Толкунов Лев Николаевич

 Толкунов Лев Николаевич (22.I.1919 – 13.VII.1989) — журналист, партийный и государственный деятель. Родился 22 января 1919 года на станции Букреевка Курской области, русский. Доктор исторических наук, профессор. С 1937 по 1938 года – студент Всесоюзного коммунистического института журналистики.

С 1938 по 1947 год работал литературным сотрудником, помощником главного редактора, военным и специальным корреспондентом газеты «Правда». Участник Великой Отечественной войны. Член КПСС с 1943 года.

В 1946 году окончил Высшую партийную школу при ЦК ВКП. В 1947-1951 годах был заместителем ответственного секретаря, заведующим отделом редакции газеты «За прочный мир, за народную демократию!»

С 1951 года работал заместителем редактора, редактором газеты «Правда» по отделу социалистических стран. В 1957 году был выдвинут в аппарат Центрального Комитета партии, где работал консультантом, заместителем заведующего, первым заместителем заведующего Отдела  ЦК КПСС. В 1956-1976 годах был главным редактором газеты «Известия». В 1976-1983 годах – председатель Агентства Печати Новости.

С 1983 по 1984 год – главный редактор газеты «Известия». С апреля 1984 по 1988 год – Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР. Скончался 13 июля 1989 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

 Главный редактор газеты «Известия» Л.Н. Толкунов.

Со своей первой заметкой — 30 строк — он напечатался в «Пионерской правде» в октябре 1937 года, через три месяца его приняли литсотрудником отдела пропаганды в «Правду». В первой газете страны Толкунов проработал в общей сложности 10 лет. В перерыве — четыре года командировки в Бухарест, редакция газеты «За прочный мир, за народную демократию».

Характер Льва Толкунова закалила война. Фронтовым корреспондентом «Правды» он встретил суровую осень 41-го, когда враг стоял у ворот Москвы. Закончил войну в Восточной Пруссии. «Эти четыре года, — напишет он много лет спустя в «Записках военного корреспондента», — были главными в моей жизни, самыми дорогими. Потому что они были главными и самыми трудными для Родины». Он был верен фронтовой дружбе, впоследствии в известинский дом на Пушкинской площади часто заглядывали «на огонек» прославленные полководцы — Конев, Чуйков, Баграмян, Еременко.

Главным редактором в «Известия» Толкунов пришел из аппарата ЦК КПСС. Известинцы встретили его настороженно: партийный аппаратчик, воспитанник строгой правдинской школы. Но он был умен и тактичен, дипломатичен и гибок, никогда не повышал голоса, только лукаво улыбался. И сразу было не понять, что скрывается за этой его улыбкой. Он внимательно и чутко относился к сотрудникам, но при внешней мягкости мог быть жестким, проявляя бойцовский характер и способность принимать удар на себя.

Главный был открыт для споров и дискуссий, остро чувствовал, когда в важном для страны деле нужна поддержка «Известий». Потому в его кабинете можно было часто встретить министра и ученого, энергетика и директора совхоза, строителя и космонавта.

Он давал «зеленый свет» острым материалам о необходимости реформирования народного хозяйства и совершенствования государственного аппарата, о проблемах развития науки и образования. Одна борьба за судьбу офтальмолога Святослава Федорова чего стоила! Анатолий Аграновский четырежды выступал в газете в защиту новатора, пока редакция не сломила сопротивление консерваторов. Толкунов принимал под свое крыло талантливых публицистов, низвергнутых жесткими обстоятельствами времени: Александра Бовина (из аппарата ЦК КПСС), Егора Яковлева (из журнала «Журналист»), Лена Карпинского (из «Правды»), Владимира Надеина (из «Крокодила»). Он спас от суровой кары корреспондента, попавшего в суровый переплет «пражской весны» в 1968 году. «Не раз я выезжал по его поручению к сильным мира того времени — к члену Политбюро Алиеву в Баку, к Кунаеву в Алма-Ату, к Шелесту в Киев, когда возникали конфликты с собственными корреспондентами газеты. Он не отдавал своих «на растерзание» местным властителям. Однажды, когда Ростовский обком партии, ходивший в передовых, желая избавиться от критики со стороны «Известий», учинил провокацию против корреспондента, Толкунов дал команду: ни строчки в газете с берегов Дона. Через полгода руководство обкома сдалось.»
(Д. Мамлеев)

