицы под окном:
«Отдайте мое,
Мое суженое, мое ряженое!»
Вынесли ему
Сундуки-животы.
«Это не мое,
Это не суженое,
Это не ряженое!».
Вывели ему
Душу девицу.
«Это мое,
Это суженое,
Это ряженое!
Пойду я к ней,
Поцелуюся, поцелуюся!»
***
Не слыхала тут ведь Лидушка,
Не слыхала тут Филипповна,
Как ворота отворилися,
Широки-то ворота на-пяту
Да не от ветру, не от вихорю,
Да не от той сильной погодушки,
Да от великою невзгодушки:
Бояра-ти на двор наехали,
Да бояра все да молодого князя,
Князя Федора Кирилловича.
Она увидела — заплакала,
Да во слезах она слово молвила,
В возрыданьице речь говорила:
— Да ох, темнёшенько-тошнёхонько
Моему сердцу ретивому,
Ретиву сердцу зазнобливому:
Зазнобил сердце первородный князь,
Князь-то ведь Федор Кириллович.
***
На крюках открывалися
Да на притвор становилися,
Да заходят князья-бояре,
Князья-бояре да со всем поездом.
Во-первых идёт сватушко,
Во-вторых идёт тысяцкий,
А во-третьих новобрачный князь,
Да князь молоденький, хорошенький,
Да князь верба — кудреватый,
Да крест кладёт по-писаному,
Поклоны ведёт по-учёному.
***
Конь бежит, конь бежит,
Да колокол звенит, колокол звенит,
Колокол звенит, колокол звенит,
Да вся земля дрожит, вся земля дрожит.
Едет зять, едет зять,
Да зять на тестев двор, зять на тестев двор.
Тесть бояры-то встречал, тесть бояры-то встречал
Да у широких ворот, да у широких ворот.
Тесть любимого зятя, тесть любимого зятя
Да середи двора, да середи двора.
Тесть бояры-то садил, тесть бояры-то садил
Да ряд споряду, да ряд споряду.
Тесть любимого зятя, тесть любимого зятя
Да повыше всех, да повыше всех.
Тесть бояры-то поил, тесть бояры-то поил
Да пьяным пивом, да пьяным пивом.
Тесть любимого зятя, тесть любимого зятя —
Зеленым вином, зеленым вином.
Тесть бояры-то дарил, тесть бояры-то дарил
Да дары сподару, да дары сподару.
Тесть любимого зятя, тесть любимого зятя —
Дитяткой своей, дитяткой Марьей
Да Ивановной, да Ивановной.
***
«Часовая наша гостьюшка,
Наша милая Аленушка!
Ты войди-ка в нову горенку,
Сядь-ка ты там на лавочку,
Погляди-ка в окошечко,
Сквозь хрустальное стеколышко,
Сколь велик, сколь мал едет поезд твой?
Сколь хорош, пригож твой жених сидит?»
— «Мой-то поезд великим-велик,
А жених-то мой хорошим-хорош.
Уж на нем ли шуба — шуба новая.
Шуба новая, кушак шелковый,
На головке шапка каракульчата,
А на ножках сапожки сафьяненькие».
***
Дорогие мои матушка
Да родимый батюшка!
Ты сажай гостей нежданныих,
Нежданныих, незнакомыих,
Всех по лавкам, всех по рядушкам!
Посади-ка свата-сводника,
Посади-ка по конец стола,
По конец стола дубового!
Ты дай-ка свату-своднику,
Ты дай хлеба невеяна,
Ты дай ложку без стебеля,
А ножичек без черенка.
***
Ты садись-ка, добрый молодец,
Поплотнее со мной рядышком,
Чтобы век-то нам не разлучатися,
Друг на друга не пенятися.
Ты садись не с спесью-гордостью,
А садись с господней милостью,
Чтобы жить-то нам не маяться,
А проживши, не спокаяться.
Пели, когда жених садился за стол к невесте.
***
Ты изволь-ка, добрый молодец,
Ты прими-ка да и выкушай
Стакан пива пьяного,
Пиво пьяное разымчивое,
Ведь оно тебе, надеженька.
Слаще сахара покажется,
Виноградиной подкатится
К твоему ли ретиву сердцу.
Жених в ответ на песню отказывался от угощения и требовал, чтобы невеста поклонилась ему в ноги.
***
Ты приятный, желанный батюшко!
Ты какого же выбрал мне чуже-чуженина?
Он ломливый-то да и чомливый-то,
Не берет-то он пива пьяного,
От меня-то, души девицы!
До поры-то он до времени
Надо мной-то накуражится.
Видно мне-то, красной девице,
Приподняться на резвы ноги,
Поклониться чужу-чуженину.
***
Наша княгиня-душа Агафья Ивановна!
У нашей княгини-души Агафьи Ивановны
Сережки яхонтовы — лицо разгорелося,
Монисты золоты — шею обломили;
У нашей княгини-души Агафьи Ивановны
Тело бумажное, кости лебединые,
Со бровей соболь бежит, со очей сокол летит,
Повздыханье — белкино, поговорка — кункина,
Повздохнет — в сто рублев,
Проговорит — в тысячу.
***
Князь молодой, князь молодой
Александр да Степанович, Александр да Степанович,
Да ты послушай-ко, ты послушай-ко,
Мы про тебя, мы про тебя
Да стоим песню поем, стоим песню поем.
Песню поем, песню поем,
Да тебе честь воздаем, тебе честь воздаем.
Честь воздаем, честь воздаем
Да подаренья ждем, подаренья ждем.
Будешь дарить, будешь дарить,
Дак мы будем хвалить, мы будем хвалить,
Не будешь дарить, не будешь дарить,
Дак мы будем бранить, мы будем бранить.
***
А у месяца золоты рога,
А у солнышка очи ясные;
У Иванушки кудри русые
По плечам лежат,
Словно жар горят.
Чьи ж это были вымыслы.
Чтобы Ванюшку женить?
Это были вымыслы
Родной матушки,
Сидя в горенке,
Под окошечком,
Под окошечком
Под хрустальненьким
И под стеклышком.
***
Ах, кто у нас умен,
Кто у нас разумен?
Как Иван-то умен,
Максимыч разумен:
По горенке ходит
Тихо наступает,
Сапог не ломает.
Чулок не марает.
На крыльцо выходит,
К нему коня подводят,
Ему коня подводят.
Конь веселится.
Он плеткой машет,
Под ним конь пляшет.
Со двора съезжает,
Под ним конь играет.
Он улицей идет —
Вся улица стонет.
Лугами едет —
Луга зеленеют.
Садами едет —
Сады расцветают,
Пташки распевают,
Девушки встречают,
Вина наливают,
Ивану подносят.
«Я не пью, молодчик,
Вино зеленое.
Только пью, молодчик,
Сладенький медочек».
***
Хвалился князь, хвалился князь да
Своим тысяцким, своим тысяцким,
Поносился, поносился
Крестовым батюшком, крестовым батюшкой:
— У меня тысецкой, у меня тысецкой
Богат добре, да богат добре,
У меня крестовой, у меня крестовой
Прожиточнёй, да прожиточнёй.
Сшил жоны шубу, сшил жоны шубу
Из семи соболей, из семи соболей,
Осьмой-от соболь, осьмой-от соболь
Да на прошвы ушел, да на прошвы ушел,
Девятой-от соболь, девятой-от соболь —
На ожерельё ушел, на ожерельё ушел,
Десятой-от соболь, десятой-от соболь
Да на выпушку, да на выпушку.
— Та ета шуба, та ета шуба
— То Марьи моей, еще Марьи моей,
Та соболина, та соболина
Ивановной, да Ивановной,
К обедне ходить, к обедне ходить
Да за меня богу молить, за меня богу молить.
***
Нам сказали про тысяцкого — богатой, богатой,
Да Михайлович Василий тароватый, тароватый,
Он с гривны на гривну ступает, ступает,
Он по городу полтинами кидает, кидает,
Да рублем ворота открывает, открывает,
Да другим широки закрывает, закрывает.
Михайлович Василий не скупился, не скупился,
Тебе тем живота не скопити, не скопити,
Молодой-то жены не снарядити, не снарядити,
Да жены башмаков не купити, не купити,
Хоть и купишь — ненадолго, ненадолго,
Она в клуб-от пойдет — замарает, замарает,
А из клуба пойдет — потеряет, потеряет.
***
Тысяцкой, тысяцкой,
Да ты богатой гость, да ты богатой гость,
Во поли, во поли
Да ты шатром стоишь, да ты шатром стоишь,
На мори, на мори
Кораблем бежишь, кораблем бежишь.
Где-ко тысяцкой сидит, где-ко тысяцкой сидит,
Там не надь свечки светить, там не надь свечки светить,
Светит на ём, светит на ём
Дорогой костюм, дорогой костюм.
Хотел бы нас Иван, хотел бы нас Иван,
Нас, певиц, подарить, нас, певиц, подарить.
Васильевич, Васильевич
Да нас пожаловать, да нас пожаловать.
Нас ведь, певиц, нас ведь, певиц,
Да немножко, да немножко,
И не сорок пезиц, и не сорок певиц,
Две певицы, две певицы,
Не сорок певиц, не сорок певиц
Две певицы, две певицы.
Если тысяцкий ничем не одаривал певиц, ему пели:
У тебя в огороде не снег ли,
Тысяцкой, не ослеп ли?
У тебя в огороде не мох ли,
Тысяцкой, не оглох ли?
У тебя в огороде не сад ли,
Тысяцкой, не озяб ли?
У тебя в огороде не тын ли,
Тысяцкой, не застыл ли?
***
Друженька хорошенький,
Друженька пригоженький!
Что у друженьки сапожки сафьяновые.
Друженька хорошенький,
Друженька пригоженький!
Что на друженьке кафтан тонкосинего сукна.
Друженька хорошенький,
Друженька пригоженький!
Что у друженьки поясочек шелковенький.
Друженька хорошенький,
Друженька пригоженький!
У нас есть для тебя много пива и вина.
Друженька хорошенький,
Друженька пригоженький!
У нас есть про тебя красна девица-душа.
***
Друженька хорошенький,
Друженька пригоженький!
Как на друженьке кафтан
Голубой, парчевой,
Как на друженьке штаны
Черны бархатные,
Как на друженьке чулки
Белы шелковые,
Смазные башмаки,
Пряжки с искорками,
Вон повыскакали.
Как на шейке-то платок,
Будто аленький цветок,
Во кармане-то другой,
Италианский голубой.
Друженька хорошенький,
Друженька пригоженький!
***
Бестолковый сватушко!
По невесту ехали,
В огород заехали,
Пива бочку пролили.
Всю капусту полили.
Верее молилися:
«Верея, вереюшка!
Укажи дороженьку
По невесту ехати!»
Сватушко, догадайся!
За мошеночку принимайся!
В мошне денежки шевелятся,
Они к девушкам норовятся;
А копейка ребром становится,
Она к девушкам норовится!
***
Уж тому ли свату-своднику
На печи бы заблудитися,
Сквозьнапыльник провалитися,
Киселем бы подавитися,
Под шесток бы закатитися,
Чтоб клюкой грести, не выгрести,
Помелом мести, не вымести!
А еще бы свату-своднику
Три бы чирья ему в бороду,
А четвертый-то под горлышко,
Вместо красного солнышка.
Уж ему ли, свату-своднику,
Мы дадим же провожатого —
Таракана-то рогатого,
Еще мышь полосатую.
***
Уж ты сват лё ты, сватищо, да
Ты лихой супостатищо!
Ты лихой супостатищо!
Да кабы тебе, сватищо!
Да кабы тебе, сватищо!
Да не ездить, не свататьсе.
Да не ездить, не свататьсе.
На кушкопальских-то девушках,
На кушкопальских-то девушках,
Да на Анниных подружецках.
Да на Анниных подружецках.
Да кабы тебе, сватищо!
Да кабы тебе, сватищо, да
Во лесу бы заблудитисе.
Во лесу бы заблудитисе, да
Во снегу забродитися.
Во снегу забродитися.
Да кабы тебе, сватищо!
Ча кабы тебе, сватищо,
Да тресло бы тя, повытресло.
Да тресло бы тя, повытресло
На печи бы тя под шубами.
На печи бы тя под шубами, да
Под трёма бы под тулупами.
Под тремя бы под тулупами, да
Под четвертой — одеяльницею,
Под четвертой одеяльницею,
Да кабы тебе, сватищо!
Да кабы тебе, сватищо,
Да скрозь печь провалитисе.
Да скрозь печь провалитисе,
Да во щах заваритисе!
Да во щах заваритисе,
Да косьем наколотисе,
Да косьем наколотисе,
Да пирогом задавитисе!
***
Сваха-неряха,
Немытая рубаха,
Неколоченая,
Немолоченая.
Свахоньку
Надо выколотить,
Свахоньку
Надо вымолотить.
Надо рощи нарастить,
Надо пива наварить,
Надо сваху напоить.
Выпустим кота
Из-за заднего хлева,
Обдерет он тебя,
Ровно сковороду.
***
Наша-то сваха богата, богата,
Сватьюшка, да, дорогая, дорогая,
На ей шубочка штофяная, штофяная,
По подолу оборка золотая, золотая,
Уж ты, свахонька, преподвинься, преподвинься,
Под тобой сундуки дорогие, дорогие,
Под тобою ларцы золотые, золотые,
Еще наша-то сваха богата, да богата,
Как у нашей-то свахи три рубахи, да три рубахи,
Еще перва рубаха у ей дубова, да дубова,
Как втора-то рубаха смолёна, да смолёна,
Еще третья рубаха крапивна, да крапивна.
Дубова-то рубаха пяты бьё, э, пяты бьё,
А смолёна-то рубаха к телу льне, э, к телу льне,
А крапивна-то рубаха тело жжё, да тело жжё,
Еще сваха на свадьбу спешила, спешила,
Она в крынке рубаху мочила, да мочила,
В полотухе рубаху стирала, да стирала,
Она в лоханке рубаху полоскала, да полоскала,
На мутовке рубаху сушила, э, сушила.
***
Как сказали-то, Иванушка хорош да хорош! —
Черт у него, не хорошество!
Сам шестом,
Голова пестом,
Уши ножницами,
Руки грабельками,
Ноги вилочками,
Глаза дырочками.
Соловьины-то глаза
По верхам глядят;
По верхам глядят,
Они каши хотят.
Вчера каша сварена,
Вчера съедена была.
Шея-то синя,
Будто в петле была!
Нос-от синь,—
Это свахин сын!
***
Уж как знать-то, красной девице,
Мне сидеть не отсидетися,
Горючим-то слезам не отплакаться.
Мне вставать-то на резвы ноженьки,
Выходить-то из-за стола дубового,
Из-за питья, яства сахарного,
Из-за снадобья-то матушки…
Раздвигайтеся, столы дубовые,
Собирайтесь, скатерки самобраные!
Благослови-ко меня, кормилец батюшко
И родимая моя матушка,
От раденья ретива сердца,
Чтобы жить-то мне не маяться,
На меня бы вам не плакаться.
Ваше-то благословеньице
Мне дороже злата-серебра,
Кроме солнышка мне красного:
Я ведь с ним-то, красна девица,
Буду жить до гробовой доски.
Вы прощайте, мои милые,
Не забудьте меня, бедную,
На чужой дальней сторонушке,
В чем сгрубила — не прогневайтесь!
Я была глупа, не ведала,
Что придется с вам расстатися.
***
Уж иду-то я, красна девица,
Уж со стуканьем, со бряканьем,
Уж со причитаньем да со плаканьем,
Уж родимый мой татенька,
Уж впереди ты меня не хаживал,
За праву руку ты не важивал,
А сегодня ты да пошел,
За праву руку меня да повел.
И что у вас это за люди,
И что у вас это за гости?
Уж не пиры ли вы хотите пировать,
Уж не столы ли столовать?
Уж не родимого ли братика в армию спровожать?
Уж меня ли да красну девицу из дому уживать?
Уж родимый мой да батюшка,
Уж теперь я ишшо ваша,
Ишшо волюшка да наша,
Уж и теперь-то я ишшо твоя,
Ишшо волюшка да моя.
Скоро буду я да не ваша,
Уж волюшка да не наша.
Уж под чужой потолок меня приведут,
Другое званьице да дадут,
Повойник да наложут,
Грозу в пазуху да положут.
***
Спасибо, матушка ласковая,
Дорогая и умильная!
Ты берегла меня, матушка,
Во девичестве моем долгоем,
Укрывала меня, матушка,
От людских переговорных слов,
Ты дарила мне, матушка,
Каждый год волю вольную.
А теперь у меня, девушки,
Отнимают эту волюшку,
Да-й сама-то ты, матушка,
Даешь на то свое согласьице.
Ты прощай же, родимая,
Ненаглядное солнышко!
Благослови меня, матушка,
Благослови, не прогневайся,
Не помни, родименька,
Моих глупостей девических,
Моих слов неумильныих!
***
Золото с золотом свивалось, да свивалось,
Жемчуг с жемчугом сокатался, сокатался.
Да Иван с Марьюшкой сходились, да сходились
Да за единый стол-от становились, становились.
Да еще наше золото получше, получше,
Да и наш-от жемчуг подороже, подороже.
Да и Марья Ивана получше, получше,
Да она возрастом еще побольше, побольше,
Да она лицушком покрасивее, покрасивее,
Да она беленьким побелее, побелее,
Да у ей ясны очи пояснее, пояснее,
Да у ей черны-то брови почернее, почернее.
Да не наши по ваше ходили, ходили —
Еще ваши по наше ходили, ходили,
Да они семь комоней истомили, истомили,
Да и семеро полозьев истерли, истерли,
Да они семеро подошв истоптали, истоптали,
Да до нашей-то Марьи доходили, доходили,
До Егоровны доступали, доступали.
***
Ты ластка косатая, ты ластка косатая,
Да перепелица сизая, да перепелица сизая,
Да зачем рано вылетала, да зачем рано вылетала,
Да всё из тёплого гнёздышка, да всё из тёплого гнёздышка,
Да из тепла голубиного, да из тепла голубиного,
Да из бела лебединого, да из бела лебединого.
Ты, Анна, ты, Аннушка, ты, Анна, ты, Аннушка,
Да ты, Анна Афанасьевна, да ты, Анна Афанасьевна,
Зачем рано выходила, зачем рано выходила
Да из-за брусчатой грядочки, да из-за брусчатой грядочки.
Да из-за берчатой завесы, да из-за берчатой завесы?
Да не сама я выходила, да не сама я выходила,
Да выводил родной батюшко, да выводил родной батюшко,
Да он давал, родной батюшко, да он, давал, родной батюшко,
Да чужим людям на руки, да чужим людям на руки,
Да молодому князю навеки, да молодому князю навеки,
Да не велел родной батюшко, да не велел родной батюшко
Ни тужити да ни плакати, ни тужити да ни плакати,
Да велел родной батюшко, да велел родной батюшко
Да только жить-веселитися, да только жить-веселитися.
***
Вы лебедушки подруженьки,
Вы лебедушки мои белые!
Уж придет-то к вам весна красная,
Расцветут-то и все цветики,
Расцветут и все лазоревы;
Вы пойдете во зелены луга,
Вы сорвете-тко все по цветику,
Вы совьете-тко все по венчику,
Уж останется один мой цветик,
Уж не совьется-то один мой венчик.
Вы лебедушки мои подруженьки,
Вы лебедушки мои белые!
Вы сорвите-тко и мой цветок,
Вы совейте-тко и мой венок.
Вы пойдете-тко по улице,
Вы пойдете-тко по широкой,
Вы пойдете-тко мимо батюшки,
Мимо-то батюшки, мимо матушки,
Положите-тко вы к ним на окошечко:
Не ужаснется ли их сердечушко,
Не ужаснется ли их ретивое?
***
Вы простите-ка, подруженьки,
Мои милые голубушки,
В чем сгрубила — не прогневайтесь!
Вы пойдете, мои милые,
На работушку на летнюю,
На гулянья на веселые,
На беседушку на зимнюю,—
Вспомяните меня, милые,
Вы весной, в лугах зеленых,
Когда будете плести венки
Для меня, для красной девицы.
Голубой венок не надобен:
Я плела его в последний раз
И бросила в речку быструю,—
Унесло венок в чужу сторону,
Ко синю морю Хвалынскому.
***
Еленушка да обманщица,
Зла-то велика подговорщица,
Зла-то велика подговорщица,
Да обманула да нас, подружечек.
Да как со горочки шла, нам-то сказала,
Нам-то сказала, что замуж не пойду,
Да на другой-от год не думаю,
Да на третий-то год во пустынь пойду,
Да во пустынь да пойду, да во девий монастырь,
Наших подружечек с собой возьму,
Наших подружечек с собой возьму,
Да задушевных за собой поведу,
Да задушевных за собой поведу.
Да ты пошла-то, пошла, Еленушка,
Да ты пошла-пошла, Никаноровна,
Да во сыры-ти бора невесела,
Повинну-то голову повесила,
Да нечесана буйна голова,
Да не заплетена трубчатая коса,
Не вплетена ала ленточка,
Не положена красная девья повязочка
Да еще бисерна присадочка.
Да как-то пошла-пошла Еленушка,
Да как-то пошла-пошла Никаноровна.
Да не за боярина, за того же за крестьянина.
***
Увели, увели нашу милу подружку,
Нашу милу подружку, нашу лебедь белую,
Нашу лебедь белую, дитю береженую,
Дитю береженую, калачом воскормлену,
Калачом воскормлену и сытой выпоену.
Береги ты, князь молодой, нашу подружку,
Нашу милую подружку, дитю береженую,
Дитю береженую, калачом воскормлену,
Калачом воскормлену и сытой выпоену:
Не давай печалиться, не давай кручиниться!
***
Раным-рано на заре
Стояли кони на дворе;
Никто коней не взлюбил,
Взлюбила коней Катенька,
Сыпала сахар вместо овса,
Становила меду вместо воды,
Отошедши, кланялася:
«Пейте вы, кони, кушайте!
Мне завтра ехати
Дале-подале от батюшки,
Ближе-поближе, к свекру в дом,
Дале-подале от матушки,
Ближе-поближе к свекрови в дом,
Дале-подале от девушек,
Дале-подале от красныих».
***
«Ой маменька родная, что во поле дымит?»
— «Ой родное дитятко, там пожары горели!»
— «Ой маменька, бояре там едут!»
— «Ой дитятко родное, не бойся,
Пускай они едут, я тебя не выдам!»
— «Ой маменька, к двору подъезжают!»
— «Ой доченька родная, я тебя не выдам!»
— «Ой маменька родная, ворота растворяют,
Во двор заезжают!»
— «Не бойся ты, дитятко, я тебя не выдам!»
— «Ой маменька родная, в хижину заходят,
За столы садятся!»
— «Не бойся ты, дитятко, я тебя не выдам!»
— «Ой маменька родная, за руки берут,
Из-за стола выводят!»
— «Ой доченька родная, я тебя не выдам!»
— «Ой маменька родная, со двора выводят!»
— «Ой дитятко родное, езжай, бог с тобою!»
***
На море лебедь воду пила,
Напившись воды, на берег взошла.
На берег взошла — сама сплакала:
«Как-то я с морюшком расстануся?
Придет зима да студеная,
Выпадут снега глубокие,
Западут следы да лебедушкины,—
Тут-то я с морюшком расстануся».
В тереме высоком красна девица дары шила,
Шила дары, слезно всплакала:
«Как-то с матушкой расстануся?
Первые растани — середь горницы,
Другие растани — на новом крыльце,
Третьи растани — за воротами,—
Тут-то я с матушкой расстануся!»
***
Как со вечера родна матушка
Нов корабль она строила,
Как со полуночи матушка
Нов корабль она грузила,
На восхожем красном солнышке
Нов кораблик спускала.
Оставалася родна матушка
На крутом берегу;
Говорила родна матушка:
«Ты постой-ка, постой, родное дитятко!»
— «Мы простимся с тобой,
Родимая матушка.
Уж я рада бы постоять,
Да кораблик-то не стоит,
Уж я рада бы слово вымолвить,
Да суженый не велит».
— «Ты постой, постой, дитятко,
Я забыла слово выговорить».
— «Уж я рада бы постоять,
Корабельщики не стоят,
Уключинки прирасходилися,
Веселышки приразмалися».
Оставалась родна маменька
На крутеньком берегу.
***
Вы цветы ли мои, цветики,
Отцвели вы, оталели
По лужкам по зеленыем,
По крутым горам высокием.
Что по речкам-то по быстрыем,
Как по быстрыем, каменистыем,
Как плывут тут три кораблика:
Уж как первый-то кораб проплыл
Со периной со пуховою;
А второй-то кораб проплыл
С сундуками-то со дубовыми;
Уж как третий-то кораб проплыл
С Катериной Константиновной.
Выходила ее маменька
Во чисто поле широкое,
Закричала громким голосом:
«Ты дитя ли мое милое,
Чадо милое, любимое!
Не ключи ли ты оставила?»
— «Позабыла я, оставила
Что свою-то волю вольную,
Что и девичью-то красоту».
***
Разлилась, разлелеялась
По лугам вода вешняя,
Унесло, улелеяло
Три кораблика по морю.
Первый корабль унесло
С сундуками с окованными;
Второй корабль унесло
Со периной пуховою,
Со подушками пуховыми;
Третий корабль унесло
Со душой красной девицей
С Натальей Ивановной.
Оставалася мамонька
На крутом славном бережке,
Она кричала-зычала:
«Воротись, моя мила дочь,
Забыла трои золоты ключи,
На аловой на ленточке,
На фарфоровой тарелочке,
Во твоей новой спаленке,
На дубовом на столике,
На фабричной салфеточке».
— «Не горюй, моя мамонька,
Не одни ключи я оставила —
Позабыла волю тятенькину,
Позабыла негу мамонькину,
Приласканьица братцевы,
Разговоры сестрицыны».
***
«Береза белая,
Береза кудрявая!
Куда ты клонишься,
Куда поклоняешься?»
— «Я туда клонюсь,
Туда поклоняюся,
Куда ветер повеет».
— «Княгиня-душенька!
Куда ты ладишься?»
— «Туда я лажуся,
Куда батюшко отдает
С родимой матушкой».
***
Кушкопальски-то улицы широки да широки,
Кушкопальски-то теремы высоки да высоки,
Кушкопальски окошки колодны да колодны,
Кушкопальские девки дородны да дородны.
Они в золоту трубу трубили да трубили,
Они девушку протрубили да протрубили,
Валентинушку протрубили да протрубили.
Шардоменьски улицы узеньки да узеньки,
Шардоменьски теремы низеньки да низеньки,
Шардоменьски девки недородны да недородны.
Они в берестяну трубу трубили да трубили,
Они молодушку притрубили да притрубили.
***
Кудрявый повозник,
Кудрявый повозник,
Погоняй поскорее,
Чтобы я не слыхала,
Как батюшка тужит,
Тяжело воздыхает,
Меня вспоминает;
Кудрявый повозник,
Погоняй поскорее,
Чтоб я не слыхала,
Как матушка плачет,
Тяжело воздыхает.
***
Пошел дружка,
Веселая ножка,
Из дому угощен
И хозяином улещен.
Накупил дружка
И куниц, и лисиц,
И красных девиц.
Дружка на коня садится,
Конь-то веселится,
К церкви катит.
Земля дрожит.
Шапки долой!
Едет князь молодой
Со княжушкой.
***
Да- на горы на высокое,
Ехи ли лё *,
Да на красы на великое
Тут стоял новой белой храм,
Новой храм белокаменной.
Что во том во новом храме
Тут стояли чудны образа,
Перед теми чудными образами
Там стоят свечи воскояровые,
Перед теми свечами воскояровыми
Середи полу дубового
Тут стояло два отрока,
Да отрок с отрочицею,
Да молодец со девицею,
Антонида со Владимиром,
Да Михайловна с Михайловичем.
Взговорила Антонидушка,
Взговорила Михайловна:
— Уж ты сватья ли, сватьюшка,
Да ты крестова моя матенка,
Да восприемна божаточка,
Да открой покрывалышко,
Да хоть немножко-малёхонько.
Мне тошно-тошнёхонько
Во большой церкви стояти,
Мне золот венец держати,
Мне закон божий прйняти.
Да еси все семь попов,
Семь попов и семь дьяконов,
Да семь маленьких подьячков,
Напишите-ка грамотку
Не пером, не чернилою,
Моими слезьми горючими.
Запечатайте грамотку
Да не печатью церковною,
Да моей тоской-кручиною.
Да передайте-ка грамотку
Да большому-то повозничку,
Да родимому брателку.
Отошлите-ка грамотку
Да на родиму-то стороночку,
На любиму-то волосточку,
Ко кормилице-матенке,
Да спасибо тебе, матенка,
Да со родителем батюшком,
Да кормили-поили меня
Да до большого возрасту,
Да до ума и до разума,
Да до моего до сужена
Да до Владимира Михайловича.
***
С Костроми, с Костроми, из города,
Ив города, из Архангельского, да Архангельского
Плавали бояра по морю, по морю,
Приставали бояра к острову, к острову,
К острову да на Ульянову землю,
Рубили деревце по кореню, по кореню,
По кореню, да возле самою землю.
Рубили деревце надвое, надвое,
Натрое, натрое, начетверо.
Сделали гусельцы звонкие,
Звонкие, звонкие, звончатые.
Кто бы в эти гусельцы играть горазд?
Йграл-пойграл сам молод князь,
Молод князь Иван-от Павлович.
Теше-потеше свою суженую,
Суженую Анну Григорьевну,
Чтобы наша Аннушка не тужила-жила,
Чтоб наша Григорьевна не плакала
По своем родимом по татеньке,
По татеньке Григорию Михайловичу.
Чтоб наша Аннушка не тужила-жила,
Чтоб наша Григорьевна не плакала
По своей родимой по матенке,
По матенке по Устенье Васильевне.
Чтобы наша Аннушка да не тужила-жила,
Чтобы Григорьевна не плакала
По своем родимом по брателке,
По брателке Александре Григорьевиче,
По своей родимой сестриценке,
По сестриценке Авдотье Григорьевне.
***
По мосту, мосточку
Диво ли лё, рано моё *,
Да по калинову мосточку
Да едет брат с сестрою,
Да родной-от то с родною.
Да у брата сестра плачет,
Да у родного родна тужит,
Да брат во гусельцы играет,
Да брат сестрицу утешает:
— Да ты не плачь, не плачь, сестрица,
Да ты не плачь, не плачь, родима,
Да ведь от батька везут к батьку,
Да ведь от матки везут к матке,
Да тут спроговорит Раисья,
Да тут Васильевна спромолвит:
— Да еще свекор, черт, не батька,
Да свекровка, черт, не мати,
Да мене будет настояться
Да все у жернова, у ступы,
Да у поганого корыта,
Да мене будет допроситься
Да рукоданого кусочка.
***
Угрюм, угрюм ходит
Марьин батюшка;
Угрюма, угрюма ходит
Марьина матушка:
Мела свой высок терем,
Потеряла свой золот перстень,
Не золот перстень потеряла —
Потеряла свое дитятко,
Потеряла свое милое,
Марью Андреевну.
Весел, весел ходит
Васильев батюшка;
Весела, весела ходит
Васильева матушка:
Мела свой широкий двор,
И свою новую горницу,
Нашла золот перстень
С дорогим с камешком.
Не золот перстень нашла —
Нашла себе дитятко,
Нашла себе милую,
Марью Андреевну.
***
***
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за садику зеленого
Вылетало стадо лебединое,
А другое стадо гусиное;
Отставала лебедушка
Что от стада лебединого,
Приставала лебедушка
Что ко стаду, ко серым гусям.
Не умела лебедушка
По-гусиному кричати —
Ее стали гуси щипати.
«Не щиплите меня, гуси серые,
Не сама я к вам залетела,
Занесло меня погодою,
Что погодою осеннею».
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за садику зеленого
Выходила толпа девушек,
А другая шла молодушек;
Отставала Марья-душа
От толпы от красных девушек.
Приставала Марья-душа
Ко толпы ли да молодушек,
Не умела Марья-душа
На головушке оправити —
Ее стали люди хаяти,
Уж как Марья стала плакати:
«Вы не хайте, люди добрые!
Не сама я к вам заехала,
Завезли меня кони добрые,
Завезли меня кони добрые,
Что Василья Афанасьевича».
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за садику зеленого
Ой, да тут летит стадо серых гусей,
Да второ стадо да белых лебедей.
Да приотстала да лебедь белая
Да от стада от лебединого.
Да приставала да лебедь белая,
Да приставала ко серым гусям,
Да тут ко стаду ко серым гусям.
Да ею-то учали серы гуси,
Да ею-то учали щипать и клевать.
— Да вы не клюйте-ко меня, да серы гуси,
Да не щиплите меня, да белые лебеди,
Да не сама я к вам в стадо пришла,
Да не сама я к вам залетела,
Да занесло-то меня, замыкало,
Да еще той, большой погодушкой,
Да великою невзгодушкой.
Каждая строка, кроме первой, повторяется дважды.
***
Сокол Сокольевич,
Дородный добрый молодец,
Летал-полетывал
По зеленому садику,
Понимал лебедушку,
Лебедушку белую —
Да Глеб Ипатьевич
Пелагею Михайловну.
***
На угорышке часовенка стояла,
Да стояла, стояла, стояла;
Через речушку черемушка лежала,
Да лежала, лежала, лежала.
Что никто по той черемушке не пройдет,
Да не пройдет, пройдет, пройдет,
Две ягодки переходят,
Две наливные переходят.
Еще Федор Катерину переводит:
«Уж ты, Катенька, не свалися,
За сибирочку задержися,
Задержися, задержися, задержися!»
Чтобы Катенька не упала,
Не упала, не упала, не упала,
Она к Федору восемью попала,
Что во эту семью торовату,
Торовату, торовату, торовату.
Во природушку вожевату,
Вожевату, вожевату, вожевату.
***
Ой заря ль моя, зорюшка,
Зорюшка вечерняя,
Солнушко восхожее,
Высоко восходило,
Далеко осветило,
Через лес, через поле,
Через синее море,
Через речку быструю.
Тут лежала жердочка
И тонка, и быстрая;
Вот по этой жердочке
Что никто не хаживал,
Никого не важивал.
Перешел детинушка,
Перевел девчинушку;
Перевемши девчинку,
Он стал выспрашивать,
Из ума вываживать:
«Цветик мой, ты чей такой?»
— «Радость моя, ты сам догадайся!»
***
Ты заря ль моя, зорюшка,
Зорюшка вечерняя,
Солнушко восхожее!
Высоко всходила,
Далеко всветила —
Через лес, через поле,
Через синее море.
Там лежала жердочка,
Жердочка еловая,
Досточка сосновая.
По той по жердочке
Никто не хаживал,
Никто не важивал.
Перешел Данила-свет,
Перевел Настасьюшку,
Перевемши, целовал,
Целовамши, миловал:
«Друг моя Настасьюшка,
Ты меня состарила,
Ты меня состарила,
Без ума поставила».
***
Мы далеко ездили,
Мы дородну привезли
В дому кукобницу,
А в поле работницу:
И бела и румяна,
Личиком написана,
А умом насыпана.
***
Дружка идет
И князя ведет;
Князь идет
И княгиню ведет;
Позади княгини
Посыпальня сестра;
Сыплет она,
Посыпает она
И житом, и хмелем;
Пусть от жита
Житье доброе,
А от хмеля
Весела голова!
***
Ты сокол-соколышек, ой да, ой да,
Ты летал-полётывал, ой да, ой да,
Да высоко по поднебесью, ой да, ой да,
Да поймал себе лебёдушку, ой да, ой да,
Да молодым-молодёшеньку, ой да, ой да,
Да белым-белёшеньку, ой да, ой да,
Да красивым-красивёшеньку, ой да, ой да.
Да езжал-поезжал, ой да, ой да,
Да Иван Николаевич, ой да, ой да,
Да уж ты с города на город, ой да, ой да,
Да с волости на волость, ой да, ой да.
Да ты привез молодушку, ой да, ой да,
Да молодым-молодёшеньку, ой да, ой да,
Да белым-белёшеньку, ой да, ой да,
Да красивым-красивёшеньку, ой да, ой да.
— Уж ты, матенка, матенка, ой да, ой да,
Катерина ты Никитична, ой да, ой да,
Люба ли те молодушка, ой да, ой да,
Люба ли те невестушка, ой да, ой да?
— Уж ты, дитятко, дитятко, ой да, ой да,
Иван Николаевич, ой да, ой да,
Была бы тебе люба, ой да, ой да,
Мне давно хороша, ой да, ой да.
***
У нашего князя
Дворы широкие,
Терема высокие;
У нашего князя
Много пива варено
И вина накурено.
«Любо ль тебе, матушка,
Приведенье мое?
Любо, так на двор пусти,
А не любо, назад отошли!»
На жениховом дворе
И черна смородушка:
Налетят лебедушки
И клюют смородушку;
Одна лебедушка
Не клюет смородушки;
Пала лебедушка
В тоску-кручинушку,
По своей по волюшке,
По родимой сторонушке.
***
Шла молода,
Шла молода
Из-за лесу темного,
Видела,
Видела
Черную смородину:
Вызрела,
Вызрела
Черная смородина.
Вызнала,
Вызнала
Да люта свекра-батюшку:
То-то лют,
То-то лют
Да и свекор-батюшка;
То-то люта,
То-то люта
Да люта свекровь-матушка.
***
Ой да как сени у Миколы введены
Ди-ди-ди, ди-ди-ди *,
У Данилыча новы сложены.
Да никому на сени не зайти,
Да никому не заступити.
Да Катерина на сени зашла,
Да Ефимовна заступила.
Она ногами потаптывала,
Каблуками постукивала,
Она руками помахивала,
Она долонями похлопывала,
Она перстнями возбрякивала,
Она громко выговаривала:
— Да, свекор сидит насупился,
Да лютой накорюпался.
— Да ты не супайся, свекор,
Да не корюпайся, лютой,
Да не сама я на сени к вам зашла,
Да не сама заступила,
Как завез меня добрый конь,
Призаправил добрый молодец.
***
Еще у броду, броду
О, редиди рано *,
У князей перевозу
Да у бояр переезду,
Да тут стояло коней стадо,
Да коней стадо лошадино.
Еще все кони под крышей,
Еще все под коврами..
Да один конь не под крышей,
Да один не под ковром.
Еще всех коней любят,
Еще всех коней навидят,
Да одного коня не любят,
Одного коня ненавидят.
Да Василий коня любит,
Да Михайлович навидит,
Да он кругом коня ходит,
По ребрам коня дрочит,
— Да уж ты, конь ли мой
Ты ходил, комонь, далеко,
Да ты пристал, комонь, порато,
Да ты привёз, комонь, гордёну,
Да гордёнушку гордливу,
Да ломлёнушку ломливу,
Да спесливу, ересливу
Да Васильевну Анну.
На дворик-то не идет,
Да в избушечку не зайдет,
В нову клетку не заглянет.
Во дворике грязненько,
Да во избушке копотненько,
Да во клетке комарненько.
Да на эту бы грязь бы,
Да лопатой бы снегу,
Да на эту бы копоть,
Да три снопки соломы,
Да на этих комарочков
Да дымокуру горшочек,
Да на эту бы княгиню
Да шелковая плётка
Да с семи бы узлами,
Да с девятима бы кистями,
Да где плётка-то хлыстнет,
Да горяча кровь пробрызнет.
Тут княгиня-то сплачет,
Да тут и Аннушка сгорюет,
Да не у батюшки воля,
Да не у матушки нега.
***
Сидит наша гостинька выше всех,
Выше всех,
А держит головушку ниже всех,
Ниже всех,
А думает думушку крепче всех,
Крепче всех.
Селезень по реченьке сплавливает,
Сплавливает,
Ванюшка Машеньку выспрашивает,
Выспрашивает:
«Скажи, скажи, Машенька, кто тебе мил,
Кто тебе мил?»
— «Мила-то мне милешенька матушка родна,
Матушка родна».
— «Машенька мила, мила, неправда твоя,
Неистинная.
Неправду сказываешь, всё ложь говоришь,
Всё ложь говоришь,
Свое сердце тешишь, а мое гневишь,
А мое гневишь».
Селезень по реченьке сплавливает,
Сплавливает,
Ванюшка Машеньку выспрашивает,
Выспрашивает:
«Скажи мне, Машенька, кто тебе мил,
Кто тебе мил?»
— «Мил-то мне милешенек батюшка родной,
Батюшка родной».
— «Машенька мила, мила, неправда твоя,
Неистинная.
Неправду сказываешь, всё ложь говоришь,
Всё ложь говоришь,
Сама себя тешишь, а меня гневишь,
А меня гневишь».
Селезень по реченьке сплавливает,
Сплавливает,
Ванюшка Машеньку выспрашивает,
Выспрашивает:
«Скажи, скажи, Машенька, кто тебе мил,
Кто тебе мил?»
— «Мил-то мне милешенек ты, господин,
Ты господин».
— «Машенька мила, мила, то правда твоя
Истинная,
Всё ты правду сказываешь, не ложь говоришь,
Не ложь говоришь,
Свое сердце тешишь, мое веселишь,
Мое веселишь».
***
Еще на дворе-то дождик нападываё,
дождь нападываё,
Ой, на широком частой-мелкой нащёлкиваё,
дождь нащёлкиваё,
Ой, ище князь-от ко княгины припадываё,
князь припадываё,
Ой, да Иван-от всё у Марьи правду спрашиваё,
правду спрашиваё:
— Ой, ище кто тебе ведь, Марьюшка, мил на уме,
мил на разуме?
— Ой, ище мил у мня милёшёнек батюшко,
родной батюшко.
— Ой, ты не дело, душа, баешь, не быль говоришь,
да не быль говоришь,
Ты свое-то сердце тешишь — мое-то гневишь,
да мое-то гневишь.
Еще на дворе-то дождик нападываё,
дождь нападываё,
Ой, на широком частой-мелкой нащёлкиваё,
дождь нащёлкиваё.
Ой, ище князь-от ко княгины припадываё,
князь припадываё.
Уж да Иван-от ведь у Марьи правду спрашиваё,
правду спрашиваё,
Ой, Николаевич у Ивановной выведываё,
князь выведываё:
— Ой, ище кто тебе, Марьюшка, мил на уме,
мил на разуме?
— Ой, ище мила у мня милёшёнька маменька,
родна маменька.
— Ой, ты не дело, душа, баешь, не быль говоришь,
да не быль говоришь.
Ты свое-то сердце тешишь — мое-то гневишь.
да мое-то гневишь.
Еще на дворе-то дождик нападываё,
дождь нападываё,
Ой, на широком частой-мелкой нащёлкиваё,
дождь нащёлкиваё,
Ой, еще князь-от ко княгины припадываё,
князь припадываё.
Уж да Иван-от всё Марьи правду спрашиваё,
правду спрашиваё.
Ой, Николаевич у Ивановной выведываё,
князь выведываё:
— Ох, еще ты скажи-ко, Марьюшка, правду всю,
правду истинную,
Ох, еще кто у те, Марьюшка, мил на уме,
да мил на разуме?
— Ой, еще мил у меня милёшенёк суженой-от,
мой-от суженой,
Да еще суженой Иван-от Николаевич,
Николаевич.
— Уж ты дело, душа, баешь и быль говоришь,
да ище быль говоришь,
Ище свое-то сердце тешишь — мое веселишь,
да мое веселишь.
***
Ваня ходит по двору,
На нем кунья шубонька.
Люди-то спросят:
«Чей ходит такой?»
Батюшка-то скажет:
«Мой сын родной».
Матушка-то скажет:
«Я родила»,
Брателко-то скажет:
«Я коня седлал»,
Сестрица-то скажет:
«Я кудри завила»;
Поликсена скажет:
«Мой господин!»
***
Ты изюминка-ягодка,
Наливной сладкий яблочек,
Он по блюдцу катается,
Сахаром рассыпается,
Молодцом называется.
Разудал добрый молодец
Что Иван-то Иванович,
У него кудри русые,
Что на каждой кудриночке
По златой бисериночке.
У него лицо белое,
Побелей снегу белого,
У него щечки алые,
Поалее маку алого.
***
На горы, на горы да зеленый сад;
В этом саду в том зеленом
Пётро гулял да Васильевич,
Чесал голову, завивал кудри,
Надевал чулочки белы шелковые,
Обувал башмачки да со пряжечками;
Целовал-миловал Степаниду-душу:
«Ты друг моя, Степанида-душа!
Ты друг моя, Охромеевна!»
***
Во горенке во новой,
Во новой,
Стоял столик кедровой,
Кедровой,
Обит парчой голубой,
Голубой,
Серебряной бахромой,
Бахромой;
На столике убраным
Убрано,
Графин водки ставлено,
Ставлено.
Николай господин,
Дворянин
По горнице проходил,
Проходил,
К столику подходил,
Подходил,
Графин водки в руки брал,
В руки брал,
В рюмку наливал,
Наливал,
Катюше подносил,
Подносил,
Васильевну просил,
Он просил:
«Выпей рюмку от меня
Для меня,
Роди сына-сокола,
Сокола;
А тебе я подарю,
Подарю,
Куплю нитку жемчугу,
Жемчугу,
Носи жемчуг, не жалей,
Не жалей,
Роди сына да лелей,
Ты лелей».
***
Стелется, вьется
По лугам травка зеленая
Андрей жену целует,
Васильевич милует:
«Душа моя Авдотьюшка,
Сердце мое Никитична!
Роди ж ты мне сыночка,
Роди сына у меня,
А дочерю у себя!
Учи сына грамоте,
А дочерю шелком шить!»
У меня — здесь: в меня, похожим на меня.
***
Ой, по мёду-мёду паточному
Плавала да золота чарочка,
Никто за чару не возьмется,
Никто за золоту не примется,
Брался-имался самой господин,
Наливал чару зеленого вина,
Подносил своей умной,
Умной-разумной Лидии Григорьевны:
— Выпей, выпей, умная,
Выкушай, душа разумная,
За мое здоровьице, а я за твое.
— Что же мне, Трофим,
Ночесь мало спалося,
Да что же мне, Дмитрич,
Много снов снилося:
На нашем дворе на широком
Плавал павлинушко с павушкою,
На нашей улочке широкой
Проросла травонька шелкова,
Расцвели цветики аленьки.
— Я тебе, Лидушка, сон расскажу,
Я тебе, Григорьевна, весь расскажу:
Плавал павлинушко — я у тебя,
Сизой павлинушко — я у тебя,
Сизая павушка — ты у меня,
Шелкова травушка — люди у нас,
Аленьки цветики — дети при нас.
Песня адресована супружеской паре гостей на свадебном пиру.
***
Что по горнице, горнице,
По столовой Ивановича,
Тут и ходила-гуляла
Да молодая боярыня
Да молодого боярина,
Да на руках она носила
Да три бархата травчаты,
Да травчаты были узорчаты.
— Да уж вы, бархаты, бархаты,
Да полежите у мня на столе,
Да на столе всё на золоте,
Да на стуле на липовоём.
Да уж вы дайте мине дойти,
Да мине дойти, младой доступить
Да до окошка косящатого,
Да до околенки стекольцатой,
Да скрою немножко, манехонько,
Да погляжу, млада, на улицу,
Да светел ли месяц,
Да весел ли самой господин?
Господин мой ласковой,
Ласковой — душа приветливой,
Да он своею семьей хвалился
Да молодой женой поносился:
— У меня дома есть семья,
Да есть семья, молода жена,
Она пройдет — утешит меня,
Да слово молвит — накормит меня,
Да речь говорит — взвеселит молодца.
Каждая строка, кроме первой, повторяется дважды.
Песня была адресована жениху с невестой или супружеской паре поезжан.
***
У ворот сосна зеленая,
У Ивана жена молодая, молодая,
У Петровича хорошая, хорошая,
Эх да Ивановна пригожая,
Да, как куколка, нарядная,
Да, как ягодка, наливная.
Да Иван у пир поезжает,
Ишо Марью с собой не примает,
Ишо да Ивановну не приглашает,
Ишо Марьюшка ему наказует,
Да Ивановна ему нагрубует:
— А ты пойдешь на пир — не напивайся,
Ишо до пьяного пива до пьяна,
А да зеленого вина до увала.
Ты садись на коня — не шатайся,
Приедешь ко двору — не ломайся,
Надо мной, молодой, не куражься,
Я ишо, молода, не учена,
Э, да Марья Ивановна не школена,
А уж чумов да ломов не знаю,
Наливать-подавать не умею,
Называть-величать не горазда.
Песня обращена к женатому гостю. Строки «Ишо Марью с собой не примает… не приглашает» пели, если гость приехал без жены. Если тот был на свадьбе с женой, пели: «приглашает», «примает».
***
Уж как вьется хмель по болоту,
По болоту хмель, по болоту,
Прививается хмель ко воротам;
Просится хмель ночевати,
Ночевати хмель, ночевати:
У кого бы двор просторен,
Просторен двор, просторен?
У кого бы изба большая,
Большая изба, большая?
У кого бы семья веселая,
Веселая семья, веселая?
У кого бы жена молодая,
Молодая жена, молодая,
Ровно ягода налитая?
Хоть бы у Ивана двор просторен.
Просторен двор, просторен;
Хоть бы у Марьи изба большая,
Большая изба, большая;
Хоть бы у нас семья веселая,
Веселая семья, веселая;
Хоть бы у Николая жена молодая,
Молодая жена, молодая.
