Вадим Алексеевич Кирпиченко (25.IX.1922 – 3.XII.2005) — генерал-лейтенант Федеральной службы безопасности (ФСБ), Почётный гражданин г. Курска (с 25 сентября 2000). Один из руководителей службы внешней разведки ФСБ России. Родился в Курске. Учился в Курской спец. школе ВВС № 4, а затем продолжил службу в десантных войсках.
В январе-мае 1945 года в составе 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии участвовал в освобождении Венгрии, Австрии и Чехословакии. Особо ожесточенными были бои в районе озера Балатон в Венгрии. Именно участие в этих боях воздушно-десантных частей сломило контратаки немецких войск, после чего наша армия продолжила наступление. 
За участие в боях по освобождению Вены Вадим Кирпиченко был награжден медалью «За отвагу». Боевые действия дивизии не закончились и 9 мая 1945 года, так как она была вынуждена уже на территории Чехословакии преследовать отступающие немецкие войска вплоть до 12 мая 1945 года.
В 1946 году Вадим Кирпиченко демобилизовался и в 1947 году поступил на арабское отделение Московского института востоковедения, который окончил в 1952 году. Здесь на недавнего фронтовика, секретаря партийной организации института, пристальное внимание обратили кадровики. Выбор перед Вадимом Кирпиченко оказался не просто богатый — роскошный. Во-первых, открытая дорога в аспирантуру. Во-вторых, на молодого и способного арабиста положил глаз МИД. Приглянулся он и влиятельнейшей по тем временам газете «Правда». А незадолго до окончания института его вызвали в отдел кадров и предложили поступить на службу в разведку органов государственной безопасности. Вадим выбрал разведку, и с 1 сентября 1952 года начались его занятия в специальной разведшколе №101.
Сам Вадим Алексеевич считает учебный год, проведенный в разведшколе №101, непростым, но счастливым временем своей молодости. Его, как и многих слушателей школы, мучил вопрос: справится ли он с практическими делами, как будет решать главную задачу разведчика — приобретение источников информации.
После окончания разведшколы В.А. Кирпиченко был принят на работу в Восточный отдел ПГУ (первое главное управление) КГБ. Приобщение его к ремеслу разведки пришлось на трудное, переломное время. 1953-й, смерть Сталина, «чистка» в органах — проверки, сокращения, реорганизации. Все больше в разведке стало появляться молодежи с высшим образованием.
На следующий год, в декабре 1954 года, он выехал в свою первую служебную командировку — в Египет — в качестве заместителя резидента. Когда же прошел шок от знакомства с местным колоритом, Вадим с удивлением, близким к панике, обнаружил, что не понимает здешнего диалекта. Года полтора ожесточенной зубрежки несколько сняли остроту проблемы.
Работать пришлось с перенапряжением — как физическим, так и интеллектуальным. Перед каирской резидентурой стояла задача разобраться в том, что представляет собой новый режим Гамаля Абдель Насера. Предстояло также регулярно информировать Центр о политике США, Англии и Франции по отношению к Египту, а также об их действиях в арабском мире и Африке в целом.
В Москву по различным каналам доходила информация о том, что у Насера не сложились отношения с западными странами, которые отказываются продавать ему оружие и финансировать сооружение высотной Асуанской плотины. В мае 1956 года в Каир прибыл секретарь ЦК КПСС, будущий министр иностранных дел СССР Д.Т. Шепилов, который в категорической форме поставил перед посольством задачу срочно организовать его встречу с новым египетским лидером. Эту задачу удалось решить именно В. Кирпиченко, который задействовал свои связи среди участников организации «Свободные офицеры», приведшей Г.А. Насера к власти.
Потом была тройственная агрессия Англии, Франции и Израиля против Египта, последовавшая после национализации Суэцкого канала, которая была развязана 29 октября 1956 года. Она не стала неожиданностью для резидентуры в Каире, которая заранее информировала Центр о подобном повороте событий. И в эти тревожные дни В.А. Кирпиченко активно работал, несмотря на ожесточенные бомбардировки израильской авиацией египетских городов. Долгими, бесконечными часами топтал он пыльные, прокаленные солнцем каирские мостовые, изучая город, забираясь в самые что ни на есть местные трущобы, выбирая подходящие места для встречи с «источниками» и закладки тайников. Молодой оперативный работник успешно справился со своими обязанностями.
Секретная миссия в Египте обогатила оперативный багаж В.А. Кирпиченко, его связи в дипломатических кругах. В декабре 1958 года он сопровождал президента Г.А. Насера в его поездке в СССР, переводил его беседы с Н.С. Хрущевым. В начале того же года был среди советских дипломатов, участвовавших в открытии советского посольства в Йемене.