Толкунов понимал, сколь мощная сила таится в слове выдающихся деятелей культуры — писателей, композиторов, актеров. Всякий раз, когда заходили в редакцию Мариэтта Шагинян, Расул Гамзатов, Чингиз Айтматов, Константин Симонов, Леонид Леонов, Аркадий Райкин, Георгий Товстоногов, Евгений Евтушенко, он тут же, отложив все дела, приглашал гостей к себе в кабинет побеседовать за стаканом чая. А с Мариэттой Сергеевной Шагинян — «прабабушкой-спецкором», печатавшейся в «Известиях» с 1918 года, — у него были особенно теплые отношения.

Главный редактор поощрял инициативу. Впервые появились сменные блоки информации для Ленинграда и Киева. Выездные редакции «Известий» издавали специальные выпуски в Челябинске, Перми, Свердловске, чтобы ускорить ввод в действие новых производственных мощностей. Действовала «рабочая эстафета», которая держала под контролем выполнение предприятиями СССР заказов для уникальной гидростанции в Нуреке. В разных регионах страны проводились под эгидой «Известий» представительные совещания и смотры по расширению производства товаров для народа.

В 1975 году газета издавалась рекордным по тем временам тиражом — без малого восемь миллионов — и имела громадный авторитет в СССР и в мире. «Известия» оставались лучшей газетой страны в освещении международных проблем. Опытный политолог, Толкунов и сам выступал на страницах газеты, участвовал во многих международных встречах и переговорах.

Он отдал газете десять лет. Но судьба вновь испытала его. Почти семь лет он возглавлял правление Агентства печати «Новости», а затем — кто бы мог предположить! — вернулся в редакцию «Известий», и коллектив встретил его второе явление овацией. Это была взаимная любовь. На фотографии, сделанной в день ухода из АПН и подаренной дочери, Лев Николаевич написал: «Прощай, маленькая, но важная площадка международной арены — АПН. Здравствуй, милый, земной друг — «Известия».

И еще: Лев Николаевич был великий строитель. В эпоху долгостроя, невзирая на трудности, он задумал построить новое здание редакции. Тогда-то и появился уникальный проект Якова Белопольского — 33-этажная башня на самом высоком из семи московских холмов. Но редактор и весь коллектив, который его поддерживал, потерпели поражение в борьбе с Моссоветом. Все же благодаря Толкунову известинцы новый редакционный дом. При активном участии Льва Николаевича было построено и здание на Садовом кольце, в котором разместились Агентство печати «Новости», Союз журналистов, пресс-службы МИДа.

В 1984 году Толкунова вновь отлучили от «Известий», назначив председателем Совета Союза Верховного Совета СССР. Несколько лет назад его дочь Татьяна издала книгу «Дважды главный», в которой под одной обложкой встретились более 40 верных узам товарищества журналистов, чтобы вспомнить о редакторе и человеке, с которым хотелось работать.

Главный редактор «Известий», член ЦК КПСС, орденоносец Лев Николаевич Толкунов безгранично принадлежал Компартии. Это было его круглосуточное состояние. Принадлежал ли он самому себе? На этот вопрос касательно довольно скрытного Льва Николаевича ответить трудно. Но попробуем. О раздвоении личности писал еще Федор Михайлович Достоевский.

Внутри самих «Известий» Лев Николаевич любил одних, а тянулся к другим. Очень публично любил членов редколлегии. Ведь их утверждал на эту работу Секретариат ЦК КПСС. Еще более любил политических обозревателей. Этих утверждало и вовсе Политбюро. Иерархия чувств!

А вот обожал Толкунов преславного Евгения Генриховича Кригера — всего лишь спецкора. Правда, скромнейший Кригер был в свое время отчаяннейшим фронтовым корреспондентом. А в отношении к бывшим фронтовым корреспондентам у Толкунова был «заскок». Он их по меньшей мере боготворил. Что весьма распространялось и на Нину Александрову. Но не только потому, что на вполне заметных размеров бюсте еле умещались ее боевые награды. Толкунов в ней дорожил нравственным бесстрашием — нечастым в те поры качеством. А штурмана бомбардировочной авиации Анатолия Аграновского главный редактор определил прямо-таки в небожители, что и правильно.