***
Вспомни-тко, Пётро-князь,
Как холост ходил,
Вспомни-тко, Васильевич,
Как холост ходил!
Холост ходил Пётро-князь,
Да никто не журил,
Холост ходил, Васильевич,
Да никто не журил;
А теперича, Пётро-князь,
Офросинья жури,
А теперича, Васильевич,
Алексеевна жури:
«Не ходи, Пётро-князь,
Да теперь хоробёр!
Не ходи, Васильевич,
Да теперь хоробёр!
Не чеши голову
Да не вей кудёр!
Не надевай чулочки
Белы шелковые,
Не обувай башмачки
Да со пряжечками!
Я тебя, Пётро-князь,
Я и так люблю!
Я тебя, Васильевич,
Я и так люблю!»
***
Что же ты, Иван, долго холост — не женат,
Что же ты, Егорович, не женишься?
Тесть из-за тебя испроторился,
Пиво варил да зелено вино курил,
Это всё для тебя, да для Ивана-молодца,
Для Ивана-молодца да Егоровича.
Теща для тебя испроторилася,
Пироги пекла да испрохарчилася,
Это все для тебя, да для Ивана-молодца,
Для Ивана-молодца да Егоровича.
Невеста для тебя да испроторилася,
Шила рубашку — косой вороток,
Вышила рубашку — золотой галунок.
Песня обращена к холостому гостю.
***
Как по погребу бочоночек катается,
Как Иван-сударь над женою надругается:
«Ты и Марьюшка, разуй, ты Егоровна, разуй!»
— «Я бы рада разула, я не знаю, как назвать;
Я бы рада разула, я не знаю, как назвать;
Я к соседушке пойду, я спрошу, как назвать,
Я к соседушке пойду, я спрошу, как назвать».
Я и ноженьку разула, я Иваном назвала,
Я и ноженьку разула, я Иваном назвала,
Я другую-то разула, я Степановичем назвала.
***
Стряпуха-то кашу варила, варила
Да мутовкою шевелила, шевелила,
Да мутовку изломала, изломала,
Да она кашу на стол выносила, выносила,
Да против молодого князя становила, становила.
Каша пошла в колупанье,
Ой да и Марья пошла в целованье.
Да Василий Марью целует,
Да Иванович Петровну милует
Да через пуговки золотые,
Да через петелки шелковые.
Да уж ты, Марьюшка, не стыдися,
Да еще мы молоды бывали,
Да и нас молодых целовали,
Да у нас подол загибали,
Да из портков да ключ вынимали,
Да у нас коробы отмыкали.
***
То, к чему готовили девушку песни юности и песни свадьбы, совершилось: молодка вошла в чужую семью. И то, от чего предостерегали песни, оказалось горькой явью.
Жалуясь на свое несчастливое замужество, молодая женщина постоянно возвращается мыслью на родную сторону, в дом родителей, рвется душой к ним, зовет их к себе.
Но путь назад отрезан навсегда.
Единственное, что могут сказать родители своей дочери, это повторить прежний наказ: «Ты терпи горе, да не сказывай!»
Бедная молодушка только в песнях может теперь изливать свою душу. Песни рассказывают о том, как несправедливы к ней свекор и свекровь, как трудно складываются ее отношения с мужем. Нелюбимый муж (недоросток, старик или пьяница) не защитник ей и не заступник. Он заставляет жену работать день и ночь, не пускает никуда, за малейшие провинности бьет.
Молодец, которого женили насильно, в свою очередь, жалуется в песнях на постылую злую жену. Не находя другого выхода из этой трагической ситуации, муж с женой или изменяют друг другу, или накликают друг на друга смерть. Песни, где «муж жену убил», а «жена мужа извела», нередко завершают скорбную повесть семейной жизни.
***
Кабы знала я, ведала,
Молоденька чаяла
Свою горьку долю,
Несчастье замужества,
Замуж не ходила бы,
Доли не теряла бы,
Пустила бы долю
По чистому полю,
Пустила бы красоту
По цветам лазоревым,
Отдала бы я черны брови
Ясному соколу:
Красуйся, красота,
По цветам лазоревым,
Гуляй, гуляй, воля,
По чистому полю,
Белейся, белета,
По белой березе,
Чернейтеся, очи,
У черного ворона.
***
Калинку с малиною вода поняла,
На ту пору матушка меня родила,
Не собравшись с разумом, замуж отдала,
Замуж отдала за неровнюшку,
За неровнюшку в чужу сторону,
В чужу сторонушку — во лиху семью.
Чужая сторонушка — без ветру сушит,
Чужой отец с матерью — без дела бранят:
Посылают меня, молоду, во полночь по воду;
Зябнут-зябнут ноженьки, у ключа стоя,
Прищипало рученьки к коромыслицу,
Текут-текут слезоньки по белу лицу,
Утираю слезоньки белыим платком.
Не буду я к матушке ровно три года;
На четвертом годике — пташкой полечу,
Горькою я пташечкой-кукушечкою;
Сяду я у матушки в зеленом саду,
На любиму яблоньку — на матушкину.
Горькими слезами я весь сад потоплю,
Тяжелыми вздохами весь сад посушу,
Закукую я в садике жалобнехонько,
Горькими причетами я мать разбужу.
Матушка по горенке похаживает,
Любезных невестушек побуживает:
«Вставайте, невестушки, голубки мои!
Что это за чудо у нас случилось?
Что у нас зеленый сад без ветру посох,
Без дождя без сильного садик потонул?
Что у нас во садике за пташка поет,
Жалобною песенкой сердечушко рвет,
Ретиву сердечушку назолу дает?»
Большая невестушка возговорила:
«Что за пташечка, пойдем поглядим!»
Середня невестушка: «Пойдем изловим!»
А малый-то братец: «Пойдем застрелим!»
Жена ему молвила: «Пташечки не бей,
Пташечка-кукушечка — сестрица твоя,
Прилетела горькая с чужой стороны,
Со чужой сторонушки из лихой семьи!»
— «Али ты безумная! Сестрица моя
Белая, румяная, всегда весела,
А эта хозяюшка худа и бледна».
— «Оттого худа-бледна — в чужой стороне,
На чужой сторонушке — плохое житье».
***
Выдала матушка далече замуж;
Сотела матушка часто езжати,
Часто езжати, подолгу гостити.
Лето проходит — матушки нету;
Другое проходит — сударыни нету;
Третье в доходе — матушка едет.
Уж меня матушка не узнавает:
«Что это за баба, что за старуха?»
— «Я ведь не баба, я не старуха,
Я — твое, матушка, милое чадо».
— «Где твое девалося бело тело,
Где твой девался алый румянец?»
— «Белое тело — на шелковой плетке,
Алый румянец — на правой на ручке:
Плеткой ударит — тела убавит;
В щеку ударит — румянцу не станет».
***
Полоса ли моя да полосонька.
Полоса ль моя да не паханая,
Не пахана, не боронена!
Зарастай, моя полосонька,
Частым ельничком да березнячком,
Еще горькиим да осинничком!
Уж я по лесу хожу-брожу,
Во сыром бору я грибы беру;
Никто в лесе не аукнется.
Откликалися пастушки-дружки,
Государевы да охотнички,
Моей матушки да помощнички.
Припаду-то я ко сырой земле,
Припаду-то я да послушаю,
Чу, заносит голос матушки:
«Ты ay, ay, мое дитятко!
Не в лесу ли ты заблудилася,
Не в траве ли ты да запуталась,
Не в росе ли ты замочилася?» —
— «Ты родима моя матушка!
Заблудилась я в чужой стороне,
Я запуталась в чужих людях,
Замочилась я в горючих слезах!»
— «Ты родимое мое дитятко,
Ты носи платье, да не складывай,
Ты терпи горе, да не сказывай!»
— «Ты родимая моя матушка!
Понося платье, да сложить будет,
Потерпя горе, да сказать будет!»
***
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за садику зеленого
Заходила туча грозная,
А другая непогожая,
Со дождями, со морозами,
Со снегами со глубокими.
Собиралась дочка к матери;
Поехала, не доехала,
Среди леса становилася;
С соловьями думу думала,
С молодыми думу крепкую:
«Соловей ты, мой соловьюшко!
Полети ж ты, мой соловьюшко,
На мою ли на сторонушку,
Ты скажи ли моей матушке,
Ты скажи ли ей низкий поклон:
То-то, матушка, неволюшка,
Государыня, боярский дом!
Посылают меня, молоду,
Во полуночь одну по воду,
И разутую, и раздетую,
И холодную, и голодную.
На мое горе, на несчастице,
Налетели гуси серые,
Возмутили воду свежую.
Уж той ли я воды час ждала,
А другой я час проплакала».
***
Ах да у соловушки крылья примахалися,
Примахалися,
Ах да сизы перушки, ах да поломалися,
Поломалися.
Ах да у молодчика кудри завивалися,
Завивалися.
Ах да теми ли кудерками девки дивовалися,
Дивовалися.
Дивовши кудерками, замуж похваталися,
Похваталися.
Вышедши молодушкой, жизнью обижалися,
Обижалися:
«Ах да распроклятая жизнь наша замужняя.
Жизнь наша замужняя.
Ах да я у матушки жила, как цветок цвела,
Как цветок цвела.
Ах да я у батюшки жила, как венок плела,
Как венок плела.
Ах да я молодушкой живу, как в огне горю,
Как в огне горю».
***
Батюшке я говорила
Света государя упрашивала:
«Батюшка, побывай у меня,
Свет государь, погостюй у меня!
У меня ли, молодой, сине море у ворот,
Гуси, лебеди купаются.
Щучки, плотички хлобыщутся,
Малые карасики по бережкам лежат,
Красные девушки умываются,
Белятся и румянятся,
Русые волосы расчесывают,
Дробные косы заплетывают,
Алые ленты воплетывают,
Батюшка, побывай у меня.
Свет государь, погостюй у меня!»
***
Туча с громом сговаривалась:
«Пойдем, гром, погуляем, гром!
Ты с дождем, а я с молонью,
Ты грянешь, я освечу».
Как на той ли на березе
Не кокушка кокует
Соловей распевает.
Соловей, соловейко,
Полети, проведай,
Когда батюшка-матушка будет?
Я бы мост мостила,
Дубовые переклады,
Золотые пластины.
***
Пойду ль я, пойду ль я
По своим по новым сеням;
Гляну ль я, гляну ль я
По всем по милым гостям:
Все ль мои, все ль мои
Милые гости съехались?
Нет мово, нет мово,
Мово гостя милого —
Батюшки родимого!
Или мне, или мне
Запречь было нечего?
Или мне, или мне
Послать было некого?
Запрягу, запрягу
Своего коня ворона;
Пошлю я, пошлю я
Своего слугу верного,
Своего друга милого;
Привезу, привезу
Батюшку родимого;
Сустрену, сустрену
Посередь широка двора;
Посажу, посажу
По конец дубова стола;
Поднесу, поднесу
Чару зелена вина.
***
Зеленейся, зеленейся,
Мой зелен сад в огороде,
Расцветайте, расцветайте,
Мои алые цветочки,
Поспевайте, поспевайте,
Изюм-ягоды, скорее!
Ко мне будут, ко мне будут,
Ко мне гости дорогие.
Сударь батюшка родимый
Будет по саду ходити.
Изюм-ягоду щипати.
Меня, младу, похваляти:
Что горазда сад садити,
Что горазда поливати.
От морозу укрывати.
***
Давно я, давно у батюшки была;
Уже ж моя дороженька муравой заросла,
Калиною-малиною понависла,
Когда захочу, мураву притопчу,
Калинушку с малинушкой посломаю,
У батюшки родимого побываю.
***
Вдоль по улице репей, вдоль по широкой репей,
Ой диди, мой репей, ой лада, молодой. *
Репей стелится, свекровь сердится.
Не бывать репью вровень с тынником;
Не бывать свекру против батюшки!
Не бывать репью вровень с тынником;
Не бывать-то свекрови против матушки!
* Здесь и далее одной звездочкой отмечены припевы, повторяющиеся до или после каждой строки, двумя звездочками — припевы, повторяющиеся до или после каждых двух строк.
***
«Сосенка, сосенушка зелененькая!
Чего ты, сосенушка, не зеленая?»
— «Отчего мне, сосенушке, зеленой-то быть?
Роса на меня пала полуночная,
Печет меня солнушко полуденное!»
— «Молодка, молодушка молоденькая!
Чего ты, молодушка, не веселая?»
— «Отчего мне, молодушке, веселой-то быть?
Свекор называет медведицею;
Свекровь называет лютою змеей;
Деверья называют доможилкою;
Невестки называют расточихою;
Золовки называют щеголихою.
А я со милым другом в совете жила;
Научил меня милый друг,
Как свекру сказать, свекровье отказать:
Медведица, батюшка,— во темных лесах;
Люта, змея, матушка,— во чистых полях;
Доможилка, деверьюшки,— собака на дворе;
Расточиха, невестушки,— то мышь в закроме;
Щеголиха, золовушки,— утка на воде».
***
Взойди, взойди, солнце,
Не низко взойди — высоко,
Ай, лёшуньки-люли,
Не низко взойди — высоко. **
Не низко взойди — высоко,
Не близко взойди — далеко!
Зайди, зайди, братец,
Ко сестрице зайди в гости,
Спроси, спроси, братец,
Про сестрицыно здоровье:
«Здорова ль, моя сестрица,
Здорова ль, моя родная?»
— «Родимый ты мой братец,
Не оченно я здорова,
Не оченно я здорова.
Есть четыре горя,
Есть четыре горя,
Пятая кручина.
Есть первое мое горе —
Свекор-батюшка журливый.
А второе мое горе —
Свекра очень хлопотлива.
А третье мое горе —
Деверечек мой насмешник.
Четвертое мое горе —
Золовка моя смутьянка.
А пятая кручина —
Муж жену свою не любит».
— «Потерпи, моя сестрица,
Потерпи, моя родная,
Потерпи, моя родная,
До поры терпи, до время.
Приидет нам пора-время —
Свекор в землю пойдет.
Свекра твоя хлопотлива,
Себе добра она хочет,
Деверечек твой насмешник
Сам будет он жениться,
Золовка твоя смутьянка
Сама в люди она пойдет.
Муж тебя, сестра, не любит —
Другую себе не возьмет,
Другую себе не возьмет,
Тебя, сестра, не минует,
Тебя, сестра, не минует,
Семь раз поцелует».
***
Подойду, подойду
Во царь-город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу.
Вынесу, вынесу,
Золот венец вынесу,
Подарю, подарю
Лютую свекровушку,
Чтоб они, чтоб они
Добры были, ласковы.
Подойду, подойду,
Во царь-город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу.
Выкачу, выкачу,
Злата бочку выкачу,
Подарю, подарю
Лютого я свекора,
Чтоб они, чтоб они
Добры были, ласковы.
Подойду, подойду,
Во царь-город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу.
Выведу, выведу,
Добра коня выведу,
Подарю, подарю
Лютого я деверя,
Чтоб они, чтоб они
Добры были, ласковы.
Подойду, подойду,
Во царь-город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу.
Вынесу, вынесу,
Лисью шубу вынесу,
Подарю, подарю
Лютую золовушку,
Чтоб они, чтоб они
Добры были, ласковы.
***
Ходила калина,
Ходила малина —
Калина, малина! **
Ходила малина
Тихими шагами,
Тихими шагами,
Крутыми берегами.
Кликали калину
Во пять голосочков.
Первый же голос —
Да свекорко кличет,
Да свекорко кличет,
Работы пытае.
А я к свекру —
С мягкими калачами,
С мягкими калачами,
С сладкою сытою.
А второй же голос —
Свекровушка кличет,
Свекровушка кличет,
Работы пытае.
А я ко свекрови —
С белым кужелечком.
Третий же голос —
Золовушки кличут,
Золовушки кличут,
Да чесаться хочут.
А я ко золовкам —
С частым гребешочком,
С частым гребешочком,
С шелковым уплеточком.
А четвертый голос —
Деверьюшки кличут,
Деверьюшки кличут,
Да гуляти хочут.
А я ко деверьям —
С красною девицей,
С красною девицей,
С веселой музыкой.
Пятый же голос —
Мило ладо кличет.
Мило ладо кличет —
Да спатиньки хочет.
А я к милой лады —
С пуховой подушкой,
С пуховой подушкой,
С крутым изголовьем,
С крепким обниманьем,
С сладким целованьем.
Калина, малина.
***
Во горнице, во светлице
Лежат доски тонки, хлестки.
Я по тем доскам ходила,
Я ходила и гуляла;
На одну доску ступила,
Toe доску перломила.
За то меня свекор журил,
Журил-бранил не за дело,
За игру мою, за пляску,
Что я, млада, игрелива,
Игрелива и шутлива.
***
Я по улице ходила,
Я полынь-траву ломила,
Животинушку сбирала,
А я с вечера да до кур,
Я с частых кур — до свету.
Я гоню, млада, ко двору,
А свекор ходит по двору.
«Отворяй, свекор, ворота,
Успущай своего живота!»
— «Ты невестушка-ластушка,
Назови свекра батюшкой!»
— «Я заборинку разберу,
Всю по бревнушку размечу,
Животинушку успущу —
Свекра батюшкой не назову!»
***
Заиграй, моя волынка,
Заваляй, моя дубинка!
Любо, любо, любо дочке,
Заваляй, моя дубинка!
Свекор с печки совалился,
За колоду завалился,
Любо, любо, любо дочке,
За колоду завалился.
За колоду завалился,
Говядиной подавился,
Любо, любо, любо дочке,
Говядиной подавился.
Кабы знала, возвестила,
Я повыше б подмостила,
Любо, любо, любо дочке,
Я повыше б подмостила.
Я повыше б подмостила,
Свекру голову сломила,
Любо, любо, любо дочке,
Свекру голову сломила.
***
Ходила чечетка,
Гуляла лебедка
На дворянском дворе.
Поймали чечетку,
Поймали лебедку
На дворянском дворе.
Посадили чечетку,
Посадили лебедку
За решеточку.
Прижила себе чечетка,
Прижила себе лебедка
Ровно семь дочерей:
Марью да Дарью,
Анисью, Антониду,
Акулину, Стефаниду,
А седьмую Катерину,
Душу Катеньку.
Прижила себе чечетка,
Прижила себе лебедка
Ровно семь зятьев:
Степана, Романа,
Дементея, Клементея,
Евстигнея, Евсифея,
А седьмого Алексея,
Душу Алексеюшку.
Прижила себе чечетка,
Прижала себе лебедка
Ровно двадцать внучат.
Два сидня, два лежня,
Два поползня;
Два на лавочке сидят,
Два учиться хотят;
Две Акульки в люльке
Качаются,
Две Аленки в пеленках
Валяются,
Две Дарьюшки у краюшки
Подвизаются,
Две Наташки у кашки
Копаются,
А на суднице сметана,
У сметаны два Степана
Наслаждаются.
Стала же чечетка,
Стала же лебедка
Гостей угощать:
И Степану блин,
И Дементью блин,
И Клементью блин,
Евстигнею блин,
Евсифею блин,
А Никитушке с Акулинушкой
Целу криночку со сметанушкой.
Стала же чечетка,
Стала же лебедка
Гостей укладывать:
И Степана — на полати,
И Романа — на полати,
И Евстигнея — на полати,
И Клементея — на полати,
Дементея — на полати,
Евсифея — на полати,
А Никитушку с Акулинушкой —
На перинушку на пуховую.
Стала же чечетка,
Стала же лебедка
Гостей будить:
И Степана в бок,
И Романа в бок,
И Дементея в бок,
И Клементея в бок,
Евстигнея в бок,
Евсифея в бок,
А Никитушку с Акулинушкой —
Потихохоньку, полегохоньку.
Стала же чечетка,
Стала же лебедка
Гостей провожать:
И Романа за ворота,
И Степана за ворота,
И Дементея за ворота,
И Клементея за ворота,
Евстигнея за ворота,
Евсифея за ворота,
А Никитушку с Акулинушкой —
В калиточку в тесовую,
Вдоль всей улицы пречинёхонько.
***
Было у тещи
Семь зятьев:
Хомка зять,
И Пахомка зять,
И Гришка зять,
И Гаврюшка зять,
И Макарка зять,
И Захарка зять,
Зятюшка Ванюшка
Милей всех зятьев.
И стала теща
Зятьев в гости звать.
Хомка идет,
И Пахомка идет,
И Гришка идет,
И Гаврюшка идет,
И Макарка идет,
И Захарка идет.
«Зятюшка Ванюшка,
Иди поскорей!»
И стала теща
Зятьев за стол сажать.
Хомка сел,
И Пахомка сел,
И Гришка сел,
И Гаврюшка сел,
И Макарка сел,
И Захарка сел.
«Зятюшка Ванюшка,
Поди вот тут сядь!»
Стала теща зятьев
Вином потчевать:
Хомке рюмка,
И Пахомке рюмка,
И Гришке рюмка,
И Гаврюшке рюмка,
И Захарке рюмка,
Зятюшке Ванюшке
Рюмочка с винцом.
Стала теща с зятьев
Деньги обирать.
С Хомки — рубь,
И с Пахомки — рубь,
И с Гришки — рубь,
И с Гаврюшки — рубь,
И с Макарки — рубь,
И с Захарки — рубь,
С зятюшки Ванюшки —
Пара серебра.
Стала теща
Зятьев провожать:
И Хомке — в шею,
И Пахомке — в шею,
И Гришке — в шею,
И Гаврюшке — в шею,
И Макарку — в шею,
И Захарку — в шею,
А зятюшку Ванюшку —
За святые волоса.
***
Ходили девушки по бережку,
Сеяли, красные, ярый хмель,
Сеяли хмель, приговаривали:
«Расти, наш хмель, по тычинкам вверх!
Без тебя, хмелюшки, не водится,
Пьяное пивушко не варится,
Пьяное пивушко не варится,
Добрые молодцы не женятся,
Красные девушки замуж нейдут».
Вздумала Дуняша, замуж пошла.
Теща про зятя пирог пекла:
Соли да муки на четыре рубли,
Сахару да изюму на восемь рублей,
Стал весь пирог-то двенадцать рублей.
Думала теща: пятерым не съесть;
Зять-то сел, за присестом съел,
Теща по горницы похаживает,
Тихонько зятюшку побранивает:
«Как тебя, зятюшку, не розорвало,
Как тебя, зятюшку, не розорвало!»
— «Спасибо, тещенька, на хлебе, на соли
Да на сладком пироге,
Что ты, тещенька, употчевала,
Что ты, тещенька, употчевала!
Милости прошу об великом посту:
Я ж тебя, тещенька, отпотчеваю,
Я тебе всю честь воздам,
Я тебе всю честь воздам:
В четыре дубины березовые,
Пятый кнут, по заказу свит.
Ходи-гуляй, тещенька,
Ходи-гуляй, тещенька!»
Рвалась теща, чуть вырвалась,
Бежала теща, насилу ушла.
Прибежала теща ко двору,
Прибежала теща ко двору,
Бросилась теща в избе средь полу.
«Гляньте, ребята, не зять ли идет?»
Зять у ворот на похмелье зовет,
Зять у ворот на похмелье зовет.
«Скажите зятю: со вечор хмельна,
С пива да с вина болит голова,
С сладкого меду я вся-де больна,
С сладкого меду я вся-де больна!»
***
По новой по роще
Поехал зять к теще
На жену просити.
Теща его встрела:
«Здорово, мой зятик!
Здорово, касатик!»
— «Сударыня теща!
Не дюже здоров я:
Жена дома била».
— «За что тебя, зятик?
За что, мой касатик?»
— «Сударыня теща,
Я сам глупо сделал:
Залез в погребочек,
Поел всю сметанку,
Ни много ни мало —
Двенадцать горшочков».
— «Моя дочка дура:
Чего мало дула!»
— «Прощай, моя теща.
Прости, расканалья!»
— «Прощай, мой зятик,
Прости, мой сметанник!»
***
Ах, теща к обедне идет,
Молодая к обедне идет;
На ней юбочка вишневая,
Епанечка коришневая;
На ней шапочка аленькая,
Башмачки-то пукетовые.
Как навстречу ей зять молодой,
Как навстречу зять дорогой.
Ах, чем мне зятя дарить?
Подарю ли зятюшку
Черна соболя на муфточку.
Ах, зять на меня не смотрит,
Ах, зять мне не кланяется!
Подарю я зятюшку селом,
Еще тысячу с рублем.
Ах, зять на меня посмотрел,
Ах, зять мне кланяется:
«Ты иди, иди ко мне, матушка, жить!
У меня дельца немножко:
В субботу полы перемой,
По досугу баню истопи,
После бани зварцу свари,
А ночью дитя покачай!»
— «Благодарствую, зятюшка,
На твоем на добром житье!»
— «Не прогневайся, матзшка,
Ведь не даром хлебом кормится!»
***
Три родные сестрицы на улицу идут.
Как сестрица сестрицу успрашивает:
«Каково тебе, сестрица, за старым жить?»
— «Мне за старым жить — только стариться,
Только стариться да печалиться!»
— «Каково тебе, сестрица, за малым жить?»
— «Мне за малым жить — только век должить!»
— «Каково тебе, сестрица, за ровней жить?»
— «Мне за ровней жить — всё скакать да плясать,
Всё скакать да плясать да таночки водить,
Да таночки водить, по сговорам ходить».
***
Ах, кабы на цветы не морозы,
И зимой бы цветы расцветали;
Ох, кабы на меня не кручина,
Ни о чем-то бы я не тужила,
Не сидела бы я подпершися,
Не глядела бы я в чисто поле.
И я батюшке говорила,
И я свету своему доносила:
Не давай меня, батюшка, замуж,
Не давай, государь, не за ровню,
Не мечись на большое богатство,
Не гляди на высоки хоромы:
Не с хоромами жить — с человеком,
Не с богатством жить мне — с советом!
Много цветного платья на грядке,
А неровня лежит на кроватке;
Он велит разувать, раздевати.
Мне ж не хочется рук марати,
Золотых перстней поломати.
Уж как я за сапог, а он в щеку;
Уж как я за другой, он в другую.
А меня, молоду, горе взяло,
Я канальей его называла:
Не тебе было мною владети,
А владеть было мной милу другу,
Я которого во девушках любила,
Золотым кольцом подарила!
***
Ах ты матушка родная,
На что на горе породила,
Зачем глупого женила?
Жена мужа невзлюбила;
Постелюшку жестко стлала,
Она клала, проклинала:
«Недоросток, недоносок,
Глупый маленький ребенок!»
***
Невеличка птичка-пташечка
Много знала, много ведала,
Синее море перелетывала;
Как садилася пташечка
Середи моря на камушке;
Она слушала-выслушивала,
Как во высоке во тереме
Красная девица плакала,
За старого мужа идучи:
«Уж ты стар, ты мой старый муж,
Уж ты стар — погубитель мой:
Погубил мою голову,
Всю девичью красоту!»
Невеличка птичка-пташечка
Много знала, много ведала,
Синее море перелетывала;
Как садилася пташечка
Середи моря на камушке;
Она слушала-выслушивала,
Как во высоке во тереме
Красная девица радовалась,
За младого мужа идучи:
«Уж ты млад, ты мой младой муж,
Уж ты млад — украситель мой:
Украсил мою голову,
Всю девичью красоту!»
***
Ах лужайка моя,
Ты зеленая моя!
Ах ты травушка моя,
Ты шелковая моя!
Ах вы цветики мои,
Вы лазоревые!
Потеряла я на вас
Мои золоты ключи,
И со шелковым со поясом,
Моего ларца кованого,
Моего братца названого!
Ах, кто б мои ключики нашел,
За того бы я замуж пошла!
Уж как старый мои ключики нашел.
Я за старого замуж пойду,
И я старому пирог испеку:
Еще корочка еловая,
А начиночка сосновая,
А помазочка смоленая.
Ах ты старый, ты старый муж,
Ах ты старый, разоритель мой!
Разорил ты мою голову
И девичью мою красоту!
Ах лужайка моя,
Ты зеленая моя!
Ах ты травушка моя,
Ты шелковая моя!
Ах вы цветики мои,
Вы лазоревые!
Потеряла я на вас
Мои золоты ключи,
И со шелковым со поясом,
Моего ларца кованого,
Моего братца названого!
Ах, кто б мои ключики нашел,
За того бы я замуж пошла!
Уж как младый мои ключики нашел.
Я за младого замуж пойду,
И я младому пирог испеку;
Еще корочка пшеничная,
А начиночка яичная,
А помазочка медовая!
Ах ты младый, ты младый муж,
Ах ты младый, взвеселитель мой!
Взвеселил ты мою голову
И девичью ты красоту!
***
Ты пчела ли моя, пчелонька,
Пчела сера, синекрыленькая.
Пчела по полю полетывала,
Ко сырой земле припадывала.
Ах вы нянюшки, вы мамушки мои!
Вы подите в чисто поле гулять,
Ко крестьянину на пашенку!
Вы возьмите часту борону,
Расчешите седу бороду,
Что его-то стару голову,
У моего у стара мужа,
У моего у постылого!
Он не садит на коленочки меня,
Не обнимает своей правою рукой,
Не целует во сахарные уста!
Ты пчела ли моя, пчелонька,
Пчела сера, синекрыленькая,
Пчела по полю полетывала,
Ко сырой земле припадывала.
Ах вы нянюшки, вы мамушки,
Вы подите во зеленый сад гулять!
Вы возьмите частый рыбий гребешок,
Расчешите младу голову,
Что его-то кудри черные,
Моего ли друга милого!
Он посадит на коленочки меня,
Он обоймет своей правою рукой,
Поцелует во сахарные уста!
***
Как на море волны бьют;
Черный ворон воду пил,
Он не испил — возмутил,
Возмутивши, улетел,
Да на лету речь говорил:
«Быть тебе, девка, замужем,
За тем мужем за старым!»
— «Я старого не люблю,
Да постелюшку постелю —
В три рядочка кирпичу,
В четвертый ряд крапивы,
Да крапивы жигучие,
Да шипицы колючие;
Я старого утреплю
Да своей ручкой правою;
Я взголовья положу —
Да колоду дубовую;
Я старого утреплю
Да дубиной вязовою;
Да я старого одежу
Да дубиной вязовою!»
Черный ворон воду пил;
Он испил, возмутил,
Возмутивши, улетел,
Да на лету речь говорил:
«Быть тебе, девка, замужем,
Да за тем мужем за младым!»
— «Я младому сноровлю,
Да постелюшку постелю —
Перину пуховую;
Да я взголовья положу
Подушечки новые,
Да новые пуховые;
Да я младого одежу
Да одеялом пуховым;
Да я младого утреплю
Да своей ручкой правою!»
Вторая половина каждой строки повторяется дважды.
***
Выдала матушка за старого замуж меня.
Ох, старость, ох, старость — печаль со кручиною!
Как-то мне, как-то мне про старого постель стлать?
Эдак, вот эдак про старого постель стлать.
Как-то мне, как-то мне про старого зголовье класть?
Эдак, вот эдак про старого зголовье класть.
Как-то мне, как-то мне старого одевать будет?
Эдак, вот эдак старого одевать будет.
Выдал меня батюшка за молодого замуж меня.
Ой, младость, ой, младость — веселье со радостью!
Как-то мне, как-то мне про молодого постелю стлать?
Эдак, вот эдак про младого постелю стлать.
Как-то мне, как-то мне про младого зголовье класть?
Эдак, вот эдак про младого зголовье класть.
Как-то мне, как-то мне младого одевать будет?
Эдак, вот эдак молодого одевать будет.
Вторая половина каждой строки повторяется дважды.
***
По заре да по зорюшке
По заречью мил ходит.
Милый в скрипочку играет,
Меня, молоду, забавляет.
У меня ль, молодешенькой,
Старый муж старешенек,
На печи лежа — кашляет,
И ложится спать — кашляет.
И встает — перхает,
Меня, молоду, ругает.
По заре да по зорюшке
По заречью мил ходит.
Милый в скрипочку играет,
Меня, молоду, пробуждает.
У меня ль, молодешенькой,
Младой муж молодешенек,
А и весел-веселешенек,
Он ложится — целует,
Уставает — обнимет,
Он мне спать не мешает.
***
Во поле береза стояла,
Лей-ли-лей, стояла, *
Во поле кудрявая стояла;
Некому березу заломати,
Некому кудряву заломати.
Я ж пойду погуляю,
Белую березу заломаю;
Срежу с березы три пруточка,
Сделаю три гудочка,
Четвертую балалайку;
Пойду на новые на сени,
Стану в балалаечку играти,
Стану я старого будити:
«Встань ты, мой старый, проснися,
Борода седая, пробудися!
Вот тебе помои, умойся!
Вот тебе рогожка, утрися!
Вот тебе лопата, помолися!
Вот тебе борона, расчешися!
Вот тебе лапотки, обуйся!
Вот тебе шубенка, оденься!»
Во поле береза стояла,
Во поле кудрявая стояла;
Некому березу заломати,
Некому кудряву заломати.
Я ж пойду погуляю,
Белую березу заломаю;
Срежу с березы три пруточка,
Сделаю три гудочка,
Четвертую балалайку;
Пойду на новые на сени,
Стану в балалаечку играти,
Стану я милого будити:
«Встань ты, мой милый, проснися!
Ты, душа моя, пробудися!
Вот тебе водица, умойся!
Вот полотенце, утрися!
Вот тебе икона, помолися!
Вот гребешок, расчешися!
Вот тебе башмачки, обуйся!
Вот тебе, кафтанчик, оденься?
***
Житье мое, житье,
Житье, горькое житье,
Ты, житье мое, беда:
Муж — старик, я — молода.
Ему надобны полати,
Мне охота бы гуляти,
Погулять бы с молодым,
Не со старым со седым.
Это всё бы ничего,
Что старость-то его;
Нам бы старость нипочем,—
Как он сварлив-то притом.
Как бы не был он сварлив!
Он ревнует-то — беда,
Не спущает никуда,
Запирает ворота.
Это всё бы не запор —
Запирает он забор.
Впрочем, забор нипочем —
Перескачем, перейдем!
***
У всех-то мужья молодые,
У меня у одной старичище,
У меня, молодой, старичище
Со большою седой бородищей,
У меня, молодой, старичище
Со большою седой бородищей.
Не отпустит меня старичище,
Не отпустит меня на гульбище.
Я от старого уходом уходила,
Цветно платьице в подоле уносила,
У соседа под сараем снаряжалась,
Ключевой водой под горкой умывалась,
Всю я ноченьку, младая, прогуляла,
С молодыми со ребятами гуляла.
У соседа под сараем разряжалась,
Я домой, млада, бежала, торопилась.
Скок-поскок, молода, на крылечко,
Стук да бряк, молода, во колечко:
«Пропусти-ка меня, старичище,
Расседая большая бородища!»
— «Где была ты, жена молодая,
Где была ты да с кем ты гуляла?»
— «Я ни с кем не была, не гуляла,
Я телушку во хлевушку загоняла,
Тут со мною беда приключилась —
Распроклятая вертушка завернулась,
Всю я ноченьку, млада, простояла,
Всю я ночку на морозе продрожала».
— «Кабы знал бы, кабы знал бы, отворил бы,
В теплу горенку погреться пустил бы».
Слава богу, слава богу, обманула
Расседую большую бородищу.
***
Уж вы камушки мои, голубки!
Вы которому святителю молилися,
Вы которому чудотворцу обещалися,
Что у вас-то мужья молодые,
У меня ли, у младеньки, старичище?
Не пускает старичище на игрище.
Я уходом от старого уходила,
Под полою цветно платье уносила,
У соседу под навесом одевалась,
Я белым-то снежком умывалась,
Я кисейным рукавом утиралась.
Я не долго и не мало проходила:
Со вечерней зари до бела дня.
Я не знаю, как старому подъявляться.
Уж я утушкою прилетала,
А косатушкою подъявилась;
Уж я бряк-то брыки! у калитки,
Уж я стук-то стуки! за колечко,
Как за то ли золотое, за витое.
Как не лютые медведи заревели,
Не борзые ли собаки завизжали —
Заревел-то мой старый старичище.
Солезает старичище со печища,
Он снимает с черна крючка плетище.
Он бьет ли не бьет полегоньку.
Что на каждое место по десятку.
Как и тут я старому возмолилась:
«Ты прости, сударь, меня, я не буду;
Как другой-то раз уйду — я не приду»»
***
Лебедь мой, лебедек.
Да лебедушка белая!
Просилася молода
У старого старика:
«Пусти меня, старичок,
В чисто поле погулять,
А я тебе, старичок,
Много ягод принесу».
— «А я ягод не хочу,
Тебя, младу, не пущу,
Подле себя сокрушу».
Лебедь мой, лебедек,
Да лебедушка белая!
Просилася молода
У старого старика:
«Пусти меня, старичок,
В зеленый сад погулять,
А я тебе, старичок,
Много яблок принесу».
— «А я яблок не хочу,
Тебя, младу, не пущу,
Подле себя сокрушу».
Лебедь мой, лебедек,
Да лебедушка белая!
Просилася молода
У старого старика:
«Пусти меня, старичок,
На быстру реку погулять,
А я тебе, старичок,
Много рыбы принесу».
— «А я рыбы не хочу,
Тебя, младу, не пущу,
Подле себя сокрушу».
— «Спасибо тебе, старичок,
Что ты меня не пустил,
Подле себя сокрушил!
В чисто поле просилась —
Уйтить, млада, хотела;
В зеленый сад просилась —
Удавиться хотела;
На быстру реку просилась —
Утопиться хотела!»
Лебедь мой, лебедек,
Да лебедушка белая!
***
Вечор Дуню обманули,
За старого, за старого замуж отдали.
За старым жить недолго,
Всего только три денечка.
На четвертый день, на четвертый день зовет в поле:
«Пойдем, старый, пойдем, старый, в чисто поле!
В чистом поле, в чистом поле сине море,
А на острове, а на острове расцвел цветик,
Пойди, старый, пойди, старый, сорви цветик».
— «Боюсь, жена, боюсь, жена, утону я!»
— «Небось, старый, небось, старый, черт не возьмет».
Первый ступень, первый ступень по колено,
Второй ступень, второй ступень стал по пояс,
Третий ступень, третий ступень стал по шейку.
Кричит: «Жена, кричит, жена, утонул я!»
— «Слава богу, слава богу, утопился,
Слава богу, утопился!»
Каждая строка повторяется дважды.
***
Ты заря моя, ты заря вечерняя!
Ты игра моя, ты игра веселая!
Поиграйте, девушки, поиграйте, красные,
Поиграйте, красные, у отца, у матери!
Батюшка у ворот стоит, батюшка домой кличет.
«Батюшки не слушаю, от игры домой нейду:
Не доиграна игра, не допета песенка!»
Ты заря моя, ты заря вечерняя
Ты игра моя, ты игра веселая!
Поиграйте, девушки, поиграйте, красные,
Поиграйте, красные, у отца, у матери!
Матушка у ворот стоит, матушка домой кличет.
«Матушки не слушаю, от игры домой нейду:
Не доиграна игра, не допета песенка!»
Ты заря моя, ты заря вечерняя!
Ты игра моя, ты игра веселая!
Поиграйте, девушки, поиграйте, красные,
Поиграйте, красные, у отца, у матери!
Свекор у ворот стоит, свекор домой кличет.
«Хоть не рада, да слушаю, от игры домой пойду,
Хоть не доиграна игра, хоть не допета песенка!»
***
Скажу матушке —
Голова болит,
Худо можется,
Гулять хочется!
Я украдуся —
Погуляюся,
Уворуюся —
Поцелуюся.
«Ох ты миленький!
Научи, милый,
Как домой ходить».
— «Ходи, умная,
Ходи, разумная:
Частой уличкой —
Серой утичкой,
Через черну грязь
Перепелочкой,
К широку двору —
Рябой курочкой,
Широким двором —
Красной девушкой,
Во высок терем —
Молодой женой».
Мой высок терем
Растворен стоит,
Все окошечки
Распечатаны.
Мой постылый муж
За столом сидит,
Хлеб-соль кушает.
«Тебе хлеб да соль,
Мой постылый муж»
Уж как мой-то муж
Подымается,
За шелкову плеть
Принимается.
Шелкова плеть
По мне хлыстнула,
А как я, млада,
Очень взвизгнула.
Уж я думала,
Подумала:
Кому ж мне-то
Возмолитися?
Возмолилась я
Свекру-батюшке:
«Свекор-батюшка,
Отойми меня,
От таких побой,
От тяжелыих!»
Свекор-батюшка
На печке лежит,
На печке лежит,
Как кобель ворчит,
Велит больше бить,
Велит кровь пролить.
Уж я думала,
Подумала:
Кому ж мне-то
Возмолитися?
Возмолилась я
Свекровь-матушке:
«Свекровь-матушка,
Отойми меня,
От таких побой,
От тяжелыих!»
Свекровь-матушка
На печи лежит,
Как змея шипит,
Велит больше бить,
Велит кровь пролить.
Уж я думала,
Подумала:
Кому ж мне-то
Возмолитися?
«Ох ты милый мой,
Муж хорошенький!
Возлюби меня,
Ты не бей меня,
Ты не бей меня,
Поцелуй меня!»
При пении девушки образуют круг; одна девушка, стоя в середине хоровода, мимически представляет все, о чем поется.
***
Как у наших у ворот,
Ай-люли, у ворот *
Стоял девок хоровод,
Молодушек табунок.
Меня девки кликали,
Молодушки манили.
Ходит свекор по двору,
Расчесавши бороду:
«Поди, сноха, погуляй,
С ребятами поиграй!»
Хоша пустил,— пригрозил:
«Гуляй, сноха, до поры,
До вечерней до зари!»
Как зоренька занялась,
А я, млада, поднялась.
Подхожу я ко двору,—
Ходит свекор по двору,
Растрепавши бороду.
«Свекор-батюшка, пусти!»
Свекор-батька не пущать…
«Милый ладушка, пусти!»
Он ворота отворил
И меня, младу, пустил.
***
Ой на улице воробышек попрядывает;
Ойли, ойли, ойли; ли-ли-ли-ли-ли-ли,*
Уж он девушек, молодушек на улицу зовет:
«Уж вы, девушки, молодушки, сходитеся играть,
И скакать, и плясать, и в ладоши трепать!»
Вот девушки говорят: «Нам своя воля гулять,—
Отцы-матери велят, не заказывают,
Не заказывают — всё приказывают».
Молодушки говорят: «Нам нет воли погулять,
Нам нет воли гулять,— нам мужья не велят,
Нам мужья не велят, всё приказывают,
Всё приказывают и заказывают».
Уж я мужнину грозу в узелочек завяжу,
В узелочек завяжу, в уголочек положу,
В уголочек положу, а сама гулять пойду;
Где узел-то лежит, там угол задрожит…
Прихожу я ко двору — лежит свекор на полу,
Лежит свекор на полу — я ногою топону,
Я ногою топону и под лавку скопону.
А свекруха на печи — ровно сучка на цепи;
А деверья, как кобелья, под подлавочью лежат,
По подлавочью лежат, по-собачию рычат;
А золовки-колотовки против печки стоят;
А мой миленький дружок, он на лавочке лежит,
Он на лавочке лежит, одну речь говорит:
«Ой и полно вам, собаки, на мою жену рычать,
На мою жену рычать, и кутить, и мутить,
И кутить, и мутить, наговаривати!»
***
Сею, вею бел леночек,
Уродись, мой бел леночек,
Тонок, долог, лен ленистый,
Лен ленистый, волокнистый,
К шитью ниткой шелковою!
Стал леночек поспевати,
Я, младенька,— горевати:
С кем мне, мати, лен-от рвати?
Свекор молвит: «Я с тобою,
Я с тобою, со снохою,
Со снохою, с молодою!»
Черт, не рванье — гореванье!
Сею, вею бел леночек,
Уродись, мой бел леночек,
Тонок, долог, лен ленистый,
Лен ленистый, волокнистый,
К шитью ниткой шелковою!
Стал леночек поспевати,
Я, младенька,— горевати:
С кем мне, мати, лен-от рвати?
Ладо молвит: «Я с тобою,
Я с тобою, со женою,
Со женою молодою!»
То-то рванье — милованье!
Первая половина каждой строки повторяется дважды; затем повторяется вся строка.
***
Мой муженька, работяшенька,
Работал, работал, работяшенька.
Поехал муж на гумно,
Позабыл, позабыл, позабыл вилы.
А я, молода, не ленивая была.
Не ленива, тороплива, всё догадливая:
Схвачу вилы, да за ним в тылы,
Да за ним, да за ним, да за ним на гумно.
Поехал муж на мельницу,
Позабыл, позабыл, позабыл мешки.
А я, молода, не ленивая была,
Не ленива, тороплива, всё догадливая:
Схвачу мешки, да за ним в бежки,
Да за ним, да за ним, да за ним да на мельницу.
Поехал муж боронити,
Позабыл, позабыл, позабыл борону.
А я, молода, не ленивая была,
Не ленива, тороплива, всё догадливая:
Схвачу борону, да за ним дерну,
Да за ним, да за ним, да за ним в поле.
Поехал муж за водой,
Позабыл, позабыл, позабыл бочку.
А я, молода, не ленивая была,
Не ленива, тороплива, всё догадливая:
Схвачу бочку, да за ним вскочку,
Да за ним, да за ним, да за ним за водой.
***
Дрема дремлет, спати хочет.
Тебя, дрема, свекор кличет!
«А я дары, а я дары не напряла,
Шелковые продремала!»
Дрема дремлет, спати хочет.
Тебя, дрема, свекровь кличет!
«А я дары не напряла,
Шелковые продремала!»
Дрема дремлет, спати хочет.
Тебя, дрема, муж кличет!
«А я дары все напряла,
Шелковые все напряла!»
Первая половина каждой строки поется дважды; потом повторяется целиком вся строка.
***
Спится мне, младешенькой, дремлется,
Клонит мою головушку на подушечку;
Свекор-батюшка по сеничкам похаживает,
Сердитый по новым погуливает.
Стучит-гремит, стучит-гремит,
Снохе спать не дает:
«Встань, встань, встань ты, сонливая!
Встань, встань, встань ты, дремливая!
Сонливая, дремливая, неурядливая!»
Спится мне, младешенькой, дремлется,
Клонит мою головушку на подушечку;
Свекровь-матушка по сеничкам похаживает,
Сердитая по новыим погуливает.
Стучит-гремит, стучит-гремит,
Снохе спать не дает:
«Встань, встань, встань ты, сонливая!
Встань, встань, встань ты, дремливая!
Сонливая, дремливая, неурядливая!»
Спится мне, младешенькой, дремлется,
Клонит мою головушку на подушечку;
Мил-любезный по сеничкам похаживает,
Легохонько, тихохонько поговаривает:
«Спи, спи, спи ты, моя умница,
Спи, спи, спи ты, разумница!
Загонена, забронена, рано выдана».
Нечетные строфы исполняются одним голосом, четные-хором.
***
Возле садику, млада, хожу,
Возле зелена, млада, гуляю,
Соловьевых песен слушаю.
Хорошо в саду соловей поет,
Он поет-поет, припеваючи,
К моему горю применяючи,
К моему житью ко бессчастному,
Не пеняю я, молодешенька,
Ни на батюшку, ни на матушку,
Ни на братца, на ясного сокола,
Ни на сестрицу, лебедь белую;
Что пеняю я, младешенька,
На свою ли участь горькую,
На свои ли очи ясные.
Ах вы очи, очи ясные,
Вы глядели — да огляделися»
Вы смотрели,— да осмотрелися:
Не по мысли вы друга выбрали,
Не по моему по обычаю!
***
Соловей мой, соловеюшко,
Соловей мой, родной батюшко!
Полети, мой соловеюшко,
На родимую сторонушку,
Ты спроси, соловеюшко:
Кому волю, кому нет воли гулять?
«Красным девушкам есть волюшка,
Молодушкам нету волюшки;
У молодой у молодушки
Три великие заботушки:
Уж как первая заботушка —
Чужа дальняя сторонушка;
А другая-то заботушка —
Что лиха больно свекровушка;
А третья-то заботушка —
Муж удалая головушка!
Не пускает муж на улицу гулять,
Не велит мне ни скакать, ни плясать,
Ни с молодцами в короводы поиграть,
А всё с ним, как с идолом, сиди,
И день, и ночь всё ниточки пряди!»
***
Я поеду ль, я поеду ль
В Китай-город гуляти.
Я куплю ли, я куплю ли
Молодой жене покупку,
Молодой жене покупку —
Предиковинную шубку;
Я примерю-приложу,
На тебя, свет, погляжу.
Поглядите, люди добры,
Как жена меня не любит:
Она не любит меня,
Не глядит на меня;
К людям ходит личиком,
Ко мне правым плечиком!
Я поеду ль, я поеду ль
В Китай-город гуляти.
Я куплю ли, я куплю ли
Молодой жене покупку,
Молодой жене покупку —
Шелковую плеточку;
Я примерю-приложу,
На тебя, свет, погляжу.
Посмотрите, добры люди,
Как жена-то меня любит:
Она любит меня,
Всё глядит на меня;
К людям ходит плечиком,
Ко мне своим личиком!
В обеих строфах каждое двустишие, кроме первого и последнего, повторяется.
***
Все мужья до жен добры,
Накупили женам тафты.
Мой муж неласков до меня,
Не купил он мне шелкова платка;
Он коровушку купил,
Мне эаботку снарядил.
Лучше б масла пуд
Да муки купил мешок;
Я б стряпейку наняла,
Стряпеюшка постряпывала,
А я, млада, похаживала,
Каблучками приколачивала.