В 1960 году завершилась служебная командировка в Египет, и В.А. Кирпиченко вернулся в Москву, где работал в центральном аппарате разведки. Два года спустя последовало новое назначение, на этот раз резидентом в Тунис. Задачей нового эмиссара было поддержание связей с Временным революционным правительством Алжира, руководившим национально-освободительной борьбой своего народа против французских колонизаторов.
В 1964 году — возвращение в Москву, а в 1967 году В.А. Кирпиченко назначается руководителем африканского отдела внешней разведки. Ему довелось побывать в Сирии, Йемене, Эфиопии, Анголе, Ливии, Алжире, Тунисе… В 1970 году он вновь выезжает в Египет, на этот раз уже в качестве резидента КГБ. На его долю выпадает еще одна арабо-израильская война. Вторая командировка в Египет была весьма успешной. Он, опираясь на разведывательную информацию, полученную резидентурой, предупредил Москву о готовящемся Садатом разрыве тесных связей с СССР и переориентацией его внешней политики на США.
Советские руководители не очень жаловали службу внешней разведки, особенно если ее информация расходилась с их личным мнением. О Садате в Кремле сложилось впечатление как о верном друге Советского Союза и продолжателе курса Г. А. Насера. Над головой В.А. Кирпиченко, чья информация о том, что Садат давно состоит в тайной переписке с президентом США Никсоном, шла вразрез с этим мнением, сгустились тучи, и только дальнейший ход событий, полностью подтвердивший прогнозы резидентуры, разрядил эту атмосферу.
После завершения командировки в Египет в 1974 году В.А. Кирпиченко был назначен руководителем суперсекретного управления нелегальной разведки под литерой «С». Одновременно он становится заместителем начальника всей разведывательной службы.
В 1979 году Вадим Алексеевич назначается на должность первого заместителя начальника разведки и на этом посту прослужил до 1991 года.
В 1979 году судьба забросила генерал-лейтенанта В.А. Кирпиченко в Афганистан. Его пригласил к себе начальник разведки В.А. Крючков и сообщил, что в этой стране назревают важные события, поэтому кому-то из руководства главка нужно выехать в Кабул, чтобы дополнительно изучить там обстановку, уточнить наши возможности и провести подготовительную работу по изменению ситуации в нужном направлении.
В Афганистан В.А. Кирпиченко был направлен в качестве представителя руководства ПГУ КГБ СССР для изучения обстановки накануне ввода советских войск в эту страну. Было решено штурмом овладеть дворцом афганского диктатора Амина. В Кабул он вылетел в начале декабря 1979 года, а 26 декабря на столичном аэродроме произошла знаменательная встреча: В.А. Кирпиченко вводил в боевые порядки своей родной 103-й гвардейской Краснознаменной ордена Кутузова II степени воздушно-десантной дивизии разведывательно-диверсионные отряды КГБ, после чего они повели части дивизии к важнейшим учреждениям Афганистана, которые предстояло передать в руки новой власти.
В 1991 году в связи с преобразованием разведслужбы сначала в Центральную службу, а затем в Службу внешней разведки (СВР) России В.А. Кирпиченко назначается руководителем группы консультантов при директоре СВР.
В.А. Кирпиченко — почетный профессор Академии внешней разведки СВР, автор книг «Из архива разведчика» (1993 г.) и «Разведка: лица и личности» (1998 г.), а также ряда статей и очерков по проблемам разведки. В настоящее время в качестве руководителя авторского коллектива ведет работу над составлением открытой шеститомной монографии «Очерки истории российской разведки». Выступал с докладами и лекциями в США, Англии, Болгарии, Швейцарии, на Мальте, в Южной Корее и Франции, на международных конференциях и семинарах по истории разведки и ее нынешней работе.
В.А. Кирпиченко награжден множеством высоких государственных наград СССР и зарубежных стран, в том числе орденом Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени, орденом Красной Звезды, орденом «Знак Почета», орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени, орденами Вьетнама, Перу, Монголии, Народно-Демократической Республики Йемен, двумя орденами ГДР, двумя орденами Афганистана, а также 38 медалями СССР, России и иностранных государств.
Рассказывает Евгений Максимович Примаков, директор Службы внешней разведки (1991-1996).
— С Вадимом Алексеевичем я дружил со студенческих времен. Он учился на курс старше. Был секретарем парткома нашего института. Мы знали, что он – фронтовик. Но он никогда не кичился тем, что прошел войну. Никогда не бравировал своими фронтовыми воспоминаниями. Он был очень сдержанным человеком.
В момент моего прихода в разведку Вадим Алексеевич уже подал в отставку. Я предложил ему возглавить группу консультантов, создаваемую при директоре СВР. Он согласился, чем, не скрою, очень помог мне…
Этот заслуженный генерал, прошедший большую жизнь, начиная с участия в Великой Отечественной войне рядовым солдатом, и до одного из руководителей внешней разведки, был оставлен на действительной службе, несмотря на все возрастные ограничения. Это еще раз доказывает: возраст – категория относительная. Одни могут быть стариками в 40-50 лет, другие – молодыми за семьдесят.