«По служебному положению Толкунову было положено блюсти всех «снаружи», но он был известинцем «изнутри». Его коллега, главный редактор «Правды», как-то у себя на редколлегии произнес: «За вами, журналистами, нужен глаз да глаз!». Я слабо себе представляю, чтобы Толкунов сказал «за вами, журналистами». Конечно, Лев Николаевич гордился своим государственным положением. Но в глубине души, и не сомневайтесь, мечтал писать как Аграновский, Бовин, Кондрашов.»
(Эдуард Графов, спецкор «Известий» в 1964-1974 гг.)

В противоположную от своих спецкоров сторону Лев Николаевич был глубоко чинопочитателе. Членов Политбюро даже заочно, даже в приватном разговоре величал исключительно по фамилии, имени, отчеству, спереди торжественно приставляя слово товарищ. Это было условием преуспевания: преданность, переходящая в восторг, сдержать который просто-таки невозможно.

«Не подумайте, что я так уж иронизирую. Как-то главный редактор шутливо сказал: «Черте что позволяете себе писать. А в тюрьму-то я за вас пойду». Я тоже шутливо ответил: «Я вас не брошу в беде, буду вам передачи носить». В этом «диалоге» есть содержание. По несомненной дурости, она же наивная принципиальность, я, молоденький борец за правду, написал статью о беспардонном поведении харьковского КГБ. Невероятно, но статью заслал в набор сам Толкунов. Даже в «Известиях» было предостаточно внутренних таинств наружного наблюдения. Гранка этой статьи была выложена на стол перед очи председателя КГБ Семичастного. Нет, со мною как раз ничего не стряслось, со мною даже разговаривать не снизошли. А вот на Толкунова товарищ Семичастный накатал «телегу» в Политбюро. Не знаю, естественно, что там потом у них произошло, но уж хорошего для Толкунова — ничего.
Ну почему, ну с чего Лев Николаевич послал тогда в набор совершенно невозможную по тем временам статью? Мы привыкли говорить: чужая душа — потемки. А в потемках вдруг свет таится, отнюдь не предусмотренный для главного редактора «Известий».
Много позже я встретил на Тверском бульваре, неподалеку от «Известий», пенсионера Льва Николаевича Толкунова. Видимо, ходил к зданию «Известий», тосковал. Брел согбенный болезнью, мудрый, интеллигентный человек, во все времена неизменно деликатный вопреки необъятной своей власти. Мы обнялись. О чем-то задумчиво помолчали. Потом беспечно о чем-то поболтали. И он побрел куда-то дальше. Не торопясь… Он принадлежал наконец-то только себе.»
(Эдуард Графов, спецкор «Известий» в 1964-1974 гг.)

О призыве на действительную государственную службу дважды главного редактора «Известий» тов. Толкунова Льва Николаевича.

Принять к сведению, что 11 апреля, в канун Дня космонавтики, Лев Николаевич Толкунов преодолел притяжение родного коллектива и вышел на высокую государственную орбиту. Учитывая многолетнюю плодотворную деятельность и незабываемый личный вклад в развитие газеты «Известия», разрешить председателю Совета Союзов Верховного Совета СССР, профессору Л.Н. Толкунову:

а) хранить и носить удостоверение Почетного Известинца;
б) ежедневно читать «Известия» от корки до корки;
в) начинать свой рабочий день с официального запроса: «Как идет подписка на Известия»?
г) проявлять неустанную заботу о строительстве Больших Известий на Пушкинской площади, комбината в Калошино, домов отдыха «Голубая бухта» и «Прахра»; без каких-либо ограничений приглашать известинцев для участия в банкетах по случаю избрания членом-корреспондентом, а затем и действительным членом Академии наук СССР.
      
3. Учитывая, что 2 февраля 1976 г. Л.Н. Толкунов уже покидал «Известия» и 2 февраля 1983г. Уже возвращался, объявить 2 февраля ежегодным Днем открытых дверей.

4. С целью увековечения вклада Л.Н. Толкунова в общеизвестинское дело решено:

а) переименовать ежедневную «топтушку» в «толкучку»;
б) дежурным редакторам впредь называть понравившиеся материалы не «добротными», а «толковыми»;
в) над корзинкой, куда складываются свежие оттиски полос для главного редактора, установить мемориальную табличку с надписью «Львиная доля».