Вы белильца, румянца мои,
Дорогие, новокупленные,
В зелено вино разложенные,
На бело лицо положенные!
Вы скатитесь с бела лица долой:
Едет добрый муж домой;
Любимые подарочки везет:
Шелкову плеть несвистанную
На молоду жену избалованную.
***
Соловей мой, залетная пташечка,
Не пой, не пой утром рано на заре,
Не буди ты моего милого в тереме!
Я думала, что мой милый спит, не чует,
А мой милый сидит, плеточку готовит.
Я думала, что плеточка — шуточка,
А плеточка — из сыромятного ремня:
И где ударит — приподнимется шкурочка.
***
Ты поди, моя коровушка, домой,
Пропади, моя головушка, долой!
Ай дилили, калинка моя,
В саду ягода малинка моя. **
Уж как все мужья до жен добры:
Покупали женам черные бобры.
Уж как мой-то мужичоночко,
И он весь с кулачоночко,
Он купил мне коровушку,
Погубил мою головушку —
Снарядил мне работушку,
Некошную заботушку.
«Отворяй, жена, широки ворота,
Принимай, жена, корову за рога!»
Уж я встану ли ранешенько,
Я умоюся белешенько,
Погоню ли я корову на росу.
Как навстречу мне медведь из лесу.
Я медведя испугалася,
Я за кустики бросалася.
Ах во лугах зеленых, во лугах
Принимала я корову за рога:
Ты поди, моя коровушка, домой,
Ты поди, моя недоеная!
У нас горенка нетопленая,
А ребятушки некормленые,
А телятушки непоеные!
Как ворчит на меня муж-супостат,
Он велит мне детей кормить,
Приказал мне коровушку доить:
«Ты коровушку подой да подой,
А подойничек помой да помой,
А телятушек напой да напой!»
***
У меня ль муж не удала голова,
Не купил он мне черного соболя,
А купил он мне коровушку,
Погубил мою головушку:
Перво дело-то коровушку подой,
Другое дело-то подойничек помой,
Третье дело-то теленочка напой.
Погоню ли я коров на росу,
Попадался мне медведь во лесу;
Я медведя испугалася,
Во часты кусты бросалася,
Я за те кусты дубовые,
Я за прутья за кленовые:
«Ты, медведюшка, мой батюшка!
Обдери мою коровушку,
Обдери мою коровушку —
Слобони мою головушку!»
***
Сижу я, млада,
На печке одна,
Заплатки плачу,
Приплачиваю,
Я мужа браню,
Прибраниваю:
«КакоА я, молода, не ленивая была,й ты мне муж?
Какой муженек?
Борзой кобелек!
Продай, муж, корову
С лошадушкою!
Купи, муж, саян —
Широкий подол,
Душегрейку —
Камчатненькую.
Купи, муж, кокошник
Косой, золотой,
Еще ожерелье
Жемчужненькое.
Молода снаряжуся,
К обедне пойду.
Ах, люди-то скажут:
«Чья эта така?
Чья эта така?
— Купецка жена!»
Обедня отходит —
Мой милый идет;
Мой милый идет,
Саночки везет;
Саночки везет
И хомутик несет:
«Младая жена,
Впрягайся сама!
Впрягайся сама
Да в лес по дрова!»
Заехал в целик,
Наклал воз велик.
На горку он едет —
Прихлыстывает,
Под горку он едет —
Присвистывает;
Не то мне досадно,
Что воз велик,
А то мне досадно,
Что муж на возу;
Что муж на возу,
Об одном глазу.
***
Ах ты хмель мой, хмель, веселая голова,
Веселая голова, широкая голова!
От чего, мой хмель, зарождаешься?
По чему, мой хмель, подымаешься?
Зарождался хмель от сырой земли,
Подымался хмель по тычинке вверх,
По той по тычиночке по тоненькой,
По тоненькой, по еловенькой.
Кто за хмелем повадится, тот будет человек.
Повадился за хмелинушкой детинушка,
Детина-сиротина, нет уса, ни бороды, ни ума в голове.
На кабак идет детина — будто маков цвет;
С кабака идет детина — будто мать родила.
Встречала, привечала молодая жена:
«Поди, плешник, домой! поди, курвяжник, домой!
Поди, пьяница, домой! поди, пропойца, домой!
Пропил-прожил житье-бытье свое,
Житье-бытье свое, всё приданое мое,
Всё приданое мое — данье матернее!»
— «Помолчиbr /br /, бедна жена, ты не будешь голодна!
Теплых ден дождусь — в казаки наймусь,
В казаки наймусь — три рубля возьму,
Три рубля возьму — гарнитур куплю,
Гарнитур куплю — сарафан сошью!
А нет, так и тот сниму!
Как тот сниму, мешок сошью,
Мешок сошью, женку в мир пущу!
Ты ходи, бедна жена, по подоконью,
Ты сбирай, бедна жена, куски ломаные,
Куски ломаные, ломти резаные!»
***
У Катюшки муж — гуляка,
Он гуляка-запивака;
Приходил поздно, не рано,
Приносил добра не мало,
Ай не мало — три кармана;
Первый карман — с орехами,
Второй карман — со изюмом,
Третий карман — со бобами.
От орехов — зубам больно,
От изюму — было тошно,
От бобов мне — живот пухнет.
После каждой строки припев: «Ай, барыня ты моя, сударыня ты моя!..»
***
Обещался мещанин
Мещаночку взять.
Она ему отвечала:
«Не умею жать, жать!»
Вот взяла она серпок
И нажала снопок.
В понедельник млада жала,
Во вторник вязала,
В среду возила,
четверг молотила,
пятницу веяла,
субботу меряла,
воскресенье продала
И денежки пропила.
***
Как у Ванюшки жена
Работящая была:
Три дня хату не топила,
Полну сору накопила,
Под белые лавочки,
Под красны окошечки.
Пойду я к дядюшке,
Попрошу лошадушки:
«Родимый мой дядюшка,
Пожалуй лошадушки:
Мне не пашню пахать,
Не дрова в лесу возить,
Из избы сор вывозить!»
— «Милая племянница,
У нас так не водится —
С избы сор не возится;
У нас так ведется —
Веничком метется.
Вот шумочек за порог,
А веничек под порог».
***
Я на горке стою,
Слезки катятся;
Женить меня хотят,—
Мне не хочется.
Без меня меня женили,—
Я на мельнице был.
Приманили домой,
Да и потчуют женой,
Хозяюшкой молодой.
***
Как болит-то ли, болит у мужа головка,
На чужих-то ли глядя на жен на хороших,
Что на девок-то ли, девок на пригожих.
У меня-то ли жена, жена некорыстна,
Некорыстная жена, ах, да не по мыслям.
Куда пошлешь-то жену — ее не дошлешься;
Хоть дошлешься-то жену — ее не дождешься;
Как придет-то ли жена — да правды не скажет.
Она стелет постелюшку — сама слезно плачет,
Во зголовьице кладет — она возрыдает,
Своего прежнего дружка она вспоминает.
***
Нападала роса на темны леса;
Нападала грусть-тоска на мила дружка,
Что на милого дружка, всё на Ванюшку.
Говорила я дружку, говорила, всё приказывала:
Не женись-ка, мой дружок, ходи холостой, парень!
Если женишься, мой друг,— вспокаешься;
Неравно тебе жена-жененка шельма те навяжется!
Навязалась мне жена — что лютая змея;
Что журит меня, бранит день до вечера.
Что придет-то к нам, придет темна ноченька —
Распостылая жена на руке лежит,
На руке она лежит, во глаза глядит,
Во глаза она глядит, целовать велит.
Целовать-то мне ее мне не хочется,
Мое сердце вот и к ней, сердце мое не воротится!
***
Не ель-сосна раззыбалася,
Ай люли-люли, раззыбалася! *
Там Аксиньюшка разгулялася.
За ею батюшка посылочку,
Гонец за гонцом, посол за послом.
Я того гонца не убоялася,
Первый кур попел — я домой нейду,
Другой кур попел — я не думаю,
Третий кур попел — я домой пошла,
Я домой пошла — заря взошла.
Прихожу я ко двору ко широкому,
Ко терему ко высокому:
Мой высок терем растворен стоит,
Мой браный полог распышен висит,
Мой ирнивый муж в переду сидит,
А ременна плеть на гвоздю сидит,
Он на лавице подвигается,
За ременну плеть принимается,
Он и бьет жену понапрасницу,
По чужим речам, по моим плечам:
«Ты не ходи, жена, на улицу,
Не играй, жена, со ребятами,
Со ребятами, всё женатыми.
***
«А скажи-ка мне, жена,
Ты и где, жена, была?»
— «Я была, сударь, была,
У попа в гостях была».
— «А скажи же мне, жена,
Что ты ела и пила?»
— «Я пила, сударь, пила
Много пива и вина».
— «А скажи-ка мне, жена,
Вспоминала ли меня?»
— «За твое, сударь, здоровье
Стакан квасу выпила».
— «Погоди же ты, жена,
Поколочу же я тебя!»
— «А я старому хрычу
Сама вдвое отплачу,
Сама вдвое отплачу;
Спину набок сворочу
И найду себе молодчика
Молоденького,
Что молоденького,
Да хорошенького,
Да хорошенького,
Да холостенького».
***
Детина, детина,
Детинушка мой,
Ой лели-лели, лели да ляли,
Детинушка мой,**
Белой, румяной,
Не стой ты со мной,
Со мной, молодой,
С казацкой женой!
А то люди скажут,
Что любишь меня,
Целуешь меня,
Целуешь-милуешь,
Надежей зовешь!
Ой лели-лели, лели да ляли,
Надежей зовешь!
***
Как со вечера дождь, со полуночи мороз,
Со полуночи мороз, ко белу свету метель.
Как по этой метели трое саночек летели,
Прилетели эти сани к Акулинину двору.
«Акулинушка-душа, отворяй ворота,
Отворяй ворота, принимай сокола!»
Акулинушка бежит, на ней шубочка дрожит.
Акулинии муж, он догадлив был —
Он в конюшенку вошел, там жеребчика нашел.
«Акулина, это что?» — «А тебе, сударь, на что?
Вчера по торгу ходила, жеребца тебе купила,
Жеребца тебе купила, пятьсот рубликов дала».
Акулинин муж, он догадлив был —
Он во сенечки вошел, там седелечко нашел.
«Акулина, это что?» — «А тебе, сударь, на что?
Вчера по торгу ходила, я седло тебе купила».
Акулинин муж, он догадлив был —
Он во горенку вошел, кушак с шапкою нашел.
«Акулина, это что?» — «А тебе, сударь, на что?»
Он во спаленку вошел, там молодчика нашел.
«Акулина, скверно! Григорьевна, дурно!»
— «Я к обеденке ходила, сиротинушку нашла».
— «Я прошу те, Акулина, напоить-накормить,
Напоить-накормить, за ворота проводить!»
***
Мой муж домой едет,
Постылый домой едет.
Некуда гостя дети,
Некуда схоронити.
Я гостя — в лукошко,
Войлоком накрыла,
Под лавку подбила.
Как муж приезжает,
Он жену пытает:
«Жена моя, женка,
Жена-боярыня,
Что у тебя в лукошке
Войлочком накрыто,
Под лавку подбито?»
— «Уж ты, муж-мужишко,
Глупый, неразумный!
Черная овечка барана родила
С крутыми рогами,
С головой кудрявой,
С длинными ногами».
— «Жена моя, женка,
Жена-боярыня,
Покажи мне барана
С крутыми рогами,
С длинными ногами!»
— «Да ты, муж-мужишко,
Глупый, неразумный!
Этого барана
До трех дней не кажут,
До трех не любуют».
Денечек проходит,
Другой наступает,
Муж жену пытает:
«Жена моя, женка,
Покажи мне барана
Черного, кудрява!»
— «Этого барана
Я в сад относила;
Свинья дверь отбила,
Барана упустила;
Этого барана
Серы волки съели».
***
Пошел козел в огород,
Поел козел лук, чеснок,
Всю белую капусту.
Возьму козла за рога,
Поведу козла на базар,
Продам козла на мыло,
На белое белило,
На алые румяна,
На черное сурмило.
На ту пору муж на двор.
«А что, жена, ты бела?»
— «Муку, сударь, сеяла».
— «А что, жена, румяна?»
— «Против пылу стояла».
— «А что, жена, бровь черна?»
— «Лучинушку изымала,
За бровушки хватила».
— «А где, жена, бел козел?»
— «Пошел козел под гору,
Сломил себе голову!»
— «А где, жена, голова?»
— «За водою уплыла».
После каждой строки — припев:
Чигирики, чигирики,
Чигарок, чигарок.
***
Уж я пашенку пашу,
Сам на солнышко гляжу.
Стало солнышко к обеду поворачивать,
Мужики сошнички соколачивать.
Еще все жены мужьям хлеба несут,
А моя шельма жена не устряпалась.
Уж я выпрягу лошадку, поеду домой,
Я заеду во ракитовы куста,
Уж я вырежу лозу
Про свою шельму жену.
Подъезжаю, подвожу:
Ходит жена по двору
Во кумачном сарафане,
Во парчовых рукавах,
Во кокошничке-рогаче,
В коноватною фате.
«Где ты, женушка, была?»
— «У попа, сударь, была,
За твое, сударь, здоровье
Рюмку водки выпила».
— «Спасибо тебе, жена,
Не забыла ты меня!»
— «Еще как тебя забыть,
Не могу тебя избыть!»
***
Не сон мою головушку клонит,
Хмелинушка в головушке бродит,
Бродит, бродит да вон не выходит.
Пойду, млада, да вдоль долиною —
Искать свою счастливую долю…
Мне навстречу едет казак с Дону.
Пойду я, спрошу у казака правду:
Куда эта дороженька пала,
Куда пала, куда пролегала —
Либо в лесик, либо в чистое поле?
В темном лесе соловьюшко свищет,
Меня, младу, свекор лютой ищет.
Хоть кличь не кличь, я к тебе не иду,
Хоть я иду, я к милому другу.
***
Вы белильцы, румянцы мои,
Вы катитесь со бела лица долой!
Едет, едет мой ревнивый муж домой,
Он везет мне подарок дорогой —
Во правой руке шелковую плетку.
Он и хочет меня, молоду, побить,
Я не знаю, не ведаю за что,
Какие винности-провинности мои!
У суседа на беседе пробыла,
Холостому стакан меду подала.
Холостой стакан меду принимал,
Ко стакану белы руки прижимал,
При народе кумою называл,
А послей того — душечкою:
«Уж ты душечка Катюшечка моя!
Поноравилась походушка твоя,
Походушка тихонькая,
Поговорушка вежливая,
Сударушка приветливая!»
***
Лучина, лучинушка березовая!
Что же ты, лучинушка, не ясно горишь,
Не ясно горишь, горишь, не вспыхиваешь?
Или ты, лучинушка, в печи не была,
Или ты, лучинушка, не высушена,
Или свекровь лютая водой подлила?
Подружки-голубушки, ложитеся спать!
Ложитесь, подруженьки, вам некого ждать!
А мне, молодешеньке, всю ночку не спать!
Всю ночку не спать, младой, постелюшку стлать,
Постелюшку стлать-то мне, мила друга ждать!
Первый сон заснула я — сердечного нет;
Третий сон заснула я — заря-белый свет!
По белой по зорюшке мой милый идет:
Сапожки на ноженьках поскрипывают,
Соболина шубушка пошумливает,
На шубушке пуговки погремливают.
***
Горе, горе, кто кого не любит,
А еще того горшее — кто с кем расстается.
Расставался парень со девчонкой,
Сомыкался парень со бабенкой.
Как приходит темная ночка,
Стучит-гремит милый в окошко.
«Выйди, выйди ты, моя милая,
Выйди, радость моя дорогая!»
— «Я бы рада, голубчик мой, выйти,
Законный муж за рученьку держит,
Держит, милый, меня не пускает.
Намолю я тучу градовую:
Убей, убей, туча градовая,
Моего законного мужа!»
***
Ой ты роща ты моя, роща, рощица березовая!
Ах да ничего-то в роще, в роще, в роще не родилося;
Ах да уродились в роще, в роще, в роще грибы, ягоды.
Ах да что брала-то грибы, грибы, брала красна девица;
Уж бравши-то она, бравши, она заплуталася,
Ах да заплутамши она, Маша, стала аукаться:
«Ах да ты ау-ка, ты ay, ay, ay, мил сердечный друг!
Уж ты что, ты, милый, милый, что мне не откликнешься? »
— «Мне нельзя-то, Маша, нельзя, нельзя мне откликнуться!
Да за мной-то стоят, стоят трое сторожи:
Что и первый сторож, сторож, сторож — тесть-ет батюшка;
Да другой-ет сторож, сторож, сторож — теща-матушка;
Что и третий-ет сторож, сторож, сторож—молода жена!
Ты возмой-ка, возмой-ка, возмой, возмой, туча грозная,
Ты убей-ка, убей, убей, убей тестя-батюшку!
Прострели-ка ты стрелой, ой стрелой тещу-матушку!
Молоду-то жену, ох, жену, жену я и сам убью!»
***
Ах ты молодость моя молодецкая!
Не видал я тебя, когда ты прошла,
Когда ты прошла, миновалася,
С угрюмой женой живучи.
Не продать жену, не променять ее,—
Что никому-то она не надобна:
Ни брату, ни свату, ни товарищу.
Как пойду-то я, добрый молодец, на конюшний двор,
И куплю я, добрый молодец, нов тесов корабль,
Посажу ль на него свою жену-боярыню.
«Ты прости, прости, моя жена-боярыня!»
Корабль побежал, как сокол полетел.
Вот тут я, добрый молодец, одумался:
«Воротись ты, моя жена-боярыня!
Уж мы будем жить с тобой лучше прежнего».
Закричала жена громким голосом:
«Не кричи ты муж, татарин злой,
Нам не жить с тобой лучше прежнего!»
***
«Мальчик моложеватый,
Белый, кудреватый,
Что ты рано женат?»
— «Не хочу я с женой жить,
Хочу девушек любить,
Им гостинчики носить,
А жену свою сушить!
Уж я высушу жену
Суше ветру-вихорю,
Суше травы-ковылю.
Уж ты девушка-сударушка,
Не ходи ты в лес одна:
Из лесочку, из куста
Распрестрашна смерть пришла!
Уж я, мальчик молодой,
Этой смерти не боюсь,
В пояс смерти поклонюсь:
Воротися, смерть, назад,
Умори мою жену!
Не успел слова сказать,
Подъезжаю ко двору —
Впереди жена лежит,
Под передниим окном,
Под хрустальныим стеклом,
Под белыим полотном!»
***
Была я у камушка, была я у белого.
Там молодец коня поил;
Напоимши коня, стоит призадумавшись:
«Уж как же мне жену загубить?»
Жена мимо его проходила — покорилася,
Низехонько ему поклонилася:
«Не губи же ты меня, муж, со вечеру,
Загуби ж ты меня со полуночи,
Пока малы детушки угомонятся».
Заря белая занимается,
Малы дети просыпаются,
«Родимый наш батюшка!
Где же наша матушка?»
— «Не плачьте вы, детушки!
Ваша матушка в новой горнице
Белится, румянится,
В гости собирается».
— «Родимый наш батюшка!
Это не наша матушка,
Это красная девушка
Белится, румянится,
В гости собирается».
— «Не плачьте вы, детушки,
Не плачьте вы, малые!
Я сострою вам горницу новую,
Складу печь голландскую».
— «Сгори, батюшка, твоя горница новая!
Развались ты, печь голландская!
Провались, мачеха молодая!
Встань, наша матушка родная!
Из зеленого садику,
Из дубового гробика!»
***
Ох да как на молодца тоска-горе нападала,
Ох нападала,
Ох да как у молодца жена-шельма захворала.
Ох да ты хворай, хворай, хворай, жена, тяжелее,
Ох да ты умри-ка, умри, умри, жена, поскорее,
Ох да ты пусти-ка, пусти, пусти молодца на волю,
Ох да на волюшку, ох, на легку работу!
Оx да я поиду-то, пойду, пойду в зеленую рощу,
Ох да я срублю-то, срублю, срублю сосенку жарову,
Ох да я выстрою себе горенку новую,
Ох да я выстелю себе полы дубовые,
Уж я выведу трубы новы дымовые,
Ох да я возьму, возьму возьму жену молодую,
Ох да малым детушкам возьму мачеху лихую.
Ох да малы детушки, они богу возмолились:
«Ох да ты сгори, сгори, сгори, горенка новая!
Ох да ты умри, да ты умри, мачеха лихая!
Ох да ты восстань-ка, ты восстань, матушка родная!
Ох да родная!»
***
Поехал Михайло молод князь
Во чисто поле гулять.
Уехал, у матушки не благословился,
Он женился, не спросился,
Привез молоду княгину
Своей матушке родимой:
«Уж ты матушка родима!
Возьми молоду княгину,
Веди в горницы высоки,
Во повалыши широки.
Уж ты пой-корми княгину
Трёма сладкими медами,
Рассыпныма сахарами».
Ему матушка родима:
«Ты поехал, не благословился,
Ты женился, не спросился».
Тут задумал Михайло молод князь
Во чисто поле гулять.
Он у матушки благословился:
«Уж ты матушка родима!
Возьми молоду княгину,
Уж ты пой-корми медами,
Рассыпныма сахарами».
Тут уехал Михайло молод князь,
Тут уехал во чисто поле гулять.
Его молода княгина
Во горницах высоких,
Во повалышах широких
Уливалася слезами.
Его матушка родима
Не успела спроводити —
Парну баенку топила,
Серой камень нажигала,
Серой камень со огнями,
Со сыпучима искрами,
Звала молоду княгину
В парну баенку помыться.
Пошла молода княгина
В парну баенку помыться,
Заливалася слезами.
Его матушка родима
Его молоду княгину
Повалила на брусчату белу лавку,
Ко косящату окошку.
Серой камень нажигала,
На белые груди клала,
Выжигала из утробы
Она малого младеня,
Пеленала она младеня
Как по пелены персчаты,
Как по поясы шелковы.
Молоду княгину
Она валила в белодубову колоду
Она со малым со младенем,
Наводила на колоду
Трои обручи железны,
Она спустила как колоду
Во синё море Алыньско.
У Михаила его конь-от подопнулся,
Его ноги подломились,
Он зачул, що дома неладно.
Он домой назадь приехал,
Бежал в горницы высоки,
Во повалыши широки:
«Уж ты матушка родима,
Где же молода княгина?»
— «Твоя молода княгина
Она горда и спешлива:
Она пойдет-то — не скажется,
Придет-то — не спросится.
Твоя молода княгина
У суседа на беседы».
Он кинался и бросался
Всё к суседу на беседу,—
Нету молодой княгины
У суседа на беседы.
Он кинался и бросался
К своей матушке родимой:
«Уж ты матушка родима,
Где же молода княгина?»
— «Твоя молода княгина
Придет она — не спросится,
Пойдет она — не скажется,
Во горницах высоких,
Во повалышах широких».
Он кинался и бросался
Всё во горницы высоки,
Во повалыши широки —
Не нашел свою княгину.
Он кинался и бросался
Ко своим же слугам верным:
«Уж вы ой еси, слуги верны!
Где же молода княгина?»
Отвечали слуги верны:
«Твоя матушка родима
Не успела тя спроводити,
Парну баенку топила,
Серой камень нажигала,
Со огнями, со сыпучима искрами,
Звала молоду княгину
В парну баенку помыться.
Пошла молода княгина
В парну баенку-ту мыться,
Заливалася слезами.
Твоя матушка родима
Твою молоду княгину
Повалила на брусчату белу лавку,
Ко косящату окошку,
А на белы-ти на груди
Уж как клала серой камень
Со огнями, со сыпучима искрами.
Выжигала из утробы
Она малого младеня,
Пеленала она младеня
Она во пелены персчаты.
Що во поясы шелковы.
Она клала молоду княгину
Во белодубову колоду
Она со малым со младенем,
Наколачивала на колоду
Трои обручи железны,
Она спускала как колоду
На синё море Алыньско».
Тут Михайло молод князь
Он кинался и бросался,
Еще брал он шелков невод,
Еще брал свои слуги верны.
Он перву тоню закинул —
Не попала тут колода,
Он другу тоню закинул,
Еще мимо перебросил,
Он третью тоню закинул —
Тут попала ему колода.
Он сколачивал с колоды
Трои обручи железны,
Он смотрел же во колоды
Свою молоду княгину,
Своя малого младеня.
Наколачивал на колоду
Трои обручи железны,
Он спускал эту колоду
Во синё море Алыньско.
Он кинался и бросался
Еще сзади за колодой,
Он бросался за колодой
Во синё море Алыньско.
Тут остались слуги верны.
Его матушка родима
По колен в грязи бродила:
«Грех я тяжкой согрешила,
Три души я погубила:
Перву душеньку безгрешну,
Другу душеньку безвинну,
Третью душу понапрасно».
***
Один был сын у отца-матери,
И тот на службу пошел.
Он год служил, другой служил,
На третий год он домой пришел.
Мать сына встретила середи поля,
Сестра встретила середь улицы,
Жена встретила середь горницы.
Мать сыну стала жаловаться:
«Ах сын мой, сын мой,
Сын любезный мой,
Жена твоя приказа не исполняла,
Коней всех твоих поморила,
Соколов твоих пораспустила,
Вино и мед расшинкарила,
Дитя, твой сын, скончался».
Взял молодец саблю острую,
Срубил жене буйную голову
По самые плечи ее белые.
Пошел молодец во конюшенку —
Кони стоят, овес едят,
Стал молодец, призадумался.
Пошел молодец во сокольню свою —
Соколы его подчищаются,
Стал молодец, призадумался.
Пошел молодец в погреба свои —
Вино у него запечатано.
Стал молодец, призадумался.
Пошел молодец в свою спаленку —
Дитя, сын его, в колыбели лежит.
«Бай, бай мое дитятко,
Съела тебя родная бабушка,
А моя родная матушка!»
***
На заре было, на зорюшке,
На заре было на утренней,
На восходе было солнца ясного,
На восходе денечка прекрасного,
Случилося младцу мимо саду ехати,
Мимо садику зеленого, мимо терему высокого,
Да случилось младцу в саду голос слышати:
Как муж-то жену журил-бранил и убить грозил,
Как жена-то мужа уговаривала:
«Ты муж, мой муж, ты законный друг!
Ты не бей меня рано с вечера,
Ты убей меня во глуху полночь:
Наши деточки будут крепко спать,
Ничего-то они не будут знать!»
Поутру рано деточки проснулися,
Про родимую матушку встренулися:
«Наша матушка есть убитая,
Гробовой доской есть закрытая!
Найдите же, тучи грозные!
Гряньте же, громы громкие!
Разбейте вы гробову доску!
Встань, проснись, родимая матушка!»
***
Как князь Роман жену терял,
Терял-терзал, в реку бросал,
Во ту реку во Смородину.
Приехал к своему широку двору,
Встречает его дочь любимая,
Принимает из кареты за белы руки,
Стала у батюшки выспрашивать:
«Государь мой родной батюшко!
Куда ты девал мою матушку?»
— «Не плачь, не плачь, дочь любезная!
Пошла твоя матушка во высок терем
Белитися и румянитися,
Во цветное платье наряжатися».
Пошла княжна во высок терем,
Искать своей матушки родимыя:
Белилочки стоят не белены,
Румянечки и не тронуты,
Цветно платье на грядочке.
Идет княжна — как река льется:
«Государь ты мой родной батюшко!
Куда девал мою матушку?»
— «Не плачь, не плачь, дочь любимая,
Поехала матушка в чистое поле
Цветочки рвать, веночки вить».
Выходила княжна на крылечушко,
Закричала своим громким голосом:
«Ах вы слуги мои, слуги верные!
Запрягайте скорее колясочку,
Повезите меня к матушке родимой,
Ах далече-далече во чистом поле
Цветочки рвать, веночки вить».
Приехала далече во чисто поле:
Цветочки стоят не сорваны,
А веночки не свиваны.
«Ах, нет моей матушки родимыя!»
Как билася княжна об сыру землю,
Она плакала громким голосом.
Над ней летал млад орел-птица,
Орел-птица, птица царская.
Спущался к ней на белы руки,
В когтях держал руку белую,
Руку белую, руку правую,
Со перстнями со алмазными.
Что взговорит орел-птица:
«Не плачь, не плачь, молода княжна,
Не ищи ты своей родной матери:
Как князь Роман жену терял,
Терял-терзал, во реку бросал,
Во ту реку во Смородину.
Вот твоей матушки права рука,
Со перстнями со алмазными!»
Приехала княжна к широку двору,
Восходила она во высок терем.
Она била руки о дубовой стол.
Услышал ее батюшка родимой,
Бежит к княжне во высок терем:
«Ты о чем плачешь, дочь любимая?»
— «Государь ты мой родной батюшко!
За что погубил мою матушку?»
— «Ах, свет моя дочь любезная!
Не я терял, не мои руки:
Потеряло ее слово противное.
Приведу я тебе матушку любезную».
Что возговорит молода княжна:
«Не желаю матушки любезныя,
Желала б свою матушку родимую!»
***
За любовь-то жена мужа во сад повела,
За совет жена мужа в саду потеряла,
На любимой на яблоньке в саду повесила.
Он висит, качается,
Уж тут-то она сама образумилася:
«Ты слезай-ка, муж, долой,
Мил сердечный друг, пойдем домой!»
Во холодный, во студеный погреб бросила.
Приезжали к ней два деверя,
Уж как два ясны сокола:
«Ты невестка ль, невестушка,
Сноха наша, бела голубушка!
Да и где же наш большой брат?»
— «Деверья ль мои, деверья!
Уж вы два ясны сокола!
Уж пошел-то ваш большой-ат брат
Во темные леса гулять,
Уж во те ли во дремучие,
Он куниц, лисиц стрелять,
Уж тех ли черных Соболев».
— «Ты невестка, невестушка!
Сноха, белая голубушка!
Да и где ж наш большой брат?
Мы сейчас только из лесу,
Не видали брата большего».
— «Деверья мои, деверья!
Уж вы мои два ясные сокола!
Как поехал-ат ваш большой брат
К Макарью на ярманку,
Со куницами, со лисицами,
Уж со теми со черными соболями».
— «Ты невестушка, невестка!
Сноха, бела наша голубушка!
Да и где ж наш большой брат?
Мы сейчас только с ярманки,
Мы теперь-то со Макарьевской,
Не видали брата большего!»
— «Деверья мои, деверья!
Уж как два ясные сокола!
Как пошел-то большой брат
Во зеленый сад гулять».
— «Ты невестка, невестушка!
Уж и нет в саду нашего брата большего.
Ты невестка, невестушка!
Сноха, бела наша голубушка!
Да и что у тебя во саду за рудица?»
— «Деверья мои, деверья!
Уж как два ясные сокола!
Белую рыбицу я чистила,
Во сад руду вылила».
— «Ты невестка, невестушка!
Сноха, бела наша голубушка!
Покажи нам белую рыбицу».
— «Деверья мои, деверья!
Уж как два ясные сокола!
Я от погреба ключи потеряла».
— «Ты невестка, невестушка!
Сноха, белая наша голубушка!
Приведем мы слесаря,
Приберем ключ к погребу».
— «Деверья мои, деверья!
Уж как два ясны мои сокола!
Вы берите саблю вострую,
Вы рубите мою голову:
Потеряла я вашего брата большего,
А своего друга любезного».
***
Причитание, или, по-другому, «причеть», «причет», «плач», «голошение», «вопль» — один из древнейших фольклорных жанров.
В известной ветхозаветной легенде рассказывается, как сыновья Иакова продали своего брата Иосифа в рабство, сказав отцу, что Иосиф погиб. «И разодрал Иаков одежды свои, и возложил вретище на чресла свои, и оплакивал сына своего многие дни».
«Илиада» Гомера кончается тризной троянцев по убитому Гектору.
В «Слове о полку Игореве» «Ярославна с утра плачет на стене города Путивля, причитая» по князю Игорю, не вернувшемуся из похода.
Причитания были важной частью самой жизни, ибо ими сопровождался, согласно древнейшим представлениям о мире, переход человека в другую жизнь. Эти представления запечатлелись в фольклорных формулах и сюжетах настолько прочно, что их легко увидеть даже в современных записях. Так, в одном из северных причитаний (см. ниже) говорится о том, как умерший сирота, встретившись на том свете с родителями, рассказывает им, что умирал радостно, ибо знал, что его «снаряжают к отцу, к матери». Сироту встречают «красны девушки, да всё подруженьки», ведут «ко белу столу да к украшеньицу», подают ему золотое обручальное кольцо. В другом причитании мать кладет сыну в правую руку белый платок, в левую — «расчесточку», чтобы он умывался да расчесывал кудри «для красной девушки да для милой жены». Тот безысходный трагизм, которым овеяна сейчас смерть близкого человека, изначально отсутствовал на похоронах: сознание древнего человека рисовало образ потустороннего мира, в который переселяется умерший.
В то же время плачи Иакова, Андромахи, Ярославны или вдовы солдата, убитого пулей из винтовки,— это плачи о своем трагическом одиночестве, на которое обрек их умерший. «На кого ты меня покинул?» — самый существенный вопрос для провожающего в последний путь, и, конечно, ритуальные формулы и сюжеты плачей были насыщены неподдельным горем (см. тот же мотив в свадебных и рекрутских причитаниях).
В древности ритуальные плачи исполняли и женщины и мужчины. Но, судя по записям фольклористов XIX—XX вв., причитания стали в конечном счете исключительно женским жанром. Обычно причитали близкие родственницы (жена, мать, сестра), но часто на похороны звали женщин, умевших оплакивать умерших с особенной выразительностью. Искусных плакальщиц ценили, ибо они, помимо знания самого обряда, умели импровизировать, сочетая традиционные народно-поэтические формулы с повествованием о конкретной трагической ситуации. Среди них встречались женщины очень талантливые, такие, как севернорусские крестьянки И. А. Федосова (1831—1899), Н. С. Богданова (1855—1937), А. М. Пашкова (1866—1948). Вообще причитания — наиболее приспособленный для импровизации жанр фольклора. Как сказала одна исполнительница причитаний: «Все причитают, что на ум придет. Сперва только <традиционное> начало, а потом всё, что приведется. Нет разбору, когда причитать. Только когда устанут — не причитают». [Обрядовая поэзия Пинежья. М., 1980, с. 132—133 (запись экспедиций 1970—1972 гг.)]
«Нет разбору, когда причитать» — это уже признак забвения традиционной ритуальности, ибо каждому из эпизодов похоронного обряда всегда соответствовали определенные причитания. В целом можно говорить о двух обширных группах плачей — похоронных, исполняющихся с момента смерти до возвращения с кладбища, и поминальных (на третий, девятый, двенадцатый, сороковой день после смерти; в годовщины и в поминальные дни на Масленице, на Пасху, в Семик и т. д.).
Первые похоронные причитания звучат сразу после смерти: умершего просят проснуться, заговорить, умоляют его простить все обиды, спрашивают, почему он покинул своих родных. Затем, когда в дом приходят родственники и соседи, плакальщица речитативом рассказывает им о том, как произошла смерть, какие предчувствия смерти были до этого. При вносе гроба — особый плач, в котором гроб сравнивается с домом, благодарят плотников и т. д. При выносе гроба из избы (всегда ногами вперед, иногда — через окно) — новые причитания, с сетованием на несчастную долю родственников покойного, с просьбами к соседям вспоминать его только добром, с вопросами о том, куда он «снарядился», «на кого покидает» живых. Затем — свои причитания после отпевания, по дороге на кладбище, при опускании гроба в могилу, над засыпанной могилой, при возвращении с кладбища. В настоящий раздел включен один из самых обширных среди известных цикл причитаний «Плач вдовы по мужу», записанный в 1867 г. от И. В. Федосовой известным фольклористом Е. В. Барсовым, а также несколько отдельных причитаний, записанных экспедицией МГУ в 1970—1972 гг. в Архангельской области.
Укатилося красное солнышко
За горы оно да за высокие,
За лёсушка оно да за дремучие,
За облачка оно да за ходячие,
За часты звезды да подвосточные!
Покидат меня, победную головушку,
Со стадушком оно да со детиною,
Оставлят меня горюшу горегорькую,
На веки-то меня да вековечные!
Некак ростить-то сиротных мне-ка детушек!
Будут по миру оны да ведь скитатися,
По подоконью оны да столыпатися,
Будет уличка ходить да не широкая,
Путь-дороженька вот им да не торнешенька.
Без своего родителя, без батюшка
Приизвиются-то буйны на них ветрушки,
И набаются-то добры про них людушки,
Что ведь вольные дети безуненные,
Не храбры да сыновья растут безотние,
Не красны да слывут дочери у матушки!
Глупо сделали сиротны малы детушки,
Мы проглупали родительско желаньицо,
Допустили эту скорую смеретушку.
Мы не заперли новых сеней решётчатых,
Не задвинули стекольчатых околенок,
У ворот да мы не ставили приворотчичков,
У дубовыих дверей да сторожателей,
Не сидели мы у трудной у постелюшки,
У тяжела, крута складнего зголовьица,
Не глядели про запас мы на родителя, на батюшка,
Как душа да с белых грудей выходила,
Очи ясные с белым светом прощалися;
Подходила тут скорая смерётушка,
Она крадчи шла злодейка-душегубица,
По крылечку ли она да молодой женой,
По новым ли шла сеням да красной девушкой,
Аль калекой она шла да перехожею;
Со синя ли моря шла да всё голодная,
Со чиста ли поля шла да ведь холодная,
У дубовыих дверей да не стучалася,
У окошечка ведь смерть да не давалася,
Потихошеньку она да подходила
И черным вороном в окошко залетела.
Мы проглупали, сиротны малы детушки,
Отпустили мы великое желаньице!
Кабы видели злодийную смеретушку,
Мы бы ставили столы да ей дубовые,
Мы бы стлали скатерти да тонкобраные,
Положили бы ей вилки золоченые,
Положили б востры ножички булатные,
Нанесли бы всяких ествушек сахарниих,
Наливали бы ей питьица медвяного,
Мы садили бы тут скорую смеретушку
Как за этыи столы да за дубовые,
Как на этыи на стульица кленовые,
Отходячи бы ей низко поклонялися
И ласково бы ей тут говорили:
«Ай же ведь скорая смерётушка!
От господа распятого, знать, создана,
От владыки на сыру, знать, землю послана
За бурлацкима удалыма головушкам!
Ты возьми, злодей скорая смерётушка,
Не жалею я гулярна цветна платьица;
Ты жемчужную возьми мою подвесточку,
С сундука подам платочки левантеровы,
Со двора возьми любимую скотинушку.
Я со стойлы-то даю да коня доброго,
Со гвоздя даю те уздицу тесмяную,
Я седёлышко дарю тебе черкасское,
Золотой казны даю тебе по надобью!
Не бери только надежноей головушки,
Не сироть только сиротных малых детушек,
Не слези меня, победноей головушки!»
Отвечала злодей скорая смерётушка:
«Я не ем, не пью в домах да ведь крестьянскяих,
Мне не надобно любимоей скотинушки,
Мне со стойлы-то не надо коня доброго,
Мне не надо златой казны бессчётноей,
Не за тым я у владыки-света послана!
Я беру да, злодей скорая смерётушка,
Я удалые бурлацкие головушки.
Я не брезгую ведь, смерть да душегубица,
Я ни нищиим ведь есть да ни прохожиим,
Я не бедныим не брезгую убогиим».
Тут спроговорит вдова благочесливая:
«Видно, нет того на свете да не водится,
Что ведь мертвые с погоста не воротятся,
Хоть не дальняя дорожка,— безызвестная,
Не лесные перелески — мутарсливые.
Глупо сделали сиротны малы детушки —
Не сходили мы во улички рядовые,
Не дошли да мы до лавочки торговыя,
Не купили лист бумаженьки гербовыя,
Не взыскали писарев да хитромудрыих,
Не списали мы родителя-то батюшка
На портрет да его бело это личушко,
На эту на гербовую бумаженьку
Его желты бы завивные кудерышки,
Его ясно развеселое бы личушко,
Прелестны бы учтивые словечушки,
Велико бы родительско желаньицо!
Как подрастать станут сиротны малы детушки,
По сеням да станут детушки похаживать,
Из окошечка в окошечко поглядывать,
На широкую на уличку посматривать;
Приходить стане разливная красна веснушка,
Повытают снежечки со чиста поля,
Повынесе ледочки со синя моря,
Как вода со льдом ведь есть да поразойдется,
Быстры риченьки с гор да поразбльются,
Протекут да ведь мелки малы риченьки
Во это в океян да сине морюшко,
Как пойдут наши суседи спорядовые
На трудну на крестьянскую работушку,
Будут пахари на чистыих на полюшках,
Севцы да на распашистых полосушках,
Малы детушки на мать станут поглядывать,
Сироту да меня, вдовушку, выспрашивать:
«Ты послушай, сирота же вдова матушка!
Уже где да есть родитель-то наш батюшка?
Тут я б выняла гербовый лист-бумаженьку,
Показала бы сердечным малым детушкам!
Еще скажут-то сиротны малы детушки:
«Кто же пойде на распашисты полосушки?
Как у нас да ведь, родитель наша матушка,
Нету пахаря на чистыих полосушках,
Сенокосца на луговых нету поженках,
Рыболовушка на синем нет Онегушке!»
Тут я спахнуся, кручинна вся головушка,
За свою да за надежную сдержавушку.
Ушибать стане великая тоскичушка,
Унывать стане ретливое сердечушко:
Да как рость-то сиротных малых детушек?
Обращаясь к соседям, вдова падает им в ноги и продолжает:
Поклоню да свою буйную головушку,
Покорю свое печальное сердечушко
Я со этой вышины да со сырой земли,
Своим милым спорядовыим суседушкам:
«Не откиньте-тко вдову вы бесприютную
Со обидныма, сиротныма детушкам,
Да вы грубым словечком не обидьте-ткось,
Да вы больным ударом не ударьте-ткось!
Как пойдут мои сиротные к вам детушки
По вашему крыльцу да по перёному,
Не заприте-тко новых сеней решетчатых,
Допустите в тепловито свое гнездышко,
Ко дверям да вы на дверную на лавочку,
Да вы милостину им тут сотворите-тко,
Сиротам моим бессчастным малым детушкам,
Вы на добрые дела их научите-ткось!»
Как допреж сего, до этой поры-времечка
Была в живности любимая семеюшка,
Маломошному суседу не корилася,
Была гордая ведь я да непоклонная,
Я с суседями была да несговорная!
Не начаяла я горя, не надиялась,
Что разлукушки с законной со державушкой,
Что останусь, сирота — вдова бессчастная,
Я со этой станицей неудольноей,
Со малыма, сердечныма детушкам!
Как жила я с надежной головушкой,
Была счастлива ведь я да всё таланная;
Вдруг, знать, счастье то суседы обзавидали.
Добры людушки меня да приобаяли,
Черны вороны талан, знать, приограяли,
Видно, участь ту собаки приоблаяли!
Как по моему великому несчастьицу
Тут проклятая злодийка-бесталанница
Впереди меня злодийка уродилася,
Впереди меня в купели окрестилася.
Как жила я у желанных родителей
Во своем да я прекрасном девичестве,
Изнавешена была я цветным платьицом,
Изнасажена была я скатным жемчугом.
Мои милые, желанные родители
Тут повыбрали судимую сторонушку,
Мне по разуму млада сына отецкого;
Отпущали на судиму как сторонушку,
Отдавали за млада сына отецкого,
Знать, не участью-таланом награждали,
Знать, великиим бессчастьем наделяли!
Уж как это зло великое бессчастьицо
Впереди меня злодейно снаряжалося,
На судимую сторонушку справлялося,
Во большом углу бессчастьицо садилося,
Впереди да шло бессчастье ясным соколом,
Позади оно летело черным вороном!
Впереди оно, бессчастье, не укатится,
Позади оно, злодийно, не останется,
Посторонь оно, злодийно, не отшатится!
Кругом-около бессчастье обстолпилося,
Всем беремечком, злодийно, ухватилося
За могучие оно да мои плечушки!
При выносе покойника вдова вопит:
Не спешите-ткось, спорядные суседушки,
Вы нести мою надежную семеюшку
Со этого хоромного строеньица!
Ты прощайся-ко, надежная головушка,
С этым добрым хоромным строеньицом,
Со малыма сердечныма детушкам,
Ты со этой-то деревней садовитою,
Ты со волостью этой красовитою,
Ты со этыма спорядныма суседушкам!
Вы простите, спорядовы вси суседушки,
Мою милую, надежную семеюшку,
Вы любимую законную сдержавушку
Во всех тяжкиих его да прегрешеньицах
Сесветным его да всё живленьицом.
Вы не спомните, спорядные суседушки,
Уж вы злом его не спомните-тко, лихостью!
Затем, обратившись ко вдове-соседке, если она оказывается при этом, продолжает:
Я гляжу-смотрю, печальная головушка,
На тебя смотрю, спорядную суседушку,
На тебя да я, вдову благочесливую!
Отдали ходишь, суседушка, туляешься,
Со мной на речи, победнушка, не ставишься,
На сговор со мной, печальна, не сдаваешься,
Видно, в живности надежная головушка,
Ты в прохладноей живешь, да видно, жирушке.
А если есть дети — прибавляет:
Знать, не ростишь ты сиротных малых детушек,
Видно, нет в сердце великой кручинушки,
Нет обидушки в ретливом, знать, сердечушке!
Не попустишь ты, суседушка, зычен голос,
Ни умильного, складного причитаньица,
Знать, боишься ты великого бессчастьица,
Уж какого е злодейна бесталаньица!
Знаю-ведаю, кручинная головушка,
Про твое да горегорькое живленьице:
Ведь ты ростишь-то сиротных также детушек,
Во маетной, во бобыльской ростишь жирушке!
Не одны родители хотя нас отродили,
Одным участью-таланом наделили!
Да ты слушай же, бессчастная суседушка,
Хоть головушка твоя да безначальная,
Сердечушко твое да беспечальное;
Мы с тобой, да свет спорядная суседушка,
Во бессчастный день во пятницу засияны,
В бесталанный день во середу вспорожены;
Как во ту пору родитель спородила,
Когда кузнецы во кузницах стояли,
Часовые на часы да прибиралися,
Как булат это железо разжигали,
Как железны эти обручи ковали
На наши на бессчастные сердечушка,
На нашу на победную утробушку.
Да ты слушай же, горюша бесприютная!
Кабы знала ты, спорядная суседушка,
Про мою да про велику бы невзгодушку,
Про эту бы несносную обидушку!
Как сегодняшним господним божьим денечком
Без воды да резвы ножки подмывает,
Без огня мое сердечко разгоряется,
Ум за разум у бессчастной забегает,
Буйна голова без ветрышка шатается!
Если станут унимать, вдова вопит:
Дайте волюшку, спорядные суседушки!
Не жалейте-тко печальноей горюшицы,
Не могу терпеть, победная головушка,
Как долит тоска, великая тоскичушка!
Со кручинушки смерётушка не придет,
Со кручинушки душа с грудей не выдет,
Мое личушко ведь есть да не бумажное!
День ко вечеру теперь да коротается,
Леса к зени-то теперь да приклоняются,
Красно солнышко ко западу двигается,
В путь-дороженьку надежа снаряжается,
Сирота бедна вдова да оставляется
Со бессчастною со станицей детиною!
Подойдите-тко, сиротны малы детушки,
Вы ко этоей колоде белодубовой,
Вы ко спацливу родителю ко батюшку!
Вы спросите про великое желаньице —
Вам ведь в ком искать великого желаньица
И ласковых прелестныих словечушек?
Уже так мне-ка, победноей, тошнёхонько!
Путь-дороженька теперь да коротается,
Вси отцы-попы духовные сбираются,
Оны божии-то церквы отпирают,
Оны божии-то книги отмыкают,
Воску ярого свечи да затопляются,
Херувимские стихи тут запеваются!
Соседка отвапливает:
Ты послушай же, спорядная суседушка,
Что ведь я скажу, кручинная головушка!
Тебе времечко, суседушка, выспрашивать
Про мое да про победное живленьицо.
Мне и в вёшной день кручинушки не высказать,
Мне в осеннюю неделюшку не выпомнить;
Этой злой да всё вдовиноей обидушки
Мне на вёшной лед досадушки не выписать,
Хитромудрым писарям да им не вычитать.
Как другой живу учетной долгой годышок,
Как я рощу-то сиротных малых детушек,
Накопилося кручинушки в головушку,
Всё несносныя тоскичушки в сердечушко;
У меня три поля кручинушки насияно,
Три озерышка горючих слез наронено.
Во победноем сиротскоем живленьице,
Во бобыльной во сиротской живу жирушке,
За бобыльскиим столом да хлеба кушаю,
Я не знаю же, победная головушка,
Кое день, кое темная е ноченька,
Кое светлое Христово воскресеньицо.
Мы с тобой, моя спорядная суседушка,
Перед господом владыкой согрешили, знать;
Видно, тяжкого греха да залучили!
Мы в воскресной день во церковь не ходили,
Мы молебенов, горюши, не служили
Как пречистой, пресвятой да богородице,
Мы не ставили свечи да всё рублевые,
Мы не клали пелены да всё шелковые,
От желаньица мы богу не молилися,
От усердия владыку не просили мы
Про своих да про законныих сдержавушек,
Чтобы господи дал доброго здоровьица,
Он наставил бы им долгого бы вёкушку.