Вадим Алексеевич – человек феноменальный. Казалось, что на него никак не накладывается отпечаток прожитых лет: блестящая память, жизнерадостность, остроумие, хорошее перо, быстрая реакция, завидная работоспособность, огромный опыт, безграничная преданность тому делу, которому он посвятил жизнь. Тесное общение с Кирпиченко очень помогло мне, особенно на первых порах, когда я входил в курс повседневной деятельности подразделений внешней разведки.
Рассказывает легендарный разведчик Джордж Блейк.
С Вадимом Алексеевичем я познакомился в 1970 году. Это было 100-летие со дня рождения Ленина. Тогда меня и Кима Филби наградили медалью. Кирпиченко произвел на меня самое приятное впечатление.
Позднее его назначили начальником управления «С». Я всегда уважал разведчиков-нелегалов. А к тем людям, которые ими руководили, у меня было особое отношение. Потому что руководить нелегалами – надо иметь дарование.
Потом мы встречались постоянно. По разным случаям. Но больше всего мы общались, когда начали ездить по городам России. Тогда Вадим Алексеевич был руководителем группы консультантов директора СВР.
Когда мы встречались на торжественных мероприятиях, он меня поражал своим красноречием. Он часто выступал как тамада и блестяще справлялся с этой ролью. Я всегда слушал его с удовольствием и восхищением.
Мы продолжали наше знакомство. Я чувствовал, что он относится ко мне с симпатией. Я отвечал ему взаимностью.
И вот однажды мне предложили поехать вместе с Вадимом Алексеевичем по российским городам, чтобы выступить перед коллективами ФСБ. Во время этих путешествий мы очень подружились. Мы говорили с ним и по-арабски, и по-французски, и по-английски. Хотя ему было уже за семьдесят, он все равно хотел практиковаться.
Мне всегда нравилось его чувство юмора. Он был очень приятным человеком и собеседником. Между нами сложились достаточно тесные отношения. Я мог обратиться к нему по любому вопросу.
Вадим Алексеевич был очень мудрый человек. Он философски смотрел на жизнь. Его глубоко огорчил распад Советского Союза. Но с другой стороны, он хорошо понимал, почему это произошло.
На меня большое впечатление произвела наша поездка в Курск, где Вадим Алексеевич родился. Мы с ним побывали около дома, где он жил. Он мне рассказывал о своей жизни. Я понял, что он настоящий курянин, любит этот город и эту землю.
Несколько раз я был у него на даче. Там я познакомился с его семьей. Кстати, все арабисты.
Сближало нас и то, что мы оба занимались Ближним Востоком. Он работал в Египте, а я до своего ареста находился в Ливане, где изучал арабский язык.
Мы с ним люди одного поколения. Родились в один и тот же год. Правда, он – на месяц раньше. Поэтому он всегда, шутя, подчеркивал, что он старше.
Я вспоминаю нашу поездку на Соловецкие острова. Я – человек непьющий. Могу себе позволить немного сухого красного вина. На Соловках нас пригласили в баню. Погода была – мерзкая. Холодно, дождь. После парилки мы ныряли в озеро. Вадим Алексеевич предложил немного выпить. По-русскому обычаю. Водочки. Вот так с легкой руки моего друга я понял, что в России бывают такие моменты, когда следует выпить водки.
Еще я помню, как мы во время поездки в Находку купались в Тихом океане. Там тоже пришлось последовать русскому обычаю.
Жаль, что Вадима Алексеевича не стало. Я потерял близкого друга. Но я помню его и никогда не забуду…
Интервью газете «Красная звезда» (25 Сентября 2002 года). Беседу вел Александр Бондаренко.
Разведка — дело профессионалов
Сегодня ветерану Службы внешней разведки генерал-лейтенанту Вадиму Алексеевичу Кирпиченко исполнилось 80. Вроде бы время подводить какие-то итоги, писать «юбилейную» статью… Однако Вадим Алексеевич не только выглядит гораздо моложе своих солидных лет, но и настолько погружен в дела и заботы, что у нас получился просто деловой разговор. А начал его генерал Кирпиченко весьма неожиданно.
— «Красную звезду» я читаю с довоенного времени, поскольку в 1940 году поступил в Курскую спецшколу ВВС № 4… А как только у меня появился первый московский адрес, стал ее выписывать. Выписываю и сейчас — кстати, единственную газету, потому как остальные читаю на работе, а «Красная звезда» у меня домашняя газета. Самое для меня в ней важное — военно-политические обозрения, очень квалифицированные и объективные. К тому же в отличие от других газет они патриотические — информация дается в интересах государства, в интересах армии.