5. Отделу советского строительства «Известий» не допускать субъективизма при освещении деятельности обеих Палат Верховного Совета СССР, деля жар души и пламенные слова строго поровну между Советом Союза и Советом Национальностей.

6. Принять к сведению информацию отдела науки относительно последних открытий, согласно которым от перемены места работы руководителя величина искреннего уважения к нему не изменяется.

7. Приказ огласить во всех отделах, отделениях, корпунктах, службах и буфетах редакции газеты «Известия».

Толкунов не был похож ни на кого из знакомых нам главных редакторов, даже внешне, самой манерой поведения и еще чем-то неуловимым. Знаменитый известинец Анатолий Аграновский определил это несоответствие номенклатуре шутливой репликой: «Отстает Лев Николаевич от нашего времени, и в этом его преимущество перед другими».

Когда Лев Николаевич пришел в «Известия» — середина шестидесятых — уже клонилось к застою. Само назначение его на должность опального хрущевского зятя — тому свидетельство. Аджубея меняли на дисциплинированного аппаратчика и бывшего правдиста. Первым назначенцем, впрочем, был Степаков, пересидел год и ушел, так и не выполнив задачу «подмораживания» газеты, смены кадров. Не «справится» с ней и Толкунов. Слишком свеж был след от речи Хрущева на ХХ съезде партии, слишком глубокое потрясение пережило общество при расставании со сталинизмом, слишком сильное облегчение ощутили люди типа Толкунова. Бывшие аппаратчики спорили, чей человек Толкунов — Андропова ли, Брежнева. Смею предположить, что независимо от служебной близости к Первому секретарю, в известном смысле был он человек Хрущева, то есть человек эпохи «оттепели»

Как и положено человеку его воспитания, он рвался на фронт и добился: стал военным корреспондентом «Правды». Как и положено человеку его воспитания, он первую свою квартиру уступил товарищу. «Ему нужнее, — объяснил он своей молодой жене Маше, — у него ребенок родился». Свой первенец родится у них в коммуналке. Благородство молодости, скажете? Но вот он стал уже первым замом заведующего отделом ЦК КПСС. Должность не только очень высокая, но и предполагающая знание аппаратных правил и полную в них встроенность. Понадобилось взять консультантом отдела, как вспоминает Федор Бурлацкий, будущего академика Георгия Арбатова. В цековский аппарат ни под каким видом не только евреев, но и полуевреев не принимали. Полное табу. Но, как и положено человеку его воспитания, Толкунов пренебрег аппаратными правилами и добился разрешения на работу в ЦК Георгия Аркадьевича Арбатова.

Редактор в России всегда был больше чем редактор. Вспомним судьбы знаменитых редакторов, властителей дум, Пушкина, Герцена, Некрасова, а ближе к нам, — Твардовского. Скажете, то были толстые серьезные журналы. Но «легковесность» ежедневных газет ХХ века компенсировалась их оперативностью, доступностью, массовостью, миллионными тиражами и все-таки возможностью напечатать что-то насущное. Столь концентрированное влияние на читателя позапрошлому веку и не снилось. А вот как этим читательским доверием распорядиться, с каким знаком окажется это громадное воздействие на сограждан, положительным или отрицательным, по-прежнему зависело от одного человека — главного редактора. Такая власть вовсе не обязательно потребность личности Главного, это, если хотите, его бремя, но такова капитанская структура массовой периодики, ограничить, смягчить, либерализовать ее может только он сам. Толкунову это удавалось.

Лучше всего его понимают младшие современники, побывавшие в главных редакторах центральных газет, Егор Яковлев и Михаил Ненашев. «Толкунов вел газету по краю пропасти, — вспоминает Егор Яковлев. — Умел (ох, как умел!) не делать опрометчивого шага, из-за которого рухнет в тартарары все, что покоится на плечах главного редактора. И не позволял себе (не знаю случая, когда бы позволил) хоть на шаг отступить от обрыва». А Ненашев, тонко чувствуя опасности профессии, понимал, что «как главный редактор, Лев Толкунов должен был не просто преодолеть себя, свой естественный страх, слабость, но и совершить поступок, за которым всегда стояла вся его жизнь с пониманием того, что он в ней отстаивал, а что осуждал и не принимал».