Знать, за наше за велико прегрешеньицо
Дал им господи тяжело неможеньицо,
Прислал господи сам скорую смеретушку.
Укоротал господь долгой-то им вёкушко,
Обсиротил нас, победныих головушек,
Без своих жить без законныих сдержавушек!
Да как ростить-то сиротных малых детушек?
Надо поскоки держать да горносталевы,
Поворотушки держать да сера заюшка,
Надо полет-то держать да соловьиной;
Наб на лавочке горюшам не посеживать,
Наб за прялочкой сажёнки не дотягивать,
У дубовой надо грядки не постаивать.
Уж как ростить-то сиротных малых детушек
Резвы ноженьки у нас да всё притопчутся,
Белы рученьки у нас да примахаются,
Сила могуча во плечушках придержится,
Без морозушку сердечко прирастрескает.
Как живучи без законноей сдержавушки,
Принакопится злодийской тут кручинушки —
Не высказывай во добрые во людушки!
Ты повыбери слободну пору-времечко,
Ты выдь-ко там ко быстроей ко риченьке,
Сядь, победнушка, на крутой этот бережок,
Прибери да неподвижной синий камешок;
Тут повыскажи обидную обидушку,
Рути слезушки, горюша, в быстру реку;
Камышок от рички не откатится,
В добры люди кручина не расскажется,
Не узнают того добрые-то людушки.
Затем, обратившись к покойнику,
Соседка-вдова продолжает:
Мне-ка сесть было, печальноей головушке,
Мне ко этому спорядному суседушку!
Да ты слушай, спорядовой мой суседушко,
Да как сойдешь ты на иное живленьице —
На второе на Христово как пришествие,
Не увидишь ли надежноей головушки?
Ты поросскажи, спорядной мой суседушко,
Про мое да про несчастное живленьицо,
Про мое да сирот малых возрастаньицо!
Как во этых два учетных долгих годышка,
Прискудалась вся сиротная моя жирушка,
Разрешетилось хоромное строеньицо,
На слезах стоят стекольчаты околенки,
Скрозь хоромишки воронишки летают,
Скрозь тынишка воробьишечки падают;
Большака нету по дому — настоятеля,
Ко крестьянской нашей жирушке правителя;
Задернили вси распашисты полосушки,
Лесом заросли луговы наши поженки!
Ты поросскажи, спорядной мой суседушко,
Скажи низкое поклонно челобитьицо
От меня, скажи, печальной от головушки,
От сиротного от малого от дитятка!
Глупо сделала кручинная головушка,—
Не писала скорописчатой я грамотки,
Я не клала-то по праву тебе рученьку,
Ты бы снес ю на второе на пришествие!
Може, вольная была бы тебе волюшка
От этого владыки от небесного,
Може, с ду-другом суседушки свидались бы.
Вы на стретушку бы шли да ведь среталися,
Ты бы отдал скорописчатую грамотку!
На словах скажи ж, спорядной мой суседушко,
Ты про мое про бессчастное живленьицо,
Про бобыльную, сиротску мою жирушку.
У меня, да сироты нонь бесприютной,
Золотой казны на грех да не случилося;
Как по моему вдовиному несчастьицу
Были лавочки теперечко не отперты,
Нонь купцов, да всё во лавках не сгодилося,
Лист-бумаженьки в продаже не явилося,
Писарев да по домам-то не случилося!
Всё по моему несчастному живленьицу
Как у этых писарёв да хитромудрыих,
Отчего у их чернильницки скатилися,
Как чернила по столу да проливалися,
Лебединые пера да притупилися?
Как бессчетная была бы золота казна,
Писаря-то бы меня да не боялися,
Написали б скорописчатую грамотку!
Не утай, скажи, спорядной мой суседушко,
Моей милоей законноей сдержавушке:
Как после своей надежноей головушки
Я по земским избам да находилася,
У судебных-то мест да настоялася,
Без креста-то ведь я богу намолилася,
Без Исусовой молитовки накланялась,
Всем судьям, властям ведь я да накорилася.
После отпевания овдовевшая вопит:
Что стою, бедна горюшица, задумалась,
Чужих басенок, победнушка, ослухалась!
Дивовать да ведь будут мне-ка людушки:
Знать, на радости стою да на весельице,
Снаряжаю я законную сдержавушку
Как во жирную бурлацку во работушку!
Не в бурлакушки спущаю того вольные,
Не по эту золоту казну довольную;
Я гляжу-смотрю, печальная головушка,—
Перед Спасом-то свечи да догоряются,
Херувимские стихи да допеваются,
Божьи книги теперь да запираются.
Спасет бог да вас, отцы-попы духовные,
Спаси господи служителей церковныих,
Что послушали победную головушку —
Потрудились — шли во церковь во священную,
Что вы душеньку его да отпевали,
Телеса-то вы его да погребали!
Накрывают эту бедную головушку
Уже этоей доской да белодубовой,
Опускают-то во матушку сыру землю,
Во погреба его да во глубокие!
Ой, тошным да мне, победнушке, тошнёшенько!
Нонь я дольщица Никольской славной улицы,
Половинщица Варварской славной буявы,
Нонь я дольщица великоей кручинушки,
Половинщица злодийной я обидушки!
Мне куды с горя, горюше, подеватися?
Рассадить ли мне обиду по темным лесам?
Уже тут моей обидушке не местечко,
Как посохнут вси кудрявы деревиночки!
Мне рассеять ли обиду по чистым полям?
Уже тут моей обидушке не местечко —
Задернят да вси распашисты полосушки!
Мне спустить ли то обиду во быстру реку?
Загрузить ли мне обиду во озерышке?
Уже тут моей обидушке не местечко —
Заболотеет вода да в быстрой риченьке,
Заволочится травой мало озёрышко!
Мне куды с горя, горюше, подеватися,
Мне куды, бедной, с обидой укрыватися?
Во сыру землю горюше наб вкопатися!
Сиротать будут сиротны малы детушки,
Будут детушки на улочке дурливые,
Во избы-то сироты да хлопотливые,
За столом-то будут детушки едучие!
Станут по избы ведь дядюшки похаживать
И невесело на детушек поглядывать,
Оны грубо-то на их да поговаривать:
«Ох уж вольные вы дети, самовольные!»
Станут детушек-победнушек подергивать,
В буйну голову сирот да поколачивать.
У меня ж тут, у бедной у головушки,
У меня совьется тоска неугасимая,
Я взмолюсь да тут ко матушке сырой земле:
«Ты прими да меня, матушка сыра земля,
Схорони меня с сиротным малым детушкам!»
Когда умершего зароют, вдова припадает к земле и вопит:
Приукрылся нонь надежная головушка
Во матушку ведь он да во сыру землю,
В погреба ведь он да во глубокие!
Призарыли там надёжу с гор желтым песком,
Накатили тут катучи белы камешки!
Прозабыла я, кручинная головушка,
Доспроситься у надежной у державушки:
Когда ждать в гости любимое гостибищо?
Во полночь ли ждать по светлому по мисяцу,
Али в полдень ждать по красному по солнышку?
Аль по утрышку да ждать тебя ранешенько,
Аль по вечеру да ждать тебя позднёшенько?
Не утай, скажи, надежна мне головушка;
Ухожу своих сердечных малых детушек
Я на эту на спокойну малу ноченьку,
С горя сяду под косевчатым окошечком,
Со обиды под туманное околенко,
Сожидать буду надежну тя головушку.
Покажись, приди, надежная головушка,
Хоть с-под кустышка приди да серым заюшком,
Из-под камышка явись да горносталюшком!
Не убоюсь, бедная кручинная головушка,
Тебя стричу на крылечике перёноем,
Отворю да я новы сени решётчаты,
Запущу да в дом крестьянску тобя жирушку.
Ты по-старому приди да по-досюльному,
Большаком ты в дом приди да настоятелем.
Видно, нет того на свете да не водится,
Что ведь мертвые с погоста не воротятся,
По своим домам оны да не расходятся,
Едина стоит могилушка умершая!
У меня да у печальной бы головушки
Кабы было золотой казны по надобью,
Я бы наняла ведь плотничков-работничков,
Я бы сделала кивоты белодубовы
Я на эту на могилушку умершую,
Чтобы белыим снежком не заносило бы,
Частым дождичком могилы не залило бы,
Мурава трава на ней тут вырастала бы,
Всяки-разные цветочки расцветали бы!
Я бы почасту туда стала учащивать.
Я бы подолгу ведь там стала усеживать!
У меня, да как печальной бы головушки,
В полном возрасте сердечны были детушки,
Они б ставили кресты животворящие
На этой бы могилушке умершеей,
На родителя-кормильца света батюшка.
Возвратившись с погоста, вдова останавливается у крыльца своего дома и рыдает, причитая:
Я приехала, печальная головушка,
Я от этой церкви божьей посвященной,
Я со этой могилушки умершей,
Там оставила любимую семеюшку,
Я во матушке оставила сырой земле!
Нонь гляжу-смотрю, печальна горепашица,
Я на это на хоромное строеньицо,
Повону — стоит палата грановитая,
Понутру — стоит тюрьма заключевная,
На слезах стоят стекольчаты околенки,
При обидушке косевчаты окошечка,
Отшатилося крылечко перёное
От этого хоромного строеньица,
Разрешетились новы сени решетчаты;
Мне нельзя пройти, кручинной головушке,
Во это хоромное строеньицо!
Повзыщу пойду любимую семеюшку
Я по этому хоромному строеньицу,
На этом ли сарае колесистом,
Во этом ли дворе я хоботистоем —
Не залагат ли он ступистой лошадушки,
Не поезжат ли во темны леса дремучие?
Не могу найти, печальная головушка!
Вы сжалуйтесь-ко, спорядные суседушки,
Засмотрите-тко печальную головушку,
Не покиньте сироту вы горегорькую
Со сердечныма малыма детушкам!
Сирота ведь я, горюша бесприютная,
Нонь позябну я холодной, студеной зимой,
Нонь помучусь я голодной смерётушкой;
Нигде нету-то талой талиночки,
Ни в ком нету мне великого желаньица:
Как-то жить буде печальной мне головушке?
Если молода:
Не порой да моя молодость прокатится,
Голова моя не вовремя состарится!
Надо жить бедной горюшице умиючи,
По уличке ходить надо тихошенько,
Буйну голову носить надо низешенько,
Наб сердечушко держать мне-ка покорное
Ко тыим суседам спорядовыим,
Не обидели б сиротной молодой вдовы!
Соседка к молодой вдове:
Не неси гневу, кручинная суседушка,
На меня ты, на приближную свою подружку,
Что придам тебе духовна ума-разума
В бесталанную твою да я головушку!
Ты послушай, хотя ж причеть нехорошая,
Ты воспомни, хоть наказы нелюбимые:
Как посли своей любимой семеюшки
Затюремничкой ведь ты да не насидишься,
Прозабудешь всю великую кручинушку,
Пооставишь всю злодийную обидушку!
Не носи да свое цветное ты платьицо,
Не держи да ты любимой покрутушки,
Будут зариться ведь многи столько людушки,
Приласкаться-то удалы станут молодцы,
Будут ласково тебя да уговаривать,
Что возростим мы сердечных твоих детушек,
Воспитать тебя мы будем, мать безмужнюю!
Не окинься, бедная вдовушка молодая,
Ты на этых на удалых добрых молодцев,
На баску их молодецкую походочку,
На их цветно ты гулярное на платьицо!
Не окинься на красу-басу с угожеством,
Ни на желтые, завивные кудерышки.
На учливу, чваковиту поговорюшку,
Не прикинься к ихным ласковым словечушкам!
Живут ласковы словечушки обманчивы
И прелестной разговор их да надсмечливой;
С уму с разуму оны тебя повыведут,
Ты терпеть будешь, печальна, худу славушку!
Не честь-хвала тебе буде вдовиная
Красоту сменять, победна, на бесчестьицо,
Свой тот разум на великое безумьицо!
Тут не хлебушки тебе да не надиюшка,
Твоим детушкам ведь тут не приберёгушка,
Еще слухай-ко, кручинная головушка:
Как пройдет худа слава нехорошая,
Тут отрёкнется порода именитая,
Не потужат по победной твоей бедности,
Говорить да станут сродчи-милы сроднички:
«Эка вольная вдова да самовольная,
За шальством пошла она да за безумьицом,
Много суровьства стало — больше удали!
Без своей да без надежной головушки
Стала хорошо ходить да одеватися,
Стала добела она да намыватися,
Уж как речь стала у ей не постатейная,
Разговорушки у ей да нехорошие».
Ты послушай-ко, кручинная головушка,
Хоть хорошо да скажут люди — не дарить их стать!
Будет грубо тебе скажут — не бранить их стать!
Всё за благо ты, горюша, принимать будешь,
Небылицу ты, горюша, да напрасницу!
Как о светлом Христове воскресеньице,
О владычном ли господнем божьем праздничке
Хоть пойдешь ты во церковь посвященную,
Пустословье про тебя как река бежит,
Напрасничка ведь е как порог шумит,
Говорят да бают люди потихошеньку,
Что не господу пошла богу молитися,
За гульбой пошла она да за гуляньицем,
По подруженькам пошла да нехорошиим!
Во глаза да недоростки посрекаются,
Что гулять да от сердечных ходит детушек.
Ты послушай-ко, кручинная головушка,
Ты оставь да свои прежние гуляньица,
Забывай да свое прежне доброумьицо,
Не смеши да многих добрых столько людушек,
Не бесчести свое род-племя любимое,
Худой славы на тебя бы не наздынули,
В чистом поле бы вороны не награялись!
Ими совесть ты во белом своем личушке,
Стыд-бесчестьице во ясных держи очушках,
Весела ходи, горюшица, не смейся-тко,
При тоскичушке ты будь, слезно не плачь, бедна.
Еще слухай-ко, кручинная головушка,—
Будешь жить да без надежной как семеюшки
Во сколотной, во маетной этой жирушке,
Не клони да в сон ты буйноей головушки,
Ты по утрышку вставай, не засыпайся-тко,
Не велико хоть крестьянство — управлять надо!
Ходи к добрым ты людям на беседушку,
Посоветуй о крестьянской о работушке.
Тут крушить будет ретливое сердечушко,
Хоть ты выйдешь ко спорядным суседушкам.
На раздий да ты великой кручинушки,
Спамятуешь меня, бедную-победную,
Ты воспомнишь мою причеть нехорошую,
Тебе слюбятся наказы нелюбимые!
На другой день, приближаясь к погосту, вдова вопит:
Слава богу теперь да слава господу!
Путь-дороженька теперь скороталася,
Друг могилушка в глаза да показалася.
Постою, бедна горюша, нонь подумаю,
Умом-разумом, горюша, посмекаюся —
Пришло три пути широких, три дороженьки:
Уж как первый путь-широкая дороженька
Во улички она да во рядовые,
Во лавочки она да во торговые;
Как другая путь-широкая дороженька
Во церковь эту божью посвященную;
И как третья путь-широкая дороженька
На эту на могилушку умершую,
Ко моей она надежной головушке.
Мне во улички ль пройти да во рядовые,
Аль во лавочки пройти мне во торговые?
Я вдова теперь е да молодешенька,
Ум тот разум во головушке глупешенек.
Как во лавочках купцы стоят молодые,
На словах оны, купцы, да ведь учёные,
На лицо оны ведь е да все ласковые,
Как на двух оны словах да приобают,
На учливыих речах да приласкают;
На сговоры тут, горюшка, приокинуся,
На молодыих купцов как приобзарюся,
Позабуду тут любимое гостибищо;
Подивуют мне-ка добрые молодушки:
«Позабыла нонь сердечную головушку,
Видно, нет в сердце великой кручинушки!»
Я пройду лучше во церковь посвященную,
Я поставлю там свечу да всё рублевую,
Попрошу да там попов-отцов духовных,
Сослужили бы обидню полуденную,
За обидинкой молебенок пропели бы,
Оны господу-то богу помолились бы,
Возвращусь да с божьей церкви посвященныя
Я на эту на могилушку умершую.
Край пути нашла, горюша, перепутьицо,
Край дороженьки любимое гостибищо.
Нонь раздумалась печальная головушка:
Я вночесь да спала темной этой ноченькой,
Прилетали перелетны малы птиченьки;
Малы птиченьки летели-то незнамые,
Прилетал да этот мелкой соловеюшко,
Друга птиченька — орел да говорючий.
Соловеюшко садился под окошечко,
Как орел да эта птица на окошечко,
Соловей стал потихошеньку посвистывать
Как орел да жалобнёнько выговаривать.
Оны тоненьким носочком колотили,
Человечьим оны гласом прогласили,
От крепка сна меня тут разбудили
И в потай мне-ка, победной, говорили:
«Ай же, стань-ко ты, вдова, да пробудися,
От крепка сна, бессчастна, прохватися!
Ты спахнись да за надежную головушку,
Ты справляйся во любимое гостибище!
На сегодняшний господень божий денечек
Тебя ждет в гости любимое гостибище —
Твоя милая надежная головушка.
Там построено хоромное строеньицо —
Прорублены решётчаты окошечка,
Врезаны стекольчаты околенка,
Складены кирпичны теплы печеньки,
Настланы полы да там дубовые,
Перекладинки положены кленовые,
Чтобы шла да ты, Горюша, не качалася,
Чтоб дубовая мостинка не сгибалася;
Порасставлены там столики точеные,
Поразостланы там скатерти всё браные,
И положены там кушанья сахарные,
И поставлены там питьица медвяные,
Круг стола да ведь всё стульицо кленовое,
У хором стоит крылечко с переходами.
Сожидат тебя, надежная головушка!»
От крепка сна, горюша, пробудилася,
Я за мелких этых птиченек хватилася,
Я вдовиным своим разумом сдивилась:
Что за чудушко-то мне да причудилося,
Что за дивушко-то мне-ко предъявилося?
Мне во снах ли то, горюше, показалося?
Наяву ли то, горюше, объявилося?
Тут скоренько я с кроваточки ставала,
Тут со радости слезами обливалась,
Со досадушки кручиной вытиралась.
Тут издула огонечки муравейные,
Затопляла я кирпичну свою печеньку,
Скоро стряпала стряпню я суетливую,
Скоро ладила обеды полуденные,
Я сравлялась во любимое гостибище.
Шла путем да как широкой дороженькой,
Все колоденки в обиды припинала,
Со кручины башмачёнки притоптала,
Приходила тут к могилушке умершей.
Обманул да меня малой соловеюшко,
Облукавил ведь орел да говорючий:
Не поставлено хоромное строеньице,
Един крест стоит ведь тут животворящий,
Едины лежат катучи сини камешки!
Мне-ка систь, бедной, горюше, пригорюниться.
Мне припасть да ко могилы, приголубиться,
Воскликать да мне надежу — не докликаться!
Я просить буду, победная головушка,
Я пречисту, пресвятую богородицу,
Я этого владыку-света истинного,
Чтобы буйны дал он ветры, неспособные.
Вийте буйны, вийте ветры, столько ветрушки!
Со божьих церквей вы глав да не роните-тко,
Со домов да желобов вы не снимайте-тко,
На синем море волны да не давайте-ткось,
Кораблей больших ведь вы не разбивайте-ткось,
Вы удалыих голов не потопляйте-тко!
Столько вийте-тко вы, буйны ветероченьки,
На эту на могилу на умершую!
Раскатите-тко катучи белы камешки,
Разнесите-тко с могилушки желты пески!
Мать сыра земля теперь да расступилась бы,
Показалась бы колода белодубова!
Распахнитесь, тонки белы саватиночки!
Покажитесь, телеса мне-ка бездушные!
Пришли, господи, ты ангелов-архангелов,
Протрубили бы во трубы золоченые,
Они вздернули бы воздухи спасеные!
Вложи, господи, ведь душу во белы груди.
Ему зреньицо во ясные во очушки,
Ум тот разум-от во буйную головушку,
Как речист язык в уста да во сахарние,
Ему силушку во резвые во ноженьки,
Как могутушку в могучи его плечушки,
Как маханьицо — во белы его ручушки!
Да ты стань-восстань, надежная головушка,
На свои да стань могучи резвы ноженьки,
Сотвори да ты Исусову молитовку,
Да ты крест клади, надежа, по-ученому,
Да ты сдей со мной доброе здоровьицо,
Воспроговори единое словечушко!
Ты спроси да у победной у головушки
Про мое да ты вдовиное живленьицо!
Не дай, господи, на сём да на белом свете
Без тебя жить, без надежноей головушки,
Мне со этыма со братьям богоданныма!
Не по силушкам крестьянска мне работушка!
Всё не трудницей у них я, не работницей!
Как сегодняшним господним божьим денечком,
Знать, разгневалась надежная головушка.
Я не почасту к тебе да ведь ухаживаю,
Я не подолгу, горюшица, усеживаю!
Видно, долго я к тебе да собиралася,
Я у братьицов еще утрось подавалася,
У ветляныих нешуток домогалася!
Как гордливые ветляные нешутушки
Мне-ка с грубости, горюшице, сказали,
Не с веселья светы братцы отвечали:
«Недосуг идти в любимо во гостибище —
Постановится крестьянская работушка!»
Я того, бедна вдова, да не пытаюча,
Я с горючима слезами придвигалася,
Понизёшеньку я братцам поклонялася,
Не надолго поры времечка давалася,
На един столько господен божий денечек!
Светы братьица мои да сжаловалися,
Оны ласково меня да приласкали,
Тут спустили во любимо во гостибище.
Хоть в гостях бедна горюша побывала,
Не убавила кручинушки — прибавила.
Как сегодняшним господним божьим денечком
Как я шла да путем — широкой дороженькой,
Всё я думала победным буйным разумом,
Угощусь да у любимой у семеюшки,
Я подумаю-то крепкой с ним ведь думушки,
Пораздию тут великую кручинушку!
На глаза ко мне, мой свет, да ты не явишься,
На сговоры мне, победной, не сдаваешься,
Видно, нет тебе там вольной этой волюшки,
Знать, за тридевять за крепкима замками,
Сторожа стоят ведь там да всё не стареют,
Как булатние замки да всё не ржавеют;
Видно, век мне-ка, горюше, не видать буде,
Видно, на слыхе, победной, не слыхать буде
Про свою да про надежную головушку!
Мне пойти было, кручинноей головушке,
Мне спросить еще, победноей горюшице,
У своей-то у законной у сдержавушки:
«Где работушка, победной, работать мне-ка?
Где век-от горюше коротать буде?
У твоих ли мне у братцов у родимыих,
Али выдти на родиму взад на родину?»
Пораздумаюсь, победная головушка:
Мне не гостьицей на родинке гостить буде!
Я от бережка, горюша, откачнулася,
Я ко другому, победна, не прикачнулась!
Как поели тебя, надежная головушка,
Я не знаю-то, победна горепашица,
Кое день, кое темная е ноченька,
Кое светлое Христово воскресеньицо,
Аль владычной е господень божий праздничек.
По приходе домой около дверей вопит:
Вы послушайте-тко, братцы богоданные,
Не заприте-тко новых сеней решетчатых,
Не задвиньте-тко стекольчатых околенок,
Допустите до хоромного строеньица!
Вы возьмите-тко победную головушку,
Вы во двор меня, горюшицу, коровницей,
Вы во зимное гумно да в замолотчики,
Вы во летные меня да во работники.
Золотой казны вы мне да не платите-ко,
Только грубыим словечком не грубите-тко,
К дубову столу меня да припустите-ко,
Не обидьте вы печальную головушку!
Не прошу да я, победна горепашица,
Со полосыньки у вас да я долиночки,
Не со поженки у вас да я третиночки,
Половины со хоромного строеньица
И не паю со любимоей скотинушки.
Я о том прошу, победная головушка:
Вы обуйте столько резвы мои ноженьки,
Вы оденьте столько белы мои плечушки,
Вы подобрите победную головушку!
Обращаясь к детям, продолжает:
Стань, послушай, мое стадушко детиное,
Кругом-наокол желанной своей матушки!
Я в гостях была, победная головушка,
Во гостибище у вашего у батюшки,
Я челом била ему да низко кланялась,
Перепалась я, победна, в горючих слезах,
Зовучи да в дом-крестьянску его жирушку.
Оттошна долит великая обидушка,
Порастрескалась бессчастная утробушка!
Он не сдиял со мной доброго здоровьица,
Не спроговорил единого словечушка,
Не спахнулся за сердечных своих детушек!
Не надия на родителя на батюшку!
Приубрался свет надежная головушка
К красну солнышку на приберегушку,
К светлу месяцу на придрокушку!
Хоть обкладена могилушка сырой землей,
Заросла эта могила муравой травой!
Из живого мертвой станется,
Из мертва живой не сбудется!
Уж вы подьте ко кокоше горегорькоей,
Я прижму вас ко ретливому сердечушку,
Пораздию тут великую кручинушку!
Дал бы господи талану вам бы, участи,
Не покинули б сиротной вашей матушки.
Всё при древней при глубокой меня старости!
Буде жизнь да долговека моя продлится,
Душа грешная моя да проволочится.
Еще слушай, мое стадушко детиное!
Да как шла я путем — широкой дороженькой.
Всё горючима слезамы уливалася,
Злой великоей кручиной утиралася,
Я на стретушке людей не узнавала;
Приходить стала к крылечику перёному,
На доспрос взяли суседи спорядовые:
«Да ты где была, вдова благочесливая?
Что томным идешь суседушка томнёшенька?
Что заплаканы победны твои очушки?
У породушки была, знать, именитой?
Знать, за гостьицу тебя не почитали?
Знать, обидушкой твоей да убоялись?»
Унимать стали победну, уговаривать,
Мне про вас, да милых детушек, рассказывать:
«Как сегодняшним господним божьим денечком
Прискучали вси сиротны твои детушки,
Сожидаючи родитель тебя матушку!
Выходили на крылечико перёное,
Выбегали на прогульную на уличку,
Всё глядели во раздолье во чисто поле,
На широку путь-дорожку колесистую;
Все приплакались сердечны твои детушки:
«Уже где-то есть родитель наша матушка,
Да куды она, родитель, подевалася?»
Без ума ответ держала
Тут спорядным я суседушкам:
«Спасет бог вам, спорядовые суседушки,
Что спахнулись за сердечных моих детушек,
Сжаловались до обидноей головушки!
Я у синего была славна Онегушка,
Я у пристаней была да корабельныих,
Я глядела всё, обидная головушка,
Я во летную во теплую сторонушку —
Виют витрышки сегодня полегошеньку,
Корабли идут по морю потихошеньку,
Пекё солнышко теперь да жалобнёшенько.
Всё я думала победным своим разумом,
Как не едет ли любимая семеюшка
Корабельщичком на синем на Онегушке
Он со этыим товаром заграничныим?
Уже тут у мня, у бедной у головушки,
Расходилася обида в ретливом сердце,
Разгорелася бессчастная утробушка!
Тут я грохнулась, горюша, о сыру землю,
Быв как дерево свалило от буйна ветра».
Если дети находятся в заработках или в военной службе и вообще где бы то ни было на чужой стороне, то вдова так причитает на могиле своего мужа:
Я путем иду широкоей дороженькой.
Не ручей да бежит быстра эта риченька,
Это я, бедна, слезами обливаюся;
И не горькая осина расстонулася,
Эта зла моя кручина расходилася.
Тут зайду да я, горюшица победная,
По дорожке на искат гору высокую
Край пути да на могилушку умершую.
Припаду да я ко матушке сырой земле,
Я ко этой, победна, к муравой траве,
Воскликать стану, горюша, умильнешенько:
«Ой, развейся, буря-падара!
Разнеси ты пески желтые!
Расступись-ко, мать сыра земля!
Расколись-ко, гробова доска!
Размахнитесь, белы саваны!
Отворитесь, очи ясные!
Погляди-тко, моя ладушка,
На меня да на победную!
Не березынька шатается,
Не кудрявая свивается,
Как шатается-свивается
Твоя да молода жена!
Я пришла горюша-горькая
На любовную могилушку
Рассказать свою кручинушку.
Ой не дай же, боже-господи,
Жить обидной во сирочестве,
В горегорькоем вдовичестве!
Приовиют тонки ветерки,
Обдождят да мелки дождички,
Осмиют да все крещеные,
Все суседы порядовые,
Все суседки, малы детушки!
Ой не дай же, боже-господи,
Как синя моря без камышка,
Как чиста поля без кустышка,
Также жить бедной горюшице
Без тебя да мила ладушка!
Как листочек в непогодушку,
Я шатаюсь на белом свете,
Как зеленая травиночка,
Сохну-вяну я кажинной день!
По чужим дальним сторонушкам
Разлетелись мои ластушки,
Все разбросаны-раскиданы
Да мои бессчастны детушки!
Хоть стоснется им сгорюнится
На чужой дальней сторонушке,
Не с кем горя пораздияти,
Не с кем горя поубавити,
Нет ни роду, нет ни племени,
Ни тебя, родитель-батюшка,
Ни меня, желанной матушки!
Охти мне да мне тошнешенько!
Невмоготу пришло горюшко,
Надломило мою силушку!
Ой вы люди, люди добрые,
Вы возьмите саблю вострую,
Вы разрежьте груди белые,
Посмотрите на ретливое!
Как ретливое сердечушко
Позаныло-позаржавело
У меня, бедной горюшицы,
Живучи без своей ладушки!
Охти мне да мне тошнешенько!
Невмоготу пришло горюшко,
Надломило мою силушку!»
Наедине, когда стоскуется, рыдая, приговаривает:
Мне пойти было, кручинноей головушке,
Мне во эты мелкорубленые клеточки,
Мне-ко взять было ключи да золоченые,
Отомкнуть было ларцы да окованые,
Мне-ка вынять там жилеточки шелковые,
Мне-ка взять да столько цветно его платьицо
На свои мне-ка на белы эты рученьки,
Приложить было ко блеклому ко личушку,
Мне прижать было к ретливому сердечушку!
Тут присесть было к стекольчату окошечку!
Во руках держать да цветно его платьицо,
Поглядить да на восточную сторонушку,
Мне ко этой божьей церкви посвященной,
Поглядить да на путь — широку дороженьку,
Тут не идет ли то надежная головушка,
Не оденется ль во цветно он во платьицо,
Не пойдет ли ко владычному ко праздничку,
Не возрадуется ль ретливое сердечушко
У меня, да у победной у головушки!
Ты приди теперь, надежная головушка,
Единым теперь ведь я да единешенька
На сегодняшний господний божий праздничек.
Я приму тебя за гостюшка любимого,
Угощу тебя, желанную семеюшку!
Не могу дождать, кручинная головушка!
Кладу платьица на стопочки точеные,
Кругом-около, горюшица, похаживаю,
Я по цветному по платьицу подрачиваю.
Снаряжусь пойду, кручинная головушка,
Ко этому владычному ко праздничку.
Повзыскать пойду надежную семеюшку
Я во этыих толпах да молодецких;
Прибирать стану, постылая головушка,
Я по белому его да все по личушку,
Я по ясным его да ведь по очушкам,
Я по желтым по завивныим кудерышкам,
Я по возрасту, надежу, да по волосу,
По походочке его да по щепливой,
По говорюшке его да по учливой.
Не могу прибрать, кручинная головушка,
Не изо ста ведь я, да не из тысячи
Сопротив своей любимоей семеюшки!
Как пойтить мне ко владычному ко праздничку,
Подивуют мне-ка добрые ведь людушки,
Что забыла, знать, любимую семеюшку —
Все гулят да у владычныих у праздничков
Во любимой во снарядноей покрутушке,
Знать, приманиват удалых добрых молодцов,
Знать, на радости она да на весельице.
Нонько годушки пошли да все бедовые.
Как бессовестной народ пошел мудреной!
Пораздумаюсь, победная головушка,
Отложу да я, горюша, божьи празднички,
Буду господа-владыку ведь я знать,
Поминать стану любимую семеюшку,
Потоскую над косевчатым окошечком,
Я поплачу на брусовой лучше лавочке!
Знать, судьба моя, горюшицы, несчастная,
Горька участь-то моя, знать, бесталанная,
Видно, жить мне без надежной век семеюшки,
Знать, коротать мне, горюше, свою молодость!
Мне не дать спеси во младу во головушку,
Суровьства да во ретливое сердечушко,
Мне в веселый час, горюше, не смеятися,
Мне кручинной быть, горюшице, не плакать;
Светов братцев не гневить надо,
Богоданных сестриц да не сердить надо!
Я без ветрышка, горюша, нынь шатаюся,
На работушке, победна, призамаюся;
Надо силушка держать да мне звериная,
Потяги надо держать да лошадиные;
Столько живучи без милоей семеюшки,
Я со этой со великой со кручинушки
Я бы выстала на гору на высокую,
Со обиды пала в водушку глубоку бы;
Лучше матушка земля да расступилась бы,
Туды я, бедна горюша, приукрылась бы —
Тут не ржавело б ретливое сердечушко,
Тут не ныла бы бессчастная утробушка.
Получила я, победная головушка,
Нелюбимое словечико — вдовиное;
Как несчастноей вдовой да называют,
Бы холодноей водой да поливают!
Не радела бы, победная головушка,
Я народу бы, горюша, некрещеному
Во победном жить сиротском во вдовичестве!
Как поели твоей любимоей семеюшки
Уже шесть прошло учетныих неделюшек —
Мне-ка за шесть-то учетных кажет годиков!
Притрудилась на крестьянской я работушке,
У меня силушка теперь да придержалася,
С горя рученьки мои да примахалися,
Во слезах да ясны очи примутилися,
Добры людушки того да надивились.
День и ночь хожу на трудной на работушке,
Не в спокою тут ретливое сердечушко,
Не во радостях кручинная головушка,
Я во этой во великой во досадушке!
Я приду да со крестьянской как работушки,
Я по вечеру приду, бедна, поздешенько;
Вся в собраньице любимая семеюшка —
Светушки да тут все братцы богоданные
Со своима со любымыма семеюшкам,
Со сердечныма рожоныма со детушкам;
Как во светлую собрались оны светлицу,
Во столовую во нову оны горенку,
Круг стола сидят оны да круг дубового,
Оны пьют сидят теперь да угощаются.
Уж как я, бедна кручинная головушка,
Опришенна от любимой от семеюшки,
Отряхнулась я от светлой новой светлицы,
Отрешилась самоваров я шумячиих;
Не за чаем-то ведь я да угощаюся —
Я горючима слезама обливаюся,
Я крестьянскоей работой забавляюся!
Закреплю свое ретливое сердечушко,
Тут я ставлю им столы да всё дубовые,
Да я слажу им тут ужины вечерные,
Потихошеньку к дверям да подходить стану,
Я с-за тульица, с-за липинки поглядываю,
Из-за дверей да разговорушки держу;
Сговорю да светам братцам богоданныим:
«Скоро ль идете за стол да хлеба кушать?
Засвирипятся ветляны тут нешутушки
На меня, да на кручинную головушку:
«Что торопишься за ужину вечернюю?
Знать, спешишься на спокойну темну ноченьку?»
Оны искоса ведь вси тут запоглядывают,
Со всей лихостью оны да разговор держат:
«Не устали твои белые там рученьки;
Не работушку сегодня работала е,
За кудрявой деревиночкой стояла всё,
На красное солнышко поглядывала:
Скоро ль солнышко ко западу двигается,
Скоро ль красное за облако закатится,
Со работушки вдова да в дом пришатится?»
Им не в честь моя крестьянская работушка;
Потихошеньку, горюшица, похаживаю,
Все по этому хорошему строеньицу.
Вся усадится любима тут семеюшка
Как за стол да хлеба кушать,
Круг стола стану, горюшица, похаживать,
Приносить да стану ествушка сахарние,
Словно белка, на нешутушек поглядывать.
Один умной да мой братец богоданной
Он спроговорит единое словечушко:
«Ты, вдова, наша невестушка родимая,
Что похаживаешь, сноха наша любимая,
Ты садись-ко ведь за стол да хлеба кушать!
Тоже дольщичка ведь ты — да не подворница,
Ты участница участку деревенскому,
Ты ведь пайщица любимоей скотинушке,
Половинщица хоромному строеньицу!
Ты садись, бедна, за стол да хлеба кушать!»
Тут возрадуюсь, победная головушка,
Благодарствую я братцу богоданному:
«Спасет бог да светушка братца любимого
На твоем да на великом на желаньице,
На прелестных, на ласковыих словечушках!»
Тут за стол сяду, горюшица, смелешенько,
Я поем да тут, обидна, веселешенько,
Устелю да тут пуховы им перинушки,
Уберу я со стола да со дубового;
Тут я сяду под косевчато окошечко.
Успокоится любима вся семеюшка;
Быв великая вода тут разливается,
Под окном сижу — слезами обливаюся!
Тут не сном да коротаю темну ноченьку,
Я победным своим разумом смекаю всё.
Как наутро буде по ранному заутрышку
Разрядят ли на крестьянску хоть работушку.
В доброумьи ли ветляные нешутушки
Со спокойной станут темной оны ноченьки?
Уж я бедна кручинная головушка,
Быв упалой, как загнаной серой заюшкой,
По мостиночке с утра стану похаживать,
Я на светушков на братьицов поглядывать.
Стану спрашивать, кручинная головушка:
«Мне куда пойти на крестьянску на работушку?
На луга ли мне пойти ль да сенокосные?
На поля ли мне пойти да хлебородные?»
Разрядят да светы братцы богоданные.
Как пойду, бедна кручинная головушка,
Я на трудну на крестьянскую работушку,
Проливаю тут я слезы на сыру землю,
Я правой ногой горючи заступаю,
Чтоб не видели суседы спорядовые,
Что заплаканы ведь ясны мои очушки,
Что утерто мое бело это личушко;
Не сказали бы тут братцам богоданныим,
Не шепнули бы ветляныим нешутушкам,
Всё остудушки в семье не заводили бы,
Оны в грех бедну вдову да не вводили бы.
Встричу стритятся суседи спорядовые,
Я поклон воздам, обидна, понизешеньку,
Говорю, бедна горюша, веселешенько;
Не подам виду во добрые во людушки,
Что иду, бедна горюша, при обидушке!
Веселым иду, горюша, веселешенька;
Не в укор да буде братцам богоданныим
От этых от спорядныих суседушок!
Я путем иду — с суседмы взвеселяюся,
Светов братьицев ведь я да одобряю,
Злых нешутушок ведь я да восхваляю;
А что диется в ретливоем сердечушке,
Кабы знали про то людушки да ведали!
Хоть иду, бедна горюша, веселешенька,
Без огня мое сердечко разгоряется,
Без смолы моя утроба раскипляется,
Без воды да резвы ножки подмывает!
***
Уж родимой ты мой батюшко,
Уж при тебе-то улицы широки,
Уж теремы да высоки,
Уж окошечка да светлы.
Уж без тебя-то, родитель-батюшко,
Улицы-то будут узки,
Терема-то будут низки,
Окошечка-то будут темны.
Уж родимой ты мой батюшко,
Оставил ты детей малых,
Малых да недорослых,
Уж не дорастил ты нас до большого возраста,
До полного ума-разума.
***
Уж ты кормилица моя матушка,
Уж ты куды-то снарядилась,
На что ты нас да покинула,
За что ты на нас да разгневилась,
Вдоль по лавке да повалилась,
Белым саваном да закрылась.
Уж не сама ты снарядилась,
Добры люди тебя да снарядили
Уж на вечное да погребеньице,
Во сыры боры да во темны леса,
Уж во крепость-то во крепкую,
Во крепкую да во глубокую.
Уж не будет тебе ни выходу, ни выносу.
Уж никакой не будет от тебя весточки,
Уж ни весточки да ни грамотки,
Уж не велик нам будет да перелесточек.
Зарастут твои следочки
Да травами-то шелковыми,
Да цветами лазуревыми.
Как по зиме да холодной
Уж занесет твои дороженьки
Да снегами пушистыми,
Да настами глубокими.
***
Уж накатитесь вы, да тучи грозны.
Уж тучи грозны да непорозны,
Уж и со буйныма да со ветрами,
Уж и со ярыма да со громами,
Уж и со частыма да со дождями.
Уж и расколись-ко ты, мать сыра земля.
Уж откройся, да гробова доска,
Уж и размахнись-ко, да полотёнышко,
Уж разбудись-ко, да родна матенка,
Уж ты наложь на нас да благословленьицо.
Уж чтобы ветром да не сдувало,
Частым дождиком не секало,
Уж красным солнышком да не спекало,
Уж чтобы век оно существовало.
Уж ничего она да не слышит,
Уж ничего она да не спромолвит,
Уж ничего она да не скажё,
Уж и благословленьица боле да не наложит.
Уж пойдем мы многокручинны да многопечальны,
Уж одни да одинёхоньки.
***
Уж последний я разок тебя да омываю,
Уж последний разок я тебя да снаряжаю,
И последний раз я тебя да одеваю,
Уж черну голову да я тебе зачесаю,
Уж кладу я тебе да в праву руку,
Уж во праву руку да я белой платок,
А во леву руку да я расчёсточку:
Умываться там тебе да причёсываться,
А расчёсывать тебе да черны кудри,
Уж черны кудри тебе да укладывать,
Уж укладывать да для красной девушки,
Для красной девушки да для милой жёны.
***
Круглый-то ты да сиротиночка,
Уж бедный ты да ягодиночка,
Уж никто тебя не провожает,
Ни отца-то у тебя да ни матери.
Провожают тебя да люди добрые,
Люди добрые да всё соседушки,
Люди добрые да ото всей души,
Ото всей души, да не от радости
Уж не во путь тебя, не во дорожечку,
Уж в мать сыру землю тебя да в гробову доску.
В мать сыру землю да в гробову доску.
Буйны кони у нас да пробежали,
Мать сыру землю они да растоптали,
Твои родители там да услыхали,
Сиротиночку они да встречали,
Горючими слезами там его да обливали,
Уж к себе его да принимали.
— Уж дитя-то ты наше милое,
Как ты там жило-поживало
Без маменьки да без папеньки?
Как тебя люди добрые да обожали,
Как они к нам тебя да снаряжали,
Как они тебя в гробову доску да валили,
Чем они тебя да закрывали,
Какие саваны тебе да одевали?
— Жил я да поживал
Добрёхонько да хорошохонько,
Умирал-то я с радостью,
Снаряжался я к отцу да к матери,
Повстречал меня да родный папенька,
Родный папенька да родна маменька.
Повстречали меня да с добрым конём,
С добрым конём да с вороным конём
Уж вовремя они меня да во пору,
Повстречали меня да красны девушки,
Красны девушки да всё подруженьки,
Повели меня ко белу столу,
Ко белу столу да к украшеньицу.
Берут они да за праву руку,
За праву руку да за один палец,
За палец да за обрученьицо,
Подают они да золото кольцо,
Золото кольцо да обручаньицо.
***
Не все крестьяне были заняты земледелием. Молодых парней забривали на двадцатилетнюю службу в солдаты, господа забирали их к себе в лакеи, денщики, кучера, повара, камердинеры, а женщин и девушек — в кормилицы, няньки, горничные, кухарки, прачки. С поздней осени до весны, когда не было полевых работ, взрослые мужчины отправлялись нередко по оброку на заработки в города. Отчаянные и отчаявшиеся уходили в разбой. Кто не выдерживал барского деспотизма и бежал или бунтовал — попадал в острог.
Летом в некоторых губерниях мужики уходили в бурлаки. Вообще-то так называли часто всех крестьян, отправлявшихся из деревни на заработки, но с течением времени прозвание закрепилось в основном за теми из них, кто работал на реках. «По всей Волге судорабочие бурлаки идут ежегодно со вскрытием рек большими артелями в низовые губернии, с лямками, для подъема судов бечевою» (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 1. СПб.— М., 1880, с. 143).
Бывало и так, что помещику выгодно было держать своих крестьян на оброке, и они годами жили в городах, нанимаясь на строительные и дорожные работы, устраиваясь извозчиками, землекопами, дворниками и т. д. Большую часть Петербурга и Москвы в первую половину XIX века составляли именно пришедшие сюда крепостные крестьяне. Возвращаясь в свои деревни, «отходники» приносили сюда и новые песни. Это были и их «артельные» песни, и песни городских низов, свободных от крепостной зависимости (выкупившиеся и государственные крестьяне, осевшие в городах, мещане, купцы, нижние статские и офицерские чины), и песни своего же брата крестьянина, находящегося на службе царской (в армии и гвардии) или господской (в дворне), и песни вольных людей, живущих незаконным промыслом.
Песни крестьян-неземледельцев — это в основном мужские песни — солдат, дворовых слуг, бурлаков, разбойников. В их среде ими эти песни прежде всего и исполнялись. Но так как в традиционную песенную культуру русского крестьянства XIX века чем далее, тем более обширно, входили песни, «несомые» в деревню «отходниками», то и петь многие из этих песен могли исконные земледельцы, за всю свою жизнь нигде, кроме ближайшей сельской ярмарки, не бывавшие.
Из песен крестьян, уходивших в город на заработки, в данном Разделе представлены главным образом песни собственно бурлаков — тех, кто тянул бечевой барки против течения. В основном это трудовые песни, исполнявшиеся во время работы («Дубина, дубинушка…»; «Эй, ухнем!..»; «Да вы, ребята, бери дружно…»), а также «голосовые» песни о жизни бурлаков («Поутру-то было раным-рано…»; «Вольная птичка-пташечка, перепелочка…»; «Мне не жаль-то платка, платка алого…»).
Припевы «Дубина, дубинушка!», «Подернем, подернем!», «Эй, ухнем!» восходят к древнему способу выкорчевывания деревьев под пашню. Сначала надо было перерубить корни деревьев, затем тянуть дерево за веревку, привязанную к вершине; тогда «зеленая дубинушка» (т. е. дерево) «сама пойдет» — сама упадет. Народные песни с этими распространенными припевами послужили основой для создания В. И. Богдановым и А. А. Ольхиным общеизвестных ныне литературных песен (см. ниже).
Среди песен солдат выделяются две разновидности: лирические песни о солдатской жизни и исторические песни о военных походах и сражениях. В настоящем разделе помещены только первые. Большинство этих песен построено на традиционной крестьянской фольклорной образности, но само содержание, разумеется, иное: это песни о разлуке с родной стороной, о подневольной жизни, о бесконечных унижениях, о наказаниях, грозящих солдату, о смерти посреди поля на чужой земле.
В раздел песен солдат и о солдатах включены также рекрутские причитания. Сам ритуал проводов в рекруты развился после введения Петром I рекрутского набора в армию (1699 год). Служба отрывала крестьянина от родственников и хозяйства на двадцать пять лет (позднее — на двадцать). Немногие из солдат возвращались домой: они погибали во время войн, эпидемий, умирали от болезней, жестоких экзекуций. Те же, кто возвращался, оказывались не у дел. Потому рекрутство воспринималось крестьянами подобно смерти — как уход из этого мира в другой, почти в преисподнюю, и проводы рекрута сопровождались причитаниями, аналогичными свадебным и похоронным.
Крестьяне, потерявшие надежду на нормальную оседлую жизнь, уходили в разбой. Как правило, увеличение числа разбойников в России было связано с войнами, неурожаями, эпидемиями, массовым разорением. Разбои перерастали в крупные народные восстания (Болотников, Разин, Пугачев).
В песнях жизнь разбойников опоэтизирована. Разбойники в крестьянском сознании — это удалые добрые молодцы, вольные люди. Они грабят только богатых и заступаются за бедных и несчастных. В «разбойничьих» песнях два главных мотива: во-первых, прославление удали, лихости и свободы; во-вторых, раздумья о том, что в конце концов разбойника ожидают «хоромы высокие» посреди «поля чистого» — «два столба с перекладинкой»: виселица.
Трагическая антитеза свободы и казни как расплаты за свободу была усвоена русской романтической литературой 20—30-х годов XIX века, сделавшей разбойника одним из своих главных героев (см. романтические поэмы этого времени). Именно поэтика «разбойничьих» песен стала той призмой, сквозь которую началось художественное постижение народной «философии» свободы (А. С. Пушкин. «Братья разбойники», «Песни о Стеньке Разине», «Капитанская дочка»; М. Ю. Лермонтов. «Узник», «Боярин Орша»; Н.А.Некрасов. «О двух великих грешниках»).
Воля и позорная смерть, свобода и тюрьма — эти темы из раздумий разбойника переходят в песни колодников и бродяг. Основное содержание «тюремно-каторжной» лирики — сетования на несчастную долю добра молодца, «соколика», тоскующего по воле, жалобы на бесприютность и одиночество беглеца, тоска по поводу скорой смерти.
Вопрос о «составе преступления» в песнях тюремной неволи не ставится: Народная точка зрения на тюрьму и каторгу была однозначной — люди, томящиеся за решеткой, несчастны. Поэтому не только в песнях самих колодников заключены жалобы на жизнь, но и в «женских» песнях, им посвященных («Куда итти печаль нести?..»; «Ах, что ж ты, мой сизый голубчик…»).
Общее воздействие городской культуры на традиционный фольклор во второй половине XIX — начале XX века сказалось особенно На песнях, исполнявшихся в тюрьмах и на каторге, где содержались люди из разных сословий. В острогах становились все более популярны песни письменного происхождения, с одной стороны, шедшие из литературы (в том числе революционные песни), с другой — от городского населения (в том числе песни рабочих). Кроме того, стали распространяться специфические жаргонные, с уголовной тематикой песни, близкие к городским жестоким романсам. В настоящем разделе помещены только песни, своей поэтикой приближающиеся к крестьянским лирическим.