— Вы сказали, что собирались служить в армии…
— Конечно! До войны обстановка была такая, что все старшеклассники – те, кто считал себя мужчинами, — готовились в военные училища. Кто уверенно кончал десятилетку – шел на флот; кто 9 классов – в авиацию; 8 – в танкисты, в артиллеристы. Ну а кто 6 классов вытягивал – в Тамбовское кавалерийское училище. Мы знали, что будет война с Германией…
— А сейчас говорят, что все верили в договор о ненападении, что война для вас пришла неожиданно…
— Все эти протоколы, договоры – про них никто и не знал! Это все было в стороне, у каких-то политиков. А мы знали, что будет война с Германией, и презирали тех своих одноклассников, которые шли в Курский мединститут, в Курский пединститут…
Когда у нас в городе открылась спецшкола – она должна была дать среднее образование и первичную летную подготовку, я не раздумывая пошел туда. Но истребителя из меня не получилось — началась война, меня направили в Инженерную академию ВВС, откуда я пытался уйти, писал рапорта…
— То есть, как все, рвались на фронт…
— Да, но здесь, скорее, был и личный момент, о чем я раньше никогда и не говорил. Моя мама находилась в Курске, в оккупации, одна, и потому я стремился на фронт.
— Получилось?
— Не сразу. Я попал в воздушно-десантные войска — элитные, куда принимали людей с образованием не менее 7 классов, комсомольцев или коммунистов. Нас тренировали, готовили и готовили, и бросили нас на фронт только в январе 1945 года – как пехоту. Мы разблокировали ситуацию вокруг Балатона, заслужили благодарность Сталина, приостановили немецкое наступление — последнее их наступление в ходе войны, при этом в некоторых наших подразделениях было выбито до половины личного состава.
12 апреля взяли Вену, освобождали Чехословакию и воевали там до 13 мая, поскольку немцы драпали на Запад сдаваться американцам и вели арьергардные бои…
— В каком звании закончили вы войну? Какие награды получили?
— На фронте был старшим сержантом, получил медаль «За отвагу» – очень дорогая медаль, за конкретный случай…
В Австрии дело было — наша часть попала в «мешок». Нас молотили, обстреливали со всех сторон… Рации не работали, оставалась одна тропочка, по которой можно было ночью пробраться к своим. Вызвали добровольцев доставить пакет в штаб дивизии… Я пошел, дорога была под сплошным обстрелом, но добрался с различными приключениями, доставил донесение. Вот и дали мне «За отвагу».
— А почему после войны вы не остались в армии?
— Поскольку мечта быть летчиком не осуществилась, я решил продолжать учебу. Демобилизовался, в 1947-м поступил в Московский институт Востоковедения — сейчас он не существует.
— Почему именно туда? Такой экзотический выбор…
— До войны я один раз побывал в Москве, и она мне тогда страшно понравилась. Москва представлялась мне сказочным городом, с какими-то необыкновенными возможностями… Вот и решил поступать в Университет, изучать русскую литературу.
Пришел. Но какой-то зав учебной частью, очень надменный, посмотрел на меня – в шинели, в сапогах. Говорит: «Вы школу давно кончили, а у нас тут конкурс медалистов!»
— Ваша медаль «За отвагу» на этом конкурсе не проходила…
— Разумеется. Пошел я в Институт международных отношений , а там – швейцар в золотой ливрее: «Приходите по весне». Я плюнул, выругался про себя нехорошими словами, а потом товарищ говорит: «Институт Востоковедения есть, там стипендия громадная…»
Изучать восточный язык – это меня заинтересовало. Пришли мы туда три демобилизованных – нас как родных встретили: «Сдадите на троечки – ну и ладно, мы воинов принимаем с радостью, у нас девок девать некуда!» Завуч посоветовал мне не на турецкое отделение идти, как я собрался, а на арабское. По гроб жизни ему благодарен! Не только в профессиональном плане, но и потому, что я со своей женой там встретился… Мы с ней счастливо уже прожили 53 года и продолжаем этот путь.
— Она тоже арабист?
— У нас в семье все арабисты. Жена – профессор, доктор филологии, ведущий специалист в области современной арабской литературы, известна и в Европе, и в арабском мире… Сын сейчас — посол в Ливии, две дочери-близнецы преподают арабский язык. Даже из четырех внуков двое уже стали арабистами.
— Но почему и как вы стали разведчиком?