Многие из журналистов знали Толкунова ближе. Он не любил фамильярности и не вступал в долгие беседы с сотрудниками. К нему просто так не забегали — даже по делу он вызывал к себе сам через секретаря. Похоже, даже своих «симметричных» заместителей — лукавого охранителя Гребнева и интеллигентного либерала Филоновича — он держал на известном расстоянии. Вместе с тем в нем не было ничего, абсолютно ничего от вельможи. «При первом же знакомстве в его кабинете Лев Николаевич произвел на меня впечатление — и оно сохранилось — человека, несомненно, симпатичного и приветливого, но застегнутого на все пуговицы. Зато наушничество, панибратство, интриганство, бытующее в иных творческих коллективах, при нем были исключены».( И. Дементьева. Лев Николаевич. Его война. Его мир. Его газета. О нравственном примере Л. Толкунова)

На ежедневных планерках, где присутствовали и рядовые сотрудники, дежурные от отделов, Главный был неизменно любезен, ровен со всеми, никаких предпочтений не проявлял, никаких разносов не устраивал.

Несколько раз довелось видеть Толкунова в гневе — из глаз мгновенно исчезала улыбка, скулы каменели. Природная смуглость лица перекрывалась оливковой бледностью. Но это и все. Никаких «разрядок». Иногда прорывалась увлеченность. «На одной планерке затеял почему-то дискуссию о Достоевском, вероятно в связи с какой-то публикацией по отделу литературы. Спросил однажды у Галины Аграновской, что читает муж в больнице. Узнав, что перечитывает «Былое и думы», заметил: «Это и мой главный писатель»». ( И. Дементьева. Лев Николаевич. Его война. Его мир. Его газета. О нравственном примере Л. Толкунова) Дочь Татьяна Львовна вспоминает, что, когда подрастала, они собирали для домашней библиотеки Пушкиниану, от Тынянова до Ахматовой.

Конечно, Лев Николаевич не был ни либералом, ни диссидентом. Перебор критики в газете его не сильно радовал. Он был не казенный, а искренний патриот и негативные сюжеты, каких в почте «Известий» встречалось немало, читал, сморщившись, как от зубной боли. «Даже бормотал что-то вроде: «Вас хлебом не корми, дай обругать советскую власть». ( И. Дементьева. Лев Николаевич. Его война. Его мир. Его газета. О нравственном примере Л. Толкунова) Но ведь — печатал! Потому что в его понимание патриотизма входило правдивое изображение жизни. А что говорить о критических очерках Анатолия Аграновского, о страшной статье белорусского собкора Николая Матуковского «Тень одной ошибки» — об известном Мозырском деле. Газета тогда всю прокуратуру во главе с Генеральным прокурором Рекунковым подняла на ноги и спасла многих невинно осужденных и находящихся под следствием.

При нем работалось спокойно. Легальной правозащитной деятельности тогда не существовало, но кое-что все-таки брали на себя газеты. Такие материалы назывались «острыми» и даже в «Известиях» проходили только при значительном «запасе прочности». Щукой, не дававшей дремать карасям-журналистам, был уже упоминавшийся замредактора Гребнев. Чтобы пробить его сопротивление, необходимо было иметь документально подтвержденные, убедительные аргументы в поддержку своей позиции. Но и это часто не помогало. Помимо внутреннего «охранителя», существовал внешний пресс — ЦК КПСС. Толкунову часто приходилось выдерживать двойное давление, чтобы сохранить лицо газеты. Бывший собкор в Праге Владлен Кривошеев, не поддержавший ввод войск в Чехословакию, рассказывал, сколько доносов ушло в ЦК на Толкунова, «опекавшего антисоветски настроенных корреспондентов». Главный всегда принимал удар на себя, если считал, что корреспондент прав. Он любил талантливых людей. В книге воспоминаний «Дважды главный», задуманной и осуществленной дочерью Татьяной Львовной Толкуновой, многие авторы, люди разные, не сговариваясь, отметят эту его черту — отстоять, поддержать человека.