***
У отца было, у матери три сына любимыих.
Отец с матерью всю ночь не спят,
Всю ночь не спят, за столом сидят,
За столом сидят, думу думают:
«Нам которого сына в солдаты отдать?
Большого-то отдать — детей много;
Среднего отдать — жена хороша,
Жена хороша, больно услужлива,
Уж отдать ли, нет ли сына малого,
Сына малого, неженатого».
А меньшой-ет сын расплакался,
Отцу с матерью разжаловался:
«Государь ты мой родной батюшка,
Государыня моя матушка!
Или я вам не тот же сын?
Или я вам не кормилец был?»
— «Уж вы дети мои милые!
Уж вы все-то мне милехоньки!
Милехоньки и больнехоньки!
Вы возьмите-ка по ножичку,
Уж вы срежьте-ка по прутику;
Сами сделайте по жеребью
И метните-ка по жеребью,
Что которому достанется!»
Доставалося большому брату.
Большой брат расплакался,
Перед батюшкой с матушкой стоючи:
«Государь ты мой родной батюшка,
Государыня моя матушка!
Не покиньте мою молоду жену,
Молодую жену, малых детушек!»
***
У мужика было богатого,
Да и три сына были хорошие.
Вот и вышло на них несчастьице —
Да невольщина-некрутчина!
Да и старшего сына жаль отдать,
А середнего не хочется;
Что идти ль не идти сыну меньшему.
Как и меньший сын расплачется:
«Ах, и я ли вам не родный сын?»
Как возговорит-то и батюшка:
«Ах, и дети мои вы родные,
Ах, идите-тка во зеленый сад
Да вы срежьте по жеребью,
Ну вы бросьте-тка жеребий!»
Как досталось сыну старшему.
Старший сын пригорюнился,
Молода жена его расплакалася,
Малы дети разрыдалися.
Как возговорит да и меньший сын:
«Да не плачьте ж вы, да и родный:
Я иду за вас охотою».
***
Ох ты пей-ка, моя головушка, прохладися
Что за батюшкиной, за матушкиной головою!
Тошно жить вдове грешной с сиротою,
А еще тошней жить с богатыми мужиками:
Богатые мужики — мироеды;
Собирали они сходы частые, потайные,
Они думали думу крепкую заедино:
«Нам кого отдать будет во солдаты?
Нам богатого отдать — прогневити,
Одинокого отдать — разорити.
На ряду-то живет вдова грешная с сиротою,
У нее есть один сыночек-сиротина,—
Отдадим-то мы его во солдаты!»
***
Всю ночь не спал, всё ходил да гулял;
Ко белой-то заре ко двору я пришел.
Молодая жена со постели встает,
Со постели встала, слезой залилась:
«Без тебя, мой друг, постелюшка холодна,
И одеялице призаинело в ногах,
Подушечка потонула во слезах».
Со стыда молодец, я вниз личиком упал,
Сам себя сругал, про гуляньице сказал:
«Ты гулянье, ты гуляньце мое!
Довело ты молодца до конца!
Распрогневал я родную матушку, отца;
Через то, младец, на службицу пошел.
А на службице последнее житье;
По немногу там нам жалованья дают:
По три денежки у суточки,
По пяти плетей у спинушку кладут!
Ты не плачь, ты не плачь, родимая матушка!
Не плачь, не печаль доброго молодца,
Ты не жди, ты не жди младца через три года;
На четвертый год сам письмо пришлю,
Во письме пропишу строку черную,
Строку черную, печальную;
Поминай ты меня тогда, родимая матушка, хлебом-солью.
***
Не кукушечка во сыром бору куковала,
Не соловушка в зеленом саду громко свищет —
Добрый молодец, во неволюшке сидя, плачет,
Обливается горючими слезами.
Как берут меня, доброго молодца, в неволю,
Уж как вяжут добру молодцу белы руки,
Что куют-куют добру молодцу скоры ноги,
Везут-везут добра молодца во город,
Отдают там доброго молодца в царску службу,
Что во ту ли царску службу — во солдаты.
Уж никто-то по мне, молодце, не тужит;
Только тужит одна матушка родная.
Молодая ли жена проклинает,
Красны девушки про молодца вспоминают,
Весь род-племя, меня, молодца, провожают:
«Послужи там, добрый молодец, верой-правдой.
Положи за нас свою буйну головку!»
***
Уж ты сад, ты мой сад,
Сад зелененький,
Ты зачем, садок, отцвел,
Осыпаешься?
Ты куда ли, милый мой,
Собираешься?
Ты во путь ли, во поход,
Во дороженьку?
Ты со всеми, милый мой,
Распрощаешься,
А со меною, молодой,
Все ругаешься.
Не ругайся, не бранись,
Скажи: «Милая, прощай!»
Тут летела пава
Через синие моря,
Уронила пава
С крыла перышко.
Мне не жалко крыла —
Жалко перышка,
Мне не жалко мать-отца —
Жалко молодца,
Предстояла молодцу
Служба царская,
Служба царская,
Государская!
***
Уж вы ветры мои, ветерочки,
Тоненькие голосочки,
Вы не дуйте на лесочки,
Вы не дуйте в бору сосну:
И так сосенке стоять тошно,
Стоять тошно, стоять грустно!
Стоит сосенка на рыночке,
На крутеньком бережочке;
Не водою сосенку подмывает —
Горностай к сосенке подбегает,
Злы коренья подъедает.
С вершинушки сосны сучки гнутся.
К этой сосенке пчелы вьются;
Они вьются, не привьются,
Они гнутся, не пригнутся.
У молодца кудри вьются;
На молодце печаль-горе:
Отдают дружка в солдаты!
***
Долина, долина, да ты зеленая!
По тебе, долина,— дорожка широкая,
Дорожка широкая, реченька быстрая,
Реченька быстрая, круты бережочки.
Как на крутеньком бережочке,
На нем желтые песочки;
На желтеньких на песочках
Стоят три садочка.
Как во нервом во садочке
Соловьюшек свищет:
А во втором во садочке
Кукушка кукует;
А во третьем во садочке
Мать с сыном горюет.
Мать с сыном гуляла,
Мать сына пытала:
«Скажи, скажи, мой сыночек,
Кто из трех милее:
Жена, теща иль мать родная?»
— «Жена мне — для совета,
Теща — для привета;
А милее, лучше в свете
Нету матушки родимой:
Она меня спородила,
Три ночки не спала,
Три ночки не спала,
Три ночки не спала,
Плакала-рыдала,
Вскормила-вспоила,
На конь посадила,
На конь посадила,
В службу проводила,
В службу проводила,
Речи говорила:
Служи, служи, мой сыночек,
Царю ты вернее!»
<ПЛАЧ СВЯТОЗЕРСКОЙ КРЕСТЬЯНКИ ПО РЕКРУТУ>
Ты прощай-ко, мое рожоное милое дитятко,
Моя любимая удалая наживная головушка!
Как обневолили тебя не в порушку, да не во времечко,
Моего полетного, ясного сокола,
Из-под моего правого крылышка!
Ты пойдешь, моя любимая, удалая, наживная головушка,
На чужую-дальную сторонушку,
Что ль по дальней широкой дороженьке;
Шириной дорожка тридцать сажень,
Длиной дорожка — конца краю нет!
Ты вспомни-ко свою любимую домашнюю крестьянскую жирушку,
И ты вспомни-ко меня, престарелую многопобедную головушку!
И как придут-то честные годовые воскресные владычные празднички;
И как наступят любимые веселые крестьянские гуляньица,
Хороводы да игрища;
Как пойдут-то молодые, удалые добрые молодцы,
Что ль твои ли сотоварищи;
Уж как я, многопобедная головушка,
Я, горюша горегорькая,
Как я сяду-то под свое любимое косящато окошечко,
Я покукую кокушицей,
И как вспомню про тебя, мое рожоное дитятко.
Моя наживная, удалая головушка,
Мое солнышко закатное,
Моя звездочка ненаглядная!
Ты не дай-ко, боже-господи,
Нам живого расставаньица
С моим милым-любимым дитятком!
И как есть-то мне тошнешёнько,
И как есть-то мне больнёшенько,
Моему сердцу ретивому!
И как придет-то теперь времечко,
Что ль весна придет да красная,
Придет летушко ли теплое,
Как-то встану я, многопобедная головушка,
Со своим со малыим рожоныим дитятком?
Как я стану обработывать
Свою землю хлебопашеством,
Свои поженки прокосные,
И луга-нивы продольные,
Все поречья и все заречья,
Все мелки кусты-кустарнички,
Все лазуревы алые цветики?
И ты, любимая удалая головушка,
Ты уведомь меня бедную,
Мать, горюшу горегорькую,
Писемцом либо грамоткой,
Или ласковым словечушком!
И ты не помни, мое милое,
Всех житейских моих грубостей;
И ты вспомни-ко, рожоное,
Мои ласковые словечушки!
И как я, многопобедная,
Я, горюша горегорькая,
Попрошу царя небесного
И земного вседержителя,
Чтоб открыл он тебе ученьице
И всю службу государеву!
<ПЛАЧ ПО СЫНУ-РЕКРУТУ >
Систь было мне, горюшице,
Бедною да горегорькою,
Мне под красное окошечко,
Мне на лавочку дубовую,
Ко прибоинке кленового,
К своему да сыну милому,
К сыну милому-любимому,
Мне в остатние, в послидние!
Уж ты, мило мое дитятко,
Ты бессчастное родилося,
Бессчастное да бесталанное!
Куды спешишься да торопишься
Изо своего ты дому благодатного,
Изо светлой изо светлицы,
Из новый да новы горницы?
Без тебя, да мило дитятко,
Отемнеет светла светлица,
Опустеет дом-подворьицо!
Ты подёшь, да мило дитятко,
Не в любимую да путь-дороженьку,
Не в любимую — во дальную,
Во дальную да во печальную,
Ты во службу-то во царскую,
Во царскую да государскую,
Во солдаты новобранные!
Так ты послушай, мое дитятко,
Что я тебе буду наказывать,
Пословёчно наговаривать:
Когда стоскнётся тебе сгорюхнется,
Как ты подёшь, да мило дитятко,
На ученье то великое,
Так примечай-ко, мое дитятко,
Со которые сторонушки
Так подует ветер буйной-от:
Как с полуденные подует-то,
Так гляди-тко письма-грамоты
От меня-то, от горюшицы;
Так напишу я, бедна горькая,
Напишу письмо-грамоту
Я не на гербовой бумаге,
Не пером да не чернилами —
По горю да горючим слезам!
Ты возьми, да мило дитятко,
Ты возьми да письмо-грамоту,
Ты возьми да на белы руки,
Ты прижми да к ретиву сердцу,
Что пришло мне письмо-грамотка
С моей родимы стороны,
От родимыя от матушки,
От кормильца-то от батюшка,
От соколов от братьев милыих,
От голубушек милых сестер,
От соседей от соседушек
И от соседних милых детушек!
Ты скажи-тко, мое дитятко,
Когда посулишь в дороги гости —
О господнеем о праздничке,
Поутру ли ты ранёшенько,
Ввечеру ли ты позднёшенько,
Или середи бела дня?
Так я буду ждать да дожидатися,
Выходить буду частешенько
Я на красное крылечушко;
Я глядеть буду поглядывать,
Что нейдет ли мое дитятко
Из дальние да из дороженьки,
Из городов-то понизовниих,
Понизовниих украйниих,
Из солдатов новобраныих?
Ты простись, да мило дитятко,
Ты с соседям и с соседушкам,
И со красныим со девушкам;
Поблагодари, да мое дитятко:
На беседе на смиренноей
Как оне тебя да прилещали,
Неприятныим словам да называли,
Оне некрутом считали!
Как ты придешь, да мило дитятко,
Во свой во дом да благодатной-от,
Ты придёшь больно не весел,
Буйку голову повесил!
<ПРИЧЕТЬ СЕСТРЫ ПО БРАТУ, ИДУЩЕМУ В СОЛДАТЫ>
Соколочек да милой брателко,
Ты куды да наряжаешься,
Ты куды да сподобляешься,
Во какую да путь-дороженьку?
Не в любую да подороженьку,
Ко судьям да немилостливым,
Как к сердцам да нежалостливым,
Как заведут, да сокол брателко,
Во присусьё да великоё,
Как поставят, да сокол брателко,
Тебя под мерушку казенную,
Станут брить, да сокол брателко,
Всё твои да всё русы кудри,—
Повалятся да русы кудри
Со буйные головушки,
Как у тебя, да сокол брателко,
Твои да всё русы кудри!
Как на кажной волосиночке
По горячей по слезиночке!
Как прилетала да птичка-пташечка
Ко косявчету окошечку.
Как будила да птичка-пташечка
Соколочка да мила брателка,
Воспевала да птичка-пташечка
Слезяно да очень жалобно,
Как залетала да птичка-пташица.
Как во светлую да свитлицу.
Как садилась да птица-пташица
На зголовьицо высокое,
Как будила да птичка-пташица
Соколочка да мила брателка:
Полно спать да высыпатися,
Пора ставать да пробуждатися,
Всё во путь да во дороженьку
Как тебе да наряжатися,
Всё во город да во Кириллово,
Ко судьям да немилостливым,
Ко сердцам да нежалостливым!
***
Наша пыльная дороженька
Запылена она пылию,
Эх, запылена она пылию.
По той пыльной по дороженьке
Много ходу по ней, езду,
Эх, много ходу по ней, езду,
По той по пыльной по дороженьке
Да шла молодка молодая.
Эх, шла молодка молодая.
Она, горькая молодка,
Сама слезно она плакала,
Эх, сама слезно она плакала.
«Как же мне, горькой молодушке,
Как же мне слезно не плакати?
Эх, как же мне слезно не плакати?
Моего дружка любезного
В прием принимают,
Эх, в прием принимают,
С моего дружка любезного
Русы кудельки сымают».
***
Попила-то моя буйная головушка, попила, погуляла
Что за батюшкиной, да за матушкиной большой головою.
Что за братцевой, за невесткиной тяжелой работой,
Как не бел гребень головушку чешет — чешет пора-время,
Чешет пора-времечко, гульба-воля, удаль молодецкая, вольное раздолье,
Вдруг почуяло мое сердечушко невзгоду.
Та невзгода ли, невзгода — частые наборы.
Что хотят-то меня, молодца, всем миром поймать,
Белы рученьки связать, резвы ноженьки сковать;
Нe поймавши добра молодца, как же в рекруты отдать?
Нe сыскавши красной девушки, кого ж замуж обвенчать?
Как поймали добра молодца у прилуки красной девицы,
Белы рученьки связали, резвы ноженьки сковали;
Посадили меня, молодца, на мирски подводы,
Повезли-то меня, молодца, во город Саратов.
Во городе во Саратове бреют кудри не жалеючи.
Приводили молодца в приемную,
Становили разудалого под меру казенную
И обрили молодцу кудри русые.
Не видать моим кудерюшкам уже прежней холюшки;
Уж не будет добру молодцу гульбы-волюшки!
Соберите, братцы милые, мои кудри русые,
Завяжите их в миткалевый платок,
Отошлите к матушке в терем высок!
***
Не белы снеги во чистом поле,
Снеги забелелись, забелелись,—
Забелелися моего дружка
Каменны палаты, то палаты,
У палатушек стоят два шатра,
Шатры шелковые, шелковые;
Что во тех шатрах стоят два стола,
Столы дубовые, дубовые;
У столов стоят там два стулика,
Стулья кленовые, кленовые;
Что сидят на них два молодчика,
Двое молодые, молодые;
На столах стоят две чернилицы,
Обе золотые, золотые.
У молодчиков по перу в руках,
Перья лебедины, лебедины.
Добры молодцы пишут грамотки
По белой бумаге, по бумаге.
Против них стоит красна девица,
Сама горько плачет, горько плачет.
«Ты не плачь, не плачь, красна девица,
Не плачь, не печалься, не печалься!
Что не быть, не быть твоему дружку,
Не быть во солдатах, во солдатах;
А что быть-то, быть твоему дружку
Во Донских казаках, во Казаках!»
Первая половина четных строк повторяется.
***
Как со вечера кочета поют;
Со полуночи дружка куют,
Куют дружка во железушки,
Везут дружка во солдатушки,
Во молоденьки некрутики.
Мимо лесу мимо темного,
Мимо садику зеленого,
Мимо ельничку-березничку,
Мимо частого орешничку,
Пролегала тут дороженька,
Дороженька не широкая,
Не широкая, не торная,
Не торная, не набойная;
Да никто по ней не хаживал,
Никто следу не прокладывал.
Только шли-прошли извозчички,
Извозчички не тяжелые,
Не тяжелы — нагруженные,
С солдатскою амуницией.
Наперед идут охотнички,
Позади идут невольнички.
Охотнички песни взгаркнули,
Невольнички слезно всплакнули,
Свою сторону вспомянули:
«Сторона ль наша, сторонушка,
Ты знамая и знакомая!
На сторонушке слободушка,
На слободушке зазнобушка,
Зазнобушка — красна девушка!»
***
Расхороша наша барыня
Что Арина-то Ивановна:
Разорила село теплое Пилютино,
Раздала крестьян в солдатушки,
Во молоденьки рекрутики.
Охотники наперед идут,
Невольнички позади тянутся,
Охотнички песню взгаркнули,
Невольнички слезно всплакнули,
Свою сторону вспомянули:
«Сторона ль моя, сторонушка,
Гулливая наша, прохладливая».
***
Вдоль по Питерской широкой по дорожке
Тут и шли-прошли солдаты молодые,
А за ними идут матушки родные.
«Сколь вам, матушки, и гнаться — расставаться!
Всю Россеюшку за нами не испройдешь,
Сыру землю всю слезами не намочишь!»
***
Породила да меня матушка,
Породила да государыня,
В зеленом-то саду гуляючи,
Что под грушею под зеленою,
Что под яблонью под кудрявою,
Что на травушке на муравушке,
На цветочках на лазоревых.
Пеленала да меня матушка
Во пеленочки во камчатные,
Во свивальники во шелковые.
Берегла-то меня матушка
Что от ветра и от вихоря;
Что пустила меня матушка
На чужу дальну сторонушку.
Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона ль ты моя незнакомая!
Что не сам-то я на тебя зашел,
Что не добрый меня конь завез —
Занесла меня кручинушка,
Что кручинушка великая —
Служба грозная государева,
Прытость, бодрость молодецкая
И хмелинушка кабацкая.
***
Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона моя незнакомая!
Что не сам я на тебя зашел,
Что не добрый меня конь завез,
Не буйны ветры завеяли,
Не быстры реки залелеяли —
Занесла меня, доброго молодца,
Что неволюшка солдатская,
Грозна служба государева.
На чужой дальней сторонушке
Ни отца нету, ни матушки,
Ни брата, ни родной сестры,
Ни младой жены, ни младых детушек.
Как на чужой дальной сторонушке
Что ложился я, добрый молодец,
На голых досках без постелюшки;
Умывался я, добрый молодец,
Что своими горючими слезми;
Утирался я, добрый молодец,
Я своею полой правою.
***
Шел детинушка дорогою,
Шел удалый молодец широкою.
Пристигала молодца темная ночь,
Темная ночь осенняя.
И где-то молодцу ночевать будет?
Ночевать молодцу в темном лесу,
В сыром бору под сосною под зеленою.
Буйные-то ветры разбушилися,
Зеленая-то сосна расшаталася,
Расшаталася, расшумелася.
Не сосна шумит, то молодца журит:
«Ты зачем же, молодец, под меня зашел?»
Как возговорит добрый молодец:
«Не бушуйте, ветры буйные!
Не шатайся ты, не шуми, зелена сосна,
Не жури меня, доброго молодца!
Я не сам, молодец, под тебя зашел,
Занесла меня неволюшка,
Неволюшка, невзгодушка —-
Государева солдатчинка!
Припаду я, молодец, ко сырой земле:
Не стонет ли мать сыра земля,
Не плачет ли отец с матерью,
Не горюет ли молода жена,
Молода жена с малыми детушками?»
***
Уж ты воля, моя воля,
Ты не знаешь мово горя.
Мое горе великое,
С горя ноженьки не ходят,
Со слез глазушки не смотрят,
С плеч головушка валится.
Летел голубь, летел сизый.
«Расскажи ты, где мой милый?»
— «Твой милый во неволе,
Во рекрутском наборе,
Он там днюет и ночует:
Поздно ляжет, рано встанет.
Ноженьки у него в кровь стерлись,
Спинушка его сплошь в ранах».
***
Из-за леса, леса темного,
Из-за гор ли, гор высокиих
Тут бежит-спешит молодой солдат,
Молодой солдат, строевой сержант.
На головушке он указ несет,
Во правой руке — челобитьице,
У ключа, ключа у гремячего,
У колодезя у студеного
Добрый молодец коня поил,
Красна девица воду черпала,
Воду черпала, речь говорила:
«Ох ты душечка, молодой солдат!
Молодой солдат, строевой сержант!
Ты возьми, возьми за себя меня»,
— «Ох ты глупая красна девица,
Неразумная дочь отецкая!
Мне нельзя тебя за себя взяти,
Мы вечор поздно со бою пришли,
Уж мы билися-рубилися,
Трое суточки не пиваючи,
Не пиваючи, не едаючи,
Со добрых коней не слезаючи.
Наши ноженьки подогнулися,
Белы рученьки опустилися,
Сабли вострые притупилися!»
***
Как отдал меня батюшка замуж,
Он далече-далече, в иной город,
Что в иной город замуж за солдата,
Их и горькая солдатская женитьба!
Он ни ноченьки дома не ночует,
Хоть ночует, да всю ночку протоскует.
Во косящато окошечко просмотрит,
Что не идут ли, не едут ли солдаты;
Вот и старые солдаты едут-скачут,
Молодые новобранцы слезно плачут,
А их старые солдаты унимают:
«Вы не плачьте, не тужите, новобранцы!»
— «Ах и как же нам, солдатушкам, не плакать?
Наши новые домы запустели,
Молодые наши жены завдовели,
Наши малые дети осиротели!»
***
По горам-горам
По высоким
Млад сизой орел
Высоко летал,
Высоко летал,
Жалобно кричал.
Во строю солдат
Тяжело вздыхал:
«Мне не жаль, не жаль
Самого себя,
Только жалко мне
Зелена сада:
Во зеленом саду
Ecть три деревца;
Перво деревцо —
Кипарисово,
Друго деревцо —
Сладка яблонка,
Третье деревцо —
Зелена груша.
Кипарис-дерево —
Родной батюшка;
Сладка яблонка —
Родна матушка,
Зелена груша —
Молода жена».
***
Ночи мои темные, вечера веселые!
Уж я все ночи просиживаю,
Уж я все-то думы передумаю;
Как одна дума с ума нейдет;
Кабы были у меня сизы крылушки,
Еще б были б у меня золотые перушки,
Воспорхнул бы, воспорхнул бы высоко,
Полетел бы далекохонько,
Я слетал бы на свою сторону,
Уж я сел бы на широкий на свой двор,
Поглядел бы, посмотрел бы я
Что на свой ли на высок на терем.
Как в том-то терему стоят три стола.
За первым-то столиком родной батюшка сидит,
За другим за столиком родна матушка,
За третьим за столиком молода жена
Со малыми-то со детушками.
Уж вы дети мои, дети сирые,
Еще нет-то у вас родна батюшки!
***
Что вились-то мои русы кудри, вились-завивались,
Как заслышали мои русы кудри на себя невзгодье,
Что большое ли невзгодье, великое безвеременье:
Что уж быть-то мне, доброму молодцу, во солдатах,
Что стоять-то мне, доброму молодцу, в карауле,
Вот стоял я, добрый молодец, в карауле,—
Пристоялись у доброго молодца мои скоры ноги,
Как задумал я, добрый молодец, задумал бежати.
Что бежал я, добрый молодец, не путём-дорогой,
А бежал я, добрый молодец, темными лесами.
Во темных лесах, добрый молодец, весь я ободрался,
Под дождем я, добрый молодец, весь я обмочился,
Прибежал я, добрый молодец, ко своему подворью.
Прибежавши, добрый молодец, под окном я постучался;
«Ты пусти, пусти, сударь батюшка, пусти обогреться!
Ты пусти, пусти, моя матушка, пусти обсушиться!»
— «Я б пустила тебя, мое дитятко, боюсь государя!
Ты поди, поди, мое дитятко, во чистое поле:
Что буйным ветром тебя, мое дитятко, там обсушит,
Красным солнышком, мое дитятко, обогреет!»
Что пошел-то я, добрый молодец, пошел, сам заплакал:
«Уж возьмись загоритесь вы батюшкины хоромы!
Уж ты сгинь-пропади матушкино подворье!»
***
В чистом поле стояло тут дерево,
Березонька бела;
На том ли на дереве сидит птица пава.
Кричит пава: «Запропала солдатская слава!»
Летели гуси со святой Руси:
«А знать, нам, солдатушки, не бывать на Руси,
На Руси не бывать, отцов не видать,
Матерей не знать».
— «Солдатушки, ребятушки, а где ваши домы?»
— «Наши домы — круты горы, широки раздолья,
То наши подворья».
— «Солдатушки, ребятушки, а где ваши жены?
— «Наши жены — ружья заряжены, штыки присажоны».
— «Солдатушки, ребятушки, а где ваши дети?»
— «Наши дети — ложки полужёны, в сумы положоны.
В поход припасены».
— «Солдатушки, ребятушки, а где ваши тетки?»
— «Наши тетки — шапки теплы на буйной головке».
— «Солдатушки, ребятушки, а где ваши кони?»
— «Наши кони — резвы ноги, завсегда в походе,
В казенной работе.
Мы под Киев подходили, на горку всходили,
Мы на горочку всходили, во фрунт становились».
***
Как далече-далеченько, во чистом поле,
Еще того подале — во раздольице,
Как не белая березынька к земле клонится,
Не бумажные листочки раздуваются,
Не шелковая ковыль-травынька расстилается —
Еще стелется-расстилается полынь горькая.
Ох и нет тебя горчее во чистом поле,
А еще того горчее служба царская!
Что ни день-то, ни ночь нам, солдатушкам, угомону нет:
Темна ноченька приходит — нам, солдатушкам, на карауле быть;
Бел денечек наступает — нам, солдатушкам, во строю стоять;
Во строю стоять нам, солдатушкам, — по ружью держать;
Пристоялися резвы ноженьки ко сырой земле,
Придержалися белы рученьки к строеву ружью,
Пригляделися наши глазыньки на часты звезды.
***
По дорожечке было по широкой,
По широкой по московской,
Тут-то шла-прошла силушка армия,
Сила армия да конна гвардия,
Конна гвардия, три полка солдат,
Три полка солдат да молодых ребят.
Все молодые да безбородые,
Все холостые да неженатые,
Неженатые да кудреватые,
Они были-то царя белого,
Царя белого да Петра Первого,
Впереди-то полка да знамена несут,
Посреди полка да барабаны бьют,
Позади полка ружья светеют.
Ружья светлые да замки крепко бьют.
Замки сбрякали, солдаты всплакали,
Во поход пошли да в путь-дорожечку.
Хоть не в дальную, да во печальную,
Во печальную да во слезливую,
Во слезливую да несчастливую.
Во слезах они думу думали,
Думу думали да речь говорили:
«Уж мы где будем нонче день дневать,
Будем день дневать, ночь коротати?
Будем день-то дневать во сыром бору.
Ночь коротати — во темном лесу,
Под сосенкой да под кудрявою,
Во постелюшке — да мать сыра земля,
Во изголовьице — да зло кореньице,
Одеялышко — да буйны ветрички,
Разбужаньице — пуля быстрая,
Пуля быстрая да сабля вострая,
Умываньице — да кровь горячая,
Утираньице — да мурава-трава,
Воспитаньице — да сухари-вода,
Сухари-вода — солдатам еда.
***
На заре было, братцы, на зорюшке,
Да солнышко садится.
Под удалым удал-добрым молодцем
Стал конь становиться.
Под удалым да и удал-добрым молодцем
Стал конь становиться.
Стал сбиваться удал-добрый молодец
Да и с пути, с дорожки,
Стал сбиваться удал-добрый молодец
Да и с пути, с дорожки.
Подъезжает удал-добрый молодец
К кусту, кусточку,
Подъезжает удал-добрый молодец
К кусту, кусточку.
«Здравствуй, здравствуй, родимый кусточек,
Горький полыночек!
Позволь, позволь, родимый кусточек,
Да и ночку ж ночевати!»
Позволь, родимый кусточек,
Да и ночку ж ночевати!»
— «Ночуй, ночуй, удал-добрый молодец,
Бог с тобою!
Постель тебе, удал-добрый молодец,
Да всё травка ковылка.
Постель тебе, удал-добрый молодец,
Да всё травка ковылка,
А в головушки тебе, удал-добрый молодец,
Да высокая могилка,
А в головушки тебе, удал-добрый молодец,
Высокая могилка,
Одеяльце тебе, удал-добрый молодец,
Всё темная ночка.
Э-э-эх, часовые тебе, удал-добрый молодец,
Да всё лютые звери».
***
Как сказали сырому дубочку:
«Утром рано мороз будет».
— «Я морозу, дубок, не боюся,
Сейчас я развернуся».
Как сказали молодому солдату:
«Утром рано поход будет».
— «Я походу, солдат, не боюся,
Я сейчас пойду соберуся».
Собирался солдат, снаряжался,
И со всеми солдат прощался:
«Вы прощайте, добрые люди,
Может, с кем я поругался».
Поругался солдат, побранился,
С дороженьки воротился.
Зарастайте мои все тропы-дороги
Травой-муравою,
Листом-лопухами,
Пестрыми цветами.
***
Как у ключика было у текучего,
У колодца-то было у студеного,
Молодой казак-душечка спочив
Он спочив имел — он коня кормил,
Он кормил-то, поил, все выглаживал:
«Уж ты конь ли мой, конечек вороненький,
Что не ешь-то ты, мой конь, шелковой травы?
Не пьешь ты, мой конь, ключевой воды
И не ешь-то, не пьешь, невесел стоишь?
Ты повесил, мой конь, свою буйну головушку,
Иль ты чуешь, мой конь, над собой невзгодушку,
Ты невзгодушку чуешь, несчастье великое?
Тяжела ли тебе моя сбруя ратная?
Иль я-то на тебе, хозяин, тяжело сижу?»
— «Ты хозяин ты мой, ты хозяинушко,
Не тяжела мне твоя сбруя ратная,
Да сам-то ты, хозяин, нетяжело сидишь,
Как тебе-то, хозяину, быть убитому,
Как а мне-то, твоему конечку, быть подстреленному».
***
Что победные головушки солдатские,
Они на бой и на приступ — люди первые,
А к жалованью — люди последние.
Как со вечера солдатам поход сказан был,
Со полуночи солдаты ружья чистили,
Ко белу свету солдаты на приступ пошли.
Что не грозная туча подымалася,
Что не черные облака сходилися —
Что подымался выше облак черный дым,
Загремела тут стрельба ружейная;
Что не камушки с крутых плеч покатилися —
Покатились с плеч головушки солдатские;
Что не алое сукно в поле заалелось —
Заалелася тут кровь солдатская;
Что не белые лебедушки воскликнули —
Так воскликнут молоды жены солдатские.
***
Во поле елочка стоит,
Елочка стоит кудрявенькая.
Как под этой елочкой гусарик убит,
Гусарик убит, конь его стоит.
Конь копытом землю бьет, воды достает,
«Тебе, тебе, конюшка, воды не достать,
А мне, добру молодцу, от земли не встать».
***
Не травушка, не ковылушка
В поле шатается —
Он шатался, волочился
Раздобрый молодец.
Идет он, шатается,
За ковыл-траву хватается.
Из его свежих ран
Кровь цевкой течет.
На нем черкесочка
Нараспашечку,
У черкесочки рукавички
Назад позакиданы,
А полы под ремень
Позатыканы,
Горячей кровью
Все призабрызганы.
Навстречу раздоброму молодцу
Мать родимая.
«Ты дите ли мое,
Моя деточка,
Ты на что допьяна напиваешься?»
— «Напоил меня
Русский царь,
Напоил меня тремя пойлами:
Первое пойло — пулечка свинцовая,
Второе—шашка острая,
Третье — пика длинная».
***
Ах, пал туман на сине море,
Вселилася кручина в ретиво сердце,
Не схаживать туману со синя моря,
Злодейке кручине с ретива сердца!
Что далече, далече во чистом поле,
Стояла тут дубровушка зеленая,
Среди ее стоял золотой курган,
На кургане раскладен был огничек,
Возле огничка постлан войлочек,
На войлочке лежит ли добрый молодец
Припекает свои ранушки боевые,
Боевые ранушки кровавые.
Что издалека, далека, из чиста поля
Приходят к нему братцы-товарищи,
Зовут ли доброго молодца на святую Русь.
Ответ держит добрый молодец:
«Подите, братцы, на святую Русь,
Приходит мне смертонька скорая,
Отцу-матери скажите челобитьице,
Роду-племени скажите по поклону всем,
Молодой жене скажите свою волюшку
На все ли на четыре на сторонушки,
Малым детушкам скажите благословеньице.
Ах, не жаль-то мне роду-племени,
Не жаль-то мне молодой жены,
Мне жаль-то малых детушек,
Осталися детушки малешеньки,
Малешеньки детушки, глупешеньки;
Натерпятся голоду и холоду».
***
Мне, матушка, тошнехонько,
Государыня, грустнехонько,
Мне пить и есть не хочется,
Мне гульба, прохлад на ум нейдут:
Мне милый друг с ума нейдет.
Сильна-крепка я разумом,
Но я пала-перепалася:
С милым другом давно виделась,
Через речку ему поклонилася,
Через поле слово молвила.
Все полки домой идут,
Моего дружка коня ведут,
Буланого, приубраного,
Сизогривого, белокопытного;
В тороках везут его рубашечку,
Рубашечку боевую, кровавую.
Умирал мой друг, приказывал:
«Вы братцы мои, товарищи,
Может, бог велит вам домой прийти —
Поклонитесь вы моему батюшке,
Сударыне родной матушке;
Милой жене слово молвите,
Чтобы вымыла мою рубашечку,
Не на речке, не в колодезе,
А вымыла горючей своей слезой;
Чтоб высушила мою рубашечку
Не на ветре, не на солнышке,
А высушила на белой своей груди».
***
«Уж ты поле мое, поле чистое,
Ты раздолье мое, ты широкое.
Ты раздолье мое, ты широкое,
Чем ты, полюшко, приукрашено?»
— «А я, Полюшко, всё цветочками,
Всё цветочками, василечками!»
Посреди-то поля част ракитов куст,
Под кустом-то лежит тело белое.
Под кустом-то лежит тело белое,
Тело белое, молодой солдат.
Молодой солдат не убит лежит,
Не убит лежит, шибко раненный.
Во главах у него бел-горюч камень,
Во руках у него сабля вострая,
Во руках у него сабля вострая,
Во груди у него пуля быстрая,
Во груди у него пуля быстрая,
Во ногах у него стоит добрый конь.
«Уж ты конь, ты мой конь, товарищ мой,
Ты ступай-беги во Русску землю;
Ты скажи-ка, скажи родному батюшке,
Поклонись-ка ты родной матушке,
Поклонись-ка ты родной матушке.
Ты скажи-ка, скажи молодой жене,
Что женился я на другой жене,
Как женил-то меня бел горюч камень,
Как женил-то меня бел горюч камень,
Обвенчала-то меня сабля вострая,
Обвенчала-то меня сабля вострая,
Молода жена — пуля быстрая».
***
Край дорожки, край широкия было, московской,
Тут стояла зелена елинка,
Не толстая, собою ровная,
Со вершиночки до самого корня.
Что на этой было елинке,
Что на самой было на вершинке,
Тут сидела дорогая пташка,
Горегорькая бедная кукушка.
Не кукует, всё бедна горюет,
Жалобнешенько, слезно причитает,
Под елинушку сама взирает:
Под елинушкой лежит молодчик,
Не убит он лежит, не застрелен —
Вострой сабелькой весь он изрублен.
Что на молодце была рубашка,
Тонка, беленька была бумажна,
Во крови-то она была, кумашна,
Во грязи-то она была, китайна.
Тут спроговорит душа молодчик:
«Уж ты мамушка, зелена елина!
Отпусти ты свое прутьё-витьё!
Ты прикрой мое тело белое,
Чтобы дождиком тело не мочило,
Красным солнышком тело не сушило,
Чтобы звери тела не терзали,
Чтобы вороны тела не клевали»
***
Уж вы горы мои, горы Воробьевские,
Ничего вы, горы, ничего не породили,
Породили горы один бел-горюч камень.
Из-под камушка течет, течет быстра реченька,
Как на этой на реке стоит куст ракитовый,
На кусту том сидит, сидит млад сизой орел,
Во когтях держит, держит черна ворона.
Он и бить его не бьет, всё выспрашивает:
«Где ты, ворон, братец, был, где полетывал?»
— «Уж и был я на диких, на диких степях на саратовских,
Уж и видел я там, видел чудо дивное:
Там лежит, лежит тело белое.
Никто к тому телу, никто не подступится.
Как вокруг того тела вьются лишь три ласточки.
Как и первая ласточка — его родна матушка,
А другая ласточка — его сестра родная,
Как и третья ласточка — его молода жена.
Как и мать по нем кричит, что быстра река течет.
А сестра по нем кричит, что с горы ручьи текут.
А жена по нем кричит — словно утрешня роса:
Как и солнышко взойдет — роса высохнет».
***
***
Злодей ты наша барыня,
Сжила всю свою вотчину.
Она молодых-то ребят
В солдаты отдает,
А середовых мужиков
Всю в винокурички,
Удалых молодцов
На фабрички,
Красных девушек
Все в батрачушки,
Оставляет она сиротинками
Дробных детушек, малолетушек.
Старым-то она
Не дает отдохнуть,
Старикам не дает
За двором приглянуть.
Она гонит их на работушку,
На работушку ну все тяжелую,
На тяжелую, подневольную,
Подневольную да пригонную.
***
«Ох, хорошо житье лакеям
На боярском на дворе!
Они пашенки не пашут
И оброка не дают,
Ох, они пашенки не пашут
И оброка не дают,
И оброка не дают,
Косы в руки не берут».
— «Ах вы глупые крестьяне,
Посудите-ка вы сами!
Куда пошлют — беги скоро,
Чтобы дело было споро.
Засмотрелся, застоялся,
С сударушкой повидался,
Оглянулся назад —
Сзади палочкой грозят.
Воротился домой —
Кафтанишка с плеч долой,
На конюшню ведут,
Сзади палочку несут».
***
Из-за леса, леса темного,
Из-за садика зеленого
Собиралась туча грозная
Со снегами со сыпучими,
Со морозами со трескучими.
Дочка к матке собиралася;
Пособравшись, дочь поехала.
Поехала дочь, не доехала,
Среди лесу становилася:
Лошаденка истомилася;
Лошаденка истомилася
Тележенка изломилася,
Все каточки раскатилися;
Все каточки раскатилися,
Ко дубочку прикатилися.
На дубу сидит соловушка.
«Ах ты птушка, птушка вольная!
Ты лети, лети в мою сторонушку,
Ко батюшке во зеленый сад,
А к матушке во нов терем.
Ты неси, неси соловушка,
Ах, батюшке да низкий поклон,
А матушке челобитьице:
Что пропали наши головы
За боярами за ворами!
Гонят старого, гонят малого
На работушку ранешенько,
А с работушки позднешенько».
***
Во лесу, лесу дремучем
Тут поет, поет соловьюшка,
Тут кукует горька кукушечка,
Да никто ее голоса не слушает,—
Одна слушает сиротинушка,
Сиротинушка, сенна девушка:
«Государыня родная матушка!
Выкупи из неволюшки,
Из неволюшки — дому барского:
Пристоялись резвы ноженьки,
Примахались белы рученьки,
Качаючи дитя барского», —
«Уж ты милое мое дитятко!
Золотой казны у нас нет с тобой,
Ты терпи, горя не сказывай:
Тебе стерпится, тебе слюбится;
Носи платья, не складывай:
Износя платьице, сложить можно,
И стерпя горе, сказать можно».
***
Вы кудри ль мои, кудри,
Хорошо ль кудри расчесаны,
Как по плечикам лежат
И развийтись хотят.
Как завила, завила
Чужа дальна сторона.
Как плакала, тужила
Наша Обозерска слобода,
Наша Обозерска слобода,
Что нагуляться не дала.
Разорил нашу сторонку
Злодей боярин-господин.
Как повыбрал он, злодей,
Молодых наших ребят,
Молодых наших ребят
Во солдатушки,
А нас, красных девушек,
Во служаночки,
Молодых молодушек
Во кормилочки,
А матушек с батюшками
На работушку.
Собрались наши ребятушки
Что на круту горушку,
Отказали наши ребятушки
Своему боярину-господинушке:
«Ты злодей наш господин,
Мы тебе не солдатушки,
Красны девушки тебе
Не служаночки,
Молодые молодушки
Не кормилочки
И батюшки с матушками
Не работнички».
***
Мне не жаль-то платка, платка алого,
Только жаль-то дружка, дружка милого.
Покрывала платок аленький, покрывала,
Потеряла не знай где, не знай где.
Мне не жаль-то платка, платка алого.
Только жаль-то дружка, дружка милого,
Хорош миленький уродился,
Во бурлачушки подрядился —
Во всё лето-летичко до Покрова праздничка.
Ой ли Покров праздничек к нам приходит.
Ой ли все бурлачушки с Волги идут,
А моего-то дружка долго нету.
Ой ли пойду-то я сразу во светлицу,
Уж и погляжу-то я, погляжу из окошка в окошко!
Не плывет ли лодочка с Волги?
Уж сверху лодочка завиднелась,
Черна шляпа зачернелась.
***
Перед нашими вороты,
Перед нашими широки,
Перед нашими широки
Разыгралися ребята,
Всё ребята молодые,
Молодые, холостые;
Они шуточку сшутили,
Во новы сени вскочили,
Во новы сени вскочили,
Новы сени подломили,
Новы сени подломили,
Красну девку подманили,
Красну девку подманили,
В новы сани посадили;
«Ты садися, девка, в сани,
Ты поедем, девка, с нами,
С нами, с нами, молодцами,
С понизовыми бурлаки;
У нас жить будет добренько,
У нас горы золотые,
У нас горы золотые,
В горах камни дорогие».
На обман девка сдалася,
На бурлацкие пожитки,
А бурлацкие пожитки
Что добры, да невелики,
Что добры, да невелики,
Одна лямка да котомка,
Еще третья-то оборка.
***
Вольная птичка-пташечка, перепелочка,
Куда она захотела, туда и полетела.
Где местечко излюбила, тут и села.
Садилась вольная пташечка в чистом поле
При широкой при московской при дороженьке,
Во белую яркую во пшенушку,
Горемышную свою песенку запела:
«Не пой, не пой, ретивое сердечко,
Не плачь, не плачь, душа красна девица,
Не батюшка, не матушка замуж выдали,
Сама ты, девица, похотела
За вольного за низового бурлака,
Сказали, у бурлака денег много —
У него один алтын во котомке
Да вязовая дубинка за плечами».
***
Не пора ли нам, братцы-ребятушки,
Идти на работу?
Нам на легкую работу,
Легку струговую.
Мы пойдемте-ка, братцы-ребятушки,
В зеленую рощу,
Уж срубайте, братцы-ребятушки,
В роще по весельцу,
Уж мы сложимтесь, братцы-ребятушки,
Денег по полтинке,
Уж мы купимте, братцы-ребятушки,
Мы легкую лодку,
Уж мы сядемте, братцы-ребятушки,
Сядем по местечкам,
Мы возьмемте-ка, братцы-ребятушки,
В руки по весельцу,
Уж мы грянемте, братцы-ребятушки,
Вниз по Волге!
Уж вы стойте-ка, братцы-ребятушки,
Стойте, не гребитесь,
Уж вы дайте-ка, братцы-ребятушки,
Волге устояться;
Мы послушаемте, братцы-ребятушки,
Не плачет ли жена?
Если плачет моя молода жена —
Назад ворочуся,
Назад ворочуся,
С женой распрощуся:
«Ты прощай-ка, моя молода жена,
Прощай ненадолго,
Ненадолго поры времечка,
На един часочек,
На единый-то на часочек,
На кругленький на годочек,
На кругленький на годочек —
В Казань-городочек!»
***
Поутру-то было раным-рано,
На заре-то было на утренней,
На восходе красного солнышка,
Что не гуси, братцы, и не лебеди
Со лузей, озер подымалися —
Подымалися добры молодцы,
Добрые молодцы, люди вольные,
Всё бурлаки понизовые,
На канавушку на Ладожску,
На работу государеву.
Провожают их, добрых молодцов,
Отцы, матери, молоды жены
И со малыми со детками,
***
Ой-ё-ей,
Ой-ё-ей,
Дует ветер верховой.
Мы идё-о-ом,
Босы, голодны,
Каменьё-о-ом
Ноги порваны.
Ты пода-а-ай,
Микола, помочи,
Доведи-и-и,
Микола, до ночи!
Эй ухнем да ой ухнем!
Ша-агай
Крепче, друже,
Ло-ожись
В лямку туже,
Ой-ой,
Оё-ёй.
***
Во всю ночь мы темную,
Осеннюю,
Долгую,
Ухнем!
Грянем!
Нам кричит дядя «давай» —
Мы даем,
Сильно гребем…
Ухнем!
Грянем!
***
Эй ухнем! Эй ухнем!
Еще разик, еще раз!
Эй ухнем! Эй ухнем!
Еще разик, еще раз.
Раскачаем березу!
Разваляем кудряву!
Ай-да, да, ай-да, ай-да, да, ай-да,
Разваляем кудряву!
***
Запевала
Дубина, дубинушка,
Дубина зеленая,
Зеленая, подернем!
Хор
Подернем!
Подернем!
Вот пошла! Пошла!
Сама пошла, сама пошла!
Запевала
Ой люли! Ой люли!
Барка стала на мели.
Вот подернем!
Хор
Подернем!
Подернем!
Вот пошла! Пошла!
Сама пошла, сама пошла!
Запевала
Эх да на речке, на лугу ли,
Эх да потянем, потянули,
А ну подернем!
Хор
Подернем!
Подернем!
Вот пошла! Пошла!
Сама пошла, сама пошла!
Запевала
Эх да тяни, тяни до поту,
Грош надбавят за работу.
А вот подернем!
Хор
Подернем!
Подернем!
Вот пошла! Пошла!
Сама пошла, сама пошла!
***
Да вы, ребята, бери дружно!
Тащить сваюшку нам нужно!
Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая, сама пойдет!
Идет, идет, идет, идет!
Идет, идет!
Да вы, ребята, не робейте,
Свою силу не жалейте!
Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая, сама пойдет!
Идет, идет, идет, идет!
Идет, идет!
Да вы, ребята, дери глотку!
Нам хозяин даст на водку!
Эх, дубинушка, ухнем!
Вот, зеленая, сама пойдет!
Идет, идет, идет, идет!
Идет, идет!
Да вы, ребятушки, старайтесь,
За дубинушку хватайтесь!
Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая, сама пойдет!
Идет, идет, идет, идет!
Идет, идет!
Первая строка каждого куплета поется запевалой, остальные — хором.
***
Ой, ребята, плохо дело!
Наша барка на мель села!
Ой, ребята, собирайся!
За веревочку хватайся!
Чтоб прибавить барке ходу,
Побросаем девок в воду!
Чтобы барка шла ходчее,
Надо лоцмана по шее.
***
***
Что пониже было города Саратова,
А повыше было города Царицына,
Протекала река матушка Камышенка,
Что вела-то за собою берега круты,
Круты-красны берега, луга зеленые,
Она устьицем впадала в Волгу-матушку,
Как по той ли реке матушке Камышенке
Выплывают ли стружочки есаульские,
На стружочках тех сидят гребцы бурлацкие —
Всё бурлаки, всё молодчики заволжские.
Хорошо все удальцы были наряжены:
На них шапочки собольи, верхи бархатны;
На камке у них кафтаны однорядочны;
Канаватные бешметы в нитку строчены,
Галуном рубашки шелковые обложены,
Сапоги на всех на молодцах сафьяновы.
Они веслами гребли да пели песенки,
К островочку среди Волги становилися:
Они ждали-поджидали губернатора,
Губернатора ли ждали астраханского.
Как возговорят бурлаки тут удалые:
«Еще что-то на воде у нас белеется?
Забелелися тут флаги губернаторски:
Кого ждали-поджидали, того ляд несет».
Астраханский губернатор догадался тут:
«Ой вы гой еси бурлаки, люди вольные!
Вы берите золотой казны что надобно,
Вы берите цветно платье губернаторско,
ы берите все диковинки заморские,
Вы берите все вещицы астраханские!»
Как возговорят удалы люди вольные:
«Как твоя не дорога нам золота казна,
Нам не дорого ни платье губернаторско,
Нам не дороги диковинки заморские,
Нам не дороги вещицы астраханские —
Дорога нам твоя буйная головушка».
Буйну голову срубили с губернатора,
Они бросили головку в Волгу-матушку,
Сами молодцы ему тут насмехалися:
«Ты добре ведь, губернатор, к нам строгонек был,
Ты ведь бил нас, ты губил нас, в ссылку ссылывал,
На воротах жен, детей наших расстреливал!»
***
Вниз по матушке по Волге
По широкому раздолью,
По широкому раздолью
Поднималась бурь-погода.