— Я был отличник, секретарь парткома института – и мне предлагали идти в аспирантуру, в МИД и корреспондентом в газету «Правда». Последнее предложение оказалось сюда: мол, связано с заграницей, с секретной работой, будете военным. Слово «разведка» даже и не звучало, но меня это очень заинтересовало. Спрашиваю кадровика: а как с другими предложениями? На аспирантуру, отвечал он, наплюйте; с МИДом мы отрегулируем; а «Правда» – орган ЦК ВКП(б), здесь мы силы не имеем. Выпутывайтесь сами. Как, спрашиваю. Скажите, что вам жить негде, попросите квартиру – и вам, думаю, сразу откажут.
Я пришел к зам главного редактора. Он мило так со мной побеседовал – вы нам подходите. Говорю: у меня – жена, ребенок, жить негде. Он отвечает: у нас приличная зарплата, где-то перебьетесь, потом будет… Я покраснел, поскольку врать не люблю, и часто краснел в неловких ситуациях. Мне сейчас нужно… Вы что, ультиматум нам предъявляете? – удивился он. Говорю: не ультиматум, но мне негде жить, у меня ребенок на руках… Он отвечает: ну, этого я вам обещать не могу – наверное, мы с вами расстанемся…
— Не жалеете, что не попали в «Правду»?
— 1 сентября 1952 года – как раз пятьдесят лет тому исполнилось — я пришел в 101-ю разведшколу. И ни одного дня, ни одного часа, ни одной секунды не пожалел об этом!
Скажу, что жизнь моя в разведке складывалась весьма удачно – хотя я всегда работал на «огнеопасных» направлениях, в районах войн и кризисных ситуаций. Три раза исполнял «интернациональный долг» — дважды в Египте, один в Афганистане. Считайте, участвовал в четырех войнах: Великой Отечественной, афганской и двух арабо-израильских – на стороне египтян.
— Ну, там-то уже вы были без оружия…
— Нет, в Афганистане я с пистолетом не расставался. И в Египте, поскольку поддерживал контакты и со спецслужбами, они на время меня вооружили – жалко было расставаться, итальянская Беретта, очень хороший пистолет!
— Любимое оружие Джеймса Бонда — агента 007…
— Да. А в 1956 году, когда была тройственная агрессия Англии, Франции и Израиля против Египта — тогда бомбили Каир. А мы работали и должны были выходить на встречи… Когда же мы, по существу, оказались блокированы в посольстве, то выходили на крышу, и с крыши писали телеграммы и донесения — надо было приспосабливаться…
Но вот в противника я уже не стрелял. Вообще, роль оружия в политической разведке сильно преувеличена. Если разведчика задерживают – он не должен стрелять, у него должна быть легенда. Стрелять не приходилось, а вот убегать, спасая агента…
— Можно об этом подробнее?
— Было, когда я, встретившись с агентом и, получив от него большую порцию совершенно секретных документов, должен был отвезти их в посольство, перефотографировать, проверить, что снял их хорошо – и через несколько часов все возвратить.
Но после встречи я неожиданно попал в плотное наружное наблюдение. Я увидел за собой, на довольно близком расстоянии, две машины, которые, куда бы я ни сворачивал, шли за мной. По существу, это уже было преследование.
Вроде бы я не мог за собой привести «наружку», но что касается агента, источника – кто его знает? Может, за ним и шли. А может, моя машина была на подозрении, и где-то ее засекли. Наконец, просто могла быть какая-то облава, или меня могли спутать – но все это уже не имело значения…
— Разве вы были не на дипломатической машине?
— Нет, в тот момент я пользовался машиной без дипномера. С одной стороны, это не привлекало внимания, с другой – могло вызвать подозрение: почему 2-й секретарь едет на машине с частным номером? На этот случай была легенда — но это детали.
Я должен был оторваться – даже самым грубым образом, поскольку если бы меня остановили, то агент автоматически горит и получает пулю в затылок. Нравы были жестокие. Въехав на мост, я должен был свернуть направо – по движению. Но тут уже мысль работает отчаянно, происходит что-то другое, непохожее на нормальное течение мыслей. И я решил свернуть налево! От меня шарахались машины, я ехал против движения, проехал так два квартала и свернул в какой-то переулок…
А вот если бы меня взяли под наблюдение без документов и перлись за мной – я бы спокойно ехал пока не остановили…
Романтика разведывательной работы совсем не в том, чтобы убегать от «наружки», прыгать через заборы, спасаться… Кстати, знаете, с чего начинается рабочий день разведчика?
— Наверное, с общения с агентами?
— Нет, с чтения газет. Так, солидные разведки мира, которые занимаются Россией, начинают свой день с «Красной звезды». Готовясь к нападению на Советский Союз, немцы изучали ее от строчки до строчки — отслеживали перемещения военнослужащих, рост в званиях… «Красная звезда» и сейчас остается самой читаемой газетой в спецслужбах, военных ведомствах… Скажем, те же статьи на 3-й странице вашей газеты для них гораздо более ценны, чем в других газетах.