Когда его в 76-ом году на семь лет забрали в АПН («Агентство политических новостей»), а «Известия» возглавил человек, при котором газета стала напоминать длинный крашеный забор с развешанными лозунгами, вот тогда коллектив понял, чем был для него Толкунов. И вдруг через семь лет Льва Николаевича вернули. Это был праздник! «Мы все собрались, пришли и машинистки, и курьеры, и зал наш никогда еще не слышал таких аплодисментов, какими известинцы встретили своего настоящего Главного. В тот день наш несентиментальный Лев Николаевич подарит дочке фотографию, на которой своей рукой напишет: «Здравствуй, милый земной друг «Известия»! К сожалению, через год его вновь от нас забрали в заоблачные выси — в Председатели Совета Союза Верховного Совета СССР. Опять отставив от газеты. С этого поднебесья он к нам уже не спустился. В 1989 году Льва Николаевича не стало.» ». ( И. Дементьева. Лев Николаевич. Его война. Его мир. Его газета. О нравственном примере Л.Толкунова)

Пройдет еще не так много времени, и уже спокойно оглядываясь на наш нынешний переходный период, да и на другие наши времена, мы увидим не только зигзаги и провалы, но и непрерывность жизни, и все пристальнее и благодарнее остановим свой взгляд на людях, которые, целиком принадлежа своему времени, сохраняли в себе такой запас порядочности, достоинства и человеческой прочности, что помогли целым поколениям мостить мосты в будущее.

В конце июля 1943 года военный корреспондент «Правды» Л.Толкунов получил выговор от главного редактора П.Н.Поспелова «за неоперативность в освещении наступательной операции Красной Армии в районе города «Болхова».

«Прокол» в самом деле был ужасный: все газеты, опираясь на информацию корреспондента ТАСС, сообщили о взятии нашими войсками города Болхова – важного пункта обороны немцев. И лишь одна «Правда», не получила подобного известия от своего военкора Л.Толкунова, ни словом не обмолвилась о серьезном достижении Красной Армии. Так что выговор был наказанием минимальным.

Сам военкор, к счастью, о взыскании ничего не знал. Он в это время участвовал в бою на окраине Болхова, в районе кладбища. Но именно по этой причине ему было точно известно, что Болхов еще не взят. Не знал он и того, что в Ставке Верховного Главнокомандования неверная инфомация в газетах вызвала весьма острую реакцию, а «Правду» поставили всем в пример.

Через несколько дней, когда город был наконец освобожден, военкор Л.Толкунов прибыл в штаб армии, чтобы связаться с редакцией по ВЧ. Тут-то ему и показали телефонограмму с сообщением о выговоре. На недоуменный вопрос о причинах взыскания главный редактор «Правда» Петр Николаевич Поспелов ответил:

— Голубчик, забудьте о выговоре. Вам объявлена благодарность за тщательную проверку фактов.

« У нас была счастливая семья. Мы с братом росли в атмосфере глубокой любви родителей друг к другу и к нам. И хотя с раннего детства я отчетливо осознавала, что папа как человек государственный не весь принадлежит мне, мы много времени проводили вместе. Гуляли по улице «Правды», где тогда жили, папа рассказывал мне о своем детстве, о войне, о работе в газете, о поездках и встречах. Не всегда я все понимала, но сама эта доверительность, то, что со мной, маленькой девчонкой, он обсуждал не только мои детские, но свои взрослые дела, на всю жизнь дало мне чувство самоуважения, веру в свои силы и возможности…»

Татьяна Толкунова

« Лев Николаевич оказался на высоте. Общее впечатление – неизменная доброжелательность, интеллигентность, отсутствие всякой иерархической спеси, так распространенной в аппарате. С чем-то он соглашался, с чем-то нет, однако всегда был открыт для аргументов, для новых, иногда неожиданных поворотов мысли.

Еще Вас любят,
Знаем, львицы,
К Вам льнут
Медведицы, тигрицы.
И, как известно нам,
Вчерась
Вам, Лев, пантера
Отдалась…
Мы рады, Лев,
Что Вы – такой,
Что каждый день
Идете в бой,
Что шесть полос,
Как шесть клыков,
Терзают
Классовых врагов.
Мы утверждаем,
Лесть презрев,
Что лев бумажный-
Все же лев!»

Александр Бовин (Политический обозреватель «Известий»)

«Толкунов не просто руководил «Известиями» — он их спасал. Причем дважды.
Именно ему обязана газета тем, что после снятия Хрущева в ней все-таки удержалось аджубеевское эхо. Хотя у партийных верхов тогда было явное желание заглушить его. Став главным в «известиях», Толкунов этого не позволил.
Почему? Лев Николаевич на эту тему не распространялся, его вообще не отнесешь к числу велеречивых редакторов. Он обладал двумя качествами, достаточными для принципиальных поступков: был порядочным человеком и тонким дипломатом».