Поднималась бурь-погода,
Погодушка немалая,
Погодушка немалая,
Немалая волновая,
Немалая волновая.
Ничего в волнах не видно,
Ничего в волнах не видно,
Только видно красну лодку,
Только видно красну лодку.
Красна лодочка краснеется,
Красна лодочка краснеется,
На гребцах шляпы чернеются,
На гребцах шляпы чернеются.
Сам хозяин во наряде,
Сам хозяин во наряде,
Во коричневом халате,
Во коричневом халате.
«Вы притроньте-ка, ребята,
Вы притроньте-ка, ребята,
Ко крутому бережочку,
Ко крутому бережочку,
Ко желтому ко песочку».
***
Не леса шумят,
Не дубровушка —
Разыгралась волюшка
Атаманская,
Всё-то братская.
Все ли мы — братцы,
Все ли мы — родные,
Однокровные:
Спородила нас
Ночка темная,
Сосватала нас
Сабля вострая;
У нас сватушка —
Кистень-батюшка,
А свахонька наша —
Сабля вострая.
***
Ах доселева усов и слыхом не слыхать,
А слыхом их не слыхать и видом не видать,
А нонеча усы проявились на Руси,
А в новом Усольи у Строгонова.
Они щепетко по городу похаживают,
А кораблики бобровые, верхи бархатные,
На них смурые кафтаны,
С подпушечками с камчатними,
А и синие чулки, астраханские черевики,
А красные рубашки, косые воротники, золотые
Собиралися усы на царев на кабак,
А садилися молодцы во единый круг.
Большой усище и всем атаман,
А Гришка Мурышка, дворянский сын,
Сам говорит, сам усом шевелит:
«А братцы усы, удалые молодцы!
А и лето проходит, зима настает,
А и надо чем усам голову кормить,
На полатях спать и нам сытым быть.
Ах нуте-тко, усы, за свои промыслы!
А мечитеся по кузницам,
Накуйте топоры с подбородышами,
А накуйте ножей по три четверти,
Да и сделайте бердыши
И рогатины и готовьтесь все.
Ах знаю я крестьянина, богат добре,
Живет на высокой горе, далеко в стороне,
Хлеба он не пашет, да рожь продает,
Он деньги берет да в кубышку кладет,
Он пива не варит и соседей не поит,
А прохожих-то людей ночевать не пущат,
А прямые дороги не сказывает.
Ах надо-де к крестьянину умеючи идти:
А по полю идти — не посвистывати,
А и по бору идти — не покашливати,
Ко двору его идти — не пошаркивати.
Ах у крестьянина-то в доме борзые кобели
И ограда крепка, избушка заперта,
У крестьянина ворота крепко заперты».
Пришли они, усы, ко крестьянскому двору,
А хваталися за забор да металися на двор.
Ах кто-де во двери, атаман в окно:
А и тот с борку, иной с борку,
Уж полна избушка принабуркалася,
А Гришка Мурышка, дворянский сын,
Сел впереди под окном,
Сам и локоть на окно, ноги под гузно,
Он сам говорит и усом шевелит:
«А и ну-тко ты, крестьянин, поворачивайся!
А и дай нам, усам, и попить и поесть,
И попить и поесть и позавтракати».
Ох метался крестьянин в большой анбар;
И крестьянин-ат несет пять пудов толокна,
А старуха-то несет три ушата молока.
Ах увидели усы, молодые молодцы,
А и кадь большу, в чем пива варят.
Замешали молодцы они теплушечку,
А нашли в молоке лягушечку.
Атаман говорит: «Ах вы, добры молодцы, вы не брезгуйте!
А и по-нашему, по-русски,— холоденушка».
Они по кусу хватили — только голод заманили,
По другому хватили — приоправилися,
Как по третьему хватили — ему кланялися:
«А спасибо те, крестьянин, на хлебе на соли,
И на кислом молоке, на овсяном толокне,
Напоил нас, накормил, да и животом надели,
Надели ты нас, усов, по пятидесят рублев,
А большому атаману полтораста рублев».
А крестьянин-ат божится: «Право, денег нет».
А старуха ратится: «Ни полушечки».
А дурак на печи, что клеит, говорит:
«А братцы усы, удалы молодцы!
А и есть-де ведь у батюшки денежки,
А и будет вас, усов, всех оделять,
А мне-де, дураку, не достанется;
А всё копит зятьям, растаким матерям».
А проговорит усище, большой атаман:
«Братцы усы, за свои промыслы!
Ох, ну-тко, Афонас, доведи его до нас!
Ах, ну-тко, Агафон, да вали его на огонь!
А берите топоры с подбородышами,
Ах колите заслон да щепайте лучину,
Добывайте огонь, кладите на огонь середи избы,
Валите крестьянина брюхом в огонь,
А старуху валите <…> на огонь».
Не мог крестьянин огня стерпеть,
Ах стал крестьянин на огонь <…>,
Побежал крестьянин в большой анбар,
Вынимал из-под каменя с деньгами кубышечку,
Приносил крестьянин, да бряк на стол:
«Вот вам, усам, по пятидесят рублев,
А большому-то усищу полтораста рублев».
Вставали усы, они крестьянину кланяются.
Да спасибо те, крестьянин, на хлебе на соли,
И на овсяном толокне, и на кислом молоке,
Напоил нас, накормил, животом наделил.
Ах мы двор твой знаем и опять зайдем,
И тебя убьем, и твоих дочерей уведем,
А дурака твоего в есаулы возьмем».
***
Хороша наша деревня,
Только улица грязна.
Хо-хо! О-хо-хо!
Только улица грязна!
Хороши наши ребята,
Только славушка худа.
Хо-хо! О-хо-хо!
Только славушка худа!
Величают нас ворами,
Всё разбойничками.
Хо-хо! О-хо-хо!
Все разбойничками!
Мы не воры, мы не плуты,
Не разбойнички.
Хо-хо! О-хо-хо!
Не разбойнички!
Государевы мы люди,
Рыболовнички.
Хо-хо! О-хо-хо!
Рыболовнички!
Мы ловили эту рыбу
По сухим по берегам.—
Хо-хо! О-хо-хо!
По сухим по берегам!
По сухим по берегам —
По амбарам, по клетям.
Хо-хо! О-хо-хо!
По амбарам, по клетям!
Как у дяди у Петра
Заловили осетра.
Хо-хо! О-хо-хо!
Заловили осетра!
Заловили осетра —
Белогривого коня.
Хо-хо! О-хо-хо!
Белогривого коня!
Как у тетки у Арины
Заловили три перины.
Хо-хо! О-хо-хо!
Заловили три перины!
А у кума у Степана
Унесли горшок сметаны.
Хо-хо! О-хо-хо!
Унесли горшок сметаны!
Заловили сорок щук,
Из которых шубы шьют.
Хо-хо! О-хо-хо!
Из которых шубы шьют!
Заловили мы белугу,
Что калачиком рога!
Хо-хо! О-хо-хо!
Что калачиком рога!
Вот за эфтаки дела
Посадили в кандала.
Хо-хо! О-хо-хо!
Посадили в кандала!
Посадили на неделю,
Продержали круглый год.
Хо-хо! О-хо-хо!
Продержали круглый год!
***
Из-под кустышка было ракитова,
Из-под камешка было серого,
Протекала-то-де речка быстрая,
Речка быстрая, вода холодная.
Во этой речке быстроей, в воде холодноей
Красна девушка она мылася,
Бедна белилася.
Она мылась, слезно плакала,
Красоты она своей дивилася:
«Красота ли ты моя, красоточка!
Ох ты счастье ли мое, счастьице!
Талану-участи доля горькая!
На роду ли-то да мне написано,
На делу ли-то да мне досталося,
В жеребьи ли мне сповыпала:
Женихов ли про меня не было?
Сватовья ли на мне не сватались?
Из бояр-то ли да сватались бояра,
Из купцов-то ли сватались на мне купцы.
Из крестьян-то ли сватались молодчики.
Как ныне отдал меня родной батюшко,
Просватала родна матушка
Как за вора да за разбойника,
За ночного да подорожника.
Со вечера да он коня седлал,
Со полуночи в разбой съезжал,
К утру-светичку домой въезжал.
Он кричит-зычит собачьим голосом:
«Ты ставай-ко-ся, жена немилая!
Немилая жена, постылая,
Добывай огня скорехонько,
Затопляй-ко печь крутехонько,
Уж ты грей-ко-ся воду ключавую,
Уж ты мой-ко-ся платье кровавое,
Кровавое платье, разбойницкое».
Я ставала млада скорешенько,
Топила печку крутешенько,
Я нагрела воды ключавоей,
Я стирала платье кровавое.
Перву вымыла я, не раздернула,
Втору вымыла, да развернула,
Нашла эту рубашеньку, знакомую,
Знакомую рубашечку, приметную.
Закричала я громким голосом,
Закричала я, сама заплакала:
«Ой ты гой еси, ладо немилое,
Немилый и постылый!
Ты почто убил моего брата любимого?
Своего шурина постылого?»
— «Не я убил твоего брата любимого,
Своего шурина постылого;
Не я убил — убила темна ноченька»
Подстрелила калена стрела».
***
По край моря, моря синего,
По край моря ай веряжского,
По край синего моря веряжского,
Там стояла да хоромина некрытая,
А некрытая хоромина, немшоная.
Там жила-была вдова благочестивая,
Было у вдовушки девять сынов,
Во десятыих была одинакая дочь.
И эти все сынова в разбой пошли,
Оставалася дочка единёшенька.
Как из-за синего моря веряжского
Наехали на дочку к нею сватова,
Она выдала дочку за синё море,
За этого за гостя за торгового.
Она там год жила — не стоснулася,
Другой жила — в уме не было,
На третий на годочек стосковалася,
Она у мужа у света подавалася,
У всей семьи сдоложилася.
Состроил ей муж червончатой кораб,
Он нос делал по-змеиному,
Корму делал по-звериному,
Нос грузил чистым серебром,
Середочку грузил красным золотом,
Корму грузил скатным жемчугом,
Они сели с мужем в лодочку и поехали.
Тут не темная ноченька сустигла их,
Не частый дождики обсыпали —
Наехали воры-разбойники,
Они гостя торгового зарезали,
Зарезали и в воду бросили,
Они жёночку-рязаночку в полон брали,
В полон брали, обесчестили.
Все эти разбойнички спать легли,
Меньший разбойничек не спит, не лежит.
Не спит, не лежит, думу думает,
У жёночки-рязаночки выспрашивает:
«Скажи, жёночка-рязаночка, с коей орды,
С коей орды, с коей страны?»
— «Уж мы жили-жили по край моря,
По край синего моря веряжского,
Там стояла хоромина некрытая,
Некрытая хоромина, немшоная.
Во той было хоромине некрытоей
Жила-была вдова благочестивая.
Было у вдовушки девять сынов,
Во десятыих была одинакая дочь.
У ней все сынова во разбой пошли,
Оставалася дочка одинешенька.
Из-за синего моря веряжского
Наехали на дочку к ней сватова,
Она выдала дочку за синё море,
За этого за гостя за торгового».
Тут разбойничек расплакался.
«Вы ставайте-ко, братцы родимые!
Мы не гостя торгового зарезали,
Зарезали и в воду бросили,
Мы зарезали зятя любимого.
Не жёночку-рязаночку в полон брали,
В полон брали и обесчестили,
Обесчестили сестрицу родимую».
***
Ты взойди-ка, красно солнышко,
Над горой взойди над высокой,
Над дубровушкой взойди над зеленою,
Над полянушкой взойди над широкою,
Обогрей-ка нас, добрых молодцев,
Добрых молодцев, сирот бедныих.
Сирот бедныих, солдат беглыих,
Солдат беглыих, беспачпортныих!
Как по Волге, Волге-матушке,
Повыше было села Лыскова,
Пониже села Юркина,
Против самого села Богомолова,
Вытекала тут быстра речушка,
По прозванью речка Кержинка;
По речушке бежит лодочка,
Бежит-то лодочка не ловецкая,
Не ловецкая — молодецкая,
Молодецкая, воровская, косная;
Посередь лодки стоит деревцо,
На деревце бел тонкий парус,
Под парусом бел тонкий шатер,
Под шатром лежит дорогая кошма,
Под кошмой лежит золота казна,
На казне лежит платье цветное,
На платьице сидит девица;
Сидит девица — призадумалась,
Призадумавши, пригорюнивши,—
Нехорош-то ей сон привиделся:
Атаманушке быть зарезану,
Есаулушке быть повешену,
Молодцам-гребцам во тюрьме сидеть,
А мне, девушке, быть на волюшке,
На родимой на своей сторонушке,
У своего батюшки и у матушки.
***
Как светил да светил месяц во полуночи,
Светил в половину;
Как скакал да скакал добрый молодец
Без верной дружины.
А гнались да гнались за тем добрым молодцом
Ветры полевые;
Уж свистят да свистят в уши разудалому
Про его разбои.
А горят да горят по всем по дороженькам
Костры стражевые;
Уж следят да следят молодца-разбойника
Царские разъезды;
А сулят да сулят ему, разудалому,
В Москве белокаменной каменны палаты.
***
Не шуми, мати зеленая дубровушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати!
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти,
Перед грозного судью — самого царя.
Еще сbr /танет государь-царь меня спрашивать:
«Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянский сын,
Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?»
— «Я скажу тебе, надежа православный царь,
Всее правду скажу тебе, всю истинну,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первый мой товарищ — темная ночь;
А второй мой товарищ — булатный нож;
А как третий-от товарищ — то мой добрый конь;
А четвертый мой товарищ — то тугой лук;
Что рассыльщики мои — то калены стрелы».
Что возговорит надежа православный царь:
«Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын,
Что умел ты воровать, умел ответ держать!
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля хоромами высокими —
Что двумя ли столбами с перекладиной».
***
***
Как бывало мне, ясну соколу, да времечко:
Я летал, млад ясен сокол, по поднебесью,
Я бил-побивал гусей-лебедей,
Еще бил-побивал мелку пташечку,
Как, бывало, мелкой пташечке пролету нет.
А нонеча мне, ясну соколу, время нет:
Сижу я, млад ясен сокол, во поиманье,
Я во той ли в золотой во клеточке,
Во клеточке, на жестяной нашесточке;
У сокола ножки сопутаны,
На ноженьках путички шелковые:
Занавесочки на глазоньках жемчужные?
Как бывало мне, добру молодцу, да времечко:
Я ходил-гулял, добрый молодец, по синю морю,
Уж я бил-разбивал суда-корабли,
Я татарские, армянские бусурманские;
Еще бил-разбивал легки лодочки;
Как, бывало, легким лодочкам проходу нет.
А нонеча мне, добру молодцу, время нет:
Сижу я, добрый молодец, во поиманье,
Я во той ли во злодейке земляной тюрьме.
У добра молодца ноженьки сокованы,
На ноженьках оковушки немецкие,
На рученьках у молодца замки затюремные,
А на шеюшке у молодца рогатки железные.
***
Куда идти печаль нести?
Пойду с горя в темны леса,
В темны леса, в чисты поля.
В чистых полях растет трава,
Растет трава шелковая,
Цветут цветы лазоревы.
Нарву цветов, совью венок
Милу дружку на головушку.
Носи, милый, не спрашивай!
Люби меня, не сказывай!
Меня любил — счастливым был;
От нас отстал — несчастным стал,
Несчастным стал, в острог попал,
В тюрьме сидит, в окно глядит.
***
«Ах ты душечка, жена моя молодая,
Что на улице застоялась,
На приказ, мой свет, загляделась,
На приказное на окошко?»
— «И ты душечка, мой сердечный друг,
Я на улице застоялася,
На приказ, мой свет, загляделася:
Во приказе в государевом,
Что во той ли темной темнице,
За решеткою за железною
Сидит душечка добрый молодец.
И он пишет себе грамотку,
Не пером пишет, не чернилами —
Он своими горючими слезьими.
Не ко батюшке, не ко матушке —
Он ко душечке к молодой жене:
«Ах ты душечка, молода жена,
Продавай свое житье-бытье,
Выкупай меня из неволюшки,
Как из той ли темной темницы!
Буде мало тебе всего покажется —
В кабалу отдай малых детушек!»
На ответ пишет молода жена:
«Ах ты душенька, мой сердечный друг,
Не продам своего житья-бытья,
Не отдам в кабалу малых детушек!
Уж и так тебя бог помилует,
Государь тебя царь пожалует!»
Как далече, далече во чистом поле
Стоят два столбичка высокие,
Перекладинка лежит кленовая
И петелька лежит шелковая…
«Уж как я тебе, друг, говорила,
Честью-лестию вас упрашивала:
Не седлай коня поздно вечером,
Не съезжай с двора пополуночи,
Не вози платье кровавое!
Уж как ты, мой друг, меня не послушался,
Ты седлал коня поздно вечером,
Ты съезжал со двора пополуночи,
Привозил платье кровавое;
Ты за то сидишь в темной темнице,
Не считай меня своей женой!»
***
Ты воспой, воспой, млад жавороночек,
Сидючи весной на проталинке!
Добрый молодец сидит в темнице.
Пишет грамотку к отцу, к матери.
Он просит того жавороночка:
«Отнеси ты, млад жавороночек,
На мою ли, ах, дальну сторону
Ты сие письмо к отцу, к матери!»
Во письме пишет добрый молодец:
«Государь ты мой родной батюшка,
Государыня моя родна матушка,
Выкупайте вы добра молодца,
Добра молодца, своего сына,
Своего сына, вам родимого!»
Как отец и мать отказалися
И весь род-племя отрекалися:
«Как у нас в роду воров не было,
Воров не было и разбойников!»
Ты воспой, воспой, млад жавороночек,
Сидючи весной на проталинке!
Добрый молодец сидит в темнице.
Пишет грамотку к красной девице.
В другой раз просит жавороночка,
Чтоб отнес письмо к красной девице.
Во письме пишет добрый молодец:
«Ты душа ль моя красна девица,
Моя прежняя полюбовница,
Выкупай-выручай добра молодца,
Свово прежнего полюбовника!»
Как возговорит красна девица:
«Ах вы нянюшки, мои мамушки,
Мои сенные верные девушки!
Вы берите мои золоты ключи,
Отмыкайте скорей кованы ларцы,
Вы берите казны сколько надобно,
Выкупайте скорей добра молодца,
Мово прежнего полюбовника!»
***
Ах, что ж ты, мой сизый голубчик,
Ах, что ж ты ко мне не летаешь?
Иль часты дожди крылья мочат,
Иль буйные ветры относят?
Ах, что ж ты, мой милый дружочек,
Ах, что же ко мне ты не ходишь?
Отец или мать не пускают?
Род-племя ль любить запрещают?
Послышу я: милый в неволе,
Сидит в городском он остроге.
Возьму ль я ключи золотые
И стану ль ларцы отпирати;
Возьму ль я казны сорок тысяч,
Пойду ль я дружка выкупати.
Судьи казны взять не желают,
На волю дружка не пускают.
***
Ты не пой-ка, не пой, млад жавороночек,
Сидючи весной на проталинке,
На проталинке — на проталинке,
А воспой-ка, воспой, млад жавороночек,
Воспой-ка, воспой при долине,
Что стоит ли тюрьма,
Тюрьма, новая,
Тюрьма новая,
Дверь дубовая,
Что сидит ли там, сидит
Добрый молодец,
Он не год сидит,
Он не два года,
Сидит ровно семь годов.
Заходила к нему матушка родная:
«Что я семь-то раз,
Семь раз выкупала,
Что и семь-то я,
Семь тысяч потеряла,
Что осьмой-то,
Осьмой-то тысячи не достала».
***
Добры молодцы все на волюшке живут,
Один Ванюшка в победушке сидит,
В каменной, Ваня, государевой Москве,
В земляной тюрьме, за решетками,
За железными дверями,
За висячими замками.
Заутра Ваню к наказаньицу ведут,
К наказаньицу — ко ременному кнуту,
К столбу крашеному, дубовому.
По праву руку отец с матерью идут,
По леву руку молода жена с детьми,
Молода жена с детьми малыми;
Позади его православный весь народ.
Как и стал Ваня говорить жене:
«Ты сними с меня шелковой пояс,
С позолоченными на нем ключиками,
Отопри, жена, окован сундук,
Уж ты вынь оттоль золотой казны,
Ты дари, жена, молодого палача,
Чтобы молодой палач меня легче наказывал!»
***
Ты злодейка да злокоманка, змея лютая!
Из норы ты, змея, ползешь, сама озираешься;
По песку ты, змея, ползешь, сама извиваешься;
По траве ты, змея, ползешь, сама всю траву сушишь,
Иссушила в поле цветочки все лазуревы!
Что не то-то, братцы, злодейка змея лютая,
Что то-то, братцы, злодейка красная девица;
Довела меня, доброго молодца, до погибели,
Что то до той же до злодейки темной темницы.
Что из главного приказу из московского,
Что из славного села — села Преображенского
Что ведут-ведут доброго молодца казнить-вешати.
Переди идет доброго молодца православный царь;
По правой руке доброго молодца отец-матушка;
По левой руке доброго молодца грозен палач;
Позади идет доброго молодца красная девица.
***
Да горы мои, горы Зауральские,
Не забыть вас, горы да во все века.
Да через вас, горы, ой, лежала дорожка,
Лежала большая, да Сибирский шлях.
Как по нем-то шли молодцы отважные,
Бренча кандалами, ой, с гордостью в глазах;
Да шли они, шагали в горы Зауральские,
Ой в темные остроги да в каторгу шли.
Ветры злые, лютые, да ветры осенние
Шумели над дорожкой да секли лицо.
Да не стушили ветры да в глазах отважных
Огня-пламени да гордости большой.
Да усеяли тот шлях-дороженьку
Курганы могилок да неизвестных крестов,
Да призавяла травка над шляхом-дорожкой,
Ой призавяла зеленая, да только до поры.
***
При долинушке
Вырос куст с калинушкой.
На калинушке
Сидит млад соловеюшко,
Сидит — громко свищет.
А в неволюшке
Сидит добрый молодец,
Сидит — слезно плачет.
Во слезах-то словечушко молвил:
«Растоскуйся ты, моя любезная,
Разгорюйся!
Уж я сам-то по тебе, любезная,
Сам я по тебе сгоревался.
Я от батюшки,
Я от матушки
Малой сын остался».
«Кто тебя, сироту, вспоил-вскормил?»
— «Вскормил-вспоил православный мир,
Возлелеяла меня чужа сторонка,
Воскачала-то меня легкая лодка.
А теперь я, горемышный, во тюрьму попал,
Во тюрьму попал — тюрьму темную».
***
Вы леса мои, лесочки, леса темные!
Во лесах-то садики, садики зеленые;
Во садах кусты, кусты позаломаны.
Все дружочки наши, все-то позаловлены,
Во немецки во железы все-то позакованы,
Во большой домок все-то посажены.
Сидят-то они, богу молятся.
Со слезами в землю все-то кланяются:
«Ты возмой-ка, возмой, туча грозная!
Ты пролей-ка, пролей, батюшка силен дождь!
Ты размой-ка, размой стены каменны,
Ты выпусти-ка нас на святую Русь!»
Из острога-то они все разбежались,
По темным лесам все-то размырялись,
На полянушку они, соколы, собирались.
Во кружок они, удалые, садились.
***
Не былинушка в чистом поле зашаталася,
Зашаталася бесприютная моя головушка,
Беспрютная моя головка молодецкая;
Уж куды-то я, добрый молодец, ни кинуся —
Что по лесам, по деревням всё заставы,
На заставах ли всё крепки караулы;
Они спрашивают печатного пашпорта,
Что за красною печатью сургучовой.
У меня ль, у добра молодца, своеручный,
Что на тоненькой на белой на бумажке,
Что куды-то ни пойду, братцы, ни поеду,
Что ни в чем-то мне, добру молодцу, нет счастья.
Я с дороженьки, добрый молодец, ворочуся,
Государыни своей матушки спрошуся:
«Ты скажи, скажи моя матушка родная,
Под которой ты меня звездою породила,
Ты каким меня и счастьем наделила?»
***
Как за барами житье было привольное.
Сладко попито, поедено, похожено,
Вволю корушки без хлебушка погложено,
Босиком снегу потоптано,
Спинушку кнутом побито;
Нагишом за плугом спотыкалися,
Допьяна слезами напивалися,
Во солдатушках послужено,
Во острогах ведь посижено,
Что в Сибири перебывано,
Кандалами ноги потерты,
До мозолей душа ссажена.
А теперь за бар мы богу молимся:
Божья церковь — небо ясное,
Образа ведь — звезды частые,
А попами — волки серые,
Что поют про наши душеньки.
Темный лес — то наши вотчины,
Тракт проезжий — наша пашенка,
Пашню пашем мы в глухую ночь,
Собираем хлеб не сеямши,
Не цепом молотим — слегою
По дворянским по головушкам
Да по спинушкам купеческим:
Свистнет слегушка — кафтан сошьет,
А вдругоряд — сапоги возьмет,
Свистнет в третьи — шапка с поясом,
А еще раз — золота казна.
С золотой казной мы вольные.
Куда глянешь — наша вотчина,
От Козлова до Саратова,
До родимой Волги-матушки,
До широкого раздольица,—
Там нам смерти нет, ребятушки.
***
Рабочий фольклор формировался вместе с развитием пролетариата в России.
В XVIII столетии на первых уральских горнорудных заводах работали в основном каторжане и приписные рабочие из крепостных крестьян. И многие их песни («Ах, у нашего сударя света батюшки…»; «О се горные работы…»; «На разбор нас посылают…» и др.) — это скорее род песен тюремно-каторжных, ибо жизнь первых русских рабочих мало отличалась от жизни колодников. Ужасные условия непосильного труда, бесправие, беззаконие, преследования и обман со стороны начальства — основные темы рабочих песен XVIII — первой половины XIX века.
Песни рабочих чем далее во времени, тем в большей степени сочинялись в диапазоне не традиционного фольклорного, а — литературного мышления. Влияние культуры образованных сословий, распространение грамотности среди пролетариата, полный отрыв от деревенской жизни и природы — все это сказалось на поэтике рабочих песен.
Многие из них сочинены явно индивидуально, причем без опоры на традиционные песенные формулы крестьянского искусства, а с оглядкой на традиции литературные. Потому в большинстве песен рабочих строки рифмуются, лексика и образность изобилуют заимствованиями из «письменной» поэзии.
***
О, се горные работы!
Скажем, горные работы,
Они всем дают заботы.
Офицерам быть не скучно,
При сем жить им неразлучно.
А наш пристав, офицеры-господа
Все исправности несли,
Постояли да ушли.
Ой вы, бедны бедняки,
Первой части бергалы;
Все вы знаете заботу,
Как ударит на работу!
На работу бьют, треложат,
Мы противны быть не можем.
Ой ты, свет наша умыльна,
Змеевская плавильна!
Тонко, громко в доску бьет,
К себе в гости зовет.
Подле шпурик, подле бок
Есть корыто и гребок,
Протыкальник, молоток.
Настилаем в шахте смесь
О четыреста пуд вес;
Как четыреста пуд вес —
В одну смену всё сожечь.
Мастер ходит, подтверждает,
Чтобы шлак был не богат…
Постарайся, друг и брат,
Чтобы Правдин был богат.
Есть Шершневочка весела.
Речка валом обнесена,
С переулка третий дом.
Бита Мушиха кнутом.
Ой вы, бедны бедняки,
Пятой части парняки.
Все вы знаете заботы,
Как ударят на работы.
На работы бьют, треложат,
Мы противны быть не можем.
Вот и слушаем опять,
Как ударят часов пять,
В решеточки загремят,
Наше сердце уныват.
Инструмент нам принимать:
Болотки и гребки,
Рудобойны молотки.
По фонталам воду пустят,
Наше сердце приопустят.
Мы примамся работать,
Золоту руду катать.
Как подрядчики на нас
Не косили б своих глаз,
Не грозили бы рукой,
Не стращали бы лозой.
Ой вы, братцы молодцы,
Пятой части молодцы.
Приогрянем в молотки,
Разобьем руду в куски,
Обер-штейгер старичок
Чтобы не дал нам толчок.
Как кончаем урок свой,
Так отпустят нас домой.
А домой когда пойдем,
Громко песни запоем.
Мимо Медера пойдем,
Мимо Кенига пойдем,
На базарочек зайдем,
Калачей на грош возьмем
И позавтракаем.
***
Мы в посылке долго жили,
Песенок сложили;
Песню нову, песню браву,—
По-бурлацки жили.
Нам-то жить-то не давали —
На совет гоняли.
На совет, совет гоняли,
Совет совещали —
Сухари сушити.
Мы сухарики сушили,
Сумы набивали,
Эти сумы зашивали.
Суму да ремнем зашили,
Коней поймали,
Ямщичка выбрали,
Мы да ямщичка выбрали —
Коней ворочати,
Коней ворочати,
Пехотой шагати.
Велики ли эти версты
Ознобили персты.
На угоре-косогоре
Стояла контора:
Конторщик новый, бравый,
Конторщик горбатый,
Пищичек плешатый.
Они пишут на бумагу,
На тонкий листочек,
Нам сулили буйну плату,
Нам дали лопату
Канаву копати,
Что канавушку: копати —
Руду добывати.
***
Как на свете живется,
Вот та песня поется,
Вот та песня поется:
«Через золото слеза льется,
Руда кровью обмывается».
Слезы льются рекой,
Рекой, широкой рекой,
Пока могилку твою
Принакроет травой зеленой.
***
На разбор нас посылают,
Шибко нас дерут и мают,
А сами за что — не знают,
В отдаленны края посылают.
Поедем к Бельмесову —
Запоем песню веселу,
Приедем в Шадрину —
Растеребим старшину;
Приедем в Саушку,
Попросим бабушку
Напоить, накормить
И спать положить.
Утром встанем,
Кошельки свои достанем,
Сухариков поедим
И вдаль поглядим.
Видим — на горке,
На высокой, на крутой,
Над плотиной, над водой
Стоит рудник Змеев золотой,
Да нам противный он какой.
Наши горные работы
Дают нам заботы.
На промывке на ручной
Есть нарядчик некошной.
Он идет, шары уставит,
Работать нас заставит,
Ходит — нас розгами дерет
И волосы на голове рвет;
В праздник робить оставляет
И сам за что — не знает.
Жаловаться не знаем кому,
Только богу одному;
До него высоко,
До царя далеко,
И говорим: охо-хо,
Житье нам плохо;
В казарме мы живем,
Хлеб с водой только жуем,
С работы убежим,
По целым дням в кустах лежим!
Нас поймают
И тогда до смерти задирают и замают.
***
Кто на приисках не бывает.
Тот горя не знает;
Мы на приисках побывали
Все горе узнали.
Мы ко прииску подходили,
На горку восходили:
Как на горке, как на Зинке
Стояла контора,
Как во этой во конторе
Живет наш приказчик.
Выходил он, вор-собака,
На ново крылечко.
Выносил он, вор-собака,
Перо и бумагу.
Рассчитал он, расписал
По разным работам:
Турфовые, каменные,
Третьи — песковые…
Мы, молоды ребята,
Запросили дорогие платы,
Выдавал он, вор-собака,
Кайлы и лопаты —
Кайлы и лопаты
Канавы копати.
Мы канавушку копали,
Судьбу проклинали!..
Доброй осени дождемся —
Домой поплетемся,
В кабачок забьемся,
Все вина напьемся,
И опять наймемся!
***
Во приисках лето жили,
Свои жилы натужили,
А на третьем на годочке,
На последнем на денечке
Нас подрядчик рассчитал,
Ни копеечки не дал,
Только матерно ругал.
Во неволюшку отдал,
Осталися малы детки
Без водички и без хлебца.
Разлучила, развела
Чужа-дальня сторона —
Та Бисертская дорожка,
Дороженька больша.
***
Как рабочи Голубкова
С молодцами Толкачева
В кабачок зашли.
Они мало водки пили,
Только много говорили,
Да и подрались.
Подрались и помирились
И опять разговорились,
Стали водку пить:
«Мы по собственной охоте
Были в каторжной работе —
В северной тайге.
Мы пески там промывали,
Людям золото искали,
Себе не нашли.
Много денег нам сулили,
Только мало получили:
Вычет одолел.
Щи хлебали с тухлым мясом,
Запивали дрянным квасом
И мутной водой.
Зачастую хлеба корка
В горле станет как распорка,
Что не проглонешь!
Что за бродни, что за шубка,
Что за табачок, за крупка,
Эдакая дрянь!
Приисковые порядки
Для одних хозяев сладки,
А для нас горьки.
Как исправник с ревизором
По тайге пойдут с надзором,
Вот тогда беда:
Один спьяну, другой сдуру
Так отлупят тебе шкуру,
Что только держись!
Давай выпьем на остатки
И возьмем опять задатки,
И айда в тайгу!..»
***
Эх, да постыла контрашна работа,
Тошно, тошно, как тянется год,
Да у хозяина одна забота:
Ему мучить, морить бы народ.
Эх, немила да нерадостна жизнь.
Да красну солнышку нас не согреть,
Эх, да заживо в землю ложись,
Да чем голод и холод терпеть.
Да убегу, убегу я от муки,
И скроюсь в лесу я, в горах,
Да есть же пока ноги и руки,
Да пока в молодых-то порах.
***
Ах, у нашего сударя света батюшки,
У доброго живота, всё кругом ворота!
Ой, окошечки в избушке косящатые,
Ах, матицы в избушке таволжаные,
Ах, крюки да пробои по булату золочены!
Благослови, сударь хозяин, благослови, господин,
Поскакати, поплясати, про все городы сказати,
Про все было уезды, про все низовые,
Про все низовые, остродемидовые!
Хороша наша деревня, про нее слава худа!
Называют нас ворами и разбойниками,
Ах, ворами,…, чернокнижниками!
Ах, мы ли не воры, ах, мы да рыболовы,
Ах, мы да рыболовы, государевы ловцы,
Ай, мы рыбочку ловили по хлевам, по клетям,
По клетям да по хлевам, по новым по дворам;
Мы карасиков ловили со щетиночками,
Мы сорочек-то ловили всё с крючками!
Ах, матушка Нева да промыла нам бока!
Ах, батюшка Иртыш на боку дыру вертит!
Ах, батюшка Исять, на коленочки присядь!
Хоть не нас секут батожьем, у нас спинушки болят;
На работу посылают, нам и денег не дают;
Ах, с голоду морят, студенцою поят;
Ах, на каторгу сажают, да не выпускают;
Ах, не нас вешать ведут, на нас петельки кладут!
***
Благослови, сударь хозяин,
У тебя ли во дому,
Во высоком терему
Поскакать, поплясать,
Про все городы сказать,
Про все Демидовые.
У Демидова в заводе
Работушка тяжела.
Ах, работушка тяжела.
………………….
От виц спинушки болят,
Ах, спинушки болят!
В рудник-каторгу сажают,
Ах, да не выпускают.
Там нас голодом морят,
Ах, студенцою поят!
Уж вы горы, да горы высокие,
Уж леса на горах да дремучие!
Вы укройте работничков бедныих,
Вы укройте молодцов, людей беглыих,
Ах, людей да Демидовых.
***
Мужики вы, мужики,
Одним словом — дураки!
Вы во шахтах не бывали —
Нужды с горем не видали.
Вы во шахтах не бывали,
Нужды с горем не видали,
Вы пойдите в шахты с нами,
Распознаете про всё.
Вы пойдите в шахты с нами,
Распознаете про всё,
Распознаете про всё —
Про шахтерское житье.
Шахтер пашенку не пашет,
Косы в руки не берет,
Косы в руки не берет,
В казну денег не кладет.
Косы в руки не берет,
В казну денег не кладет.
Шахтер — холод, шахтер — голод,
Нет ни хлеба, ни воды.
Шахтер — холод, шахтер — голод,
Нет ни хлеба, ни воды;
Нет ни хлеба, ни воды,
Нету воли никуды.
***
Шахтер в клеточку садится,
С белым светом распростится:
«Прощай, прощай, белый свет,
Тебя увижу али нет,
Прощай, ясная заря,
Прощай, милочка моя».
А загонщик дело знает,
Всё вагончики гоняет,
Он вагонов шесть погнал,
Себе спину ободрал,
Жизнь шахтерску он проклял.
Шахтер в яму опустился,
С белым светом распростился.
Сам он ходит со свечами,
А смерть носит за плечами.
Эх, нет на свете тяжелей,
Как работа в шахте, ей!
ПЕСНЯ О КОНОГОНЕ
Вот лошадь мчится по продольной,
По темной, узкой и сырой,
А коногона молодого
Предупреждает тормозной:
«Ах, тише, тише, ради бога!
Здесь ведь и так большой уклон.
На повороте путь разрушен,
С толчка забурится вагон».
И вдруг вагончик забурился,
Беднягу к парам он прижал,
И к коногону молодому
Друзей на помощь кто-то звал.
Через минуту над вагоном
Уже стоял народ толпой,
А коногона к шахтной клети
Несли с разбитой головой.
«Ах, глупый, глупый ты мальчишка,
Зачем так быстро лошадь гнал?
Или начальства ты боялся,
Или конторе угождал?»
— «Нет, я начальства не боялся,
Конторе я не угождал,—
Мне приказал начальник шахты,
Чтоб порожняк быстрей давал.
Прощай навеки, коренная,
Мне не увидеться с тобой,
Прощай, Маруся, ламповая,
И ты, товарищ стволовой.
Я был отважным коногоном,
Родная маменька моя,
Меня убило в темной шахте,
А ты осталася одна».
***
«Вот что-то сердце заболело»,
Шахтер жене своей сказал.
— «Али погибель свою чуешь?»
Шахтер жене не отвечал.
«О чем, о чем, отец, горюешь? —
Сынок приветливо спросил.—
Али несчастыще случилось,
Али тебя кто огорчил?»
— «Отстаньте, дети, не мешайте,
Где же лампочка моя?
Скажи, жена, мне, дорогая,
Скажи всю правду для меня».
Надел пиджак свой запыленный,
Картуз накинул на себя,
И сердце бедное забилось,
Шахтер на шахту пошагал.
Ох ты, шахта-лиходейка,
Иду покой твой нарушать.
Иду я рыться в твоих недрах,
Семье, что надо, доставлять.
У меня семья-то небольшая,
Всего лишь десять человек,
И старший сын плохой помощник,
Ему всего двенадцать лет.
Пришел на шахту, стал спускаться,
На двести сажен ушел в глубь…
По шахте крики раздаются:
«Обвал, обвал!» — кричит народ.
Гудки тревожно прогудели,
Рабочие в кучу собрались.
Сто двадцать насмерть задавило,
А остальные все спаслись.
«Гудки давно уж прогудели,
А папы что-то долго нет.
Али несчастие случилось,
Аль за гостинцами зашел».
Вдруг в окошке кто-то стукнул.
«Наверно, папа наш идет!» —
Детишки разом соскочили,
А мать их бросилась вперед.
И с шумом двери растворились,
Заходит в комнату сосед.
И, к удивлению семейства,
Он весть нерадостну принес.
«Твой муж убит, зарыт землею,
И вечный там ему покой».
— «Ой ты папа, родной папа!
Зачем ты нас не взял с собой?»
Ой ты шахта-лиходейка,
Зачем ты мужа отняла,
Детей навек осиротила,
До нищеты их довела!
Ой ты шахта-лиходейка!
Зачем ты мужа отняла,
Детей всех по миру пустила,
А мать с тоски в постель легла!
***
Я вечор-то, добрый молодец,
Долго, парень, загулялся, загулялся,
Что со душечкой, со красной девицей
Долго я, парень, застоялся,
Что от душечки, от красной девицы
Тайно слово дожидался, дожидался.
«Ты скажи-ко, моя разлюбезная,
Скажи, кого в свете любишь, в свете любишь.
Одного ли меня, мальчишечка,
Одного ли сушишь-крушишь?»
На то девочка, на то красная,
На то парню отвечала:
«Ты отстань-ко, мой милый, по охоте,
Не отстанешь, мой милый, по охоте,
Отстань, милый, по неволе.
Что сегодняшнею темной ночью
Хочут нас с тобою поимати,
Белы рученьки и резвы ноженьки
Хочут нам сковати,
Во Змеевскую конторушку
Хочут нас с тобой сослати».
***
Во деревне-то я спородился,
Да в завод-то жить угодил.
Я робил тут, голодом бился,
Много горя, нужды испытал.
Да тяжела работа в заводе —
Полсуток горишь, как в аду,
А хозяин полицию водит,
Чтобы мы не творили беду.
За малу провинку все плети,
Всю спину сполосуют — молчи!
Эх, тяжко жить нам на свете,
Загонют нас в гроб палачи.
***
Ай да вы заводы,
Вы мои заводы кирпичные!
Ай да мы, работящий народ,
Люди горемычные!
Люди горемычные:
Без грошей живем,
До ноченьки работаем,
С горя водочку пьем.
Ну, а кто же вас, заводы,
Заводил, ай, да заводил?
Кто же вас, работнички,
В заводы привозил?
Ай да заводы заводил хозяин,
Ай да работничков
Привезла нужда горькая.
***
Ты взойди-ка, взойди,
Солнце красное,
Над горою-то да над высокою,
Над полянушкой широкою,
А на той на полянушке
Стоит завод новенький,
А у железных-то ворот
Будочка сосновенькая.
Ты освети-ка, согрей,
Красное солнышко,
Во заводе том да работничков,
Добрых молодцев-бездомничков.
Ты им дай-ко, прибавь,
Красное солнышко,
Силу крепкую да крепешеньку,
Было б можно терпеть
Холод-голод, непогодушку
Да разнесчастную невзгодушку!
***
Уж ты волюшка, да разневоля,
Ты не знаешь мово горя!
Мое горюшко, да великое:
С горя ноженьки не ходят,
Со слез глазушки не смотрят,
Белы ручушки не робят,
Красота в лице переменилась.
Уж ты, голубь мой сизокрылый!
Ты скажи мне, где мой милый?
А мой милый друг во неволе,
Он на сахарном заводе.
Он там днюет да ночует,
Рано встанет, поздно ляжет,
А хозяин да его всё лает…
***
Мой-ет миленький
Во дале живет,
В дальнем городе.
Он работушку-то работает
Тяжелую.
Он кладет-то, кладет
Домы каменны,
Он ведет-то, ведет
Стены мраморны.
Он ни сам нейдет,
Ни письма не шлет.
Он прислал-то Дуне
Одну рубашечку.
Он велел-то, велел
Дуне вымыти:
«Уж ты вымой-ка, Дунюшка,
Вымой в речной воде,
В речной воде, не в колодезной.
Уж ты вымой-ка, Дунюшка,
Горячий слезьми.
Уж ты высуши, Дунюшка,
Ты суши ее не на солнышке,
Не на солнышке, не на чёлышке,
Уж ты высуши-ка, Дунюшка,
На белой груди».
***
Как на Маре на реке,
На далматовской земле,
Тут стоит труба высока,
Преогромный, большой враг.
Как во этом во врагу
Корпус длинный, полверсты.
Во стенах связи толсты.
А внутри паровики,
Там шуруют мужики,
Они день и ночь шуруют,
Во котлах вода кипит,
Колесо паром вертит.
От того ли колеса
Проведены чудеса:
Не насмотришь в три часа.
Корпус длинный, трехэтажный,
Наверху свисток отважный.
Он завоет, заревет,
Народ на фабрику пойдет.
На завод ткачи пришли,
Они во флюсовых рубашках
И без подметок сапоги,
То зубковские ткачи.
У машины я стоял,
У рук пальцы оборвал,
Из корпуса побежал.
Тут знакомых увидал,
Своих родственников;
Отец с матерью стоят,
Все про то же говорят:
«Провались ты, Коновалов,
Со всей фабрикой новой,
Со машиной паровой».
***
Кто на Охте не живал,
Тот горя не знает;
А мы жили-поживали,
Все горе узнали.
«Ай фабричные девчонки,
Почему все бледны?»
— «Потому мы худы, бледны,
Что живем мы бедно,
Поутру рано встаем,
Поздно спать ложимся,
У нас машинушки худые,
Шпинделя кривые;
Подмастерья молодые
Ни черта не знают,
Только знают-понимают —
К мастеру подводят,
Мастера-то англичане
Всё штрафы становят».
***
Как у нас-то на Томаке на реке,
Там стояла нова фабричка,
Нова фабричка Каулина-купца.
В этой фабричке работнички,
Молодые шлихтовальщики,
Раскрасавицы проборщицы.
Они пели песню новую,
Про мастера чернобрового,
Про Лексея, про Ивановича:
«Ты, Лексей да Иванович,
Не пора ли шабашу давать,
Шабашу давать, по улице гулять?
Наши ручки передергалися,
И головки примоталися,
Наши ножки приходилися,
Наши глазки пригляделися».
***
Уж ты зимушка-зима,
Да холодна очень была.
Холодна очень была,
Все дорожки замела.
Все дорожки и пути,
Нельзя к милому пройти.
Зима-холод настает,
Да у фабричных сердце мрет.
У фабричных сердце мрет,
Им не хочется работать.
Со полуночи вставать,
У машинушки дремать.
Одна девка задремала,
Во мотыль рука попала.
Белу ручку оторвало,
Да за мастером послали.
Как и мастер-то идет,
Да стальны ключики несет.
Он машину отпирал,
Белу ручку вынимал,
За отцом с матерью послал.
Как отец с матерью идет,
Проклиная весь завод.
Распроклятый тот завод,
Никто замуж не берет.
Что ни барин, ни купец,
Ни заезжий молодец.
Вторая строка каждой строфы повторяется дважды.
***
Встань, проклятая машина,
Дай хоть раз мне отдохнуть,
Дай хоть раз усталой грудью
Посвободнее вздохнуть!
Но не слушает машина, —
Знай стучит себе, стучит.
«Отдохнешь в сырой могиле», —
Этот стук мне говорит.
ПРИЧИТАНИЕ ПО РАБОЧЕМУ
Чудо счудилось, что диво сдивовалося,
Была думушка не думана,
Была мыслина не мыслена,
Что придет тебе такая смеретушка
От тяжелой работушки.
Верно, не спас тебя божий господи
На такой работушке.
И оставил меня круглой сиротинушкой
Со малыми детушками.
Как же я буду жить,
Как же я буду без тебя,
Моя венчальная, законная семеюшка.
Будет жить мне тяжелешенько
Без тебя, моей законной, венчальной семеюшки,
Тяжелешенько и труднешенько,
Не забыть мне тебя, кручинной головушки.
Мне подсесть к своей законной головушке,
К своей венчальной семеюшке,
Мне подсесть в последний разочек.
Остались тебе последние часочки,
Твои последние минуты.
Часок к часочку подвигается,
Минута, минута кончается.
И все твое-то потеряется.
И понесут тебя сегодняшним господним денечком,
И ты пойдешь не в гостибище
И не ка веселое весельице —
И понесут тебя на воскат-гору высокую,
На могилу шку умершую.
И зароют тебя желтым песочком,
И не встанешь и не выстанешь;
И я осталась бесчастная головушка
Со малыми со детушками.
ФАБРИЧНАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Ах, баиньки, баиньки,
Спи, пока ты маленький.
Когда будешь подрастать,
Будешь горе-нужду знать.
Когда большой подрастешь,
Ты на фабрику пойдешь.
Там ты будешь работать,
Будешь денежки давать.
Работать надо без конца…
Ты не будь, сынок, в отца.
Он кувалдой день-ночь бьет,
Как получит, всё пропьет.
Отец денежки пропьет,
Домой с песнями придет.
Песни пьяные поет,
Нам покою не дает.
Если буду унимать,
Станет драться, приставать.
Вот какая моя жисть,
Хоть живая в гроб ложись.
Я б живая в гроб легла,
Только бросить жаль тебя.
Днем на фабрике работаю,
Ночью зыбку я качаю.
***
В этом разделе помещены в основном произведения, пришедшие в фольклор из литературы. В отличие от народных песен они были первоначально написаны, как правило, опубликованы и лишь впоследствии стали передаваться из уст в уста. Многие из них были созданы поэтами именно в песенном жанре. Это не означает, что перед нами тексты, сразу из-под пера писателя попадавшие на пюпитр композитора, который, заранее договорившись с автором слов о теме песни, сочинял мелодию. Нередко между появлением слов и музыки проходили годы; поэт и композитор могли быть совершенно не знакомы; автор текста мог сочинять спою песню на уже готовую мелодию.
Многие из песен русских поэтов еще при их жизни включались в песенники, особенно распространившиеся во второй половине XIX века. Но, как это бывает с песнями любых времен, лишь некоторые сумели пережить более чем одно поколение. Именно такие песни, действительно популярны и певшиеся несколькими поколениями (о чем свидетельствуют перепечатки в новых песенниках и записи фольклористов), включены в данный раздел.
В XVIII — первой половине XIX века, когда образованное сословие и народ, состоявший почти целиком из неграмотного крестьянства, представляли собой две самостоятельные культуры, говорить об усвоении народом литературных песен не приходится. Конечно, оброчные крестьяне, годами жившие в столичных городах, или дворовые, обслуживавшие господ, могли запоминать услышанное, могли и петь. Посредником между литературой и фольклором было и мещанское (городское) население, и низшее духовенство. Так, светские переложения псалмов и канты [Кант — род многоголосной песни, первоначально на религиозные темы, затем практически на любые — любовные, военные и т. п.] могли уже в XVII веке попадать в народ, благо фольклор на протяжении многих веков соприкасался с книжной культурой через христианство, и христианская образность не была ему чужда (что особенно проявилось в календарной поэзии, в духовных стихах, в апокрифах, лечебных заговорах). Но до XIX века невозможно говорить о том, что собственно литературные песни (и те, что были независимо от авторских намерений положены на музыку, и те, что создавались в расчете на исполнение) становились органической частью крестьянской народно-песенной жанровой системы. Сами категории мышления в образованном сословии были иными, чем у крестьянства. Поэтому, например, «Сизый голубочек» И. И. Дмитриева или «Узник» А. С. Пушкина стали звестны народной культуре лишь тогда, когда сама эта культура резко изменилась и когда из нее стал исчезать традиционный фольклор.