— Вадим Алексеевич, вы рассказали, как рисковали собой ради агента… У кого-то из ваших коллег я читал, что источника надо любить – только тогда с ним можно работать по-настоящему.
— Я бы не сказал, что надо всех безоглядно любить. Иногда попадаются люди строптивые, привирающие, преувеличивающие свои возможности, излишне пассивные… Одни, получая вознаграждение, деликатно благодарят — а есть, которые говорят: «Мало! Надо бы прибавить!» Агента и воспитывать надо, и знать, как вытягивать из него информацию, если он устно сообщает. Надо представлять его возможности, чтобы не ставить вопросов, на которые он ответить не может. Все это — тяжелый труд…
Поэтому я бы не сказал, что агент всегда вызывает восторг и любовь. Но ты всегда обязан заботиться о его безопасности, о том, чтобы он не провалился. Здесь ты уже не считаешься ни со своим временем, ни с разными ситуациями…
— Вы можете рассказать о ком-нибудь из своих агентов?
— Знаете, из этих людей никто не провалился, не засветился — а в нашем деле рассказы ведут только о тех, которые прогремели через тюрьмы, через судебные преследования…
Когда же я был начальником нелегальной разведки, то общался с супругами Крогерами, которые стали Героями Российской Федерации. Но мы встречались уже не в боевых условиях, а в Москве… Замечательные, просто трогательные люди были — по их преданности нашей стране и социализму, в который они верили. С ними было очень интересно…
— А как, кстати, вы стали начальником Управления «С»?
– В марте 1974 года Юрий Владимирович Андропов неожиданно пригласил меня для отчета о работе в Каирской резидентуре… Выслушал, а через два дня — я не успел еще уехать – он вновь пригласил меня к себе: «Принято решение о назначении вас начальником Управления «С» — заместителем начальника разведки». Я начал отказываться…
— Почему? Из скромности или действительно не хотели?
— Я сложился как специалист по арабским странам, по Африке. Был начальником африканского направления, отдела… Все мне было вроде как знакомо – и Африка, и арабский мир.
О нелегальной же разведке я имел представление теоретическое, никогда там не работал. А эта работа сильно отличается от других линий, и департамент этот не похож ни на какие другие направления работы в разведке. Андропов сказал мне приятный комплимент: «Мы тебя испытывали в условиях войн и кризисных ситуаций, ты не дрогнул. Шел против течения, когда у нас в Политбюро верили в Садата, а ты один гнал телеграммы, что он продался США… Мы тебя испытывали очень сильно, и ты выдержишь. Тебе хватит на это умения, и перегрузки будешь переносить спокойно».
— То есть у вас, как понимаю, были даже неприятности на уровне Политбюро ЦК КПСС?
— Неприятности были ежедневные – на разном уровне. Так, каждое утро у посла собирались старшие работники – советник-посланник, я, как резидент, резидент военной разведки, главный военный советник. Подводили итоги прошедшего дня, и каждый кратко докладывал об информации, которой он располагает на этот час. И, скажем, моя информация шла вразрез… Докладываю, допустим, о какой-то очередной гадости Садата, а главный военный советник говорит: «А у меня прямо противоположная информация». Военные «соседи» понимали ситуацию так же, как и мы, но генерал-полковник на них «давил». Мол, «в армии египетской наши советники вплоть до батальона, мы ее вооружаем, мы ее учим – она связана с нами навеки!»
Вот и шли мне из Центра телеграммы: надо это уточнить, надо это проверить, ваша информация идет вразрез с информацией посла, договоритесь с послом, чтобы у вас был единый взгляд, и т.д. и т.п.
В один из критических моментов я даже выступал на Политбюро… Как мне рассказали, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный после того сказал: «Так, как представитель КГБ говорит о президенте – у нас вообще не принято говорить так о президентах, в таких выражениях».
Юрий Владимирович потом мне советовал: «Ты выражения все-таки выбирай получше, а существо оставляй…» То есть бей фактами, а не матерными словами – смысл такой…
— Итак, вы согласились стать начальником Управления «С»…
— Андропов сказал: «Это приказ, у тебя нет выбора» и отпустил меня закончить дела в резидентуре… С мая 1974-го по август 1979-го я был на должности начальника нелегальной разведки, после чего меня назначили первым заместителем начальника «большой» советской разведки.
— Нелегальная разведка окружена тайнами и легендами. Вот, правда ли, что даже Председатель КГБ СССР не имел права знать имена нелегальных сотрудников?
— Действительно, много было сплетен – вроде того, к примеру, что пришел в разведку Примаков, и тут же потребовал списки всей агентуры, а потом кому-то их продал…
Но никаких ведь списков агентуры никогда не было — это табу! Как неоднократно говорил Андропов: «У вас штучная работа, штучный товар». И каждая «штука» должна лежать отдельно!