Анатолий Друзенко (Заместитель редактора отдела права и морали)

« Он был замечательным человеком. Как руководитель – пунктуальный, четкий, даже педантичный. Наверное, это неизбежная обратная сторона понятия «ответственность». Это, кстати, было очень понятно и близко нам, космонавтам. Ведь именно четкость в работе, профессионализм всех звеньев огромного коллектива приводил к успеху — выходу в свет нового номера или выводу на орбиту нового аппарата».

Петр Климук (Генерал-полковник, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, участник трех космических полетов (1973, 1975, 1978 годы), с 1991 года начальник РГМИИ Центра подготовки космонавтов им. Гагарина.)

« На моем письменном столе, за которым написаны десятки материалов для «Известий», уже более двадцати лет стоит портрет Льва Николаевича. Мягкая, чуть застенчива улыбка; кажется, вот-вот заговорит и с упреком спросит: «Почему так мало материалов из Белоруссии? Не надо ждать заданий из редакции, пишите обо всем, что считаете важным и интересным». Он всегда так говорил, стараясь привить каждому из нас, собкоров, жажду самостоятельности и инициативы».

Николай Матуковский (Собственный корреспондент, в «Известиях» с 1966 по 1993г.)

« Масштаб личности человека, как я думаю, измеряется размерами его дел — и тех, что ему удалось свершить, и памятью, которую он оставляет после себя. Не приемлю весьма распространенное сегодня мнение – многие наши беды оттого, что нет у нас личностей, способных вершить большие дела, вести за собой людей. Не приемлю, ибо убежден: личностями не рождаются, личностями становятся в деяниях больших, значимых для народа, страны. Лев Николаевич Толкунов был личностью, ибо способен был взять на свои плечи дела и заботы государственной значимости – даже ценой собственных жертв, утрат».

Михаил Ненашев (В прошлом главный редактор «Советской России, председатель Госкомиздата и Гостелерадио, а ныне директор издательства «Русская книга».)

« Нет, как принято у нас говорить, Лев Николаевич «не горел». Его передвигали и повышали. Но, поверьте, в иные времена даже крушение завидней повышения, с которым поздравляют, усмехаясь в душе.
Безнадежно больной, существующий лишь на уколах, пенсионер Толкунов позвонил в редакцию. За день до кончины. Ему навсегда сохранили удостоверение «Известий», теперь просил какую-нибудь комнату в редакции.
Так уходил от нас редактор, с которым всегда и везде хотелось работать. Прости».

Егор Яковлев (главный редактор «Московских новостей».)

Заключение

Они были разными — главные редакторы «Известий»: по положению в обществе, по житейскому и аппаратному опыту, характеру и темпераменту. Но Толкунову хватило мудрости и чутья понять основное – все, что можно, следует сохранить и продолжить, а для того сберечь коллектив, который заражен азартом творческого поиска.

Толкунов отдал «Известиям» более двенадцати лет, возможно, самых трудных, но и самых счастливых в его биографии. Да, он был человеком своего времени, но, как сказал поэт, времена не выбирают. Важно во все времена оставаться, несмотря ни на что, человеком и гражданином, знать цену совести и достоинства, ибо суровый счет все равно будет предъявлен теми, то придет вослед.

В начале пути – фронтовой корреспондент «Правды». В конце – Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР. А в центре, как смысл жизни, как звездный миг протяженностью почти в два десятилетия (правда, с горестным разрывом в несколько лет) – главный редактор «Известий».

Понять Толкунова – это во многом прикоснуться к жизни поколения, испытавшего себя и поверившего в свои силы на войне, а потом ломаемого, калечимого, уничтожаемого временами сталинщины, брежневщины. И все-таки существующего, добивающегося и верящего. Прикоснуться и понять, не расставляя оценок, подобных приговору суда, который обжалованию не подлежит. Время воплощает свои противоречия в людях – так было и с Толкуновым.

Его прислали в «Известия», чтобы и следа не осталось от той газеты, какой она была после ХХ съезда, чтобы превратить память о прежнем редакторе в представление нарицательно-отрицательное – аджубеевщина.