Во второй половине XIX века начинается приток крестьянства в города, увеличивается число грамотных крестьян. В крестьянскую среду проникают литературные произведения, и крестьяне (в том числе те из них, кто ушел в город на заводы) начинают постепенно привыкать к той системе литературного мышления, которая до сих пор была им чужда. Песни, веками исполнявшиеся народом, еще не забыты, но наряду с ними поются уже и произведения авторские. Вряд ли, конечно, исполняя «Дубинушку» или «Из-за острова на стрежень…», исполнитель мог назвать ее автора (да и сейчас вряд ли картина иная). Вся суть в том, что чем более популярна песня, чем большее число людей в разных местах страны ее знает, тем менее вероятность того, что исполнители помнят автора слов. Забвение авторства — не хорошо и не плохо. Это — закономерность, свидетельствующая о вхождении песни в народную культуру.
Естественно, что проникать в фольклор стали прежде всего близкие к фольклору литературные песни — не «Черная шаль» или «Выхожу один я на дорогу…», а «Не сиди, мой друг, поздно вечером…», «Среди долины ровныя…», «Ой, полна, полна коробушка…» — то есть песни, стилизованные под фольклор, те, в которых образный мир и языковой строй были сродни фольклорному. Таковы были, например, песни забытого ныне поэта 1820-х годов Н. Г. Цыганова. Вообще, крестьянские поэты XIX века (как правило, дети вольноотпущенников, мещан или сумевшие выкупиться из крепостной зависимости крестьяне) остро ощущали свою принадлежность сразу двум культурам — и крестьянской и культуре образованного общества, которое их публиковало и читало. Соединение народно-песенного стиля с собственно литературными приемами — отличительное свойство творчества Цыганова, Кольцова, Никитина, Сурикова.
Доля участия крестьянских поэтов в сближении двух культур серьезна, но не меньшую роль в этом сближении сыграло то изменение в отношении к народной культуре, которое происходило в образованном обществе XIX века. Невозможно представить себе Сумарокова или Дмитриева записывающими крестьянскую сказку или песню. А Пушкина или Некрасова — можно. Дело не в том, что одни — «более аристократичны», другие «более демократичны». На протяжении XIX века у образованного сословия меняется понимание народа и соответственно народного творчества. Писатель XVIII века, воспитанный на европейски признанных образцах древней и новой поэзии, считал себя обязанным писать на языке изящной словесности, рассчитанной на чтение в светском кругу. Не только Карамзин и его последователи, но и писатели предыдущих поколений сублимировали (sublime, фр.— возвышенный) предмет изображения и поэтическую речь особенно в жанрах, говорящих «языком страстей» (трагедия, элегия, песня). «Слог песен должен быть приятен, прост и ясен»,— резюмировал Сумароков еще в 1748 году. Поэтому даже в тех случаях, когда поэт XVIII века писал о любовных переживаниях поселянок и пастушков, он писал в понятиях «литературного человека», а не «поселянина».
Сознательное насыщение песен фольклорными мотивами и стилизация «простонародного» языка происходит уже в XIX веке. Именно в XIX веке начинается и изучение народного творчества. Тот подъем общественного самосознания, который произошел в образованном обществе после Отечественной войны 1812 года, породил, помимо прочего, интерес к национальной истории, какого не бывало доселе. В 1818 году вышли 8 томов «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, в 1820—1830-е годы стали появляться исторические труды других ученых и писателей, исторические романы и исторические повести. Вместе с неизвестными фактами и колоритно описанными знакомыми сценами из отечественной старины читатель познавал и быт прошедших веков. Бытовая же, этнографическая суть истории без внимания к народному быту непредставима, тем более что быт высших и низших сословий в допетровские времена, о которых в основном и писали, не отличался столь резко, как это было в начале XIX века.
Но зато после петровских реформ быт дворянства разительно преобразился, а крестьянский остался в основе неизменным. «Трудолюбивые поселяне,— писал Карамзин,— и по сие время ни в чем не переменились, так же одеваются, так живут и работают, как прежде жили и работали» (Повесть «Наталья, боярская дочь», 1792).
Таким образом, историческое становилось параллельным народному, изучение истории предполагало знание народной жизни. Теперь писатель, обращавшийся к народному материалу, сочинял ли он исторический роман или стилизацию русской песни — стремился к воссозданию народно-историчесього колорита: к этнографической точности, к передаче выражений, бытующих в крестьянской среде, наконец — к воссозданию того типа мышления (в том числе образного), который свойствен именно крестьянской культуре.
Интерес к истории и интерес к народу в русском образованном сословии — это проявления того общего движения дворянской культуры первой половины XIX века к идее диалога с другими культурами, чуждыми по духу и стилю. Русские песни, во множестве создаваемые поэтами тех времен,— своеобразные шаги к этому диалогу. Другое дело, что эстетическая сфера почти не соприкасалась у дворян с практической жизнью, и их песни не к народу были обращены.
Такое обращение стало возможным уже во второй половине XIX — начале XX века, когда изменяются культура и самосознание самого народа, когда начинается движение революционно мыслящей части образованного сословия «в народ» и когда народ сам выбирает из чуждой ему культуры эстетически нужное ему.
Песни литературного происхождения в настоящем разделе отобраны, во-первых, с целью показать лучшие произведения русских поэтов-«песенников», во-вторых, с тем, чтобы представить литературные песни, вошедшие в фольклорный обиход. Поэтому те писатели, чьи произведения, положенные на музыку, получили распространение лишь в кругу образованного общества (В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, Е. А. Баратынский, А. А. Фет и др.), в данном разделе не представлены.
Основное внимание было уделено песням, стилизующим фольклорную образность, а среди них — песням, вошедшим в крестьянский культурный обиход. Единственный показатель такого вхождения литературного произведения в состав крестьянского фольклора — записи фольклористов. Но так как широкий размах письменная фиксация произведений народного творчества приобрела только в XX веке, когда уже началась культурная ассимиляция крестьянского и городского населения и когда веками складывавшееся традиционное крестьянское песенное искусство стало стремительно забываться, то не приходится рассуждать о сугубо крестьянском или сугубо городском, только солдатском или только матросском бытовании той или иной литературной песни. Можно говорить о преимущественном распространении текстов в той или иной социальной среде лишь тогда, когда речь идет о произведениях, затрагивающих темы, чуждые людям из другой среды. Так, песня Л. Н. Толстого «Как четвертого числа…» варьировалась в разных армейских частях, но, естественно, была чужда и городу и деревне.
В конечном счете городской фольклор, питаемый литературой, и собственно литературная песня оказали значительное воздействие на крестьянское искусство. Современный фольклорист записывает варианты «Чудной бандуры» Д. П. Ознобишина («Гуляет по Дону казак молодой…») и «Ермака» К. Ф. Рылеева, «Хас-булат удалой!…» А. Н. Аммосова и «Думы беглеца на Байкале» Д. П. Давыдова, «Течет речка по песочку…» Н. Г. Цыганова и «Меж высоких хлебов затерялося…» Н. А. Некрасова.
Ориентируясь при составлении данного раздела прежде всего на литературные песни, проникшие в крестьянский фольклор еще в XIX веке, невозможно игнорировать более поздние этапы устного бытования «письменных» песен в деревне. Поэтому здесь помещены и произведения, варианты которых уже прошли сквозь «фильтр» городского фольклора, прежде чем дойти до крестьянства, а также некоторые из произведений, входившие некогда в состав солдатского фольклора (как самого близкого фольклору крестьянства), но в настоящее время практически не поющиеся («Солдатская песня» Ф. Н. Глинки, «Кружка» Г. Р. Державина, «Как четвертого числа…» Л. Н. Толстого).
В настоящий раздел включены только сами литературные тексты, на основании которых возникали фольклорные варианты, иногда весьма расходящиеся с произведением.
Сумароков — один из крупнейших русских писателей XVIII века. Одним из первых среди своих современников он обосновал принципы сочинения литературных песен в «Эпистоле о стихотворстве» (СПб., 1848).
Песня в понимании Сумарокова — это, в сущности, вариант «унылой» любовной элегии, которая описана в «Эпистоле о стихотворстве» подобным же образом.
Власть сердца над умом («не он <ум> над ним <сердцем> большой») в элегиях и песнях диктует выбор формы выражения чувств — «простого» слога, лишенного «украшений», и прежде всего слов в своем прямом, неметафорическом значении.
Самим Сумароковым написано более полутораста песен. Многие из них были положены на музыку. Тексты сумароковских песен неоднократно перепечатывались в песенниках XVIII — начала XIX в.
***
Не грусти, мой свет, мне грустно и самой,
Что давно я не видалася с тобой.
Муж ревнивой не пускает никуда;
Отвернусь лишь, так и он идет туда.
Принуждает, чтоб я с ним всегда была;
Говорит он: — «Отчего не весела?»
Я вздыхаю по тебе, мой свет, всегда,
Ты из мыслей не выходишь никогда.
Ах! несчастье, ах! несносная беда,
Что досталась я такому, молода;
Мне в совете с ним вовеки не живать,
Никакого мне веселья не видать.
Сокрушил злодей всю молодость мою;
Но поверь, что в мыслях крепко я стою;
Хоть бы он меня и пуще стал губить,
Я тебя, мой свет, вовек буду любить.
1770
***
Чем тебя я оскорбила,
Ты скажи мне, дорогой!
Тем ли, что я не таила
Нежных мыслей пред тобой,
И считала то пороком,
Чтоб в мучении жестоком
Твой любезный дух томить,
Не хотя лишить покою,
Не хотя терзать тоскою,
Я могла ли погрешить?
Для того ли я склонилась
И любви далась во власть,
Чтоб отныне я крушилась,
Бесполезну видя страсть?
Чтоб ты не был в том уверен,
Сколь мой жар к тебе безмерен;
То ты можешь ли сказать?
Но уверясь в том не ложно,
Как тебе, ах! как возможно
Верно сердце презирать?
Я во всем позабываюсь,
На тебя когда гляжу;
Без тебя я сокрушаюсь
И задумавшись сижу.
Все часы считаю точно,
И завидую заочно,
Кто против тебя сидит.
На тебя всегда взираю
И с утехою внимаю,
Что язык твой говорит.
Я тебе открылась ясно:
Жду того же напротив;
И пускай я жду напрасно,
Мой пребудет пламень жив.
Я готова, хоть как прежде,
Пребывать в одной надежде
И себя отрадой льстить;
Не склоню тебя тоскою —
Может время долготою
Твердо сердце умягчить.
1770
Богданович прославился поэмой «Душенька» (1778—1783). Публикуемая песня — самое популярное в XVIII в. малое лирическое произведение поэта.
«Ни которая из приятных безделок Богдановича не была так известна и славна, как его песня: «Мне минуло пятнадцать лет…» Она сделалась народною и доныне — несмотря на множество новых любимых песен — сохраняет свое достоинство»,— писал Н. М. Карамзин в 1803 году (Н. М. Карамзин. Избр. соч. в 2-х томах, т. 2. М.-Л., 1964, с. 223).
ПЕСНЯ
Пятнадцать мне минуло лет.
Пора теперь мне видеть свет:
В деревне все мои подружки
Разумны стали друг от дружки;
Пора теперь мне видеть свет.
Пригожей все меня зовут.
Мне надобно подумать тут,
Как должно в поле обходиться,
Когда пастух придет любиться;
Мне надобно подумать тут.
Он скажет: «Я тебя люблю»,
Любовь и я ему явлю;
И те ж ему скажу три слова,
В том нет урона никакого;
Любовь и я ему явлю.
Мне случай этот вовсе нов,
Не знаю я любовных слов;
Попросит он любви задаток,
Что дать? — не знаю я ухваток;
Не знаю я любовных слов.
Дала б ему я посох свой —
Мне посох надобен самой;
И, чтоб зверей остерегаться,
С собачкой мне нельзя расстаться;
Мне посох надобен самой.
В пустой и скучной стороне
Свирелки также нужны мне;
Овечку дать ему я рада,
Когда бы не считали стада;
Свирелки также нужны мне.
Я помню, как была мала,
Пастушка поцелуй дала;
Неужли пастуху в награду
За прежнюю ему досаду
Пастушка поцелуй дала?
Какая прибыль от того,
Я в том не вижу ничего:
Не станет верить он обману,
Когда любить его не стану;
Я в том не вижу ничего.
Любовь, владычица сердец,
Как быть — научит наконец;
Любовь своей наградой платит
И даром стрел своих не тратит;
Как быть — научит наконец.
Пастушка говорит тогда:
Пускай пастух придет сюда;
Чтоб не было убытка стаду,
Я сердце дам ему в награду;
Пускай пастух придет сюда!
1773
Публикуемая песня — одна из самых популярных из написанных Державиным. Я. К. Грот, готовивший в 1860-е-годы собрание сочинений поэта, отмечал: «Эта песня до сих пор поется в Преображенском полку, в котором, как известно, Державин служил до перехода на гражданскук службу» («Сочинения Г. Р. Державина с объяснительными примечаниями Я. К. Грота», т. 3. СПб., 1866, с. 720).
КРУЖКА
Краса пирующих друзей,
Забав и радостей подружка,
Предстань пред нас, предстань скорей,
Большая сребреная кружка!
Давно уж нам в тебя пора
Пивца налить
И пить:
Ура! ура! ура!
Ты дщерь великого ковша,
Которым предки наши пили;
Веселье их была душа,
В пирах они счастливо жили.
И нам, как им, давно пора
Счастливым быть
И пить:
Ура! ура! ура!
Бывало, старики в вине
Свое всё потопляли горе,
Дралися храбро на войне:
Ведь пьяным по колени море!
Забыть и нам всю грусть пора,
Отважным быть
И пить:
Ура! ура! ура!
Бывало, дольше длился век,
Когда диет не наблюдали;
Был здрав и счастлив человек,
Как только пили да гуляли.
Давно гулять и нам пора,
Здоровым быть
И пить:
Ура! ура! ура!
Бывало, пляска, резвость, смех,
В хмелю друг друга обнимают;
Теперь наместо сих утех
Жеманством, лаской угощают.
Жеманство нам прогнать пора,
Но просто жить
И пить:
Ура! ура! ура!
В садах, бывало, средь прохлад
И жены с нами куликают,
А ныне клоб да маскерад
И жен уж с нами разлучают.
Французить нам престать пора,
Но Русь любить
И пить:
Ура! ура! ура!
Бывало — друга своего,
Теперь — карманы посещают;
Где вист, да банк, да макао,
На деньги дружбу там меняют.
На карты нам плевать пора,
А скромно жить
И пить:
Ура! ура! ура!
О сладкий дружества союз,
С гренками пивом пенна кружка!
Где ты наш услаждаешь вкус,
Мила там, весела пирушка.
Пребудь ты к нам всегда добра,
Мы станем жить
И пить:
Ура! ура! ура!
1777
Нелединский-Мелецкий был известен современникам прежде всего как автор песен, популярных в дворянском кругу. Высокую оценку песен Нелединского см. в «Рассуждении о лирической поэзии, или об оде» Г. Р. Державина, в «Речи о влиянии легкой поэзии на язык» К. Н. Батюшкова.
Образцом для публикуемой ниже песни послужила народная песня, начинающаяся теми же словами. В песенниках конца XVIII—XIX в. «Выду я на реченьку…» Нелединского-Мелецкого публиковалась с подзаголовком «народная», «простонародная», «плясовая». В «Новейшем и полном российском общенародном песеннике» (М., 1810) указано, что «голос сей песни очень известен» (с. 72).
***
Выду я на реченьку,
Погляжу на быструю —
Унеси мое ты горе,
Быстра реченька, с собой!
Нет, унесть с собой не можешь
Лютой горести моей;
Разве грусть мою умножишь,
Разве пищу дашь ты ей.
За струей струя катится
По склоненью твоему:
Мысль за мыслью так стремится
Всё к предмету одному.
Ноет сердце, изнывает,
Страсть мучительну тая.
Кем страдаю, тот не знает,
Терпит что душа моя.
Чем же злую грусть рассею,
Сердце успокою чем?
Не хочу и не умею
В сердце быть властна моем.
Милый мой им обладает:
Взгляд его — весь мой закон.
Томный дух пусть век страдает,
Лишь бы мил всегда был он.
Лучше век в тоске пребуду,
Чем его мне позабыть.
Ах! коль милого забуду,
Кем же стану, кем же жить?
Каждое души движенье —
Жертва другу моему.
Сердца каждое биенье
Посвящаю я ему.
Ты, кого не называю,
А в душе всегда ношу!
Ты, кем вижу, кем внимаю,
Кем я мыслю, кем дышу!
Не почувствуй ты досады,
Как дойдет мой стон к тебе,
Я за страсть не жду награды,
Злой покорствуя судьбе.
Если ж ты найдешь возможным,
Силу чувств моих измерь:
Словом ласковым — хоть ложным
Ад души моей умерь.
1796
Дмитриев — один из лучших поэтов начала ХVIII века, очень высоко ценившийся современниками и ближайшими потомками. «В своих стихотворениях он учил искусству поэтически и правильно выражаться,— писал о Дмитриеве его младший современник В. А. Жуковский в 1827 году.— От него осталось около сотни басен, <…>, прелестные сказки, много песен, которые сделались народными, и несколько од, которые, хотя и не блещут дерзанием, являются, однако, в своем роде прекрасными образцами. Дмитриев установил поэтический язык» (В. А. Жуковский. Эстетика и критика, М., 1985, с. 323).
Произведения Дмитриева были очень популярны в дворянской среде, к ним писали музыку не только его современники (Ф. М. Дубянский, А. А. Алябьев, А. Д. Жилин). Стихотворение «Прохожий и горлица» было положено на музыку А. Г. Рубинштейном, «Стонет сизый голубочек…» — Э. Ф. Направником.
Последняя песня и помещена ниже.
***
Стонет сизый голубочек,
Стонет он и день и ночь;
Миленький его дружочек
Отлетел надолго прочь.
Он уж боле не воркует
И пшенички не клюет;
Всё тоскует, всё тоскует
И тихонько слезы льет.
С одной ветки на другую
Перепархивает он
И подружку дорогую
Ждет к себе со всех сторон.
Ждет ее… увы! но тщетно,—
Знать, судил ему так рок!
Сохнет, сохнет неприметно
Страстный, верный голубок.
Он ко травке прилегает,
Носик в перья завернул,
Уж не стонет, не вздыхает —
Голубок… навек уснул!
Вдруг голубка прилетела,
Приуныв, издалека.
Над своим любезным села,
Будит, будит голубка;
Плачет, стонет, сердцем ноя,
Ходит милого вокруг,
Но… увы! прелестна Хлоя!
Не проснется милый друг!
1792
Большую часть жизни Мерзляков преподавал русскую словесность в Московском университете, написал много трудов по литературной теории, много переводил. Песни Мерзлякова, ориентированные на народные образцы, были долго популярны. Многие песни написаны Мерзляковым совместно с композитором Д. Н. Кашиным.
Песня «Среди долины ровныя…» — одна из самых известных, варианты которой записываются собирателями фольклора до сих пор. В основе напева — мелодия композитора О. А. Козловского; одна из музыкальных вариаций создана М. И. Глинкой.
Песня «Чернобровый, черноглазый…», как и предыдущая, с 1810-х годов регулярно входила в песенники. Пятая — восьмая строки этой песни позднее были переработаны в частушку, популярную до наших дней (см.: Песни и романсы русских поэтов. М.—Л., 1965, с. 151).
ПЕСНЯ
Среди долины ровныя,
На гладкой высоте,
Цветет, растет высокий дуб
В могучей красоте.
Высокий дуб, развесистый,
Один у всех в глазах;
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах!
Взойдет ли красно солнышко
Кого под тень принять?
Ударит ли погодушка —
Кто будет защищать?
Ни сосенки кудрявыя,
Ни ивки близ него,
Ни кустики зеленые
Не вьются вкруг него.
Ах, скучно одинокому
И дереву расти!
Ах, горько, горько молодцу
Без милой жизнь вести!
Есть много сребра, золота —
Кого им подарить?
Есть много славы, почестей —
Но с кем их разделить?
Встречаюсь ли с знакомыми —
Поклон, да был таков;
Встречаюсь ли с пригожими —
оклон да пара слов.
Одних я сам пугаюся,
Другой бежит меня.
Все други, все приятели
До черного лишь дня!
Где ж сердцем отдохнуть могу,
Когда гроза взойдет?
Друг нежный спит в сырой земле,
На помощь не придет!
Ни роду нет, ни племени
В чужой мне стороне;
Не ластится любезная
Подруженька ко мне!
Не плачется от радости
Старик, глядя на нас;
Не вьются вкруг малюточки,
Тихохонько резвясь!
Возьмите же всё золото,
Все почести назад:
Мне родину, мне милую,
Мне милой дайте взгляд!
1810
***
Чернобровый, черноглазый
Молодец удалый
Вложил мысли в мое сердце,
Зажег ретивое!
Нельзя солнцу быть холодным,
Светлому погаснуть;
Нельзя сердцу жить на свете
И не жить любовью!
Для того ли солнце греет,
Чтобы травке вянуть?
Для того ли сердце любит,
Чтобы горе мыкать?
Нет, не дам злодейке скуке
Ретивого сердца!
Полечу к любезну другу
Осеннею пташкой.
Покажу ему платочек,
Его же подарок, —
Сосчитай горючи слезы
На алом платочке,
Иссуши горючи слезы
На белой ты груди,
Или сладкими их сделай,
Смешав со своими.
Воет сыр-бор за горою,
Метелица в поле;
Встала вьюга, непогода,
Запала дорога.
Оставайся, бедна птичка,
Запертая в клетке!
Не отворишь ты слезами
Отеческий терем;
Не увидишь дорогого,
Ни прежнего счастья!
Не ходить бы красной девке
Вдоль по лугу-лугу;
Не искать было глазами
Пригожих, удалых!
Не любить бы красной девке
Молодого парня;
Поберечь бы красной девке
Свое нежно сердце!
1803
Герой Отечественной войны 1812 года, организатор партизанского движения, Давыдов был одним из интереснейших поэтов первой трети XIX века. Многие его «военные песни» и элегии положены на музыку. Цикл романсов на слова Давыдова создал композитор А. С. Животов, музыку к его произведениям писали А. А. Алябьев, А. С. Даргомыжский, К. П. Вильбоа.
Публикуемый текст был создан как стилизация фольклорной песни, о чем говорит и лексический строй произведения, и указание исполнять его «на голос русской песни».
***
<НА ГОЛОС РУССКОЙ ПЕСНИ >
Я люблю тебя, без ума люблю!
О тебе одной думы думаю,
При тебе одной сердце чувствую,
Моя милая, моя душечка.
Ты взгляни, молю, на тоску мою,
И улыбкою, взглядом ласковым
Успокой меня, беспокойного,
Осчастливь меня, несчастливого.
Если жребий мой умереть тоской,-
Я умру, любовь проклинаючи,
Но и в смертный час воздыхаючи
О тебе, мой друг, моя душечка!
1834
Ф. Н. Глинка — участник Отечественной войны 1812 года, один из активных деятелей декабристских организаций «Союз Спасения» и «Союз Благоденствия». После восстания 14 декабря 1825 года был заключен в Петропавловскую крепость, затем сослан в Олонецкую губернию. Многие произведения Глинки положены на музыку, но в народную среду проникли лишь некоторые. Среди них и «Солдатская песнь…», которая была популярна, видимо, короткое время, а именно в 1812 году, во время нашествия французов. Сам Ф. Н. Глинка вспоминал: «Сидя у полевых огней, я написал солдатскую песню, которую в некоторых полках пели» (Ф. Н. Глинка. Письма русского офицера, ч. IV. М., 1815, с. 21; по этому изданию и печатается текст).
СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЬ,
СОЧИНЕННАЯ И ПЕТАЯ ВО ВРЕМЯ СОЕДИНЕНИЯ ВОЙСК У ГОРОДА СМОЛЕНСКА В ИЮЛЕ 1812 ГОДА
(На голос: Веселяся в чистом поле)
Вспомним, братцы, россов славу
И пойдем врагов разить!
Защитим свою державу:
Лучше смерть — чем в рабстве жить.
Мы вперед, вперед, ребята,
С богом, верой и штыком!
Вера нам и верность свята:
Победим или умрем!
Под смоленскими стенами,
Здесь, России у дверей,
Стать и биться нам с врагами!..
Не пропустим злых зверей!
Вот рыдают наши жены,
Девы, старцы вопиют,
Что злодеи разъяренны
Меч и пламень к ним несут.
Враг строптивый мещет громы,
Храмов божьих не щадит;
Топчет нивы, палит домы,
Змеем лютым в Русь летит!
Русь святую разоряет!..
Нет уж сил владеть собой:
Бранный жар в крови пылает,
Сердце просится на бой!
Мы вперед, вперед, ребята,
С богом, верой и штыком!
Вера нам и верность свята:
Победим или умрем!
Июль 1812
Вяземский, поэт пушкинской плеяды, наибольшей славой пользовался в 1810—1820-е годы. Человек острого ума и критического склада мысли, он редко обращался к песенным жанрам. Тем не менее ряд его произведений был положен на музыку А. А. Алябьевым, А. С. Даргомыжским, М. Ю. Вильегорским, С. И. Донауровым, А. Н. Михайловым и другими русскими композиторами.
Публикуемая «Песня» — одно из редких в творчестве Вяземского произведений, написанных с явной установкой на стилизацию фольклорных приемов; встречается в песенниках до 1870-х годов, начиная с «Полного и новейшего песенника» в 13-ти частях (М., 1835, ч. 11).
Собирайтесь, девки красны,
Собирайтесь в хоровод,
Скоро день погаснет ясный,
Солнце яркое зайдет.
Ненадолго ландыш белый
Расцветает по лесам,
Лето луг ковром одело
Ненадолго в радость нам.
В свежих рощах на свободе
Пташке не всегда порхать.
Не всегда нам в хороводе
Петь, резвиться и плясать.
Завтра, может быть, на пташку
Хитрый сыщется ловец:
Муж сердитый на девицу —
И тогда всему конец.
1817
Музыку на слова лирических произведений Пушкина писали многие композиторы. Только при жизни поэта около 70 его произведений было музыкально оформлено 27 композиторами. В народную культуру проникли преимущественно ранние пушкинские произведения.
Публикуемые ниже «Черная шаль» и «Узник» неоднократно записывались фольклористами.
ЧЕРНАЯ ШАЛЬ
Молдавская песня
Гляжу как безумный на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил.
Прелестная дева ласкала меня,
Но скоро я дожил до черного дня.
Однажды я созвал веселых гостей;
Ко мне постучался презренный еврей.
«С тобою пируют (шепнул он) друзья;
Тебе ж изменила гречанка твоя».
Я дал ему злата и проклял его
И верного позвал раба моего.
Мы вышли; я мчался на быстром коне;
И кроткая жалость молчала во мне.
Едва я завидел гречанки порог,
Глаза потемнели, я весь изнемог…
В покой отдаленный вхожу я один…
Неверную деву лобзал армянин.
Не взвидел я света; булат загремел…
Прервать поцелуя злодей не успел.
Безглавое тело я долго топтал,
И молча на деву, бледнея, взирал.
Я помню моленья… текущую кровь…
Погибла гречанка, погибла любовь.
С главы ее мертвой сняв черную шаль,
Отер я безмолвно кровавую сталь.
Мой раб, как настала вечерняя мгла,
В дунайские волны их бросил тела.
С тех пор не целую прелестных очей,
С тех пор я не знаю веселых ночей.
Гляжу как безумный на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
1820
УЗНИК
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно;
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
уда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»
1822
Дельвиг, друг Пушкина, Баратынского, Кюхельбекера, один из лучших поэтов 1820-х годов. Музицирование, исполнение песен и романсов были частью домашнего быта семьи Дельвигов. Многие песни и романсы Дельвига положены на музыку М. И. Глинкой, А. С. Даргомыжским, А. А. Алябьевым, И. Г. Литандером, Н. С. Титовым.
Здесь помещены лишь некоторые из «русских песен» Дельвига, получившие особенную популярность. Все они стилизованы под фольклорные песни.
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Скучно, девушки, весною жить одной:
Не с кем сладко побеседовать младой.
Сиротинушка, на всей земле одна,
Подгорюнясь ли присядешь у окна —
Под окошком всё так весело глядит,
И мне душу то веселие томит.
То веселье — не веселье, а любовь,
От любви той замирает в сердце кровь.
И я выйду во широкие поля —
С них ли негой так и веет на тебя;
Свежий запах каждой травки полевой
Вреден девице весеннею порой,
Хочешь с кем-то этим запахом дышать,
И другим устам его передавать;
Белой груди чем-то сладким тяжело,
Голубым очам при солнце не светло.
Больно, больно безнадежной тосковать?
И я кинусь на тесовую кровать,
К изголовью правой щечкою прижмусь
И горючими слезами обольюсь.
Как при солнце летом дождик пошумит,
Травку вспрыснет, но ее не освежит,
Так и слезы не свежат меня, младой;
Скучно, девушки, весною жить одной!
1824
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Кто-то бедная, как я,
Ночь прослушает тебя,
Не смыкаючи очей,
Утопаючи в слезах?
Ты лети, мой соловей,
Хоть за тридевять земель,
Хоть за синие моря,
На чужие берега;
Побывай во всех странах,
В деревнях и в городах:
Не найти тебе нигде
Горемышнее меня.
У меня ли у младой
Дорог жемчуг на груди,
У меня ли у младой
Жар-колечко на руке,
У меня ли у младой
В сердце миленький дружок.
В день осенний на груди
Крупный жемчуг потускнел,
В зимню ночку на руке
Распаялося кольцо,
А как нынешней весной
Разлюбил меня милой.
1825
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Как за реченькой слободушка стоит,
По слободке той дороженька бежит,
Путь-дорожка широка, да не длинна,
Разбегается в две стороны она:
Как налево — на кладбище к мертвецам,
А направо — к закавказским молодцам.
Грустно было провожать мне, молодой,
Двух родимых и по той, и по другой:
Обручальника по левой проводя,
С плачем матерью-землей покрыла я;
А налетный друг уехал по другой,
На прощанье мне кивнувши головой.
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Как у нас ли на кровельке,
Как у нас ли на крашеной,
Собиралися пташечки,
Мелки пташечки, ласточки,
Щебетали, чиликали,
Несобравшихся кликали:
«Вы слетайтесь, не медлите,
В путь-дороженьку пустимся!
Красны дни миновалися,
Вдоволь мы наигралися,
Здесь не ждать же вам гибели
От мороза трескучего!»
Государь ты мой батюшка,
Государыня матушка!
Меня суженый сватает,
Меня ряженый сватает;
Поспешите, не мешкайте,
Меня поезду выдайте,
С хлебом-солию, с образом,
С красотой проходящею!
Мне не век вековать у вас,
Не сидеть же все девицей
Без любви и без радости
До ворчуньи ль до старости.
1829
Цикл поэта-декабриста Рылеева «Думы» вышел из печати в Петербурге в 1824 году. Одна из дум — «Смерть Ермака»,— впервые опубликованная в 1822 году в газете «Русский инвалид» (17 января), получила впоследствии широкое распространение в народной среде; ее варианты не однажды записывались собирателями фольклора.
Цикл агитационных песен, стилизованных под фольклорные, был создан Рылеевым совместно с его другом, также декабристом, Бестужевым (псевдоним — Марлинский). Цель песен — революционное воздействие на солдат, среди которых тексты нелегально распространялись.
В песне «Ты скажи, говори…» речь идет о дворцовых переворотах 1762 года (тогда был убит Петр III, после чего русской императрицей стала Екатерина II, его жена) и 1801 года (тогда был убит Павел I, он назван в песне «курносым злодеем»).
Во второй из «Подблюдных песен» говорится о «мужике из Новагорода» — т. е. о солдате из новгородских военных поселений, устроенных по проекту А. А. Аракчеева, всесильного временщика в 1810-х — начале 1820-х гг. Жизнь военных поселян была вдвое тяжелее и крестьянской и солдатской: крестьяне жили вместе со своими семьями, выполняли земледельческие работы, но при этом несли и воинскую службу; причем распорядок дня строго регламентировался: подъем, полевые работы, время топки печей, ухода за скотом контролировалось офицерами.
О фольклорных подблюдных песнях см. выше.
СМЕРТЬ ЕРМАКА
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
Бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
Товарищи его трудов,
Побед и громозвучной славы,
Среди раскинутых шатров
Беспечно спали, близ дубравы.
«О, спите, спите,— мнил герой,—
Друзья под бурею ревущей;
С рассветом глас раздастся мой,
На славу иль на смерть зовущий!
Вам нужен отдых; сладкий сон
И в бурю храбрых успокоит;
В мечтах напомнит славу он
И силы ратников удвоит.
Кто жизни не щадил своей,
В разбоях, злато добывая,
Тот думать будет ли о ней,
За Русь святую погибая?
Своей и вражьей кровью смыв
Все преступленья буйной жизни
И за победы заслужив
Благословения отчизны,—
Нам смерть не может быть страшна?
Свое мы дело совершили:
Сибирь царю покорена,
И мы — не праздно в мире жили!»
Но роковой его удел
Уже сидел с героем рядом
И с сожалением глядел
На жертву любопытным взглядом.
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
Бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
Иртыш кипел в крутых брегах,
Вздымалися седые волны,
И рассыпались с ревом в прах,
Бия о брег, козачьи челны.
С вождем покой в объятьях сна
Дружина храбрая вкушала;
С Кучумом буря лишь одна
На их погибель не дремала!
Страшась вступить с героем в бой,
Кучум, к шатрам, как тать презренный.
Прокрался тайною тропой,
Татар толпами окруженный.
Мечи сверкнули в их руках,—
И окровавилась долина,
И пала грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина…
Ермак воспрянул ото сна,
И, гибель зря, стремится в волны,
Душа отвагою полна,
Но далеко от брега челны!
Иртыш волнуется сильней —
Ермак все силы напрягает,
И мощною рукой своей
Валы седые рассекает…
Плывет… уж близко челнока —
Но сила року уступила,
И, закипев страшней, река
Героя с шумом поглотила.
Лишивши сил богатыря
Бороться с ярою волною,
Тяжелый панцирь — дар царя
Стал гибели его виною.
Ревела буря… вдруг луной
Иртыш кипящий осребрился,
И труп, извергнутый волной,
В броне медяной озарился.
Носились тучи, дождь шумел,
И молнии еще сверкали,
И гром вдали еще гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
1821
Цыганов был сыном вольноотпущенного крестьянина. Около 1816 года он стал актером саратовской труппы, гастролировавшей по российским городам. В 1828 году усилиями известного писателя и театрального деятеля М. Н. Загоскина принят в московский театр.
Цыганов прославился именно лирическими песнями, стилизованными под фольклорные. Многие свои произведения он импровизировал под аккомпанемент гитары. Всего известно около 50 его песен.
Песни Цыганова были собраны и изданы уже после его смерти друзьями («Русские песни Н. Цыганова». М., 1834); пользовались исключительной популярностью; легко проникнув в народную культуру, стали частью крестьянского песенного репертуара и неоднократно записывались в вариантах собирателями фольклора.
***
«Не сиди, мой друг, поздно вечером,
Ты не жги свечи воску ярого.
Ты не жди меня до полуночи!
Ах! прошли, прошли
Наши красны дни…
Наши радости
Будто вихрь умчал
И как пыль, как прах
Веет по полю!..
Объявил вчера
Сударь батюшка,
Согласилася
На то матушка,
Что не ровня я,
Не жених тебе,
Что женюся я
На иной жене!..
Одно солнышко
В небесах горит…
И мне молодцу,
Только раз любить! —
Я родителям
Покоряюся:
На их суженой,
На их ряженой
<С смертью раннею>
Обвенчаюся!
А с тобой навек
Распрощаюся!»
Не ручей журчит, не река шумит —
Плачет девица… вопит красная:
«Ах ты, милый мой,
Ненаглядный мой!..
Не жилица я
На белом свету
Без тебя, душа,
Сердце, жизнь моя!..
Нет у горлинки
Двух голубчиков,
У лебедушки
Двух лебедиков…
Не знавать и мне
Двух милых дружков!»
Не сидит она поздно вечером,
А горит свеча воску ярого!
В переду стоит нов тесовый гроб:
Во гробу лежит красна девица.
1828
***
Ах, спасибо же тебе,
Синему кувшину.
Разгулял ты мою
Горькую кручину;
Знаться б мне давно с кувшином,
Горе б по ветру неслось,
Ретивого б не сушило,
В русы кудри не ввилось.
Не ходить бы, не бродить
По белому свету,
Не искать бы, не следить
Ласкова привету.
Сидя около кувшина,
Я не ведал бы, не знал,
Что кругом я сиротина,
Будто с облака упал!
Не тушить бы мне очей
Горючей слезою,
Не делить бы мне ночей
С горем да с тоскою;
И не горечь из кувшина —
Я бы сладкое тянул;
Что я беден, сиротина,
Мне никто бы не шепнул.
От сего же я часа
Уж не сдамся ласкам,
Не поверю я, краса,
И твоим уж глазкам.
Лишь у синего кувшина
Буду радости просить,
С ним обнявшись, сиротина,
Буду ждать, как смерть скосит.
Ах, спасибо же тебе,
Синему кувшину,
Разгулял ты мою
Горькую кручину!
1828 — начало 1830-х годов
***
«Что ты, соловеюшко,
Корму не клюешь?
Вешаешь головушку,
Песен не поешь?»
— «Пелося соловьюшку
В рощице весной…
Вешаю головушку
В клетке золотой!
На зеленой веточке
Весело я жил…
В золотой же клеточке
Буду век уныл!..»
— «Зеленой ли веточке
К песням приучать —
В золотой же клеточке
Соловью ль молчать?»
— «Зеленая веточка
Сердце веселит;
Золотая ж клеточка
Умереть велит!..
Подружка на веточке
Тужит обо мне,
Стонут малы деточки…
До пенья ли мне?»
— «Отперто окошечко
К рощице твоей,—
Будь счастлив, мой крошечка,
Улетай скорей!»
1832
***
«Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан,
Не входи, родимушка,
Попусту в изъян!
Рано мою косыньку
На две расплетать!
Прикажи мне русую
В ленту убирать!
Пущай, не покрытая
Шелковой фатой,
Очи молодецкие
Веселит собой!
То ли житье девичье,
Чтоб его менять,
Торопиться замужем
Охать да вздыхать?
Золотая волюшка
Мне милей всего!
Не хочу я с волюшкой
В свете ничего!»
— «Дитя мое, дитятко.
Дочка милая!
Головка победная,
Неразумная!
Не век тебе пташечкой
Звонко распевать,
Легкокрылой бабочкой
По цветам порхать!
Заблекнут на щеченьках.
Маковы цветы,
Прискучат забавушки —
Стоскуешься ты!
А мы и при старости
Себя веселим:
Младость вспоминаючи,
На детей глядим;
И я молодешенька
Была такова.
И мне те же в девушках
Пелися слова!»
***
Смолкни, пташка-канарейка
Полно звонко распевать,—
Перестань ты мне, злодейка,
Ретивое надрывать!
Уж ко мне не воротиться
Красным дням весны моей,—
Отвыкает сердце биться,
Вспоминаючи об ней!
Радость-младость миновалась:
Отцвела она цветком.
И не вихорем промчалась —
Пропорхнула мотыльком!
С нею память о бывалом
Я хотел похоронить,
Не грустить по нем нимало —
Ни слезы не уронить.
Всё давно забыто было:
Звонкой песенкой своей
Всё ты снова разбудила,
Пташка, лютый мой злодей!
После ведрышка к ненастью
Тяжеленько привыкать,
А несчастному об счастье
Хуже смерти вспоминать!
***
Я посею, молоденька,
Цветиков маленько;
Стану с зоренькой вставати,
Цветы поливати,
Буду с светом пробуждаться,
Садом любоваться!
Для кого ж я сад садила.
Берегла… ходила?
Ах, не для кого иного,
Для дружка милого!
Для чего в моем садочке
Пташки распевают?
Всё об нем же, об дружочке.
Мне воспоминают!
Залетел мой сокол ясный,
Молодец прекрасный!
Запропал в тоске-кручине
Без вести в чужбине!
И посла я посылала —
Мил не принимает…
И слезами я писала —
Друг не отвечает!
Пропадать же, знать, садочку
Без мила дружочка…
Не цвести в саду цветочку —
Порву для веночка.
Не плясать младой в веночке,
Гадать по дружочке…
Не боли ж, мое сердечко,
Выйду я на речку
И на самую средину
Венок мой закину,
Слезно, слезно зарыдаю,
Сама загадаю:
Коль надёжа меня помнит —
Мой венок потонет!
Коль надёжа покидает —
Пущай уплывает…
***
Течет речка по песочку,
Через речку — мостик;
Через мост лежит дорожка
К сударушке в гости!
Ехать мостом, ехать мостом,
Аль водою плыти —
А нельзя, чтоб у любезной
В гостях мне не быти!
Не поеду же я мостом —
Поищу я броду…
Не пропустят злые люди
Славы по народу…
Худа слава — не забава…
Что в ней за утеха?
А с любезной повидаться —
Речка не помеха.
Вельтман — автор многих прозаических произведений («Странник», 1831; «Кощей Бессмертный», 1833; «Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея», 1849; «Счастье-несчастье», 1863 и др.). Среди поэтических опытов Вельтмана — «Повести в стихах»: «Беглец» и «Муромские леса» (обе — 1831). Из последней повести и выделилась со временем песня разбойников, публикуемая ниже. Песня была положена на музыку А. Е. Варламовым, А. А. Алябьевым и другими композиторами; с 1830-х годов попала в песенники, затем в лубочные издания, записывалась фольклористами.
***
Что отуманилась, зоренька ясная,
Пала на землю росой?
Что ты задумалась, девушка красная,
Очи блеснули слезой?
Жаль мне покинуть тебя, черноокую!
Певень ударил крылом,
Крикнул… Уж полночь!.. Дай чару глубокую,
Вспень поскорее вином!
Время! Веди мне коня ты любимого,
Крепче веди под уздцы!
Едут с товарами в путь из Касимова.
Муромским лесом купцы!
Есть для тебя у них кофточка шитая,
Шубка на лисьем меху!
Будешь ходить ты, вся златом облитая.
Спать на лебяжьем пуху!
Много за душу свою одинокую,
Много нарядов куплю!
Я ль виноват, что тебя, черноокую,
Больше, чем душу, люблю!
1831
Ознобишин — поэт 1830-х годов. Его произведения никогда не издавались отдельно; небольшая подборка стихотворений помещена в книге «Поэты 1820—1830-х годов»,, т. 2, Л., 1972.
Стихотворение «Чудная бандура», впервые опубликованное в 1836 году («Московский наблюдатель», кн. 1, май), основано на народной легенде; к середине XIX века попало в песенники и проникло в народную среду.
ЧУДНАЯ БАНДУРА
Гуляет по Дону казак молодой;
Льет слезы девица над быстрой рекой.
«О чем ты льешь слезы из карих очей?
О добром коне ли, о сбруе ль моей?
О том ли грустишь ты, что, крепко любя,
Я, милая сердцу, просватал тебя?»
— «Не жаль мне ни сбруи, не жаль мне коня!
С тобой обручили охотой меня!»
— «Родной ли, отца ли, сестер ли тебе жаль?
Иль милого брата? пугает ли даль?»
— «С отцом и родимой мне век не пробыть;
С тобой и далече мне весело жить!
Грущу я, что скоро мой локон златой
Дон быстрый покроет холодной волной.
Когда я ребенком беспечным была,
Смеясь, мою руку цыганка взяла.
И, пристально глядя, тряся головой,
Сказала: «Утонешь в день свадебный свой!»
— «Не верь ей, друг милый, я выстрою мост
Чугунный и длинный хоть в тысячу верст;
Поедешь к венцу ты — я конников дам:
Вперед будет двадцать и сто по бокам».
Вот двинулся поезд. Все конники в ряд.
Чугунные плиты гудят и звенят;
Но конь под невестой, споткнувшись, упал,
И Дон ее принял в клубящийся вал…
«Скорее бандуру звончатую мне!
Размыкаю горе на быстрой волне!»
Лад первый он тихо и робко берет…
Хохочет русалка сквозь пенистых вод.
Но в струны смелее ударил он раз…
Вдруг брызнули слезы русалки из глаз,
И молит: «Златым не касайся струнам,
Невесту младую назад я отдам.
Хотели казачку назвать мы сестрой:
За карие очи, за локон златой».
1836
Кольцов — сын воронежского прасола. Живя в Воронеже, не имея достаточного образования и будучи поэтом-самоучкой, он занимал в сознании современников особое место посредника между дворянской и крестьянской культурами. Именно Кольцов своими песнями ввел в литературу опоэтизированный быт крестьянства. На его слова сочинено около 700 песен и романсов, музыку к песням создавали А. Е. Варламов, М. И. Глинка, М. А. Балакирев, А. Г. Рубинштейн, А. С. Даргомыжский, М. П. Мусоргский и др. Однако весьма немногие из песен Кольцова вошли в музыкальный быт и были восприняты в народной среде.
Здесь выбраны прежде всего те песни Кольцова, которые фиксировались в разное время фольклористами.
***
По-над Доном сад цветет,
Во саду дорожка;
На нее б я всё глядел,
Сидя, из окошка…
Там с кувшином за водой
Маша проходила,
Томный взор потупив свой,
Со мной говорила.
«Маша, Маша! — молвил я.-
Будь моей сестрою!
Я люблю… любим ли я.
Милая, тобою?»
Не забыть мне никогда,
Как она глядела!
Как с улыбкою любви
Весело краснела!
Не забыть мне, как она
Сладко отвечала,
Из кувшина, в забытьи,
Воду проливала…
Сплю и вижу всё ее
Платье голубое,
Страстный взгляд, косы кольцо,
Лентой первитое.
Сладкий миг мой, возвратись!
С Доном я прощаюсь…
Ах, нигде уж, никогда
С ней не повстречаюсь!..
1829
ПЕСНЯ СТАРИКА
Оседлаю коня,
Коня быстрого,
Я помчусь, полечу
Легче сокола.
Чрез поля, за моря,
В дальню сторону —
Догоню, ворочу
Мою молодость!
Приберусь и явлюсь
Прежним молодцем,
И приглянусь опять
Красным девицам!
Но, увы, нет дорог
К невозвратному!
Никогда не взойдет
Солнце с запада!
21 сентября 1830
ГЛАЗА
Русская песня
Погубили меня
Твои черны глаза,
В них огонь неземной
Жарче солнца горит!
Омрачитесь, глаза,
Охладейте ко мне!
Ваша радость, глаза,
Не моя, не моя!..
Не глядите же так!
О, не мучьте меня!
В вас страшнее грозы
Блещут искры любви.
Нет, прогляньте, глаза.
Загоритесь, глаза!
И огнем неземным
Сердце жгите мое!
Мучьте жаждой любви!
Я горю и в жару
Бесконечно хочу
Оживать, умирать,
Чтобы, черны глаза,
Вас с любовью встречать
И опять и опять
Горевать и страдать.
1835
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Ах, зачем меня
Силой выдали
За немилого —
Мужа старого.
Небось весело
Теперь матушке
Утирать мои
Слезы горькие;
Небось весело
Глядеть батюшке
На житье-бытье
Горемышное!
Небось сердце в них,
Разрывается,
Как приду одна
На великий день;
От дружка дары
Принесу с собой:
На лице — печаль,
На душе — тоску.
Поздно, родные,
Обвинять судьбу,
Ворожить, гадать,
Сулить радости!
Пусть из-за моря
Корабли плывут;
Пущай золото
На пол сыпется;
Не расти траве
После осени;
Не цвести цветам
Зимой по снегу!
5 апреля 1838
ПОСЛЕДНИЙ ПОЦЕЛУЙ
Обойми, поцелуй,
Приголубь, приласкай,
Еще раз — поскорей —
Поцелуй горячей.
Что печально глядишь?
Что на сердце таишь?
Не тоскуй, не горюй,
Из очей слез не лей;
Мне не надобно их,
Мне не нужно тоски…
Не на смерть я иду,
Не хоронишь меня.
На полгода всего
Мы расстаться должны;
Есть за Волгой село
На крутом берегу:
Там отец мой живет,
Там родимая мать
Сына в гости зовет;
Я поеду к отцу,
Поклонюся родной
И согласье возьму
Обвенчаться с тобой.
Мучит душу мою
Твой печальный убор,
Для чего ты в него
Нарядила себя?
Разрядись: уберись
В свой наряд голубой
И на плечи накинь
Шаль с каймой расписной;
Пусть пылает лицо,
Как поутру заря,
Пусть сияет любовь
На устах у тебя;
Как мне мило теперь
Любоваться тобой!
Как весна, хороша
Ты, невеста моя!
Обойми ж, поцелуй.