У каждого направленца лежат дела на агента, и он знает его имя и все прочее. Начальник, конечно, должен знать, что у него в такой-то стране есть агент с такими-то возможностями. Например, один работает в шифровальной службе, другой сидит в канцелярии президента… Но как его зовут, он не знает, и должность его тоже. Тем самым каждый начальник соблюдает разведывательную этику и как бы сохраняет себя подспудно. Если ты не знаешь, то не можешь никуда это сообщить. Да и зачем ему знать имя нелегала, когда нелегал уже сам старается свою фамилию забыть, чтоб она не всплыла где-то?
— Боюсь, вы опять не сможете рассказать ни про кого из своих замечательных сотрудников…
— Считаю, что я родился под счастливой звездой, – провалов нелегалов у меня не было. Наверное, просто повезло. А если нет провалившихся, то нет и имен… В этом известный парадокс нашей жизни. Хотя среди разведчиков, которые работали в легальных резидентурах, мы же тоже не открываем всех подряд. И вообще считается преступлением, если кто-то раскрывает имя ветерана, нашего пенсионера… Такими делами должна интересоваться военная прокуратура.
— Учитываю. Но не считая это намеком, все-таки перехожу от вопросов агентурной работы к внешней политике… В качестве 1-го заместителя начальника разведки вы побывали в Афганистане. Зачем?
— Туда я поехал в начале декабря 1979 года — готовить смену власти. К тому времени мы убедились, что Амин – фашист, диктатор и душегуб, и были достаточные основания считать, что он смотрит в сторону США. Бесконечные репрессии, отправление на тот свет политических противников, борьба со священнослужителями – то, что вызвало практически гражданскую войну. Партия, которая пришла к власти, раскололась на халькистов и парчамистов. Последние сказали нам, что они намерены изменить ситуацию, запросили помощи. Было принято решение помочь парчамистам прийти к власти, изменить ситуацию в лучшую сторону, спасти Афганистан от гибели.
— И когда советское руководство решило сменить власть в этой традиционно дружественной нам стране?
— Далеко не сразу. Я поехал, чтобы изучить обстановку. Мы досконально разбирались, взвешивали силы и той, и другой стороны. Кстати, и Амин, и его предшественники все время просили нас ввести армию для оказания им помощи, но даже отправляясь туда, я еще не знал, что будет ввод войск. Однако, исполняя просьбу руководства, и в то же время выполняя задачу поддержать новую власть, армия наша начала туда вхождение.
У нас были уже свои разведывательно-диверсионные группы, которые тоже могли кое-что сделать. Мы, старшие сотрудники разведки, распределили, кто за что отвечает. Я отвечал за взятие под контроль парчамистами семи объектов, они все были бескровно взяты — была работа проведена соответствующая.
Я там пробыл весь декабрь, и когда задача была выполнена, то уехал и, по-моему, 31 декабря 1979 г. докладывал Андропову. Новый год встречал дома с сознанием выполненного долга.
— С Советской Армией вам там встречаться не пришлось?
— Я должен был обеспечить высадку на Кабульский аэродром частей 103-й десантной дивизии. Можно сказать, высадились они благополучно – стрельбы не было, хотя один самолет разбился… На другой день я вводил в боевые порядки дивизии наши разведывательно-диверсионные группы, чтобы они показали, куда идти. Генерал в десантной форме представился: «Командир 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майор Рябченко» «Что ж вы не сказали, — спрашиваю, — что дивизия Краснознаменная, ордена Кутузова II степени?» «Откуда вы знаете?!» Да вот, говорю, это моя родная дивизия, я в ней воевал…
Кстати, сейчас она составила костяк мобильных сил Белоруссии. Два года назад я навестил то, что осталось от дивизии – даже парад по случаю моего прибытия устроили, десантники кирпичи о голову разбивали, демонстрировали захват автотранспорта…
— Вадим Алексеевич, давайте обратимся к сослагательному наклонению: что было бы, если бы наши войска не вошли в Афганистан?
— Родоначальники талибов вели там войну с центральным правительством… Диктатор Амин метался, он мог обратиться за помощью к американцам. Если бы мы не ввели войска, то там с непредсказуемыми последствиями продолжала бы нарастать гражданская война, возможно было вмешательство американцев. В конце концов они и вошли туда – через 20 с лишним лет…
Советское руководство рассчитывало, что войска войдут, встанут в гарнизонах, наступит стабилизация, у нового правительства будет возможность действовать более решительно, прекратится междоусобица. Но с течением времени начались нападения на наши гарнизоны, мы стали отвечать и втянулись в войну…
— А можно было не втянуться?