Приголубь, приласкай.
Еще раз — поскорей —
Поцелуй горячей!
12 апреля 1838
К стихотворениям Лермонтова многократно обращались русские композиторы (А. Е. Варламов, М. И. Глинка, М. А. Балакирев, Ц. А. Кюи, А. С. Даргомыжский, П. И. Чайковский, Н. А. Римский-Корсаков, А. Г. Рубинштейн и многие другие). Более 10 романсов создано на слова стихотворений «Слышу ли голос твой…», «Расстались мы, но твой портрет…», «Мне грустно оттого, что весело тебе…», «Она поет, и звуки тают…», «У врат обители святой…», «Вверху горит одна звезда…» и др. Общеизвестны романсы Варламова «Парус» и «Горные вершины», «Желание» А. Г. Рубинштейна, «Утес» Н. А. Римского-Корсакова, «Молитва» М. И. Глинки.
Но в народный фольклор влились лишь немногие произведения Лермонтова. Два таких произведения, песенные варианты которых чаще других записывались, помещены ниже.
УЗНИК
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня!
Я красавицу младую
Прежде сладко поцелую,
На коня потом вскочу,
В степь, как ветер, улечу.
Но окно тюрьмы высоко,
Дверь тяжелая с замком;
Черноокая далеко
В пышном тереме своем;
Добрый конь в зеленом поле
Без узды, один, по воле
Скачет весел и игрив,
Хвост по ветру распустив…
Одинок я — нет отрады:
Стены голые кругом,
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнем;
Только слышно: за дверями
Звучно-мерными шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.
1837
КАЗАЧЬЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки.
Песенку спою,
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою,
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.
Сам узнаешь, будет время,
Бранное житье;
Смело вденешь ногу в стремя
И возьмешь ружье.
Я седельце боевое
Шелком разошью…
Спи, дитя мое родное,
Баюшки-баю.
Богатырь ты будешь с виду
И казак душой.
Провожать тебя я выйду —
Ты махнешь рукой…
Сколько горьких слез украдкой
Я в ту ночь пролью!..
Спи, мой ангел, тихо, сладко.
Баюшки-баю.
Стану я тоской томиться,
Безутешно ждать;
Стану целый день молиться.
По ночам гадать;
Стану думать, что скучаешь
Ты в чужом краю…
Спи ж, пока забот не знаешь,
Баюшки-баю.
Дам тебе я на дорогу
Образок святой:
Ты его, моляся богу,
Ставь перед собой;
Да, готовясь в бой опасный,
Помни мать свою…
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
1840
Н. Ф. Щербина — известный поэт 1840—1860-х годов. Излюбленный его жанр — антологические стихи, стилизующие античный мир.
Стихотворение «После битвы» (первоначальное название — «Моряк»), положенное на музыку А. Л. Гурилевым, было популярно в середине 1850-х годов во время Крымской войны. На основе этого романса возникла известная матросская песня «Раскинулось море широко…».
Стихотворение печатается по изд.: Н. Ф. Щербина. Избранные произведения. Л., 1970 (подготовка текстов — Г. Я. Галаган).
ПОСЛЕ БИТВЫ
Не слышно на палубе песен.
Эгейские волны шумят…
Нам берег и душен, и тесен;
Суровые стражи не спят.
Раскинулось небо широко,
Теряются волны вдали…
Отсюда уйдем мы далеко,
Подальше от грешной земли!
Не правда ль, ты много страдала?
Минуту свиданья лови…
Ты долго меня ожидала.
Приплыл я на голос любви.
Спалив бригантину султана,
Я в море врагов утопил
И к милой с турецкою раной,
Как с лучшим подарком, приплыл.
1843
К стихотворениям Некрасова неоднократно обращались композиторы М. П. Мусоргский, Ц. А. Кюи, С. В. Рахманинов, С. Танеев и др. В общей сложности создано более 150 песен и романсов на стихи Некрасова.
ТРОЙКА
Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу —
Всё лицо твое вспыхнуло вдруг.
И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?..
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих черных, как ночь;
Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается легкий пушок,
Из-под брови твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.
Взгляд один чернобровой дикарки,
Полный чар, зажигающих кровь,
Старика разорит на подарки,
В сердце юноши кинет любовь.
Поживешь и попразднуешь вволю,
Будет жизнь и полна, и легка…
Да не то тебе пало на долю:
За неряху пойдешь мужика.
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть.
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудной,
Будешь нянчить, работать и есть.
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни,— появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
И схоронят в сырую могилу,
Как пройдешь ты тяжелый свой путь,
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.
Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
Не нагнать тебе бешеной тройки:
Кони крепки, и сыты, и бойки,—
И ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой…
1846
<ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ «ПОХОРОНЫ»>
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.
Ой, беда приключилася страшная!
Мы такой не знавали вовек:
Как у нас — голова бесшабашная —
Застрелился чужой человек!
Суд приехал… допросы…— тошнехонько!
Догадались деньжонок собрать:
Осмотрел его лекарь скорехонько
И велел где-нибудь закопать.
И пришлось нам нежданно-негаданно
Хоронить молодого стрелка,
Без церковного пенья, без ладана,
Без всего, чем могила крепка…
Без попов!.. Только солнышко знойное,
Вместо ярого воску свечи,
На лицо непробудно-спокойное,
Не скупясь, наводило лучи;
Да высокая рожь колыхалася,
Да пестрели в долине цветы;
Птичка божья на гроб опускалася
И, чирикнув, летела в кусты.
1861
<ИЗ ПОЭМЫ «КОРОБЕЙНИКИ»>
«Ой, полна, полна коробушка,
Есть и ситцы и парча.
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!
Выди, выди в рожь высокую!
Там до ночки погожу,
А завижу черноокую —
Все товары разложу.
Цены сам платил немалые,
Не торгуйся, не скупись:
Подставляй-ка губы алые,
Ближе к милому садись!»
Вот уж пала ночь туманная,
Ждет удалый молодец.
Чу, идет! — пришла желанная,
Продает товар купец.
Катя бережно торгуется,
Всё боится передать.
Парень с девицей целуется,
Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Расступись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
«Ой! легка, легка коробушка,
Плеч не режет ремешок!
А всего взяла зазнобушка
Бирюзовый перстенек.
Дал ей ситцу штуку целую,
Ленту алую для кос,
Поясок — рубаху белую
Подпоясать в сенокос,—
Всё поклала ненаглядная
В короб, кроме перстенька:
«Не хочу ходить нарядная
Без сердечного дружка!»
1861
Песня, помещенная здесь, сочинена во время обороны Севастополя, когда Толстой находился в действующей армии; явилась откликом на сражение при реке Черной 4 августа 1855 года, быстро распространилась среди солдат и была популярна до конца XIX века. Ритмическая основа песни заимствована Толстым из популярной среди солдат песни И. М. Коваленского «За горами, за долами // Бонапарте с плясунами…»
***
Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Горы занимать.
Барон Вревский-енерал
К Горчакову приставал,
Когда подшофе:
«Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мной ты в споры,-
Право, донесу».
Собирались на советы
Всё большие эполеты,
Даже Плац-Бекок.
Полицмейстер Плац-Бекок
Никак выдумать не мог,
Что ему сказать.
Долго думали, гадали,
Топографы всё писали
На большом листу.
Чисто писано в бумаге,
Да забыли про овраги,
Как по ним ходить.
Выезжали князья, графы,
А за ними топографы
На большой редут.
Князь сказал: «Ступай, Липранди!»
А Липранди: «Нет, атанде,
Я уж не пойду;
Туда умного не надо,
А пошли-ка ты Реада,
А я посмотрю».
А Реад — возьми да спросту
Поведи нас прямо к мосту:
«Ну-ка на уру!»
Веймарн плакал, умолял,
Чтоб немножко обождал;
«Нет, уж пусть идут».
И «уру» мы прошумели,
Да резервы не поспели,
Кто-то переврал.
На Федюхины высоты
Нас всего пришло две роты,
А пошли полки.
Енерал-то Ушаков —
Тот уж вовсе не таков,
Всё чего-то ждал.
Долго ждал он, дожидался,
Пока с духом не собрался
Речку перейти.
А Белявцов-енерал —
Тот всё знамем потрясал.
Вовсе не к лицу.
Наше войско небольшое,
А французов ровно вдвое,
И сикурсу нет.
Ждали — выйдет с гарнизона
Нам на выручку колонна,
Подали сигнал.
А там Сакен-енерал
Всё акафисты читал
Богородице.
И пришлось нам отступать,
…………………….
Кто туда водил?!
А как первого числа
Ждали батюшку царя
Мы у Фот-Сала.
И в усердном умиленьи
Ждали все мы награжденья,-
Не дал ничего.
Август 1855
Никитин был сыном воронежского мещанина; учился в духовном училище, содержал в Воронеже постоялый двор, с 1859 года — книжный магазин. Большая часть его стихотворений посвящена жизни народа, которую он по своему положению наблюдал воочию. В отличие от Кольцова Никитин значительно более остро изобразил социальные проблемы жизни русского крестьянства. Многие его стихотворения положены на музыку; некоторые проникли в крестьянский фольклор.
***
Ехал из ярмарки ухарь-купец,
Ухарь-купец, удалой молодец.
Стал он на двор лошадей покормить,
Вздумал деревню гульбой удивить.
В красной рубашке, кудряв и румян.
Вышел на улицу весел и пьян.
Собрал он девок-красавиц в кружок,
Выхватил с звонкой казной кошелек.
Потчует старых и малых вином:
«Пей-пропивай! Поживем — наживем!..»
Морщатся девки, до донышка пьют,
Шутят, и пляшут, и песни поют,
Ухарь-купец подпевает-свистит,
Оземь ногой молодецки стучит.
Синее небо и сумрак, и тишь.
Смотрится в воду зеленый камыш.
Полосы света по речке лежат.
В золоте тучки над лесом горят.
Девичья пляска при зорьке видна,
Девичья песня за речкой слышна,
По лугу льется, по чаще лесной…
Там услыхал ее сторож седой;
Белый как лунь, он под дубом стоит.
Дуб не шелохнется, сторож молчит.
К девке стыдливой купец пристает,
Обнял, целует и руки ей жмет,
Рвется красотка за девичий круг:
Совестно ей от родных и подруг.
Смотрят подруги,— их зависть берет:
Вот, мол, упрямице счастье идет.
Девкин отец свое дело смекнул,
Локтем жену торопливо толкнул.
Сед он, и рваная шапка на нем,
Глазом мигнул — и пропал за углом.
Девкина мать расторопна-смела,
С вкрадчивой речью к купцу подошла:
«Полно, касатик, отстань — не балуй!
Девки моей не позорь, не целуй!»
Ухарь-купец позвенел серебром:
«Нет, так не надо… другую найдем!..»
Вырвалась девка, хотела бежать,
Мать ей велела на месте стоять.
Звездная ночь и ясна и тепла.
Девичья песня давно замерла.
Шепчет нахмуренный лес над водой,
Ветром шатает камыш молодой.
Синяя туча над лесом плывет,
Темную зелень огнем обдает.
В крайней избушке не гаснет ночник,
Спит на печи подгулявший старик,
Спит в зипунишке и в старых лаптях.
Рваная шапка комком в головах.
Молится богу старуха жена,
Плакать бы надо — не плачет она.
Дочь их красавица поздно пришла,
Девичью совесть вином залила.
Что тут за диво! и замуж пойдет…
То-то, чай, деток на путь наведет!
Кем ты, люд бедный, на свет порожден?
Кем ты на гибель и срам осужден?
1858
Повт Д. П. Давыдов почти всю свою жизнь провел в Восточной Сибири (Ачинск, Верхнеудинск, Иркутск, Тобольск); здесь он родился, здесь служил, много времени уделял занятиям этнографией и краеведением, изучал быт бурят, эвенков, якутов. Самое известное его проиаведе-ние — «Думы беглеца на Байкале» — меньше чем через 5 лет после первой публикации было зафиксировано собирателями фольклора. Варианты песни записываются и сейчас.
ДУМЫ БЕГЛЕЦА НА БАЙКАЛЕ
Славное море — привольный Байкал,
Славный корабль — омулевая бочка…
Ну, Баргузин, пошевеливай вал…
Плыть молодцу недалечко.
Долго я звонкие цепи носил;
Худо мне было в норах Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя.
Шилка и Нерчинск не страшны теперь;
Горная стража меня не видала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь»
Пуля стрелка — миновала.
Шел я и в ночь и средь белого дня;
Близ городов я поглядывал зорко;
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.
Весело я на сосновом бревне
Вплавь чрез глубокие реки пускался;
Мелкие речки встречалися мне —
Вброд через них пробирался.
У моря струсил немного беглец;
Берег обширен, а нет ни корыта;
Шел я каргой и пришел наконец
К бочке, дресвою замытой.
Нечего думать — бог счастья послал:
В этой посудине бык не утонет;
Труса достанет и на судне вал —
Смелого в бочке не тронет.
Тесно в ней было бы жить омулям;
Рыбки, утешьтесь моими словами:
Раз побывать в Акатуе бы вам —
В бочку полезли бы сами!
Четверо суток верчусь на волне;
Парусом служит армяк дыроватый,
Добрая лодка попалася мне,
Лишь на ходу мешковата.
Близко виднеются горы и лес,
Буду спокойно скрываться под тенью,
Можно и тут погулять бы, да бес
Тянет к родному селенью.
Славное море — привольный Байкал,
Славный корабль — омулевая бочка.
Ну, Баргузин, пошевеливай вал…
Плыть молодцу недалечко!
1858
Аммосов — малозаметный поэт 1850-х годов, офицер, участник Крымской войны; автор брошюры «Последние дни жизни и кончина А. С. Пушкина. Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта К. К. Данзаса» (СПб., 1863; здесь были сообщены новые подробности дуэли Пушкина).
Элегия Аммосова о Хае-Булате (сюжетно близкая фольклорным балладам) впервые была опубликована в военной газете «Русский инвалид» (1858, 16 ноября), затем положена на музыку О. X. Агреневой-Славянской. Эта элегия стала одной из самых массовых песен уже во второй половине XIX века, не исчезая из коллективного репертуара по сей день.
ЭЛЕГИЯ
«Хас-Булат удалой!
Бедна сакля твоя;
Золотою казной
Я осыплю тебя.
Саклю пышно твою
Разукрашу кругом,
Стены в ней обобью
Я персидским ковром.
Галуном твой бешмет
Разошью по краям
И тебе пистолет
Мой заветный отдам
Дам старее тебя
Тебе шашку с клеймом,
Дам лихого коня
С кабардинским тавром.
Дам винтовку мою,
Дам кинжал Базалай,—
Лишь за это свою
Ты жену мне отдай.
Ты уж стар, ты уж сед,
Ей с тобой не житье,
На заре юных лет
Ты погубишь ее.
Тяжело без любви
Ей тебе отвечать
И морщины твои
Не любя целовать.
Видишь, вон Ямман-Су
Моет берег крутой,
Там вчера я в лесу
Был с твоею женой.
Под чинарой густой
Мы сидели вдвоем,
Месяц плыл золотой,
Всё молчало кругом.
И играла река
Перекатной волной,
И скользила рука
По груди молодой.
Мне она отдалась
До последнего дня
И аллахом клялась,
Что не любит тебя!»
Крепко шашки сжимал
Хас-Булат рукоять
И, схватясь за кинжал.
Стал ему отвечать:
«Князь! рассказ длинный твой
Ты напрасно мне рек,
Я с женой молодой
Вас вчера подстерег.
Береги, князь, казну
И владей ею сам,
За неверность жену
Тебе даром отдам.
Ты невестой своей
Полюбуйся поди,—
Она в сакле моей
Спит с кинжалом в груди.
Я глаза ей закрыл,
Утопая в слезах,
Поцелуй мой застыл
У нее на губах».
Голос смолк старика,
Дремлет берег крутой,
И играет река
Перекатной волной.
1858
Сын ярославского сидельца, перебравшегося в 1849 г. в Москву, Суриков был поэтом-самоучкой, писал почти исключительно на крестьянские темы. Вокруг него объединились московские писатели, так же как и он, по происхождению из народа: Л. Я. Баулин, С. А. Григорьев, С. Я. Дерунов, Д. Е. Жаров, М. А. Козырев, Е. И. Назаров, А. Е. Разоренов, И. Д. Родионов, И. Е. Тарусин (первый коллективный сборник — «Рассвет», 1872). После смерти Сурикова в Москве и в провинции появились новые кружки поэтов-самоучек, ведущих свою литературную родословную от «Рассвета». В 1903—1905 гг. эти кружки объединились в так называемый Суриковский литературно-музыкальный кружок, просуществовавший до 1933 года.
Многие стихотворения самого Сурикова стали популярны в народной среде.
***
«Что шумишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Низко наклоняясь
Головою к тыну?»
— «С ветром речь веду я
О своей невзгоде,
Что одна расту я
В этом огороде.
Грустно, сиротинка,
Я стою, качаюсь,
Что к земле былинка,
К тыну нагибаюсь.
Там за тыном, в поле,
Над рекой глубокой,
На просторе, в воле,
Дуб растет высокий.
Как бы я желала
К дубу перебраться;
Я б тогда не стала
Гнуться да качаться.
Близко бы ветвями
Я к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась.
Нет, нельзя рябинке
К дубу перебраться!
Знать мне, сиротинке,
Век одной качаться».
1864
В. И. Богданов, по профессии медик (служил врачом на Балтийском флоте), был одним из основных сотрудников петербургского сатирического журнала 1860-х «Искра», где вел обзор иностранной политической жизни и регулярно помещал свои стихотворения (псевдоним — Влас Точечкин).
«Дубинушка» Богданова была хорошо известна в 1860—1870-е годы, но фольклорно более устойчивым оказался другой текст, написанный на основе богдановского А. А. Ольхиным (см. ниже).
ДУБИНУШКА
Много песен слыхал я в родной стороне,
Как их с горя, как с радости пели,
Но одна только песнь в память врезалась мне,
Это — песня рабочей артели:
«Ухни, дубинушка, ухни!
Ухни, березова, ухни!
Ух!..»
За работой толпа, не под силу ей труд,
Ноет грудь, ломит шею и спину…
Но вздохнут бедняки, пот с лица оботрут
И, кряхтя, запевают дубину:
«Ухни, дубинушка, ухни!..» и т. д.
Англичанин-хитрец, чтоб работе помочь,
Вымышлял за машиной машину;
Ухитрились и мы: чуть пришлося невмочь,
Вспоминаем родную дубину:
«Ухни, дубинушка, ухни!..» и т. д.
Да, дубинка, в тебя, видно, вера сильна,
Что творят по тебе так поминки,
Где работа дружней и усердней нужна,
Там у нас, знать, нельзя без дубинки:
«Ухни, дубинушка, ухни!..» и т. д.
Эта песня у нас уж сложилась давно;
Петр с дубинкой ходил на работу,
Чтоб дружней прорубалось в Европу окно,—
И гремело по финскому флоту:
«Ухни, дубинушка, ухни!..» и т. д.
Прорубили окно… Да, могуч был напор
Бессознательной силы… Все стали
Эту силу ценить и бояться с тех пор.
Наши ж деды одно напевали:
«Ухни, дубинушка, ухни!..» и т. д.
И от дедов к отцам, от отцов к сыновьям
Эта песня пошла по наследству,
Чуть на лад что нейдет, так к дубинушке там
Прибегаем, как к верному средству:
«Ухни, дубинушка, ухни!…» и т. д.
Эх, когда б эту песню допеть поскорей!
Без дубины чтоб спорилось дело,
И при тяжком труде утомленных людей
Монотонно б у нас не гудело:
«Ухни, дубинушка, ухни!
Ухни, березова, ухни!
Ух!..»
1865
Ольхин, сын генерал-лейтенанта, служил мировым судьей, выступал защитником в политических процессах по делу нечаевцев, по делу демонстрации на Казанской площади и др.; был связан с народниками; в 1879—1895 гг. находился в ссылке, куда был отправлен по подозрению в подготовке покушения на Александра II.
«Дубинушка» — переработка одноименного стихотворения В. И. Богданова (см. выше); песенные переработки стихотворения были особенно популярны в первую четверть XX века. Впрочем, авторство А. А. Ольхина было поставлено под сомнение одним из крупнейших советских фольклористов-музыковедов Е. В. Гиппиусом (в его книге «Эх, ухнем. Дубинушка. История песен». М., 1962, с. 20).
ДУБИНУШКА
Много песен слыхал я в родной стороне,
Про радость и горе в них пели;
Изо всех песен одна в память врезалась мне —
Это песня рабочей артели:
Ой, дубинушка, ухнем!
Ой, зеленая, сама пойдет! (2 раза)
Подернем! (2) Ух!
И от дедов к отцам, от отцов к сыновьям
Эта песня идет по наследству,
И лишь только как станет работать невмочь,
Мы — к дубине, как к верному средству.
Ой, дубинушка, ухнем!.. и т. д.
Говорят, что мужик наш работать ленив,
Пока не взбороздят ему спину,
Ну, так как же забыть наш родимый напев
И не петь про родную дубину.
Ой, дубинушка, ухнем!.. и т. д.
Англичанин-хитрец, чтоб работе помочь,
Изобрел за машиной машину,
А наш русский мужик, коль работа невмочь,
Так затянет родную дубину.
Ой, дубинушка, ухнем!.. и т. д.
Тянем с лесом судно, иль железо куем,
Иль в Сибири руду добываем —
С мукой, болью в груди одну песню поем,
Про дубину в ней всё вспоминаем.
Ой, дубинушка, ухнем!.. и т. д.
И на Волге-реке, утопая в песке,
Мы ломаем и ноги и спину,
Надрываем там грудь, и, чтоб легче тянуть,
Мы поем про родную дубину.
Ой, дубинушка, ухнем!.. и т. д.
Пускай мучат и бьют, пускай в цепи куют,
Пусть терзают избитую спину,—
Будем ждать и терпеть и в нужде будем петь
Всё про ту же родную дубину.
Ой, дубинушка, ухнем!.. и т. д.
Мы пируем при блеске огней на балах,
И шутя мы поем про дубину,
А забыли про тех, кто сидит в кандалах
Всё за ту же родную дубину.
Ой, дубинушка, ухнем!.. и т. д.
Но ведь время придет, и проснется народ,
Разогнет он избитую спину
И в родимых лесах на врагов подберет
Здоровее и крепче дубину.
Ой, дубинушка, ухнем!
Ой, зеленая, сама пойдет! (2)
Подернем! (2) Ух!
Конец 1870-х годов
Садовников известен как поэт, этнограф, фольклорист; опубликовал собранные им «Загадки русского народа», «Сказки и предания Самарского края». В собственных стихах часто обращался к народному творчеству (стихотворные циклы «Из волжских преданий о Стеньке Разине», «Песни о Стеньке Разине»).
«Песня «Из-за острова на стрежень…» стала чрезвычайно популярной с 1890-х годов и не однажды записывалась собирателями фольклора, в основе песни — народное предание.
ПЕСНЯ
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выбегают расписные,
Острогрудые челны.
На переднем Стенька Разин,
Обнявшись с своей княжной,
Свадьбу новую справляет,
И веселый и хмельной.
А княжна, склонивши очи,
Ни жива и не мертва,
Робко слушает хмельные,
Неразумные слова.
«Ничего не пожалею!
Буйну голову отдам!» —
Раздается по окрестным
Берегам и островам.
«Ишь ты, братцы, атаман-то
Нас на бабу променял!
Ночку с нею повозился —
Сам на утро бабой стал…»
Ошалел… Насмешки, шепот
Слbr /ышит пьяный атаман —
Персиянки полоненной
Крепче обнял полный стан.
Гневно кровью налилися
Атамановы глаза,
Брови черные нависли,
Собирается гроза…
«Эх, кормилица родная,
Волга матушка-река!
Не видала ты подарков
От донского казака!..
Чтобы не было зазорно
Перед вольными людьми,
Перед вольною рекою,—
На, кормилица… возьми!»
Мощным взмахом поднимает
Полоненную княжну
И, не глядя, прочь кидает
В набежавшую волну…
«Что затихли, удалые?..
Эй ты, Фролка, черт, пляши!..
Грянь, ребята, хоровую
За помин ее души!..»
1883
Тексты публикуются в соответствии с нормами современной орфографии и пунктуации. Сохранены только диалектные особенности, существенные для ритма песен или имеющие стилистическое значение. Так как тексты были записаны в разных регионах страны в разное время (здесь представлены записи от второй половины XVIII века до 70-х годов XX века), то в ряде случаев встречаются разночтения в словах, что не должно удивлять читателя, помнящего, что перед ним — письменная фиксация устного искусства, причем фиксация, стремящаяся передать особенности именно устного, неканонизированного нормами литературного языка, произношения.
Алтышек — алтын; трехкопеечная монета.
Амвон — возвышение перед алтарем в православной церкви, отсюда произносятся проповеди.
Аще — если, коли.
Бадейные — рабочие, разгружавшие бадью при подъеме ее из шахты.
Баженый — желанный, любимый.
Байна, баенка — баня.
Балясины — перила.
Барелка — бочка.
Баса, баско, баской — красота, красиво, красивый.
Басловья — благословенье.
Без навиду — ничего не видя.
Безотны — без отца-матери.
Безуненный — неугомонный; беспризорный.
Белета — белизна.
Белорецкий завод — на Урале, на реке Белой.
Бергалы — горные рабочие.
Бергама, бергамт — горная контора.
Бердо — гребень на ткацком станке.
Бердыш — широкий топор, насаженный на копье.
Беремечко — охапка.
Беседа — посиделки; собрание молодежи, обычно с песнями, танцами.
Беспронбсный — тайный.
Бесталанный — несчастливый.
Бешмет — стеганый татарский кафтан.
Бисертская дорожка — Сибирский тракт.
Благоденец — младенец.
Близка — огрех при выделке одежды, рубец.
Богоданный — родственник по мужу или жене; богоданный батюшка — свекор; богоданная матушка — свекровь.
Богословское — заводы Богословского горного округа на Урале.
Болози — к добру, на благо.
Большак — глава крестьянской семьи.
Большой угол — красный (почетный) угол в избе, под иконами, где сидели самые почетные гости.
Большуха — старшая невестка в доме.
Бортик — пчелиная борть.
Ботник — долбленая лодка.
Браный — узорчатый.
Братыня, братынька — братина, низкая и широкая чаша.
Бродни — сапоги с длинными голенищами.
Бросливый — ошибочный, опрометчивый.
Брусчатая лавочка — брус, используемый в качестве скамьи.
Брязнуть — зазвенеть.
Буде — если, будто.
Буйна плата — высокий заработок.
Бурмистр — барский управляющий.
Бурмитское верно — крупный жемчуг.
Бусеть — тускнеть.
Буланый — конская масть: желтый различных оттенков.
Буява, буево — кладбище, могила.
Быв — будто.
Быват — может быть; бывает.
Былица — трава, род полыни.
Быстерь — стрежень, место наиболее быстрого течения реки.
Вальцы — пресс в виде вращающихся в разных направлениях цилиндрических валиков.
Важко — тяжело.
Вдостольные — окончательные (от: вдосталь).
Велик день — Пасха.
Великатие — приличие, важность.
Вельми — очень.
Вервь — веревка.
Вергать — швырять.
Веретейка — веретянка, ядовитая змея.
Верея, верейка, вереюшка — столб, на который навешиваются ворота.
Вершить стог — укладывать в стог подаваемое снизу сено.
Вершник — свадебный дружка, едущий впереди свадебного поезда; верховой.
Веряжское море — Варяжское, Балтийское.
Весёлко — мешалка для теста.
Вечёрки, вечерянки — зимние посиделки молодежи; бывали по вечерам; девушки приходили на них с какой-нибудь работой (с шитьем, с прялками).
Взварец — похлебка.
Взыскать — искать.
Взышон — громок.
Вилавое дерево — извилистое.
Виноградье («виноградье красно-зеленое моё») — образ изобилия в севернорусских колядках.
Винуть — повеять.
Витушка — витой калач.
Вица — розга.
Вкруте — быстро.
Вночесь — прошлой ночью.
Во день — овод.
Вожеватый — гостеприимный, гостелюбивый.
Возгорчиться — разобидеться.
Возраст — рост.
Волынка — музыкальный инструмент, состоящий из пузыря, надутого воздухом, в который вставлена дудка; пузырь держат под мышкой и, выдавливая воздух, перебирают по отверстиям дудки пальцами.
Вон — внешняя сторона.
Вопотай, впотай — тайно.
Вопрь — вепрь, кабан.
Воротные — рабочие при вороте, приспособлении для подъема бадьи из шахты.
Ворох, ворошок — вывеянный зерновой хлеб.
Враг — овраг.
Вретище — рубище.
Всобину — отдельно.
Встренуться — спохватиться.
Втопор, втопоры — в ту пору, тогда.
Вязова — дубина из вяза.
Гаголка — чайка.
Гербовая бумага — бумага для официальных документов с изображением государственного герба.
Голевый — сделанный из голи — шелковой ткани.
Головастые лапти — с большим носком.
Город — огород.
Гостёба, гостибище — пир, угощение.
Грановитая, гриновитая, гряновитая — грановитая палата — облицованная граненым камнем; гряновитая туча — грозовая.
Грубка — печка или труба в русской печи.
Грубный — грубый.
Груско — грустно.
Грядка — полка между печью и стеной.
Гулярное платье — праздничное.
Дайволюйте — дайте волю, разрешите.
Дары — свадебные подарки.
Даси — дашь.
Деделёчек — деделя, растение.
Дединка, дяденка, дяинка — тетка, жена дяди.
Дежа — опара для теста; кадка, в которой месят тесте.
Долженный — очень длинный.
Домовки — жнеи, уходящие с поля домой.
Домовище — гроб.
Донце — дощечка, на которую садится пряха и в которую она втыкает гребень или кудель.
Досюльный — давний, прежний.
Дресва — гравий.
Дробные детушки — малые дети.
Дрока — ласка; баловень.
Дротяной — проволочный.
Дружка — распорядитель на свадебном пиру.
Дударь — музыкант, играющий на дуде.
Ду-друга — друг друга.
Дядя — старшина бурлацкой артели.
Елдаечки — большие пшеничные лепешки из кислого теста.
Ендова — широкий сосуд или мелкая посудина с носком для разливания напитков.
Ества — еда.
Жаровая сосна — красно-желтая.
Живот — богатство, имущество.
Жира, жированье, жирушка — жизнь в достатке.
Жирный — богатый, доходный.
Жировка — четырехугольная дощечка, на которую кладут предметы при святочном гадании.
Жаров, журав — журавль.
Жуковина — камень на перстне.
Жупеть — петь (о птицах).
Забратать — накинуть оброт (недоуздок) на лошадь.
Забудущий — беззаботный.
Забуриться — сойти с рельс.
Завитать — навестить.
Заволочиться — зарасти травой, покрыться тиной.
Загнета, загнетка — зольник русской печи.
Загозка — кукушка.
Загонщик — погонщик лошадей в шахте при конной откатке вагонеток.
Загукать — закликать, зазвать.
Задлиться — замешкаться.
Задорная работа — неспокойная.
Задумный — задушевный.
Заедино — заодно.
Законная державушка (сдержавушка), законная семеюшка — называние мужа в похоронных причитаниях.
Закратить свечу — погасить.
Закром — отсек для зерна в житнице.
Заложка — щеколда.
Залукать — забросать, забросить.
Замчужка — жемчужина.
Заполька — отдаленная пожня.
Запольные соседушки — дальние соседи.
Запоручить — обручить.
Засека — преграда из поваленных деревьев.
Застреха — край соломенной кровли.
Захрестье — заросли.
Згородь — изгородь.
Зде-ко — здесь.
Здор — ссора.
Зеленушки — недозрелые ягоды.
Зень — земля.
Зенька — колыбель, люлька.
Злокоманный — злонамеренный.
Змеев рудник. Змеевская конторушка — управление Змеиногорского рудника Колывано-Воскресенских заводов на Алтае,
Зорить — разорять.
Зрелки — зрелые ягоды.
Зыба — колыбель.
Зыбиться — качаться.
Зычен — громок.
Зябель — холод, стужа; зяблый — помороженный.
Игла — дубина (в разбойничьих песнях).
Ижно — даже.
Измога — сила, возможность.
Изотчина — отчество.
Изянить — причинять ущерб.
Имать — брать.
Именье, иминье — имущество.
Инвалид — нестроевой солдат; на уральских заводах инвалиды несли конвойную службу.
Иницый — нижний, обвислый.
Инный — иной.
Ирнивый — ревнивый.
Искат-гора, искатная гора — крутая гора.
Исять — Исеть, река на Урале.
Каверзни — вид лаптей.
Казенка — винная лавка.
Казенное гнездышко — больница.
Калабашечка, кулабашечка — колобок, лепешка.
Калитка, калиточка — ватрушка, лепешка с кашей.
Камка — шелковая ткань с разводами; камчатная — сделанная из камки.
Канава — Новая Канава, просторечное название Новой бумагопрядильной фабрики на Обводном канале в Петербурге.
Канаватный — из конопли.
Канун — праздничное пиво.
Каравайцы — пшеничные блины.
Карец, — лубяное лукошко.
Катанцы — валенки.
Кветочки — цветочки.
Кидка — место в ткацком станке, где ходит челнок.
Кий — палка, посох.
Кика — головной убор замужних женщин.
Китайка — бумажная ткань желтого цвета.
Кишка — домашняя колбаса.
Клеть, клеточка — а) пристройка к избе, чулан; б) кабина для подъема и спуска шахтеров в шахту.
Кливить — дразнить.
Клубь — клубок (мяч), сбитый из овечьей шерсти.
Князь — название жениха в свадебных песнях; общее название мужчины в некоторых лирических песнях.
Коваль — кузнец.
Кодочиг — кочедык, лапотное кривое шило.
Кокошник — женский головной убор в виде полукруглого веера над головой.
Кокурка — булочка с яйцом.
Колбвый — жесткий.
Колода белодубовая — гроб.
Комень — конь.
Коноват — легкая шелковая ткань.
Конец — ларь, сундук.
Коногон — см. Загонщик.
Конопицы — семя конопли.
Контрашна работа — по контракту.
Кораблик — продолговатая меховая шапка.
Коробья — сундуки.
Коровка мазана — см. Мазана головка.
Корона — венец.
Корчик — ковш.
Косарь — нож.
Косящатое (косевчатое, косивчатое) окно — окно с косяками и рамой (в противоположность простому прорубленному в стене).
Косьё — кости.
Кочет — петух.
Кошуля — верхняя теплая рубашка или полушубок.
Кошурка — кошка.
Крали — бусы.
Краски, красочки — цветы.
Красота — девичий свадебный головной убор.
Кросна — ручной ткацкий станок.
Кросенца — домотканые рубахи.
Крылос — клирос.
Крючок — на ткацких фабриках приспособление для заводки ниток в основу.
Куга — болотное растение, камыш.
Кудель, кужель — вычесанный и перевязанный пучок льна, приготовленный для пряжи.
Кужлявиться — кудрявиться; кужлявый — кудрявый.
Кукобница, куковница — домовитая хозяйка.
Кукамоя — неряха.
Кулага, кулажица — сладкое кушанье из муки.
Куна — куница; кункин — куницын.
Курень — место выжига в лесу древесного угля, поташа, дегтя.
Куржичка — сук.
Кут — угол (под образами, у печи); кутний — угловой.
Кутить-мутить — сеять раздор.
Кушкопала — деревня в Архангельской области на реке Пинеге.
Кыкать — кричать по-лебединому.
Лава — расплавленный металл.
Лавица — лавочка, скамейка.
Ладиться — собираться.
Ладка — маленькая пышка.
Ламповая — а) помещение, где заправляли маслом лампы шахтеров; б) работница, заправлявшая лампы шахтеров маслом.
Лачи — ларцы, сундуки.
Левантеровый платок — из шелковой ткани.
Ле — возле.
Лено — лениво.
Лесина — ствол дерева.
Летничек — легкая холщовая женская одежда.
Липина — косяк окна или двери.
Лисенка — лесенка.
Лопотина — нарядный сарафан, но иногда — ветхая одежда.
Луда — мель; камни, выступающие из воды.
Лузь, лузи — прогалина в лесу; я в лузи, а ты в тузи — я в луга, а ты в печаль.
Лукнуть — бросить.
Лутошечка — липа с ободранной корой.
Люб-трава — приворотное зелье.
Лядо — место, расчищенное под пашню, пустошь, земельный участок.
Мазана головка, масляна головка, масляна коровка — обрядовые печенья в виде домашних животных; подавались колядующим.
Манатеичка — одежда монаха.
Манить — обманывать.
Мара — призрак; враждебное существо, отождествляемое со смертью,
Марёга — марево, туман.
Мартыновская печь — мартеновская печь.
Матица — брус поперек избы, на котором держится потолок.
Махан — конское мясо.
Месик — месяц.
Метищо — летнее уличное гулянье молодежи в северных областях.
Меженный — летний.
Могота, могута — сила, мощь.
Морда — лозовая плетенка.
Морёна — брусника.
Мостина, мостинка — половица сеней и крыльца.
Мотыль — спица махового колеса.
Мочалый дождь — сильный.
Мочка — пучок льна.
Муравленный — покрытый глазурью.
Мутарсливый — неприятный, беспокойный.
Мшоный — конопаченный мхом.
Наб — надо бы.
Набор — в ткацком станке зубчатое колесо для накатывания выработанного материала на валик.
Наважать, наваждать — искушать.
Навой — в ткацком станке валик, на который намотана основа.
Наволок — низкий луг, заболоченная местность.
Надея — надежда; надеюшка, надиюшка — называние мужа в похоронных причитаниях.
Надзола, назола — печаль, грусть.
Надрыгаться — издеваться.
Надь — надо.
Настойливый — настойчивый.
Намётка — головной убор замужних женщин.
Напоры — в ту пору.
Напяту (на пяту) раствориться — настежь, широко.
Наряжать — а) давать работу; б) приготавливать.
Насад — речное судно с высокими бортами.
Начал — вступительная молитва старообрядцев.
На часу — быстро, второпях.
Начаяться — надеяться.
Начёвье — корыто.
Невесто — неизвестно.
Некрут — рекрут.
Непосульная смерётушка — неподкупная смерть.
Непроносный — тайный.
Несмогу — нездоровится.
Неустижимый — непостижимый.
Нешутушка — невестка.
Новина — крестьянский льняной холст.
Ноньку, нуньку — нынче.
Нужный — бедный, в нужде.
Обаить, обаять — а) уговорить; б) сглазить; в) обмануть.
Обер-штейгер — старший горный мастер.
Обвариться — позавидовать.
Оборки — опорки, рваная обувь.
Ободверенка — притолока, дверной косяк.
Обострочить — отстрочить.
Обряжанье, обряжать — вести домашнее хозяйство.
Ограять — охулить, осмеять.
Огруб — бугор, холм.
Одежить — одеть.
Одинова — однажды.
Одонье — нижний слой сена в стогу.
Ознобушка — огорчение.
Окатистый жемчуг — крупный.
Окинуться — ошибиться.
Окопить — собрать.
Омёт — стог.
Омхывая — моховая.
Опришенный, опришный — отделенный.
Опутинка — веревка.
Орать — пахать.
Основа — продольные нитки ткани.
Остолопиться — растеряться.
Острог — а) тюрьма; б) укрепленный городок.
Остродемидовые — остроги Демидовых, владельцев уральских заводов.
Отлишитъся — потерять.
Оттолку — толком, внятно.
Отхлянушка — выздоровление, облегчение.
Отыней — отныне.
Охта — рабочая окраина в Петербурге.
Очимый — очевидный, сказанный в глаза.
Ошёсток — передняя часть русской печи.
Ошмётки — а) сор, тряпье; б) стоптанные лапти.
Падора — буря с дождем или снегом.
Панёва — шерстяная юбка замужних женщин, сделанная из одного прямоугольного куска.
Парина — поле под паром, свободное от посева.
Парняк — напарник, сменщик.
Паровая машина — здесь: поезд на железной дороге.
Паруша — баня с паром.
Пары — деревянные столбы, служащие креплениями в шахтах.
Пасаг — приданое.
Пельновать — караулить, сторожить.
Пельчатый — отвислый.
Первображна, первобрачна княгиня — новобрачная.
Перенос крыльцо — с перилами.
Перелог, переложек — запущенное пахотное место.
Перепасться — изнемочь.
Перески — пальцы.
Песенок — песня.
Пестер — плетенный из бересты короб.
Петел, пеун — петух.
Пехотой шагати — пешком.
Пилясина — полоса свиного сала.
Плетюхина — плетеная корзина.
Плетяница — плетеный шнур, веревка.
Побасить — украсить; побашенный — украшенный.
Победная — горемычная.
Поблагу — по-хорошему.
Поветь, повит — хозяйственная часть дома, крытый двор.
Повод — хлопоты.
Повозники — те, кто везет молодых к венцу и от венца во время свадебного обряда.
Повойник — женский головной убор.
Поволька — послабление.
Повону — снаружи.
Пограбы — сгребание сена.
Подбородник — лезвие топора.
Подвесочка, подвесточка — женское украшение.
Подворник — батрак, работник.
Подволока — подпечье.
Подклет, подклеть — рабочая часть избы; кладовая.
Подлётная сторона — южная.
Подрудок — рудная мелочь.
Поезжане — те, кто сопровождает свадебный поезд.
Пожитой — богатый.
Пожня — луг, покос.
Покрута, покрут — одежда, наряды.
Полбенный — сделанный из полбы (зерновое растение).
Полик, поличка — мерка водки, чарка.
Полица — полка в избе.
Полоз — сани.
Полохать — волновать, пугать.
Полсточка, полысть — полотнище для прикрывания саней.
По месяцу жали — жали рожь до восхода солнца.
Попетан — заводской надзиратель.
Пополье — подполье.
Попрежде — незадолго.
Порато — очень.
Поретовать — рассердиться.
Порятувать — защищать, спасать.
Поровёнок — ровесник.
Порозно — пусто.
Пороша — ровно падающий снег в безветрие.
Порядный, порядовный — сосед, односельчанин, живущий в одном ряду (на одной улице).
Посконный — из конопляного волокна.
Постать — делянка, участок поля, занимаемый жницами.
Посылка — пребывание крестьян на заводских работах; быть в посылке — быть на заводских работах.
Поторг — торг.
Почасту — часто.
Пошевни — широкие сани.
Приберёгушка — защита, опора
Прибоинка — а) пробоина; б) убоина, мясное блюдо.
Придрокушка — ласка.
Призакуржеветь — заиндеветь.
Прикляскать — притоптать.
Прилуниться — случиться.
Припал — полы одежды.
Притворный столб — для одностворчатых ворот.
Прищивить — приколоть иголкой.
Проглупать — прозевать.
Продольные — горизонтальные подземные ходы к месту работы шахтеров.
Проклажатъся — нежиться, тешиться.
Пролубь — прорубь.
Пронос; не в пронос сказано — не для всех сказано; между собой, по секрету.
Прошесть — ткань на ткацком стану.
Пуга — кнут, плеть.
Пукетовый — расписанный цветами.
Пуня — сарай, сеновал.
Путевый — хороший.
Пушной — пополам с пушицей, хлеб с мякиной.
Пята — деревянный шип внизу и вверху двери, на котором она держалась.
Раззыбаться — раскачаться.
Размыряться — рассеяться.
Ральля — пашня, вспаханная земля.
Раменье — дремучий лес, окружающий поле; опушка леса.
Расшива — большое плоскодонное парусное судно.
Рели — качели.
Ретливое сердечушко — ретливый — постоянный эпитет к слову «сердце».
Решить — лишить, убить.
Робить — работать.
Рожство — Рождество.
Рощица — иногда в смысле: рожь.
Руда — кровь.
Рукоятник — рабочий на лебедке.
Рученя — веретено с пряжей.
Рытый бархат — узорчатый.
Рядчик — вербовщик.
Самара — долгополая одежда.
Саночки — салазки для отвоза угля в шахтах.
Саян — распашной кафтан.
Свежина — свежая рыба или свежее мясо.
Свячённый — освященный.
Сгибень — вдвое согнутый пирог.
С городы, венок с городыи — из-за ограды, из садовых цветов.
Середина — поясница.
Сивер, сиверко — север, северный ветер.
Силяный — из конского волоса.
Скатный — ровный, круглый.
Складенники — сложившиеся для общей работы.
Скляница — небольшая бутылка из стекла.
Сколота — забота, тревога.
Сколоток — незаконнорожденный.
Скородить — бороновать.
Скородьба — боронованное поле.
Скрипица — скрипка.
Славутный — славный.
Славцы — колядовщики.
Снаряд — наряд, одежда.
Сойма — большая лодка.
Состоронь — со стороны.
Сочить — искать.
Сочовки — сочни.
Спахнутъся — вспомнить.
Спорядный, спорядовный — см.: порядный.
Ставок — пруд.
Ставец — большая чашка, миска.
Стапливая — рано встающая.
Стан — задание, урок.
Становой — а) становой пристав; б) нарядчик, мастер, дающий стан.
Статок — домашний скот.
Ствол — колодец в шахте, соединяющий подземные выработки с поверхностью земли.
Стволовой — рабочий в шахте, регулирующий движение клети по стволу.
Стены самолетние — ткацкие станки с подвижными челноками.
Стольник — распорядитель на свадебном пиру.
Стопцы — стопки для вина.
Стояной — дорогостоящий.
Стрекива — крапива.
Стрета — встреча.
Стреха — соломенная крыша.
Струг — речное судно; струговая работа — постройка стругов.
Студенца — свежая холодная вода.
Судница — полка для посуды.
Суколено — коленце в стебле.
Супрядка — посиделки девушек.
Сурепица, сурепка — сорная трава.
Сурить — изготовлять вино.
Сусек — ларь в амбаре для ссыпания зерна.
Суслон — кладка снопов в поле.
Сухота — тоска.
Схожо — будто.
Сыта — медовый взвар; сыченая — подслащенная медом.
Таволга — береза; таволжаный — из березы.
Таврог — творог.
Талан — счастье, удача; таланливый — счастливый.
Танок — хоровод, пляски, игры под пение.
Тафта — гладкая шелковая ткань.
Тенета — сети.
Терять — убивать, губить.
Торная дорожка — проложенная, укатанная.
Тороватый — ласковый, обходительный, щедрый.
Торока — ременная плетенка позади седла для поклажи.
Торчок — сучок, пенек.
Треложить — тревожить.
Треста — полотнище.
Тростить — а) вить, свивать; б) повторять одно и то же.
Трубчата коса — длинная.
Труд — болезнь, недуг, скорбь.
Турфовые работы — по заготовке торфа.
Тысяцкий, тысецкой — крестный жениха или невесты, почетный гость на свадьбе.
Убрус — нарядный головной убор, свадебная фата.
Уварахтаться — испачкаться.
Угожий — пригодный, полезный.
Улётный — резвый.
Умыльный — мучительный, взмыленный.
Урод — иногда: урожай.
Урок — задание; с урком — с заданием.
Урядник — нижний чин уездной полиции.
Утулиться — спрятаться.
Учливый — учтивый.
Учучкаться — испачкаться.
Фатунушки — хватунушки; от «хватать» (в колыбельных песнях).
Флюсовы рубашки — ветошь, лохмотья.
Фонталы — трубы, желоба, по которым пускали воду для промывки руды на горных заводах.
Хвалынском море — Каспийское.
Хляптуха — укоризненное прозвище.
Хобог — окружной путь; хоботистый — извилистый.
Царь-город — хоровод или круг играющих.
Целик — нетронутый лес, нетронутое поле; целина.
Целовальник — кабатчик.
Цепела — ухват для сковороды.
Цуцкий — порода свиней.
Чало мне — мне показалось.
Чанны ворота — ворота с калиткой.
Чапан — крестьянский верхний кафтан.
Часовой, часовый — а) временный, недолговечный; б) почетный, уважаемый.
Частный — начальник смены на горных заводах.
Часть, первая часть — первая смена на заводах.
Чваковитая — хорошая, ладная.
Чело, чёлышко — а) лоб; б) наружное отверстие русской печи.
Черень — черемуха.
Черница — а) монахиня; б) темнота, тьма.
Чомливый — чванный; чомы — чванные поступки.
Чугунка — железная дорога; железнодорожная колея.
Шабаш — окончание работ на заводах.
Шабура — рабочий армяк.
Шамнутъ — шуметь, шуршать.
Шаньга, шанежка — лепешка, ватрушка.
Шары — глаза.
Шата — плащ.
Шесток — площадка перед русской печью, куда сгребаются горячие угли.
Ширинка — полотенце.
Шлихтовать — крахмалить; шлихта — крахмал, которым проклеивают основы тканей; шлихтовальщик — рабочий, находящийся на прокладке основы тканей на ткацких фабриках.
Шлях — тракт, столбовая дорога.
Шолом — холм.
Шпиндель — веретено в прядильной машине.
Шпурик — шпур, отверстие в шахтной печи для выпуска плава.
Штейгер — горный мастер.
Шуровка, шаровка — углеплавильная печь.
Щеглеватый — рябой.
Щепетко — щегольски.
Щепица — шиповник.
Щипцы — на ткацких фабриках инструмент для очистки тканей от узелков.
Ю — её.
Ямская тройка — наемная тройка.
Яренга — деревня под Архангельском.
Ярыга — пьяница, мошенник.
Ярь — яровой хлеб.
Ясмён сокол — ясный сокол.