— Уже через два года вполне можно было сделать вывод о бесперспективности нашего пребывания там, потому что обстановка все ухудшалась и ухудшалась. Значит, надо было бросать Афганистан и себя спасать, а мы и его не спасли, и себя загнали в тупик…
— Ну а какие, как вы считаете, перспективы нынешнего американского присутствия в Афганистане?
— Следует учитывать, что американцы заручились серьезной поддержкой. Они ударили по талибам, действия которых вызывают опасения во многих страна, в том числе и в мусульманском мире. Их поддержал даже Пакистан, с баз которого талибы питались, формируя там и свое мировоззрение, и свои отряды.
Но Афганистан – страна с племенным устройством, с кочевыми племенами, которые не привыкли никому подчиняться. Там господствует идея, что со всеми иноверными надо бороться до последней капли крови — с присутствием иностранцев афганцы не могут примириться генетически. Сопротивление может нарастать по мере увеличения присутствия иностранцев… Трудно сейчас дать прогноз, но легкого пути у американцев, и тех, кто там с ними находится, не будет…
Тем более, что очень трудно гарантировать стабильность в афганском руководстве — идет информация, что и там начались распри. Север никогда не примирится с господством центральной и южной части, а те никогда не будут приветствовать равенства в правах узбеков и таджиков, составляющих Северный альянс. Есть сложные межрелигиозные, межэтнические, межнациональные проблемы… В Афганистане ведь никогда не было центральной единой власти – был король, который лавировал, заигрывал с племенами. Они приезжали, устраивали джиргу, дарили друг другу подарки, разъезжались – и каждый проводил свою политику.
Я думаю, что Афганистан для американцев – это очень надолго, и там все время с позиций силы нужно будет действовать.
— Когда вы закончили свою службу в разведке?
— Почему закончил? Из разведки я не уходил, и до сих пор не ушел, несмотря на возраст. И прослужил я на действительной службе довольно долго… Хотя мог уйти десять лет тому назад. Бакатин, последний председатель КГБ, главной задачей которого было разогнать и ликвидировать органы…
— Насколько известно – друг пресловутого Олега Калугина, бывшего у него советником…
— Ну, об этих фигурах я неоднократно высказывался и в интервью, и в книгах, так что оставим… Так вот, он занялся разгромом наших структур. Поскольку разведка не имела никакого отношения к ГКЧП, меня вызвал зам Бакатина по кадрам – из тогдашних назначенцев – и сказал: претензий к вам нет, но возраст у вас пенсионный, будем вас оформлять на заслуженный отдых…
А вы что, спрашиваю, всех начинаете увольнять? Кто у вас будет работать? И где преемственность? В разведке очень долгий путь становления — начальник подразделения только где-то к 50 годам созревает для этого… А вы начинаете увольнять всех — с 45 лет. «Что вы предлагаете?» Говорю: старых людей, вроде меня, отправляйте на пенсию. Но ведь при этом можно оставить нас консультантами… «Хорошая идея, давайте подумаем!»
Но не успел я доехать с Лубянки до Ясенево, как туда последовало указание: Кирпиченко уволить немедленно, не может быть никакого вопроса об оставлении консультантом!
— Комментарии излишни…
— Я начал оформляться, но тут на должность директора Службы внешней разведки пришел Евгений Максимович Примаков, мой товарищ по Институту востоковедения, с которым я встречался в разных ситуациях, мы поддерживали и личные, и деловые отношения в течение многих лет. Он мне позвонил и сказал: «Я человек новый, ты человек опытный. Прошу тебя остаться в разведке и возглавить группу консультантов!».
— И вы остались в строю…
— Да, действующим генералом, и еще прослужил несколько лет. Но и теперь, уйдя в отставку, продолжаю выполнять консультативные функции, у меня много конкретной работы, я веду две программы, руковожу авторским коллективом «Очерков истории Российской внешней разведки», являюсь руководителем группы, которая создает документальные фильмы по истории разведки… К тому же, все эти годы я довольно активно ездил на разные международные конференции, где обсуждались проблемы настоящего и будущего разведок.
— Вадим Алексеевич, разрешите задать вопрос, касающийся секретной информации… Как вы оцениваете нынешних руководителей Российской внешней разведки?
— Люди, которые сейчас находятся в руководстве разведки, пришли в нашу службу порядка 25 лет назад… Многих я знал, когда они только начинали свой путь, были еще оперуполномоченными. Скажу, что как раз те, которые запомнились своей активностью, рассудительностью – они сейчас и находятся в руководстве разведки. Если в смутный период после 1991 года на должности заместителей директора, начальников некоторых департаментов приходили какие-то сторонние люди, назначения которых не были, с моей точки зрения, естественными, то сейчас таких людей у нас нет. Все прошли путь активной разведывательной работы, все наши ступени — и все эти люди профессионалы.